Ранель Мариена : другие произведения.

Маски сброшены (12-15 главы)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  
   Доктор Валериан Макарович Мохин, по долгу врачевания при­шедший проведать Елизавету, невольно застал душераздирающий нервный срыв Алексиса.
   - Доктор, умоляю вас! - слабым, дрожащим голосом промол­вила Елизавета.
   Ее испуганно-вопрошающий взгляд, обращенный к нему, до­полнил ее слова. В этом взгляде доктор прочел: "Он так страда­ет! Сделайте что-нибудь, чтобы остановить эту невыносимую ис­терию! Кроме вас некому!" Подобный призыв о помощи читался не только в ее взгляде, но и в каждом восклицании, жесте, всхли­пывании молодого человека. Во всяком случае доктору не потре­бовалось каких-то дополнительных объяснений, чтобы понять, что от него требуется.
   Ни сказав ни слова, доктор подошел к Алексису и резким движением ударил его по щеке. Алексис упал на находящееся сбо­ку от него кресло. Его истерия прекратилась, однако он все еще продолжал тяжело и прерывисто дышать. Встретившись лицом к ли­цу с доктором, он поморщился, то ли от того, что ему пришлось не по душе подобное обращение, то ли от того, что испытывал стыд и неудобство перед посторонним человеком за свое неконт­ролируемое поведение.
   - Ну вот и все! - произнес доктор.
   Он открыл свой саквояж и достал из него маленький пузырек с какой-то жидкостью. Затем он взял со столика Елизаветы гра­фин с чистой водой и стакан. Наполнив стакан на три четверти водой из графина и капнув в него несколько капель жидкости из пузырька, доктор протянул это питье Алексису.
   - Примите! - произнес доктор. - Это вас успокоит.
   - Спокойствие мне сейчас нужно меньше всего, - возразил Алексис.
   - А я думаю, что как раз - наоборот. И ваша матушка, ду­маю, со мной согласна.
   - Да, милый, - подтвердила Елизавета. - Послушай доктора.
   Алексис с безразличным видом взял стакан и залпом выпил его содержимое.
   - Напрасно вы считаете, будто мне это поможет, - с нерв­ной усмешкой произнес Алексис. - Нет такого лекарства, которое бы могло избавить меня от этой боли. Эта боль крепко сидит в моей душе. Она повсюду! Она в моем сознании, в моем сердце! И изгнать ее вряд ли кому-то под силу! Для этого нужно отнять у меня мою способность чувствовать, мыслить и запоминать. И тог­да, возможно, не будет этой боли!
   - Чувства, мысли, душевная боль, - с расстановкой произ­нес доктор. - Именно это отличает человека от животного. И чем выше духовная сущность человека, тем сильнее его боль.
   - Как это чудовищно! - воскликнул Алексис. - Легко живет­ся тем, у кого бесчувственное сердце, у кого нет ни совести, ни чести. Таким, как...
   Он не назвал князя Ворожеева, но от этого ему стало еще больнее. Доктор склонился над ним и вполголоса, так чтобы его слов не слышала Елизавета, произнес:
   - Я вас понимаю, сударь. Вам сейчас нелегко. Вчера вы ед­ва не потеряли вашу матушку. Сегодня стало достоверно извест­но, что причина этого - яд. И все же постарайтесь взять себя в руки и успокоиться.
   На его слова Алексис ответил недоверчивой гримасой, по которой можно было прочесть: "Сомневаюсь, что вы меня понима­ете, доктор".
   - Думаю, для вас неплохо было бы выпить чаю с травами, - порекомендовал доктор, - закутаться в теплый плед и отлежать­ся.
   Елизавета взяла со столика колокольчик и дрожащей, слабой рукой позвонила два раза. В сию же минуту в покои вбежала сто­ящая на страже Анфиса. Она уже давно слышала шум, крики, доно­сящиеся из покоев ее госпожи, но войти без сигнала колокольчи­ка не смела.
   - Милая девушка, - обратился доктор к Анфисе. - Позаботь­тесь о вашем молодом барине. Ему необходим покой. Приготовьте ему успокаивающий чай, уложите его в постель и посидите с ним немного, пока он не уснет.
   Его слова оскорбили Алексиса. Он резко поднялся с кресла и с достоинством произнес:
   - Я не нуждаюсь в няньках! И не желаю, чтобы со мной об­ращались, как с душевнобольным!
   - Но, сударь!
   - Я найду в себе силы, чтобы справиться со своей болью! Приношу вам свои извинения, доктор, за то, что вам пришлось стать свидетелем моего срыва. И благодарю вас за проявленную заботу обо мне. Оставайтесь с матушкой. Ей в данный момент ва­ша забота и ваша помощь более необходимы.
   Он поклонился и твердым шагом вышел из покоев Елизаветы. Анфиса в нерешительности смотрела то на него, то на доктора, то на свою госпожу, как бы спрашивая: что ей делать?
   - Присмотрите за ним! - сказал ей доктор.
   Анфиса кивнула головой и вышла вслед за Алексисом.
   Доктор Мохин взял стул, приставил его к кровати Елизаветы и присел на него.
   - Ну-с, сударыня, - произнес он. - Теперь приступим к ос­мотру. Как вы себя чувствуете?
   - Я никогда не видела его таким, - не отвечая на его воп­рос, обеспокоенно произнесла Елизавета.
   - Не беспокойтесь за своего сына. Он не болен, - могу вас заверить. Это следствие потрясения, нервы. Он очень страдает, - это верно! Но его состояние в целом не внушает мне особых опасений. Чего я не могу сказать о вас. Ваш сын верно заметил: в настоящий момент моя помощь более необходима вам, нежели ему. Итак, сударыня, как вы себя чувствуете?
   - Не очень хорошо, - ответила Елизавета. - Ужасная сла­бость. Мое сознание словно плывет куда-то. И меня всю мутит.
   - А боль? Боль в области живота есть?
   - Есть. Но особо она меня не беспокоит. Общая слабость организма и дурнота чувствуются наиболее остро.
   - Все точно-с.
   - Доктор, что это был за яд? - напрямик спросила Елизаве­та.
   - Откуда вам?.. - пробормотал он, несколько растерявшись от ее неожиданного вопроса. - Впрочем, думаю, вам нужно это знать. Это был мышьяк.
   - И я могла умереть?
   - Вполне.
   - А как вы узнали, что это было отравление, а не ка­кая-нибудь болезнь?
   - Я врач, - просто объяснил доктор Мохин. - И мне прихо­дилось иметь дело с отравлениями. Правда, то были все больше случайные отравления: пищевыми продуктами, лекарствами, сомни­тельными плодами. С ядами и преступлениями я сталкивался лишь несколько раз. Но эти несколько раз оставили немало впечатле­ний.
   - Примите мою огромную благодарность. Если бы не вы?..
   - Благодарите не меня, а тех, кто вовремя забил тревогу. И особенно благодарите своего ангела-хранителя.
   - Ангела-хранителя?
   - Я имею в виду графа Вольшанского, - объяснил доктор Мо­хин. - У него оказались обширные познания в области токсиколо­гии. И сии познания пришлись весьма полезны.
   - Стало быть, графа Вольшанского? - приятно удивилась Елизавета.
   - А я лишь выполнял свой долг. А теперь, позвольте мне выполнить его до конца. Дайте мне вашу руку. Я возьму у вас немного крови.
   Больная подала ему свою ослабленную руку. Пока доктор со­вершал процедуру взятия крови, Елизавета расспрашивала его о своем здоровье.
   - Как скоро пойдет мое выздоровление? - поинтересовалась она.
   - Все зависит оттого, насколько сильный у вас организм, чтобы противостоять яду, а также насколько хорошо вы будете следовать моим предписаниям.
   - Я сделаю все, как вы скажете. Мне необходимо выздоро­веть как можно скорее!
   - А вы шустры, сударыня! - улыбнулся доктор. - Впрочем, это очень даже хорошо. Больной должен стремиться к выздоровле­нию. В этом случае его выздоровление происходит быстрее. Ну-с, вот и все!
   Он туго перебинтовал то место на руке, откуда брал кровь, затем осторожно опустил руку на подушку.
   - Что мне следует делать? - спросила Елизавета.
   - Ваш организм нуждается в восстановлении. Но поскольку больной организм, а тем более после отравления, плохо способен принимать пищу, то рекомендую вам сон и отдых. Как можно боль­ше времени уделяйте сну. Выходите на свежий воздух, только не с целью совершения поездок, а исключительно для отдыха, и в пределах ваших владений. Старайтесь не переутомлять себя. Пей­те больше жидкостей. По возможности - натуральные соки.
   - Сделаю все в точности. А эти ужасные пятна на теле? Как быть с ними?
   - Не беспокойтесь. С ними вы не останетесь, - заверил он. - Они постепенно пройдут. Я напишу вам состав мази. Пусть ваша девушка закажет ее в аптеке. И смазывайте этой мазью те участки кожи, которые имеют пятна, сыпь. Думаю, раза два в день - достаточно.
   - Хорошо, доктор.
   - Ну-с, сударыня, - заключил он, - поскольку сказал я все, что касаемо вашего выздоровления, то позвольте мне поки­нуть вас. Все от меня зависящее я уже сделал, остальное - в раках Божьих. А вам советую прямо сейчас приступить к выполне­нию моих предписаний - немного поспать.
   - Хорошо.
   - И не беспокойтесь за вашего сына. У всех нас или у мно­гих бывают нервные срывы. Конечно, сие очень неприятно. Но не катастрофично!
   - Благодарю вас за все, доктор.
   - Скорейшего вам выздоровления, - пожелал он.
   Елизавета последовала предписаниям доктора сразу же после его ухода. Она укуталась в одеяло и закрыла глаза. Сон пришел к ней довольно быстро, вопреки перенесенным волнениям, трево­гам и беспокойствам, обрушившимся на нее одним за другими. Ви­димо, ослабленность организма взяла верх над его возбудимо­стью.
   Елизавета проспала несколько часов беспробудным сном и проснулась только вечером. О наступлении вечера ее известил легкий полумрак в ее покоях. Медленно и лениво она огляделась вокруг. У дверей она заметила стройный силуэт графа Вольшан­ского, тихими шагами направляющийся к ней.
   - Я вас разбудил? - спросил он, заметив, что она не спит. - Простите меня, пожалуйста, Елизавета!
   - Вы меня не разбудили, - заверила она.
   - Я только хотел взглянуть на вас, воочию убедиться, что вы чувствуете себя лучше, - объяснил он причину своего появле­ния в ее покоях.
   - Я чувствую себя лучше.
   Его присутствие смущало ее. Елизавета, как и всякая жен­щина, для которой внешний вид - превыше всего даже в часы тя­желой болезни и страшных испытаний, испытывала неловкость от своих растрепанных волос, выбившихся из ночного чепчика, от своей жуткой бледности, болезненных кругов под глазами и от своей полуодетости, а Владимир, как и всякий мужчина, не пони­мал этого. Для него не было ничего важнее здоровья любимой им женщины, которая еще вчера была между жизнью и смертью. Он го­тов был преклонить перед ней колени, словно перед божеством, и воздать ей благодарность за то, что она осталась жива, ниско­лько не обращая внимания ни на ее растрепанные волосы, ни на бледность, ни на круги под глазами. Тем более, что в полумраке комнаты этих деталей, представляющих для Елизаветы важность, было не очень-то заметно. Но так уж устроены женщины! Когда они находятся во власти болезни, им кажется, что они лишаются своего главного оружия - очарования. Не дай бог влюбленным в них мужчинам увидеть их неприбранными и непривлекательными! Женщины не понимают, что болезнь, как, впрочем, и любая угро­жающая жизни опасность, дает им другое, не менее главное ору­жие - значимость для влюбленных в них мужчин. Ибо нет ничего важнее, чем страх потерять любимого человека.
   - Вы не возражаете, если я немного посижу подле вас? - вежливым и почти умоляющим голосом произнес Владимир.
   Елизавета не ответила ему. Она не знала, что ему отве­тить, потому как не могла разобраться, чего на самом деле же­лает: чтобы он ушел или чтобы он остался. Поначалу ей хоте­лось, чтобы он ушел, дабы его присутствие не смущало ее. Но его голос, словно приятный, теплый ручеек, проник в ее душу и за­ставил забыть о нелепом смущении. И тогда ей захотелось, чтобы он остался.
   - Простите меня, - произнес Владимир, трактуя ее молчание не в свою пользу. - Я все понял. Хорошо, в другой раз. Я уда­ляюсь.
   Он развернулся, чтобы уйти.
   - Подождите! - остановила его Елизавета. - Вы можете остаться. Если, конечно, мой жалкий вид не внушает вам непри­язни.
   - Как вы можете так говорить! - возмутился Владимир, бро­сив на нее взгляд, полный упрека, обиды и боли.
   Полумрак помешал Елизавете четко увидеть этот взгляд, но не помешал почувствовать его. И подобно тому, как несколько минут назад она испытывала смущение и стыд за свой внешний вид, то же смущение и тот же стыд она испытала за свою внут­реннюю сущность.
   - Простите меня, - прошептала она, виновато потупив взгляд.
   Владимир улыбнулся, давая понять, что он на нее не сер­дится. Он подошел к ее постели, придвинул стоящий неподалеку стул и присел на него.
   - Вы за меня так беспокоились, - произнесла Елизавета. - Все за меня беспокоятся. А я?.. Я такая малодушная!
   Он взял ее руку и стал нежно перебирать ее хрупкие паль­чики.
   - Вам, действительно, стало лучше? - еще раз спросил он.
   - Да, - подтвердила она. - По сравнению с тем, что было утром, мне намного лучше.
   В дверях появился Алексис. В руке он держал канделябр со свечами, пламя которых освещало его осунувшееся лицо с взлох­маченными волосами. Его рубашка была наполовину расстегнута, а брюки неопрятно помяты. Но внешний вид его, кажется, не очень заботил.
   - А, это вы, граф? - вяло и вымученно произнес Алексис. - Я услышал посторонний голос в покоях матушки. Меня это немного встревожило. Прошу меня извинить, что помешал. Я сейчас уйду.
   - Алексис, подожди! - остановила его Елизавета.
   - Да, матушка? - откликнулся он.
   - С тобой все в порядке? - поинтересовалась она.
   - Да, все в порядке.
   - Однако по вашему виду этого не скажешь, - заметил Вла­димир.
   Его замечание Алексис встретил с усталым равнодушием.
   - Извините, я пойду, - произнес он и тут же исчез.
   Владимир вопросительно посмотрел на Елизавету.
   - Я очень за него тревожусь, - сказала ему Елизавета. - С ним творится неладное. Может быть, вам известно - отчего он такой? Он сегодня встречался с вами. И после этой встречи вер­нулся сам не свой. Что такого могло произойти?
   - Я затрудняюсь вам ответить, Елизавета.
   - Это как-то связано с князем Ворожеевым.
   - Могу вас заверить, - сказал Владимир, - в разговоре с вашим сыном мы не упоминали этого имени: ни сегодня, ни когда бы то ни было.
   - Владимир Елисеевич, будьте со мной откровенны, - попро­сила Елизавета. - Вам наверняка все известно о моей так назы­ваемой болезни, точнее - в следствие чего она возникла? И не щадите меня, потому что мне тоже все известно.
   - Да, мне все известно, - вынужден был признаться он.
   - Тогда вам, должно быть, известно, кто пытался меня от­равить?
   - Девушка, с которой вы пили кофе, - ответил он. - Яд был обнаружен в кофе. Кроме нее никто не мог вам его подложить.
   - Я ничего не понимаю, - тяжело вздохнула Елизавета. - Владимир Елисеевич, прошу вас, поговорите с ним! Постарайтесь выяснить, что на него так подействовало. Что такое ужасное могло случиться? Он что-то говорил о князе Ворожееве. Обруши­вал на него проклятия.
   - Я поговорю с вашим сыном, если вы этого желаете. Толь­ко... Вы думаете, он мне доверится?
   - Меня он щадит. А вы?.. Быть может, вы найдете с ним об­щий язык? Быть может, вы - именно тот человек, которому он сможет довериться.
   - Не знаю, - с сомнением произнес Владимир. - Но обязате­льно поговорю.
   Владимир, как и обещал Елизавете, едва только распрощался с ней и покинул ее покои, сразу направился к Алексису. Алексис находился в гостиной. Он небрежно раскинулся в кресле, едва придерживая рукой поставленный на подлокотник бокал с непонят­ным напитком. Владимир подошел к нему и прямо спросил:
   - Что с вами происходит, сударь?
   - А разве непонятно? Мою матушку пытались отравить.
   - Вы заявили об этом в полицию?
   Алексис немного помолчал, затем виновато произнес:
   - Нет. И не собираюсь этого делать.
   Владимир посмотрел на него своим странным взглядом, кото­рый словно пытался проникнуть в его душу и понять, что кроется за этими словами.
   - И не смотрите на меня так! - воскликнул Алексис. - Да, я не буду заявлять в полицию о том, что мою матушку пытались отравить. И не спрашивайте: почему? Не требуйте от меня ка­ких-либо объяснений. Вы их не получите!
   - Я не собираюсь ничего от вас требовать, - заявил Влади­мир. - И не собираюсь ни о чем вас расспрашивать. Я, кажется, знаю: в чем дело.
   - Знаете? Что вы можете знать?
   - Или, во всяком случае, догадываюсь, - поправился Влади­мир. - Если вы захотите со мной поговорить... Не сейчас, а, возможно, по прошествии некоторого времени. Итак, если вы за­хотите со мной поговорить, то я буду готов вас выслушать. Вы знаете, где сможете меня найти.
   На этом его разговор с Алексисом завершился. Владимир вы­шел из особняка Елизаветы Ворожеевой погруженный в размышле­ния и охваченный подозрениями, но вместе с тем поверженный гневом и разбитый переживаниями.
   - Домой! - приказал он своему кучеру.
   Дома его более часа дожидался Василий Узоров. Едва Влади­мир вошел, на него посыпались вопросы и восклицания:
   - Вольдемар, где ты пропадал? На тебе лица нет! Что с княгиней? Ну отвечай же!
   - Ей, кажется, лучше, - сообщил Владимир. - В благодаре­ние Богу.
   - Это хорошо! Но почему такой поникший вид? Впрочем, не объясняй! Мне и так все ясно: ты вымотан и обеспокоен. У меня имеются интересующие тебя сведения, относительно Софьи Немяно­вой.
   - Что ты о ней узнал?
   - Начну по порядку, - произнес Узоров. - Она - владелица дамской лавки. Ну, там, всякие ленты, рюшки, платки, перчатки и тому подобное. Ее клиентами, а точнее - клиентками, потому как все это интересует, как правило, дам, являются известные и богатые дамы. И в частности, княгиня Ворожеева.
   Владимир разочарованно вздохнул, своим вздохом показывая, что это ему уже известно.
   - Непосредственно в лавке у Немяновой работают две девуш­ки, - продолжал Узоров. - Еще несколько человек занимаются по­ставками товаров. Кстати, лавка приносит ей неплохую прибыль. Впрочем, это, пожалуй, для нас неважно. А вот один прелюбопыт­ный факт. Примерно пять или шесть месяцев назад лавка принад­лежала тетке Софьи Немяновой. Тетка умерла, а наша дорогая Со­фья стала единственной и полноправной владелицей. Неплохо для бедной племянницы, которая до этого была на побегушках! Прав­да, никто не высказывал предположения, что тетка этой девицы умерла от насильственной смерти. Ну, скажем, от яда. Однако в ее смерти есть что-то странное. Мне так показалось! Хотя, вполне возможно, она умерла своей смертью.
   - Какое отношение сей факт имеет к Елизавете Ворожеевой?
   - Сей факт - никакого, - ответил Узоров. - Но имеется другой, не менее любопытный факт. Одна белошвейка, что работа­ет в лавке, сообщила мне, что у мадмуазель Софи имеется тайный - любовник или не любовник - не знаю, но какой-то мужчина. Имени его она никогда не называла, да и он сам никогда не представлялся. Софья обращалась к нему: "князь". Он заходил в лавку всего лишь несколько раз. Причем, старался быть незаме­ченным. Белошвейка дала мне его подробное описание. Этакий лы­сеющий, стареющий, полнеющий господин примерно сорока пяти лет, рост - средний, волосы - светло-русые, глаза - то ли се­рые, то ли зеленоватые, но, в общем, светлые. Судя по его по­вадкам, он из благородных. Одевается со вкусом. Ну как? Впро­чем, тебе это описание вряд ли о чем-то говорит. Ты никогда не видел супруга Елизаветы Ворожеевой. А он очень соответствует этому описанию. Хотя, вполне возможно, это просто совпадение.
   - Ворожеев! - произнес Владимир. - Ну конечно же, это он! Теперь я в этом уверен. У меня имелись догадки на счет его причастности к этому отравлению. Но это были только догадки!
   Владимир резко вскочил.
   - Я убью его! - голосом, полным ненависти, воскликнул он.
   - Но, может быть, это не он, - возразил Узоров. - А даже если он, ты же не хочешь остаток своей жизни провести в Сиби­ри? Я согласен, что он заслуживает смерти. Но не поганить же ради него свою жизнь!
   - Я не собираюсь убивать его из-за угла, словно трус! - воскликнул Владимир. - Я вызову его на дуэль!
   - И это будет большой ошибкой! Если ты его убьешь, весь свет будет говорить о том, что ты убил мужа, чтобы завладеть его женой. Хорошая же у тебя после этого будет репутация! По­думай, в какое положение ты поставишь бедную княгиню? А ее сы­на!
   - По-твоему, я должен безразлично наблюдать за тем, как это чудовище пытается убить любимую мной женщину! - возмутился Владимир. - Ты не представляешь, Василь, какой ад я пережил за последние сутки! Одна мысль о том, что я могу ее потерять, приводит меня в ужас! Елизавета стала смыслом моей жизни. Она для меня - все. Она - мой свет, мое счастье, мое самое вели­чайшее сокровище! Ни к одной женщине я не испытывал ничего по­добного! Если я потеряю ее, я потеряю все. Без нее мне не ва­жен будет ни мой титул, ни мое богатство, ни, вообще, вся моя жизнь. Жизнь, которая с ее появлением приобрела какое-то зна­чение.
   - Ты так ее любишь, - с восхищением и в то же время с состраданием произнес Узоров. - Это удивительно и прекрасно, когда человек способен так любить. Но это так больно! Послушай меня, Вольдемар. Сейчас ты не должен принимать каких-либо ре­шений, ради своей любимой. Ты можешь навредить и ей, и себе. Ты сейчас во власти гнева, отчаяния и переживаний. А чтобы что-то предпринимать, нужен ясный ум и холодный рассудок. При­ми дельный совет: отправляйся спать. А завтра мы решим, как лучше поступить.
   - Пожалуй, ты прав, - согласился Владимир.
   - Можно будет, приставить к Ворожееву людей, которые бу­дут за ним следить и докладывать тебе о каждом его шаге, - предложил Узоров. - А если тебе непременно нужно будет его убить, то я согласен сам вызвать его на дуэль. Повод можно ис­пользовать любой. Например, я оскорблю его, затею с ним ссору.
   - И ты сделаешь это ради меня?
   - Ты же мой друг. И для меня ты тоже делал довольно мно­го. Только сделаю это при одном условии: если ты немедленно поднимешься в свою комнату, отбросишь все свои мрачные мысли и уснешь. За меня не беспокойся: я займу свою обычную комнату, которая уже стала мне почти как собственная.
   Владимир благодарно улыбнулся, пожелал другу спокойной ночи, и затем усталыми, тяжелыми шагами направился в свои по­кои.
  
  
  

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

  
   Княгиня Элеонора Львовна Шалуева закрылась в своем каби­нете и попросила всех домашних ее не беспокоить. Из ее головы не выходили слова Алексиса о том, что она в какой-то мере ви­новата в случившемся с дочерью. До этого она никогда не испы­тывала чувства вины перед дочерью, а если, порой, оно мимолет­но возникало, то она гнала его от себя. А сегодня это чувство вины повсюду преследовало ее, и прогнать его было не в ее вла­сти. Оно преследовало ее в образе бледной и ослабленной доче­ри, которая почти чудом осталась жива, и в образе рыдающего внука, которого сломили переживания за жизнь матери и ужасное преступление собственного отца.
   Элеонора Львовна была очень проницательной и догадливой. С первых же слов Алексиса она поняла, что произошло. Он ка­ким-то образом узнал, что именно его отец пытался отравить его мать, и узнал это, по всей видимости, из таких источников, ко­торые не оставляли сомнений в их достоверности. Впрочем, она сама изначально подозревала, что все не обошлось без вмешате­льства ее зятя. Поведение внука лишь подтвердило ее подозре­ния.
   Алексис не ошибся, предполагая, будто двадцать лет назад она знала, что представлял человек, которому она вручала свою дочь. Она, действительно, знала если не все, то довольно мно­гое о молодом князе Ворожееве. Но тогда это "многое" не пред­ставляло для нее никакой важности. Важность для нее представ­ляли ее финансовые дела, которые в то время находились в упа­дническом состоянии и которые она рассчитывала поправить при помощи этого брака. И потом, она полагала, что обаяние и чи­стота ее дочери смогут переменить Дмитрия Ворожеева.
   Элеонора Львовна добралась до сейфа, надежно укрытого от посторонних глаз в глубине книжного шкафа, отперла его и до­стала из него важные бумаги. Важность этих бумаг заключалась в том, что они содержали некие сведения, способные в одночасье отправить Дмитрия Ворожеева в каторгу. Княгиня Элеонора Львов­на собрала эти сведения лет десять - одиннадцать назад, офор­мила их нужным образом и засвидетельствовала их достоверность у нотариуса. Таким образом, в ее руках появились задокументи­рованные доказательства, изобличающие Дмитрия Ворожеева в пре­ступлении. Эти доказательства были необходимы Элеоноре Львов­не, чтобы иметь власть над своим зятем, и в случае каких-либо неугодных деяний с его стороны воспользоваться этой властью. Но она никогда не думала, что однажды они станут единственным средством спасения ее дочери.
   О существовании этих бумаг не знал ни сам Ворожеев, ни Елизавета, ни Алексис. И хотя Ворожеев за это время совершал множество таких деяний, которые были неугодны Элеоноре Львов­не, но она ни разу не воспользовалась этими бумагами. Она бе­регла их для крайнего случая.
   Элеонора Львовна прижала к сердцу эти бумаги, словно на­деялась, что они снимут с него тяжесть.
   - Как просто... - размышляла она. - Всего лишь показать эти бумаги полиции, и все будет кончено. Это ничтожество на­верняка угодит в тюрьму, а моя дочь... Конечно же, она сразу воспользуется этой ситуацией, чтобы добиться развода. С такими козырями сделать это будет несложно. О, ужас! Какой скандал и какое бесчестье для нашего рода! - Она вздрогнула. - Даже представить страшно. Но если с моей дочерью случится что-нибудь ужасное, а мой внук совершит преступление... Может ли быть что-то хуже этого!
   Она провела в своем кабинете за размышлениями почти всю ночь. Под утро на нее накатила дрема. Элеонора Львовна скорчи­лась над столом, заслонив своим телом бумаги, словно птица своих птенцов.
   Около шести утра в дверь кабинета робко постучали. Княги­ня резко оторвала голову от стола и громко крикнула:
   - Кто там?
   - Ваш мажордом, ваше сиятельство, - ответил голос.
   - Входи!
   Мажордом вошел в кабинет госпожи.
   - Уже утро, ваше сиятельство, - известил он. - Негоже это: всю ночь не сомкнувши глаз! Вы бы шли в свои покои. Вам отдых необходим и сон тоже.
   - Не до отдыха мне теперь, - сказала княгиня. - Во всяком случае до тех пор, пока я не сделаю одно очень важное дело, и речи не может быть об отдыхе. Так, значит, говоришь: утро?
   - Так точно-с, ваше сиятельство.
   Элеонора Львовна поднялась с кресла и с лихорадочным оживлением произнесла:
   - Мне нужно сейчас переодеться и привести себя в порядок. Где эта Устинья?
   - Так она, почитай, еще спит, ваше сиятельство, - сообщил мажордом.
   - Она хоть когда-нибудь бодрствует? - возмутилась Элеоно­ра Львовна. - Всякий раз, когда она мне нужна, она спит.
   - Но, ваше сиятельство, еще только шесть часов.
   - И самое время! Ладно, разбуди ее. Пусть она приготовит мне платье.
   - Слушаюсь, ваше сиятельство!
   - И еще!.. Вели заложить экипаж. Часа через два, я думаю, буду готова.
   - А позвольте полюбопытствовать, куда вы собираетесь ехать так рано? - поинтересовался мажордом.
   - В полицию. Только никому ни слова! Понял меня?
   - Слушаюсь, ваше сиятельство!
   Около девяти часов утра княгиня Элеонора Львовна уже на­ходилась в здании Управления полиции. Она представилась и по­просила препроводить ее к гвардейскому генералу господину Ку­синину, возглавляющему данное Управление.
   - Приветствую вас, мадам? - вежливо поздоровался Кусинин. - Признаться, весьма удивлен! Весьма удивлен! Позвольте полю­бопытствовать, что привело столь знатную даму в столь раннее время в столь мрачное место?
   - В столь мрачное место меня привели дела, - ответила княгиня в его манере. - И дела эти столь спешные, что не тер­пят отлагательства. Кроме того, они столь важные, что требуют моего личного и непосредственного участия в них, несмотря на мое столь знатное происхождение.
   - Вы всегда были остры на язычок, любезная княгиня, - от­метил он. - Прошу вас, присаживайтесь.
   Элеонора Львовна присела напротив него, положив перед со­бой свой ридикюль.
   - Я желала бы сделать заявление, - негромким голосом про­изнесла она. - Оно касаемо моего зятя - князя Дмитрия Кирилло­вича Ворожеева.
   - Я слушаю вас, любезная княгиня.
   Она немного помедлила, как обычно медлят перед важным ша­гом, собираясь силами и духом, затем ровным голосом произнесла:
   - Мой зять двоеженец. У меня имеется тому подтверждение.
   Возникла небольшая пауза, во время которой княгиня откры­ла ридикюль, достала из него аккуратно сложенные бумаги и про­тянула их Кусинину.
   - Здесь имеется копия листа из церковной книги, - приня­лась комментировать она, - в которой отмечен факт венчания князя Дмитрия Кирилловича Ворожеева и девицы Полины Гавриилов­ны Солевиной. Обратите внимание, что верность копии подтверж­дена нотариусом. Однако коли вы захотите взглянуть на ориги­нал, то он находится в церкви Святой Иоанны, расположенной близ города Ревеля. Здесь также имеется копия из той же книги о крещении ребенка, рожденного от этого так называемого брака. Это девочка. Сейчас ей, должно быть, около одиннадцати лет. Она и ее мать проживают в маленьком имении под Тверью. Если вы захотите с ними встретиться, я дам вам точное местонахождение этого имения.
   Кусинин с интересом рассматривал бумаги. Семейные тайны, особенно когда в них фигурируют громкие фамилии, всегда вызы­вают интерес.
   - Весьма занимательная история, - произнес он.
   - Однако вы не должны забывать, что сия занимательная ис­тория носит внутрисемейный характер, - обратила внимание Эле­онора Львовна. - И я бы хотела, чтобы все, отраженное в этих бумагах и сказанное мной, оставалось в тайне от широкой публи­ки.
   - Непременно, княгиня. Но, я вижу, здесь имеются и другие документы. И, как я понимаю, двоеженство - не единственный грех вашего зятя.
   - О, у этого человека множество грехов! - заявила Элеоно­ра Львовна. - Он весь состоит из них. Однако вернемся к делу. Этот так называемый брак с девицей Солевиной был для него не самоцелью, а ловким ходом, чтобы прибрать к рукам деньги ее отца.
   - Следовательно, отец этой девицы был богат.
   - Он занимался хлебной торговлей. Только мне неизвестно, в каких масштабах и какой имел доход от этой торговли. Мне из­вестно лишь, что у него была бакалейная лавка. После так назы­ваемой женитьбы дочери Солевин доверил управление своими дела­ми князю Ворожееву. Сам Солевин был уже серьезно болен и был не в состоянии управлять делами. Среди бумаг имеется письмо Солевина, составленное в соответствии с законом, о том, что он передает управление всеми делами своей компании своему зятю - князю Дмитрию Ворожееву.
   - Я вижу это письмо, - подтвердил Кусинин.
   - Ворожеев проявил неосмотрительность, не уничтожив его, - подметила она. - В течении нескольких месяцев Ворожеев при­сваивал себе доход компании. Затем он продал бакалейную лавку со всем товаром и инвентарем, а вскоре после этого исчез. Та­ким образом, Ворожеев не только двоеженец, но еще и подлый мо­шенник и вор. Этот человек без чести и совести, ему не место в приличном обществе!
   - Но позвольте полюбопытствовать, княгиня, откуда вам стало известно все это? - осведомился Кусинин.
   - Мне всегда известно все, что касается моей семьи, - надменно произнесла она. - Но коли вас интересуют подробно­сти... Впрочем, в этом нет ничего тайного. Во всяком случае, теперь, когда я выложила на стол все козыри. Лет десять - одиннадцать назад в одной из гостиниц города остановилась мо­лодая женщина с ребенком, которая разыскивала князя Ворожеева. А у меня в городе имеются связи в различных кругах. Через эти связи я узнала об этой женщине. Все это показалось мне весьма подозрительным. Я решила встретиться с этой женщиной и узнать, что ей нужно от моего зятя. К своему огромному удивлению, я услышала от нее историю, которую менее всего ожидала услышать. Изначально я полагала, что эта женщина - бывшая пассия моего зятя, от которой у него имеется незаконнорожденный ребенок. Впрочем, так оно и есть. Но все оказалось гораздо серьезнее: двоеженство, мошенничество, незаконное присвоение чужого иму­щества.
   - Вам стало известно это десять - одиннадцать лет назад, - выделил Кусинин. - И, как я понимаю, все это время вы храни­ли втайне преступления своего зятя. Почему же только теперь вы решили его разоблачить?
   Вопрос привел Элеонору Львовну в замешательство. Он был ей неприятен, но ответить на него она все же посчитала нужным.
   - Тогда мне показалось, что будет лучше сохранить втайне все это, - неохотно произнесла Элеонора Львовна. - Поймите ме­ня, я защищала честь своей семьи: свою дочь и своего внука. Мне пришлось в какой-то мере возместить Полине Солевиной то зло, которое причинил ей Дмитрий Ворожеев, и она обещала мол­чать. А сейчас... - Княгиня сделала паузу. - Мою дочь - Елиза­вету Алексеевну Ворожееву пытались отравить. У меня нет дока­зательств, но, я уверена, это дело рук ее мужа - князя Вороже­ева. И коли потребуется, в дополнение к моему первому заявле­нию, я могу сделать и заявление о попытке отравления моей до­чери. Я хочу, чтобы этот человек оказался изолированным от моей дочери. И как можно скорее! Только так я могу обезопасить от него свою дочь и, возможно, даже своего внука. Поскольку, как вы сами изволили убедиться, князь Ворожеев - человек без чести и совести.
   - Должен вам сказать, княгиня, что правосудие на вашей стороне.
   - Я в этом не сомневаюсь.
   - Однако мне необходимо кое-что уточнить и перепроверить. Нет, конечно же, я не сомневаюсь в достоверности ваших слов, тем более, что имеются такие бумаги. Но для большей убедитель­ности неплохо было бы встретиться с Полиной Солевиной.
   - Делайте все, что вам угодно, - устало сказала Элеонора Львовна, - только скорее! Помнится, я уже говорила вам, что предоставлю вам точное местонахождение этой женщины. Впрочем, даже лучше будет, коли я предоставлю вам ее саму.
  
  
  

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  
   Выздоровление Елизаветы Ворожеевой проходило довольно бы­стро, к огромной радости ее близких. Казалось, самое страшное позади. Постепенно утихли: и гнев, и переживания, и эмоци­ональные срывы. Но тем не менее все продолжали сохранять бди­тельность и осторожность. Прислуга Елизаветы тщательно следи­ла за приготовлением блюд и напитков, которые поступали к их госпоже. Владимир Вольшанский установил тайное наблюдение за домом Ворожеева. Нанятые им люди контролировали каждый шаг несостоявшегося отравителя. Алексис старался повсюду сопровож­дать Елизавету в ее оздоровительных прогулках.
   Что касается самой Елизаветы, то угроза собственной жизни и вероломство Ворожеева беспокоили ее гораздо меньше, нежели ее близких. Существовали иные вещи, которые она считала более значимыми для себя: это душевное состояние ее сына Алексиса и история графа Вольшанского о незнакомке-призраке.
   После всех ужасных потрясений и разочарований, которые довелось испытать Алексису, в его юной душе что-то умерло. Что-то, что поддерживает веру в хорошее и справедливое, и что-то, что заставляет думать, будто чистота, честность и бла­городство сильнее лицемерия, злобы и низости. Елизавета как никто другой понимала своего сына, потому что когда-то давно ей тоже довелось испытать то ужасное чувство, когда в душе что-то умирает.
   Но хотя Елизавета понимала боль своего сына, она все же не знала, как избавить его от этой боли. И это терзало ее. Ей казалось, если она откроет тайну истории графа Вольшанского, она непременно сможет помочь своему сыну. Однако выведать что-либо у Владимира об этой истории на маскараде и о таинст­венной девушке было довольно сложно. Всякий раз, когда она за­говаривала об этом, Владимир уходил от разговора. Впрочем, оно и понятно: когда дама твоего сердца очень больна, не слишком хочется обсуждать события давно забытой истории. Елизавете ни­чего не оставалось делать, как отложить разговор до лучших времен.
   Эти лучшие времена, как ей показалось, наступили, когда Владимир нанес ей очередной визит и с нескрываемой радостью отметил, что она превосходно выглядит, и что от страшной боле­зни не осталось и следа. Этот комплимент означал для Елизаве­ты, что пришло время действовать.
   - Пройдемте в гостиную, - предложила она Владимиру. - Мне необходимо с вами поговорить.
   Елизавета была очень взволнована. Она не знала с чего на­чать разговор, какие подобрать подготовительные фразы. Влади­мир тоже, казалось, хотел о чем-то поговорить с ней. Это чув­ствовалось в его некоторой напряженности и невнимательности.
   - Благодарю вас за то участие, которое вы принимали в моей судьбе все это время, - произнесла Елизавета.
   - Не нужно меня благодарить, - улыбнулся он. - Вы мне не­безразличны. И вам это известно.
   - Да, - немного смутившись, произнесла она. - Именно за это я вас и благодарю. За то, что вы мне встретились. Хотя в данной ситуации мне следовало бы благодарить Бога, который по­зволил нам встретиться.
   Она замолчала, не зная, как продолжить разговор. И здесь взял свое слово Владимир.
   - Елизавета, я должен вам кое-что сообщить, - произнес он серьезным голосом.
   - Да, я вас слушаю, - ответила она.
   - Это касается вашего... Это касается князя Ворожеева.
   - Князя Ворожеева?
   - Несколько дней назад его арестовали. Сейчас он находит­ся под следствием.
   - Под следствием? - переспросила Елизавета. - Но за какое злодеяние? О том, что он причастен к моему отравлению, извест­но лишь нашему узкому семейному кругу и вам. Но никто об этом не заявлял в полицию.
   - В полицию не заявляли я и Алексис, но, возможно, заяви­ла ваша матушка, - предположил Владимир.
   - Вы не знаете моей матушки! - возразила Елизавета. - Она не сделает ничего такого, что способно хоть как-то запятнать честь семьи. Может быть, сама Немянова на него донесла?
   - Если бы это была она, ее арестовали бы первой, - возра­зил Владимир. - Как-никак она непосредственная исполнительни­ца.
   - Но откуда вам стало известно об аресте Ворожеева? - спросила Елизавета.
   Владимир помедлил с ответом.
   - Уж не поставили ли вы человека - следить за ним? - предположила она.
   - Вы же не будете на меня сердиться за это, Елизавета Алексеевна! - извиняющимся тоном произнес он.
   - Нет, не буду, - улыбнулась она. - Но почему вы не сооб­щили мне о его аресте раньше? Ведь вы сказали, что он уже не­сколько дней как арестован.
   - Я беспокоился за вас. Тогда вы еще окончательно не по­правились. И потом, я не думал, что для вас это столь важно.
   - Этот человек является моим мужем. Его арест может за­тронуть мои интересы и интересы Алексиса. Неизвестно еще, что он натворил!
   - Простите, я не придал этому должного значения. Мне не­выносимо осознавать, что он ваш муж, и что вы связаны с ним узами. Гораздо проще думать, будто он лишь ваш ненавистный враг.
   - Поверьте, Владимир Елисеевич, мне еще более, нежели вам, это невыносимо.
   - Он должен быть благодарен этому аресту, - непроизвольно вырвалось у Владимира, и в его глазах вспыхнул зловещий ого­нек. - Он потерял свободу, но, возможно, сохранил жизнь.
   - Что вы хотите этим сказать? - испуганно произнесла Ели­завета.
   - Ничего особенного, - успокоил ее он.
   Но Елизавета поняла все без объяснений.
   - Выкиньте эту мысль из головы! - повелительным и в то же время умоляющим тоном произнесла она. - Он не стоит того, что­бы из-за него жертвовать собой и порочить свою честь!
   - Стоит, - возразил Владимир, - если это принесет свобо­ду, покой и счастье той, которая дороже всего на свете.
   - Для меня не будет свободы, покоя и счастья, если от этого пострадаете вы!
   Владимир посмотрел на нее благодарным взглядом влюбленно­го, которому только что ответили на его чувства.
   - В этом аресте есть много странного! - произнесла Елиза­вета, возвращаясь к главной теме разговора. - Если он находит­ся под следствием не за это преступление, то тогда за какое? А если за другое, то почему его арестовали вскоре после того, как он совершил это?
   - Я могу попытаться все разузнать, - предложил Владимир.
   - Мне сделать это будет проще, - заверила Елизавета. - Я обращусь к адвокату Корнаеву. У него имеются связи в полиции. И потом, он мой адвокат.
   - Что ж, пожалуй, вы правы, - согласился Владимир.
   - Благодарю вас за столь важные сведения.
   - Не нужно.
   Владимир не стал долго задерживаться у Елизаветы. Он по­считал, что с его стороны это будет бестактно. Тема для разго­вора была одна: арест и преступления ее мужа. А Владимир и без того был посвящен почти во все семейные проблемы и тайны своей любимой, и пытаться при помощи этого разговора проникнуть в другие проблемы и тайны - было бы крайне бестактно и неучтиво!
   Известие, принесенное Владимиром Вольшанским, спутало планы Елизаветы. Ей так и не удалось поговорить с ним на инте­ресующую ее тему и раскрыть тайну того маскарадного происшест­вия. Правда, к этой тайне прибавилась и другая тайна, возмож­но, не столь значительная, но все же довольно интригующая, - тайна ареста князя Ворожеева.
   Раскрыть эту тайну Елизавете удалось за два дня. Столько времени понадобилось, чтобы ей встретиться с Корнаевым и изло­жить ему ситуацию, а после чего ему добыть нужные сведения и предоставить их ей.
   Елизавета отдыхала в своих покоях, когда ей сообщили, что в передней ее дожидается господин Корнаев. Она быстро при­вела себя в порядок и вышла к нему. Вид у ее адвоката был та­кой довольный, словно он получил крупный выигрыш. Это не укры­лось от внимания Елизаветы.
   - Ну как? - полюбопытствовала она. - Вы что-нибудь узна­ли?
   - Да, - ответил он. - И даже больше, чем вы можете себе представить. Все это настолько невероятно! Мы можем где-нибудь поговорить?
   - Да, конечно. Пройдемте в мой кабинет.
   Они вошли в кабинет. Елизавета пытливым взглядом устави­лась на Корнаева.
   - Право, я не знаю, как начать этот разговор, - немного смутился тот. - Все это весьма неприятно.
   - Понятное дело. Когда человек, которого считают твоим супругом, находится под следствием, - это не может быть прият­но! - заметила Елизавета.
   - Все так, сударыня. Но это может затронуть ваше самолю­бие.
   - И поэтому у вас такой довольный вид, господин Корнаев?
   - Ни в коем случае, сударыня, - возразил тот. - Я доволен той работой, которую сделал для вас.
   - Я тоже буду довольна, если вы наконец-то изволите гово­рить по существу, - немного раздраженно произнесла Елизавета. - А что касается моего самолюбия, то вряд ли какие-то из по­ступков этого человека, способны затронуть мое самолюбие бо­лее, нежели те поступки, которые его уже затронули. Итак, я вас слушаю!
   - Вы изъявили желание знать, за какое злодеяние находится под следствием ваш супруг? Так вот, ваш супруг - князь Вороже­ев находится под следствием за двоеженство и за незаконное присвоение чужого имущества.
   - Двоеженство и незаконное присвоение чужого имущества, - медленно повторила Елизавета, пытаясь вникнуть в суть этих преступлений. - Продолжайте, господин Корнаев!
   - У него имеется другая жена, с которой он также сочетал­ся церковным браком. Это произошло двенадцать лет назад. Ее имя Полина Гаврииловна Солевина, хотя оно вам вряд ли о чем-то вам говорит.
   - Но разве такое возможно? - в недоумении спросила Елиза­вета.
   - Разумеется, тот второй брак является недействительным. С точки зрения закона, его единственная законная супруга - вы, княгиня. И тем не менее нельзя игнорировать тот факт, что вто­рой брак также имел место. И обряд венчания князя и той, дру­гой женщины, был произведен в соответствии со всеми церковными требованиями. Почему церковь допустила такое святотатство? Мне доподлинно это неизвестно. Но могу предположить следующее: ли­бо она находилась в неведении относительного его брака с вами, либо князь подкупил кого-либо из служителей. Но так или ина­че, князь Ворожеев - двоеженец.
   - Подождите, подождите! - остановила его Елизавета. - Дайте мне немного прийти в себя! Двоеженец... Другая жена... Подкупил служителей... Немыслимо!
   Когда ее эмоции немного усмирились, в действие вступил рассудок.
   - Но зачем ему все это нужно было? - вслух размышляла она. - На сильные чувства он не способен. Вряд ли он совершил это святотатство из любви или из страсти. Что же его заставило на это пойти? Пари, трусость, корысть? Вы что-то говорили о присвоении чужого имущества? Неужели?..
   - Вы правильно мыслите, - произнес Корнаев. - Князь же­нился на той девице, чтобы завладеть имуществом ее отца. Сама дама ему, по всей видимости, была не нужна. Он покинул ее, как только распродал имущество и прибрал все деньги к рукам.
   - О, ужас! - с мучительным вздохом произнесла Елизавета. - Как это отвратительно! От него одно зло!
   - Сударыня, ежели вас интересуют подробности этих собы­тий, - прибавил Корнаев, - а я не сомневаюсь, что они вас ин­тересуют, то я хотел бы представить вам одну особу, которая знает обо всем этом поболе моего.
   - Что за особа? - поинтересовалась Елизавета.
   - Минуту терпения, сударыня. Сейчас я приведу ее. Она ожидает меня в коляске.
   Корнаев на некоторое время отлучился, затем вернулся с женщиной лет тридцати - тридцати пяти, которая в нерешительно­сти остановилась перед Елизаветой. Женщина была одета просто, несколько старомодно, но не бедно. Держалась она довольно ско­ванно. По ее внешнему виду и поведению можно было определить следующее: она провинциалка, среднего сословия и ей явно не по себе находиться среди знатных особ.
   - Княгиня, - обратился Корнаев к Елизавете. - Женщина, которая находится перед вами, ответит на все интересующие вас вопросы. Позвольте вам ее представить: это Полина Гаврииловна Солевина.
   Полина как-то неловко и неуклюже поклонилась.
   - Полина, - обратился к ней Корнаев. - Как вы уже, оче­видно, поняли, перед вами ее сиятельство княгиня Елизавета Алексеевна Ворожеева.
   - И передо мной, как я поняла, тоже княгиня Ворожеева, - прибавила Елизавета.
   Ее слова вызвали смущение на лице Полины.
   - Ну что ж, Полина Гаврииловна, - заключила Елизавета. - Коли у нас имеется общий муж, у нас найдется общая тема для разговора.
   - Да, сударыня, - почтительно произнесла Полина.
   - Присаживайтесь, пожалуйста, в кресло, - предложила Ели­завета. - И вы, господин Корнаев, тоже присаживайтесь.
   Корнаев и Полина сели напротив Елизаветы.
   - Итак, Полина Гаврииловна, - произнесла Елизавета, - мы обе пострадали от вероломства и подлости этого человека - кня­зя Ворожеева.
   - Да, сударыня, - подтвердила Полина. - Когда нас венчали в церкви, я не ведала о том, что он уже был женат. Иначе я ни­когда бы совершила такой грех.
   - Я не сомневаюсь в этом, - сказала Елизавета. - Господин Корнаев вкратце рассказал о случившемся с вами. Вам, наверное, пришлось многое пережить? Князь Ворожеев поступил с вами самым отвратительным образом.
   - Да, сударыня, - призналась Полина. - Батюшка так дове­рял ему, так гордился, что породнился с человеком из княжеско­го рода. А он - князь Ворожеев казался таким умным, воспитан­ным, элегантным. Одним словом, не чета нам, простым. В то вре­мя мы были очень богаты, а он... Он говорил, что его род обе­днел, и кроме знатного имени у него ничего не осталось. Но для нас все равно была большая честь породниться с князем. Мы тог­да и не предполагали, что он окажется таким подлецом. Батюшка в то время уже был очень болен и все свои дела передал моему мужу... Простите, сударыня, что я его так назвала.
   - Не нужно извиняться за такую мелочь. И прошу вас, не волнуйтесь так! Успокойтесь. Вас никто ни в чем не обвиняет. Наоборот, вас понимают и сочувствуют вам.
   - Благодарю вас, сударыня, - сказала Полина и ее голос после стал ровнее и спокойнее. - Батюшка передал ему все свои дела, потому как я в делах ничего не смыслила. Батюшка считал, что это не женское дело. А после смерти батюшки князь Ворожеев вдруг исчез. А по прошествии некоторого времени я узнала, что все наше богатство больше нам не принадлежит. Князь все рас­продал и забрал себе все деньги от вырученного имущества. Вот так мы с дочерью остались ни с чем.
   - С дочерью? - переспросила Елизавета. - У вас есть дочь от князя Ворожеева?
   - Да, дочь Дашенька, - подтвердила Полина. - Ей сейчас одиннадцать лет. Только она сейчас осталась дома со своей гу­вернанткой.
   Елизавета бросила на Корнаева упрекающий взгляд, который словно говорил: "Почему вы об этом не упомянули?"
   - А князь знает о ее существовании? - поинтересовалась она у Полины.
   - Нет... То есть да.
   - Так нет или да?
   - Перед тем как он исчез, она еще не родилась, - разъяс­нила Полина. - Но он знал, что она должна родиться. Только не знал, что родилась девочка, что ей при крещении дали имя Да­рья.
   Елизавета тяжело вздохнула.
   - И на какие средства вы живете с дочерью? - спросила она.
   - Мы не бедствуем, - простодушно ответила Полина. - В благодарение Богу и ее сиятельству мы ведем вполне достойный образ жизни. У нас имеется домик и свое небольшое хозяйство. Я могу позволить себе нескольких работников, и даже гувернантку для дочки. Нас все устраивает.
   - Ее сиятельству? - переспросила Елизавета.
   - Да, благодаря ее сиятельству княгине Шалуевой, - объяс­нила Полина.
   - Моя маменька вам помогает? - удивилась Елизавета. - Стало быть, ей все известно. И давно?
   - С того времени как я с маленькой Дашенькой впервые при­ехала в этот город. Я тогда еще не знала, что князь ваш муж, и разыскивала его. Кажется, прошло уже лет десять.
   - О Боже! Как она могла! - шепотом произнесла Елизавета, затем в полный голос прибавила: - Моя маменька, очевидно, по­могает вам затем, чтобы вы хранили молчание.
   - Сударыня, поверьте мне, я ничего у нее не просила! Это она сама мне предложила помощь! И я никогда не угрожала ей, что все расскажу!
   - Я ничуть не сомневаюсь в этом. И я ни в чем не обвиняю вас. Разве что, свою маменьку. Все это очень на нее похоже. Манипулировать людьми, покупать тайны, скрывать грязь под до­рогой обшивкой - это в ее стиле! Все средства хороши, лишь бы не пострадало доброе имя и честь семьи!
   - И все же именно ваша маменька заявила в полицию о том, что ваш муж - двоеженец, - вставил Корнаев.
   - Что? - удивилась Елизавета.
   - Да, именно княгиня Шалуева сделала заявление в полицию о том, что князь Ворожеев - двоеженец, - повторил Корнаев. - И представила документы, подтверждающие сей факт. И именно она привезла сюда Полину Гаврииловну.
   - Да, сударыня, - подтвердила Полина.
   - Чтобы моя маменька отважилась на такой шаг! - в недо­умении произнесла Елизавета. - Разгласить тайну, которая спо­собна запятнать честь семьи? Здесь что-то нечисто! А вам, По­лина Гаврииловна, она случайно не говорила, почему решила вдруг все открыть?
   - Нет, сударыня.
   - Ну хорошо! - произнесла Елизавета, интонацией голоса давая понять, что на этом хотела бы завершить разговор, поско­льку узнала все, что ей было нужно. - Спасибо вам, Полина Гав­рииловна, за ваш рассказ. Все, что вы мне сейчас поведали, очень важно для меня, и, я уверена, в скором времени сослужит хорошую службу. А теперь мне хотелось бы узнать, как долго вы собираетесь пробыть в Петербурге и где вы остановились?
   - Я остановилась в гостинице. А пробуду там до тех пор, пока буду нужна ее сиятельству.
   - В таком случае я бы хотела предложить вам остановиться в моем доме на все то время, что вы будете нужны.
   - О, сударыня, как вы добры! - обрадованно воскликнула Полина.
   - Это означает: вы согласны?
   - Да, я согласна.
   - Я распоряжусь, чтобы вам приготовили комнату. А пока можете поехать в ту гостиницу, где вы остановились, и забрать оттуда свои вещи.
   - Благодарю вас!
   Полина резво поднялась с кресла и направилась к двери.
   - Подождите! - остановила ее Елизавета.
   Она взяла колокольчик и позвонила три раза. Через минуту в кабинет вошел Антип.
   - Звали, ваше сиятельство? - спросил он.
   - Да, Антип, - подтвердила Елизавета. - Отвези эту госпо­жу в гостиницу, которую она тебе укажет. Там ты ее подождешь, пока она соберет свои вещи, а затем привезешь ее сюда.
   - Слушаюсь, ваше сиятельство.
   Сама не зная почему, но Елизавета чувствовала себя немно­го виноватой перед этой женщиной, словно она как законная же­на несла ответственность за все дела своего мужа. Возможно, этим объясняется ее доброжелательное отношение к Полине, по­страдавшей от его вероломства. Однако чувство вины было не единственной причиной, побудившей Елизавету выказать доброе расположение к Полине, оказать ей гостеприимство и предложить экипаж с кучером. Другой причиной была личная выгода, которую желала извлечь Елизавета из тесного общения с этой бедной жен­щиной. Она увидела в ней свою союзницу и решила объединиться с ней в борьбе с их общим врагом - князем Ворожеевым.
  
  
  

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  
   Дело о двоеженстве князя Ворожеева стало понемногу наби­рать свои обороты. И хотя князь отрицал свою связь с Полиной Солевиной, отказывался признавать ее дочь своей, и тем более отрицал свою причастность к разорению их семьи, но все же не­опровержимые доказательства взяли верх.
   Информация об этом разбирательстве просочилась в светские круги. Слухи, домыслы, догадки поползли по разным домам, слов­но выпущенные из клетки грызуны. Почти в каждой светской бесе­де то и дело звучало имя Ворожеевых.
   Елизавета стойко сносила всю эту шумиху вокруг своего имени. Более того, эта шумиха приносила ей своего рода облег­чение. Она словно очищала ее жизнь, подобно тому, как морской песок очищает воду, делая ее вначале мутной, а затем медленно оседая на дно и утягивая за собой грязь. И точно так же, эта шумиха утягивала за собой из ее жизни все скрываемое годами притворство, грязь и лицемерие.
   Алексис относился ко всему происходящему с князем Воро­жеевым так, словно тот был для него посторонним человеком. Ка­залось, Алексиса нисколько не волновало, что тот находился под следствием и ему грозила каторга. Для Алексиса Дмитрий Вороже­ев перестал существовать, как отец. И из всех скудных сыновних чувств, которые он когда-либо испытывал к нему, осталось толь­ко одно - чувство стыда за его низость, подлость и за все при­чиненное им зло. Молодой человек без бурных возмущений, а лишь с грустной усмешкой воспринял известие о том, что его отец двоеженец, и искренне пожалел Полину Солевину, которой выпала незавидная доля обманутой, покинутой и разоренной второй жены. Он посочувствовал матери, которая в очередной раз приняла удар от своего мужа, и выразил свое восхищение ее стойкости.
   Полина Солевина, как главная потерпевшая, вынуждена бы­ла принимать активное участие в этом скандальном разбиратель­стве. Однако, надо отдать ей должное, с выпавшей ей ролью она справлялась неплохо. Она с пылом и усердием отстаивала интере­сы княгини Ворожеевой и свои собственные, ставшие для них об­щими. Она с точностью выполняла все наставления и советы, ко­торые ей давал адвокат Корнаев, благодаря чему ей удалось предстать в этом деле достойной и в то же время внушающей со­страдание потерпевшей. И справедливость восторжествовала! Суд присяжных, рассмотрев это скандальное дело, признал князя Дмитрия Ворожеева виновным в двоеженстве и незаконном присвое­нии чужого имущества. Полина была очень рада, что именно ее усилиями была достигнута эта справедливость, и рада, что со­служила хорошую службу Елизавете Ворожеевой. За время общения с Елизаветой Полина Солевина прониклась к ней такой симпатией, что готова была сделать для нее гораздо большее. Елизавету обескураживало и смущало такое, казалось бы, ничем не заслу­женное отношение Полины к ней, но тем не менее она была очень признательна этой доверчивой и простодушной женщине.
   В качестве благодарности за участие Полины в этом щекот­ливом деле Елизавета подарила ей некоторые из своих драгоцен­ностей: брошь с изумрудом, бриллиантовые серьги и такой же бриллиантовый кулон с цепочкой. Это были фамильные драгоценно­сти князей Ворожеевых, которые Елизавете оставил старый князь Кирилл Ворожеев.
   - Эти драгоценности ваши по праву, - заявила Елизавета. - Как бы то ни было, ваша дочь принадлежит роду князей Вороже­евых. Следовательно, драгоценности принадлежат ей. Мне очень хотелось бы, чтобы она берегла их и дорожила ими. Их ценность не в том, что они стоят больших денег, а в том, что их носили ее предки.
   - Я обязательно ей это скажу, сударыня, - заверила Поли­на.
   - И я думаю, вам причитается вознаграждение за все то, что вы для меня сделали, - Елизавета протянула ей пачку с ас­сигнациями.
   - Ой, что вы, сударыня, не нужно! - принялась возражать Полина против такого щедрого дара. - Ее сиятельство княгиня Шалуева и так сделала для нас с дочерью слишком много. И по­том, я уже говорила вам, что мы не бедствуем.
   - Не забывайте, если бы не князь Ворожеев, ей бы не при­шлось ничего для вас делать, - напомнила Елизавета.
   - Но вы не можете быть в ответе за этого мерзавца!
   - Возьмите, - настойчиво произнесла Елизавета. - Это от чистого сердца. А коли вы не желаете брать эти деньги для се­бя, возьмите их для вашей дочери.
   - Не знаю, как благодарить вас, - сказала Полина, несмело забирая предложенные деньги. - Вы так добры к нам!
   - Вы уже меня отблагодарили.
   - Дай бог вам счастья и всяческих благ, сударыня! - ис­кренне пожелала Полина.
   - И вам того же.
   - Как хорошо, что все это кончилось, не правда ли, суда­рыня? У меня словно тяжесть с души свалилась, - призна­лась Полина.
   - Я чувствую то же самое, - сказала Елизавета.
   - Ему теперь - каторга?
   - Как знать, - с сомнением покачала головой Елизавета.
   - Но его же признали виновным! - с тревогой произнесла Полина.
   Сомнение, прозвучавшее в голосе Елизаветы, навело на По­лину страх. Елизавета это почувствовала.
   - Вы его боитесь, Полина? - спросила она.
   - Если бы вы слышали, сударыня, чего он мне наговорил... Столько угроз...
   - Мне необязательно слышать! Все его угрозы мне известны. Но жребий брошен, и нам остается его принять. А вы уже раска­иваетесь, в том что выступили против него?
   - Нет, что вы! - живо возразила Полина. - Он должен за все заплатить! Однако почему вы сомневаетесь, что его ждет ка­торга?
   - Видите ли, Полина, - принялась объяснять Елизавета, - существует такое понятие, как "давность". Это некий срок, по прошествии коего виновный в преступлении не может понести на­казание. Меня в это посвятил адвокат Корнаев. Однако по выра­жению вашего лица я вижу, для вас сие понятие несколько слож­новато.
   - Простите, сударыня, я не так умна и образована, как вы. Я совершенно ничего не поняла из того, что вы только что ска­зали.
   - Признаться, я сама не особо смыслю в подобных юридиче­ских тонкостях. Но адвокат Корнаев мне разъяснил, если бы Во­рожеев совершил преступление недавно, то его бы, вне сомнения, ожидала бы каторга. Но поскольку прошло уже достаточно много лет... Его могут и освободить...
   Елизавета не успела договорить. Ее прервал голос Корна­ева, неожиданно вторгшийся в их разговор.
   - Ни в коем случае, сударыня! - возразил он.
   Обе дамы обратили на него свои удивленные взгляды.
   - Добрый вечер, Елизавета Алексеевна, добрый вечер, Поли­на, - приветствовал их Корнаев. - Прошу прощения за столь бес­церемонное вторжение. До меня из передней донеслись ваши сло­ва, сударыня, и я не смог удержаться, чтобы их не опровергнуть.
   В дверях показался силуэт лакея Елизаветы.
   - Простите, ваше сиятельство, - принялся извиняться ла­кей, - что впустил этого господина без докладу, но вы говори­ли, что у вас с ним на это время назначена встреча. Я хотел было объявить вам о его приходе, но этот господин оказался проворнее.
   - Все в порядке, - ответила ему Елизавета. - У меня, дей­ствительно, на это время назначена встреча с господином Корна­евым. Можете идти.
   - С вашего позволения, ваше сиятельство, - пробормотал лакей и вышел из комнаты.
   - А теперь объясните мне, господин Корнаев, что означают ваши слова, а точнее опровержения? - обратилась Елизавета к своему адвокату.
   - Они означают, что никакая давность не распространяется на преступления вашего мужа - князя Ворожеева, - воодушевлен­ным голосом произнес Корнаев.
   - Поясните, пожалуйста, - попросила Елизавета.
   - Извольте, - охотно согласился Корнаев. - Сила постанов­лений о давности не распространяется на вину вступивших в за­ведомо ложный брак и на виновных в присвоении себе не принад­лежащего им состояния, должности, чина, ордена, почетного ти­тула или имени. О сем гласит статья сто шестьдесят седьмая "Уложения о наказаниях уголовных и исправительных". Давность не распространяется на том основании, что сии преступления являются беспрерывно продолжающимися, доколь виновные не обра­тились к долгу.
   - О, умоляю вас, господин Корнаев, избавьте меня от сих сложных толкований, - вздохнула Елизавета.
   - Но вы же сами попросили - пояснить, - сказал Корнаев.
   - Да, но простым понятным языком.
   - А простым понятным языком - ему не избежать наказания! - сказал он.
   При этих словах Полина Солевина облегченно вздохнула.
   - Простите меня, сударыни, что заставил вас понапрасну тревожиться, - сказал он.
   - В нашей жизни без тревог невозможно, - улыбнулась Ели­завета. - И как хорошо, что они оказываются напрасными.
   - А теперь, Елизавета Алексеевна, я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз, - произнес Корнаев. - Извините, Поли­на, вынужден вас просить оставить нас.
   - Я как раз сама собиралась это сделать, - поспешно отве­тила Полина. - Завтра утром мне предстоит дорога домой. А еще необходимо собраться.
   - Стало быть, вы завтра уезжаете, - произнес Корнаев.
   - Не думаю, что есть необходимость мне долее оставаться. И дочка, наверное, скучает.
   - Что ж, счастливой вам дороги! - пожелал Корнаев.
   - Благодарствую.
   Полина удалилась, а Елизавета с Корнаевым перешли в каби­нет, где разговаривать о делах было гораздо удобнее.
   - О, святая простота! - высказала свое мнение о Полине Елизавета. - Она считает, что моя маменька слишком много для нее сделала. Ей неловко принимать от меня фамильные драгоцен­ности князей Ворожеевых. А ведь именно один из Ворожеевых об­манул ее и разорил! Она благодарила меня и раскланивалась. А ведь ей следовало меня, если не ненавидеть, то по крайней мере остерегаться! Впрочем, оставим ее в покое. Перейдемте к делу.
   - Да, перейдемте к делу, - повторил Корнаев. - Я составил текст письма, который вам необходимо отправить в синод. Ибо теперь, когда ваш супруг - князь Ворожеев признан виновным в преступлениях, вы вправе с ним развестись. Тем более, что он совершил святотатство, осквернил священные узы вашего брака. Кстати, это непременно надобно отразить в письме.
   - Неужели я скоро буду свободна? - с мечтательным выраже­нием лица произнесла Елизавета. - Как долго я об этом мечтала!
   - Ну, не знаю, насколько скоро. Для развода необходимо время.
   - Что такое несколько месяцев по сравнению с двадцатью годами жизни?
   - Приятно видеть вас такой радостной, сударыня, - произ­нес Корнаев. - И особенно приятно, что я в какой-то мере спо­собствую этой радости.
   - Не просто способствуете, мой дорогой адвокат, - похва­лила его Елизавета. - Вы творите для меня эту радость!
   - Благодарю вас, сударыня. Однако мне придется немного омрачить вашу радость.
   - Я догадываюсь, - вздохнула Елизавета. - Мне еще навер­няка предстоят трудности с моим разводом.
   - Пожалуй. Однако то, что я сейчас вам сообщу, никоим об­разом не связано с вашим разводом.
   - И что же вы собираетесь мне сообщить?
   - Эта девушка, что пыталась вас отравить, - произнес Кор­наев. - Софья Немянова... Дело в том, что она исчезла.
   - Исчезла?
   - Да. Сразу же после того, как арестовали князя Вороже­ева. Какое-то время она жила в его особняке. Она продала при­надлежащую ей лавку: в спешке и по крайне невыгодной для себя цене, а после чего исчезла в неизвестном направлении.
   - Очевидно, она переняла подобную стратегию у своего со­общника, - с сарказмом произнесла Елизавета. - Только в отли­чие от него она продала свое имущество, а не чужое. Что ж, мне остается только пожелать ей попутного ветра!
   - Вас это не беспокоит? - удивился Корнаев.
   - Почему меня должно это беспокоить?
   - Как знать? Возможно, она сделала так по указу князя Во­рожеева. И впоследствии может как-то вам навредить.
   - Сомневаюсь! Она сбежала от него, отчаявшаяся и напуган­ная. А вредить мне ей невыгодно. И честно говоря, мне жаль ее. Он использовал ее в качестве орудия для достижения своей цели, как в свое время использовал Полину Солевину, и даже меня.
   - Однако вы оказались сильнее этих женщин, - заметил Кор­наев.
   - Это не так! - возразила Елизавета. - Довольно часто ему удавалось одерживать верх надо мной. Довольно часто я чувство­вала себя уничтоженной этим человеком, сломленной и подавлен­ной. Мне стоило больших усилий противостоять ему.
   - Коли так, не стоит медлить с письмом в синод, - полушу­тя, полусерьезно напомнил Корнаев.
   - Да, конечно, - спохватилась Елизавета. - Где составлен­ный вами текст?
   Корнаев передал ей текст письма. Елизавета положила его перед собой, взяла бумагу, перо и принялась писать. Аккуратным почерком выводя буквы, она думала о том, что с этим письмом связаны все ее надежды на счастливое будущее. Она думала о графе Вольшанском, о своем сыне и о свободе. О прекрасной, всеохватывающей свободе от ненавистного ей человека! И хотя она еще не была свободна, но уже наслаждалась этой свободой и чувствовала ее легкость всем своим существом.
  
  
   "Уложение о наказаниях уголовных и исправительных" 1845 г.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"