Волчков Сергей : другие произведения.

Плохая примета

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мне задний в спину подтолкнул,/ Он падал и меня тянул./ Но, падая, толкнул и я/ Того, кто впереди стоял.../ Я был как все: одно звено/ В ряду костяшек домино.


ПЛОХАЯ ПРИМЕТА

   Мне задний в спину подтолкнул,
   Он падал и меня тянул.
   Но, падая, толкнул и я
   Того, кто впереди стоял...
   Я был как все: одно звено
   В ряду костяшек домино.

Бобж

   Меня зовут Бобж. Вообще-то я - Алексей Бобжанцев, или просто - Леха. Это когда я боксом начал заниматься, ко мне в команде сразу Бобж приклеилось; постепенно и в школе так называть стали. А мне без разницы: Бобж, так Бобж - звучит неплохо.
   Я почти семь лет отзанимался, и успехи были хорошие. Но я всегда знал, что однажды бокс брошу. Перспектив никаких, а до тридцати лет руками размахивать и голову под удары подставлять не очень-то хотелось. Да и вечные тренировки надоели; к шестнадцати годам и более интересные занятия по вечерам найти можно.
   Сейчас мне уже семнадцать. И я вполне созревший бездельник. Это, понятно, не мои слова, а моего папы. Честно говоря, с предками у меня никаких проблем. Они, конечно, не крутые, но и не цепляются почем зря.
   Матери просто не до меня. Она меня, конечно, любит; интересуется, как дела с подружкой, здоровье, там, и все такое. Но она все время работает. Приходится, как она говорит, постоянно себя проявлять. У них на фирме - то ли сокращение, то ли, наоборот, расширение - ничего не понять. Только она может прийти и в два, и в три часа ночи с какой-нибудь очередной презентации; а то и вообще неожиданно уехать дня на три в срочную командировку.
   Командировки - это самое классное. Она как возвращается, вся такая довольная, говорит: вымоталась до чертиков, но подзаработала. И вправду: всегда какие-нибудь шмотки привозит и деньжат подкидывает. Сейчас, говорит, сынок, я тебе помогаю, а на старости лет, глядишь, и ты маму не бросишь.
   Когда моя мама говорит о старости, это просто смешно. Ей еще нет сорока, а выглядит она еще моложе - лет на тридцать, не больше. Вот отец - совсем другое дело. Он-то за последнее время сильно сдал. Он на самом деле намного старше матери - почти на пятнадцать лет, но выглядит почти как старик. Мама говорит, он в молодости работал на какой-то вредной шахте и сейчас получает "дивиденды".
   Кроме этих дивидендов, отец больше ничего не получает, потому что работать уже не может. Нашел он как-то по газете работу на дому, ковырялся целыми днями с какими-то детальками. Не могу, говорит, без дела сидеть. Но мама это дело быстро прекратила. Ей не нравилось, что повсюду валялись эти детальки, и что постоянно приходили и уходили какие-то люди, забирали одни коробки и приносили другие. Столько хлопот, говорила она, и ради смешных копеек.
   Вообще-то она права. Сколько она зарабатывает на своей фирме, без проблем хватает всей семье, еще и остается. А чтоб отец не чувствовал себя таким уж нахлебником, мама через своих знакомых устроила ему направление на комиссию, где ему установили инвалидность, и он теперь получает по ней гораздо больше, чем получал за свои детальки. Хотя, мне кажется, ему бы инвалидность и без знакомых дали.
   Я не знаю, что ему не нравится? Сиди себе дома, занимайся чем хочешь. А он ходит как приведение по квартире, все время хмурый, ни с кем не разговаривает. А недавно, в довершение всего, еще и курить начал.
   Я помню, в детстве он мне всегда говорил, как здорово быть некурящим: сохраняешь здоровье и уверенность в себе. Может быть, он решил, что ему уже сохранять нечего, а может, от скуки - но дымит как паровоз. Матери это не нравится. Но, правда, при ней он и не курит. Он вообще всячески пытается ее ублажить. Как только она заходит, он тут как тут: Людочка, давай я то, Людочка, давай я се. А ее это только раздражает. Я-то это вижу и удивляюсь, как он не видит. Мне его даже иногда жалко становится: она отмахнется от него, зайдет в ванную, а он стоит растерянный как ребенок, и даже глаза краснеют, будто вот-вот заплачет.
   Но у нас, конечно же, не всегда так плохо. Бывает, мама принесет всяких вкуснот, мы садимся все вместе ужинать, болтаем о том о сем. Правда, для меня как раз и наступают самые неприятные минуты; все разговоры в конце концов сводятся на мне: что я, куда и зачем. Но, к счастью, это ненадолго. Я уже понял: мне в это время нужно просто сидеть и молчать, потому что постепенно мама перекидывается на отца. Что же это: она целыми днями на работе, а он не может прекратить безделье сына; у ребенка никаких интересов, а ему хоть бы что.
   Отец начинает защищаться сам и защищать меня. Он говорит, что молодежи в наше время очень тяжело. Что старая система ценностей разрушена, и молодому человеку очень трудно сделать свой выбор и определить, в каком направлении ему развиваться. Когда они начинают спорить друг с другом, я тихонечко встаю и смываюсь: на меня уже не обращают никакого внимания.
   На самом деле, отец уже давно не заводит со мной разговоров по поводу моего будущего. Мы с ним и так-то редко общаемся - так, по всяким мелочам. А про будущее, цели в жизни и тому подобное - ни слова. Как говорят мои друзья, такие разговоры для них - худшая пытка. И я всегда привожу в пример моего отца.
   Правда, Юлька один раз у меня спросила: "Твоему отцу до тебя что же, вообще никакого дела нет?" Я думаю, что есть дело. Но однажды мне показалось, что он меня боится. Конечно же, не в физическом смысле. Просто он как-то не уверен в себе. Я вижу, что ему хочется что-то сказать, а он опускает глаза и отворачивается. По-моему, он боится, что я могу его упрекнуть: мол, чего ты сам в жизни добился, что других учишь?..
   А насчет того, что у меня никаких интересов нет, в этом мама не права. Я, например, спорт очень люблю. В последнее время бодибилдингом увлекаюсь. Приятно ощущать себя сильным и мускулистым. И Юльке это нравится. Ты, говорит, скоро как Шварценеггер станешь, и тебя в кино пригласят сниматься. Конечно, это все шутки; но кто знает, что со мной завтра произойдет? А вдруг действительно пригласят? Я бы в кино не прочь был сняться.
   Но зато я знаю совершенно точно, чего я в жизни на дух не переношу - учиться. Это для меня хуже каторги. Все эти тетрадочки, учебники, домашние задания, контрольные - брр! Я после девятого класса родителям сразу заявил, что учиться дальше не пойду. Но они-то особенно и не возражали, потому что я по-умному сделал: не стал ни упираться, ни доказывать ничего, а сослался на то, что еще не выбрал для себя профессию. Зачем спешить, а потом всю жизнь мучиться? Нужно осмотреться, определиться, а уж потом и за учебу браться. На родителей это здорово подействовало. Отец вообще в восторге был. Смотри, говорит, Людочка, как наш рассуждает здраво! Заранее себя от ошибок оберегает - молодец!
   Так я до сих пор и "осматриваюсь". Хожу на дискотеки, в спортзал, в походы с пацанами часто ездим. Я, конечно же, не надеюсь всю жизнь так прожить. Просто хочу отдохнуть как следует, пока возможность есть; а как шанс подвернется - так и за дело возьмусь.
   Тут меня мама как-то раз чуть мебельщиком не сделала. По великому блату устроила на какие-то крутые курсы. Очень перспективная работа с большими заработками. Едва-едва не уговорила. Но я тогда как раз с Юлькой начал встречаться. Это было время нашей пылкой любви. Мне тогда не до курсов было - это уж точно. Я пришел и все маме честно рассказал. Я даже удивился, что она сильно не возмущалась. Только взяла с меня обещание, что не женюсь, не предупредив ее заранее, и огорчилась, что такое хорошее место пропадет. Но потом она позвонила своей подруге и устроила туда ее сына. Насколько я знаю, он как раз сейчас этим мебельщиком и работает - опилки глотает.
   Нет, такая работа не по мне. У меня совсем другие планы. Я уже все продумал. Устроюсь на какую-нибудь солидную, крупную фирму; для начала - кем угодно: хоть курьером, хоть шофером. На права сдать - это не проблема. Поработаю немного, освоюсь, пойму что к чему; получу должность повыше, начну в бизнесе участвовать. Знакомые пойдут. У меня и сейчас ребят знакомых полно, у кого папы - толстосумы. Может быть, с кем-то из них партнерами станем. А постепенно у меня свой собственный бизнес будет. Сейчас это не проблема. Надо только подсуетиться немного, хорошее место подыскать и не быть простофилей. Ведь только так и можно нормально в жизни устроиться, если, конечно, у тебя на десять лет вперед все по пунктам не расписано. Как, например, у нашего Шурика. Он месяц назад уехал в Штаты учиться, а после учебы ему уже место обеспечено в филиале Шведской фирмы. Ему уже ни о чем беспокоится не нужно, за него уже везде побеспокоились.
   Да я за свое будущее, честно говоря, особо и не переживаю. Я чувствую, что у меня все нормально будет. И Юлька тоже мой план одобряет. Ее-то родители в техникум запихнули. Но ей так сильно учеба не досаждает как мне. Она техникум закончит и тоже на фирму работать пойдет. У моей Юльки данные хоть куда, ее на любую фирму без вопросов возьмут.
   А пока мы с ней отдыхаем. Веселимся вволю. Сегодня на дискотеку идем в "Прозрачный свет". Хотя какой там прозрачный свет?! Там дым коромыслом - продохнуть нельзя. Курят прямо в зале, и народ собирается не самый лучший. Мне это место совершенно не нравится, но Юлька балдеет от их музыки и света. Поэтому приходится мне строго раз в неделю это заведение терпеть.
   Сейчас я как раз к Юльке и направлялся. Она должна была уже из техникума вернуться. Я обычно захожу за ней, и мы решаем куда идти, если, конечно, что-то заранее не запланировано, как сегодня. Или у нее весь вечер сидим, когда ее предков дома нет. Правда, к моему сожалению, это не так уж часто бывает.
   Впереди уже Юлькина пятиэтажка показалась. Я проходил мимо стареньких, частных домишек, которые на фоне нового массива только вид портили; чахлые, покосившиеся, как будто в них бабки Ежки живут, а не люди. А тут еще смотрю: возле забора кот сидит - чернющий, как уголек. Сидит и прямо на меня глазеет. Я уже совсем близко подошел, а он хоть бы шелохнулся: замер, будто выжидает чего-то. Мне всего несколько шагов до него оставалось, как вдруг он встает, медленно проходит прямо передо мной и преспокойненько садится на другой стороне тротуара. Самое интересное, что он уселся и снова уставился на меня, будто ему любопытно было, что я стану делать. Первый раз в жизни такого кота видел; ему, наверное, нравилось наблюдать, как люди от него шарахаются.
   Вообще-то я не верю в плохие приметы; в черных котов, в разбитые зеркала и во всякую подобную ерунду. Но этот ненормальный кот словно нарочно хотел на меня беду накликать. Я спокойно прошел мимо него, а потом резко развернулся и пнул его хорошенько ногой. Он взвизгнул и пулей под забор шмыгнул - в огород.
   Не знаю, что на меня нашло? Я вообще никогда животных не обижал. Только слабаки и чокнутые над животными издеваются. Я в детстве даже дрался часто с пацанами, когда они кошек или собак мучили. Я как только этого кота ударил, мне его сразу же и жалко стало.
   А тут вдруг из-за забора какая-то сумасшедшая выскочила, с платком на голове. Наверное, одна из бабок Ежек, что в доме жили. Как начала она на меня орать:
   - Ты что же это, гаденыш, делаешь?! Да я сейчас на тебя собаку спущу!
   Мне даже немного стыдно стало, что кто-то видел, как я кота ударил. Я подумал, может, она и не видела ничего, а думает, что я яблоки ее воровать собрался.
   - А чего я такого сделал? - спросил я удивленным голосом.
   - Он еще спрашивает! - возмущенно взвизгнула тетка за забором. - Ты за что котенка ударил, что он тебе плохого сделал?! Ради своего удовольствия, небось. Ничего святого у людей не осталось!
   Чего мне было с ней разговаривать? Она была права. Я сам и похлеще бы орал, если бы моего кота кто-нибудь ударил. Я махнул на нее рукой и пошел дальше. Она еще крикнула мне что-то вслед неразборчивое; я заскочил в Юлькин подъезд и забежал на третий этаж.
   Два длинных звонка и один короткий - наш условный сигнал. Через секунду открылась дверь. Юлька стояла в халате, с мокрыми распущенными волосами и с феном в руке.
   - Так, ты еще не готова, - с притворной строгостью сказал я.
   - Можешь меня наказать. - Юлька зацепила меня двумя пальчиками за рубашку и втянула в квартиру.
   Она принялась обнимать меня, и ее жесткие волосы полезли мне за ворот рубашки.
   - Прекрати, Юлька. Ты же мокрая! - Я ухватил тяжеленную копну ее волос и попытался заправить ей за шиворот.
   - Что ты делаешь?! - завизжала Юлька. - Мокро!
   - Ага, а мне не мокро?
   - Сядь лучше, посиди. - Она отвернулась от меня к зеркалу и снова взялась за фен.
   Я уселся на стул и посмотрел на часы.
   - Куда ты так торопишься? - косонула на меня Юлька, орудуя феном. - Я буду готова через пять минут.
   Примерно через час мы наконец вышли из ее квартиры. Юлька как всегда выглядела шикарно - она была лучше всех. Опять мне придется весь вечер отгонять от нее назойливых танцоров; по правде говоря - мое любимое занятие.
   - Юль, а мне сегодня черный кот дорогу перебежал, - сказал я и покосился на нее.
   - Как?! - Она остановилась, как вкопанная, схватив меня за руку; глаза ее расширились от ужаса.
   Именно такой реакции я и ожидал. Плохие приметы и всякие там знамения - это слабое место у моей Юльки. Подковы, булавки, кошки, свечки и зеркала - все это ее хозяйство. Какую кучу книг она перечитала по этому поводу - я за всю жизнь столько книг не прочитал. Наверное, нет ни одной приметы на свете, которую бы она не знала. И она верит в них во все до единой.
   Сколько раз мы с ней спорили и даже ссорились из-за всяких пустяков. Но для Юльки это были совсем даже не пустяки. Я это понял после одной истории, когда она получила повышенную стипендию в техникуме и пригласила меня по этому поводу в кафе. Почему-то была ужасная спешка; может быть, я ее торопил, как обычно, - я не помню. Только получилось так, что Юлька выскочила на лестничную площадку в домашних шлепанцах. Я еще пытался с ней пошутить: "Ты что, Юлька, в кафе в тапочках собралась?" Но ей было не до шуток. Минут через десять и мне было не до шуток. И дверь была открыта, и туфли стояли - только руку протяни, но как я ни уговаривал, она так и не позволила мне вернуться за туфлями. Сама она боялась даже заглядывать в квартиру. В конце концов, мы отправились в ближайший магазин и купили ей новые туфли, после чего у нас осталось денег в аккурат на одну порцию сливочного мороженого, политого вареньем, на двоих.
   После этого я никогда больше не спорил с Юлькой о приметах. Только старался сам всегда следить, чтобы она не попала в какую-нибудь историю.
   Сейчас я уже жалел, что ляпнул про кота. Все Юлькино хорошее настроение улетучилось, теперь ее заботил только он.
   - Это был кот или кошка? - спросила она взволнованным голосом. Я знал, что лучше ей отвечать как следует, тогда все это быстрее закончится.
   - Я не знаю. По-моему кот.
   - Он пробежал слева направо или справа налево?
   Я мысленно припомнил, какой нагой пнул кота.
   - Слева направо, - уверенно ответил я.
   - Плохо, - сказала Юлька, будто поставила мне диагноз. - Тебе нужно было плюнуть три раза через левое плечо и подержаться за пуговицу.
   - Я не мог плевать через левое плечо, я бы попал в симпатичную женщину за забором. Юлька, ну прекращай. - Я ущипнул ее за подбородок и легонько щелкнул по носу.
   - Ты все шутишь, - обиделась Юлька, - а это вовсе даже никакие и не шутки! Вдруг с тобой сегодня что-нибудь случится?
   - Я в приметы не верю, а случается только с теми, кто верит.
   - Как бы не так! - заспорила она. - Подкова, например, приносит счастье даже тем, кто в нее не верит.
   - Ну, так то подкова, а это кот; это совсем разные вещи. Пойдем, Юль, а то потом в зал не впихнемся.
   Она посмотрела на меня уже менее озабоченно, но все еще не хотела сдаваться.
   - Может, лучше не пойдем сегодня на дискотеку? - спросила она.
   Если Юлька готова была пожертвовать дискотекой, то это действительно было серьезно. Я пошел вперед и потянул ее за собой.
   - Да ладно, Юля, что за ерунда? Подумаешь - кот! Пойдем скорее.
   - Тогда пообещай мне ни с кем не задираться сегодня, - потребовала Юлька, еле-еле поспевая за мной.
   Я посмотрел на нее и скорчил грозную гримасу.
   - Знаю-знаю, - рассмеялась Юлька, - ты у меня самый сильный и непобедимый.
   Не прошли мы и ста метров, как она снова остановилась.
   - Постой, - сказала она решительно, - сделай это сейчас!
   - Что сделать? - не понял я.
   - Лучше поздно, чем никогда! Сделай это сейчас: поплюй через левое плечо и подержись за пуговицу.
   Я даже не стал с ней спорить. Я вздохнул, покорно поплевал через плечо и ухватился за пуговицу на Юлькиной кофточке. Она звонко шлепнула меня по руке.
   - Не за мою пуговицу нужно держаться, а за свою!
   - Но у меня нет пуговиц! - возмутился я.
   Юлька посмотрела на меня с сомнением.
   - Честное слово, нету ни одной.
   Она внимательно оглядела мою рубашку. На ней были сплошные кнопки. На джинсах тоже кроме кнопки и молнии Юлька ничего обнаружить не смогла. Она была явно расстроена.
   - Ты нарочно надел эту рубашку! - рассердилась она.
   - Ну, ты даешь, Юль! Откуда же я мог знать?
   - Ладно, - нехотя согласилась Юлька, - подержись хотя бы за мою пуговицу.
   Я снова дотронулся до ее пуговицы, и мы пошли дальше.
   Когда мы наконец добрались до "Прозрачного света" там уже было полным полно народу. В основном были одни девчонки, потому что сегодня для них вход был бесплатный. Не знаю почему, но это было только по четвергам, и я приводил сюда Юльку именно в этот день. Во-первых, в целях экономии, а во-вторых, только сегодня она и могла спокойно потанцевать. Это был, как здесь говорят, "женский день". Толпы девчонок штурмуют зал, чтобы поплясать вволю, а основная масса пацанов подъезжает ближе к закрытию. Они уже, как правило, подвыпившие, обкуренные, а кто и того хуже. Все они "герои" и ищут приключений. Тогда-то здесь и начинается самое "веселье": дележ девчонок, грязные танцы и приставания, а потом шумные разборки и драки. Ни до чего более серьезного, чем до пары сломанных носов здесь никогда не доходило, но я всегда стараюсь увести Юльку до этой части программы. Самому-то мне и дела нет: меня эта шпана уважает. Я просто за Юльку беспокоюсь - зачем ей лишние переживания?
   Я купил себе билет, и мы кое-как протиснулись внутрь. Огромный зал, как обычно, был уже весь в дыму. Музыка гремела так, что разговаривать было невозможно. Не успели мы сделать и нескольких шагов, как Юлькины руки взметнулись вверх, а тело начало ритмично кружиться в такт музыки. Юлька попала в свою стихию. Она могла танцевать часами без передышки. Я сел на одно из сидений, стоящих в ряд вдоль стены, и принялся ею любоваться. Большущие прожектора мигали как сумасшедшие, выделяя ее стройную, гибкую фигуру среди множества других девчонок.
   Я посидел так минут пять и вдруг почувствовал, что мне нехорошо. На меня вообще плохо действует сигаретный дым, а тут еще мой желудок вспомнил, что я почти весь день ничего не ел. Неожиданно к горлу подступила тошнота, а бешеный ритм музыки начал отстукивать у меня в голове. Мне захотелось поскорее выбраться из зала и глотнуть свежего воздуха. Я посмотрел на Юльку: она кружилась в танце и извивалась, как змея. Вдруг рев колонок прервался на долю секунды, в зале бабахнул выстрел, и Юлька, вскинув руки, упала на пол с простреленной головой. Я не мог поверить своим глазам. Я вскочил со стула и бросился к ней. В этот момент прогремел еще один выстрел, и я рухнул на пол рядом с Юлькой. Пуля угодила мне в сердце, но я был еще жив; я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, но продолжал все видеть и слышать. Девчонки вокруг нас перестали танцевать и с перекошенными от ужаса лицами пятились назад, образуя полукруг.
   Тут откуда-то сбоку вынырнул огромный черный кот. Он шел на задних лапах, сжимая в когтях дымящийся пистолет. Он обвел всех взглядом, сверкая злобными зелеными глазами, оскалил страшную клыкастую пасть и прорычал, перекрывая грохот музыки:
   - Ну, кто еще не верит в приметы?!
   Никто ему не ответил. Тут он заметил, что я только ранен, подошел ко мне и присел рядом на корточки. Вытянув черную лохматую лапу, он легонько похлопал меня по лицу и почему-то Юлькиным голосом спросил:
   - Леша, что с тобой?
   Я открыл глаза и увидел удивленное Юлькино лицо прямо перед собой. Она наклонилась и прокричала мне в самое ухо:
   - Ты что, заснул?
   Я, ни слова не говоря, встал, взял ее за руку и вытащил из зала. Мы прошли поглубже в вестибюль, где музыка гремела не так громко; я повернулся к Юльке:
   - Ты мне расскажи.
   - А чего рассказывать? - удивилась она. - Я посмотрела на тебя, а ты сидишь, и голова как-то набок. Я подумала, ты спишь. С тобой все нормально?
   Меня еще немного тошнило, но я с трудом сдерживал улыбку. Пожалуй, не стоит ничего рассказывать Юльке; хватит с нее на сегодня историй с котами.
   - Все нормально, - успокоил я ее. - Нам просто надо было зайти что-нибудь съесть перед дискотекой. Ты иди танцуй, а я схожу в туалет - подышу немного свежим воздухом.
   - Ну, я побежала. - Юльке уже не терпелось обратно в зал. - Только ты не долго.
   Она поцеловала меня в губы, повернулась и чуть ли не вприпрыжку побежала в зал. Она меня все время удивляет эта Юлька: то как ребенок себя ведет, то как зрелая женщина. Иногда она мне даже мою мать напоминает.
   Юлька слилась с танцующей толпой, а я направился в туалет - единственное спокойное место на этой дискотеке. Из-за того, что курить разрешалось прямо в зале, туда почти никто никогда не заходил. Там было довольно чисто, тихо и всегда был свежий воздух, и я периодически наведывался туда для коротких передышек во время Юлькиных танцевальных заходов. Но надолго я ее одну не оставлял: с ее магнитными свойствами это было довольно опасно.
   Я распахнул дверь туалета и увидел Вована Пакова с мусорником в руках. Он глянул на меня не очень дружелюбно и медленно опустил мусорник на пол. Он был в своей несменной потертой кожанке со множеством заклепок, с растрепанными длинными волосами и с блестящими дикими глазами. Он был похож на спившегося рок-музыканта. Я зашел в туалет и повернулся лицом к открытому окну.
   - Здорово, Вован, - бросил я через плечо, не обращая на него особого внимания. - Ты чего это, мусорник решил утянуть?
   Когда-то я знал Пакова довольно неплохо. Но это было еще в детстве. Сейчас я предпочитаю не общаться с такими типами как он.
   - А тебе какое дело? - злобно спросил Вован.
   Я с удивлением повернул к нему голову. Что это с ним, сбесился, что ли?
   - Ты чего вдруг такой борзый сегодня? Небось, уже отравы своей хватанул? - спросил я его без особых эмоций. Мне даже разговаривать с ним было лень, да еще эта тошнота никак не проходила.
   - Не твое собачье дело! - гаркнул Вован сорвавшимся голосом.
   Ну, это было уже слишком. Вообще-то я очень терпеливый человек, особенно что касается драки. Наверное, это потому, что я обычно сильнее своих противников; я это чувствую, и они это чувствуют. Я если и начинаю молотить кулаками, то это уж когда меня действительно достали.
   Но с Вованом было что-то не то. Я же знал его прекрасно. Он бы никогда в жизни на меня не дернулся. Он вообще драться не умел и всегда был трусом. Мы с ним одного возраста, но он почти на голову ниже, дохлый и еле сигарету в руках удержать может. Мне его одним ударом уложить ничего не стоит.
   Я справился с потоком хлынувшей мне в голову крови и довольно мирно сказал:
   - Ну, парень, ты сегодня точно зелья перебрал. Иди-ка ты лучше домой, отдохни немного.
   По-моему, чем спокойнее я себя вел, тем больше его это злило. Он сунул руки в карманы и смотрел на меня, не шевелясь и насупившись как бык. Глаза у него все сильнее и сильнее блестели. Его словно бешеная собака укусила. Он стоял с минуту молча, только ноздри раздувал и челюстью двигал, а потом вдруг начал орать какую-то несусветицу:
   - Ты что, думаешь ты царь, суперчеловек?! Да с чего вы все взяли, что вы лучше меня? Я, может быть, во сто, в тысячу раз лучше, чем вы! Кто вам дал право мною распоряжаться?! Да я плевать на вас всех хотел! Ясно? Плевать!
   Он закончил орать, продолжая смотреть на меня безумными глазами, и, открыв рот, тяжело и громко дышал. Я начал опасаться, что у него просто сдвинулось что-то в голове. Никогда раньше не имел дела с психами. Я даже не знал, что теперь и делать. Может быть, попытаться как-то его успокоить?
   Я сделал небольшой шаг в его сторону, и он в ту же секунду быстро вытащил руки из карманов. В одной руке у него блеснул узкий нож, а в другой какая-то железка, похожая на кастет.
   - Ну, что ты теперь скажешь, а? - снова заорал Вован. - Коленки затряслись?
   Да, коленки затряслись - это еще слабо сказано. Я еле-еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. Он настолько нелепо выглядел с этими железками в руках и с широко раскрытым ртом, что насмешить мог кого угодно. Мне и раньше-то ножи видеть приходилось, и уж не в дохленькой Паковской ручке. Нашел, тоже, кого пугать. Да моя рука подлиннее его будет вместе с ножом и кастетом вместе.
   Но я знал, что смеяться нельзя. Я слышал, что психов это только злит. Я решил сделать проще: вырублю его сейчас, а потом "скорую" вызову - пускай они с ним разбираются.
   Я стоял в очень неудобной позиции и начал потихоньку менять положение тела. Он был в двух шагах от меня. Я хотел достать его длинным, чтобы отключить с одного удара, иначе он мог начать размахивать руками и случайно поранить меня своим ножиком.
   Я повернулся уже почти на полкорпуса, и тут он на меня прыгнул. Я совершенно этого не ожидал. Что-то больно кольнуло меня в бок, чуть повыше живота. Вован легонько стукнулся об меня, немного отпрянул, да так и остался стоять, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Все это он проделал настолько неуклюже: прыгнул как червяк, отскочил от меня как мячик, да еще стоит и глазеет с открытым ртом.
   Тут уж я от смеха не удержался. Хотел набрать побольше воздуха, вдохнул, а воздух не идет, словно кто-то мне вставил пробку в горло. Я собрал все силы и выдохнул остатки воздуха из легких, чтобы вытолкнуть ее наружу. Мне стало легче, но в этот момент в туалете начал резко гаснуть свет. Он погас так быстро, что я ничего не успел сообразить. Просто стало темно...

Мария Петровна

   Дети, дети - вечно с ними проблемы. Сколько их ни расти, сколько в них ни пихай, никогда даже слова благодарности не дождешься. Уж я-то в свою всю душу вложила, а что она мне вчера выдала? Заявила, что я ее, видите ли, не люблю. Так и сказала: "Мама, ты меня просто совсем не любишь". Это ж надо было такое придумать! И как только у нее язык повернулся?
   Если я ее не люблю, то кто ж тогда вообще своих детей любит? Вы меня спросите: у меня личная жизнь была? Не было у меня никакой личной жизни. Работа и дом; всю жизнь как ишак что-то таскала. На работе котлы, с работы сумки на себе домой тянешь. Кушать-то что-то надо было. На мою поварскую зарплату не сильно-то шиковать приходилось. А дома тоже работы непочатый край - и все одна, помочь-то некому. У меня мамы под боком не было.
   А вы думаете, мне одной легко ее было на ноги ставить? Батька-то про нее, небось, и вспоминать уже перестал. Только говорить был мастак: "Она моя единственная дочь", "Я о ней только и думаю целыми днями". И где она теперь твоя дочь? За сколько лет даже открыточку не прислал, с днем рождения не поздравил. Вот тебе и дочь!
   А я хоть и знала, что мне одной все тянуть придется, не отдала же ее отцу. А он как просил, умолял, уговаривал. Ей, говорит, лучше у меня будет; там климат, там фрукты, я же все только для нее. Я, говорит, все тебе оставлю, только дочь мне отдай. И что он мне оставил? Этот дом-развалюху? Да я на него только и горбачусь, конца и края не видно. Я как представила, что моя дочь его кралю мамой будет называть, чуть его с порога не прибила. Езжай, говорю, и чтоб духу твоего здесь больше не было. Он и поехал. Я, говорит, все равно еще вернусь. Ага, так до сих пор и возвращается, кабель.
   Ну и что? Справилась же, не умерла. Хоть и тяжело было, а вырастила не хуже других. Она вон у меня теперь, слава Богу, в институт ходит, одевается - будьте нате, а все говорит, что ее не любят. Вот вам и детки.
   Я ей разве внимания мало уделяла? А какое ей нужно внимание? Всегда одета была, обута и накормлена. Другие и этого не видели. Я ведь не пила, не гуляла; ни одной крошки мимо дома не пронесла. Плохих матерей она не знает, вот что.
   Пора мне кормить моих разбойников.
   - Васька! Рыжик! Ну-ка сюда. Быстрее сюда, мои хорошие!
   Вот животные и то знают, что такое благодарность. Ты их накормишь, так они к тебе и приласкаются, и по пятам за тобой ходят. От людей такого разве дождешься? Люди тебя и попрекнут еще, что наизнанку для них не вывернулась.
   Рыжик подбежал и потерся об мои ноги.
   - Ну, проголодался, бедняга? Нечего по дворам бегать, я тебе миску когда уже поставила.
   Я почесала его за ушками, а он носик задрал, спинку прогнул - нравится. А где же это Васька-друг запропастился? Опять искать его по всему дому.
   Вот еще что: коты ей мои не нравятся. Ну, надо же? Ее-то я, поди, вырастила. Двадцать лет девахе, замуж уже выходить пора. Она-то о себе как-нибудь позаботиться сможет, а о них кто позаботится? Ведь они животные беззащитные; им кто что даст, то они и съедят. Много ли им надо. Я же за стол их с собой не сажаю. Чего ей эти коты поперек дороги встали? Будто я ее за ними ухаживать заставляю.
   - Васька, Васька! Кис-кис, вылезай быстренько, а то все рыжему достанется!
   Я весь дом уже обыскала. И куда подевался хулиган? Этот вечно как залезет куда-нибудь, ходи его ищи. Во дворе, может, где-нибудь бродит?
   Я вышла во двор и увидела развешенное белье. Вот беда! С обеда же снять собиралась. Совсем из памяти стерлось. Сейчас Ленка из института придет, а я с бельем с этим вожусь - опять обижаться начнет.
   Нет, что-то с Ленкой моей не то творится. Может быть, она влюбилась в кого-то; жениха скоро в дом приведет? Вчера выпросила у меня обещание, что я с ней вместе весь вечер проведу. Вот придумала! Как будто мы с ней и так не вместе. Что же нам, за руки взяться и хороводы водить? Пригласила бы к себе подружку, если ей скучно, или сама сходила бы куда-нибудь. Молодая ведь девушка, чего ей моя компания сдалась? Так она сама целыми днями дома сидит и меня еще накручивает.
   И чего она там вчера навыдумывала? Сходим, в магазине что-нибудь присмотрим, погуляем, может быть. Придем чайку поставим, поболтаем о том о сем. Ну не хохма? У меня дел полон дом, а ей только болтать.
   Ну, уж ладно. Раз обещала, так обещала. Надо только белье быстренько снять, да Ваську найти покормить. А то потом ведь так голодным и останется.
   Я взяла таз и вышла во двор. Ладно, Бог с ним с бельем, дождя сегодня не обещали. Лучше Ваську найду; может, случилось с ним что.
   Я обошла дом и прошла к огороду. Он, бывает, за забор выскакивает, прохожих обнюхивает. Вот любопытный! И куда только свой нос не засунет?
   Я за яблоню зашла - точно! Сидит, голубчик, на солнышке греется. Я только его позвать собралась, и тут что-то невероятное произошло. Смотрю: лобзарь здоровый идет мимо и вдруг ни с того ни с сего как шибанет его ногой! У меня чуть сердце не остановилось. Я только рот открыла, а сказать ничего не могу. Васька мой в воздух подлетел, закричал, бедненький, как ребенок, и убежал куда-то. Я думала, что он умрет прям на месте.
   Ну, жаль у меня палки под рукой не было - я бы этого подонка точно убила!
   - Ты что же это, гаденыш, делаешь?! Да я сейчас на тебя собаку спущу! - заорала я на него.
   Я от расстройства не знала, что и делать. Может, милицию можно в таких случаях вызывать? Это же садист какой-то. Может быть, его в больницу надо на обследование.
   А он стоит как ни в чем не бывало, словно и не с ним это произошло.
   - А чего я такого сделал? - заявляет. Конечно, для них что кошку, что собаку ударить - все равно как на ботинок плюнуть. Знаю я таких сволочей. Их и людьми назвать нельзя. Они над животными издеваются, и от этого им хорошо становится.
   - Он еще спрашивает! Ты за что котенка ударил, что он тебе плохого сделал?! Ради своего удовольствия, небось. Ничего святого у людей не осталось!
   И чего я с ним надрываюсь? У него же в одно ухо влетит, в другое вылетит. Ну, точно! Он развернулся и пошел себе спокойненько дальше. Еще, по-моему, и кулак мне напоследок показал, вот молокосос!
   - Иди-иди, поганец! Я на тебя следующий раз точно собаку спущу! - крикнула я ему вслед. Он даже и ухом не повел. Не дай Бог такого садиста ночью на дороге встретить.
   Я бегом через огород кинулась посмотреть, куда Васька делся. Может быть, этот зверюга ему все ребра переломал.
   Во дворе его нигде не было. Я в дом вошла - и на кухню. Смотрю: он там - живой, слава Богу, Рыжика миску облизывает.
   - Васенька, иди ко мне, мой хороший! Дай я тебя пощупаю, все ли цело.
   Я взяла его на руки; он что-то вяленький какой-то, не мурлычет. Надо его, наверное, срочно ветеринару показать. Благо у нас сосед Евдокимыч - по этому делу.
   Я с Васькой на руках в комнату побежала, лукошко взять. Тут как раз Ленка в дом вошла. Надо будет ей рассказать, что случилось.
   - Мамуля, привет! - Она прошла в комнату. - Ты уже собираешься?
   Я крутилась по углам, не могла найти лукошко. Куда оно запропастилось?
   - Лена, какой там собираешься. Ты бы знала, что сейчас произошло! Ты не видела наше лукошко?
   - Что случилось? - испугалась Лена.
   - Ты представляешь, какой-то подонок на улице Ваську со всего размаху ногой ударил, - ответила я. - Он ведь так и убить его мог.
   - Но ведь с ним все в порядке? - снова спросила Лена. Она, мне кажется, не очень-то за Ваську беспокоилась.
   - Я не знаю. Вот хочу сейчас пойти его Евдокимычу показать, пусть ему кости проверит.
   Я, наконец, увидела лукошко на шкафу, поставила Ваську на пол и взялась за табуретку.
   - Мама, но ведь ты со мной обещала пойти. Магазины скоро закроются, а нам еще одеться нужно.
   Я сняла лукошко со шкафа и посмотрела на Ленку.
   - Лена, ты только о магазинах думаешь! Ты, наверное, такая же жестокая, как и тот парень на улице. Ведь котенок умереть может!
   Ленка открыла рот, хотела что-то сказать, но промолчала. Может, поняла, что не права. Я взяла Ваську с дивана и аккуратно усадила его в лукошко. А может, предложить ей вместе сходить? Но Ленка уже молча прошла в свою комнату и даже дверью хлопнула.
   Ну вот, опять обиделась. Ладно, приду - тогда поговорю с ней. Я подняла лукошко и пошла в прихожую переобуться. А она у меня все-таки эгоистка. Может быть, я ее и в правду плохо воспитывала?

Лена

   Вы когда-нибудь чувствовали себя одиноко? Не когда просто скучно или не с кем поговорить. Когда одиночество съедает вас изнутри. Съедает медленно, не торопясь, с большой тщательностью пережевывая и проглатывая части вашей души, кусочек за кусочком. Начинает оно с груди, примерно оттуда, где находится сердце; съедает его очень быстро, а потом принимается объедать все вокруг, захватывая все большее и большее пространство. Сначала вы просто безразлично наблюдаете за ним, полагая, что оно не принесет вам особого вреда, но потом вы постепенно начинаете увлекаться этим процессом. С интересом и даже с некоторой завистью вы замечаете, как красиво и аккуратно одиночество выполняет свою работу. Вы начинаете думать, что это может вас развлечь, и принимаетесь помогать ему. Вместе с одиночеством вы ходите по глубинам вашей души, выискивая самые потаенные уголочки, и с глупой доверчивостью показываете целые, нетронутые участки. Смотри, говорите вы ему, здесь еще что-то осталось. И здесь... А одиночество хитро щурится, кивает вам и будто нехотя вгрызается зубами в мягкую, податливую плоть. Постепенно у вас не остается ничего. Вы стоите, оглядывая пустые, безжизненные пространства, и какое-то время испытываете удовлетворение, как после славно проделанной работы. И вдруг вы начинаете понимать, как жестоко были обмануты одиночеством. Теперь вы стоите с ним один на один; но оно - сытое и довольное, смотрит на вас маслеными глазками, а от вас осталась одна оболочка. Тогда вы пытаетесь прогнать одиночество и зовете на помощь жалость; жалость к самому себе. Она приходит очень быстро, и вы радуетесь ей как ребенок, думая, что сможете заполнить ею всю ту пустоту, которая образовалась внутри вас. Жалость охотно берется вам помочь. Она достает из-за пазухи маленький холщовый мешочек и начинает обильно посыпать все вокруг каким-то мелким белым порошком. И в ту же секунду вы начинаете испытывать нестерпимое жжение, которое пробирает вас до слез; все, что у вас осталось, - ваша тонкая, беззащитная оболочка - будто вот-вот разорвется на тысячи кусочков. Вы начинаете злиться на себя, что в минуту слабости обратились к столь неумелому помощнику, и жалость, извиняюще разведя руками, тотчас исчезает. Но одиночество остается. Оно уже основательно обосновалось на новом месте. Оно чувствует себя как дома; ходит, распоряжается и лишь иногда поглядывает на вас, как на засидевшегося гостя. Вам становится ясно, что в одиночку с ним не справиться, и вы бросаетесь к людям. Вы перебегаете от одного человека к другому, трясете их за руки, пытаетесь объяснить что-то, рассказать, но они проходят мимо, не обращая на вас никакого внимания, и лишь изредка кто-то одарит вас мимолетным, безразличным взглядом. Людей становится все больше и больше; вам все труднее протискиваться между ними: они кричат, толкаются и напирают. Вы чувствуете, что вас сейчас сметет и растопчет нескончаемая толпа. А одиночество торжествует. Оно кривляется и хохочет в глубинах вас, предвкушая свою скорую победу. Оно пухнет и разрастается, заполняя собой все ваше внутреннее пространство, не оставляя вам ни малейшей возможности наполнить его чем-то другим. И тогда у вас появляется только одно желание: чтобы стены сомкнулись вокруг, похоронив вас в огромном каменном мешке, и мешок этот брошен был на дно самого глубокого моря. И чтобы пролежали вы там ровно тысячу лет. А через тысячу лет пусть вытащат вас на берег, распахнется ваша темница, и сотни людей начнут стекаться к этому месту, чтобы поглазеть на вас и пошептаться: "Она пролежала в этом мешке тысячу лет на дне самого глубокого моря!" И чтобы смотрели они на вас с любопытством, сочувствовали вам и восхищались вашей стойкостью. И чтобы вы наконец почувствовали, что хоть кому-то стали интересны, и что привлекли к себе хоть чье-то внимание... Поверьте - я знаю, что такое одиночество.
   Я со своим одиночеством знакома очень давно, с самого раннего детства. Не скажу, что мы стали друзьями, нет конечно. Я бы хоть сейчас с радостью избавилась от него. Но мы, пожалуй, привыкли друг к другу; терпим, так сказать, совместное проживание. Порою мне кажется, что мы по-другому уже и не сможем; срослись мы с ним, как сиамские близнецы.
   Было одно время, когда я поверила, что наконец смогу с ним справиться; что появился человек, способный отвоевать для себя хотя бы частичку моей души у своего заносчивого противника. Но все произошло еще проще: этот человек пришел и поселился в ней полностью. А одиночеству ничего не оставалось, как позорно капитулировать перед этим сильным и добрым человеком.
   Это был Игорь. Мы встретились совершенно неоригинальным образом и абсолютно случайно. Хотя нет, вряд ли это было простой случайностью. Ведь для людей таких разных уровней во всем мире есть не более чем одна единственная точка, где их дороги могут пересечься. И, пожалуй, один шанс из тысячи, что они окажутся в этой точке одновременно. Но мы с Игорем прекрасно доказали, что и таких шансов порой бывает достаточно, столкнувшись с ним точно на середине тротуара одной из самых оживленных улиц в центре города. Он пересекал его поперек, проходя из машины в здание, а я преодолевала его вдоль, уткнувшись носом в пропущенные лекции.
   Виновата была я, извинился он. Несколько подобранных тетрадок и слегка затянувшийся взгляд быстро решили все дело. Судьба - лукавый клоун - закружила нас на своей карусели, даже не проверив наших билетов.
   Это было сумасшедшее и счастливое время. Невозможно даже представить себе двух таких разных людей, как мы с Игорем. Наверно, поэтому нас так сильно и тянуло друг к другу. Мы были словно два разноименных полюса, и каждый из нас получал от другого недостающую ему энергию.
   И дело тут, конечно же, не в возрасте. Мы с Игорем живем на разных планетах; нас разделяет целая галактика. Я была словно маленькая незаметная травинка, случайно пробившаяся меж тяжелых бетонных плит старт-площадки, с которой он, Игорь - огромная сверкающая ракета - с ревом уносится в космос. Но чем большую пропасть мы видели между нашими планетами, тем фантастичнее и прекраснее мы находили наши отношения.
   Игорь дал мне очень много за это короткое время. За целый год моей старой жизни я не получала столько чувств и впечатлений, сколько с Игорем могла получить всего за день. Но главное, что я однажды осознала: я перестала себя жалеть. Общаясь с Игорем, с его знакомыми и друзьями, я получила возможность увидеть, что есть на свете люди гораздо несчастнее меня.
   Но все прекрасное когда-нибудь заканчивается. Я начала чувствовать, что этот замечательный опыт не может длиться вечно. Ведь все равно полюса наши сравняются, и начнем мы неминуемо отталкиваться друг от друга.
   Наверное, я почувствовала это первой. Игорь все так же счастлив и не замечает течения времени. На днях он пригласил меня поехать с ним в Австрию на деловую встречу. День для бизнеса, день для нас. Мне кажется, что там он предложит мне выйти за него замуж. Но именно этого я и боюсь больше всего!
   Смешно... Мои подруги сочли бы меня сумасшедшей: обеспеченное будущее, шикарная жизнь. Но что они знают об этой жизни, наблюдая за ней со стороны? Они видят только блеск и шум фейерверков, которые ослепляют и оглушают их, мешая нормально думать и что-то воспринимать. Но я была на том маскараде и оставалась после него, когда стихали звуки музыки, и усталые люди стягивали с лиц разноцветные улыбающиеся маски. И ни за что на свете не согласилась бы я стать частью этого шумного спектакля, которого они называют своей жизнью.
   Конечно, для большинства моих подруг это был бы блестящий шанс, выпадающий только раз в жизни. Но для меня это не более чем возможность получить маленькую, незаметную роль в огромном театре с дорогим, сверкающим фасадом и с прогнившими, покореженными стенами внутри. Я вдоволь насмотрелась на эти отштампованные парочки: "Дима с женой", "Саша с женой", "Юра с женой". Вот и мне представилась возможность стать еще одной - "Игорь с женой". Но, может быть, я заслуживаю чего-то большего? Я не знаю... Но, так или иначе, я уже сказала Игорю, что скорее всего никуда не поеду.
   И дело тут даже не в моем отношении к этой жизни. В конце концов, смогла бы и я привыкнуть к установленным правилам и порядкам. Но я вдруг снова начала чувствовать свое одиночество... Оно наступило на меня неожиданно - отдохнувшее, набравшееся сил - и стало требовать назад свои права и территории. Оно уже не было столь сурово и даже согласно было оставить часть владений для Игоря. Но я не в силах вмещать в себе их обоих; я должна остаться только с одним.
   Теперь нужно только решиться и поговорить с Игорем - окончательно. Пока что он ничего не подозревает. Я даже представить себе не могу, как его это удивит. И что он обо мне подумает... Наверное, тоже решит, что я сумасшедшая. Может быть, это и так. Но лучше уж сделать все быстро и не так болезненно. А он со своей бурлящей жизнью наверняка обо мне скоро забудет. Как и я о нем...
   Но и одиночество - мой старый приятель - пусть не радуется так уж сильно! Теперь я более уверена в своих силах, чем раньше. Я вовсе даже не сдаюсь - как раз наоборот. После общения с Игорем я поняла одну важную вещь: если тебе чего-то хочется в жизни, не нужно ждать пока оно свалится с неба, нужно пойти и взять самому.
   Я, конечно, не сумею так, как Игорь - просто пойти и взять. Но я могу хотя бы попробовать что-то изменить. Поэтому я и поговорила вчера с мамой откровенно. И, мне кажется, она меня поняла. Но она и должна была понять, ведь она моя мама!
   Я на нее совершенно не держу зла. А она так вообще считает, что я неблагодарная дочь. У моей мамы все просто: всегда суп на плете и деньги в шкатулке на мелкие расходы. Конечно, все это было. И были куклы, и были новые платья, и были подарки на дни рождения. И я никогда не ходила голодная. Но разве только этим ограничиваются отношения дочери с матерью? Я всегда мечтала совсем о другом. Мне всегда хотелось тепла и уюта в нашем доме. Мне хотелось ласки, добра и понимания. Я согласна была вообще не есть целыми днями, но только чтобы мама хотя бы раз в неделю приходила с работы, садилась рядышком со мной, брала мои руки в свои и разговаривала. Просто так, ни о чем. Я хотела чувствовать, что я действительно ей нужна; я хотела чувствовать, что меня любят...
   Конечно, я уже не та капризная девчонка, которая не хотела оставаться вечером одна, даже со включенным телевизором. У меня есть друзья, у меня есть свои интересы. Но я по-прежнему хочу иметь близкие и теплые отношения со своей матерью. Я хочу, чтобы мы были как две подруги, чтобы нам было интересно вместе.
   И именно так все и будет, я в этом абсолютно уверена. Сегодня мы с мамой вместе поедем в центр - я приготовила ей сюрприз. Представляю, как она обрадуется. Я полгода экономила деньги, чтобы купить эти кулончики. Два чудных кулончика: один больше - для мамы, другой чуть поменьше - для меня. Они открываются и туда можно вложить фотографии. Я уже все продумала: мы вместе выберем кулончики и сразу же после магазина пойдем сфотографируемся; мы и так уже сто лет вместе не фотографировались. Я только не хочу, чтобы мама заранее что-то узнала, пусть думает, что все это само собой получилось. А вечером я свожу ее в кафе. Ну, разве не замечательно?
   Я радовалась как первоклассница. Давно у меня не было такого хорошего настроения.
   Я прошла через калитку во двор и вошла в дом. Еще нужно посоветовать маме, что надеть. Она-то не догадывается, что мы сегодня фотографироваться будем. Я прошла в комнату и увидела ее с Васькой на руках. Она крутилась по комнате и что-то искала.
   - Мамуля, привет! - сказала я. - Ты уже собираешься?
   - Лена, какой там собираешься. - У нее был ужасно встревоженный голос. - Ты бы знала, что сейчас произошло! Ты не видела наше лукошко?
   Я испугалась, что стряслось что-то действительно серьезное. У нее был такой вид, будто наш дом загорелся.
   - Что случилось? - спросила я.
   - Ты представляешь, - начала рассказывать мама, - какой-то подонок на улице Ваську со всего размаху ногой ударил. Он ведь так и убить его мог.
   Я вздохнула с некоторым облегчением; можно было ожидать гораздо худшего. Я посмотрела на Ваську: он сидел у мамы на руках и выглядел вполне нормально.
   - Но ведь с ним все в порядке? - снова спросила я, не понимая, чего она так суетится.
   - Я не знаю, - ответила мама, продолжая озираться по комнате. - Вот хочу сейчас пойти его Евдокимычу показать, пусть ему кости проверит.
   Она поставила Ваську на пол, взяла табуретку и пошла к шкафу. Васька зевнул, потянулся и довольно шустро прыгнул на диван. Было непохоже, что у него переломаны кости. Мне начало казаться, что мама просто-напросто забыла о нашем с ней уговоре.
   - Мама, но ведь ты со мной обещала пойти, - растерянно сказала я. - Магазины скоро закроются, а нам еще одеться нужно.
   Она с лукошком в руках слезла с табуретки и посмотрела на меня таким взглядом, будто у меня вдруг рога на голове выросли.
   - Лена, ты только о магазинах думаешь! - У нее в голосе чувствовалось откровенное возмущение. - Ты, наверное, такая же жестокая, как и тот парень на улице. Ведь котенок умереть может!
   У меня от этих слов перехватило дыхание. Я смотрела на свою мать, и мне казалось, что упади я сейчас замертво, она бы все равно сначала с Васькой к Евдокимычу побежала и уж потом на меня подошла взглянуть.
   Я не могла поверить, что это произошло. Она мне словно пощечину залепила. Еще пять минут назад я порхала как бабочка, а сейчас была просто раздавлена. От такой резкой перемены у меня закружилась голова. Я прошла в свою комнату и захлопнула дверь.
   Мне хотелось плакать и кричать одновременно. Ну почему все опять случилось именно так? Неужели хотя бы один единственный день не мог пройти нормально? Ведь я была уверена, что уже ничто не сможет нам помешать. Я все подготовила, я так надеялась на этот вечер. Я смотрела в будущее со спокойствием и радостью, а сейчас будто огромная черная яма разверзлась у меня перед ногами. Я не могу ее ни обойти, ни перепрыгнуть. Куда же мне теперь деваться? Сесть на краюшке и глазеть в бездонную черноту; или просто закрыть глаза и броситься вниз?!
   Мой взгляд упал на телефон. Надоело все... Уеду! Выйду замуж! Стану кем угодно и чем угодно, только не останусь больше наедине с собой!
   Я подняла трубку и некоторое время слушала заунывный трескучий гудок; потом решительно набрала номер.
   Он ответил практически сразу же.
   "Слушаю!" Бодрый и громкий голос уверенного в себе человека; его голос всегда придавал мне силу, которая очень нужна мне была именно сейчас.
   - Игорь, привет. Это Лена. - Наверно, мой голос был далек от бодрого, хотя я и не хотела, чтобы он что-то почувствовал. Зачем ему знать, что заставило меня позвонить.
   "У тебя что-нибудь срочное? Я сейчас занят с человеком", - сказал Игорь с каким-то странным напряжением в голосе. Какая муха его укусила? За все время нашего знакомства он первый раз обращался ко мне таким сухим, деловым тоном.
   - Извини, что отрываю, - снова заговорила я, стараясь собраться с мыслями, - просто я хотела тебе сообщить... Насчет поездки, помнишь? В общем, я решила поехать!
   Мне не легко было это сказать. Я знала, что сказав, у меня уже не будет возможности передумать.
   Реакция Игоря была более чем странной. "Да?.." - услышала я его голос, лишенный обычной энергии.
   Конечно, я не ожидала от него воплей радости, но это "да" никак не увязывалось у меня с образом Игоря. Возможно, именно так ему и следовало бы отреагировать, случись мне заявить, что я родила от него негритенка.
   - Я думала, ты будешь рад, - проговорила я в совершеннейшей растерянности.
   На этот раз вообще никакого ответа не последовало. Он просто молчал. Молчала и я, пытаясь хоть каким-нибудь боком впихнуть его поведение в рамки нормального объяснения. Что могло с ним произойти? Только вчера вечером он сам звонил мне и снова уговаривал поехать. Или он решил меня просто позлить? Но тогда он выбрал для этого не самое лучшее время.
   "Для меня это несколько неожиданно", - наконец снова заговорил он с прежней интонацией.
   С меня было довольно.
   - Наверное, нам лучше потом это обсудить. Не буду тебя отвлекать, - сказала я и немедленно бросила трубку.
   На стене тикали небольшие часики с маятником, с рожицей котенка на циферблате. Часики тикали, а глазки котенка бегали - влево-вправо, влево-вправо, влево-вправо... Я сидела и молча смотрела на эти глазки. Может быть, я просто сплю, и эта нелепая вереница событий всего лишь мой сон? Или все нарочно подстроено, чтобы проверить меня на прочность?
   Неожиданно я почувствовала, что мне это уже совершенно безразлично. Я устала и очень хочу спать...
   Я медленно опустилась на подушку и уставилась в высокий серый потолок. Что-то стукнуло и зашевелилось у меня в груди - близко-близко у самого сердца. "Ну вот, - подумала я, - хоть кто-то никогда меня не покидает". Давай, приятель, начинай свою работу, я постараюсь тебе не мешать.
  

Игорь

   Я нажал на кнопку селектора:
   - Нина, что там у нас дальше по графику?
   "Некто Соболев, фирма "Росток", через пятнадцать минут, Игорь Владимирович", - послышалось из динамика в ту же секунду.
   - А, да-а, - протянул я, припоминая подробности этого дела. - Так он что, пришел уже?
   "Нет еще, Игорь Владимирович", - ответил динамик.
   - Хорошо. Тогда принесите мне кофе, пожалуйста. Успею пару глотков хлебнуть.
   "Сейчас сделаю". - Динамик щелкнул и затих.
   Я откинулся на спинку кресла и с удовольствием потянулся. Как легко работается сегодня. Все само собой устраивается и плавно становится на свои места. Я начинаю снова ощущать вкус к работе. Бесследно исчезла неоправданная эйфория, и разум занял свое обычное главенствующее место.
   По четвергам я, главным образом, работаю в кабинете. Нужно перебрать гору накопившихся бумаг, подчистить хвосты, встретиться со множеством людей, которым я, как правило, нужен гораздо больше, чем они нужны мне. Это очень нудная, рутинная работа, которую никто, кроме меня, выполнить не может, которая тяготит меня, заставляет скучать и не любить четверги.
   Но только не сегодня. Сегодняшний день подарил мне свободу, избавил меня от колдовских чар. Сегодня я наконец проснулся после долгого сна. Он был волшебным и увлекательным, он позволял мне забываться и летать, делать всякие глупости и не задумываться о последствиях. Он был чудесным, но он был сном. Сны рано или поздно заканчиваются, а настоящая жизнь - она, все же, здесь, в реальности.
   Лена... Какая невероятная сила заключена в этом юном, несозревшем человечке! Как смогла она меня, видавшего виды, прожившего уже половину своей жизни сильного и опытного мужчину затянуть в свой призрачный, иллюзорный мир фантазий? Она накинула на меня волшебное покрывало и увлекла за собой в несуществующую, сказочную страну, где ты чувствуешь себя весьма странно и неуклюже, привыкший к обычным земным законам и отношениям.
   Я никогда не воспринимал ее как обычную женщину. Это было что-то совершенно иное. Она была - как Аленький цветочек из своего волшебного мира. Чистая, неиспорченная, она заставляла трепетать мою душу - черствую и огрубевшую за долгие годы борьбы за выживание среди жестоких акул большого бизнеса, таких же точно, как и я сам. Она была, как глоток чистого воздуха, как порция живой воды.
   И она заставила меня почувствовать себя заморским принцем. Я ощущал себя никак не меньше, чем рыцарем на белом коне, который пришел под алыми парусами и подобрал с крутого берега бедную одинокую девушку.
   Сейчас мне даже смешно становится: надо же - принц! Но именно так я и чувствовал себя все это время. Лена очаровала меня, заколдовала с помощью своей необычайной магии. Заставила меня перестать быть самим собой.
   Но, так или иначе, за всей этой романтичной и сказочной пеленой мы оставались с ней мужчиной и женщиной. И отношения наши как мужчины и женщины развивались независимо от нас и, может быть, даже не менее бурно. А энергия нашей связи накапливалась, не находя себе выхода в этой плоскости, и чувствовалось, что вот-вот наступит пресыщение.
   Конечно, Лена ни словом об этом ни разу не обмолвилась. Но женщина остается женщиной. Порою - нет-нет, а что-то и проскользнет в ее взгляде. Я думаю, что в последнее время она уже ждала от меня этого шага; что я предложу ей руку и сердце. Глупый, доверчивый ребенок, уверовавший в большую и чистую любовь. Наверно, для нее это и было бы самым логичным завершением наших отношений.
   Да только ли для нее? Еще вчера мне казалось, что я готов на все ради этого создания. Готов сломать весь свой привычный уклад. Готов отказаться от своих привычек, от своей старой жизни и от своей семьи.
   Но это было вчера... А сегодня все изменилось; изменилось настолько неожиданно и быстро, что я не сразу смог прийти в себя, отвыкнув смотреть на мир незатуманенным, чистым взором. Сняты были волшебные чары, и я - теперь снова я.
   Наташа сделала это, доказав, что не только юные идеалисты способны на чудеса. За всю нашу долгую совместную жизнь я изменил ей всего один единственный раз. Это было на заре нашей молодости. Лену я не беру в расчет; то, что было с ней, я не смог бы назвать простой изменой. А тогда это действительно был совершенно обыденный роман на стороне, ничего не значащее для меня случайное знакомство. Наташа кричала и швыряла вещи, собирала чемоданы, дралась и плакала. Тогда мне было гораздо легче.
   Сегодня утром не происходило ничего необычного. Мы сидели на кухне и пили кофе. Мы сидели и молча глотали горячую жидкость; каждый из нас был погружен в свои собственные мысли. Наташа поставила свою чашку на стол и как бы невзначай взяла мою руку в свою. Я посмотрел ей в глаза, а она совершенно спокойно, без злобы или иронии задала мне вопрос; вопрос, на который она хотела получить простой, однозначный ответ: "Игорь, ты меня больше не любишь?"
   Я не рассчитывал, что смогу долго хранить все в тайне. Я понимал: то, что Наташа в конце концов обо всем узнает, было лишь вопросом времени, но старался об этом не думать. Подспудно я был готов к подозрениям, к упрекам и даже к скандалу. Но я совершенно не был готов к этому взгляду.
   Я молча смотрел в глаза своей жене, которую знал уже сотню лет, и ее взгляд пронизывал меня насквозь. Все было в этом взгляде. Вся наша совместная жизнь со времен шумной студенческой общаги, все наши боли и радости, все наши подъемы и падения, все ссоры, расставания, горести и счастье - все сконцентрировалось в нем. Наш малыш, не проживший и двух дней, обе наши дочери - все смотрели на меня сегодня ее глазами; смотрели не с укором, а с любовью... Я тонул в этом взгляде и, подхваченный теплой прозрачной волной, уносился далеко-далеко. И в этот момент словно пелена растворилась у меня перед глазами, и я вдруг ясно осознал: я люблю свою жену. Люблю больше всего на свете!
   И как только я это понял, мне захотелось вскочить и закричать: "Я люблю тебя! Конечно я тебя люблю! Какой же я был дурак! Слепой неуклюжий осел! Прости меня. Ударь, если хочешь, но прости". Мне было противно и стыдно. Я сидел и молча смотрел ей в глаза, не в силах оторваться от этого взора.
   Но Наташе совсем не нужны были мои слова: она читала по моим глазам, как по открытой книге. "Реши с этой девочкой, Игорь, - спокойно сказала она, - и к вечеру дай мне ответ". А потом секунду помедлила и добавила: "Я пока не собирала свои вещи". С этими словами она встала и вышла из кухни, а я остался сидеть с недопитой чашкой кофе в руках. Я был уверен, что на этот раз она это сделает; без шума и ругани - она просто уйдет. И еще я был уверен, что я не хочу этого и боюсь; боюсь больше, чем даже мог бы себе представить.
   Я так и вышел из дома, не обмолвившись с Наташей ни словом. Мне просто нечего было сказать; да я и не видел в этом особого смысла. У меня было время до вечера, чтобы попытаться спасти то, что я едва-едва не разрушил собственными руками.
   По началу я чувствовал себя ужасно. Я был разорван на две части. Не в плане решения, нет. Решено все было сразу же, еще на кухне: с Леной было покончено. Но проблема была в другом.
   Одна моя половина рвалась навстречу Наташе. Рвалась, не разбирая дороги и сметая все на своем пути. А другая вела себя робко и неуверенно; будучи еще под впечатлением пережитых иллюзий, оглядывалась на Лену, призывала подумать и не торопиться.
   Я больше не был скован романтическими узами, и теперь мог честно признаться себе: Лена была для меня не более чем игрушкой. Чудесной и занимательной игрушкой, привезенной из заморских стран. Она поражала и возбуждала своей необычностью, и увлекала меня с головой. Но рано или поздно с игрушками приходится расставаться. Игрушка может надоесть, ее можно поломать и выбросить.
   Но разве мог я просто так выбросить Лену - живого человека; по сути, еще ребенка? Выбросить, не разбив хрупкое, неокрепшее еще создание. После всего, что с нами было, я ужасался от мысли, что неумелым обращением могу навредить ей, нанести незаживающую рану и, возможно, искалечить всю оставшуюся жизнь.
   Но еще больше я боялся потерять Наташу. Я знал, что она не станет ждать, пока я "улажу" свои дела. Она дала мне время только до вечера, и это был явно не тот случай, когда можно просить об отсрочке.
   Так я разрывался и мучился, пока решение не пришло само собой. Я вдруг увидел это решение, которое было до смешного простым: мне не нужно вовсе ничего делать!
   Я дошел до этого путем элементарных логических рассуждений. Именно то, что мой мозг не был более затуманен всякими эфемерными бреднями, помогло мне увидеть очевидное. Когда я совсем уже погряз и закопался в эмоциональном болоте своей совести, я просто отбросил все это и заменил чистым и холодным рассудком. Я полагался на него всю свою жизнь, и он не подвел меня еще ни разу. Так я проанализировал наши с Леной отношения за последнее время; я сопоставил перемену ее настроения с различными фактами, этому предшествующие; я проследил всю цепочку наших встреч и телефонных разговоров вплоть до ее отказа поехать со мной в Австрию; я подвел подо всем этим черту и посмотрел со стороны открытым взором. И тогда я увидел совершенно отчетливо: Лена сама собиралась порвать со мной!
   Сейчас я это понимал так ясно, что мне оставалось только удивляться, насколько я был слеп и глуп, что не заметил этого раньше. Причина ее решения оставалась для меня загадкой. Может быть, я ей надоел; может быть, она поняла, что я не смогу долго играть в ее причудливые игры; а может, она просто встретила какого-нибудь юношу с голубыми глазами. Причин могло быть множество, и на любую из них мне уже было наплевать.
   Огромный камень свалился у меня с плеч. Лена не была больше опасностью для меня, а я больше не был опасен ей. Самое неприятное, что нас еще ожидало, - это последний разговор. Лучше всего, если он произойдет по телефону, без лишних сентиментальностей. И, пожалуй, я оставлю за ней право последнего хода: пусть ей думается, что это она бросила меня.
   Все эти мысли и переживания промчались невероятно быстро. Я едва успел доехать до офиса, а все уже было определено и разложено по полочкам. И вот сегодня, в четверг, в день рутины и скуки, я зашел в это здание совершенно новым человеком. Я был в прекрасном настроении, я смеялся и шутил, я готов был взяться за любую ненавистную до этого работу, которую откладывал в течение многих месяцев, чем даже слегка напугал свою старушку секретаршу.
   Я заказал в офис огромный букет цветов - для Наташи. Я приглашу ее сегодня вечером в шикарный ресторан. Мы будем пить самое дорогое вино и слушать живую музыку.
   Я сидел сейчас с чашкой ароматного черного кофе в руках и предавался своим мечтаниям, предвкушая чудесный романтический вечер со своей собственной женой, которую любил словно в первый раз в жизни. Оставалось решить всего несколько запланированных на сегодня дел, и я сразу же поеду в "Розу мира". Заранее закажу столик на двоих; лично выберу место, закуску, вино...
   От этих радужных мыслей меня отвлек резкий щелчок динамика.
   "Игорь Владимирович, пришел Соболев", - услышал я голос своей секретарши.
   Я одним глотком допил кофе и отставил чашку в сторону.
   - Пригласите, пожалуйста, - ответил я и принялся раскладывать по столу бумаги.
   Соболев, Соболев... В другое время я не стал бы долго церемониться с этим Соболевым; и уж тем более подписывать его нелепый, совершенно мне ненужный контракт. Но сегодня был особенный день. Это был словно день моего второго рождения. Почему бы ни оказать сегодня кому-нибудь услугу, в разрез своим обычным правилам? В конце концов, меня это ни к чему не обязывает, а для него может оказаться весьма и весьма важным. Ведь, по большому счету, были и в моей жизни люди, помогающие мне просто так, из личного расположения. Пусть помощь их была незначительной, но, все же, это были маленькие ступенечки, по которым я карабкался вверх. А мне рекомендовали этого Соболева как вполне порядочного перспективного парня. Пусть и он себе карабкается...
   В следующий момент я услышал стук в дверь, и в кабинет вошел человек с преувеличенно радостной улыбкой.
   - Здравствуйте, Игорь Владимирович! - отрапортовал он, неуверенно замявшись у порога.
   Вообще-то, мне он не показался таким уж молодым, каким его представляли. Но выглядел вполне прилично, в не очень дорогом, но опрятном костюме, с узеньким черным дипломатом в руке. Парень заметно нервничал, видимо, переживая за исход дела.
   - Садитесь, пожалуйста, - указал я ему на небольшое кресло перед столом. - Предлагаю перейти сразу к делу.
   Мне не хотелось его долго мучить, да и самому тратить драгоценное время по пустякам. Он кое-как устроился в кресле и уставился на меня доверчивым взглядом.
   - Я в курсе вашей просьбы, - начал я дружелюбным голосом, но специально используя слово "просьба". Пусть парень знает, что я делаю ему не более чем одолжение.
   В эту секунду зазвонил телефон.
   - Прошу меня извинить, - сказал я, поднимая трубку. Кто бы мог звонить по этому номеру? Наташа? А может быть, Лена? Я слегка волновался, но постарался ответить обычным голосом.
   - Слушаю!
   "Игорь, привет. Это Лена", - услышал я в трубке.
   Значит, все-таки Лена... Ее голос звучал как-то странно и даже немного траурно. Неужели я действительно смог все так точно просчитать? Похоже на то, что это и был ее прощальный звонок.
   Я решил не усложнять ей задачу и не строить из себя расстроенного любовника.
   - У тебя что-нибудь срочное? Я сейчас занят с человеком, - сказал я в трубку, сохраняя деловую интонацию в голосе.
   Лена помолчала немного, видимо, удивившись моему тону. Конечно, она привыкла к совершенно другому обращению. Через пару секунд я снова услышал ее голос:
   "Извини, что отрываю, просто я хотела тебе сообщить... Насчет поездки, помнишь?" - Я нахмурился: к чему это она, интересно, клонит? - "В общем, я решила поехать!" - закончила она не очень радостным, но вполне решительным голосом.
   У меня было такое чувство, будто меня стукнули чем-то по голове. Я не сразу смог поверить, что услышал именно то, что услышал.
   - Да?.. - Я выдавил это "да", словно выплюнул кусок кости, застрявшей у меня в горле.
   "Я думала, ты будешь рад", - послышалось в трубке.
   Рад?! Да она словно издевалась надо мной! Она одним махом развеяла все мои радужные надежды и планы, а я должен быть рад! Она меня как обухом по голове ударила. Сумасбродная девчонка, удумала играть со мной в сердечные игры. Но я-то уже не мальчик двадцатилетний, чтобы со мной такие шутки шутить!
   Я посмотрел на парня, сидящего передо мной. Он как-то криво улыбался и нервно перебирал руками. То, что сейчас творилось у меня на душе, я думаю, не шло ни в какое сравнение с его мелкими переживаниями по поводу контракта. Я смотрел не на него, я смотрел сквозь него; я вообще не замечал ничего вокруг себя, одни только стены, сливающиеся в сплошную белую массу.
   Она не хотела тихо и мирно уладить все дело. Она сама вынуждала меня на необдуманный шаг. У меня все кипело и бушевало внутри, и в то же время я был растерян и снова не знал, что мне делать. Я опять был разорван пополам и метался из стороны в сторону.
   Трубка молчала, Лена терпеливо ждала. Мне захотелось заорать на нее, но присутствие постороннего человека в кабинете удерживало меня от этого.
   - Для меня это несколько неожиданно, - проговорил я, едва себя сдерживая.
   Наконец она сообразила, что не услышит восторженных возгласов в связи с ее идиотским заявлением.
   "Наверное, нам лучше потом это обсудить. Не буду тебя отвлекать", - сухо сказала она и положила трубку.
   - Хорошо, - автоматически бросил я, отвечая уже коротким гудкам, и тоже нажал на рычаг.
   Я снова поглядел на парня. Мне стало искренне его жалко: он выглядел таким несчастным. Но теперь мне уже было не до него.
   - Кое-что изменилось, - сказал я ему таким тоном, который заранее должен был исключить его возможные уговоры. - Нам придется перенести нашу встречу на некоторое время.
   Я сделал особый акцент на слове "встреча", чтобы немного его подбодрить. Судя по всему, ему действительно очень нужна была моя подпись, и я таким образом хотел дать ему понять, что эта встреча так или иначе состоится. Если парень не глуп, то прекрасно все поймет.
   Но он оказался молодчиной. Видимо, уловив мое состояние, он без лишних уточнений соскочил с кресла и быстренько направился к двери.
   - Ничего-ничего, я все понимаю, - сказал он, будучи наполовину уже вне кабинета. - Спасибо, что уделили мне время. - С этими словами он захлопнул дверь.
   "Приходи лучше завтра, Соболев, - подумал я, - и я подпишу все твои бумаги. Ты это заслужил".
   Через секунду я уже забыл про него. Я должен был срочно что-то решать. Вся эта проблема долго нарывала и сейчас превратилась в настоящую головную боль, которую я не в силах был вынести. Теперь я уже был сыт по горло этой историей.
   Та моя половина, которая пеклась о душевном состоянии Лены, стала менее сентиментальной и даже немного жестокой. Вторая половина была совершенно категорична. Решение вылезало наружу само собой: я прямо сейчас поеду к Лене и просто расскажу ей о своей жене и детях. Я скажу, что счастлив в семье и браке, и что она уже никак не вписывается в мои планы. Это будет для нее настоящим ударом. Учитывая ее любовь к идеалам и ко всякой подобной муре, можно быть уверенным, что она уже больше никогда не появится в моей жизни.
   Я на секунду задумался. Может быть, это и жестоко, но зато надежно сработает и решит проблему раз и навсегда. Сейчас я уже не мог рисковать: времени оставалось совсем немного. Да и по большому счету она сама виновата: нельзя же ни с того ни с сего менять свои решения по пять раз на день!
   Я крутанул кресло в сторону селектора и нажал на кнопку.
   - Нина, предупредите шофера. Мне надо выехать примерно на полчаса. Когда вернусь - прием по расписанию.
   Я повернулся к столу и начал быстро собирать бумаги. Через секунду я вспомнил кое-что и снова нажал на кнопку.
   - И, кстати, перезвоните насчет цветов, что-то они сегодня задерживают.
  

Славик

   Я разговаривал с этим тупоголовым кретином уже, наверное, минут сорок, а толку от этого было не больше, чем если бы я просто станцевал перед ним.
   - Потому что если у тебя с собой будет много травки, - вдалбливал я ему в десятый раз, - то после первой же драки тебя органы прижмут за торговлю наркотой. А если у тебя с собой будет много денег, то тебя твои же дружки пришибут и курнут потом за твое здоровье. Понял ты, наконец?
   - Я давно уже понял, - обиженно сказал он, почесывая конопатый нос.
   - Так если ты понял, - возмутился я, - чего ты мне голову морочишь уже полчаса?
   - Ничего я не морочу, - загундосил он. - Просто я не знаю, где мне все остальное прятать. А где обычно прячут?
   Нет, ну он точно был ненормальный.
   - Ну откуда же я знаю, кто где прячет? - мне уже хотелось и плакать, и смеяться, глядя на его глупую физиономию. - Ты меня еще спроси, где тебе в туалет сходить. Ну какое мне дело, где ты ее прятать будешь? Главное - место выбери надежное, и чтоб только ты про него знал. Но смотри, потеряешь анашу - я везде тебя сыщу.
   Последняя фраза неожиданно для меня получилась в рифму и поэтому не выглядела такой угрожающей, как я рассчитывал. Но этот недотепа вообще, по-моему, ни на что не реагировал. И где только Марат таких выискивает?
   - Ладно, иди. - Он мне уже порядком надоел. - И смотри, не подведи меня.
   Он развернулся и, ни слова не говоря, поплелся себе, шевеля губами, видимо, все еще пытаясь переварить мои слова.
   У этой братии лица вообще отпечатком ума не испорчены, но таких ослов я давно уже не встречал. У него мозгов, наверное, в голове меньше, чем анаши в кармане - в спичечный коробок уместить можно.
   Конечно, я сильно рисковал, имея дело с такими недоумками. Мне вообще уже давно надо было перестать с ними лично разговаривать, пусть бы Марат с ними сам справлялся. Но ему волю дай, так он из детских садов начнет распространителей набирать. Привел мне однажды такого, сопливого. Толковый, говорит, парнишка. А тот хоть и долговязый, еще молоко с губ слизывает. Сколько, спрашиваю, тебе лет? Двенадцать, отвечает. Я Марата чуть не убил; совершенно головой не хочет думать.
   Надоело мне все. И Марат надоел и подростки его недоделанные. Но ничего, скоро я от дел отойду. Достаточно я на этом поприще спину погнул, пора за более серьезные вещи приниматься.
   Мне едва за тридцать перевалило, а я уже имею достаточно солидную сеть распространения марихуаны по городу. Я этим делом в общей сложности лет двенадцать занимаюсь. Опыт - будь здоров! Многие мои приятели да конкуренты уже кто где: кто в бегах, кто сидит, а кто и лежит - червячков подкармливает. А я держусь. Держусь и развиваюсь. И все оттого, что у меня, во-первых, голова на плечах есть, а во-вторых, свой особый подход в этом деле имеется.
   Насчет доставки - здесь пока никто ничего нового не изобрел, каналы у всех одинаковые. А вот сбыт - это совсем другое дело, тут уж кто на что горазд. Я по началу как и все работал: сажал ханыгу какого-нибудь на квартиру, и к нему наркоманы толпами шастали. Но все это очень ненадежно и ненадолго. То квартира засветится, и накрывают ее со всеми потрохами, то наркоманы между собой поножовщину устроят; или придет громила двухметровый с игрушечным пистолетом и заберет себе и деньги и товар, даже спасибо не скажет. И приходится каждый раз все заново раскручивать.
   И вот когда я последний раз такого ханыгу потерял, я задумываться начал. Ведь я травкой торгую, а не героином. А кто в основном травку покупает? Пацанва. Неформалы всех видов, рокеры, реперы, рейверы и всякая подобная нечисть. Если только на их рынок нацелиться, то работы выше крыши хватит. Но они же ленивые до чертиков, шага лишнего не ступят. Они сами на гору не пойдут, гору к ним подтащить нужно.
   Вот тогда я и начал их же самих к торговле привлекать. В основном это пацаны от пятнадцати до двадцати лет, которые не работают, не учатся, шляются целыми днями по подворотням, да по всяким злачным местам. Их-то я и взялся потихоньку трудоустраивать.
   По первости тяжело очень шло. Кто боялся с анашой связываться, кто наоборот - меня пытался кинуть, с травкой или с деньгами улизнуть; кто сам все пропыхает, а потом скрывается - не может деньги отдать.
   Но потихоньку помаленьку все наладилось, заработало, система какая-то появилась. Территории поделили, места раскидали. В забегаловках всевозможных, на дискотеках, даже в залах игральных аппаратов - сейчас практически везде вы сможете встретить неприметного лохматого подростка, который с готовностью вытащит вам из кармана маленький бумажный пакетик.
   Крутится все очень просто: я принимаю крупную партию, распихиваю Марату и еще парочке надежных ребят, они - по пять, по шесть стаканов пацанве раздают, а те уже по пакетикам - и на улицу. Который год все надежно работает без особо серьезных сбоев. Шпана вырастает, на их место другие становятся. Желающих подзаработать, ничего практически не делая, всегда найти можно.
   Но постепенно как-то приелось все; скучно мне стало. Да еще конкуренты со всех сторон обложили - все-то дыры не заткнешь, одних дискотек по городу штук пятьдесят.
   И почувствовал я, что не мой это масштаб; что пора мне на более солидный уровень выходить, чем малолеткам досуг обеспечивать.
   - Я вот думаю, не пора ли нам расширяться? - спросил я как-то у Марата. Мы с ним только-только очередную партию травы привезли и сидели расфасовывали ее по пакетам.
   - Шмали-то хватает, - пожал плечами Марат, - вот пацанов стало трудно искать. Они все тупее и тупее становятся. Два плюс два не знают как прибавить, даже сдачу не могут толком отсчитать.
   - Да я не про это, - отмахнулся я. - Ты не думал, что можно чем-то посерьезнее, чем шмалью народ подкармливать.
   - А чем это интересно, коком? - с надеждой в голосе спросил Марат.
   - Кто в нашей округе кокаин покупать станет? Да и возить его сколько хлопот. А мы можем прямо здесь, на месте кое-что производить. - Я передал ему очередной запечатанный сверток.
   - Что производить, кок? - не унимался Марат. Он, по-моему, сам не намного умнее своих подопечных был.
   - Да почему кок?! - разозлился я. - Из чего ты собрался кок производить, из кактусов? Винт, Маратушка, винт.
   - А что, можно? - с интересом и с явным недоверием уставился он на меня.
   - Еще как можно! - хмыкнул я со знанием дела. - Ты что думал, он местным дилерам уже в готовом виде как манна с небес сыпется? Да и не только винт. Ты даже не представляешь, сколько полезных вещей можно добыть умеючи, не выходя из собственной кухни. ЛСД, например, как тебе? Или экстази; можем его для наших школьников в виде гуманитарной помощи выпускать, пусть себе дергаются на дискотеках. - Марат глазел на меня уже с видимым восхищением. - Ты только вообрази, какую деятельность развернуть можно!
   Для Марата это было выше его понимания. А вот для меня - в самый раз работенка! Лаборатория, или даже несколько лабораторий; солидное налаженное производство - вот мысль, занимающая меня все последнее время.
   А пришел я к этой мысли совершенно случайно. Сидели за рюмочкой с одним моим старым однокашником. Он и в школе отличником был, и институтик с успехом закончил; химик, одним словом. Сидел и на жизнь мне жаловался: ни работы у него, ни квартиры; и для чего только время на образование тратил? В пору, говорит, хоть в петлю лезть, хоть наркотики синтезировать.
   - А что, - спрашиваю я его, - действительно что-то выпустить можно?
   - Запросто! - уверенно махнул он рукой. - Ты вон любой справочник по химии открой, там столько рецептов - выбирай не хочу.
   - Ну а вот ты, например, что конкретное сделать смог бы? - допытывался я у него.
   - Ну, метамфетамин, например, - ответил он, подумав секунду.
   - Это уже любопытно, - пробормотал я, глядя на него с интересом. - Но ведь для этого, наверно, какое-то оборудование специальное нужно?
   - Да никакого особого оборудования. Взвесить, отфильтровать, выпарить; в общем - там своя кухня, - начал умничать он. - Пожалуй, труднее вещества исходные достать, а дальше уже дело техники.
   Потом он начал разглагольствовать о моральных принципах, что каждый грамм наркотика - это еще одна поломанная жизнь. Но после того, как я предложил ему небольшой домик на берегу тихого озерца, просторную и светлую лабораторию, выложенную белым кафелем, и постоянный доход, превышающий зарплату среднего химика раз этак в двадцать, он как-то сразу забыл о законах совести и морали и быстренько составил мне на салфетке примерный список веществ, необходимых для пробной порции метамфетамина.
   Кое-что и вправду достать было сложно, но для меня это раз плюнуть, потому что по отдельности эти химикаты не представляли собой ничего криминального.
   Я отдал все это своему "Менделееву", и через пару недель он действительно притащил мне с ноготок белых гранул, но заранее сомневаясь в качестве, сославшись на плохие условия производства.
   Мы с Маратом подыскали себе подопытного и выдали ему экспериментальную порцовочку в качестве подарка к восьмому марта. Он быстренько забадяжил и засадил себе дозу, не заставив себя долго упрашивать. Через какое-то время стало ясно, что эксперимент удался. Мы с Маратом радостно хлопали друг друга по плечам, а наш Менделеев скромно улыбался в сторонке. "Грязновато, - как выразился наркоша, - но жить можно!"
   С тех пор началась кипучая деятельность по подготовке производственного конвейера. Нужно было подыскать спокойное место, наладить бесперебойную поставку составляющих компонентов; Менделеев подобрал себе парочку очкариков в ассистенты, Марат прощупывал каналы сбыта - здесь уже простой шпаной не обойтись. Короче говоря, работы было достаточно, и к настоящему моменту все уже почти завершено. Не сегодня завтра откроется наша "фабрика" по выпуску весьма дорогостоящих и очень дефицитных "лекарств".
   Но это была только первая часть моего плана. Не по мне это - всю жизнь по углам прятаться, бегать свои деньги с наркоманов вышибать, а потом не знать, где эти деньги потратить. Я хочу открыто разъезжать на шикарной машине, кушать в дорогих ресторанах, ездить отдыхать на всякие там побережья, и чтобы ни у одного умника вопросов не возникло, откуда у меня на все это средства берутся.
   Поэтому я и решил заделаться бизнесменом. Конечно же, не настоящим бизнесменом. Купить за десять, продать за одиннадцать, да еще с рубля половину на налоги отдать - такая арифметика не для меня. Мне достаточно иметь бутафорию, всего лишь видимость бизнеса, дабы денежки свои отмывать. Главное, чтобы все было легально и на должном уровне. Тех доходов, которые я планирую с менделеевской лаборатории получать, хватит, чтобы десять фальшивых бизнесов содержать. Я намереваюсь создать себе солидную "вывеску" и преспокойненько сидеть за ней с видом преуспевающего бизнесмена. У меня будет огромный офис, секретарша с ногами от ушей; я стану расхаживать с небольшим кейсом в руках из крокодиловой кожи и никаким боком своих реальных производственных дел даже касаться не буду. Для этого я подыщу себе доверенное лицо - надежного человека, который возьмется всем процессом управлять и фиктивно считаться организатором. Он и меня прикрывать будет и основную работу выполнять. Марат такое дело не потянет, он для этого слишком глуп. Его я оставлю травкой заниматься; пусть руководит своей шантрапой. И для него занятие, и мне лишний доход не помешает.
   Для начала мне нужно было немного денег вложить, чтобы "имя" себе состряпать. Фирмочку организовать, какую-то деятельность показать, парочку фиктивных сделок провернуть, покрутиться там и сям, с людьми познакомиться. В общем, создать основу, заложить ядро, а уж потом останется только оплетать его, раскручивать "бизнес", расширять поле деятельности.
   Этим я и занимался параллельно с подготовкой лаборатории. И занимался, надо сказать, весьма успешно. Честный бизнес, как оказалось, по своим принципам мало чем от наркоторговли отличается, и законы такие же - волчьи. У меня уже определенная база появилась, небольшая липовая конторка, зацепок великое множество. Я обзавелся парочкой солидных знакомых, постоянно появляюсь на всевозможных выставках, презентациях, дегустациях; шныряю среди пузатых довольных бизнесменов. Где заметную прыть покажу, а где и дурачком прикинусь. Короче, спектакль организовал на полную катушку. У меня уже определенная репутация сложилась среди этих пузатиков. Для большинства из них - я начинающий бизнесмен, смышленый паренек, пробивающий сам себе дорогу.
   Так я однажды познакомился с Бадри. Это добродушный на вид грузин, довольно уже в возрасте, очень солидный и представительный, не пойми, чем занимается, все про всех знает и со всеми на свете знаком. Я так думаю, у него у самого рыльце в пушку. Наш брат друг друга за версту чует. Мы с ним очень быстро общий язык нашли; несколько вечеринок совместных организовали, в плане делового сотрудничества кое-какой интересной информацией обменялись. В общем, за недолгий срок у нас с ним довольно дружеские отношения сложились. Я не знаю, зачем я ему нужен; может, он и соображает что-то относительно меня. А вот я от него много чего полезного получаю. Он у меня среди этих занудных бизнесменов малого и среднего класса вроде как гид. Где-то с кем-то познакомит, где-то что-то покажет, где-то чему-то научит. Я в основном-то через него и на языке их научился говорить.
   Как-то раз болтались мы с ним на одной выставке, посвященной товарам народного потребления, и с интересом разглядывали всякий никому не нужный хлам. Я ему запел обычную песню про то, как трудно сейчас стало пробиваться в бизнесе; мол, когда ты мало кому известен, с тобой даже банки не особенно дело хотят иметь. И тут он мне весьма интересную идею подкинул.
   - Славик, чего ты переживаешь? - говорил он мне в своей грузинской манере - медленно, слегка протягивая слова. - Авторитет - это тьфу! У половины всей этой публики он дутый. - Он широким жестом обвел огромный выставочный зал и продолжал: - Если ты хочешь весу себе добавить, выбери две-три приличных фирмы, составь с ними Бэ-Дэ-эС - и никаких проблем!
   - А что такое Бэ-Дэ-эС? - Я не стал прикидываться, что знаком с этим понятием, потому что даже представления не имел, из какой оно области.
   - Ну-у, Славик, ты не знаешь таких вещей, - закачал головой Бадри. - Это бумага о "близком деловом сотрудничестве" - очень модная сейчас вещь. Две фирмы небольшое соглашение подписывают, что они "согласны", "обязуются" и "примут на себя". Одним словом, воздух гоняют. Фактически эта бумага ничего не стоит, а вот формально, то есть юридически - очень даже полезна. Она авторитет каждой фирмы сразу в два раза поднимает. Это что-то вроде делового поручительства выходит. Чувствуешь?
   Да, я чувствовал: еще одно надувательство в мире бизнеса. Но Бадри был прав, это ругательное Бэ-Дэ-эС - лучше не придумаешь для моих целей.
   Вдруг он повернулся и взял меня за плечо.
   - Послушай, я тебе помогу! - торжественно воскликнул он. - У меня приятель один есть, у нас с ним отношения - муа, - причмокнул он, приставив кончики пальцев к губам. - Он вместе с Остаховым учился в школе бизнеса в Финляндии. Можно с ним поговорить, пусть он Остахову твою фирму подсунет.
   - Остахову? - откровенно удивился я. - Президенту "Монолюкса"?
   - Да-да, тому самому, - самодовольно закивал Бадри. - Что ему стоит тебе бумаги подписать? Остахов сам с нуля начинал - он поймет.
   Здесь действительно было чему удивляться. Выскочить так быстро на уровень Остахова - это было даже выше моих ожиданий. Заручись я сейчас его поддержкой, и мой искусственный бизнес пойдет как по маслу. Остахов - это шишка первой величины в бизнесе. С его именем мне все двери будут открыты.
   Бадри заверил меня в успехе этого предприятия и убежал, сославшись на срочные дела и пообещав как можно скорее связаться со своим приятелем.
   Я побродил еще немного по выставке и уже собирался уходить, когда наткнулся случайно на Стаса. Мы с ним не виделись, наверное, лет семь; я с трудом его даже узнал.
   - Ты здесь какими судьбами? - спросил я, оглядывая его крепкую фигуру и здоровую стриженую голову. Стас, сколько я его помнил, всегда спортом занимался, но сейчас просто огромный был.
   - Да-а, - вяло махнул он рукой, - здесь мой шеф выставляется.
   - Трудишься на кого-то? - с легкой долей сочувствия поинтересовался я.
   - Приходится, - развел он руками. - Но я не жалуюсь, работа вполне приличная. А ты, я слышал, бизнес свой закрутил, растешь на глазах. - Он смотрел на меня ни то с любопытством, ни то с уважением.
   Надо сказать, Стас меня удивил. Я и не предполагал, что стал настолько уже известен. Но и польстил, конечно же, тоже. Если уж среди работников фирм что-то про меня знают, то, выходит, не зря я потрудился.
   - Надо потихонечку в люди выбиваться, - сказал я с ноткой деловитости в голосе.
   - А как же те твои дела? - снова спросил Стас, косонув в сторону глазами.
   - Какие дела? - Я сделал удивленный вид, якобы не понимая, о чем идет речь.
   - Ну... травка, - произнес он доверительным шепотом. - Я думал, ты так по этой части и специализируешься.
   - Да ну-у, - отмахнулся я, стараясь выглядеть как можно безразличнее, - давно и забыл уже. Грехи молодости!
   Стас с сомнением, как мне показалось, посмотрел на меня и с пониманием закивал головой. Его слова заставили меня насторожиться: такие как он были для меня опасны. Я знал Стаса еще со школьных времен, и вся наша подростковая бурная эпоха прошла в одной компании, когда мы ходили по дворам и орали песни под гитару. Мы еще вовсю общались в те времена, когда я делал первые, но весьма уверенные шаги в своем травяном бизнесе. Тогда у нас и секретов друг от друга не было. Но сейчас такие неожиданные свидетели прошлого мне совершенно были ни к чему.
   Я постарался скорее сменить тему.
   - А ты здорово выглядишь! - бодро воскликнул я, хлопнув Стаса по мускулистому плечу. - Могу поспорить - ты не женат.
   - Точно, - пробормотал он, скромно потупив глаза. - Я уже привык к холостой жизни. Да я и живу все там же! Помнишь: маленький дворик с поломанной скамейкой, крикливые тетечки, торчащие из окон. - Он мечтательно закатил глаза, явно испытывая ностальгию по старым временам. - Ну а у тебя как?..
   Тут он как-то странно сконфузился, что выглядело весьма неуклюже на фоне его устрашающей комплекции, но я прекрасно понял, что его интересовало.
   - С Оксаной? Живем потихоньку, - ответил я, делая вид, что ничего не заметил. - Она сейчас к своим погостить уехала; надо отдыхать иногда друг от друга, - рассмеялся я, стараясь разрядить обстановку.
   Стас очень вяло поддержал мое веселье, лишь слегка улыбнувшись, и снова с пониманием закивал головой.
   - Дети? - поинтересовался он.
   - Да нет, все никак не обзаведемся.
   Мы поболтали с ним еще минут десять и распрощались, выразив пожелание обязательно еще как-нибудь увидеться.
   Надо же, думал я после, как Стаса зацепило! Я лет десять назад, можно так сказать, отбил у него Оксанку. Хотя это все как-то само собой получилось, но он все на меня валил и здорово бушевал. Даже обещал отомстить мне жестоко. Но потихоньку все улеглось, никто и не вспоминал об этом больше. Неужели Стас до сих пор в Оксанку влюблен? Во дает! Для меня это был детский сад, да и только.
   Через несколько дней на меня вышел Бадри.
   "Славик, пока порадовать нечем, - протягивал он слова через телефонную трубку. - Мой приятель вскользь обмолвился с Остаховым, но тот такими вещами не занимается. Говорит, что благотворительность - это не по его части. Заелся совсем... Но я кое-что получше придумал! У меня тут под боком экономист высочайшего класса. Прелесть, а не женщина. Тебе ее отблагодарить, конечно, придется... Она тебе бумаги состряпает - по высшему разряду. Бизнес-план, конкретные перспективы - все как положено. Это уже не Бэ-Дэ-эС, это реальным контрактом попахивает! Не переживай, Славик, дожмем этого Остахова. Я перезвоню..."
   Я уже начал подозревать, что Бадри усыновить меня собрался. Чего он так сильно о моей судьбе беспокоится? К тому же выходить на такие отношения с Остаховым в мои планы никак не вписывалось. Одно дело - бумажка фиктивная, для отвода глаз, другое дело - реальный контракт. С Остаховым в игрушки не поиграешь! Я не собираюсь потом с высунутым языком бегать, обязательства свои выполнять.
   Через какое-то время мы снова со Стасом в кафе встретились. Это уже была вторая случайность. Происходящие с такой частотой случайности очень быстро переставали мне нравиться. На этот раз Стас удивил меня еще больше.
   - Я вроде слышал, ты к Остахову подбираешься? - спросил он как бы между прочим.
   Мне не понравилось ни то, что он всегда все слышит, ни слово "подбираешься", ни то, что он вообще совал свой нос в мои дела.
   - И откуда ты все знаешь? - спросил я, не скрывая раздражения в голосе.
   Да так, говорят... - промямлил он и пожал плечами, скорчив невинную гримасу. - Я тут просто подумал... - он немного замялся, - ... ты не боишься, что Остахов про твои дела с травкой узнает? Представляешь, что он тогда с тобой сделает?
   Это были для меня уже не шутки. Стас начинал серьезно меня беспокоить.
   - Я же сказал, что больше этим не занимаюсь, - процедил я сквозь зубы, глядя на Стаса с явной враждебностью.
   - Да даже если и в прошлом, - невозмутимо продолжал он, глядя мне прямо в глаза. - Для Остахова репутация - превыше всего. Он свое имя просто так не раздает.
   Должен признаться, Стас меня напугал. Я и сам прекрасно понимал, что за фигура этот Остахов и какими пешками он привык передвигать. Я уже начинал жалеть, что вообще связался с Бадри и с его "гениальной" затеей. Мне чудились коварные замыслы, созревающие в перекаченной Стасовой голове. Уж не собрался ли этот мускульный мешок настучать на меня Остахову? Может, он и таит еще старую обиду? Для чего он про детей спросил? Неужто он своим узким лбом созрел через сто лет Оксанку себе вернуть?
   Первое время я ходил и терзал себя как параноик. До разговора со Стасом я уже все решил насчет Остахова. Идти на попятную мне нельзя было ни в коем случае - это бы перечеркнуло все мои прошлые старания. Кроме того, я прикинул, что при любом исходе ничего не потеряю от встречи с ним. Если он откажется иметь со мной дело, то на моей "карьере" это особо не отразится; может, даже скажут, что Остахов будущих конкурентов старается потопить. А если все проскочит, и он подпишет бумаги - вообще замечательно; найму себе управляющего толкового, пусть и вправду бизнес раскручивает, раз уж все так удачно складывается.
   Но теперь совершенно другая картина вырисовывалась: если вдруг Остахов каким-то образом прознает, что к нему мелкий наркоделец пытается в доверие втереться, то он меня просто-напросто в порошок сотрет. Прихлопнет как комара и даже укуса не почувствует.
   Но постепенно я успокоился. Чего я этого недоумка Стаса так напугался? Я, в конце концов, не с улицы к Остахову приду. Меня такие люди рекомендуют, которые Стасу и не снились. Да кто он вообще такой этот Стас?! Ему до Остахова - как до неба. Даже если у него и возникли какие-то мыслишки, то его писк никто и слушать не станет, если вообще услышит.
   В общем, решил я на Стаса рукой махнуть. К тому же у меня куча дел накопилась, связанных с лабораторией, и мне какое-то время вообще не до "бизнеса" было. А на днях мне Бадри снова звонит.
   "Славик! С тебя магарыч! - услышал я его радостный голос. - Бумаги у меня, все подготовлено. Я уже договорился - тебя к Остахову на прием запишут. Его уже предварительно ознакомили. Приезжай сейчас ко мне, ты должен сам все посмотреть".
   Бадри заставил меня досконально эти бумаги перелопатить, чтобы я в курсе всех нюансов был, разговаривая с Остаховым. Два дня я до головной боли, чуть ли не наизусть всякую бухгалтерскую белиберду заучивал, а сегодня прямо с утра ко мне Бадри примчался, принялся кофе заваривать и всячески меня инструктировать:
   - Постарайся на него хорошее впечатление произвести. Не одевайся слишком шикарно. Ни в коем случае не опоздай, но и чересчур рано не вздумай появиться...
   Он бубнил и бубнил, даже доставать меня начал. Потом, наконец, исчез, пожелав мне удачи и взяв с меня обещание, что я сразу же ему перезвоню, как все закончится.
   Мне днем еще множество дел надо было переделать, но все как-то из рук валилось: в голове только эта встреча сидела. Но все равно я был в прекрасном расположении духа: с лабораторией менделеевской все уже наладилось, "вывеска" моя вот-вот засверкает на солнышке. Я каким-то внутренним чутьем ощущал, что с Остаховым у меня все отлично пройдет.
   Я специально раньше времени выехал, опасаясь, что не смогу припарковаться в центре. Но проблем с парковкой, на удивление, не было, и в результате мне пришлось минут пятнадцать кругами вокруг здания ходить, выжидая время и ругая Бадри за его дурацкие наставления.
   Наконец, минут за десять до назначенного часа я вошел в огромный сверкающий вестибюль и не торопясь направился к лифту. Возле него, спиной ко мне, стоял здоровенный мужик в черном костюме и, заложив руки за спину, слегка покачивался, перемещая тяжесть тела с носков на пятки. Он задрал свою мощную голову, видимо, разглядывая замысловатый рисунок на стене, показывая окружающим свою начинающую лысеть макушку. В следующий момент он развернулся и уставился прямо на меня - это был Стас.
   От неожиданности я остановился как вкопанный, не дойдя до него шагов пять.
   - Какие люди! - сказал он, глядя на меня. - Так ты все-таки добился встречи с Остаховым...
   По его тону я совершенно не мог понять: то ли он задал мне вопрос, то ли сам сообщил мне эту новость. Он стоял и разглядывал меня с абсолютно безучастным лицом.
   Немного оправившись от первого шока, я медленно пошел дальше. Я пытался предугадать его возможные действия. Что заставило Стаса появиться здесь одновременно со мной? Ни в какие идиотские случайности я уже больше не верил.
   Я подошел к лифту и остановился; мне показалось, что теперь Стас смотрел на меня с легкой усмешкой. До меня дошло, что надо хоть что-то ответить.
   - А ты... - буркнул я, одновременно крякнув.
   "А ты что здесь делаешь?" - хотел я сказать, но у меня язык прилип к нёбу, а мозги будто только-только в кипятке были выполощены: я чувствовал совершеннейшее отсутствие мыслей.
   - Так я же у Остахова в охране работаю. Уже четыре года, - сообщил Стас таким тоном, будто говорил мне об этом уже сто раз, а я просто запамятовал.
   Для меня это был удар ниже пояса. Это было то, чего я никак не мог ожидать. Стас работает у Остахова в охране... Он мог даже ночью подойти к его постели и доложить, что за стеной скребется мышка, не говоря уже о том, чтобы прийти и рассказать, как некий, возомнивший себя бизнесменом торговец марихуаной увел у него когда-то девушку, а сейчас собирается перевернуть на голову его шефа ночной горшок.
   Стас отступил на шаг и нажал на кнопку лифта. Мы все так же молча стояли и смотрели друг на друга. Я пытался хоть что-то прочесть на его лице.
   - Тебе на третий, - произнес он ангельским голосом, приглашая войти в подъехавший через полминуты лифт.
   Я молча прошел в кабину, развернулся и уставился на Стаса. Мы стояли друг против друга - он по одну сторону дверей, а я по другую; мы смотрели глаза в глаза, и вдруг мне захотелось закричать ему: "Сволочь ты, Стас! Если что-то имеешь против меня, так скажи честно, в лицо! Давай по-мужски разберемся!" Но в этот момент лифт начал закрываться.
   - Ну, желаю удачи! - в последний момент выкрикнул Стас, и двери плавно сомкнулись. Я явственно почувствовал, как только что перед моим носом захлопнулась крышка огромной мышеловки.
   Через секунду я сообразил, что стою в неподвижном лифте. Я со злостью вдавил черную кнопку с цифрой три и попробовал собраться с мыслями. Находясь в замкнутом пространстве, я был близок к панике; первое, что пришло в голову - бежать! Но я прекрасно понимал, что в этом не было никакого смысла: если Стас предупредил Остахова, то на выходе меня уже ждет парочка молодцев в таких же костюмчиках, как и он.
   Двери лифта раскрылись, и я вышел в огромный пустой холл. Мне сразу стало намного легче. Прямо передо мной располагались широкие дубовые двери с довольно скромной табличкой: "Монолюкс". Я решил идти до конца; если они собрались пощекотать мне нервы, то я не стану доставлять им удовольствие долгим представлением. Я быстро прошел через холл и, нарочно не постучавшись, резко распахнул дверь, увидев небольшую приемную с рядом стульев и столом для секретаря. В приемной опять-таки никого не было.
   Я без колебаний шагнул внутрь и увидел слева от себя полноватую женщину с кипой бумаг в руках, стоящую перед стенным шкафом. Она с удивлением глазела на меня, видимо, ожидая, что я что-то скажу. Но я упорно молчал, бесцеремонно ее разглядывая. Я был удивлен, что такой мужик как Остахов взял себе в секретарши этакую старушенцию.
   - Вы - Соболев? - наконец неуверенно спросила она.
   Я кивнул.
   - Присядьте, пожалуйста, на секундочку, - вежливо сказала она. - Я сейчас доложу, что вы пришли.
   Я, ни слова не говоря, прошелся к стульям и уселся на один из них, продолжая на нее пялиться.
   Женщина повернулась ко мне спиной, открыла дверцу шкафа и начала распихивать бумаги по полкам. Неожиданно я почувствовал, что веду себя как идиот.
   Чего я забил себе в голову, что Стас про меня рассказал? После того, как я наткнулся на него в вестибюле, у меня словно короткое замыкание в голове произошло. Я был уверен, что он все уже своему начальнику доложил. А если нет? Вдруг Стасу наплевать и на Остахова, и на меня, и он просто выполняет свою обычную работу? Может быть, все еще нормально пройдет, а я здесь дергаюсь и масть себе порчу.
   Я понял, что нужно срочно успокоиться, и уже жалел, что так по-хамски вел себя с секретаршей. Она как раз закончила распихивать свои бумаги, подошла к столу и нажала на кнопку небольшого переговорного устройства.
   - Игорь Владимирович, пришел Соболев, - сказала она, не глядя в мою сторону.
   "Пригласите, пожалуйста", - услышал я ответ из динамика.
   Я встал и, надеясь хотя бы как-то себя реабилитировать, сказал ей как можно любезнее:
   - Большое вам спасибо!
   Наверно, я перестарался и сказал намного громче положенного, потому что она чуть вздрогнула и уставилась на меня изумленными глазами. Ничего мне не ответив, она только слегка пожала плечами.
   Я снова вспомнил наставления Бадри. Не знаю, какое впечатление я произведу на Остахова, но что обо мне подумает его секретарша, угадывать не приходилось.
   Я понял, что если буду продолжать в том же духе, то и Стас не понадобится для того, чтобы Остахову захотелось меня прихлопнуть. Я постарался придать своему лицу приветливое выражение, добросовестно постучался и открыл дверь.
   Остахов сидел за столом и раскладывал какие-то документы. Для меня это был хороший знак: вряд ли он стал бы вникать в мои бумаги, если бы собирался мне отказать, и уж тем более, если бы знал про травку.
   Я вошел в кабинет и вежливо поздоровался:
   - Здравствуйте, Игорь Владимирович!
   Он глянул на меня безо всякого интереса. Судя по всему, он не собирался особо со мной церемониться.
   - Садитесь, пожалуйста. Предлагаю перейти сразу к делу, - сказал он.
   Я прошел к столу и сел на узкое, не очень удобное кресло. Я нервничал и чувствовал, что это заметно. Сейчас я уже не был так уверен, что обрадуюсь остаховской подписи; я понимал, что тогда еще больше буду зависеть от Стаса.
   - Я в курсе вашей просьбы, - заговорил Остахов. Тон у него был очень даже любезный, но как он сказал это словечко - "просьба". Мужик и впрямь не дурак, раскусил все-таки, что ему липу подсовывают.
   Вдруг у него на столе заверещал телефон; я даже немного вздрогнул от резкого и неожиданного звука.
   - Прошу меня извинить, - буркнул Остахов и ухватился за трубку. - Слушаю!
   Я начал настораживаться. Раз ему звонили прямо в кабинет, то это, должно быть, кто-то из его близких: друзья, родственники, а может быть...
   - У тебя что-нибудь срочное? Я сейчас занят с человеком, - ответил он кому-то, не проявляя никаких эмоций.
   Так ни с друзьями, ни с родственниками не разговаривают. Так он мог ответить людям из своего персонала. Но звонить сюда мог только кто-то из его ближайшего окружения: секретарша, но она общалась с ним по селектору, шофер или... охрана!
   Остахов слушал кого-то в трубке, и брови его начали медленно сползаться. Я снова почувствовал жжение у себя в затылке, а сиденье угловатого кресла начало заметно нагреваться.
   - Да?.. - произнес через некоторое время Остахов. У него был такой вид, будто он увидел жабу у себя на столе.
   В ту же секунду он уставился на меня. Взгляд у него был как у взбесившегося зверя, желваки ходили ходуном. Он буравил меня глазами, словно хотел пронзить насквозь и пригвоздить к стене своего офиса. Мне показалось, что он прямо сейчас выхватит из ящика пистолет и расстреляет меня на месте. Сидя под прицелом такого взгляда, мне не нужно было быть слишком догадливым, чтобы понять, что произошло.
   - Для меня это несколько неожиданно, - процедил он сквозь зубы.
   Я почувствовал, что, в отличие от Остахова, для меня это не было неожиданностью. Стас! Проклятый предатель! Все-таки сделал свою гнусную работу! И как, Иуда, все здорово рассчитал: позвонил именно в тот момент, когда я сидел нос к носу с его дражайшим шефом. Теперь для Остахова это будет более личным, чем если бы Стас просто заранее его предупредил.
   - Хорошо, - сказал в этот момент Остахов и нажал на рычаг телефона.
   Он какое-то время молча смотрел на меня, а я сидел перед ним словно голый, не пытаясь даже гадать, что будет дальше.
   - Кое-что изменилось, - заговорил он. От его приветливого тона не осталось и следа; он бросал мне каждое слово, как перчатку в лицо. Я удивился, что он вообще еще со мной разговаривает, а не бросился сразу душить. - Нам придется перенести нашу встречу на некоторое время, - закончил он.
   При слове "встреча" у меня мороз по коже побежал. Он сказал это, кровожадно блеснув глазами, как людоед, любезно пригласивший к себе на ужин.
   По его виду было понятно, что он с трудом сдерживает себя в руках и с удовольствием обрушит мне на голову свое шикарное, кожаное кресло, если я через секунду не уберусь из его кабинета.
   Надо сказать, хоть в этом наши с ним желания полностью совпадали. Мои ноги с невероятной быстротой пронесли меня к двери и едва не вытолкнули из кабинета. Но тут я сообразил, что поступаю крайне глупо, давая ему понять, что обо всем догадался. Пусть Остахов думает, что у него есть еще время изобрести для меня пытку поизощреннее. В последний момент я повернулся и, стараясь делать вид, что просто не хочу его более отвлекать, сказал:
   - Ничего-ничего, я все понимаю. Спасибо, что уделили мне время.
   Захлопнув дверь, я прошмыгнул через приемную, не обращая ни малейшего внимания на секретаршу: она уже не играла никакой роли в этой истории. В холле я сразу побежал к боковой лестнице и помчался вниз, прыгая через три ступеньки и рискуя споткнуться и сломать себе шею. Я не готов был сейчас видеть рожу Стаса, который, наверное, уже скалил зубы со своими дружками, поэтому прошел не в вестибюль, а к задней двери, затем через двор на боковую улицу, как раз к своей машине.
   Сжимая руками широкий руль и вдавливая в пол педаль газа, я мчался к себе домой и потихоньку приходил в себя. Я мог себе представить, какие мысли относительно меня сейчас варились у Остахова в мозгу. Такие как он в омут с головой не бросаются; он все продумает, рассчитает. Решит еще со своей манией величия, что я конкретно к нему подкрадывался. Наверняка поручит своим головорезам разузнать про меня побольше. Именно это для меня и было самое страшное: не известно до чего этот делец докопается. Ну, Бадри, удружил ты мне со своей протекцией!
   А ведь так все удачно складывалось. Теперь совершенно ясно, что с моим легальным бизнесом покончено, да и обещанная Остаховым "встреча" не заставит себя долго ждать. Хочешь, не хочешь - сейчас придется на какое-то время лечь на дно. Сколько трудов понапрасну угроблено, и все из-за этого придурка Стаса. Может, он думает, что все это шуточки? Погоди, Стас, ты не знаешь, кого подставил...
   Я прибежал домой, переоделся и начал быстро собирать самые необходимые вещи. Мне было не привыкать за полчаса сниматься с места. Ничего, Марат пока и без меня здесь справится, а я в Оксанкином городишке отсижусь немного, заодно спокойно все обдумаю. Не будет же Остахов вечно за мной гоняться; это же, в конце концов, не вопрос денег.
   Кстати, насчет денег. Я залез под кресло, пошарил рукой в дыре под сидением и вытащил приличных размеров пачку банкнот, замотанных в целлофановый пакет. Наличности, слава Богу, хватает. Надо бы еще шмали немного с собой прихватить; в той дыре она на вес золота будет.
   Я схватил телефон и быстро набрал номер. Мне пришлось ждать не меньше минуты, пока на том конце соизволили поднять трубку.
   "Алло, кто говорит?" - услышал я подвыпивший голос Марата.
   Вот идиот! Как не вовремя.
   - Марат, это я! - заорал я в трубку. - У тебя "здоровья" на месте много осталось?
   "Вчера последнее раскидал. А что случилось-то?" - спросил он с волнением в голосе. Марат, конечно, трус был редкостный.
   - Кому?! - снова заорал я, не обращая внимания на его волнения.
   "Хилому, Пауку и Витяю... Так случилось-то что?" - Судя по его голосу, он стал заметно трезвее.
   - Сиди дома, я приеду! - сказал я и бросил трубку. Ничего, пусть немного попереживает - будет лучше соображать к моему приезду.
   Я посмотрел на часы и стал прикидывать время. Нормально. Сейчас за шмалью быстро проскачу; можно к Витяю, но до Паука, пожалуй, ближе всего будет. Потом к Марату. Пока все указания дам, как раз в ночь получится выехать. Но до этого мне еще с одним гадом разобраться нужно.
   Я выскочил на улицу, прыгнул в машину и поехал в сторону "Золотого дракона". Это точка Паука - грязная забегаловка с кучей игральных аппаратов, где вечно всякая шваль собирается. Он как раз сейчас там должен крутиться.
   До "Дракона" минут десять всего езды было. Я вырулил с перекрестка и медленно подъехал к двухэтажному зданию, обвешанному множеством красных фонарей. У самого входа, под неоновой вывеской с изображением какой-то ящерицы, тусовалась компания подростков не очень приятной наружности. Мне совершенно не хотелось заходить внутрь, но тут я, к счастью, разглядел Паука среди шантрапы у входа.
   Я проехал мимо них на малой скорости и легонько посигналил. Кроме Паука на меня обернулось еще с полдюжины оборванцев, но сейчас мне уже было плевать на конспирацию. Я махнул ему рукой, дал газу и заехал за ближайший поворот, укрывшись за зданием.
   Выйдя из машины, я стал с нетерпением прохаживаться вдоль стены дома. Через пару минут из-за угла появился Паук; он не сильно-то торопился.
   - Нельзя ли побыстрее? - прикрикнул я на него.
   - А что случилось? - спросил он, подойдя поближе. Как они меня достали со своим "что случилось".
   - Тебе Марат вчера новую порцию дал, - сказал я, не собираясь и на этот раз отвечать на вопросы.
   - Да, почти десять стаканов...
   - Через час привезешь к нему. И не вздумай задержаться.
   Я считал, что разговор окончен; у меня не было времени долго с ним размусоливать.
   - Но там же почти все целое, - удивленно воскликнул Паук, когда я уже сунул одну ногу в машину.
   Я закатил глаза к небу - чем, интересно, вообще эти калеки думают?!
   - Я потому и забираю у тебя, что мне нужно целое!
   - А чем же я торговать тогда буду? - не унимался он.
   - Ну, считай, что ты временно в отпуске, - усмехнулся я и снова полез в машину.
   Но Паук подскочил к моей дверце и опять начал клянчить:
   - Послушай, Славик, у меня же запрятано все; я сегодня и не смогу никак...
   - Стоп! - прервал я его, подняв руку.
   Теперь он уже вывел меня из себя. Я поднялся с сидения, схватил его за отвороты куртки и хорошенько шибанул спиной об машину.
   - Ты, по-моему, не понимаешь своими паучьими мозгами, - зашипел я на него. - Я тебя не спрашиваю, сможешь ты или не сможешь - ты пойдешь, заберешь, и привезешь через час к Марату всю шмаль! Усек?
   Паук посмотрел на меня испуганными глазами и как-то нервно закивал головой. Я оттолкнул его в сторону, сел наконец в машину, развернулся и поехал по направлению к старому кварталу. Минут через десять я увидел впереди знакомые серые здания. Я обогнул заброшенный детский сад, проехал через узкую арку между домами и остановился перед огромным грузовиком, загруженным какими-то железками. Отсюда мне хорошо был виден весь двор и подъезд трехэтажного дома напротив.
   Я заглушил машину и, не вытаскивая ключей из зажигания, внимательно посмотрел по сторонам. Убедившись, что никого поблизости нет, я сунул руку под сидение и аккуратно вытащил небольшой "Вальтер", завернутый в мягкую тряпку.
   - Думал, Стас, что избавился от меня? Ну что ж, тебя ожидает сюрприз... - негромко проговорил я, ощущая жесткие нотки в собственном голосе.
   Я проверил обойму, погладил пальцами гладкий холодный ствол и сунул пистолет за пояс, прикрыв его свитером. Во дворе так и не было ни души; в окнах старого обшарпанного дома кое-где начал загораться свет. Я скрестил руки на груди, поглубже уселся на мягком сидении и принялся ждать.
  

Паук

   Сегодня в "Драконе" народу очень много. И очень много чужих. Мне всегда не по себе, когда здесь эти громилы со свернутыми носами ходят и высматривают чего-то. Они, может, просто заезжие - покуролесить зашли, а могут и из Лысого команды оказаться. Вон они на прошлой неделе в "Стекляшке" Витяя как отмолотили, шмаль отобрали. А у него пять пакетов с собой было.
   Да им эта шмаль и не нужна сто лет. У них у самих ее как грязи. Они места отбивают; постепенно пришибут нас всех по одиночке и все. Сколько раз мы Славику говорили, а он всерьез Лысого не воспринимает. Лысый, говорит, уголовник без мозгов в голове. Может, и без мозгов, а у него людей и точек все больше и больше становиться. И торгуют для него всякие боксеры да самбисты; половина из них в колонии уже побывала - куда нам с ними тягаться? Славик говорит: чуть что - Марату сразу звоните. А тот либо пьяный, либо с похмелья. Ему сколько ни звони, он к телефону никогда не подходит.
   Не буду сегодня торчать здесь долго. За два часа еще ни одного пакета не продал. А эта братва, я смотрю, больше на водку налегает; вряд ли они траву покупать будут.
   Но тут из их компании человек пять отделились, поговорили о чем-то между собой и в мою сторону направились. Я к аппарату встал и в кармане начал копаться, делая вид, что жетон собираюсь закинуть. Они подошли, и один за рукав меня дернул.
   - Слышь, пойдем-ка на улицу отойдем - побазарить нужно, - сказал он, мотнув головой в сторону выхода.
   Меня неприятный холодок пробрал. Они все здоровые, как слоны, и рожи у всех криминальные. Им лет по двадцать, наверное, не меньше. Я по сторонам оглянулся: может, из наших кто поможет, да тут наплевать всем на меня.
   Мы на улицу вышли, они меня обступили со всех сторон, и тот, что внутри со мной заговорил, спрашивает:
   - Ну, есть что у тебя?
   Я не знал, что ответить. Если они от Лысого, то мне можно вообще уже ничего не говорить, проще самого себя избить и все карманы им вывернуть. А вдруг действительно просто купить хотят?
   - Есть, - ответил я не очень уверенно.
   - Почем за пакет? - снова спросил он.
   - Как обычно. - Вообще-то все, как правило, цену знают; они везде практически одинаковые. Но этот сразу налетел на меня.
   - Чего ты корчишься?! Откуда я знаю, как обычно? Может быть, я из деревни приехал и первый раз вообще в городе?
   Его дружки сразу ржать начали. Он стоял, наклонившись близко к моему лицу; от него перегаром воняло, а на щеке шрам противный был, похоже, от ножа.
   Я почувствовал, как у меня позвоночник гореть начал, и мышцы на ногах затряслись. С меня всегда пацаны из-за этого смеялись, говорили, что я трус. Но я не трус; просто у меня с самого детства это чувство появляется, и я ничего сделать с собой не могу.
   Я смотрел ему в глаза и видел в них злость и угрозу. Я чувствовал, что он сильнее меня, что я не могу ему ни ответить, ни ударить; я не мог даже убежать. И всегда, когда я это понимал, я уже не мог ни о чем думать, я просто сжимался и ожидал, что меня начнут бить. Я помню это еще с тех времен, когда был ребенком...
   Когда моя мама умерла, мне шесть лет было, почти семь. Я как раз в школу должен был пойти. Это было летом; я запомнил, потому что жарко очень было, и я все время маму просил мне мороженое покупать. А она всегда говорила: "Будешь много мороженого кушать, будешь болеть. Вот мамочка много мороженого в детстве кушала, и видишь - сейчас болею..." Потом она неожиданно уехала, а через неделю ко мне соседка подбежала, начала обнимать меня и плакать. Я ничего тогда не понял. А вечером отец пришел и говорит: "Ну что, будем теперь вдвоем воевать".
   Но мы вдвоем недолго прожили. Когда мы вдвоем жили, еще нормально было; отец работал, я в школу ходил. А примерно через полгода он тетку Вальку к нам привел; говорил, что она добрая и любить меня будет. Но она меня никогда не любила.
   Она меня всегда в комнате запирала и говорила, чтобы я уроки делал. А меня не надо было запирать, я сам любил уроки делать. Мне вообще очень учиться нравилось. Я когда в первый класс пришел, сразу за первую парту сел и все учительнице в рот заглядывал. Мне так интересно было, как она крючочки всякие складывала, а из них слова получались. И я у нее любимый ученик был.
   Я первый класс очень хорошо закончил, а второй уже нет. А третий вообще еле-еле тянул; у меня тогда голова сильно болеть начала.
   Отец в то время все больше пить стал. Это его тетка Валька специально спаивала. Я видел, как она почти каждый день домой бутылки приносила. Они вместе потом на кухне пили. Напьются, песни начинают орать, а потом отец меня звал и заставлял Вальку мамой называть. Я отказывался, и тогда он меня бить начинал; кричал, что я ни отца, ни мать не уважаю. Я маму уважал и любил; я тетку Вальку не любил, и отца уже тоже не любил. Он меня бил, а она только сидела и охала - какой я сын неблагодарный.
   А когда я в четвертый класс перешел, мне еще тяжелее учиться стало. У нас предметов новых очень много появилось, и по каждому - свой учитель. Я все время путался и никак не мог разобраться, что к какому предмету готовить, потому что учителя все время менялись. Надо мной постепенно все одноклассники смеяться начали и постоянно меня разыгрывали. А я потом специально стал дурачком прикидываться, что я совсем ничего не понимаю; я думал, что они тогда будут считать, будто я все время это просто ради шутки притворялся.
   Но моя классная руководительница хотела меня в специальную школу перевести; она говорила, что так для меня же лучше будет. И многие учителя так считали. А директор меня отстояла. Я помню, как меня в кабинет к ней привели. Я стоял, опустив голову, и даже боялся на нее смотреть; я думал, она меня ругать будет.
   - Тебе учиться нравится? - спросила она.
   Я кивнул.
   - А учителя говорят, что ты плохо стараешься, не слушаешь, что они объясняют.
   - У меня просто голова болит, - сказал я, начиная всхлипывать.
   Она помолчала немного, а потом спросила:
   - Тебя отец не обижает?
   Я быстро слезы вытер и головой замотал. Она подошла ко мне, присела на корточки и потрепала рукой по волосам. Я удивился и глянул на нее: она смотрела мне в глаза, улыбалась и совсем не похожа была на директора школы.
   - Я маму твою хорошо знала. Ты на нее очень похож, - сказала она.
   Так меня в школе оставили, и я до седьмого класса проучился. На меня уже мало кто из учителей вообще внимание обращал. Никогда к доске не вызывали, домашнее задание не проверяли. В общем, мне легко уже было учиться. А потом мы с отцом в другой район переехали.
   Он Вальку к тому времени выгнал уже и стал большие компании водить. Они иногда по три-четыре дня без передышки кутили. Отец за квартиру не платил, а соседи все время жаловались на шум и пьянки. Поэтому нас из той квартиры выселили и в другую переселили, в старом квартале. Это даже не квартира, а сарай какой-то в полуразвалившемся доме. Мы так до сих пор и живем в нем - без горячей воды, туалет на улице, а топить зимой дровами приходится. Конечно, привыкли уже.
   В другую школу я уже так и не пошел. Мне и отец говорил, что я все равно дурак, зачем зря время и деньги на учебу тратить, да и самому мне уже учиться не хотелось. К тому же в нашем районе вообще мало кто учился; там, в основном, одна шпана жила. Я очень быстро в одну из компаний попал, курить начал.
   Сначала мы окурки собирали; или бутылок натаскаем, сдадим и сигарет купим. Иногда вино удавалось достать. Мы целыми днями сидели по подъездам и в карты играли. Если скучно становилось, лампочки начинали бить, или по подвалам лазить. В основном банки с вареньем находили и бомбочки из них устраивали: залезем на высокий дом и бросаем их с крыши на асфальт. Или по машинам.
   Однажды мы сидели, и кто-то предложил стекло в киоске разбить и блок с сигаретами вытащить. Все сразу решили, что это я сделаю - никто меня даже не спрашивал. Они дали мне большой камень и к киоску отправили, а сами попрятались невдалеке и наблюдали, что будет. Я стоял с камнем возле киоска и не знал, что делать. Мне страшно было по стеклу ударить. И вдруг я голос сзади услышал: "Ты что это с камнем тут делаешь?" Я повернулся и увидел мужика какого-то недалеко от себя. Я растерялся, даже не знал что ответить, и сказал, что стекло собираюсь разбить. Он аж глаза от удивления открыл и наступать на меня медленно начал. И тут я услышал, как пацаны орут: "Беги, дурак!" Я бросил камень и побежал, и все остальные разбежались кто куда; мужик никого поймать не смог.
   Потом мы через какое-то время в другом дворе собрались, меня все расспрашивать стали. Я и рассказал все как было. Они долго надо мной ржали и сказали, что я точно придурок. Меня и так-то не очень уважали, а после этого случая вообще перестали всерьез воспринимать.
   Постепенно мы подворовывать начали. Когда - в магазине что утянем или на рынке; когда - в автобусе переполненном катаемся, и что-то удастся из сумочки вытащить или из кармана во время давки. Но за это не очень многие брались. Я так никогда в карман не решался залезть: у меня руки сразу трястись начинали.
   Иногда вечером на районе жених какой-нибудь шел с девчонкой, так мы цеплялись к ним, деньги отбирали, но в основном, чтоб повеселиться. Ведь это не очень часто случалось: в нашей округе вообще все старались вечерами из дома нос не высовывать.
   Случалось, что нам заказывали с машины что-нибудь снять. Это здорово было; ночью спокойненько скрутишь подфарник или зеркала поснимаешь, и тебе сразу деньги отдают.
   Так мы и жили-развлекались. Если какие-то деньги появлялись, в основном на выпивку и сигареты тратили. Но когда мне пятнадцать лет исполнилось, отец на меня наезжать сильно начал. Он спился уже совсем, не работал нигде, ему на выпивку денег доставать было негде. Вот он и начал меня долбать, что я уже лоб здоровый и мог бы деньги начать зарабатывать, а я только сплю под его крышей, жру его хлеб и ни копейки в дом не приношу. Он как ни напивался, начинал на весь дом орать, что я - неприспособленный к жизни недоносок - всю жизнь за его счет живу и не могу отца на старости лет содержать. И каждый раз грозился меня на улицу выгнать. Ему плевать было: пойду я воровать, или убивать - лишь бы деньги ему приносил.
   Вот тогда я и устроился через Витяя к Славику работать. Витяй на два года старше меня и уже почти год травкой торговал. Он сказал, что если я сам ее курить не буду, то что-то и подзаработать смогу. Витяй договорился, и я со Славиком встретился. Он разглядывал меня, как будто картину в магазине покупать собирался.
   - Я слышал, у тебя с головой не все в порядке, - сказал он наконец.
   - Почему? - удивился я.
   - Откуда я знаю? - усмехнулся Славик. - Может, тебя мама в детстве уронила.
   Мне захотелось врезать ему между глаз, но я, конечно, не решился.
   - У меня нет мамы, - сказал я.
   - Нет мамы? Ну, значит, папа уронил! - воскликнул он и начал ржать.
   Я ничего не стал отвечать; я стоял и смотрел на него. Потом он закончил ржать и сказал:
   - Ладно, не обижайся. Просто мне дураки на работе не нужны. Сам куришь?
   - Чего? - не понял я.
   - Чего, чего - бамбук! - Я чувствовал, что он раздражаться начинает. - Анашу, конечно! Куришь?
   - Нет, - честно ответил я.
   - Смотри, не кури, - успокоился он. - Если будешь сам выкуривать, начнешь в долги влезать. А если ты мне много задолжаешь, я тебя за ноги подвешу. Это ясно?
   - Ясно.
   - Хорошо. Теперь дальше, - продолжал Славик учительским тоном. - Если поймают, что будешь говорить?
   Я замялся. Надо было мне у Витяя заранее про это разузнать. Я решил сам спросить:
   - А что нужно говорить?
   - Лучше спроси: чего не нужно говорить. Не говорить про меня - это самое главное. Усек? Если хоть слово пикнешь - считай, что ты покойник, - сказал Славик и злобно на меня зыркнул.
   Я кивнул.
   - Дальше так: носить с собой не больше пяти пакетиков; денег - не больше чем за пять пакетиков. Если поймают - купил для себя у цыгана за углом. Все ясно?
   Я сказал, что мне ясно.
   - Ладно, иди, - устало махнул он рукой.
   Когда я уже развернулся и пошел, он снова окликнул меня:
   - Стой!
   Я оглянулся, а он посмотрел на меня как-то очень неприятно и добавил:
   - Смотри, не подведи меня.
   Так я и начал потихоньку шмалью торговать. Меня долго с места на место кидали, пока наконец за "Драконом" не закрепили. И травы сначала очень мало давали - я на испытательном сроке был; потом все больше и больше. Когда мне Марат стал большими пакетами давать, у меня самая трудная проблема была - где прятать. Дома я не мог: боялся, что отец найдет; он регулярно весь дом вверх дном переворачивал - думал, что я деньги от него прячу.
   Я вроде в лесу пытался закапывать, но это очень неудобно было каждый раз туда бегать и в земле ковыряться; да и пацаны могли спокойно проследить и откопать потом. Начал по подвалам прятать, но там тоже наш брат все время шастает, чуть на мой пакет однажды не наткнулись. Я так ничего и не смог придумать, но мне Витяй снова помог.
   Его тогда как раз на "Стекляшку" поставили, и он мне сказал, что классное место там нашел. Я единственно кому, так это только Витяю и доверяю. И он мне тоже. Вот мы и решили вместе там прятать. Пока один достает или пересыпает, другой на стреме стоит. Нам это удобно очень, и трава всегда под боком. Только если бы Славик про наше место узнал, он бы нас точно убил.
   Сейчас я на него уже почти два года работаю. Постепенно сам к травке все-таки пристрастился. Но я стараюсь много Славику не задалживать. Хотя иногда и получается. Тогда мне идти воровать приходится; в машины залазить или даже по магазинам. Но для меня это самое страшное - воровать. Не из-за того, что я воровать не люблю, на это мне наплевать. Просто если меня раз-другой поймают, то могут в колонию упечь. А я этого боюсь больше всего на свете. Я знаю, что я в колонии умру; мне даже сны часто про это снятся. Из наших некоторые там уже побывали и рассказывали про их законы и порядки. Они так мне и говорят: таким как ты, Паук, там кранты. Да я и сам это прекрасно понимаю. Поэтому и стараюсь ни в какие серьезные дела не лезть. Лучше уж я с отцом всю жизнь в этой конуре гнить буду.
   Вообще-то когда я на Славика начал работать, я надеялся, что мне это поможет. Я думал, хоть немного авторитет свой смогу поднять - все-таки он личность в наших кругах известная, он и Марат. Да только все это без толку; все знают, что Славику начихать на его торговцев, он только о травке своей печется. Да и к тому же, у него таких как я - целая орава по всему городу, и каждый сам за себя. А я не могу за себя постоять. Поэтому каждый раз находится какой-нибудь громила, который знает, что он сильнее меня, и что он может мною понукать и указывать, что мне делать. А если что-то не по его будет, то он начинает на меня наступать, и я вижу злость и угрозу в его глазах, которые видел всю жизнь в глазах своего отца, и тогда я начинаю чувствовать, как горит мой позвоночник и трясутся мои колени...
   - Ну, ты что, язык проглотил?! - снова заорал на меня этот тип со шрамом. - Почем за пакет, спрашиваю?
   Я уже не знал, что мне делать. Он напирал и напирал на меня, а сзади дружки его стеной стояли. Через секунду я бы вытащил и сунул ему всю траву. Но как раз в этот момент еще один из них на улицу вышел и говорит:
   - Ну-ка, Слон, хорош наезжать! Ты думаешь, у него спины никакой нету?
   Он среди всех поглавнее, наверно, был, потому что тип со шрамом сразу от меня отодвинулся и лишь усмехнулся как-то мерзко.
   - Ладно, паря, не трясись, - сказал он. - Дай нам парочку.
   С этими словами он вытащил руку из кармана и сунул мне замусоленную бумажку. Я молча взял деньги, достал из куртки два пакетика и протянул ему.
   Тут вдруг прямо сбоку от нас машина посигналила; из всех, наверно, только я один вздрогнул. Я обернулся и увидел, как легковушка темная вдоль тротуара медленно проезжает. Мне еле-еле удалось Славика за рулем различить, когда он рукой махнул. Я машину его первый раз видел; да и сам он никогда около точки не появлялся. Мы если и встречались иногда, так в центре где-нибудь или у Марата.
   Славик быстро набрал скорость и заехал за поворот. Тип со шрамом выхватил у меня пакеты и снова своей мерзкой ухмылочкой усмехнулся.
   - Вон спина твоя поехала! - сказал он. Вся его шайка гоготать опять начала, и они один за другим обратно в "Дракон" повалили.
   Я повернулся и пошел в ту сторону, куда Славик уехал. Ноги меня еще не очень-то слушались, и колени слегка подгибались. Век бы таких покупателей, как этот Слон, не встречать.
   Когда я за угол завернул, Славик возле машины крутился, меня дожидаясь.
   - Нельзя ли побыстрее? - заорал он. Конечно, когда ему что нужно, так все по воздуху летать должны.
   - А что случилось? - спросил я. Может, с Маратом что-нибудь, раз Славик сам сюда примчался? Но он на мой вопрос даже внимания не обратил.
   - Тебе Марат вчера новую порцию дал, - сказал он с нетерпением в голосе.
   - Да, почти десять стаканов... - Я решил, что он из-за этого так завелся. Обычно нам не дают сразу так много, но у Марата это остатки были, вот он нам пополам с Витяем и рассыпал.
   - Через час привезешь к нему. И не вздумай задержаться, - отрезал Славик и пошел к машине.
   Я не сразу сообразил, что он имеет в виду. Может быть деньги? Он уже полез в машину и явно не собирался ничего объяснять.
   - Но там же почти все целое, - попытался я его остановить.
   Славик глянул на меня, как на чокнутого:
   - Я потому и забираю у тебя, что мне нужно целое!
   - А чем же я торговать тогда буду? - удивился я. У нас бывало иногда, что мы часть травы с точки на точку перебрасывали, но не может же он меня вообще без товара оставить.
   - Ну, считай, что ты временно в отпуске, - ответил Славик и улыбнулся своей противной усмешечкой.
   Я никак понять не мог, зачем ему вдруг понадобилось все у меня забирать? Если я сейчас останусь без травы, то я останусь и без заработка. А это значит, что через пару дней отец начнет меня на улицу выгонять по ночам. Сколько раз уже так было. Славика, конечно, это не волнует, но как я ему траву сейчас достану? Если бы он согласился хотя бы до завтра подождать. А там и Витяй, может быть, своей шмалью со мной поделится.
   Я решил попробовать со Славиком договориться.
   - Послушай, Славик, - начал я, обойдя вокруг машины, - у меня же запрятано все; я сегодня и не смогу никак...
   - Стоп! - резко сказал он и вылез наружу. У него был такой вид, будто он собирается меня прикончить. Неожиданно он схватил меня за грудки и, крутанув, стукнул о дверцу.
   - Ты, по-моему, не понимаешь своими паучьими мозгами, - со злобой заговорил он, прижимая меня к машине. - Я тебя не спрашиваю, сможешь ты или не сможешь - ты пойдешь, заберешь, и привезешь через час к Марату всю шмаль! Усек?
   От сильного удара у меня перебило дыхание, и какая-то железка больно давила на позвоночник. Я не мог ничего ответить и только закивал головой. Мне хотелось, чтобы Славик поскорее отпустил меня. Я посмотрел ему в глаза и испугался: первый раз в жизни я видел такой взгляд. Он смотрел даже не со злостью, а, скорее, с безразличием, словно я был комаром, сидящим на его руке. Я вдруг почувствовал, что Славик на самом деле способен запросто убить человека.
   Он отшвырнул меня от машины, уселся за руль и уехал, а я так и остался стоять посреди дороги. На душе у меня было мерзко. Не оттого, что мне придется, может быть, в подвале снова ночевать, и не оттого, что меня тряханули только что как котенка. А потому что снова за меня все решили и распорядились: иди и делай! Как будто я сам и не человек вовсе. Я всю жизнь только тем и занимаюсь, что чьи-то распоряжения выполняю.
   Вот сейчас я должен мчаться и доставать эту проклятую траву, только потому, что Славику так захотелось. А завтра я снова пойду воровать, чтобы мой отец не умер от похмелья. А послезавтра появится еще какой-нибудь королек, который решит, что нет для меня лучшей роли, чем мальчика на побегушках.
   Я пошевелился и почувствовал резкую боль в спине. Мне вдруг захотелось убежать куда-нибудь, скрыться от всех, чтобы не видеть никого и не слышать, и чтобы меня никто не трогал. Но где я могу укрыться? У меня нет ни друзей, ни родственников, ни денег... Никому не нужен дурачок с паучьими мозгами.
   Я развернулся и поплелся в "Стекляшку". До нее было рукой подать. Через минут пять я уже подходил к ярко освещенному входу.
   Перед ступеньками толпилось несколько компаний. Я поискал глазами кого-нибудь из наших, но как назло не было ни одного знакомого лица. В одной из кучек крутился Серега Воробей. Он был старше меня, и я его знал не очень хорошо, но ничего другого не оставалось. Я подошел к нему и поздоровался. Он и еще один долговязый тип развлекали трех размалеванных девиц. Все пятеро глазели на меня без особого интереса.
   - Чего тебе? - спросил Воробей.
   - Серега, выручи, - попросил я. - У тебя контрамарка есть?
   - Что, денег на билет нету? - грубо вмешался долговязый.
   - Да есть деньги, - ответил я, показывая данную Слоном бумажку. - Мне на пять минут всего заскочить, смысла нет билет брать.
   Серега глянул на мои деньги и нехотя полез в карман.
   - Зря ты этому ханыге контрамарку отдаешь, - снова влез долговязый. - Уснет где-нибудь в углу - до ночи обратно ждать будешь.
   - Пусть только попробует, - пригрозил Воробей, протягивая мне маленький зеленый листочек.
   - Честное слово, пять минут! - сказал я, взяв контрамарку, и побежал внутрь.
   В вестибюле болталось несколько человек; я, не обращая ни на кого внимания, прошел через узкий коридорчик и зашел в туалет.
   Это и было наше с Витяем место. Его как к этой дискотеке прикрепили, он сразу просек, что сюда почти не заходит никто. Он обследовал все хорошенько и нашел скрытую дыру в боковой стене - настоящий тайник. Лучшее место и не придумаешь: никому даже в голову не придет, что мы траву прямо на точке у всех под носом прячем. Нас и проследить нельзя и подозрений никаких не возникает, потому что мы с Витяем и так всегда вдвоем работаем, то здесь покрутимся, то в "Дракон" пойдем.
   Но только не в четверг. Ни я, ни Витяй не появляемся здесь по четвергам, потому что в "Стекляшке" это женский день. Как говорит Витяй, женский день - не рыбный день; торговли никакой, вся дискотека студентками набита, у которых одни танцульки в голове. Витяй в этот день вообще отдыхает, а я в "Драконе" своем торчу.
   И надо же, именно сегодня Славику приспичило шмаль у меня потребовать! Я теперь должен лезть за пакетом, рискуя наш тайник засветить.
   Я выглянул наружу - в коридорчике никого не было. За себя я не переживал, я Витяя боялся подвести. Он, может быть, единственный нормальный человек, которого я знаю. Я попытался дверь как-нибудь запереть, но у меня ничего не получилось. Ладно, мне всего пару минут нужно, чтобы пакет свой вытащить.
   Я поднял металлический мусорник, чтобы встать на него, до тайника дотянуться. В этот самый момент открылась дверь, и в туалет ввалился Бобж.
   Вот невезение! Хорошо еще, что он через минуту не заявился - тогда бы конец нашему с Витяем секрету. Я хоть и понимал, что все это чистая случайность, все равно злой был на Бобжа, что ему так не вовремя в туалет захотелось.
   Я поставил мусорник на пол; вот еще один из "высшего общества" - Леха Бобжанцев. Сытый, ухоженный, сверкает как начищенный чайник, и мускулы торчат во все стороны. Я помню, как однажды в детстве он избил меня ни за что. Пацаны прицепили какой-то собаке на хвост кучу консервных банок и пустили по двору. Он прискакал и давай выяснять, кто это сделал. Один гад взял и на меня указал. А Бобж тут же и отдубасил меня не разбираясь, хотя я никакого отношения к этим банкам не имел. Конечно, собаку ему жалко, а человека избить - раз плюнуть.
   Бобж прошелся к окну и глубоко вздохнул, будто в воду собрался прыгнуть.
   - Здорово, Вован, - проговорил он, даже не глядя в мою сторону. - Ты чего это, мусорник решил утянуть?
   Он таким тоном говорил, будто это мое обычное занятие было - мусорники воровать. Про него, небось, никто бы так не подумал. У него и мамочка, и папочка, и девчонка красивая - и все денежки ему пихают. Он-то уж точно сам воровать не пойдет, а на других пальцем покажет.
   - А тебе какое дело? - бросил я ему. Я понимал прекрасно, что он избить меня может, но почему-то совершенно этого не боялся.
   А Бобж аж рот от удивления раскрыл. Наверное, не ожидал от меня такой наглости. Надо же, как он в мускулах своих уверен: с таким видом стоит, будто на него собачонка какая-то залаяла.
   - Ты чего вдруг такой борзый сегодня? - поинтересовался он. - Небось, уже отравы своей хватанул?
   Тоже мне - спортсмен перворазрядник нашелся: не пью, не курю, в карты не играю! Пожил бы с месяцок в нашем гадюшнике, тогда бы и решал, что лучше: гантельки свои потягать или за косяком потянуться.
   Я почувствовал, что меня все сильнее зло на Бобжа берет, будто это он каким-то образом во всем виноват.
   - Не твое собачье дело! - крикнул я ему прямо в лицо. Я хотел, чтобы он понял, что я не боюсь его совершенно.
   Я был уверен, что после этого он сразу на меня бросится. Но Бобж почему-то наоборот: спокойнее сразу стал и смотрит уже не так высокомерно. Я начал думать, может, они не такие уж и крутые эти верзилы широкоплечие? Может быть, им просто отпор нужно вовремя давать?
   - Ну, парень, ты сегодня точно зелья перебрал, - заговорил Бобж примирительным тоном. - Иди-ка ты лучше домой, отдохни немного.
   А-а, вот оно что! Еще один господин распорядитель нашелся! Приказывать - это мы хорошо умеем! Ваше дело приказывать, наше - выполнять. Что на этот раз? Домой идти? Слушаюсь! Выполняю! Только один вопросик хотелось бы уточнить: а есть он у меня этот дом? Нет у меня никакого дома! Даже самого поганенького, даже конуры собачьей нету. Поэтому пошел ты со своими указаниями куда подальше!
   Я смотрел на Бобжа, и мне вдруг показалось, что это и не Бобж вовсе, а оболочка какая-то, мешок. И отец, и Славик, и Марат, и Слон из "Дракона", и еще целая орава таких же, как они - все сидят в этом мешке и смотрят на меня удивленными глазами: что это я вдруг бунтовать начал? Мне захотелось схватить этот мешок, привязать к нему камень и бросить в какое-нибудь мерзкое болото.
   Я сунул руки в карманы и нащупал холодную рукоятку ножа. Я таскал с собой и нож, и кастет - как все, для солидности. У меня даже мыслей не было когда-то ими воспользоваться. Но сейчас я сжимал их крепко и чувствовал, как это придает мне уверенности и что руки мои наливаются силой. Сейчас у меня и близко не было ни жжения в позвоночнике, ни слабости в коленях; я чувствовал только злость. Злость на всех этих людей, которые за всю жизнь мне не сказали ни одного доброго слова. Они только смеялись надо мной и старались обидеть побольнее, потому что были уверены, что они самые лучшие, а я вообще ни на что не годен.
   Вот и этот качок - Бобж - стоит и смотрит на меня, как на сумасшедшего. Я не выдержал и начал орать на него:
   - Ты что, думаешь ты царь, суперчеловек?! Да с чего вы все взяли, что вы лучше меня? Я, может быть, во сто, в тысячу раз лучше, чем вы! Кто вам дал право мною распоряжаться?! Да я плевать на вас всех хотел! Ясно? Плевать!
   Мне не стало легче; мне этого было мало. Мне хотелось бить их, резать, кромсать на куски; мне хотелось оскорблять их и унижать, как они это делали со мной; мне хотелось, чтобы они хоть раз испытали все то, что я испытываю всю свою жизнь. Пусть только Бобж сунется ко мне, пусть только сунется...
   Он шагнул в мою сторону, и я быстро выхватил нож из кармана, одновременно нажав на кнопку. В ту же секунду с легким щелчком наружу выпрыгнуло острое блестящее лезвие. Бобж остановился как вкопанный; я торжествовал.
   - Ну что ты теперь скажешь, а? - заорал я ему. - Коленки затряслись?
   Он начал медленно поворачиваться в сторону двери. Испугался, герой липовый, за свою нежную шкуру! Ну нет, я не позволю тебе улизнуть. Слишком долго я ждал этого момента!
   Я сжал изо всей силы руки, напрягся и прыгнул прямо на него. Я не знал, что буду делать: бить его или колоть; мне просто хотелось броситься и обрушить на него всю свою ярость.
   Бобж стоял как стена, даже не покачнулся. Я почувствовал, как мой нож проткнул и противно вонзился во что-то мягкое по самую рукоятку. Мы стояли, не шевелясь, и смотрели друг на друга. Леха издал какой-то хриплый гортанный звук, потом еще один... Я смотрел ему прямо в лицо и не мог поверить в то, что вижу: его глаза смеялись! Я готов был поклясться, что они глядели на меня и смеялись! Я никогда в жизни этого не забуду: смеющиеся глаза на страшном, перекошенном лице...
   Уже через секунду его глаза изменились; они стали как искусственные, точно сделанные из стекла. Я резко отдернул ладонь от рукоятки ножа, как от раскалившегося металла, и в то же мгновение Бобж упал, словно до этого держался только на лезвии. Он свалился, мягко стукнувшись о кафельный пол, будто мешок, набитый старыми ботинками. Я почувствовал, что меня сейчас стошнит прямо на него.
   Через пару минут я все еще стоял и смотрел на эту неподвижную груду мускул, лежащую в луже крови. Я так и не понял до конца, что произошло. Мысль, что я убил Бобжа, не умещалась у меня в голове. Я просто смотрел и думал, что это я справился с ним. Я - неприспособленный к жизни недоносок - одним ударом справился со знаменитым Лехой Бобжанцевым!
   Я повернулся и посмотрел на свое отражение в огромном зеркале на стене: я не узнавал самого себя. На меня смотрел какой-то дикий, взъерошенный человек с блестящими глазами и кривым ртом. Мне стало противно... Я перехватил кастет, который все еще сжимал в левой руке, и с силой швырнул его прямо в это отражение. Кастет угодил точно в середину зеркала, и кусочки стекла с жутким звоном посыпались на пол; в одно мгновение оно покрылось плотной паутиной трещин, и мое лицо исказилось в нем еще больше. Говорят, это плохая примета - смотреть в разбитое зеркало. Все это чушь! Я не верю ни в какие приметы. Люди сами их и навыдумывали, чтобы себя выгородить. Я думаю, если происходят с людьми несчастья, значит сами же люди в этом каким-то образом и виноваты...
   Сбоку от себя, в нижнем углу зеркала, я видел скрюченное на полу Лехино тело. Отраженное в осколках, оно словно расчленилось на несколько частей и больше не казалось ни могучим, ни устрашающим. И Леха уже не был таким грозным и уверенным в себе как раньше. Он вообще уже больше не был. Никем... Его жизнь была окончена.
   Впрочем - точно так же, как и моя...
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"