Скипетров Дмитрий Александрович : другие произведения.

Вторая часть. Библиотекарь из Гольдштата

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

  Часть вторая
  
  
   Я стоял, глядя в узкое окно на верхней площадке центральной башни, где кончается серпантин винтовой лестницы. Отсюда открывался прекрасный вид. Говорю - прекрасный, хотя понимаю, что кому-то подобная панорама может показаться унылой и даже тоскливой. Усеянный редкими валунами, в зеленовато-бурых пятнах кустов альпийского можжевельника, покатый склон лениво стекает в котёл долины, курящийся разводами серого клочковатого тумана. А дальше только сизые волны беспробудно уснувших гор, да низкое жестяное небо.
   Не знаю, как вам, а мне, когда я смотрю на всё это, хочется плакать от тихого умиления и слагать стихи.... А лучше баллады. Да, старый сентиментальный чудак.
   Но не до баллад теперь. Я попал в скверную историю....
  
  
  Глава первая
  
   ...В тот вечер, всего лишь неделю назад (а, кажется целую вечность), когда Крог объявил нам свои планы, жизнь моя сделала резкий виток. Сказать, что я был потрясен, значит - ничего не сказать. Я был буквально раздавлен, ощутив себя тварью ничтожной в безжалостных руках злого рока.
   Скрежещущий голос Крога, его холодные неподвижные глаза - глаза удава, глаза, обещавшие скорую смерть. ..."Я хочу, чтобы вы создали нового монстра! Или я открою ворота замка, и толпа разорвёт вас и... вашу семью" - Сказал он тогда.
   Помнится, мы с бароном потрясенно уставились на полицейского, не веря своим ушам.
   - Любопытно. - Прервал затянувшуюся паузу Вольф. - Это как же прикажете вас понимать, господин представитель закона?
   - А так и понимайте. - Отчеканил Крог. - И выбора у вас нет. Вас, Штамп, это тоже касается.
   Вольф так и подскочил, с лицом искажённым бешенством.
   - Да как вы смеете мне угрожать?! Вы, мелкая чиновничья букашка, думаете, у меня нет возможности приструнить вас? Я немедленно телеграфирую отчиму...
   - ... Обязательно телеграфируйте. - Перебил его Крог. - И сообщите, что всё идёт хорошо, но поиски отцовских бумаг затягиваются. Поэтому вы немного задержитесь в Гольдштате. Текст телеграммы я просмотрю, и распоряжусь, чтобы её отправили.
   Пока Вольф, задыхаясь от злости, беззвучно открывал и закрывал рот, инспектор резко повернулся ко мне и кивнул на телефонный аппарат.
   - Через полчаса телефонная связь с городом будет отключена. Я даю вам возможность позвонить дочери. Скажите ей, что по распоряжению бургомистра участвуете в сложной и важной работе, до завершения которой будете безвылазно находиться в замке. Успокойте девочку. Но ничего лишнего не говорите. Помните, её охраняют мои люди. Пока охраняют. Её жизнь зависит от вашего благоразумия и сдержанности.
   Кивнув, я поднялся и как марионетка побрёл к телефону. В голове у меня шумело, в глазах плыло - подскочило давление, мне нельзя так волноваться. Продиктовал телефонистке номер, и, сделав пару глубоких вздохов, чтобы немного успокоиться, я украдкой оглянулся через плечо на Крога. Тот, казалось, не обращал на меня никакого внимания, продолжая что-то втолковывать эмоционально жестикулирующему Вольфу.
   В трубке щёлкнуло.
  
   - Аллё, папа, это ты?! - Раздался в трубке взволнованный голос Линды. - Ты меня слышишь?
   - Да-да, доченька, это я. Прекрасно слышу и, возможно... э-э, не один я. Ты поняла?
   - Да, папа. Где ты? В городе творится что-то невообразимое. Я за тебя так волнуюсь.
   - Успокойся, Линда. У меня всё в порядке. В полной безопасности. Со мной барон и инспектор Крог. Мне придётся задержаться тут на некоторое время, но я отлично устроился, мне выделили отдельную очень удобную комнату, как говорят, некогда принадлежавшую самой графине Монти.
   - Оставайся там, папа. Так будет лучше. Под окнами бродят какие-то сумасшедшие, выкрикивают угрозы в твой адрес. Но я знаю, ты ни в чём не виноват.
   - Да, да, девочка моя. Это так. Верь мне. Лучше скажи: вы с Мартой в безопасности? Инспектор обещал выставить у нашего дома охрану. Это так?
   - Выставил. У дверей торчат полицейские, жуткие мордовороты, но дело своё знают. Даже Робер с трудом прорвался мимо них ко мне.
   Я опять покосился в сторону оживлённо спорящих старшего инспектора и Вольфа. Понизив голос, спросил: - Моршан сейчас у тебя?
   - Да, папа. Он настоящий рыцарь. Я его так сильно...
   - Дай ему трубку, дочь. И передай привет от меня от меня нашей Марте. Целую вас крепко.
   - До встречи, папа.
   Тут же я услышал энергичный голос журналиста.
   - Здравствуйте, господин Штамп.
   - Здравствуйте, Робер. Благодарю вас, за заботу о Линде. Мне так много спокойней. Что, в городе действительно так опасно?
   - Да, беспорядки серьёзные. Но за дочь не беспокойтесь. Я всё время рядом с ней, у меня есть оружие. Револьвер. На улице, у дверей выставлен полицейский наряд. Кроме того, ваши друзья тоже дежурят у дома. Они весьма успешно утихомиривают особо ретивых крикунов.
   - Друзья мои. - Растроганно пробормотал я, но тут же взял себя в руки и вернулся к деловому тону. - Робер, послушайте, я сейчас не могу покинуть замок. Иначе, поверьте, я сам ответил бы этим провокаторам. Я даже не смогу вам больше звонить. Обстоятельства складываются таким образом.... Черт знает, как они складываются! Это что-то невероятное. Я не могу сейчас вам рассказать подробнее. Вы даже представить себе не можете, что происходит.
   - Ну-ну, старина, кое какие соображения у меня есть. Вы не волнуйтесь, мы что-нибудь придумаем.
   - Это невозможно. Замок строго охраняется.
   - Я же говорю: мы придумаем...
   Тут в трубке послышался звон разбитого стекла. Моршан гневно выкрикнул: - Мерзавцы! Сейчас я им устрою.
   - Моршан! Что? Что там происходит? - Не выдержав, в полный голос воскликнул я.
   - Ничего особенного. Опять камнем высадили оконное стекло. Третье за сегодняшний день. Не удивлюсь, если стекольщик проставил дебоширам по паре пива. Да вы не переживайте, сейчас пойду, утихомирю этих бузотёров. Мы тут справимся, а вы держитесь там, Отто. Всё, до встречи!
   Связь разъединилась, а я, получив такую необходимую мне сейчас поддержку дорогих людей, почувствовал себя много лучше.
   Вернувшись к инспектору и Франкенштейну, я застал самый конец их разговора.
   - ...Таким образом, барон, вы видите, что наши интересы во многом совпадают. - Деловито подвёл итог Йозеф Крог и, заметив, что я вернулся, по-хозяйски указал на свободное кресло. - Прошу вас, Отто, присаживайтесь.
   К моему удивлению, Вольф выглядел вполне спокойным и даже повеселевшим. Более того, удовлетворённо кивнув, он порывисто поднялся и, перегнувшись через стол, обменялся с инспектором рукопожатием.
   После столь показательного акта примирения с бароном, Крог, с вежливой улыбкой, повернулся ко мне.
   - Ну-с, а вы, Отто, надеюсь, тоже немного успокоились? С вашими домашними всё в порядке?
   Я встретился с ним взглядом и, не скрою, первым отвёл глаза.
   - Да, господин инспектор, благодарю вас.
   - Вот и хорошо. Но вы, господин библиотекарь, не надейтесь, что будете тут целыми днями бить баклуши, пьянствовать и волочиться за служанками. Для вас у меня тоже найдётся дело. Надо расшифровать записи Генри Франкенштейна. Судя по вашей ночной вылазке в библиотечное хранилище, вы имеете определённый интерес к содержимому этих тетрадей.
   Я пожал плечами.
   - Вы путаете праздное любопытство с практической заинтересованностью. Каюсь, это было более чем глупо с моей стороны, но мне всего лишь хотелось показать эти документы моим друзьям. Что бы разобраться в этих записях, нужен ключ. Я не специалист в этой области, хотя некоторые соображения у меня имеются.
   - Ну-ну, любопытно, может, поделитесь своими соображениями с нами? - Энергично потирая руки, поинтересовался Крог.
   Я равнодушно отмахнулся: - Думаю, в этом нет нужды. Раз Вольф приехал в Гольдштат за бумагами отца, то, надо полагать, он знает способ их расшифровки. Так что мои любительские потуги абсолютно тут ни к чему.
   Йозеф Крог расхохотался и развёл руками.
   - Это мы с вами так думаем, будучи скучными практиками. А молодой человек, оказывается, думает иначе. - Тут улыбка сползла с лица инспектора, губы его зло искривились. Голос стал резким. - А проще говоря, он вообще об этом не думал. Да-да, представьте себе, молодой барон решил, что главное добраться до отцовских бумаг. А там уж он как-нибудь разберётся в папашиных каракулях. А, каково? Представляете, что я почувствовал, когда он, с великолепной самоуверенностью, поведал мне об этом? Я в шоке. Это означает, что мы снова в тупике - бумаги Генри у нас, но их содержимое по-прежнему недоступно, чёрт бы их побрал!
   Барон досадливо вздохнул.
   - Что вы так орёте, инспектор? К чему эта истерика? Я же вам объяснил: в Штатах в моём распоряжении будут лучшие шифровальщики, или как их там - дешифровщики. Они в два счёта разгрызут этот орешек. Что вы не поймёте?
   - Нет, это вы меня никак не поймёте, барон. Никаких Штатов, никаких нанятых вашим отчимом дешифровщиков. Тетради останутся в Гольдштате, у нас. У меня! И работать с ними мы будем здесь, или нигде. При малейшей опасности, я их просто уничтожу. - Тяжело дыша, Крог покивал головой. - Да-да, уничтожу. И вас тоже.
   Вольф устало поморщился.
   - Вы неисправимы, инспектор. С вами трудно иметь дело. Ну, давайте, расшифровывайте сами. Давайте, давайте. Или вы умеете только грозить, да глазами сверкать? Лабораторное оборудование будет восстановлено с помощью Игоря. Окончательную доводку мы сделаем, когда получим расшифровку схем и формул.
   Крог поднялся, прошёл к старинному бюро, похожему на большого жука, присевшего на кривых ножках. Взял стоявший на нём потрёпанный кожаный портфель и принёс, шлёпнув на стол у меня перед носом.
   - Вот, взгляните Отто. Вы человек учёный, каков, по-вашему, тип шифра применённый здесь?
   Я вопросительно посмотрел на Вольфа.
   - Валяйте, старина. - Кивнул он. - Получиться, нет, но попробовать стоит.
   Щёлкнув никелированными застёжками, заглянул в пахнущёё тёплой норой кожаное нутро, вынул одну из лежавших там тетрадей, и открыл на первой странице.
  
  
  
  Глава вторая
  
  
   Бессмысленные ряды букв. Пролистал тетрадь примерно до середины - то же самое. Кое-где встречались химические или физические обозначения, но тоже без всякой видимой связи друг с другом. Вернулся к первой странице, и тупо уставился на неё.
   Вряд ли барон изобрёл какой-то свой, принципиально новый код. Скорее всего, он использовал разновидность давно известного способа шифровки, удобного для быстрой записи и, в тоже время, достаточно надёжный.
   Попытался припомнить всё, что мне известно о простейших способах кодирования текста. М-да, вот уж не думал, что мне это когда-либо понадобиться. Знания по этому предмету у меня были хаотичны и отрывочны. Прикинул, как сюда подойдёт древнееврейский "Атбаш", нет, явно не то. "Шифр Цезаря"? Он же "Сдвиг Цезаря" - один из самых простых и наиболее широко известных методов шифрования, когда одна буква заменяется другой со сдвигом на несколько знаков. Разглядывая первую страницу, попробовал заменять одни буквы другими, меняя сдвиг на 2, на3, на 4.... Нет.
   - Отто, вы не заснули? - Попыхивая сигаретой, поинтересовался инспектор.
   Я раздражённо махнул рукой.
   - Помолчите. Вы мне мешаете.
   Штамп в шутливом испуге округлил глаза и шлёпнул себя ладонью по губам. Я смерил его уничижающим взглядом, вздохнул и вернулся к бумагам.
   Итак, предположим худшее: запись шифровалась с помощью какого-либо предмета, которого у нас пока нет. Жезл "Сциталла" для большого объёма информации не годился. Тогда что может быть ключом? Книга, где надо знать номер страницы, строки сверху или снизу? Если бы тетрадь была заполнена цифрами, тогда - да, возможно. Но тут буквы.
   На всякий случай я поинтересовался у Вольфа: - Скажите, барон, папа не оставлял вам какую-нибудь вещь, книгу, например, или ещё что-то, что вы должны хранить при любых обстоятельствах?
   - Книгу? Нет..., нет, ничего такого. У меня вообще мало что осталось от него на память. Ну, вот его любимые запонки...
   - Нет, нет. - Нетерпеливо перебил я. - Запонки, ботинки, шляпа и прочие предметы туалета тут не годятся...
   - ...Его фотопортрет, - Не обращая на меня внимания, продолжал бубнить Вольф. - С загадочной надписью. Ещё..., ещё скрипка, очень дорогая, кстати...
   - Стоп! - Я так и подскочил. - Что за фотопортрет с надписью?
   Вольф осёкся на полуслове и, пожав плечами, пояснил: - Отцовская фотография в серебряной рамке. На обороте какие-то корявые стишки, написанные его рукой. Странно, со слов матери, он велел, чтобы я никогда не расставался с этим портретом. Ещё она говорила, что он терпеть не мог стихов. А тут, вдруг...
   - Позвольте взглянуть, на этот портрет, барон.
   Вольф покосился на старшего инспектора, тот снисходительно кивнул.
   - Одну минуту, он у меня в комнате, на прикроватном столике. Я запираю комнату, в замке слишком много новых слуг и случайных людей. Придётся сходить самому.
   -Сделайте одолжение.
   Вольф со вздохом поднялся и вышел, что-то ворчливо бормоча под нос.
   Крог с любопытством уставился на меня.
   - Что такое, Отто? У вас появилась идея, зачем вам эта фотография?
   - Да.... Видите ли, то, что он сказал, показалось мне любопытным. Впрочем, не знаю. Давайте дождёмся его, всё сами увидим.
   Вольф вернулся и, смущённо улыбнувшись, поставил на стол перед нами фотографию отца.
   - Вот, смотрите сами.
   Мы с Йозефом склонились над столом.
   Я всматривался в знакомые черты человека, само имя которого до недавних пор старались не вспоминать в Гольдштате. Снимок, видимо, был сделан незадолго до отъезда баронессы в Америку. Генри Франкенштейн снялся на фоне глухой кирпичной кладки замковой стены, что, пожалуй, было не лучшей идеей. Он выглядел усталым, выражение лица хмурое. Взгляд, направленный прямо в объектив, полон тревоги и страдания. Это был портрет надломленного, опустошённого человека. Да уж, в качестве памятного фото для сына не самый удачный снимок.
   Крог был того же мнения. Рассмотрев портрет, он хмыкнул: - Барон тут явно не в духе, и эта стена за спиной..., стоит, словно перед расстрелом. Мрачновато для последнего послания сыну.
   Я покосился на старшего инспектора. Тот скептически скривив губы, попыхивал сигаретой. Послание.... Ну да, конечно!
   - Инспектор! - Я ухватил его за рукав.
   - Что, что такое? Вы мне мундир порвёте. Не надо так дёргаться, чего вы так возбудились?
   - Простите. Вот вы сейчас сказали: послание. Почему вы так сказали?
   - Я сказал? И что? Сказал и сказал. Чего вы распсиховались-то? Может я и неправильно выразился, но орать на меня....
   - Напротив. Вы сказали очень верно. Не подарок на память сыну, а именно послание! Это слово вертелось у меня на языке, всё время пока я смотрел на портрет. Всё в этой фотографии наполнено смыслом, невысказанным смыслом. И прежде всего это предостережение. Всем своим видом барон показывает сыну, в какой трудный момент жизни он запечатлел себя.
   - Ну, особого смысла я тут не вижу, - усомнился Крог, - но как профессиональный полицейский отмечу: я бы сразу сказал, что этот парень натворил дел. Вид у него тут весьма затравленный.
   - Погодите, я думаю, что тяжёлая энергетика этого снимка отнюдь не всё, что Генри вложил в него. Позвольте? - оглянулся на Вольфа. Он с заинтересованным видом кивнул. Взяв фотографию в руки, я перевернул её и рассмотрел надпись на сером картонном заднике.
   Мой сын, коли решишь играть с судьбой,
   Взгляни сквозь окна ада,
   Что за моей спиной.
   - Значит, барон, ваша матушка утверждала, что Генри не был склонен к стихосложению? Это очевидно. Но может он сделал так специально, чтобы обратить ваше внимание на эту надпись. Эти стихи адресованы вам. И только вам. Ему хотелось, чтобы вы задумались над этими строками. Вы задумались? Вижу, что нет. Давайте попробуем сделать это вместе.
   Я снова перевернул фотографию.
   -...Взгляни сквозь окна ада, за моей спиной.... Хм? - Крог, пощёлкал ногтем по стеклу. - За спиной-то у него глухая кладка. Никаких окон. А? Может, дело в этом? Может он снялся на фоне этой стены, потому что там что-то замуровано? Вольф, вы знаете, что это за место?
   - Понятия не имею. Что если позвонить маме, возможно, она помнит? - И добавил, иронично глядя на инспектора. - Вижу, как азартно горят ваши глаза. Не хотелось, чтоб вы разобрали замок по кирпичику.
   Инспектор не обратив внимания на насмешливый тон барона, важно кивнул.
   - Что ж, попробуйте. Я позвоню на телефонную станцию, там сидят мои люди, и распоряжусь, чтобы вас соединили. Но предупреждаю, если вы рискнёте сказать лишнее, я тут же разъединю вас. Послушайте, вот что вам надо будет ей сказать...
   Более я не слушал их разговор. Фотография - вот главное послание Генри Франкенштейна сыну. Мне было трудно представить барона, орудующего мастерком рядом с ведёрком раствора и грудой кирпичей. Его стихией был письменный стол, лаборатория..., нет, прятать ключ к шифру в нише стены и замуровывать её он не стал бы. За спиной.... За спиной барона, глухая стена, за которой.... Да! Всё, что нам нужно здесь, в его портрете.
   Я положил фотографию на ладонь и слегка покачал рукой, прикидывая её вес. Даже учитывая серебряную рамку, она показалась мне тяжеловатой.
   - Инспектор. - Окликнул я Крога.
   - ...И больше ни слова. - Мягко рокотал Крог, инструктируя раздражённо кивающего Вольфа.
   - Инспектор! - Повторил я громче, привлекая его внимание.
   - Что вы орёте? - Поморщился Крог. - Я прекрасно вас слышу. Манеры у вас, однако...
   - Инспектор, у вас, помнится, был отличный швейцарский перочинный нож? Одолжите мне его на пару минут.
   Вольф, обрадованный, тем, что полицейский переключил своё внимание на меня, плюхнулся в кресло и, отпив вина, хохотнул: - Не давайте, он нас зарежет. Наш библиотекарь чем-то слишком возбуждён.
   Я и сам чувствовал, что щёки мои пылают от возможной догадки. Крогу мой вид не показался забавным. Внимательно взглянув на меня, он неуверенно кивнул: - Вы поняли? Да?
   - Кажется - да. Дайте скорее нож.
   Положив фотографию на стол лицом вниз, извлёк из перочинного ножа его самое маленькое и тонкое лезвие, и принялся осторожно отгибать серебряные лапки, удерживавшие оборотную картонку с написанными на ней стихами.
   - Э-э! - Заволновался Вольф. - Вы что творите?
   - Прошу прощенья, барон. Никакого ущерба, всего лишь маленькая операция. Я потом всё починю....
   Крог, склонившись к моему плечу, напряжённо сопел мне в ухо. Он-то уже всё понял. Отогнув последний уголок, я аккуратно подцепил кончиком лезвия картонку..., и со вздохом облегчения откинулся назад , неловко ударив затылком инспектора в нос.
   - Есть!
   - Ой! Чёрт побери, есть! - Возопил следом Крог, хватаясь за нос.
   - Что там, что? - Подскочил Вольф.
   Я извлек прятавшийся за фотографией - "за спиной" Генри Франкенштейна, небольшой, примерно 4х4 дюйма тонкий медный лист, с проделанными в нём маленькими квадратными отверстиями. Поднял его, так чтоб всем было видно, прищурил один глаз, и, посмотрев сквозь отверстия медной рамки на Вольфа, весело, совершенно по-детски рассмеялся.
   Шарахнувшись от меня, Вольф испуганно посмотрел на полицейского.
   - Вы видите, что с ним творится? Я же говорил, библиотекарь не в себе. Отнимите у него нож инспектор.
   Крог шевеля двумя пальцами кончик носа, и издавая хлюпающие звуки, раздражённо прогнусавил: - В самом деле, Штамп, перестаньте кривляться. Мало того, что вы мне чуть нос не свернули, так ещё разыгрываете теперь безумную Офелию. Я вас в карцер посажу. Лучше скажите, это - ключ?
   Положив медную рамку на стол, я всплеснул руками.
   - Как, инспектор, и вам этот предмет не знаком? Чем же вы занимались в школе?
   - Учился. - Мрачно рыкнул Крог. - К чему вы клоните?
   - А к тому, что в своё время все мальчишки в нашем городе знали, как с этой штукой обращаться. Детские тайны и склонность к конспирации в мальчишеской среде весьма развиты. А что за тайное общество без секретных шифров? Эта штуковина, как раз служит для составления шифрованных записей. И Генри Франкенштейн, хотя и находился на домашнем обучении, но имел друзей из школьной среды. Так что и мимо него не прошли эти невинные забавы. Не зная иных способов шифровки, ваш папа, Вольф использовал этот - знакомый ему с детства. Ах, как я его понимаю, дни золотые...
   - Давайте оставим ваши детские воспоминания на потом. - Резко оборвал меня Крог. - И перейдём к делу.
   Я с сожалением покачал головой.
   - И как только Йозеф вы стали полицейским, будучи этаким прозаическим сухарём?
   - Именно поэтому и стал. И так?
   Я вздохнул.
   - И так. Это так называемая решётка Кардано. Проще говоря, инструмент кодирования и декодирования, придуманный неким Джироламо Кардано где-то в середине шестнадцатого века. Устройство простое, но надёжное. Существуют всевозможные разновидности этой решётки, в данном случае мы имеем решётку с шестнадцатью отверстиями. Положив решётку на лист бумаги, мы вписываем в неё фразу, или часть фразы, поворачиваем рамку по часовой стрелке и вписываем дальнейший текст... Понятно? Так четыре раза. При такой технологии, после четвёртого поворота, останутся три свободных окна, заполним их произвольно, чтоб не было пробелов. Убрав рамку, видим на листе беспорядочно чередующиеся буквы. Текст шифра прочесть невозможно, не имея этой, или точно такой же рамки.
   Вольф смотрел на меня, открыв рот.
   - И вы этим занимались в детстве?
   - Занимался, мой молодой друг, занимался. И не только этим. А теперь, Йозеф, тащите сюда тетради, приступим, как вы говорите, к делу...
   ...Вот так и получилось, что уже почти неделю я живу в замке, целыми днями вертя чёртову решётку Кардано, вычитываю (Заглядываю в "окна ада" по образному выражению Генри Франкенштейна) и записываю ряды букв и всевозможных химических, физических и математических обозначений. Получившиеся записи передаю лично в руки Штампу. Вольфа я почти не вижу. Вместе с Игорем, он возится с лабораторным оборудованием, лишь ближе к вечеру выбираясь проведать баронессу и сына. Потом за ужином они с Крогом обсуждают текущие проблемы, и он снова уходит в лабораторию.
   А я... Я делаю свою рутинную работу, в свободное время в одиночестве брожу по замку.... И извожусь от непрестанно грызущего меня беспокойства. Я плохо сплю ночами. Мне страшно.
  
  
  
  
  
  
   Глава третья
  
  
  
   Этой ночью я плохо спал. Весь день занимался расшифровкой тетрадей, от многочасового сиденья за столом у меня разболелись спина и шея, а в глазах мельтешили серые чёртики.
   Решил лечь пораньше, ожидая, что усну как убитый, не тут-то было. Спина ужасно ныла, от шеи боль пошла в затылок, я кряхтел и ворочался, проклиная свою рабскую долю. Собрался было принять аспирин, но тут меня посетила гораздо более интересная мысль. Выбравшись из-под скомканного одеяла, достал из шкафчика бутылку коньяка, налил себе весьма и весьма приличную порцию, зажёг сигарету, и распахнув окно, стал возле него, глядя на тёмный двор. Сырой ночной воздух ворвался в комнату, холодя и освежая каплями ночного дождя моё лицо. Тусклый ночной фонарь над воротами, жалобно поскрипывая, раскачивался на ветру. Мокрый булыжник лоснился в темноте, как спина неведомого чудовища.
   Кутаясь в халат, и пуская сизый дымок между дождевыми струями, я мелкими глотками прихлёбывал коньяк, который мягкой тёплой волной растекался по телу, а пропитанный влагой гольдштатский воздух гнал прочь боль, точившую весь вечер мою бедную голову. Казалось, что это не я смотрю на ночь, а ночь всматривается в меня, спрашивая с немым укором: Кто ты такой, Отто Штамп, зачем ты здесь? Что ты тут делаешь, вместе с этими страшными людьми? Не станет ли это позором и мукой для тебя, до конца дней твоих? Почему ты не пробуешь бежать?
   Я знал, как ответить на эти вопросы. Я тут потому, что только здесь я могу как-то повлиять на ситуацию. Попробовать изменить ход событий. И если у меня ничего не получится, то, скорее всего, в живых меня не оставят. Этим всё сказано.
   Щелчком, отправив окурок во влажно урчащую темноту, я допил коньяк и, прикрыв окно, нырнул под одеяло. Уснул далеко за полночь, а в пятом часу утра меня разбудили шум и громкие голоса во дворе.
   Я подскочил в кровати и сел, испуганно озираясь по сторонам. Сердце бешено колотилось в груди. Со сна мне показалось, что кто-то проник ко мне в комнату, лишь убедившись, что это не так, я несколько успокоился. Через окно на потолок падал яркий свет, и доносились резкие голоса. Нащупав ногами комнатные туфли, накинул халат, и, подойдя к окну, выглянул во двор.
   Там, распоров светом фар полотно ночи, сотканное из дождя и тьмы, тарахтел мотором уже знакомый полицейский фургон. Даже при плохой видимости я легко узнал его квадратный жестяной кузов. Возле него мельтеша светом электрических фонариков, сновали какие-то тёмные фигуры.
   Немного посомневавшись, я осторожно приоткрыл раму. Ворвавшийся в комнату ветер швырнул мне в лицо пригоршню водяной пыли и донёс людские голоса.
   - Вынимайте. Вот так, да. А вы что встали, помогите им. Берите вшестером, подымайтесь сюда. Осторожнее на ступенях, ящик чертовски тяжёлый. Давайте, давайте, заносите в дверь, а дальше я покажу.
   Без сомнения это был голос Крога, отдающего распоряжения своим людям. Там явно происходит что-то интересное. Лихорадочное любопытство овладело мной.
   Не особо опасаясь быть замеченным на фоне тёмного окна, я лишь из предосторожности стянул с головы светлый ночной колпак и, прикрыв часть лица рукавом своего темно-вишневого халата, высунулся в оконный проём чуть не до пояса.
   Полицейские, в мокрых блестящих плащах, сгрудились возле машины, вынимая из кузова громоздкий продолговатый ящик. Крог подсвечивал им фонариком.
   - Взяли! Чуть ровнее. Всё, понесли.
   Полицейские облепили ящик, потащили его вслед за инспектором. Кряхтя, переругиваясь, поднялись со своим грузом по ступеням крыльца и вошли в замок. Водитель фургона захлопнул дверцы кузова, прыгнул в кабину и, ловко развернувшись, выехал со двора. Я услышал, как опустилась стальная решётка на воротах и всё стихло.
   Теряясь в догадках, продрогший, я вернулся в кровать.
   ... Инспектор Крог... Ящик... Тайно, под покровом ночи...
   Ладно, возможно завтра удастся что-то выяснить. Ощущение нарастающей тревоги не давало заснуть. Лишь под утро, когда белёсая мгла пробилась сквозь низкие тучи, мной овладело тяжёлое сонное забытьё.
   К завтраку вышел совершенно разбитым, в самом скверном расположении духа. Я немного опоздал, Крога уже не было, или он вовсе не явился на завтрак, а за столом сидели Вольф и, что удивительно, Игорь. Непозволительная вольность со стороны этого плебея, объяснимая разве что чрезмерно либеральным американским воспитанием барона.
   Вежливо поздоровавшись с Франкенштейном, и проигнорировав присутствие могильщика, который лишь хмуро глянул на меня из-под лохматых бровей, я попросил разрешения сесть.
   - К чему такие церемонии? Прошу вас, Отто, присаживайтесь. Правда боюсь, что омлет и кофе уже несколько остыли....
   - Благодарю вас, барон. Пустяки, я не голоден.
   Вольф, допив кофе, отставил чашку и, промокнув губы крахмальной салфеткой, с тревогой посмотрел на меня.
   - Что с вами, Отто? Неважно выглядите. Вы не заболели?
   Я отрицательно качнул головой.
   - Нет-нет, ничего такого. Просто плохо спал.
   - Вот как? Весьма сожалею. - Вольф достал портсигар и вынул из него сигарету.
   Тут же, этот болван Игорь, так стремительно вскочил с места, чтобы поднести барону зажженную спичку, что я, совершенно не готовый к этакой прыти, испуганно откинулся назад, едва не кувырнувшись вместе с креслом.
   - О, Господи! - Барон едва успел перехватить меня за плечо и вернуть в вертикальное положение. - Однако, Штамп, что за эскапада? Похоже, нервы у вас и впрямь расшалились. Как давно мучаетесь бессонницей? Может вас не устраивает отведённая вам комната? Я велел поместить вас именно в ней, так как там имеется камин, а стены обшиты дубовыми панелями, удерживающими тепло. Этим она выгодно отличается от большинства помещений замка, в которых постоянная сырость и сквозняки.
   Я чувствовал себя крайне смущённым из-за своего глупого поведения, тем более, что хоть и старался не смотреть в сторону Игоря, краем глаза видел, как он смотрит на меня с кривой ухмылкой.
   - Прошу простить, барон. Комната меня вполне устраивает. Действительно нервы.... Да ещё этот ночной шум под окном, не давал уснуть.
   - Шум? Ах, да, так это инспектор Крог со своими людьми. Неугомонный человек! Знаете. Он начинает мне нравиться. В нём есть то, чего многим из нас не хватает - он знает, чего хочет и умеет этого добиваться. В штатах таких людей очень ценят. За ними будущее.
   - Возможно и так. - Негромко ответил я. - Вот только не знаю, хотелось бы мне жить в мире, принадлежащем таким людям. Поверьте, я знаю что говорю. История человечества, да и то, что произошло с миром за время моей не такой уж долгой жизни, даёт нам достаточно примеров того, как подобные "цельные" личности шагают по головам через грязь и кровь, во имя своих, якобы передовых, интересов. Не обольщайтесь сильными личностями, барон, Их интересы, как правило, всегда за пределами морали.
   - Мораль! - С улыбкой всплеснул руками Франкенштейн. - Мораль придумали слабые. Хотите быть с жизнью на ты, умейте брать все, что считаете нужным и отбрасывать лишнее. Человечество накопило огромный балласт моральных обязательств, тормозящих цивилизацию. Пора расставаться со сладкими грёзами моральных заповедей. Человек по сути своей жесток и корыстен, не стоит уговаривать волка питаться травой, природа всё равно возьмёт своё. И это, как раз и есть главный урок истории.
   - Удобная теория, для оправдания любых мерзостей. И если точка зрения, которую вы сейчас отстаиваете, возобладает - нас ждут страшные времена. Попомните моё слово.
   - Не сгущайте краски, Отто. Будущее нас рассудит.
   - Этого я и боюсь. Похоже, что мир, который я знал и любил, принадлежит прошлому. Уходящая натура. Мне нет места в вашем будущем. Я анахронизм.
   Вольф, слушавший меня с сочувственным вниманием, протестующее вскинул руку.
   - Отто, прекратите! Что вы такое несёте? Откуда столь мрачный пессимизм? Никакой вы не анахронизм, вы всем нам ещё нужны, и мне, и инспектору, и... вот даже ему. Да, Игорь?
   Горбун, всё время нашей беседы сидевший молча, чего-то жуя, чем-то похрустывая и что-то обсасывая, сонно взглянул на барона, на меня, отёр пальцы о крахмальную салфетку и важно кивнул:
   - Пригодится. Перебрал, небось, старик накануне, вот и куксится.
   - Конечно! Это всё нервы, вздор. - Вольф со снисходительной улыбкой взглянул на меня и покачал головой. - Небольшая прогулка на свежем воздухе и рюмка коньяка перед сном - и будете спать как убитый. Если, конечно..., приведение не помешает.
   У меня не было желания шутить, поэтому я лишь хмуро заметил: - Я материалист, господин барон. Реальность пугает меня гораздо больше, чем вероятность встретить в своей комнате бледную тень из потустороннего мира.
   - И напрасно, напрасно! - Франкенштейн оживился, хитро поглядывая на меня. - Вот я сейчас развлеку вас одной историей, связанной как раз с вашей комнатой.
   - Как вам угодно.
   - Отлично. Тогда слушайте. - Вольф удобно откинулся на спинку кресла и, попыхивая сигарой, начал свой рассказ.
  
  Рассказ о графине Монти и красной комнате
  
  
   Матушка моя - большая любительница фамильных преданий - рассказывала мне эту семейную историю. Я был весьма впечатлён. Вот послушайте старинное предание.
   И так, комната, в которой вы сейчас имеете удовольствие проводить ночи, издавна зовётся красной комнатой, или комнатой Матильды. Ну, цвет мебельной обивки и портьер сделал её "красной", а вот "комнатой Матильды" она зовётся в честь некой Матильды фон Франкенштейн, Урождённой графини Монти, которая жила в ней пару веков назад.
   Родом эта Матильда была из далёкой Валахии. В возрасте двадцати одного года она вышла замуж за одного из моих предков - Бруно Франкенштейна, по прозвищу Рыжий Бруно. Разница в возрасте супругов была более тридцати лет и до её приезда в замок, они ни разу не виделись и даже не знали о существовании друг друга. Брак был устроен по ходатайству неких высоких лиц. Каков был интерес в этом браке для Бруно понятно - пьяница, гуляка и транжир, он давно спустил своё состояние, а за графиней давали богатое приданное. А вот её согласие выйти за старого, обедневшего барона, вызывало много пересудов. Поползли не весть, откуда появившиеся слухи, что графиня вынуждена была, чуть ли не бежать из родных мест из-за какого-то ужасного скандала грозившего ей серьёзными бедами. Так это или нет, никто толком не знал.
   Прибыла она в богатой карете гружёной сундуками в сопровождении двух свирепого вида горцев. А уже через пару дней состоялась шумная свадьба. Графиня Монти стала баронессой Франкенштейн.
   Отношения между супругами сложились весьма прохладные. Матильда держалась с бароном холодно и высокомерно, а он ей отвечал грубоватым равнодушием, полностью манкируя супружескими обязанностями. Любимейшим время препровождением Рыжего Бруно были охота и пьяные кутежи с друзьями и доступными девицами.
   Поэтому неудивительно, что молодая баронесса, едва освоившись в замке, решила перебраться в отдельную опочивальню, чему барон оказался несказанно рад. Днями напролёт она бродила по замку, изучая его устройство, уделяя особое внимание подвалам и подземельям. Наконец она определилась со своим выбором. Далее она вызвала в замок рабочих людей, которые принялись за отделку понравившейся ей комнаты, одновременно ведя работы в одном из подвалов. Баронесса лично следила за ходом работ, а её дикие телохранители гоняли всех любопытных. Когда же барон поинтересовался, что за работы ведутся в его замке, Матильда равнодушно ответила, что желает сделать у себя в спальне сливной клозет по европейскому образцу. Бруно, посмеявшись над этой нелепой, с его точки зрения, затеей, отстал с дальнейшими расспросами. Зато, когда работы были окончены и встал вопрос об оплате, барон был тут как тут, заявив, что не собирается платить за глупые прихоти жены.
   Нет, так нет. Что делать? Матильда, сняла с пальца золотой перстень с изумрудом, с улыбкой отдала его работягам, милостиво поблагодарив за отличную работу. Простолюдины, мгновенно понявшие, что стоимость подарка многократно превышает обещанную им сумму, и, опасаясь, что блажная дамочка передумает, тут же засобирались из замка вон. Но Матильда велела прежде хорошо угостить и не напоить их вдоволь вином. Так и вышло, что работники покинули замок уже в сумерках, собираясь переночевать в городе, продать там перстень и поделив выручку, разойтись по домам.
   Едва работники вышли за ворота замка и растворились в сгущающихся сумерках, как молодая баронесса вызвала своих диких слуг, что-то негромко сказала им на своём варварском наречии и они, поклонившись, тут же оседлали лошадей и стремительно умчались. Вернулись только ночью и, несмотря на поздний час, тут же прошли в комнату своей госпожи.
   Как оказалось позже, до города работники так и не добрались. Толи они так крепко выпили, толи в вино было подмешано снотворное, но, едва пройдя полпути, они устроили неожиданный привал, где и заснули мёртвым сном. В самом прямом смысле этого слова. Рано поутру, их обнаружил случайный пастух, поначалу приняв за спящих. Решив разжиться у них табачком, приблизился, увидел, что эти люди мертвы, убиты, лежат в крови, с перерезанными горлами. Пастух в ужасе бросился бежать, с громкими криками, и бежал так до самого города.
   А поутру, на пальце Матильды, как и прежде, блистал и переливался её перстень.
   Скорое, формальное следствие городских властей пришло к выводу, что несчастные работники стали жертвами случайных грабителей. В это мало кто верил, но спорить никто не стал. Не то обитатели замка: "Эге, а барыня-то ой как не проста". - Смекнула челядь. Убитые люди были пришлые, не здешние, посудачили и забыли. А зря, это было лишь начало в череде ещё более ужасающих и необъяснимых смертей, нагнавших страху на всю округу.
   Шли дни, баронесса, нисколько не обращая внимания на своего гуляку мужа, ввела в обычай конные прогулки по окрестным лугам и горам. Наездницей она была прекрасной, для верховой езды дерзко пользовалась мужским седлом, и одевалась в мужское платье, пренебрегая головным убором и распустив по плечам пышную гриву смоляных волос.
   Крестьяне, ещё издали завидев Матильду, скачущую в сопровождении своих телохранителей, старались убраться с глаз долой, искренне считая её ведьмой. А вот местные дворяне, так же развлекавшиеся в здешних местах конными прогулками и охотой, весьма заинтересовались прекрасной наездницей. Не было окрест ни одного мало-мальски знатного и отважного охотника , который не рискнул бы испробовать на столь завидной дичи свои силки и, в свою очередь, испытать на себе чары экстравагантной красавицы.
   И надо отдать должное Матильде, она, ничуть не кичась своим высоким положением, охотно шла на знакомство, хохотала над грубоватыми шутками, с интересом выслушивала хвастливые байки новоявленных кавалеров, в благодарность, одаривая их столь многообещающими взглядами, что бывалые ухари едва из сёдел не выпадали. Авансы были щедро розданы и обязывали к активным действиям, рыцари лихо крутили усы.
   Но только вскоре дивные и страшные дела стали твориться в окрестностях Гольдштата. Необъяснимая череда смертей обрушилась на сильную половину местной знати. На пустоши, у старой каменоломни, стали находить мёртвые тела. Все убиенные - мужчины, все обнажены, на шеях следы удавки и, что самое страшное, кровавые раны на горле со следами острых зубов.
   По городу поползли слухи о вампирах и упырях, приходящих с окрестных гор и нападающих на одиноких путников, и припозднившихся гуляк. С наступлением темноты городские улицы пустели. Жёны строго следили за своими непутёвыми муженьками, держа их подле юбки и лишая вечерней кружки пива в ближайшем кабаке. В соборе шли службы о спасении от нечистой силы, а городская стража была не в пример обычаю трезва. Появились и свидетели, утверждавшие, что собственными глазами видели мерзкое хвостатое чудище в шерсти и о клыках, которое гналось за ними да не догнало. Паникёров отлавливали, секли и сажали в городской каземат. Так, в силу своего разумения, власти заботились о покое горожан. А убийства всё продолжались.
   Неизвестно сколь долго бы это продолжалось и как закончилось, но только слухи о Гольдштатских вампирах дошли до столицы и его величества. В город была направлена следственная комиссия во главе с монахом иезуитом отцом Милле. Иезуит оказался человеком разумным, не склонным к пустому мистицизму. Отбросив суеверные сплетни, он обратился исключительно к фактам. И пришёл к весьма любопытным выводам. А именно: все погибшие были представителями местной знати, имели больший или меньший капитал, а так же земельные наделы. Но! Что весьма заинтересовало отца Милле, это то, что все погибшие от таинственных вампиров, незадолго до гибели добровольно передавали через неких подставных лиц значительные личные средства, фамильные ценности, а так же дарственные на землю. "Кому передавали? Вот главный вопрос, в ответе на который, кроется разгадка этого мрачного дела". - Решил для себя святой отец, хорошо помня сакраментальное: Quid prodest.
   Следуя этой простой формуле, Милле собрался нанести визит местному делопроизводителю, через которого оформлялись дарственные и, вытрясти из него всю правду. Но и тут вышла закавыка. Крючкотвор был найден повесившимся, или повешенным в собственной конторе. Все его деловые бумаги таинственным образом исчезли, что косвенно указывало на насильственный метод умерщвления нотариуса.
   Святой отец понял, что имеет дело с умным и предусмотрительным противником. Кто бы это ни был, его в лоб не возьмёшь. И святой отец отправился по родным и знакомым погибших. Он искал что-то общее в их поведении, в том, как они проводили последние месяцы и дни своей жизни. Ничего особенного он не узнал - обыкновенные грешники, коих инквизитор повидал во множестве на своём веку, но... кое- что его всё же заинтересовало, кое- что общее у них имелось. И этим "общим" была баронесса Франкенштейн. Именно она, как злой вестник смерти, являлась будущим жертвам незадолго до гибели. Выглядело это просто и схематично: знакомство - совместные конные прогулки - недвусмысленные намёки на близкие отношения с прекрасной Матильдой - таинственное исчезновение - и обезображенный труп на пустыре у старых каменоломен.
   Каменоломни - ещё один важный пункт в расследовании. Милле не поленился организовать экспедицию в это подземное царство. Нанятые им проводники честно сознались, что никто не знает всех закоулков и галерей старых каменоломен, но этого и не потребовалось. Один из ходов привёл исследователей к тяжёлой кованой двери, поверхность которой была не тронута ржавчиной, а петли заботливо смазаны маслом. "Куда дверь?" - поинтересовался монах. Проводник пожал плечами. "Ну, хорошо, тогда где мы? Что там, над нами?" - Милле ткнул пальцем на каменный свод над головой. "Не беспокойтесь, святой отец, не заблудимся. - Ухмыльнулся проводник. - Над нами холм и замок господина барона Франкенштейна".
   Этого было достаточно, монах велел зарисовать подробный план ходов от двери до того места, где были обнаружены трупы на пустоши, и приказал возвращаться.
   Тем временем соглядатаи, завербованные Отцом Милле из городских обывателей, донесли, что у баронессы появился новый ухажёр из местной знати, который в подпитии хвастался перед друзьями, что уже три недели ночами шастает тайным ходом в опочивальню прекрасной Матильды.
   Милле понял, что ждать нельзя, трагедия вот-вот произойдёт. В строгой секретности иезуит организовал из надёжных людей засаду у каменоломни. И сам лично принял в ней участие.
   Несколько ночей к ряду свитой отец и его люди наблюдали, как молодой дворянин верхом подъезжал к условленному месту, навстречу ему из чёрного провала, как из преисподней, возникали две фигуры в мохнатых шапках. Один оставался сторожить коня, другой служил молодому человеку провожатым по подземному лабиринту. На рассвете беззаботный любовник выбирался на свет божий, вскакивал в седло и убирался восвояси. Осознавая, какая опасность грозит молодому человеку, монах, тем не менее, выжидал. Он понимал, что в таком деле потребуются неоспоримые доказательства, пусть даже ценой чужой жизни. А ждать осталось недолго, иезуит был в этом уверен. Так и случилось.
   На следующую ночь засады, едва молодой человек с провожатым скрылись под землёй, второй злодей, тот, что остался сторожить коня, повёл себя иначе, чем прежде. Сняв с коня дорогое седло, он размашисто шлёпнул ладонью по конскому крупу и пронзительно гикнул, так что испуганное животное, всхрапнув, умчалось прочь. А сам, забрав седло, тут же нырнул в подземный лаз.
   За два часа до рассвета разбойники появились вновь, но уже сгибаясь под тяжестью страшной ноши. Луна, проглянувшая из туч, осветила бледное обнаженное тело, которое они тащили за руки, за ноги. Милле подал знак, и в тот же миг со всех сторон на душегубов набросились вооружённые стражники. Схватка была жестокой, но недолгой. Злодеев скрутили.
   Труп, со следами зубов и удавки на шее, а с ним и обоих татей, отвезли в Гольдштат. Где укрыли в подвалах здания инквизиции (ныне городской библиотеки). Схваченных злодеев, которые, как вы уже догадались, были слугами баронессы, жестоко пытали. Вследствие чего, они полностью признали свою вину, поведав ужасные подробности зловещих преступлений. Указав, что действовали по приказу своей госпожи, баронессы Матильды Франкенштейн.
   Оказалось, баронесса велела нанятым ею работникам, пробить тайный ход из её опочивальни в галерею старой каменоломни. Когда всё было готово, госпожа напоила работных людей, расплатилась с ними своим перстнем, велев телохранителям проследить за ними и в удобный момент убить их всех, забрав перстень и сохранив тем самым тайну подземного хода. Затем, пользуясь этим ходом, они водили к ней в спальню разных господ, каждому из которых, в своё время она подливала снотворное зелье в вино, а когда мужчина засыпал, открывала дверь слугам. Те удавкой душили несчастного, а Матильда, пока жертва ещё билась в конвульсиях, перекусывала ей жилу на горле и пила кровь. Мёртвое тело через подземный ход утаскивали на пустошь и бросали там. Одежду умерщвлённых людей прятали в завалах каменоломни.
   Вооружившись документированными показаниями горцев, отец Милле написал барону прошение о личной аудиенции. И на следующий день, получив с посыльным любезное приглашение, проследовал в замок.
   Рыжий Бруно выслушал монаха. Взглянул на документы допросов. Поинтересовался: - Надеюсь, стража у выхода из каменоломни ещё не снята?
   - Стоит, господин барон. До моего особого указания. Мой визит в замок и исчезновение слуг, может вызвать у баронессы некоторые опасения и...
   - Весьма предусмотрительно. В таком случае из замка ей не выбраться. Я распоряжусь.
   Отдав необходимые указания замковой страже, Франкенштейн откинулся на спинку кресла и с лёгкой улыбкой развёл руками.
   - Итак, отец Милле? Надеюсь, мы придём с вами к полному взаимопониманию.
   Монах взглянул на кусочек серого неба в узком башенном окне. И согласно кивнул.
   - Определённо, господин барон. Но всё же хотелось бы выслушать, что вы думаете об этом деле.
   Бруно Франкенштейн всплеснул руками и невесело усмехнулся.
   - Что она шлюха, мне известно. И не вижу том большой беды. Я не из тех мужей, что узнают о собственных рогах в последнюю очередь. Мне плевать на это. Моя репутация держится не на добром имени, а на вот этом. - Он стремительно вытянул из ножен длинный, узкий стилет и воткнул его в столешницу. - Если вы поспрашиваете городских обывателей о Рыжем Бруно из замка на холме, то вам сообщат, что я - сам дьявол воплоти. Но сообщат это шёпотом, потому что боятся. Вот вам моя репутация - попробуйте, укусите, да зубы берегите.
   Барон помолчал, проверяя, какое впечатление произвели его слова на монаха. Милле сидел, смиренно перебирая чётки, опустив глаза. На взгляд барона не ответил. Бруно зло посопел носом и продолжил.
   - Моя женитьба на Матильде была обусловлена рядом обстоятельств. А проще говоря, тем, что я был практически разорен. Более того - долги. И не малые! И тут люди заинтересованные в том чтобы их деньги всё же вернулись, предложили мне сделку. Я женюсь на родовитой женщине, с приданным, которого хватит не только вернуть долги, но и продолжать жить в своё удовольствие, как я привык. Одно "но" - девушка вынуждена бежать из родных мест, из-за какой-то мрачной истории связанной с ней, чуть ли не ведьма она. Она уже целый год мечется из страны в страну, везде ей "указывают на дверь". Её условие: титул, замок, свобода от брачных условностей - с её стороны: деньги.
   "Согласны ли вы, барон, принять подобное предложение? Не сочтёте ли его оскорбительным"? - Спросили его.
   В ответ Бруно расхохотался.
   "Согласен ли? Да будь она сто раз ведьмой, если она платит звонкой монетой, я сам подарю ей новую метлу. Пускай летает. В этих краях я власть, кто мне скажет слово поперёк?"!
   Так и случилась наша скорая свадьба. И скажу вам по совести, до сего дня, я ни разу не пожалел о нашей сделке. Но.... Но то, что вы мне сейчас рассказали, меняет дело. Тут не вздорные доносы набожных ханжей, купленной индульгенцией не отделаешься. Тут дело земное, грязное, папский чиновник прибыть изволил. Костром и плахой попахивает? А, святой отец?
   Милле, не подымая глаз от мягко пощёлкивающих чёток, едва заметно кивнул.
   - Хм-м... - Бруно шумно выдохнул и обмяк, осел бесформенной тушей. Лицо его налилось багровой краской. - Но, послушайте.... Мало ли, что говорят под пытками эти дикари, её телохранители. Нужны и другие доказательства. Её показания...
   Милле оторвался от своих чёток и взглянул в лицо Франкенштейну.
   - Хорошо, я докажу. Можете в этом не сомневаться. Но ваша жена не какая-нибудь крестьянка, скандал подобного уровня требует особого контроля. Свои отчёты о выводах следствия мне следует отослать не только ко двору его величества, но и в Ватикан. Обвинения в адрес вашей жены очень серьёзны: блуд, душегубство с целью присвоения чужой собственности, и даже кровопитие. Светская власть будет беспощадна, а церковь признает Матильду ведьмой. Боюсь, что в таком случае, вы сами, барон, лишитесь не только всех своих прав и состояния, но и самой жизни. Показания вашей жены - приговор не только ей, но и вам.
   Бруно встрепенулся, с надеждой и пониманием взглянул на священника.
   - До этого не дойдёт. Я собственной рукой навсегда заткну рот мерзавке. Клянусь!
   Милле кивнул.
   - Но лучше, если будет выглядеть так, что баронессу убили её же слуги. - Святой отец сунул руку под сутану и, достав какой-то предмет, завёрнутый в тряпицу, положил его на стол. - Это нож одного из горцев госпожи баронессы. Если я его по рассеянности тут забуду.... Возможно, именно им она и будет заколота, и окровавленный клинок найдут подле её трупа. Это будет прямое указание на истинного убийцу. Вы меня понимаете?
   - Ещё бы мне не понять, чёрт побери! О, прошу прощения! Тогда, возможно, я могу надеяться, что в ваших отчётах про меня будет сказано не как про пособника ведьмы, а как про слепую жертву обстоятельств?
   - Такой вариант вполне возможен, однако...
   - Можете не продолжать, святой отец! Щедрые подношения будут отправлены ко двору и лично Папе. А особо ваше участие к моим бедам я ценю столь высоко, что уверен, вы не будете разочарованы.
   - Всякий благой труд достоин вознаграждения. - Смиренно произнёс монах и поднялся. - Что ж, в таком случае, мне пора. Когда прискорбное известие о смерти баронессы Франкенштейн дойдет до города, я немедленно прибуду сюда, дабы засвидетельствовать смерть несчастной и прочесть над её телом молитву.
   Развязка этого мрачного дела была стремительной. Матильду фон Франкенштейн нашли мёртвой с ножом в сердце (разумеется, тем самым, что оставил барону отец Милле). Истерзанных пытками горцев, предусмотрительно вырвав им языки, предали публичной казни на городской площади. Собравшихся поглазеть на расправу людей, оповестили, что сии злодеи, обманув доверие барона и его благочестивой супруги, в тайне творили чёрные дела. Грабили, убивали, творили бесовские обряды, на которых пили кровь своих жертв. Когда же баронесса, волею случая, узнала о творимых злодеяниях и, в праведном гневе, возжелала покарать нечестивцев, они убили и её. Но это было их последнее преступление! Кара божья неизбежна!
   Эту версию и занёс в свои отчёты иезуит отец Милле.
   Рыжий Бруно сдержал своё слово: его благодарные подношения двору и церкви были весьма щедры. О чём было особо оповещено население Гольдштата. А вот о более чем щедром подношении скромному слуге божьему и барон, и монах, благоразумно умолчали. На прощание иезуит передал барону депешу, с изрядным опозданием отправленную из Трансильвании, по личному запросу отца Милле. В полученной бумаге сообщалось, что графиня Монти страдала наследственным пороком, передававшимся в её семье из рода в род, а именно - кровопитием. Преступления, совершённые Матильдой под влиянием этой дьявольской страсти, вызвали серьёзные волнения среди местного население и стали предметом всеобщей огласки, что и заставило её бежать из родных мест.
   Эту бумагу, Отто, вы и сейчас можете посмотреть в нашем семейном архиве.
   Ну что ещё добавить к этому рассказу? Баронессу, со всеми причитающимися почестями, предали погребению в фамильном склепе Франкенштейнов. Рыжий Бруно недолго скорбел о Матильде. Не прошло и полугода, как он опять женился, на одной из своих любовниц. Молодая жена была под стать мужу - так же как и её супруг любила охоту и бурные пирушки. Жили они душа в душу, родили трёх сыновей, дав продолжение славному роду Франкенштейнов.
   А красную комнату, некогда бывшую спальней Матильды, сделали гостевой, пугая впечатлительных постояльцев рассказами о, якобы появляющемся там, приведении злосчастной графини Монти.
  
   Шумно выдохнув, Вольф откинулся на спинку кресла, отпил вина и с озорными искрами в глазах уставился на меня, проверяя какое впечатление произвёл его рассказ.
   - Как вам понравилась история, господин Штамп?
   - Весьма любопытно. - Невозмутимо кивнул я. - Знаете, ещё в детстве я слышал страшные сказки о кровавой графине. Кое-что в них довольно точно совпадает с вашим рассказом. Но я никогда не предполагал, что у этих легенд действительная историческая основа. Весьма вам благодарен, барон, за интереснейшую информацию. Я с удовольствием записал бы её, разумеется, если вы не возражаете?
   - Валяйте! В наш циничный век, подобные семейные тайны не только не вредят репутации, а скорее укрепляют её. "Вольф Франкенштейн? Этот тот самый, чей предок был женат на вампире"? - Вольф расхохотался. - Вот, что будут говорить обо мне люди.
   Я не склонен был разделить его веселье.
   - Хорошо если только эту историю из далёкого прошлого будут связывать с вашей фамилией, у меня есть нехорошее предчувствие, что у людей вскоре могут появиться более свежие аллюзии.
   Лицо Вольфа гневно дёрнулось.
   - Что вы, чёрт возьми, себе позволяете?
   Он взял себя в руки и уже более миролюбиво добавил: - Умеете вы, Штамп, испортить настроение.
   - Прощу прощенья, барон. Я всего лишь поделился своей тревогой, которая неотступно гложет меня последние дни.
   - Всё будет хорошо. - Он с улыбкой взглянул на сыто дремлющего в кресле Игоря. - Эй, технический консультант, не пора ли нам за работу? Что-то мы засиделись за завтраком.
   Горбун с готовностью поднялся.
   - Так оно ясно, чего сказки-то рассказывать? Делом надо заниматься.
   - Тебе что же, могильщик, вовсе не интересен был мой рассказ.
   - А чего интересного, прошу прощения, господин барон? Бабы есть бабы. Им кровь пить, что нам воду. Обычное дело.
   Барон со страдальческим видом оборотился ко мне: - Что-то сегодня утром все склонны мне хамить?
   - В моём случае - виноваты нервы, в его - невежество. Прошу нас извинить, барон. Благодарю за увлекательный рассказ, а теперь разрешите мне удалится. Дела, дела... - Вымолвил я, и, не дожидаясь ответа, с поклоном вышел вон.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Глава четвёртая
  
   Я работал в библиотеке, когда около полудня туда заглянул Вольф.
   - Прошу прощения. Я только хотел узнать, когда вы закончите расшифровку текста?
   - Практически уже закончил. Осталось немногое переписать набело, и подобрать на полках кое-какую справочную литературу, на которую есть ссылки в записях вашего отца.
   - Вот и отлично. Сегодня вечером приедет Крог, я хочу, что бы к этому времени всё было готово.
   Лицо Вольфа прояснилось, рассеянно пройдясь по библиотеке, он остановился перед камином, над которым весел портрет его отца. Я видел, как он пристально всматриваясь в черты лица человека с холста.
   Словно почувствовав, что я за ним наблюдаю, Вольф встряхнулся и, не отрывая взгляд от портрета, задумчиво сказал: - Вы знаете, Штамп, я его почти не помню. Так, смутный образ.
   - Вы были ещё слишком малы, когда вам с матушкой пришлось уехать. - Сочувственно кивнул я.
   - Да, это так. Мне хотелось бы лучше узнать, что он был за человек. Мама рассказывала, но.... А вы, Отто, были с ним знакомы?
   - Нет, господин барон. Я не имел чести входить в круг его знакомых. Вы должны понимать...
   - Ах да, кастовые предрассудки Старого Света. - Он иронически усмехнулся.
   - Вам кажется это забавным? Тем не менее, именно на традиционных устоях зиждется порядок цивилизованной Европы. Это каркас цивилизации.
   - Ах, милый Штамп, скоро всё это полетит к чёрту. Вот увидите. И вперёд вырвутся государства и нации, которым абсолютно наплевать на сословные ступени. Это будут цивилизации нового порядка. Изжившие себя династические устои рухнут. Миром будут править люди, пришедшие к власти не по законам крови, а по праву силы. Финансовая гегемония и военная мощь - вот два столпа, на которых будет покоиться новая сверхдержава. Россия и Германия вот-вот вцепятся друг другу в глотки, а когда эти монстры переломают друг другу хребет, настанет эра Нового света. В штатах нет аристократии, и не надо! Там всё решают деньги, вернее их количество. Американский высший свет представляют семейства, чьи кошельки вызывают зависть, а родословная - презрение. В их жилах течёт кровь ростовщиков, мошенников и разбойников с большой дороги. Это люди дела - циничные, сильные, нахрапистые - за ними будущее.
   - Молодая страна. - Кивнул я, несколько придавленный риторическим пафосом Вольфа. - Её история ещё не обросла легендами и мистификациями. Это впереди. Но европейской знати, особенно представителям королевских домов тоже было и есть, что скрывать. Путь к власти везде одинаков. Это кровавый путь. Поостерегитесь, барон, прежде чем решитесь на него ступить.
   Вольф резко вскинул голову и тяжело уставился на меня.
   - Пусть так. Кровавый или нет, но это путь тех, кто вершит историю. И я хочу быть среди них.
   Я развёл руками и вернулся к своим бумагам, тем самым давая понять, что считаю дальнейшую дискуссию на эту тему бессмысленной.
   - Всё-всё, ухожу, не буду вам мешать. Да и мне пора. Сегодня приступим к работе, я пришлю за вами. Ваша помощь может потребоваться. Неизвестно как пойдёт эксперимент, нужен свой человек на подхвате. Всё, до вечера, господин Штамп.
   Я вновь остался один. "Свой человек"? С каких пор я стал своим? Вот порву сейчас последнюю из оставшихся у меня тетрадей на мелкие кусочки. И мою расшифровку порву. И сожгу в камине. Что тогда делать будете, господа экспериментаторы?".
   Я живо представил себе, как стою, гордо сложив на груди руки, и говоря: "Не могу смириться с вашими чудовищными планами, господа. Я тот, кто вас остановит. Монстр не будет создан! А теперь делайте со мной что хотите".
   Прокрутив в мозгу эту героическую картину, растрогался и смахнул с глаз набежавшую слезу. Однако, мне тут же подумалось, что последняя из воображаемых фраз несколько мрачновата. "Делайте со мной что хотите". А что они могут захотеть со мной сделать, если я уничтожу последнюю часть записей? Да что угодно. Например, отправить в тот же камин вслед за бумагами. Моё резвое воображение тут же угодливо подключилось - вот, Крог с дьявольской усмешкой на тонких губах, снимает телефонную трубку: "Аллё, мадмуазель Штамп? Должен сообщить вам грустное известие. Ваш папа плохо себя вел, и мы растопили им камин. Ха-ха-ха!".
   Хохот инспектора натурально прозвучал у меня в ушах, как и надломленный крик моей бедной девочки, рухнувшей без памяти с телефонной трубкой в руке. Брр, - меня передёрнуло от холодной волны, пробежавшей по спине. Ужас, какой. Нет, герой и идиот - не одно и то же. Тут надо действовать по-другому. "Я что-нибудь придумаю. Обязательно придумаю". - Твёрдо пообещал сам себе и, вздохнув, вернулся к своей писанине.
   Крог появился в девятом часу вечера, когда я всё ещё сидел в библиотеке, не зажигая света и бессмысленно пялясь в темнеющие окна. Моя часть работы была завершена, но я не знал куда деваться. Видеть никого мне не хотелось, от чувства тревоги по телу растекалась противная слабость. И тут, послышался лязг ворот, шум автомобильного мотора во дворе, затем громко хлопнула дверь, и в коридоре раздались шаги. С кряхтеньем выбравшись из кресла, я приблизился к двери и, осторожно приоткрыв ее, выглянул в щелку.
   По тускло освещённому коридору, в развевающемся чёрном плаще, широко шагал старший инспектор Крог. А за ним двое полицейских волокли какую-то тощую, извивающуюся фигуру. Кто это такой я поначалу не разобрал. Человек, яростно упираясь и гримасничая, то и дело выкрикивал тонких надтреснутым голосом: - Нет! Вы не смеете! Отпустите немедленно, куда вы меня тащите? Я буду жаловаться бургомистру!
   Конвоиры, не обращая внимания на вопли, подгоняли его тычками и затрещинами. Вдруг этот несчастный, как-то особенно ловко извернувшись, хищно куснул одного из полицейских в плечо, а затем, запрокинув голову, обнажив тонкую кадыкастую шею, издал такой нечеловеческий вой, что у меня ноги подкосились. И тут я узнал его. Это был Ене Вальдман. Ну, конечно! Можно было бы и сразу догадаться. Куда же без него? Вальдман вместе с генри Франкенштейном принимал участие в создании первого чудовища. Теперь, похоже, пришла пора вспомнить былые навыки, поделиться опытом.
   Укушенный полицейский двинул Ене под дых. Буян скрючился, обмяк, вой захлебнулся. Крог, с брезгливым видом обернулся, прикрикнув на своих подчинённых, те наддали ходу, и шумная процессия скрылась за углом, мелькнув напоследок волочащимися по полу ногами Ене Вальдмана в старых ржавого цвета ботинках.
   К стыду своему должен признаться, что увиденная сцена, вызвала у меня не сострадание, а низкое чувство злорадства. "Что, старый хрен, и до тебя добрались? Так тебе и надо".
   Вернувшись в кресло, я стал дожидаться, когда придёт моя очередь. Минуты тянулись за минутами, сизая мгла за окном сменилась плотной чёрнотой. Мерно тикающие напольные часы вгоняли в сонную одурь.... Тик-так, тише, тише, так, так...
   - Кай Шамт, на выход!
   Верно, я задремал, так как от оклика старой карги, буквально выпрыгнул из кресла с бешено колотящимся сердцем.
   - Иди, зовут. - Мерзкая служанка Герда стояла в дверях, сверля меня злобным взглядом.
   - Господи! - Выдохнул я, держась за сердце. - Нельзя же так орать. Почему не доложить нормально? Кто зовёт, куда?
   - Оспода. В ларабаторию.
   - В лабораторию?
   - В неё. Сказали проводить с бумагами. У тебя бумага есть? Бери, пошли. Да поживее, некогда мне с тобой возится, Шамт.
   Растерев ладонями лицо, и пригладив волосы, я взял со стола портфель с документами и ворчливо заметил: - Герда, я уже просил не тыкать мне и не коверкать моё имя.
   Старуха зашипела, оскалив редкие жёлтые зубы, и прокаркала: - За имя своё собачье родителям спасибо скажи. А тыкнуть я тебя всегда успею. Жду не дождусь. Колышек-то вот он. - Она сунула руку под фартук и вытащила, продемонстрировав мне, небольшой, остро заточенный осиновый кол. - Видал? Смотри у меня, упырь, я тебя как муху на булавку насажу, и лапки поотрываю. Понял? Теперь пошли.
   Я давно заметил, что мало-мальски культурные люди, относятся ко мне с уважением. А вот, так называемые представители народа, безошибочным чутьём определяют во мне человека мягкого, беззащитного перед прямым, напористым хамством.
   Поэтому я не стал более припираться с сумасшедшей старухой. Буду выше этого.
   Покинув библиотеку, мы проследовали в западное крыло замка, не встретив по пути ни единого человека. У массивной дубовой лестницы, ведущей в верхние этажи, Герда остановилась.
   - Ну, и чего ты встала? Куда нам теперь?
   - Мне на кухню - чай пить. А тебе, - Герда кивнула на неприметную дверь под лестницей, - в преисподнюю. Все нечестивцы уже там, собрались, тебя дожидаются. Иди, упырь, погрейся в адском пламени. Тьфу, на тебя!
   И натурально плюнув мне на ботинок, старая дура ушла с высоко поднятой головой.
  
  
  
  Глава пятая
  
  
  
   Отворив тяжёлую створку, я стал спускаться по узкой крутой лестнице освещённой парой тусклых керосиновых ламп. Влажные ступени масляно отсвечивали под ногами, тяжёлый воздух пах плесенью. Одолев пару пролётов, уткнулся в следующую дверь, и решительно распахнул её.
   Яркий белый свет ударил в глаза, я невольно зажмурился, вскинув ладонь к лицу.
   - А вот и господин Штамп! - Послышался сипловатый басок Крога. - А мы вас уже заждались. Что вы там гримасничаете? Идите сюда.
   Опустив руку, я осмотрелся. Увидел обширное помещение с высоким сводчатым потолком и мощными стенами, сложенными из внушительных гранитных блоков. Холодный свет десятка сильных ламп играл на металлических деталях диковинных механизмов. Вся эта машинерия, в свою очередь, сгруппировалась вокруг длинного стола, затянутого медицинской клеёнкой. По полу , сходясь и расходясь, карабкаясь по стенам и приборам, вьются разноцветные провода, и толстенные чёрные кабели.
   Признаюсь, я был впечатлён, и в тоже время подавлен открывшимся мне зрелищем.
   Откуда-то сверху раздался насмешливый голос Вольфа: - Отто, дружище, вы сейчас напоминаете мне жену Лота, превратившуюся в соляной столб. Отомрите. Справа от вас металлическая лестница, подымайтесь, хочу взглянуть на последние расшифровки.
   Я запрокинул голову.
   На высоте примерно трёх ярдов, тянулись металлические мостки, сходящиеся у подвесной платформы. Вся эта громоздкая конструкция была подвешена и растянута на цепях и стальных тросах. Н а платформе, за полукруглой матовой панелью, удобно расположились на вертящихся стульчиках барон Франкенштейн и Йозеф Крог. За их спинами весело скалился Игорь, маша мне рукой.
   Цепляясь за трубчатые поручни, я осторожно поднялся по висящей на тросах под наклоном градусов сорок пять шаткой лестнице. И ступил на платформу.
   - Давайте.- Оглянувшись через плечо, Вольф взял у меня портфель открыл его и, достав документы, тут же углубился в чтение.
   А я, кивком поздоровавшись с инспектором, и проигнорировав Игоря, с интересом принялся разглядывать подмигивающую разноцветными лампочками, утыканную тумблерами и кнопками, электрическую панель управления. Чёрт возьми, похоже, они не только восстановили оставшееся от Генри Франкенштейна оборудование, но и усовершенствовали его, с учётом самых передовых научных достижений последних двадцати лет.
   Наконец, Вольф с довольным видом подмигнул мне, отложил бумаги, поднялся и, перегнувшись через ограждение платформы, крикнул вниз: - Ене, у вас отличная память! Всё, как вы и говорили. Ошиблись разве что в паре деталей. Пожалуй, можно начинать. Мы спускаемся.
   Грохоча каблуками по ступеням, мы гуськом, один за другим, сошли с платформы. Миновав ряды басовито гудящих металлических шкафов, прошли за неприметную полотняную ширму в глубине зала. Там нас поджидал Ене Вальдман.
   Доктор уже не напоминал того жалкого субъекта, которого я видел в коридоре всего несколько часов назад. Его тощая фигура распрямилась, сутулые плечи расправились, орлиный нос задран, морщинистая физиономия светится самодовольством.
   - Господа! Прошу взглянуть. - Посторонившись, Ене указал на большой оцинкованный ящик с откинутой крышкой. - Разморозка прошла успешно. Можете удостовериться. Взгляните сами.
   Держась за спинами Франкенштейна и Крога, я сделал пару шагов вперёд и, привстав на цыпочки, осторожно заглянул в ящик.
   В ящике лежал обнажённый труп. В груди, у него зияла большая колотая рана, а лицо, почти полностью, покрывала багровая корка.
   От увиденного, меня качнуло, горло перехватил удушливый спазм, а в глазах полыхнуло красное зарево. Я невольно попятился назад, инстинктивно ища, за что ухватится, дабы не упасть. Широко, по-рыбьи, разевая рот, осмотрелся. Увидел Игоря, со скрещенными на груди руками, молча наблюдавшего за нами со стороны. Протянулся к нему.... Но тут пол, взлетел из-под ног и, описав стремительную дугу, обрушился мне на голову. Я погрузился в милосердную тишину и покой.
   Резкий запах нашатыря вернул меня в сознание. Открыв глаза, увидел Вальдмана, водившего у меня под носом ваткой. Рядом, склонившись надо мной, стояли Вольф и инспектор Крог.
   - Кажется, очухался. - Констатировал инспектор. Обернувшись, погрозил кулаком. - Ну, ладно, мы спиной к нему стояли. А ты что же, злодей, видел, что человеку плохо и не мог его поддержать?
   - Так чего я? - Прогнусавил в ответ, невидимый мне Игорь. - Смотрю - пятится, вроде разбег делает.... Куда это, думаю, господин библиотекарь собрался? А он ко мне поворачивается, глаза дикие, ртом вот так - гав-гав - делает, и на меня прёт. Никак опять мне в морду вцепиться желает? Испугался, понятно. А он вместо меня вот эту полочку обрушил, и брык - со всей дури лбом об пол. Силён старик, моя ему уважуха.
   Инспектор раздражённо чертыхнулся и кивнул Вольфу: - Пожалуйста, барон, помогите мне его поднять и усадить куда-нибудь.
   Меня подхватили, поставили на ноги, и повели. Передо мной, пятясь задом, угодливо вертелся Вальдман, тыча в лицо пузырёк с нашатырём. Я, как мог уворачивался.
   Усадили возле маленького столика, уставленного грязными тарелками и бутылками с пивом, поднесли рюмку коньяка. Вальдман тут же ляпнул со стола недоеденный бутерброд и, обдав старшего инспектора фонтаном брызг изо рта, рявкнул: - Итак, мы немного отвлеклись. Продолжим?
   Крог, сдёрнув с головы Ене, плюшевый берет, брезгливо обмахнул им мундир, швырнул головной убор на пол и, отойдя, кивнул: - Продолжайте, светило, мы само внимание.
   Нимало не смутившись, доктор Вальдман подхватил с пола беретку, и вновь нацепил на голову.
   - Мне нужно посмотреть бумаги Генри Франкенштейна. Потом я подготовлю тело к опытам.
   - Бумаги получите немедленно. - Кивнул Крог. - А сколько времени вы намерены провозиться с трупом?
   - Около суток.
   - Почему так долго? - Вспылил инспектор. - Вы что собираетесь с ним делать, к столу подавать? А быстрее нельзя?
   Вальдман выпятил губу, его невозмутимость и покладистость мгновенно улетучились. Скроив презрительную мину, он стремительно подался вперёд, и едва не ткнув своим горбатым клювом инспектору в глаз, и прошипел: - Я вам не шарлатан какой-нибудь, а учёный. Я за свои принципы пострадал, и не вам мне указывать, что да как. Сделать человека трупом - секундное дело, не так ли, господин полицейский? А вот обратный процесс гораздо более продолжителен. Как скажу, так и будет. Понятно? Не слышу ответа!
   - Хм... - Крог, обескураженный таким неожиданным напором, ткнул растопыренную пятерню взбесившемуся лекарю в грудь, и осторожно отстранил от себя. - Ладно, ладно, старина. Чего уж вы так раскипятились? Я просто задал вопрос...
   ... А вам, вам понятно?! - Продолжал орать Вальдман, тыча во всех поочерёдно пальцем. - Вам понятно? Всякое полицейское мурло будет мне указывать.... Кому ещё не понятно? Подходи по одному!
   Игорь, - бочком - бочком, - как краб, проковылял к столу, взял с него пустую пивную бутылку, и примерился шарахнуть разошедшегося доктора по голове: - А вот, я его сейчас успокою.
   Крог вовремя заметил эти опасные манипуляции.
   - Отставить! - Громовым голосом скомандовал он. Эта команда адресованная Игорю, неожиданно подействовала и на Ене. Вальдман, вдруг, замер, поник, на лице появилось растерянное выражение.
   - Простите. - Запинаясь, прошептал он. - Я, кажется, немного вспылил. Простите.
   Инспектор похлопал его по плечу.
   - Ничего, старина, нервы. С кем ни бывает? И всё же можно узнать поподробнее, что вы собираетесь делать.
   - Да-да, конечно. - Доктор потёр лоб. - Мне надо свериться с бумагами.... Прежде, конечно, заштопать там кое-что. Откачать оставшуюся в венах кровь и заменить её специально подготовленным раствором, по методу Генри Франкенштейна. Сделать некоторые инъекции - сложные формулы, но я справлюсь.... Вживить электроды.... Вам это всё интересно, инспектор?
   - Познавательно. Когда думаете начать?
   - Немедленно. За вскрытием наблюдать будете?
   Крог кивнул.
   Я, почувствовав новый прилив дурноты, поднялся и заковылял к выходу. Вольф заботливо ухватил меня под руку: - Я провожу вас, Отто. Должен признать, это зрелище не для меня тоже.
  
  
  
  Глава шестая
  
   Я в своей комнате, лежу одетым на кровати. В камине уютно потрескивает огонь, алые блики скользят по потолку. В кресле, закинув ногу на ногу, удобно устроился Вольф. Потягивая из рюмки коньяк, попыхивая сигаретой, он участливо интересуется: - Ну, как, вам уже лучше?
   - Да, спасибо. - Опускаю ноги с кровати, сажусь. Приглаживаю волосы. - Пожалуй, я тоже не откажусь от рюмочки...
   Выпив подряд две рюмки, закуриваю предложенную Вольфом сигарету, и тут в дверь без стука открывается, входит Крог. Окинув нас быстрым взглядом, весело подмигивает.
   - Иду проведать больного, а тут, оказывается, выпивают. Присоединюсь, с вашего разрешения?
   Никакого разрешения я ему не давал, но для инспектора, похоже, это была лишь фигура речи. Не дожидаясь ответа, он плюхнулся на старую козетку, шумно выдохнув, расстегнул китель, достал свой портсигар.
   - Устал. Устал, господа. Этот старый клоун Ене, с таким азартом принялся кромсать мертвечину, что даже мне стало не по себе. Пойду, думаю, развеюсь немного. Выпью, да и завалюсь на боковую.
   - Нам всем надо отдохнуть. - Согласился Вольф. - Завтра у нас трудный день. Великий день! Если всё пойдёт нормально, мы сделаем то, что навсегда изменит этот мир. То, о чём мечтал мой отец.
   - Думаете, получится?
   - Не сомневаюсь. Сомнения, инспектор, удел слабых.
   - Да? Интересно. А что думает господин Штамп? Аллё, Отто, отзовитесь.
   Я вздрогнул, тупо уставившись на инспектора. Вся эта самодовольная болтовня шла мимо меня. Видение ужасного мертвеца в ящике, всё еще стояло перед глазами. Словно очнувшись от дурного сна, я поглядел на инспектора, на Вольфа, потом снова на инспектора.... Один вопрос сейчас занимал меня, и я его задал.
   - Кто этот несчастный?
   Крог удивился: - Это? - И оглянувшись, пожал плечами. - Это барон Франкенштейн. Вы что, не узнаёте его старина?
   - Нет. Чей труп лежит там, в лаборатории?
   - Ах, вот вы о ком. - Успокоился Крог. - А я уж решил, что вы того... - Он выразительно щёлкнул пальцами у виска. - Так это Гедеон. Балаганный борец. И отличный, надо сказать, борец. Был. Я и сам не раз ходил на его выступления. Цирковой псевдоним Голем. Он вы ходил на арену в кожаной маске имитирующей глиняную рожу. Да вы, верно, и сами его знаете? Нет? Ах, да, вы же спец по английскому боксу, с нашим горбуном спарингуете.
   - Перестаньте зубоскалить, Йозеф. - Вяло огрызнулся я. - Лучше скажите, что с ним случилось. Его убили?
   - Ну, это, по-моему, очевидно. Даже не специалисту.
   - Как это произошло?
   - Глупая история. Зарезали во сне. Один на один с ним вряд ли кто мог бы справиться. А тут какой-то ушлый злодей опоил беднягу, и ткнул ножичком в сердце. Прямо в собственной кровати закололи беднягу. Очень нелюдимый был тип - наш Гедеон - Голем, ан нашёлся кто-то, кому он доверял, в дом свой допускал.... И как видим, зря. Эх, люди, люди.
   - А что у него с лицом? Эта багровая корка....
   - Врождённое уродство, родимое пятно. Вы правы, называя его несчастным человеком. Это врождённое клеймо исковеркало ему жизнь. Он вырос в приюте. Кто его родители неизвестно. Вероятно испугавшись его уродства, они подкинули младенца к приютским дверям. Бедный подкидыш рос изгоем, подвергаясь непрестанным насмешкам и издевательствам своих товарищей. От взрослых идиотов ему тоже доставалось. Одиночество и озлобленность сформировали его характер. Постепенно он учился быть злым. От природы физически сильный, Гедеон развивал свои способности в непрестанных яростных драках. Проявляя безжалостную жестокость, он наказывал всех своих былых обидчиков. Его стали боятся. И ненавидеть.
   Покинув приют в должный срок, он не умел ничего, кроме как драться и делать людям больно. Помыкавшись несколько лет в среде городских человеческих отбросов, Гедеон случайно был замечен цирковым импресарио. Став борцом, он обрёл свою профессию. Этот костолом стал настоящей находкой для любителей острых зрелищ. Все знали - если Голем на арене, скучать не придется. Но единственными чувствами, которые он вызывал у людей, по-прежнему были только страх и отвращение.
   Одинокий и нелюдимый, он жил в заброшенной лачуге, на склоне горы, там, где некогда было старое кладбище, уничтоженное оползнем. В городе появлялся только на свои выступления, да иногда заходил в кабачок, пропустить стаканчик вересковой водки. На людях он появлялся, кутая лицо шарфом и надвинув кепку на лоб.
   - Да-да, припоминаю теперь. Мне доводилось встречать его на улице. Я ещё думал: какой странный тип.
   - Ну, вот. А тут такая нелепая история с ним приключилась. Зарезали грозу борцовского ковра в собственной постели. Как свинью закололи. Чик - и всё.
   Эти последние слова инспектора, тон каким они были произнесены, странные искорки, полыхнувшие в этот момент из его серых глаз, вдруг, разом смахнули всю словесную шелуху, обнажив простую и страшную истину: он знает, кто это сделал.
   - Вы знаете, кто это сделал. - Негромок сказал я.
   - Что? - В глазах Крога отражались алые язычки пламени камина.
   - Вы знаете, кто его убил, Крог. - Уже твёрже повторил я. - Знаете. А возможно, сами направили к нему убийцу. Ведь вам, господа экспериментаторы, нужен для проклятых опытов не абы какой труп. А, так сказать, фактурный мертвец - материальное воплощение ужаса. И вот он, пожалуйста, одинокий, нелюдимый урод, которого вряд ли кто хватится, кроме пьяной публики из балагана. Да и те помянут рюмкой, и забудут.
   Неприятно хрустнув пальцами, инспектор смерил меня тяжёлым взглядом.
   - Регулярное чтение книг, господин библиотекарь, развивает в людях нездоровую склонность к глупым фантазиям. Ваше утверждение, а если быть точным - обвинение, необоснованно. Так, знаете, и до оговора не далеко. Представьте доказательства. Или я требую извинений.
   Он открыто давил на меня, давая почувствовать уязвимость моей позиции. Но я уже закусил удила, и не собирался отступать. Постепенно копившаяся во мне неприязнь к этому человеку, прорвалась наружу.
   - Извинений не будет. И доказательств тоже. Ничего этого не требуется - вы сами поставили себя вне закона и морали, Йозеф. Не вам ссылаться на презумпцию невиновности, не мне оправдываться перед вами. Я знаю, что прав, и говорю это прямо, вам в лицо. Вы - бесчестный человек, Крог.
   После этих страшных слов, произнесённых мною, я ожидал от старшего инспектора, какой угодно реакции - пощёчины, грязной ругани, вызова на дуэль, наконец. Ничего из этого не случилось. А произошло вот что: инспектор, вытянул губы трубочкой, издал неприличный пукающий звук, поставил бровки домиком и, паясничая, просюсюкал: - Бу-бу-бу.... Какие мы грозные.
   Эта пошлая выходка совершенно выбила меня из примеренного героического образа. Я растерянно заморгал. Франкенштейн закашлялся, поперхнувшись глотком вина.
   Крог скосил на него глаза: - А? Что такое? Вы что-то сказали, барон? Вы тоже считаете меня преступником и негодяем?
   Промокнув губы уголком салфетки, Вольф брезгливо отбросил её, и поднялся: - Я ничего не считаю. Весьма занимательна дискуссия, но, к сожалению, вынужден покинуть вас. Устал, глаза слипаются. А завтра нужно быть в форме.
   Уже в дверях, барон обернулся: - Прошу помнить, господа: мы заняты общим делом. - И обведя нас внимательным взглядом, кивнул. - Доброй ночи, инспектор. Доброй ночи, Штамп.... Да, господин библиотекарь, когда пойдёте спать, обязательно возьмите с собой свечу. Здесь такие крутые лестницы.... Мне не хотелось, что бы с вами что-то случилось. Надеюсь, инспектор, вы проводите нашего добрейшего Отто до его комнаты?
   - Всенепременно! - Всплеснув руками, осклабился Крог. - Всенепременно. Доброй ночи!
   Вольф вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
   Хищно улыбаясь, Крог перевёл взгляд на меня и шумно потёр ладони.
   - А у нас с вами сна ни в одном глазу? Так, может, ещё по бокалу вина и продолжим нашу увлекательную беседу?
   Откладывать разговор не имело смысла. Завтра многое решится, надо расставить точки над I.
   - Продолжим. - Обречённо кивнул я. - Наливайте.
  
  
  
  Глава седьмая
  
   - Устаю я от ваших рефлексий, господа. - Хмуро пробормотал Крог. - Один, понимаете, мафиози голубых кровей - губки кривит, второй - грызун библиотечный - и вовсе в обличители подался. А я - сатрап и мерзавец, либеральничаю, беседы веду. А нет, чтобы в карцер вас, в подземелье, да под дых сапогом.... Ну-ну, полно лицом каменеть, шучу я. Пустое это. Я ведь всё про вас понимаю, Отто. Вы относитесь к категории людей, живущих как бы в двух мирах: мнимом - созданном вашими иллюзорными фантазиями, и реальном - полном несовершенства и низких инстинктов. Диссонанс между ними непреодолим. Вы мучаетесь этой несовместностью, и мучаете других, всеми доступными способами. Вы, и подобные вам слюнтяи и неврастеники, возводя в культ свои душевные метания, постоянно требуют изменить мир к лучшему. Но сами при этом не желают мараться. Такие как вы люди, как правило, несут в себе некое творческое начало, довлеющее над их мыслями и поступками, формирующее их мировоззрение. Пустопорожнее критиканство - не как позиция, а как единственно возможный образ жизни. Ведь не дети малые, понимаете - бодаться с властью себе дороже, но... ничего с собой поделать не можете. На костёр из вздорного характера взойти готовы. Терновый венец примеряете, господа пустопорожние мыслители! Получив розги вместо виселицы - оскорбляетесь. А нет что бы поблагодарить. Куда там! Мы ведь в мученики метим. Потому с вами только так и надо - не пышных судилищ, а привязать к обоссаной скамье и всыпать ремня, а потом пинка - иди вон! Вот чего вы боитесь - не мученичества, а пошлой пощёчины от жандарма. К тому же ваши фантазии, господа утописты, не так уж и безобидны. Вы, как жучки древоточцы, сверлите и точите окружающее мироустройство, превращая в труху, то, что не вами создано.
   К концу своей речи, Крог уже не сидел, вальяжно раскинувшись в кресле, а стоял, нависнув надо мной, крепко сжимая кулаки. Я думал, он меня ударит. Но он не ударил. Шумно дыша, Йозеф резко повернулся, прошёл к окну и, распахнув его, уселся на подоконник, подставив лицо ночному ветру.
   Возможно, сейчас мне было лучше помолчать, однако пасовать перед этим зарвавшимся самодуром я не собирался. И выждав короткую паузу, спокойно сказал: - Но, вы-то, инспектор надо полагать, человек абсолютно нормальный. Так сказать цельная натура. Вы видите жизнь именно такой, какова она есть, и не испытываете никаких рефлексий по поводу несовершенства мира?
   Крог уже заметно успокоился. Бросив на меня насмешливый взгляд, он спрыгнул с подоконника и, попутно наполнив наши рюмки, вернулся в кресло.
   - Ваше здоровье, Отто. Я вижу вы в отличной форме - сарказм, ироничный вызов. Так-так.... Знаете, что мне нравится в вас, Штамп? Вы не умеете притворяться, всегда оставаясь самим собой. Не самое подходящее для спокойной жизни качество. Что по мне, так честными бывают люди либо глупые, либо трусливые. Я не трус и не глупец, притворство - моя сильная сторона. Я очень долго притворялся послушным недалёким служакой. Очень долго.... Пора открыть карты и взять от жизни своё. И, будьте уверены, я это сделаю. Никто меня не остановит. Но, то, как вы хорохоритесь, отстаивая свою наивную позицию, мне по душе. Есть в этом что-то такое, - Йозеф пошевелил пальцами в воздухе, - что-то такое... девственно пасторальное. Отчего хочется умилиться, уронив скупую слезу, а потом взять и надругаться. Опа! Пардон, не поймите меня слишком буквально. - Крог залился весёлым смехом.
   - Ну, раз уж вам так по душе моя прямолинейность, то, может быть, сочтёте возможным ответить на некоторые глупые вопросы, не дающие мне покоя?
   Крог расслабленно пожал плечами: - А почему бы и нет? Спрашивайте.
   - Кто вы, инспектор Крог?
   - Я - человек, знающий себе цену. И умеющий ждать.
   - Ждать? Чего? Чего ждали вы целых двадцать лет? Если вас так интересовали бумаги Генри Франкенштейна, почему вы не овладели ими раньше? У вас была такая возможность.
   - Да? И чтобы я стал с ними делать? Продать? Кому, как? Кто смог бы достойно оценить эти документы? Да никто! Представьте себе: в одной из европейских столиц, к серьёзным людям является некий провинциальный полицейский, с парой потрёпанных тетрадей в казённом портфеле. "Минуту внимания, господа! Хочу предложить вам величайшее научное открытие всех времён и народов. Я - новый мессия, могу оживлять покойников. Интересуетесь, как? А вот этого я вам пока объяснить не сумею. Дело в том, что я этого и сам не знаю. Слыхали что-нибудь о бароне Франкенштейне и его чудовище? Ах, что-то такое смутно? Так вот, он такую штуку выкидывал - оживлял. Сам тому свидетель. Мы его ожившего урода, потом всем городом угомонить не могли. И вот, значит, в этих тетрадках, подробный отчёт о его сенсационных опытах, ниспровергающих все законы бытия. На первый взгляд там какая-то тарабарщина понаписана, но это только на первый взгляд. На самом деле это шифр! Как его расколоть, я тоже без понятия, это уж ваша забота. Полный эксклюзив, господа! Желаете ознакомиться? Тогда, для начала, будьте готовы серьёзно раскошелиться, и перевести на указанный мною счёт в швейцарском банке очень, очень кругленькую сумму. А? Выстраивайтесь в очередь!".
   Весь этот воображаемый монолог Йозеф сопровождал такими забавными гримасами и ужимками циркового клоуна, что я не смог сдержать улыбки.
   - Смешно? - Перестав кривляться, проворчал инспектор. - Но я рассчитываю на гораздо большее, нежели роль клоуна, или городского сумасшедшего. Поэтому, для меня было очевидно - завладев бумагами, я не смогу ими воспользоваться. Надо расшифровать записи, привлечь людей способных в них разобраться, а так же восстановить лабораторное оборудование. Всё это было возможно, только имея свободный доступ в замок. А как это сделать, не привлекая к себе внимание всего Гольдштата? Понятно, что только успешное повторение опытов Франкенштейна, и только реальный результат дают возможность серьёзных переговоров с сильными мира сего. Это же очевидно!
   - Очевидно, да. - Согласился я. - Но, похоже, это не вся правда? Пошлая продажа чужого изобретения абы кому, ... как-то мелко. Вы что-то не договариваете, инспектор.
   Поскучнев, Крог задумчиво пожевал губами и, вдруг, неожиданно рассмеявшись, увесисто хлопнув меня по плечу.
   - Ей богу, нравитесь вы мне, Штамп! Ещё коньяку?
   Наполнив наши рюмки, Йозеф выпил и принялся расхаживать по комнате, размышляя вслух:
   - Да, мелко.... Вы правы. Мне это тоже не давало покоя. Ведь надо суметь осознать истинный масштаб работы Генри Франкенштейна. Его открытие, это не просто очередной научный феномен. Это... - Подыскивая нужные слова, Крог шагнул к окну и припечатал растопыренную пятерню к тёмному стеклу. - То, что изменит ход самой эволюции, изменит будущее всего человечества. И тот, кто поймёт это прежде других, овладеет миром.
   - Серьёзная заявка на место в новом пантеоне. - Усмехнулся я. - А как вы заставили Вольфа сотрудничать с вами?
   - Заставил?! - Крог отвернулся от окна, лицо его пылало от возбуждения. - Я его элементарно надул! Главное было заманить его в Гольдштат, сладкими посулами. Амбициозный сопляк, заручившись поддержкой своего мафиозного отчима, приехал сюда, чтобы хапнуть открытие отца и устроить на нём пошлый бизнес. Знаете, что он удумал? Ха! - Оживлять за деньги богатеньких усопших! Очень по-американски: "Старушка смерть обломала свою ржавую косу. С помощью доктора Франкенштейна вы можете совершить увлекательное путешествие в потусторонний мир и обратно. Постоянным клиентам скидка!".
   - Да уж! Получается что-то вроде живой воды в разлив. А какое же ещё более заманчивое предложение сделали вы?
   - Долю. Очень хорошие проценты от исключительной, небывалой по масштабу сделки, которую я собираюсь заключить сам!
   - Да? И, может, даже скажете с кем? Что за сверхъестественная сила, с которой вы не считаете зазорным поделиться секретом Франкенштейна? Может сам дьявол?
   - Ну, в каком-то смысле... - Начал, было, он, но тут же осёкся, оборвав себя на полуслове, и хитро взглянув на меня. - Послушайте, Штамп, вы так наивны или так смелы? Многое знаете, а хотите знать всё. На чём основано столь наглое любопытство? Задумали что-то особенное, или вам уже всё равно, что с вами будет?
   - Минуточку! - Вскинулся я. - Что значит: "всё равно, что будет"? Что за низкие намёки? Вы мне угрожаете?
   В ответ Крог рассмеялся. Он хохотал, всхлипывая и хлопая себя по ляжкам. Я терпеливо ждал, когда у инспектора пройдёт неожиданный приступ веселья. Наконец, он угомонился. Утирая выступившие на глазах слёзы, Йозеф покачал головой.
   - Уф-ф, прощу прощения. Эмоции так явственно читаются на вашем лице, что я не мог отказать себе в удовольствии немного подразнить вас. Вы с таким деланным равнодушием выспрашивали меня... Хорошо! - Крог заговорщицки подмигнул. - Расскажу вам всё. Тем более думаю..., нет - я даже уверен, это останется между нами.
   Последние его слова были произнесены таким тоном, что мне стало не по себе. Опять скрытая угроза? Или очередная солдафонская шутка? Плевать, я готов слушать.
   - Вы знаете, Отто, многие годы мне не давал покоя вопрос, как поступить с тетрадями. Ими надо было распорядиться с умом. Деньги, даже большие, меня не устраивали. А других вариантов, я просто не видел. Долго не видел, очень долго. Иногда со страхом просыпался по ночам и думал: а, вдруг, я умру, так и не дождавшись своего часа? Я буквально подушку грыз от досады. Представляете? Мне и во сне не давал покоя этот вопрос. Просыпался весь в поту от ужаса, что так и не сделал в жизни чего-то главного. С вами такое случалось?
   - Случалось, инспектор. Только не в связи с торговлей краденным.
   Йозеф досадливо крякнул и качнул головой.
   - Опять вы за свое. Лучше молчите, сбиваете меня с мысли. Да.... Так вот! И только год назад в моей голове всё сошлось. Я, наконец, понял, что мне надо делать!
   - Вот так сразу? После стольких лет сомнений и ожидания?
   - Да, так сразу! Вы замечали, что мы порой ведём себя, как слепые щенки. Едва встав на тонкие трясущиеся ножки, не видя дальше собственного носа, мы уже мним себя сильными и самостоятельными. Судьба, провидение бережно удерживает нас и направляет. Но мы не слушаемся, мы глупы и настырны. Лезем напролом, потом сами же обижаясь на злой рок. И лишь самые чуткие из нас способны читать знаки судьбы. Мы восхищаемся их прозорливостью, вместо того, что бы самим попытаться сделать то же самое.
   Благодаренье небесам, у меня хватило ума и терпения. Год назад, я услышал нарастающий грохот сметающего всё на пути потока, который вынесет меня на вершину мира.
   Я разочарованно поморщился.
   - Йозеф, что за дурацкая риторика? Вы говорили много, но не сказали ничего. Ваша речь напоминает выступление господина бургомистра Бютцера перед членами нашего муниципалитета. Объясните толком, что такого случилось с вами год назад, ниспослав вам озарение.
   Крог важно кивнул.
   - Итак, вы по-прежнему хотите знать всё? Извольте. Тогда, для начала, вопрос: вы интересуетесь политикой? А спортом? Но газеты-то вы читаете?
   Я был удивлён, не понимая, куда он клонит.
   - Читаю.... Это, в некотором смысле, даже входит в мои служебные обязанности. Политика? - да, спорт - поверхностно. Я больше интересуюсь культурными событиями.
   - Понятно. Тогда, позвольте напомнить вам, что в августе прошлого года, в Берлине проходили летние олимпийские игры. Обожаю спорт во всех его проявлениях, я страстный болельщик. Конечно, я не мог пропустить столь грандиозное событие, взял двухнедельный отпуск и туристом отправился в Германию. То, что я увидел в Берлине, меня потрясло! Я не бывал в Германии лет пятнадцать, и теперь не узнавал страну, не узнавал немцев. В начале двадцатых годов, Веймарская республика являла собой жалкое зрелище. Мировая бойня выпила из Германии все соки.... Казалось, этой стране уже не суждено вернуться на мировую арену. Но, год назад я увидел совсем иную картину. Я вновь увидел великую нацию, в едином порыве поднявшую свою отчизну из руин. Тяжёлая поступь возродившейся империи, уже явственно ощущалась всей Европой. Короче, поездка на олимпиаду и стала тем самым поворотным моментом для меня.
   - Что-то я не понимаю, Йозеф. Какое отношение Берлинская олимпиада тридцать шестого года, имеет к нашему разговору? Нет, конечно, я в курсе, что с тридцать третьего года Веймарская республика преобразовалась в Третий рейх. Пост рейхсканцлера занял одиозный лидер национал-социалистов Адольф Гитлер, претендующий на роль вождя нации. Но, вам-то какое дело до идей национал-социализма? Вы даже не немец.
   - Ну, во-первых, я по отцу ирландец, а мать у меня чистокровная немка. А во-вторых, идейная подоплёка того, что происходит в Германии, для меня хоть и близка, но это не главное. Главное то, что в упор не хочет видеть заплывшая жиром просвещённая Европа, а именно - новую, реальную силу! Силу, которая подомнёт под себя, все прочие страны, перекроив карты мира.
   Я с сомнением пожал плечами: - Этого не допустят. Ещё не зажили раны большой войны, унёсшей миллионы жизней по всему миру. Невозможно!
   - Допустят. Ещё как допустят. Вы не понимаете тайных механизмов возникновения войн. Да-да, поверьте мне, пройдёт всего несколько лет и все ныне существующие границы полетят к чёрту! Человечество разделится на победителей и побеждённых. И я хочу быть на стороне первых.
   - Бред. Вам надуло в голову, инспектор.
   - А вот и нет. Слушайте дальше. В Берлине, я не только свистел и улюлюкал на трибунах. Я через связи в полиции, вышел на серьёзных людей. Меня приняли, со мной поговорили, проявили заинтересованность. Всё, что от меня требовалось для дальнейших переговоров - предъявить реальный результат. Окрылённый, я вернулся в Гольдштат и занялся проблемой вплотную. Навёл справки о том, где находятся Элизабет Франкенштейн с сыном. Официальным письмом от собственного имени - начальника полиции Гольдштата - уведомил их о том, что обнаружены документы из архива барона Генри фон Франкенштейна, связанные с его научной деятельностью и ранее считавшиеся утраченными. Ну, как я и рассчитывал, реакция на моё письмо последовала незамедлительно. А именно - не прошло и двух недель, молодой барон пожаловал к нам собственной персоной, да ещё с женой и сыном, что, согласитесь, делало его ещё более уязвимым.
   - То есть, - зло кивнул я, - вы стали шантажировать его безопасностью семьи? Это низко.
   - Да бросьте вы делать из меня опереточного злодея! - Скривился инспектор. - Никакого шантажа не потребовалось. Безопасность его жены и сына - не более чем ещё один аргумент к сотрудничеству. Я просто раскрыл карты и предложил перейти на мою сторону. Мальчишка долго не ломался. У него есть деловая хватка. Альтернатива такова: пошлые клиники по оживлению мертвецов под патронажем криминального дона отчима, или место среди элиты будущей мировой империи. Он быстро сделал правильный выбор. Вот и всё!
   Я ему не верил! Чувствуя себя разбитым и подавленным, уже не церемонясь, раздражённо воскликнул: - Что за чушь вы несёте? Сами говорите: у Вольфа деловая хватка. Так с какой стати, ему прельщаться вашими бредовыми россказнями о мировой элите, отбросив перспективу реального бизнеса? - И, устало усмехнувшись, добавил: - Да, и скажите, ради Бога, зачем этим фрондирующим национал-социалистам ожившие мертвецы? Они и простых-то немцев не знают, как накормить, одеть.
   Крог затопал ногами и, сжав кулаки, зашипел на меня: - Какой же вы болван, Штамп! Впрочем, не вы один. Зачем, говорите? А вот они сразу поняли, зачем и для чего. Да используя метод Генри Франкенштейна, я дам Германии столько солдат, сколько понадобиться. Бессмертных солдат! Это будет великая и непобедимая армия! Немецким жёнам и матерям уже не придется оплакивать павших в бою мужей и сыновей, потому, что, пройдя через смерть, они вернуться к ним, вновь займут своё место в боевом строю. И вот тогда, весь мир окажется под их сапогом. Марш, марш, марш....
   У инспектора перехватило дыхание, он покачнулся и, уставившись на меня расширившимися безумными глазами, прохрипел: Марш.... Весь мир вот тут, в кулаке.... Теперь поняли?
   Теперь понял. Понял, онемел, замер. Весь ужас надвигающейся катастрофы обрушился на меня.
   Отдышавшись, Крог одёрнул китель, застегнулся на все пуговицы.
   - Судя по вашему виду, господин старший библиотекарь, вам не очень понравилось то, что я сказал? Плевать. Пока вы будете послушны и исполнительны, ни вам, ни вашим близким ничего не грозит. Вы мне ещё понадобитесь. Кстати, фотографировать умеете?
   Ещё не придя в себя после пережитого потрясения, не вникая в смысл вопроса, я рассеянно кивнул: - Да.... И довольно не плохо.... Лео Вагнер давал мне уроки.
   - Это какой Вагнер? Фотограф с рыночной площади? Как же, знаю - хороший мастер. Вот и отлично. А кинокамерой пользоваться случайно не умеете?
   - Не пробовал. - Тут смысл задаваемых вопросов постепенно стал доходить до меня, и я насторожился. - В чём собственно дело, почему вы спрашиваете?
   - Вот завтра и попробуете. Хочу приспособить вас к делу, а то болтаетесь тут.... Надо будет поснимать в лаборатории. Зафиксировать эксперимент на плёнку. Весь процесс. Я распоряжусь, завтра утром вам принесут фотоаппарат и кинокамеру. Хочу, чтоб вы освоились с этой техникой. Потренируйтесь, плёнки не жалейте. Мне нужен будет качественный кино-фото отчёт для наших немецких партнёров. Понимаете?
   - Понимать-то, понимаю! Но, зачем вы поручаете это мне?- Обеспокоенно заартачился я. - Пригласите профессионала.
   - Штамп.... - Скривившись, протянул Крог. - Может, вы ещё посоветуете пресс-конференцию собрать? Поймите, о наших опытах знает очень ограниченный круг лиц, и я вовсе не собираюсь его расширять. Дорога каждая пара рук. Короче, кино и фотосъёмку будете вести вы. Гордитесь - это большое доверие!
   - Я.... Я горд, но, извините, не могу. Это же не пикник благородного семейства отснять, а дело жуткое, потустороннее. Мне станет дурно. Я упаду, разобью аппаратуру. Лучше вы уж сами, а, Йозеф, ну, пожалуйста?
   Крог упёр в меня прямой тяжёлый взгляд, словно воткнул железный штырь между глаз. У меня ослабли ноги.
   А инспектор жёстко отчеканил: - Господин библиотекарь, хватит истерик. Я ведь не тянул вас в это дело, вы сами влезли. Так будьте любезны вести себя, как подобает взрослому мужчине. Довольно капризничать. И, подумайте о своей дочери, её безопасность целиком зависит от вашего поведения. Это последнее предупреждение. Вы меня поняли?
   - Да, господин старший инспектор.
   - Хорошо. Завтра, займитесь съёмочной аппаратурой. Отнеситесь к этому со всей серьёзностью. А сейчас, позвольте пожелать вам доброй ночи.
   Небрежно кивнув, он вышел. Было слышно, как по коридору удаляются его шаги. Я рухнул в кресло, отёр со лба выступившую испарину, помассировал натужно ухающее в груди сердце. Чёрт знает, что такое! Что-то я действительно совсем раскис, так нельзя. А то, помру тут в одночасье, а они меня потом на опыты пустят. Вот смеху-то будет! Нет, так не пойдёт.
   Прикрыв глаза, попытался успокоиться, но тут же, в ушах зазвучал надменный голос Крога: "И никто меня не остановит!".
   Я встрепенулся, и резко выпрямившись, прошептал: - Ах, вот как? Ну, это мы ещё посмотрим, господин инспектор. Ещё посмотрим...
  
  
  
  
  Глава восьмая
  
  
   Меня разбудил громоподобный удар в дверь. А визгливый голос Герды окончательно привёл в чувства.
   - Кай Шамт, вставай! Кашка остынет!
   Старая карга действует на меня, как универсальный раздражитель, сонливость мигом улетучилась. Несмотря на полночные беседы с инспектором, выспался я преотлично. И чувствовал себя отдохнувшим, полным энергии.
   Напевая под нос неведомо, отчего пришедшую на ум "Марсельезу", я, как был в пижаме, распахнул окно и выглянул во двор.
   Ах, какое чудное утро встретило меня! Знаете, как в детстве, бывало, выбежишь на двор, и охватит, вдруг, такое чувство невероятного счастья и радости бытия, что стоишь, зажмурившись, вдыхаешь сладкий воздух и улыбаешься окружающему тебя миру, а мир улыбается тебе.
   Вот нечто подобное испытал я сейчас. Ночной разговор с Крогом нагнал на меня страха, но чудное утро придало моим мыслям совсем иной настрой - демоны сильны, сказал я себе, но Господь на моей стороне. Не бойся, старина, держи нос по ветру. Очень многое зависит от того, как ты себя поведешь, хватит ли у тебя сил и мужества, остановит этих безумцев.
   Завершив утренний туалет, и быстренько одевшись, бодрым аллюром отправился в столовую залу. Завтракать пришлось в полном одиночестве, все уже разбежались по своим делам. Ну да это и к лучшему. На завтрак действительно была каша, овсяная. Румяные гренки и джем. Уже допивая кофе и попыхивая самой вкусной, первой утренней сигаретой, я развернул оставленную кем-то на столе официозную общественную городскую газету "Гольдштатский вестник". Откуда узнал, что "В городе происходят мелкие беспорядки, спровоцированные грязными слухами, порочащими весьма достойных людей". Злую усмешку вызвала так же фраза "полиция активно ведёт поиски провокаторов и распространителей лживых инсинуаций". Дальше следовали светские новости, спорт, рецепты домохозяйкам, раздел юмора " Гольдштат улыбается". И всё! Нет, прав был Моршан, говоря об опасности подцензурной прессы. Добропорядочные горожане, почитывая пустые газетёнки, так и будут улыбаться, как идиоты, пока по улицам Гольдштата не замаршируют ожившие мертвецы в серых шинелях.
   Отшвырнув газету, я встал из-за стола и отправился к себе в комнату. А там меня уже, оказывается, дожидалась обещанная аппаратура. На столе лежал фотоаппарат в изящном футляре и блок кассет к нему, а на кресле пристроился роскошный кожаный кофр с кинокамерой, да десяток круглых жестяных коробок киноплёнки.
   С фотоаппаратом мы быстро подружились. Это был компактный и удобный в обращении "Contax II" - великолепная машинка, производства знаменитой фирмы Zeiss Ikon. А вот с кинотехникой мне до сих пор иметь дело не приходилось. Камера была чудо, как хороша, загляденье, игрушка. Я прямо влюбился в неё! Немного сложно для дилетанта, вроде меня, однако было одно удовольствие, повозится с такой красавицей (прошу прощения, если звучит двусмысленно). Звали эту красотку Askania Schulterkamera. Репортажная кинокамера 1935 года выпуска. Лёгкая и компактная, вес чуть более 17 фунтов, а вынесенный вперёд окуляр лупы, позволял располагать камеру во время съёмки на плече. И не надо уже вертеть механическую ручку, когда имеется 12 вольтовый электродвигатель с реостатом!
   Фотоаппарат и камера немецкого производства. Делать выводы насчёт того откуда Крог взял эту технику я не стал - просто отдал должное деловой хватке старшего инспектора. А что тут можно ещё сказать? Разве только воскликнуть на языке великого Гёте: Das ist fantastisch!
   Закрыв ставни и плотно задёрнув шторы, на ощупь зарядил обе камеры и, чувствуя себя школьником, получившим роскошные подарки, шагнул из тьмы на белый свет.
   Всю ночь накануне моросил дождь, утренняя золотистая дымка рассеялась, и к полудню из сизой небесной ваты вывалилось опухшее багровое солнце, зевая и капризно морщась, зависло в зените, расплескав по земле вялый жар и душное томление.
   Над брусчаткой двора переливался, призрачно струясь, белёсый парок. Необычная тишина повисла над старыми башнями. Ни звука, ни единого движения, даже в блёклом небе не видно птичьего промелька. Словно сказочный колдун погрузил злой замок в вечный сон.
   Нет, конечно, за ночь ничего не случилось, никакого волшебства, просто чувство неясной тревоги, близкой опасности так сконцентрировалось в воздухе, что здешние обитатели не могли этого не почувствовать и попрятались по норкам и щелям.
   Потоптавшись в нерешительности посреди двора, я отправился на заросший сорной травой, заваленный всяким хламом задний двор. Тень от главной башни чётко, как по линейке, разделяла этот глухой пятачок на два мира - тёмный и светлый. Здесь было удобно поэкспериментировать с экспозицией, светофильтрами, выдержкой.... А ещё мне подумалось, что это забытое, захламленное место символично напоминает наш маленький Гольдштат сейчас - на задворках Европы, усеянный обломками прошлой жизни, заросший горькой травой упадка. И тень старой башни разделила его на два мира - добра и зла.
   Провозившись на заднем дворе пару часов, вволю поупражнявшись с аппаратурой, я решил подняться на башню и поснимать оттуда город и окрестности - так просто, для себя.
   Вернувшись в замок, и так никого и не встретив, кроме полицейского, дремавшего на стуле у ворот, с прилипшим к нижней губе потухшим окурком. Я, пыхтя и отдуваясь, поднялся на самый верх башни - открытую сторожевую площадку. Вид отсюда открывался совершенно изумительный! Сине-зелёные волны гор, дымящаяся паром вересковая долина с изящным росчерком пустынной дороги, рыжая чешуя черепичных крыш Гольдштата. Сердце защемило от этакой красоты. Мне стало стыдно за недавнее мысленное сравнение этих чудесных мест с мусорными задворками. Нет, мир прекрасен. И только от нас зависит не дать превратить его в выгребную яму.
   Отбросив философствования, я увлечённо закружил на пятачке смотровой площадки, выбирая наиболее удачные ракурсы, хватаясь то за малютку Askania, то за фотоаппарат. Установил на камеру трансфокатор, опасно свесился меж каменных зубцов, и, припав к видоискателю, стал отрабатывать операторский приём: наезд-отъезд.
   Я так увлёкся этим занятием, что почувствовав чью-то руку на плече, от неожиданности едва не спланировал вниз с многометровой высоты. Неприлично взвизгнув, рванулся всем телом назад, чуть не сбив с ног маячившую позади фигуру. Фигура, в свою очередь заполошно пискнув: "Oh, my God!" крепко обхватил меня руками за шею, пытаясь удержаться на ногах. В ярости, я резко развернулся, собираясь дорого продать свою жизнь. И...
   ... О, эти глаза цвета моря в на рассвете, эти брови в разлёт, губы нежные, как лепестки, белокурые локоны, спадающие на чистый лоб, о эти...самые... впрочем, всё это задолго до меня и много лучше сказали десятки и сотни поэтов. Не стоит повторяться.
   Короче, крепко обняв меня, и прижавшись ко мне всем телом, стояла баронесса Эллис Фон Франкенштейн (Честное слово, ребята!). Сердце моё бухнуло, замерло и тут же перешло на цирковую дробь. Как передать охватившее меня смятенье? Всего лишь пару мгновений длились эти безмолвные объятия, но, верно, помнить их я буду до конца дней своих.
   Затем её тонкие брови обиженно надломились, испуг в глазах сменился упрёком. Мягко отстранившись, она горячо выдохнула: - Что вы скачете, как горный козёл? Едва не столкнули меня в люк. Я же могла разбиться.
   Совершенно лишившись голоса от захлестнувших меня чувств, я едва слышно проблеял, как вышеупомянутое парнокопытное: - Прошу прощения, мадам. Я не слышал, как вы подошли и немного... э-э-э...
   Взгляд её смягчился. Она смущённо вспыхнула.
   - О, поняла. Это я виновата. Напугала вас. Прошу простить меня. Увидев, как вы опасно свесились, я лишь хотела удержать вас. Мне почему-то показалось, что вы хотите лишить себя жизни. Не сердитесь на меня господин... Шрам.
   - Лишить себя жизни? Разве я похож на самоубийцу? Откуда такие мысли, мадам?
   - Не знаю. - Она зябко поёжилась, обхватив себя руками. - Мне так не спокойно, какие-то мысли дурные всё в голову лезут.
   Баронесса нервно прошлась взад-вперёд и, вдруг, резко остановившись, посмотрела на меня расширившимися по-детски испуганными глазами.
   - А вы, вы разве не чувствуете? Что-то такое в воздухе? Удушливая тревога, безысходность - без причины, как перед грозой. Чувствуете?
   - Да, мадам. Вы очень точно описали мои ощущения.
   - Правда? Слава Богу, значит, я не схожу с ума. И потом, куда все попрятались? Вы, господин Шрам, первый, кого я повстречала за всё утро.
   - Штамп. Отто Штамп, с вашего позволения. Библиотекарь.
   - Извините. Я...
   - Ничего страшного, мадам. А разве ваш супруг не зашёл сегодня пожелать вам доброго утра?
   - Вольф? Нет. - Она грустно покачала головой. - Он очень изменился в последнее время. Стал замкнут, резок. Раньше за ним подобного не водилось. Целыми днями и даже ночами пропадает в своей лаборатории. Совершенно позабыв обо мне и маленьком Питере.
   - Простите его мадам. Он сейчас очень занят.
   - Занят? Чем? Вольф мне ничего не рассказывает. Бормочет что-то вроде "подожди немного, это будет настоящая бомба". А я... Я ничего не понимаю. Какая бомба? Он делает что-то нехорошее? Нет? Тогда почему не сказать мне прямо, к чему эти секреты. У него сейчас такие глаза..., безумные. Мне становится страшно. И потом, эти люди, которые его сейчас окружают, они мне неприятны.
   Последнее её замечание заставило меня смутиться, и она тут же поправилась.
   - О, нет! Я не имела в виду вас, Отто. Вы-то, как раз, производите впечатление порядочного человека. Но, например, вот некто Вальдман, которого мне представили как доктора. Он же совершенно сумасшедший! На днях, я своими глазами видела, как он уронил на лестнице банку. Та разлетелась в дребезги, залив всё вокруг вонючей жидкостью. Так этот доктор, нагнулся, извлёк из осколков нечто белёсое, отряхнул, любовно отёр о собственный сюртук, и уже собрался было идти, как заметив меня, мерзко осклабился, подмигнул и приветственно помахал этой белой штукой. Представьте моё состояние, когда я поняла, что он машет мне отрезанной кистью человеческой руки! Я убежала, а вслед мне нёсся сатанинский хохот этого придурка. Буквально в истерике, ворвалась в кабинет мужа, вся дрожа, рассказала ему про эту дикую выходку. И что вы думаете, я услышала в ответ, какие слова утешения? А вот какие: "Ах, оставь, старый чудак совершенно безопасен. Просто он немного одичал в горах". Каково?
   Я невольно усмехнулся её рассказу.
   Баронесса тут же вспыхнула.
   - А-а, так вам это тоже забавно? Пусть так. Может я не научилась понимать истинно мужской юмор? Извините! По мне так этот Вальдман просто гнусный кретин. А господин старший инспектор, может тоже, по-вашему, просто милый недотёпа? Я так нее считаю. Его бесцеремонность не знает границ. А ещё офицер. Он ведёт себя в замке как хозяин. А Вольф, почему-то принимает это как должное. Я уже не говорю про жуткого мужика - Игорь, кажется, один вид его вызывает у меня оторопь. Ходит бесшумно, как кошка, что-то всё время вынюхивает, высматривает. Вы видели глаза этого горбуна, господин Штамп? Его рыбьи глаза.
   Она умолкла, всплеснув руками.
   - Видел. И довольно близко. Прошу вас, успокойтесь. Игорь, всецело предан вашему мужу Он не причинит вам вреда. - Я отнюдь не был уверен в своих словах, но что я ещё мог сказать? Эллис и так была на грани нервного срыва. - Потерпите немного, скоро всё кончится.
   - Правда? Не знаю, какой смысл вы вкладываете в эти слова, но мне уже всё равно. Замок сводит меня с ума. Я брожу по его мрачным коридорам, как маленькая девочка в страшном сне. И всё пытаюсь проснуться. Страшно за себя, за Питера, за Вольфа...
   Она всхлипнула, закрыв лицо ладонями. Повинуясь внезапному порыву, я легонько погладил её по волосам.
   -Ну-ну, успокойся, девочка. Всё будет хорошо.
   И этот жест и слова могли показаться большой вольностью с моей стороны, но в ту минуту я не думал об этом, ведомый лишь искренним человеческим состраданием.
   Она не обиделась, поняла. Более того, подняв на меня блестящие от слёз глаза, благодарно улыбнулась.
   - Спасибо, Отто. Вы хороший. Я вам верю.
   Судорожно вздохнув, баронесса промокнула глаза кружевным платочком и шагнула к люку.
   - Мне пора к сыну. Амалия хорошо за ним присматривает, но сейчас нам лучше быть вместе.
   Я подал ей руку, помогая сойти по лестнице. И тут же ясно вспомнил, как тогда, на платформе, она протянула свою руку мне, помогая подняться на ноги среди беснующейся толпы. Сердце моё сжалось от умиления и нежности. Какая женщина!
   - Мадам, я...
   - Да, Отто? - Спустившись на пару ступеней, она остановилась и взглянула на меня снизу вверх. - Вы что-то хотите мне сказать?
   - Нет, мадам. Всего хорошего, мадам.
   Она на меня внимательно посмотрела, кивнула.
   - Всего хорошего. И вот ещё, можно я как-нибудь навещу вас в библиотеке? Просто так, поболтать? Не помешаю?
   - Буду счастлив, мадам. В любое время.
   Она ушла. А я остался, но заниматься съёмкой уже не было никакой охоты. Совсем иные мысли кружили голову. Курил, глядя, как набежавшие тучи приглушили краски, стёрли лазоревую даль, философствовал.
   Ах, Отто, Отто. Признайся, что на старости лет, ухитрился влюбиться, как мальчишка. Безнадёжно - кто ты, и кто она! Не ропщи, а будь благодарен судьбе, за то, что на склоне дней твоих, столь прекрасная и недосягаемая женщина пробудила в тебе великое чувство. И более того, снизошла до внимания и добрых слов. Ты держал её в объятьях, пусть и случайных, ощущал на своей щеке её дыханье, обонял запах духов, смотрел в её глаза...!
   Так что тебе ещё надо, старый пень?
   В голове неожиданно родились строки: О, ты! Прекрасная, как солнца луч в рассветном небе...
  И, э... тарарам - турурурум... Неуловимая, как лунный свет... Тарарам.... Среди ненастных туч.... Турурурум... Любви привет!
   О, как! Недурно, недурно. Надо же, давненько я стишатами не баловался. Надо бы записать.
   Я торопливо собрал аппаратуру, спустился в люк и, топоча башмаками по ступеням, поспешил к себе в комнату.
  
  
  Глава девятая
  
   Вечер. В десятом часу опять явилась эта ведьма.
   = Шамт, оспода велели тебе взять всё нужное. Сказали - сам знаешь. И идти в лабторию. Понял?
   - Понял. - Вздохнул я.
   Герда проводила меня до низкой двери под лестницей, ведущей в подвал. Погрозила кривым жёлтым пальцем и ушла, а я спустился по узкой винтовой лестнице и оказался в лаборатории. Под высокими сводами плыл ровный басовитый гул электрогенераторов. Возле длинного стола, на котором лежало скрытое простыней неподвижно тело, стоял Вальдман в белом халате.
   - А, Штамп! - Обернувшись на звук моих шагов, воскликнул Ене. - Говорят, вы у нас заделались кинохроникёром? Что ж, прекрасно. Готовьте аппаратуру, скоро начнём.
   - Готов, готов... - Проворчал я, осматриваясь по сторонам. - Света маловато.
   - Будет вам свет. Как вы считаете, я достаточно фотогеничен. Отснятые вами кадры войдут в историю. И мне хотелось бы...
   - Не беспокойтесь, Ене. Вашу внешность трудно испортить. - Съязвил я.
   Откуда-то сбоку вынырнул Игорь. Бесцеремонно толкнув меня, подошёл к Вальдману и стал с ним шептаться.
   Вальдман кивал, морщился, хмурил брови. Наконец, грозно пошевелив носом, отрезал: - А мне плевать! Это ваша забота, голубчик. Как хотите, но чтоб все заданные параметры были соблюдены. Головой отвечаете.
   - Не ори на меня, костоправ. - Огрызнулся горбун. - Я тебя когда-нибудь зарежу. Ладно, понял. Всё сделаю.
   Сплюнув Вальдману на ботинок, Игорь ввинтился в узкую щель между громоздкими шкафами и загремел там железом.
   Ене посетовал, качая головой: - Видите, с кем приходится работать? Ну да ничего, историю в белых перчатках не делают. - Затем, задрал ногу на стол с покойником, вытер ботинок простынёй. При этом край материи задрался, и я увидел жёлтые скрюченные пальцы мёртвой руки.
   - Эй, Отто, - Послышался сверху голос Вольфа, - что вы там застряли? Идите сюда.
   - Иду! - Подхватив съемочную аппаратуру, я торопливо поднялся на подвесную площадку.
   - У вас всё готово? - барон заметно нервничал.
   - Да, у меня проблем не будет. Садитесь-ка за пульт, рядом с инспектором. Я вас сфотографирую.
   Вольф опустился на вращающийся стул, закинул ногу на ногу и манерно оскалился в улыбке.
   - Йозеф! Будьте любезны обернуться. Пару кадров для истории. - Обратился я в напряжённую спину инспектора.
   Крог напоминал сейчас нерадивого ученика перед экзаменом. Он лихорадочно листал блокнот с рабочими записями, то и дело, поглядывая на пульт и бормоча: - Так. Ага, вот. Тумблер номер три. Далее - регулятор. Ага, регулятор... повернуть до отметки с цифрой восемь. Загорится оранжевый индикатор....
   - Крог! - Не церемонясь, гаркнул я ему в самое ухо.
   - А? Какого чёрта, Штамп? Не мешайте. Ещё напутаю чего.
   Я пожал плечами.
   - Барон! - Позвал снизу Вальдман. - У меня всё готово. Можно начинать.
   Вольф перестал позировать, подскочил и страшно побледнел. Глаза его лихорадочно блестели.
   - Отто, нам нужна панорама и отдельные детали, крупные планом. Придётся вам пошевеливаться. Киносъёмку дублируйте фотоаппаратом. Начинаем.
   Франкенштейн навалился на ограждение, подхватил с пола жестяной рупор и зарычал в него: - Готовность номер один! Начинаем, господа!
   Вернувшись на стул, он плавно перевёл большой чёрный рычаг на панели управления до отказа вверх и толкнул Крога.
   - Давайте, инспектор, не спите.
   Крог, суетливо защёлкал тумблерами. Гудение электричества резко усилилось, переходя в натужный вой. Я лихорадочно снимал. Сделав несколько снимков фотоаппаратом, взялся за камеру. Запечатлел барона и инспектора, склонившихся над пультом. Затем отснял общий вид лаборатории и помчался вниз.
   Там я стал кружить возле Вальдмана, который, откинув простыню с мертвеца, крепил к нему электрические провода со специальными зажимами. Два провода, оканчивавшиеся длинными иглами, доктор воткнул покойнику в область висков. Я обратил внимание, что руки и ноги трупа, а так же тело в нескольких местах, были притянуты к столу прочными кожаными ремнями, а голова зафиксирована стальным обручем.
   Я вёл съёмку. От усиленного подвальными сводами могучего гула генераторов, казалось, вот-вот лопнет голова. Внезапно Вальдман отпрянул от стола, утянув меня за собой, вскинул руку и, перекрывая все прочие звуки, высоким голосом крикнул: - Можно!
   В стальных шкафах костяшками застучали реле, гудение то нарастало, то съезжало на низкие басы. Вдруг вдоль мёртвого тела пробежало голубоватое сияние. Труп вздрогнул и забился в жесточайших конвульсиях.
   Загремел усиленный рупором крик Вольфа: - Опускаю шар. Даю молнию! Берегите глаза.
   Из-под каменного свода на раздвижном штативе начал опускаться серебристый шар размером с футбольный мяч. Завис в пяти футах над извивающимся телом. Вальдман достал из кармана халата две пары солнцезащитных очков из снаряжения альпинистов. Одну пару протянул мне.
   - Наденьте! Вы запаслись тёмными фильтрами для объективов? Хорошо. Сейчас будет очень яркий свет, подготовьтесь.
   Я установил фильтры, и, закрепив прорезиненный ремешок на затылке, опустил очки на глаза. Очень своевременно. Франкенштейн рявкнул жестяным голосом: "Даю!" и тут же из шара вырвался мощный огненный смерч, вонзившись в лежавшее на столе тело. Вспышка сопровождалась оглушительным треском и была такой силы, что, несмотря на очки, у меня перед глазами заплясали разноцветные круги.
   Молнии начали бить из шара одна за другой. Треск разрядов слился в оглушающий рёв, а невыносимый свет заставил меня зажмуриться. Камеру я выключил - любые фильтры тут были бесполезны - и, согнувшись, закрыл ладонями уши. Но ощущения всё равно были ужасными, мне казалось, будто молнии бьют в меня. Дрожа всем телом, то подпрыгивал на месте, то сжимался в комок.
   И вдруг всё стихло. Распрямившись, я осторожно отнял руки от ушей, сдвинул защитные очки на лоб и, открыв глаза, осмотрелся.
   В озонированный воздух примешивался запах гари, к потолку поднимался сизоватый дымок, тянувшийся из-за шкафов. Там что-то потрескивало и шипело. Но ожидаемых мной следов общего разрушения (мне-то казалось, что потолок уж точно рухнул) не обнаружилось.
   Рядом, заткнув уши пальцами, и чуть покачиваясь, скрючился Вальдман. Одинокий седой волос на его голом черепе, стоял дыбом.
   Я постучал согнутым пальцем ему по лысине: - Аллё, приятель, просыпайся! Кончилось!
   Он вздрогнул всем телом, и, сдёрнув очки, резко обернулся.
   - Штамп? Чёрт, напугали!
   Ожил рупор. Голос барона: - Ене, Отто - вы живы? Игорь, что у тебя там горит?
   Из-за шкафов, в облаке вонючего дыма выплыл Игорь. С грязными разводами на потной физиономии и в прожжённом комбинезоне.
   - Контакты оплавились! Изоляция потекла. - Задрав голову, сипло проорал горбун.
   - Мы с инспектором идём к вам. Без нас к столу не приближаться.
   Можно было этого и не говорить. И я, и Ене и даже Игорь, словно сговорившись, даже не смотрели в ту сторону. Было нелепо думать, что после такого фейерверка, от лежавшего на столе тела что-нибудь осталось. Разве горсть пепла? Столько возни ради простой кремации.
   Подошли Франкенштейн и Крог. Инспектор был мрачен, лицо его нервно подёргивалось. Вольф, напротив, возбуждённо улыбался.
   - Ну, что друзья, пойдёмте, полюбуемся нашим творением? Как там себя чувствует наш красавчик? Смелее, господа.
   Что за нелепый театр? Неужели он надеется на что-то?
   Я, вместе со всеми, обернулся к столу. Мертвец лежал целёхонек! И неплохо выглядел, если так можно выразиться в его отношении.
   Что за чертовщина?
   - Вот он, - дрогнувшим голосом прошептал Вольф, - новый виток эволюции. Подойдём ближе.
   Мы обступили стол со всех сторон.
   Крог осторожно нагнулся, пристально вглядываясь в уродливое лицо, потянул носом.
   - Чего-то он, кажется, мертвее, чем был.
   - Не спешите, Йозеф. Ене, осмотрите его.
   - А чего смотреть? Инспектор прав.
   - Делайте, что вам говорят! - Вспылил Вольф. - Иначе, следующим подопытным я сделаю вас.
   Вальдман потрогал мертвеца и тут же с криком отдёрнул руку.
   - Вот, чёрт! Он горячий.
   - Да-да, всё правильно. У отца отмечено, что температура его гомункулуса составляла пятьдесят два градуса. Жидкий состав, введенный в тело, не дал ему сгореть, а аккумулировал энергию. - Вольф схватил неподвижную руку и расхохотался. - Да, это уже не труп. У нас получилось!
   Разом загалдев, все стали трогать мертвеца. А я, дабы избежать этой малоприятной процедуры, включил камеру. Моё дело вести съёмку.
   Вальдман отошёл и тут же вернулся, держа в руках шприц, наполненный какой-то зелёной жижей.
   - Это должно его расшевелить. - Пояснил доктор, и вонзил иглу прямо в грудь мертвеца. - Нет-нет, не стоит беспокоиться. Ваш отец, Вольф, тоже использовал этот транквилизатор, когда его подопытный не желал просыпаться. Ну, вот, готово. Теперь посмотрим.
   Все замерли в ожидании неизвестно чего.
   Прошла минута, другая. Я уже хотел было выключить камеру, как вдруг раздался странный шелестящий звук - будто легкий ветерок пробежал по сухой листве. Рот трупа приоткрылся, на его губах вздулся большой радужный пузырь. Пузырь лопнул. Мертвец открыл глаза.
  
  
  
  
  
  
  
  Глава десятая
  
  
   ...Мертвец ожил. Мы испуганно отпрянули. Только Крог остался на месте, осторожно наклонившись над конвульсивно вздрагивавшим телом, он пытался встретиться глазами с мутным блуждающим взглядом гомункулуса.
   - Гедеон, ты слышишь меня? - Крог обернулся к Вальдману. - Док, он меня слышит?
   - Почём я знаю. Дайте ему очухаться.
   Обнажённое тело судорожно извивалось, сотрясаясь от мелкой дрожи.
   - Он пытается встать. И ему холодно. - Восторженно прокомментировал Вольф. - Отвяжите его и дайте что-нибудь из одежды.
   - Я сейчас! Я подумал..., приготовил. - Игорь суетливо сорвался с места, метнулся вглубь зала и тотчас вернулся, держа в руках новенький брезентовый комбинезон, из тех, что выдают могильщикам в качестве рабочей одежды. - Вот, самый большой, должен подойти.
   Вальдман и Игорь, шёпотом переругиваясь, и мешая друг другу, принялись расстёгивать ремни. Я бросился к своему кофру и быстро поменял отснятые кассеты и снова застрекотал камерой.
   Монстр сел, опершись руками о стол и свесив ноги. Его пустые ничего не выражающие глаза шарили по сторонам. Вдруг, он резко спрыгнул на пол, покачнулся, ухватился за край стола и выпрямился во весь свой немалый рост, радостно квохча сиплым голосом.
   - Он радуется! - Восторженно взвизгнул Вальдман. - Это эмоции.
   Монстр пытался сделать шаг, не выпуская стола. Стальной стол скрежетал и раскачивался.
   - Ене, Игорь! - Кивнул Крог. = Помогите ему, поддержите за руки. Пусть походит.
   Ене испуганно замахал тощими лапками: - Нет-нет, увольте. Я старый больной человек. Этот тираннозавр переломает мне все косточки.
   Инспектор, яростно ухватив Вальдмана за шиворот белого халата, зашипел доктору в физиономию: - Ах ты, старый козёл, с девчонкой шалить - так ты бодр и весел, а тут - обессилел в конец?
   Ене выдвинул челюсть, задрожал губами и, обдав Крога фонтаном слюны, истерично заверещал: - Прочь лапы, казарменная морда, нос откушу! - И разинул гнилозубую пасть, явно собираясь осуществить свою дикую угрозу. Крог охнул, отпихнул зашедшегося доктора, и увесисто замахнулся для удара.
   И тут произошло неожиданное. Гедеон молниеносным движением перехватил руку инспектора, и резко вывернув её, швырнул полицейского на пол. Очутившись на полу, Крог быстро засучил ногами, отползая в сторону, и хватаясь за кобуру. Но монстр и не думал продолжать нападение, снова впав в апатию.
   В полной тишине, Крог поднялся с пола, одёрнул мундир.
   - Что это значит? - Строго спросил он. - Что на этого придурка нашло?
   - Он защищал меня. - Злорадствовал Ене. - Получили?
   Крог не поверил.
   - Он? Вас? А если серьёзно?
   - А если серьёзно, господа, - вмешался Вольф, - то, это значит, к нему возвращаются заученные реакции.
   - Поясните, барон.
   - Ну, он же борец, боец. Ваша занесённая для удара рука вызвала у него отработанную реакцию.
   Крог задумчиво покивал, обернулся ко мне.
   - Штамп, вы это засняли?
   - Да. Но если хотите, можно будет убрать.
   - Нет-нет, напротив. Эта особенность его поведения очень важна. Продолжайте съёмку. А вы двое, как я и сказал, берите громилу под руки. Пусть учится ходить. Ну! - И выразительно хлопнул по кобуре.
   Ене и Игорь, льстиво приговаривая в полголоса "Гедеон хороший. Хороший мальчик. Пойдём, дяди дадут тебе сладкую конфетку..." и прочую ерунду, осторожно ухватили его с двух сторон за предплечья и, наконец, оторвав от стола, поволокли вперёд. При этом Игорь, привстав на цыпочки, что-то непрестанно шептал монстру в малиновое хрящеватое ухо. Монстр, жмурился, радостно кудахтал, и медленно, неуверенно, с приволакиванием переставляя негнущиеся ноги. Но, вскоре Гедеон отказавшись от помощи, уже самостоятельно разгуливал по лаборатории. Игорь вертелся вокруг него, следя, чтобы тот не споткнулся, а главное ничего не трогал. Монстр был ему послушен, хотя время от времени обиженно блеял.
   Остановив съёмку, я присоединился барону, и инспектору с доктором. Они, усевшись на расставленные в ряд раскладные стулья, покуривали, и негромко беседуя, наблюдали за трогательной парой: Гедеон - Игорь.
   - Могильщик ведёт себя с этим чучелом, как заботливая мать. - Выдохнув струю сигаретного дыма, усмехнулся инспектор. - Смотрите, Усадил его на стол и одевает ему комбинезончик.
   - Он и к первому, тому - от вашего папы, созданию так же деликатно относился. - Кивнул Вальдман. - Я вижу в этом некий некрофильский комплекс. Определённую психологическую зависимость...
   - Фу! - Прервал его Крог. - Прекратите, Ене. Что за гадости вам в голову лезут, старый развратник. Вы меня в краску вгоните.
   - Я всего лишь имел в виду...
   - Господа, господа! - Брезгливо поморщившись, воскликнул Франкенштейн. - О чем вы говорите? Неужели вы не понимаете всей торжественности этой минуты? Я не только продолжил дело моего отца, я вернул человечеству великое открытие. Отныне мир станет другим. Я создам новую цивилизацию! Понимаете?
   - Понимаем, понимаем. Но, пора заняться воспитанием нашего мальчика. Преподать первый урок. - Крог поднялся и, подхватив со столика свой стек, деловито шагнул вперёд и тронул Игоря за плечо. - Вот что, горбун, я смотрю, он тебе доверяет. Скажи ему: пусть встанет вон у той колонны. Видишь, в неё вделаны два железных кольца? Так вот, возьми ремни со стола и привяжи его там, у колонны. Понял?
   Игорь испуганно уставился на полицейского.
   - Вы ведь не хотите сделать ему ничего плохого?
   - Нет. Хочу просто попробовать поговорить с ним. Но он уже раз отправил меня на пол.
   - Геда ещё немного дичится. А так он хороший.
   - Геда? Ах, ну да... понятно - уменьшительно ласкательное от Гедеон. А ты стал сентиментальным на старости лет, могильщик.
   Игорь отстегнул от стола пару ремней и повёл своего питомца к мощной каменной колонне поддерживающей своды подвала. Приговаривая что-то успокаивающее (монстр с любопытством наблюдал за его действиями и не сопротивлялся), прикрепил ремнями запястья Гедеона к кольцам и вопросительно обернулся к Крогу.
   - А теперь отойди! - скомандовал тот. Мягкими, по-кошачьи вкрадчивыми, шажками, инспектор приблизился и, придирчиво осмотрев могучую фигуру, одобрительно покивал.
   - Хорош. Очень хорош. Ене, как вы думаете, он понимает речь?
   - Думаю да, по крайней мере, на простейшем уровне. Игоря-то он слушается.
   - А почему сам молчит? Только кудахчет, да блеет.
   - Я прихожу к выводу, что Генри Франкенштейн кое в чём всё же заблуждался.
   - Вот как? А именно?
   - Дело в том, что если после оживления физические способности этого существа значительно превосходят возможности человеческого организма, то вот мозг полностью не восстанавливается. Генри ошибочно полагал, будто его создание вышло злобным упырём, так сказать, из-за некачественного исходного материала: им был использован мозг патологического преступника. Я же пришёл к выводу, что это не так. Используй он для своего эксперимента пусть даже мозг гения - результат был бы тем же. Главная проблема это то, что мы пока не в состоянии восстановить деятельность мозга после смерти. Слишком сложный механизм, если позволите такое сравнение.
   - То есть, он - слабоумный? - Кисло заключил Йозеф Крог.
   - Ну-у.... В какой-то мере... да. Но! К некоторому обучению, он определённо способен. Я бы охарактеризовал его нынешний статус как - идеальный исполнитель. То есть, он способен понимать и беспрекословно исполнять ряд заученных команд, однако самостоятельно принимать решения не может.
   - Да? Вы так считаете? - Хмурая физиономия инспектора оживилась. - Так это даже и к лучшему! Идеальный исполнитель, ха! Мечта любого диктатора.
   Крог потыкал исполина стеком: - Эй, ты, опусти глаза. Смотри на меня.
   Гедеон дёрнулся и, издал глухое нутряное рычание.
   - Теперь слушай. - Инспектор заговорил медленно, чётко разделяя слова. - Ты - Гедеон. Тебя зовут Гедеон. Я твой хозяин. Меня зовут хозяин. Если понял, кивни.
   Монстр, изучая инспектора своим мертвенным неподвижным взглядом, неуверенно кивнул. Крог обернулся к нам, и рассмеялся, оскалив крупные зубы.
   Эта хищная улыбка заставила меня поёжиться, я снял её крупным планом. А инспектор продолжал "дрессировку".
   - Ты будешь выполнять всё, что я приказываю. Понял? Кивни.
   Монстр чуть склонил голову набок. В его глазах, вдруг появилось странное выражение. Он смотрел так, будто разглядывает, некое досаждающее ему насекомое - этакое снисходительное раздражение.
   Вальдман, сидевший рядом со мной, тревожно приподнялся со стула.
   - Осторожно, инспектор он...
   И тут, гигант, выбросив вперёд ногу, пнул полицейского в живот. От удара Крог согнулся и, лопатя воздух руками, отлетел далеко назад, с грохотом врезавшись в один из металлических шкафов. Падая, он ухватился за свисавший рядом электрический кабель и вырвал его. Посыпались искры, то ли из глаз инспектора, то ли из кабеля.
   -Ы-ы-ы-ы-ы - Широко раззявив чёрный рот, заскрипел Гедеон.
   Эти странные звуки, производимые в разом наступившей тишине, прозвучали особенно страшно. Монстр смеялся!
   Мы с Ене бросились на помощь Йозефу. Тот лежал, ловя ртом воздух, лицо его побагровело, глаза лезли из орбит.
   - Убью.... Тварь.... - хрипел инспектор, роняя слюну, и с трудом выдавливая из себя слова.
   Мы подняли его и хотели усадить на стул, но он, вдруг, оттолкнул нас: "Прочь!". Поводя диким взглядом, Крог ухватил вырванный им и всё ещё искрящий кабель и, волоча его за собой, направился к Гедеону.
   Игорь первым бросился ему наперерез.
   - Нет! Прошу вас, нет!
   Крог не глядя, мазнул по нему пучком оголённых проводов, брызнуло золотыми искрами. Игорь с визгом отлетел в сторону. Страшный, свирепо оскалившийся, с багровым лицом Йозеф Крог, подступил к монстру. Хотя, кто из них выглядел сейчас большим монстром?
   - Я усмирю тебя, тварь! - Крог с рычанием тыкал извивающегося Гедеона оголёнными проводами, целя тому в лицо. Отчаянно закричав, Гедеон попытался опять ударить Крога ногой, попал ему в бедро - Крог упал, но тут же вскочил и уже не целясь, начал полосовать искрящим кабелем корчащееся тело монстра, оставляя чёрный прожжённые дыры в его комбинезоне.
   Гедеон выл и ревел. Его вопли нестерпимым эхом разносились под высокими сводами. Жилы на мощной шее вздулись от неимоверного усилия, казалось, его привязанные к кольцам руки вот-вот выскочат из суставов.
   - Прекрати, палач! - Завизжал Ене Вальдман, в ужасе закрывая лицо руками. А я и Вольф разом бросились на обезумевшего полицейского. Крог стремительно обернулся, хлестнув своим смертоносным оружием у нас перед носом. Кабель жил в его руках самостоятельной жизнью, напоминая чудовищную чёрную змею с огненной пастью.
   Вольф отскочил на шаг, выдернув из кармана револьвер. И закричал, с трудом перекрывая вой израненного чудовища: - Остановитесь, Крог! Вы убьёте его.
   - Он будет умирать, и оживать до тех пор, пока не смириться. Я заставлю его! - Инспектор был неумолим. Стало ясно, что так его не остановить. Какой выбор оставался Франкенштейну? Пристрелить этого безумца, или дать ему уничтожить Гедеона? Вольф сделал свой выбор. Бледный как полотно, он наставил револьвер на полицейского и взвёл курок.
   - Прости Йозеф, но я не могу позволить тебе сделать это.
   Я сжался, втянул голову в плечи и закрыл глаза. Сейчас будет выстрел....
  
  
  
  Глава одиннадцатая
  
  
   И тут произошло нечто совершенно неожиданное. В мертвенную тишину, образовавшуюся перед неминуемым убийством, нарушил высокий, чистый, властный голос.
   - Мерзавец, подлец! Как вы смеете мучить его, гадкий палач?!
   Ничего не понимая, я оглянулся на этот невесть откуда явившийся голос, прозвучавший, как пощечина.
   У входа в подвал, грациозно вскинув руку с указующим перстом, в воздушно-сияющем белоснежном пеньюаре, стояла баронесса Эллис фон Франкенштейн. Её точёные бровки были нахмурены, а прекрасные глаза метали молнии, не менее убийственные, чем кабель в руках садиста полицейского.
   Её голос звенел от возмущения.
   -Вольф, немедленно опусти свой гадкий пистолет. Что ты себе позволяешь?
   Вольф суетливо спрятал пистолет в карман и даже показал ладони: вот, ничего нет.
   Кивнув, баронесса вновь принялась за Крога.
   - А вы, господин полицейский, вы омерзительны. Зачем вы мучаете этого несчастного. Его вопли были слышны даже в башне, я шла на этот безумный крик. И что здесь вообще происходит? Чем вы тут занимаетесь?
   Вальдман тихонько подтолкнул Вольфа в спину, он, понурив голову, послушно ступил на шажок, и, ковырнув мыском ботинка пол, промямлил: - Экспериментируем. Эллис, золотко моё, право не стоит....
   Не дослушав, баронесса отмахнулась от вялых объяснений мужа. Нервно зашагала взад вперёд по лаборатории, брезгливо осматриваясь по сторонам. А мы стояли как нашкодившие дети, провожая её глазами. И, кажется, впервые почувствовали себя преступниками.
   - А ты, Вольф, - укоризненно продолжала мадам баронесса, - как ты мог связаться с этими испорченными людьми? Дикие аборигены.... Для них, возможно, средневековые забавы в порядке вещей, но ты - современный просвещённый человек, аристократ. Как ты можешь в этом участвовать?!
   Франкенштейн почти натурально смутился: - Но, дорогая.... Ты не права. Какие аборигены? Это всё уважаемые люди Гольдштата. Это вот - старший инспектор полиции, это - известный медик, доктор Вальдман, ну и конечно, ты узнаёшь нашего милягу библиотекаря. С твоей стороны крайне не деликатно...
   - Узнаю, дорогой, узнаю. И милягу и доктора и полицейского. - Эллис притопнула ножкой. - Стыдно, господа! А о вашем поведении, инспектор, я буду вынуждена сообщить городским властям. Таким людям, как вы, не место в славных рядах защитников законности и порядка. Защитников, слышите? Вы должны защищать своих сограждан, а не пытать электричеством. Гадко! Как вы могли так издеваться над живым человеком?
   Крог попытался изобразить на своей физиономии подобие вежливой улыбки, и заговорил тоном, каким обычно объясняют детям, что их принёс аист.
   - Старший инспектор Крог, с вашего позволения, мадам. Видите ли, вы находитесь в некотором заблуждении относительно оберегаемого вами субъекта, и совершенно напрасно так расстраиваетесь. Дело в том, что этот тип, тлеющий там, у столба, не совсем живой, и даже не совсем человек. Позвольте, я объясню...
   Крог осёкся, заметив, как Вольф за спиной баронессы, делает ему страшные глаза и угрожающе чикает ладонью по горлу.
   - М-да, вот.... Пожалуй, мадам, вам это будет не интересно. Короче, я был вынужден. - Скомкано завершил свои объяснения Крог.
   На баронессу фон Франкенштейн его речь не произвела должного впечатления.
   - Я буду вынуждена ходатайствовать о вашей отставке, старший инспектор Крог. - Холодно отрезала она. - А теперь, может кто-нибудь освободит этого несчастного? Нет? Ну, тогда я сама.
   Вольф бросился к ней пытаясь задержать.
   - Нет, Эллис, нет. Нельзя этого делать. Он очень опасен.
   - Если тут кто-то и опасен, то это вы и ваши маргинальные дружки, барон. Прочь, не мешайте мне. - Она решительно освободилась от его объятий и шагнула к монстру.
   Тут из-за колонны бочком-бочком выступил Игорь.
   - Позвольте, мадам, это сделаю я. - Подобострастно осклабился горбун. - Вы испачкаете пальчики.
   Вздрогнув, Эллис подалась назад.
   - О, Господи, и это чучело здесь!
   Воспользовавшись заминкой, барон опять попытался поймать её за руку.
   - Всё в порядке, дорогая. Это наш, так сказать, технический персонал.
   - А я, увидев его, уже было вспомнила сказки о вурдалаках. Пусть он убирается, от него разит могилой.
   - Он уйдёт, но и ты, пожалуйста....
   Не обращая более внимания на слова мужа, Эллис выдернула свою ладонь из его рук и подошла вплотную к Гедеону.
   Франкенштейн рванулся за ней, но Крог удержал его.
   - Погоди! Смотри, что это происходит с нашим уродом? Что с ним случилось?
   Действительно, с Гедеоном творилось что-то странное. Он стоял неподвижно, вытянувшись во весь свой рост, словно окаменев. Рот открыт, глаза широко распахнуты, а багровая лепешка, заменявшая ему лицо, выражала крайнюю степень благоговейного изумления.
   Эллис же смотрела на него, как на раненного зверя, не думая - опасен ли он, а лишь сострадая ему.
   - Вы сожгли ему лицо, негодяи. - С болью в голосе прошептала она.
   Крог досадливо крякнул.
   - Да нет же, мадам. Вы опять обидно заблуждаетесь. Это врождённое уродство.
   - У вас врождённое уродство, старший инспектор - отсутствие совести и элементарного сострадания.
   Баронесса, медленно подняв руку, осторожно, самыми кончиками пальцев коснулась щеки Гедеона.
   Подбородок гиганта задрожал, кадык на шее судорожно дёрнулся, глаза на миг закрылись, и из-под белёсых ресниц скатилась большущая одинокая слеза.
   Эллис охнула и вцепилась в застёжку ремня.
   - Сейчас, я освобожу тебя!
   Игорь бросился ей помогать, освобождая другую руку монстра.
   - Это становится интересным. - Крог потянулся к кобуре, отрывисто хохотнул. - Вы видели, как эта горилла на неё реагирует? Вот это да! Пожалуй, вы правы, барон. Сейчас вам лучше увести жену.
   Франкенштейн обхватил жену поперёк туловища, приподнял, и поволок к выходу из подвала.
   - Отпусти, отпусти меня немедленно! - Тоненько вопила она, отчаянно суча ногами в воздухе.
   - Отведите её в спальню и заприте там! - Крикнул ему вслед Крог.
   Тут же раздался звериный рык, переходящий в яростный вой. Крог испуганно обернулся. Пока все отвлеклись на вздорную семейную пару, Игорь успел освободить одну руку монстра и занялся второй. Гедеон, почувствовав близкую свободу, заметно преобразился: могучие мышцы вздулись, глаза горели, уродливая физиономия перекошена бешенством и торжествующей радостью мести.
   - Прекрати, идиот! - Продолжая, пятится, Йозеф Крог достал пистолет и передёрнул затвор.
   - Не стреляйте, инспектор! - Игорь лихорадочно дёргал ремень. - Я смогу его успокоить.
   Глаза монстра были устремлены на дверь, за которой скрылись барон с женой. Гигант поднял голову, протяжно завыл: - Мааааааа!!! - Схватил Игоря свободной рукой за волосы, поднял над полом и отбросил в сторону, как тряпичную куклу. Потом вцепился, во всё ещё державший его второй ремень, потянул обеими руками. Ремень лопнул, и Гедеон огромными неуклюжими прыжками помчался к выходу из лаборатории.
   Крог выстрелил, целя ему в ноги, но промахнулся. Ене Вальдман, видимо, решивший тихонько смыться, от греха подальше, оказался как раз на пути Гедеона. Увидев мчавшегося на него разъярённого монстра, Ене, вместо того что бы благоразумно посторониться, впал в столбняк. Их встреча напоминала столкновение паровоза и детской коляски. Вот был Ене и исчез, только ноги в стоптанных ботинках мелькнули - этакая былинка, унесённая вихрем. Рядом со мной громыхнули выстрелы, это инспектор палил вслед беглецу, но поздно, тот уже был на лестнице.
   - Что стоите? Скорее за ним! - Проорал на бегу Йозеф. Вслед за ним, держась руками за голову, пронёсся Игорь.
   Избавившись от съёмочной аппаратуры, и прихватив со стеллажа увесистый гаечный ключ, я присоединился к погоне.
   Вольф тащил упирающуюся жену вверх по широкой дубовой лестнице, ведущей из холла на башню, где располагались хозяйские покои и детская. Эллис упорно вырывалась, не осознавая грозящую ей опасность.
   Гедеон уже заметил их. Одним махом перескочив перила, он запрыгнул на лестницу, и тяжело затопал по ступеням. Вольф и Эллис уже преодолели пару пролётов, когда баронесса услышала приближающееся рычание, оглянулась и увидела перекошенную физиономию настигающего их монстра. Тут-то, запоздало, ее и настиг страх. Она перестало упираться, слабо вскрикнула и обмякла на руках барона.
   Вольф чертыхнулся, перекинул ставшее податливым тело жены через плечо, и, не спуская глаз с приближающегося чудовища, медленно продолжил подъём, осторожно нащупывая ногами ступени.
   Гедеон, утробно порыкивая, достиг площадки между первым и вторым лестничными пролётами. Было ясно, что с такой ношей на плечах, Вольфу не уйти.
   - Чего вы ждёте? Стреляйте. - Прокричал ему Крог, и сам чуть отступив, чтобы увеличить угол обзора, выстрелил в монстра. Из высокого стрельчатого окна, выходящего на площадку, где стоял Гедеон, брызнули осколки стекла. Гигант взревел и отчаянно рванулся за бароном.
   Франкенштейн, не отпуская лишившейся чувств баронессы, тут же выхватил из кармана свой револьвер и выстрелил два раза к ряду, почти в упор, в набегавшего Гедеона. Того отбросило вниз по ступеням. Уцепившись за перила, он попытался выпрямиться, когда ему в спину угодила ещё одна пуля, выпущенная Крогом.
   Гедеона развернуло, закрутив на месте. И тут же два выстрела - Вольфа и инспектора - слившихся воедино, швырнули корчащегося гиганта к окну. Он с грохотом врезался в оконную раму, выбил её и сам вывалился наружу. Ворвавшийся с улицы ветер, донёс до слуха тяжёлый всплеск воды.
   Вольф обессилено опустился на ступени, прижимая к себе Эллис, а мы взбежали по лестнице и сгрудились на усыпанной осколками площадке, опасливо заглядывая в пустой оконный проём.
   Там, в разрывах набегающих туч, светила мертвенно бледная луна. Толкаясь, и наседая друг на друга, мы пытались определить место, куда упало тело.
   Внизу, на расстоянии не менее восьми ярдов, под самыми стенами башни, тускло отсвечивала подёрнутая ряской полоска воды - крепостной ров. Потревоженная чёрная вода постепенно успокаивалась, затягиваясь больной болотной зеленью и испуская затхлый дух.
   Вестибюль наполнялся голосами подоспевших полицейских, расталкивая чёрные мундиры, появился Вальдман - заваливаясь на ушибленный бок и приволакивая ногу.
   Тяжело дыша, постанывая, Ене поднялся к нам.
   - Позвольте, господа, я тоже взгляну.
   Выглянул, присвистнул, покачал головой: - Упал в замковый ров? Тогда можно надеяться, что ему конец. Даже если он был только ранен, то захлебнулся. Ну, туда ему и дорога, дубина этакая, налетел на меня со всей дури. Знаете, господа, у меня или сильный ушиб, или сломано ребро.
   - До свадьбы заживёт, старина. - Желчно усмехнулся Крог. - Вы правы, там ему и место. А эксперимент, не смотря на столь драматичный финал, можно считать удавшимся. На данный момент нам достаточно будет отснятых материалов. Это документальное, неопровержимое доказательство. Проанализируем ошибки и повторим опыт.
   - Любопытно было бы произвести вскрытие повторно усопшего. - Азартно вставил Ене. - Изучить физиологию произошедших изменений. С первым монстром, по понятным причинам, это было невозможно. Сгорел.
   - Ладно, утром дам распоряжение моим людям, пусть пошарят баграми во рву. Может и выловят.
   Тут подал голос Вольф, призывая помочь его жене, всё еще прибывавшей в глубоком обмороке. Неугомонный Ене тут же впал в ажитацию. Выхватил у замешкавшихся полицейских аптечку, и с криком: "Расстегните несчастной платье на груди. Я ей займусь!", бросился приводить баронессу в чувства.
   Игорь, понуро опустив голову, сидел на ступенях. Крог вполголоса выговаривал ему: - А что это мы пригорюнились, бровки нахмурили? А? Да если б ты, идиот, не отвязал его, ничего бы не случилось.
   Горбун отрешённо покачал головой.
   - Я бы успокоил его, он бы послушал меня. А ты, инспектор, мучил его, а потом убил. Ненавижу тебя.
   - Плевать мне на тебя и твою ненависть. "Я бы, его бы..." - Передразнил Крог. - Что ты его? По головке погладил, добрым словом вразумил? Чушь! Этот оживший окорок ничего не соображал, руководствуясь простейшими инстинктами. Их надо подавлять, подчинять, вырабатывать рефлекс абсолютного послушания. Послушай я тебя, то так и ждал бы, пока один недоумок уговорит другого быть хорошим с дядей полицейским. Всё, дискуссия окончена.
   Проходя мимо меня, Крог подмигнул.
   - Идите отдыхать, Штамп. У вас жалкий вид.
   Он был прав, чувствовал я себя отвратительно. Спустившись в лабораторию, убрал аппаратуру и отснятые кассеты в кофр. Повесил его на плечо, и отправился к себе в комнату. Часы на башне пробили два раза.
  
  
  
  Глава двенадцатая
  
  
   Замкнул дверь и рухнул на кровать. Не раздеваясь. Плевать.
   Но стоило мне закрыть глаза, как жуткие образы пережитого в этот вечер и часть ночи, обрушились на меня, буквально взрывая мозг. Застонав, испуганно вскинулся, нет, всё тихо: уютно светит керосиновая лампа, за окном монотонно шелестит дождь, мягко отстукивают, нарезая время дольками, большие бронзовые часы на каминной полке.
   Не вставая, открыл прикроватную тумбочку, выудил из её бережливого нутра початую бутылку вересковой, и сделал пару добрых глотков. Минуту-другую терпкий огонь, как верный пёс, вылизывал и согревал моё озябшее нутро, а затем спутал и унёс все мысли.
   Но и во сне, не находил я покоя. Метались молнии под мрачными сводами, инспектор Крог, с хриплым хохотом, глотал огненные всполохи широко разинутым ртом. Ене Вальдман в окровавленном фартуке, со скальпелем в руке, хитро улыбаясь, крался за мной. А Вольф и Игорь, натужно сдвигали невесть откуда взявшуюся могильную плиту. В образовавшуюся щель, из смрадной ямы высунулась когтистая лапа. Они, словно не замечая её, продолжали со скрежетом отодвигать тяжёлый камень. "Нет, не надо, не делайте этого" - кричу им, но из горла вырывается лишь надсадный хрип. А плита всё скрежещет, скрежещет, скрежещет.... И вот сейчас появиться...
   Я просыпаюсь от собственного крика, вскидываюсь на кровати, учащённо дыша и испуганно озираясь. Нет, это всего лишь сон. Вот моя комната, дверь заперта. Я один. Но... Скрежет, тянущийся из кошмара, продолжается. Что за ерунда? Медленно (где взять ещё сил?) поворачиваю голову, и вижу такое, отчего волосы на моей голове начинают шевелиться.
   Выложенная кирпичом задняя стенка камина, издавая тот самый протяжный скрип, медленно сдвинулась в сторону. Из камина потянуло сырым сквозняком, выдув в комнату облако холодного серого пепла. А в этом облаке, соткавшись из потусторонней тьмы и багровых отсветов факела, хищно пригнувшись, лезет что-то жуткое.
   Ни крика, ни шёпота - отчаянный ужас охватил меня. Судорожно пошарив рукой, я ухватил с тумбочки ту самую початую бутылку и, вскинул её над головой, для решительного удара.
   Не знаю, кого я ожидал встретить в своём последнем бою: материализовавшийся дух графини Монти, или невесть как пробравшегося сюда ужасного Гедеона, или просто наёмного убийцу.... Всё это показалось бы мне более реальным, чем голос, которым подземный визитёр, кряхтя и отряхиваясь, торопливо произнёс: - Эй-эй, Отто! Смотри не шарахни меня по башке. С каких пор ты стал употреблять вересковую водку для наружного применения? Так-то ты встречаешь старых друзей?
   Йохан? Йохан!!! Вот его милая рожа, с лошадиной улыбкой. Дружище! Но как?
   Я всхлипнул и кинулся в его распростёртые объятия. Йохан! Мы обнялись, я прижал к себе его тощую долговязую фигуру, почувствовал на своих плечах его ладони, и... всё равно не мог поверить. Меня трясло, губы не слушались.
   - Йохан, ты! - Едва смог произнести я. - Как? Откуда?
   - Э, старина, похоже, нам пригодится твоя боевая бутылочка. Я здорово продрог в этих катакомбах, а ты и вовсе совсем раскис. Давай присядем, выпьем по глотку, и поговорим, как следует.
   - Йохан...
   - Да я это, я. Садись. Ну-ка, дай, а то уронишь. Ишь как руки ходуном ходят. - Роом выдернул пробку, сделал добрый глоток, крякнул и, отерев губы ладонью, строго проследил, чтобы я отпил, как следует.
   Вынув кисет, Роом обстоятельно, не спеша набил кургузую глиняную трубку. Кивнул.
   - Теперь можно и поговорить. Спрашивай, дружище.
   - Как, как ты ко мне пробрался? Это фантастика какая-то! Ночь , камин, срежет и... ты?
   - Никакой фантастики. Как только из твоего телефонного разговора с Линдой и Робером, мы поняли, что по-хорошему тебя из замка не выпустят, то здорово призадумались. Тут Робер возьми и упомяни, что тебе отвели комнату мифической графини-вампира. Ну, ты меня знаешь, история нашего города мой конёк, и я тут же пустился в объяснения, что Матильда фон Франкенштейн, она же урождённая графиня Монти, вовсе не миф, а вполне реальное историческое лицо. Я уже было приступил к пересказу некоторых жутковато - колоритных преданий, связанных с её именем, как в мозгу моём что-то щёлкнуло, замкнуло и заискрило интересной идеей.
   Помнишь, Отто, как мы в детстве играли на пустоши? Мы могли часами бродить в высокой жёсткой траве, представляя себя: то блуждающими по дикой прерии индейцами, то следопытами. Иногда натыкались на, казавшиеся пугающе бездонными, чёрные провалы в земле. Под пустошью все было изрыто, своды старых каменоломен, кое-где обвалились, открывая доступ в своё затхлое нутро. Эти таинственные ямы не давали нам, мальчишкам, покоя. Нас охватила страсть к кладоискательству: вбили себе в голову, что дыра в земле непременно выведет нас к тайнику с сокровищами. Обзавелись верёвками, керосиновой лампой и наведались в старые штольни. Наш улов составлял пару ржавых железяк, овечий череп, и полные штаны - в тот раз, когда прямо нам под ноги выскочила огромная, ростом с хорошего щенка, крыса. Ох, и улепётывали мы! - Йохан тихо рассмеялся, качая головой. - Да.... А потом ты, Отто, проболтался дома о наших спелеологических экскурсах, и твой старик, папаша Штамп, вытянул нас обоих ремешком, объяснив, что мы могли там заблудиться, или погибнуть под очередным завалом. Не помню, сильно ли нас впечатлила порка и угрозы твоего отца, но моя мама поступила хитрее: как-то раз вечерком, она усадила нас подле себя и глуховатым голосом поведала историю о кровавой Матильде, о том, что призрак её до сих пор бродит в тёмных подземельях. Мол, всякий кто отважится спуститься туда, непременно его встретит. Вся в чёрном, улыбаясь не губами, а перерезанным горлом, мёртвая графиня кошкой прыгает на человека и пьёт кровь своей жертвы, всю до капельки. Нам балбесам просто повезло, что не попались Матильде, видно она в это время перекусывала кем-то другим....
   Я растроганно слушал своего друга, на время, забыв о нынешних страхах и тревогах. Мысленно уносясь в безмятежную пору нашего с Йоханом детства. Вспомнил отца с матушкой, вспомнил уютную кухню Роомов, где мадам Вельда, таинственно округлив глаза, пугала нас призраком Матильды фон Франкенштейн. А потом поила нас чаем с вкуснейшими гренками.... И тихонько улыбалась, видя, как мы с Йоханом испуганно переглядываемся, вздрагивая от каждого порыва ветра, дробно ударяющего дождевыми каплями в тёмное окно.
   Да, вот после её рассказа мы действительно и близко не подходили к провалам на пустоши.
   ... Ты слушаешь меня старина? Мне кажется, ты где-то далеко. - Вернул меня к действительности Роом.
   - Да-да, дружище, конечно, продолжай. Я весь внимание.
   - Так вот. Как только я вспомнил о каменоломнях, то тут же направился в наш городской музей. Провёл там полдня и... ничего! Всё что связано с кровавой графиней, тщательно умалчивается. Так пару упоминаний в общем контексте. Франкенштейны постарались, дабы эта страничка их семейной саги была вырвана с корнем.
   - Оно и понятно. - Кивнул я.
   - Однако, так просто со следа меня не собьёшь. Я сразу сообразил, что семейные хроники столь знатной семьи, слишком большая ценность, чтобы их просто уничтожить. Припрятать - да, могли, а вот уничтожить - нет. Ну, особо гадать, где хранятся нужные мне документы, не приходится. Направляюсь по месту твоей, Отто, службы. Там сидит надутый, как насосавшийся крови клоп, младший библиотекарь Гюнтер Гинза. Этот гадёныш красуясь в твоей, заметь, бархатной беретке, оттопырив губу, сообщает: господин Штамп самоустранился без уважительной причины. И теперь он, Гинза принимает руководство городской библиотекой. Само собой он теперь очень занят - инвентаризация, а как же! И у него, клопа, нет времени заниматься частными гражданами.
   - Уволю мерзавца. - Тихо прошептал я, стараясь не отвлекать Йохана от рассказа.
   - Сам понимаешь, - ухмыльнулся Роом, - я к такому обращению не привык. Огляделся - кроме нас в библиотеке никого, тишь, да благородный сумрак - взял я тогда этого наглеца за шиворот, снял с него твою беретку, дабы не замарать, и приложил его пару раз лбом о дубовую стойку. Бум-бум - эхо по читальному залу. У гадёныша кровь из носа, слёзы из глаз: ах, говорит, пардон, так бы сразу и сказали, что очень надо.
   Короче, спустились мы с ним в архив. Нашли опись нужных документов, я аж ахнул - настоящий клад для историков. Открываем указанные реестром шкафы, глядь - печати сорваны, и, даже при поверхностной сверке, части бумаг не хватает. Где? - говорю. Этот крыса, глазки отводит и лепечет, что списался с некоторыми видными европейскими коллекционерами, те проявили большой интерес к архиву семейства Франкенштейнов, готовы заплатить хорошие деньги. Вот он кое-что и отложил на продажу, всё одно без дела бумажки пылятся. А так как я ему чрезвычайно симпатичен - как историк историку - то он, конечно, готов поделиться, на весьма выгодных для меня условиях.
   Ну, тут я ему, ещё врезал: и по Гюнтеру и по Гинзе. Только вонь пошла. Неси, говорю, гад, что припрятал. Принёс, целую коробку. В ней-то я и нашёл ценнейшие подлинники: и письменный отчёт некоего монаха-иезуита отца Милле по делу графини фон Франкенштейн, урождённой Монти и подробный план подземных каменоломен , с отдельно вычерченным ходом, которым пользовалась эта ведьма. Гинзу я хорошенько припугнул, так что до твоего возвращения, он там и пальцем больше ничего не тронет, а потом выгонишь его с позором. Оставалось дело за малым. Так как первоначальный выход из подземелья был завален ещё в старину, я нашёл ближайший провал на пустоши, и уже оттуда набрёл на подземный ход - с картой это было не сложно. И вот - я у тебя, дорогой друг.
   Я не удержался и ещё раз обнял товарища.
   - Ну да что я всё про себя, ты-то как тут. Вижу, натерпелся. Давай рассказывай!
   И я стал рассказывать. Сбиваясь, чрезмерно жестикулируя, то и дело, возвращаясь к пропущенным деталям, но всё же относительно связно, учитывая мой состояние, поведал ему обо всём, что произошло со мной в замке.
   - ... Они сделали его. Они сделали это чудовище. Понимаешь? - Заключил я, трагическим шёпотом. - Я видел это собственными глазами. Но главное - я заснял всё на плёнку.
   - Снял на плёнку? Как тебе удалось?
   - Сам Крог поручил мне эту работу. У него свои интересы на монстра.
   - Ай да инспектор. - Усмехнулся Йохан. - Эта плёнка, где она? У тебя?
   Я, молча, кивнул на кофр.
   - Ну, в таком случае, Крог сам себе расставил ловушку. С таким-то доказательством... - Йохан взглянул на каминные часы, показывавшие начало пятого утра. - Короче, давай собирайся, бери отснятый материал, и валим отсюда.
   Я отрицательно покачал головой.
   - Нет, Йохан, не могу. Сейчас ты заберёшь отснятый материал и уйдёшь один.
   - Но почему?
   - Да пойми ты: если утром Крог обнаружит моё исчезновение, да ещё с плёнкой, он весь город перевернёт, перекроет каждую щель, проверит всякую норку. И найдёт, найдёт нас, а мы так ничего не успеем предпринять. Поступим по другому - берёшь плёнку, выбираешься отсюда, и немедленно мчишься к Моршану. Расскажешь ему обо всём, что узнал от меня. Подключаете к делу Лео Вагнера, Он проявляет плёнку, распечатывает с негатива подборку фотографий. Робер пишет подробный отчёт на имя главы Королевского Отдела Безопасности, приложив к нему снятую мной кино и фотоплёнку. А копии этого отчёта и сделанные Лео фотографии отдельными заказными письмами адресуете в редакции крупнейших европейских газет. Найдите способ отправить всё это почтовым поездом. Это возможно? Полицейские проверяют все почтовые отправления из города, вплоть до официальной переписки.
   - Сделаем. - Уверенно кивнул Роом. - Мой сосед, рядовой работник железнодорожного почтового отделения, но именно он занимается погрузкой почтовых мешков в вагон. Он старый мой товарищ, ещё по армейской службе. Я поговорю с ним. Надо только после полицейской перлюстрации незаметно подложить в предназначенные к отправке мешки наши письма. И всё!
   - А если он.... - Усомнился я. - Можно ли ему доверять. Если полицейские перехватят нашу отправку - всё пропало. Понимаешь?
   - Отто, я отвечаю за свои слова. Когда-то, в горных егерях, мы с карабином за плечом вместе излазали не одну козью тропу. Однажды были в дальнем патруле, Франц - нынешний наш почтарь, сорвался, упал с высоты, сильно поломался. Я пёр его на себе до ближайшей больницы двадцать миль. Он ещё тогда поклялся, что будет мне вечным должником. Вот, значит, пришло время долг отдавать. Франц не подведёт.
   - Хорошо. Это очень, очень важно. Без поддержки нас тут просто передавят. Ладно, дальше - сольная партия Моршана и его боевой газеты! Робер делает экстренный полуденный выпуск, опубликовав в нём подробный отчёт о секретных работах по созданию монстра, сопроводив статью фотографиями, сделанными мной в лаборатории.
   - Но.... Но, Отто, - Глядя на меня испуганными глазами, сдавленно шепчет Йохан, - ты ведь понимаешь, что произойдёт после этого? Гольдштат взорвётся! Толпа пойдёт на замок, и в этот раз уже не остановится. Полицейские вынуждены будут стрелять.... Погибнут люди.
   - Полиция не откроет огонь, и более того, сложит оружие. Сам Крог отдаст им такой приказ. Не веришь? А вот послушай: завтра я буду играть с инспектором и Вольфом в открытую, рассказав о передачи плёнки и выходе газеты. Утренняя корреспонденция уже отправится из Гольдштата под весёлый перестук вагонных колёс, тираж экстренного выпуска уже отпечатан, и принимать какие либо ответные меры уже поздно. Когда и Крог и Франкенштейн поймут это, условия начну диктовать я. Они не настолько безумны, чтобы спокойно расстрелять безоружных людей, но и быть растерзанными толпой им тоже вряд ли захочется. И не забывай, что у барона тут семья: жена и маленький ребёнок. Как же их спасти? И тут я ставлю им свои условия, а именно: старший инспектор приказывает своим людям спешно сложить оружие и покинуть замок, сдавшись на милость бургомистра и городской администрации. Будем надеяться, рядовые полицейские не пострадают.... За это я обязуюсь вывести Крога, Вольфа с баронессой и сыном, Вальдмана и Игоря потайным ходом и дать возможность укрыться в горах, до прибытия в Гольдштат представителей государственных органов безопасности, которые прекратят смуту и наведут в городе порядок. Это единственный их шанс с одной стороны не попасть на виселицу за массовый расстрел и не быть убитыми толпой. А! Каково! Как думаешь, сработает?
   Йохан вскочил, и забегал по комнате, ероша волосы.
   - Ага, ага.... Понимаю. Неплохо, неплохо.
  
   Наконец перестав метаться, он хлопнул меня по плечу.
   - Славно придумано, жаль только уйдут ведь гады и тетради с собой утащат. Лови их потом по всем свету.
   Я усмехнулся.
   - И это предусмотрено. У них не будет возможности скрыться. Мы их остановим. Фокус в том, что на выходе из катакомб их будет ждать хорошо организованная вооружённая засада из надёжных людей. Едва вся компания выберется на свет божий, как окажется в ловушке.
   Йохан хрястнул кулаком по столу: - Точно! Отто, ты гений, ты стратег. У меня с собой копия подземных ходов, сейчас я набросаю тебе маршрут и помечу, где мы будем тебя ждать.
   - Нет, нет, мой воинственный, Роом, ты мне понадобишься раньше. И никакой карты, тем более с уточнённым маршрутом ни в коем случае не оставишь.
   - Чего-то опять не пойму. А как ты их поведёшь? И где мы встретимся? В смысле - как узнаем точно, где нам засадой стоять.
   - Мы встретимся в парке..., при свете луны... сорву поцелуй... с твоих сладостных губ.... - Обняв Йохана за плечи, бархатно пропел я.
   Роом вежливо, но настойчиво отстранился, с тревогой взглянув на меня.
   - Отто, я знаю как ты рад нашей встрече, но это уже слишком. Какой парк, какие губы?
   - Балбес ты, Йохан. Песню испортил. Просто мы должны быть осторожны и....
   - Отважны!
   - Нет, ну это тоже конечно. Но я имел в виду другое: осторожны и предусмотрительны! Только представь: я им заявлю, что знаю, как выбраться из замка. Да они меня скрутят и заставят сказать всё, что им надо. А потом я им не нужен. Вытянуть из меня информацию и пристрелить - у Крога рука не дрогнет и на то, и на другое. Вот уж нет, я тоже рассчитываю выбраться из этой истории и вернуться домой к Линде и Марте. Поэтому, пока наши занимаются делом в городе и готовят засаду в условленном месте, ты возвращаешься, и ждёшь в подземелье, когда я и интересующая нас компания не откроем потайную дверь. Дальше ты и поведёшь нас. Кстати, как открывается лаз из комнаты? Будет глупо, если мне придется стучать по камину: аллё, любезный, открывай!
   - Сейчас посмотрю. - Йохан вскочил, сунулся в камин и зашебаршил там, как большая неуклюжая мышь.
   - Будешь ждать нас сколько понадобится. Тут до минуты не рассчитать. Я думаю, не позже полудня. Слышишь? - Спросил я, обращаясь к тощему, обтянутому линялыми брюками заду Роома, торчащему из каминного зева.
   - Угу. Понял. Минуту дружище. Э, вот оно где прячется. - Потусторонне прогудело в ответ.
   - Тсс! - Шикнул я. - Ты сначала вынь голову из трубы, а потом разговаривай. Сейчас весь замок перебудишь своим басом.
   Роом высунулся, деловито отирая вымазанное сажей лицо.
   - Иди сюда, старый ворчун. Захвати лампу.
   Я протиснулся в очаг, потеснив друга. Из остававшегося открытым тёмного лаза тянуло холодом и сыростью.
   - Видишь? - Щекотно шептал в ухо Роом. - Вот заглушка. Она сдвигается. За ней колесо. Понял? Ну-ка сдай назад, я попробую.
   Я попятился в комнату, в камине скрежетнуло, и лаз на треть закрылся.
   - Уф, всё в порядке, работает. Да, умели раньше сработать на века. - Йохан выбрался назад в комнату, взял со стола саквояж с плёнкой. Свободной рукой хлопнул меня по плечу. - Ну, я побежал, старина. Время поджимает, надо спешить. Сделаем всё, как ты сказал. Не волнуйся, держись. Немного осталось.
   Йохан нырнул в подземный ход, а я успокаивающе махнув ему на прощание, сам задвинул заднюю стенку камина, опробовав, как справляюсь с поворотным колесом. Механизм работал туговато, ну да ничего - есть, есть ещё силёнки у старика Штампа. Мы ещё посмотрим, кто кого! Ва-банк, господа, ва-банк.
  
  
  
  Глава тринадцатая
  
  
   Крог орал на подчинённых. Расхаживал по двору в своём чёрном плаще и орал. Подчинённые уныло внимали.
   Я сидел на подоконнике у открытого настежь окна и курил, наблюдая за этой отрадной картиной. Что-то у них там пошло не так. Судя по заляпанным сапогам и перепачканным мундирам, ночка у них тоже выдалась беспокойная. Интересно.
   Мне хватило нескольких часов сна, чтобы набраться сил, правда, от выпитого ночью коньяка разыгрался мой гастрит. Пришлось прибегнуть к помощи желудочных таблеток.
   Докурив, я щелчком отправил окурок во двор. Описав дугу, он упал точно у ног старшего инспектора. Прервав на полуслове свою грозную речь, Йозеф Крог окинул взглядом окна и остановил его на мне.
   - Что за манеры, Штамп? Совсем тут развинтились.
   Вот так: ни доброго утра вам, ни пожелания хорошего дня. Гневаться изволят. В ответ я вежливо улыбнулся и помахал ему рукой: - Йозеф, у меня к вам срочный разговор. Будьте добры, как окончите воспитательный курс молодого бойца, подымитесь ко мне.
   Брови инспектора поползли под козырёк сдвинутой на затылок фуражки, рот недоуменно приоткрылся.
   - Я? К вам? Вы меня вызываете что ли? А? Да вы, похоже, надрызгались с утра пораньше, Отто. Я вас в карцер посажу, господин старший библиотекарь! Обалдели совсем уже!
   Ну-ну, инспектор, не кипятитесь. Сделайте, как я вам говорю. Да, и захватите по дороге господина барона. Ему тоже будет интересно.
   Похоже, Крог готов был разразиться новой гневливой тирадой, но тут по его физиономии скользнула тень - даже не мысли, а сторожкой, подсказанной чутьём, опасливой догадки.
   Небрежным взмахом руки, затянутой в кожаную перчатку, он отпустил своих людей, и погрозил мне пальцем.
   - Никуда не уходите, Отто, сейчас буду. Заинтригован, весьма.
   Подозрительно оглядевшись, Крог быстро скрылся в здании. Я был уверен, что и пяти минут не пройдёт, как он заявится ко мне в компании Франкенштейна. И оказался прав. В дверь отрывисто постучали, и не дожидаясь разрешения в комнату ввалился старший инспектор. За его спиной с улыбкой маячил Генри.
   - В чём дело, Отто? - С весёлым любопытством осведомился Франкенштейн. - Инспектор чуть не за шиворот поволок меня к вам, уверяя, что у вас толи белая горячка, толи внезапное помутнение рассудка. Что с вами старина, вам нехорошо?
   Смерив инспектора осуждающим взглядом, я покачал головой: - Нет-нет, барон. Всё не так плохо. Просто у меня есть к вам, и к старшему инспектору, серьёзный разговор. Прошу вас, присаживайтесь господа.
   Всё ещё улыбаясь, Генри хотел добавить что-то шутливое, но осёкся, увидев, как Штамп запирает дверь моей комнаты изнутри и, вынув ключ из замка, прячет его себе в карман.
   - Ну,... раз так. Раз вы серьёзно.... Тогда, пожалуй, действительно присядем.
   Барон плюхнулся на стул, переводя выжидательный взгляд с меня на инспектора. А Крог уселся на край стола и, швырнув фуражку на мою кровать, вскинул обе руки: - Мы все внимание! Излагайте.
   И я стал излагать....
   - ... И так, предлагаю вам сдаться на предложенных мной условиях. Надеюсь на ваше благоразумие, господа. - Вот так, весьма эффектно завершил я свою речь, изложив в ней сложившуюся расстановку сил.
   Франкенштейн, хлопая белёсыми ресницами, молча, переводил взгляд с меня на Крога и обратно. Он был скорее изумлён, чем напуган. А вот старший инспектор выглядел мрачнее тучи. Тонкие губы нервно кривились, рука в чёрной перчатке непроизвольно сжалась в кулак.
   - Всё одно к одному. - Процедил он. - Ночью возле замка патруль наткнулся на нашего новорожденного. Пытались взять его, стреляли. Он ранил одного из моих людей и опять ушёл.
   - Какой ещё новорожденный? - Всё больше впадая в изумление, пролепетал Генри.
   - Какой, какой? Наш мальчонка, Гедеон! Жив, здоров. Пытался перебраться через стену в замок. Интересно, что ему тут нужно? А теперь вот - извольте радоваться, трухлявый библиотекарь, от имени своих распоясавшихся дружков, предъявляет нам ультиматум.
   Крог скорбно покачал головой.
   - Целиком моя вина: не досмотрел. Ну, так я и исправлю свою ошибку. - Поднявшись, инспектор выдернул из кобуры револьвер и направил на меня. - Сейчас пройдём к Генри в кабинет, там есть действующий телефонный аппарат. Позвоните с него своим полоумным заговорщикам, велите явиться сюда, вернуть всю отснятую плёнку и сдаться. Залогом - ваша, Отто, жизнь.
   Он демонстративно взвёл курок, но я и не подумал подчиниться.
   - Если со мной что-то случится, инспектор. Вас даже судить не будут. Мои друзья вас просто пристрелят. Через час, много два, из замка вам уже будет не выбраться. Толпа, инспектор. Прикажете стрелять в горожан? Да после этого вам не скрыться ни в одной стране мира. Мало того вы рискуете жизнью не только своих подчинённых, но и жизнью барона и его семьи. Единственный выход: приказать вашим людям без сопротивления покинуть замок, а самим скрыться потайным ходом, который я вам укажу. Стреляйте, и вы лишите себя последнего шанса. Трухлявый библиотекарь вас не боится.
   Крог тяжело дышал, он был в бешенстве, глаза сузились, палец нервно подрагивал на курке.
   - Старая мразь, думаешь, я с тобой цацкаться буду? Ты у меня всё скажешь и всё покажешь. - Рывком он выдернул меня со стула. - Генри, разведите огонь в очаге, сейчас он у нас запоёт!
   Франкенштейн отмахнулся: - Что я вам слуга что ли? Сами разводите. Тоже мальчика нашёл, садист. Может, ещё прикажете раскалённую кочергу вам для пыток подать? Тоже мне Европа, дикость какая-то. Сейчас я хожу за шприцем, сделаю непослушному Отто один укольчик, и он расскажет нам всё как на исповеди. Учитесь, господин полицейский. Мировая практика допроса давно ушла вперёд от методов инквизиции.
   Чёрт, вот этого я не предусмотрел. Действительно, сейчас вколет какую-нибудь дрянь, и я расскажу им всё.
   - И то дело! - Кивнул Крог. Он усадил меня обратно на стул и, сдёрнув с пояса наручники, пристегнул мою левую руку к ножке стола. - Вот так-то лучше будет.
   И тут в дверь отрывисто постучали.
   - Господин старший инспектор, вы здесь? Очень срочно!
   Крог быстро прошёл к двери, отпер и чуть приоткрыл.
   - В чём дело?
   В проёме замаячила встревоженная физиономия полицейского сержанта.
   - Господин инспектор, беда. В городе серьёзные волнения. Только что на мотоциклете прибыл постовой, говорит: бунт, люди вооружаются. Большая толпа, собираются идти на замок. И ещё... вот. - Сержант сунул в руки Крогу газетный лист. - Раздают на улицах....
   Крог встряхнул, расправляя, газету, пробежал глазами заголовки.
   -Подождите за дверью, сержант.
   Глаза Крога, лихорадочно скользили по печатным строчкам. Потом, в ярости отшвырнул газету.
   - Поздно, поздно.... Придется уносить ноги. Ай-яй-яй, как же это...?
   Франкенштейн подобрал с пола экстренный выпуск, а это мог быть только он, с любопытством ознакомился с содержанием.
   - Хлёстко написано! Прямо-таки революционный манифест. Надо же, и фотографии есть. Я тут недурно получился - какой образ: интеллект и воля, молодой учёный делает эпохальное открытие. Да-а, надо сматываться.
   - Там и уродец наш запечатлён, во всей красе. Первые шаги так сказать. Теперь они нам спуску не дадут всё припомнят, и папочку вашего гениального в том числе. - Крог повернулся ко мне.
   Я сидел, спокойно наблюдая за ними, и пытался одной рукой зажечь спичку, что бы прикурить сигарету.
   - Крог отобрал у меня коробок, чиркнул спичкой и поднёс к сигарете.
   - Ну, что ж, Штамп, ваши козыри. Говорите, что делать.
   Я выпустил изящную струйку дыма, сплюнул прилипшую к губе крошку табака и вежливо улыбнулся.
   - Так-то лучше, а то револьвер, шприц, наручники.... Для начала отстегните меня от стола. Вот, так. Теперь, инспектор, соберите всех своих людей, пусть спешно покинут замок и укроются, ну хотя бы в том же полицейском участке. Да покрепче запрутся, до приезда специальных агентов из столицы. Я думаю, они прибудут ближайшим же поездом. Вы, Генри, возьмите все рабочие тетради вашего отца и ваши личные записи по проделанным опытам, быстро соберите ваших жену и ребёнка и приведите их сюда. Обязательно разыщите Вальдмана и Игоря. Приведите и их. Всё это надо сделать не мешкая. Идите!
   Едва оставшись один в комнате, я поднырнул в холодный зев очага и постучал каминными щипцами по кирпичной кладке задней стенки.
   - Йохан, Йохан. Ты уже там?
   - Да. - Глухо, но вполне отчётливо отозвался голос Роома. - Порядок. А что у тебя? Скоро?
   - Будь наготове. Скоро.
   Я вынырнул назад в комнату и выглянул в окно. Там Крог с понурым видом провожал удаляющийся строй своих полицейских, разве что платочком вслед не махал. Полицейские направлялись в дальний конец двора, там была, как я уже знал, малая калитка, ведущая на крутой склон, а далее на пустошь тропой к горным сёлам. Ну что ж весьма разумно, так они разминуться с горожанами и отсидятся в горах, пока не смогут вернуться в Гольдштат.
   Едва успев рассовать по карманам всякую необходимую мне мелочь: сигареты, плоскую фляжку коньяка, спички, перочинный нож..., как дверь без стука распахнулась и в комнату ввалилась целая компания. Франкенштейн решительно волочил за собой упиравшегося, капризно скандалящего Ене Вальдмана. За ними в дверном проёме виднелись фигуры баронессы, со служанкой Амалией и маленький Питера, испуганно жавшегося к матери.
   - Куда вы меня тащите? А я вам говорю, что мне надо собраться, в лаборатории остались мои инструменты.... И потом, я ни черта не понял - какой народный гнев, какой подземный лаз? Я не хочу под землю!
   - Заткнитесь. - Отдуваясь, Вольф толкнул Ене к стене, пропуская в комнату женщин и сына. - Хватит верещать, ребёнка напугаете. Под землю он не хочет.... Не пойдёте с нами, так вас горожане туда уложат.
   Посмотрев на меня, Вольф развёл руками: - Игоря нигде нет, и с утра его никто не видел. Смылся, гад. Вот ведь у кого чутьё звериное.
   - Ладно, пусть. Далеко не уйдёт.
  
   Тут я вскинул руку и прислушался. В открытое окно донеслись слабые ухающие звуки барабана, гуденье охотничьих рожков и, наплывами, прибойный рёв сотен глоток.
   - Слышите?! Идут, они уже идут. Пора. Где Крог?
   - Я здесь. - Из коридора, вбежал запыхавшийся Йозеф Крог.
   - А! И вы тут, защита и опора. - Ухмыльнулся ему Ене. - А горбун-то наш умнее всех оказался, удрал.
   Крог раздражённо отмахнулся.
   - Подозрительная прозорливость. Но об этом потом. Я выглянул со стены у ворот, да уж, похоже, сюда весь город идёт. Они тут камня на камне не оставят. Штамп, вы готовы? Мы в вашем распоряжении.
   - Итак, дамы и господа, прошу внимания. Не буду скрывать, что нам всем грозит серьёзная опасность. Поэтому прошу соблюдать дисциплину, и подчинятся мне беспрекословно.
   Сказав так, я обвёл взглядом всех присутствующих в комнате. Они смотрели на меня. Кто с надеждой, кто с тревогой, а кто и с вызовом. Но ни одного слова возражения не прозвучало.
   - Что ж, хорошо. Тогда - в путь.
  Глава четырнадцатая
  
  Увертюра.
  
   Я полез в камин. За моей спиной раздался испуганный женский возглас и сдавленный шёпот Вольфа: "Да он рехнулся!".
   Пошарив ладонями по кирпичной кладке, я присел на корточки и выглянул в комнату (баронесса опять испуганно взвизгнула, прижав к себе маленького Питера): - Кто-нибудь возьмите со стола лампу и подайте её сюда.
   Крог сунул мне зажженную керосиновую лампу и прянул назад.
   Ага, вот она накладная заглушка. Так - сдвигаем в сторону. А вот и рычаг! Я надавил на него рукой. Ни с места. Опустив лампу, поплевав на ладони, упёрся в ржавую железку обеими руками и навалился всей тяжестью тела. Я пыхтел, рычал, сучил ногами....
   Возможно, со стороны это выглядело не особенно эстетично, так как из комнаты раздались возгласы, явно свидетельствующие о приближающейся панике. Вот чёрт! Тогда я натурально наддал. И тут проклятая железяка хрупнула и отломилась. Треснувшись лбом о кирпичи, я зашипел, оскалился и, рухнув навзничь, выкатился из камина. Сжимая в руках отломанный рычаг.
   Успех был невероятный: обе дамы, Эллис и её служанка, со стоном повалились в обморок, маленький Питер зашёлся в рёве, а мужчины похватали тяжёлые предметы наизготовку - глушить меня.
   - Что за штучки, Штамп?! - Взревел Крог, прицеливаясь подсвечником мне в темечко.
   На лбу у меня стремительно набухала шишка, я принял сидячее положение и приложил ко лбу ржавый обломок.
   - Осторожнее с подсвечником, Йозеф. Успокойте ребёнка и приведите в чувство дам. Небольшая техническая накладка. Я сейчас. - И с кряхтеньем опять полез в камин. Постучал рычагом в стенку. В ответ раздался ритмичный стук.
   - Йохан!!! - Вовсю мочь заорал я. Баронесса, едва начавшая приходить в сознание (о, милый, где я?), услышав мой рык, опять отключилась.
   - Здесь. - Глуховато, но явственно донёсся родной голос друга. - Не надо так орать, я тебя прекрасно слышу, хотя и не пойму что там за заминка. В чём дело.
   - Рычаг не поддаётся. Я уж его давил-давил, не идёт.
   - Странно. У меня всё работало. Хотя..., погоди, куда ты его сдвигал?
   - А что есть варианты? - Съязвил я. - Снизу вверх.
   Отто вздохнул так шумно, так что я прекрасно это услышал.
   - Да, господин библиотекарь, представь себе друг мой криворукий, есть. Например - сверху вниз.
   - О-о-о! - Я потёр гудящий лоб. - Ну, конечно! Как я сам не догадался?
   - Ладно, проехали. Давай, открывай.
   - Поздно. Ничего не получится.
   - Это почему?
   - Отломал.
   - Чего?
   - Отломал, говорю. Рычаг.
   За стенкой послышались рыдающие звуки.
   - Йохан! Ты что, плачешь? Не надо. Я сейчас что-нибудь придумаю.
   - Ой, ой, уф. Давно так не смеялся. Умоляю, ничего больше не придумывай. Я открою с этой стороны. Для твоих зрителей, возможно, это будет ещё эффектнее.
   Я подался назад, выгнулся, разминая затёкшую поясницу. Успокаивающе выставил ладонь: сейчас всё будет. Мужчины суетились вокруг возлежащей в кресле баронессы. Амалия совала ей под нос пузырёк с нюхательной солью. Ресницы мадам затрепетали, она повела мутным взором: "Где я? Что со мной...?" Тут, пол комнаты дрогнул, раздался скрежет, из камина дохнуло могильной сыростью. Эллис слабо охнула, икнула, её глаза опять закатились под лоб.
   - Да что такое! - Взревел Франкенштейн. - Штамп, вы убить мою жену хотите? Бедняжка опять лишилась чувств. Прекратите этот балаган!
   - Спокойно барон. Увертюра окончена. Прошу следовать за мной.
  
  
  
  
  Глава пятнадцатая
  В подземелье.
  
   Мы вступили под мрачные своды. Впереди всех, подсвечивая дорогу электрическим фонариком, шёл Йохан. След в след за ним, хищно сутулясь, мягко ступал Крог. Далее: Франкенштейн, одной рукой осторожно поддерживая супругу, а другой, сжимая подслеповато моргающую керосиновую лампу, и Амалия с вцепившимся в её юбку Питером. Замыкали шествие я и Вальдман.
   - Отто, закрой за нами! - Обернулся Роом. - Надо быть осторожными.
   Разумный совет. Вернувшись на несколько шагов, и учтя предыдущий неудачный опыт, без нажима подал рычаг в нужном направлении. С лёгким скрежетом кирпичная панель стала на место, лаз закрыт. Бегом нагнал плетущегося позади всех Ене Вальдмана. И надо сказать скоро пожалел об этом.
   Почерневшие источенные временем и сыростью деревянные балки подпирали низкий свод вырубленного в камне тоннеля. Казалось, даже воздух был спрессован невыносимой тяжестью горной породы нависшей над нашими головами. Чернильная, шевелящаяся, текучая темнота расступалась под лучом света и тут же вновь смыкалась за нами, издавая при этом таинственные шорохи и вздохи. Дремучий первобытный страх закрадывался в душу, терзал и без того напряжённые нервы. Вдобавок, с перепугу, Ене Вальдмана пробило на говорливость. Он взял на себя роль добровольного экскурсовода. Его хриплый тенорок царапал по нервам, как гвоздём по стеклу.
   - Позволю себе процитировать великого барда. - Проскрипел Ене. - "Глаза как звёзды вышли из орбит, и кудри отделились друг от друга, поднявши дыбом каждый волосок, как иглы на взбешённом дикобразе". - Думается этими словами, я довольно точно изобразил наше нынешнее состояние. Увы и ах: "Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех..." - это, как вы понимаете, цитата из того же автора. Но довольно великих строк. Вот разве пара мыслей от себя, навеянных этим мрачным лабиринтом....
   - Оставьте их при себе, доктор. - Простонал Вольф. - Сейчас не время. Как вы точно подметили: кудри отделились..., поднявшись дыбом.... Помилосердствуйте.
   - Всего лишь небольшой обзорный экскурс, барон. Пара исторических анекдотов, пикантных подробностей из жизни ваших предков, немного солёного юмора. В данной обстановке нам это не помешает, а переливы моего голоса оживят мертвящую тишину этого подземного царства. А?
   - Кто там поближе? - Поинтересовался Йозеф Крог. - Врежьте этому ослу по рёбрам, пусть заткнётся.
   - Инспектор! От вас, представителя закона, обидно слышать подобные речи. Прямо руки опускаются бисер метать перед таким, как вы. И так, продолжу мою лекцию. Знайте же, дамы и господа, из камня, добытого в этих каменоломнях, и был построен наш Гольдштат. И замок тоже. Гора под ним вся изрыта, что и позволило вашей, барон, сколько-то раз прабабушке урождённой графине Монти, наняв всего несколько рабочих, устроить тайный ход из своей опочивальни, которым мы так эффектно и воспользовались.
   Эта стерва, ваша бабушка, скрытно бегала этими подземельями охотиться на молодых мужчин. Пока некто, а по слухам, сам ваш сколько-то раз прадедушка, не остановил её своей благородной рукой. С тех пор, говорят, её приведение и бродит во мраке этих подземелий. А ещё...
   - Ене! - Взревел барон. - Если вы не заткнётесь, я вас придушу! И будете бродить здесь на пару с моей бабушкой.
   ... В разные времена, - как ни в чём не бывало, с наслаждением продолжал вредный старик, - здесь прятались всевозможные лихие люди: разбойники, контрабандисты. Да-с. А сколько историй о любознательных горожанах, решивших было слегка тут прогуляться и заблудившихся на веки. Ой-ой, лучше и не вспоминать. Так что смотрите под ноги, дамы и господа, дабы не ступить ботинком в истлевший прах.
   - Скажите, господин Вальдман, - тонкий, дрожащий голосок Питера, - а мы тоже можем заблудиться?
   - Ну, за это отвечает добрый дядя Йохан Роом. Если он не сильно пьян, то у нас ещё есть шанс увидеть белый свет.
   - А скажите, господин Вальдман, а нас может тут завалить камнями? - Всё так же жалобно пропищал несчастный ребёнок.
   - О! Отличный вопрос, дитя моё. Отличный. Конечно, может! И тебя и мамку твою и...
   Тут я выполнил просьбу Крога. Получив удар в солнечное сплетение, Ене с шипением сел на пол, обхватив себя руками, и затих. Я помог ему подняться на ноги и продолжить путь.
   - Благодарю вас, Штамп. Отличная работа.
   - Не стоит благодарности, барон. Я и сам огромное удовольствие получил.
   И тут, наконец, подал голос Роом.
   - Господа! Мы приближаемся к выходу. Подниматься надо по приставной лестнице. Прошу соблюдать дисциплину и установленный мной порядок подъёма. Порядок таков: первыми поднимаются господин барон, старший инспектор и доктор Вальдман. Мы, с Отто Штампом, помогаем подняться женщинам и ребёнку. Вы их принимаете наверху, мы страхуем снизу. Всем понятно?
   - Отличный план, старина. - Оживился Крог. Я прямо-таки читал его коварные мысли: эти идиоты полезут последними, тут мы их.... Ну, это мы ещё посмотрим, инспектор.
   - Слава тебе Господи. - Прошептала Элизабет. - Я уж думала, мы никогда не выберемся из этой дыры. Ой, смотрите, смотрите, кажется там свет.
   Темнота впереди и правда как-то раздалась, поредела, проросла серым пятном. Ещё несколько шагов, и все мы увидели круглую дыру в покатом своде и приставленную к ней добротную лестницу.
   - Начинаем подъём. - Скомандовал Роом. - Вперёд господа.
   Первым, как и оговаривали, полез Крог. Выбравшись, он крикнул: "Всё в пор... - и осёкся - вот, чёрт!
   - Что, что такое? - забеспокоился Вольф.
   - Пустяки. - Сдавленно ответил инспектор. - Можете подниматься.
   Это наши приняли его - догадался я. Вольф и доктор последовали за полицейским. А мы, с Йоханом, обменявшись веселыми улыбками, помогли взобраться по лестнице женщинам и Питеру. И, наконец, выбрались сами.
   Ослепнув от серенького, но показавшегося таким ярким, дневного света, я опомниться, не успел, как оказался в крепчайших объятьях, таких, что мои старые косточки затрещали.
   - Отто, дружище, мы так волновались за тебя! - Это Строгов обхватил меня своими лапищами и, колол рыжим усом, целуя в обе щеки. Тут ещё подскочили Кац и Лео Вагнер, принялись хлопать и меня по плечам и жать руки.
   - Герой, герой! - Восторженно восклицал Иеремия, со слезами на глазах.
   Я, было, заволновался, что пленники остались без присмотра, но напрасно - несколько деловитых молодых людей с ружьями держали всю доставленную мной и Йоханом компанию под прицелом.
   - Что за ребята? - поинтересовался я. - Надёжные?
   - Это ребята Моршана, из типографии. Надёжные.
   - А где он сам?
   - В городе. Охраняет Линду с Мартой. С ним ещё десяток людей.
   - Они в здании редакции, мы под их крыло, и наши семьи переправили, так будет спокойнее. - Добавил Кац.
   Я устало опустился на траву.
   - Парни, дайте выпить.
   Мне в руки сунули открытую фляжку, ноздри приятно защекотал запах "вересковой".
   - Пей. Твоё здоровье, Отто, твоё здоровье!
  
  
  
  Глава шестнадцатая
  
  
   Но побездельничать и насладиться неспешным поглощением спиртного не вышло. До меня стали долетать отдельные гневные фразы в набиравшем обороты многоголосом скандале.
   - Не имеете права! Я почётный гражданин Гольдштата! (Барон).... - Вы с ума сошли, джентльмены! (Баронесса).... - Эти дяди разбойники? - Не бойся детка, дяди играют. (Амалия и Питер).... - Хамы! Руки прочь от учёного! (Ене Вальдман).... Эй, чучело, опусти ружьё, оно может выстрелить. (Крог)....
   И перекрывая весь этот гомон - мощно, со спокойным достоинством хрипловатый баритон Строгова: - Спокойно, дамы и господа, спокойно! Мы не причиним вам вреда. Вы не арестованы, а задержаны под мою личную ответственность, до прибытия особой комиссии. Следователи и подразделения сил госбезопасности разберутся, что к чему. А до тех пор я и мои товарищи, будем держать вас под охраной. Это для вашей же пользы, если учесть, что в городе весьма не спокойно: люди жаждут вашей крови. Спокойно! Мы самосуда не допустим. Рекомендую подчиняться и следовать моим рекомендациям.
   Завернув крышечку на фляжке я, тяжко вздохнув, поднялся и направился к моим товарищам. Моё приближение не осталось без внимания.
   - А! Вот и наш старший библиотекарь. - Со злым сарказмом воскликнул Франкенштейн. - Что же вы этого человека не арестуете, господа инсургенты? Он принимал самое активное участие в наших преступных, как вы утверждаете, деяниях.
   - Не передёргивайте барон. - Отмахнулся Строгов. - Отто с самого начала был насильно втянут в ваши дела, но даже в такой обстановке, он нашёл мужество и силы противостоять преступным планам. Только благодаря его помощи, вы теперь получите по заслугам. И хватит об этом. Сейчас мы препроводим вас в надёжное место, где будем охранять до тех пор, пока не передадим вас с рук на руки представителям правосудия.
   Повисла напряжённая пауза. Одно неосторожное движение могло спровоцировать самые нежелательные последствия. Я решительно шагнул вперёд.
   - Мадам. Госпожа баронесса. Позвольте мне сказать вам пару слов наедине?
   Эллис в нерешительности оглянулась на мужа. Тот пожал плечами. А Крог довольно грубо удержал её за локоть: - Не надо. Не о чем с ним говорить. Старый прохиндей хитер, заморочит вам голову.
   Она освободила руку из лап полицейского и кивнула мне: - Я к вашим услугам, господин Штамп.
   Мы отошли на несколько шагов. Я видел, как Крог поедает нас глазами, пытаясь по губам, по выражению наших лиц понять суть разговора. Баронесса взяла меня под руку, и мы стали неспешно прогуливаться взад вперёд.
   - Мадам... - Несколько нерешительно начал я.
   - Можно просто Эллис.
   - Благодарю вас... Эллис. Так вот - дело обстоит весьма серьёзно. Помните тот наш разговор на смотровой площадке башни? Вы пробудили тогда во мне самые тёплые чувства к вам. Я увидел в вас не надменную глупышку, а честную, любящую женщину, искренне переживающую за судьбу мужа и сына. Я верю, что вам изначально не были известны намерения вашего мужа. Тем не менее, дело сделано: созданный Вольфом монстр разгуливает где-то в окрестностях замка и очень опасен. Горожане настроены весьма агрессивно в отношении барона и его ближайшего окружения. И то, что вы являетесь его женой, автоматически ставит под угрозу и ваши жизни: вашу и маленького Питера.
   Она вскинула на меня встревоженные, разом потемневшие глаза: - Неужели вы, правда, считаете, что горожане, совсем недавно восторженно встречавшие нас на вокзале, теперь способны нас же и разорвать?
   - За примером далеко ходить не надо, я сам свидетель событиям, случившимся в Гольдштате в аналогичной ситуации двадцать лет назад. Тогда погиб отец Вольфа. И если бы он вовремя не позаботился отправить семью из города, они тоже могли бы погибнуть. Поэтому, я прошу вас баронесса, вы должны сделать первый шаг. Видите, как накалена обстановка, могут прозвучать выстрелы. Берите Питера, служанку и подчинитесь требованиям моих друзей, поверьте, они не желают вам зла. Не буду лгать - не знаю, как поступит с вашим мужем правосудие. Но если вы поступите так, как я вам говорю - вы спасёте его жизнь, здесь и сейчас. Лучше ему оказаться под следствием, которое, учитывая связи и влияние его отчима, вряд ли грозит серьёзным наказанием, чем пасть от случайной пули на этом пустыре. Я не так коварен, как это утверждает старший инспектор, и говорю с вами начистоту. Будьте благоразумны и уже сегодня вечером вы с сыном окажитесь в поезде по дороге домой.
   - Я вам верю. - Эллис положила руку мне на плечо. - Господин Штамп... Отто, я знаю вы мне друг. Муж послушает меня. Не может не послушать. Идёмте, я поговорю с ним.
   Мы вернулись. Эллис приблизилась к Вольфу, обняла, что-то горячо зашептала ему на ухо. Барон отрицательно покачал головой. Баронесса обернулась, подозвала Питера. Испуганный малыш зверьком метнулся к родителям, вцепился в них обоих. В отчаянии Франкенштейн воздел руки к небу и обречённо кивнул.
   Эта пантомима достаточно красноречиво определила расстановку сил. Обнимая жену и сына, Вольф покорно проговорил: - Господа, я отказываюсь от всякого сопротивления и готов отвечать за свои действия перед законом. При условии обеспечения безопасности моей семьи.
   - Идиот! - Простонал за моей спиной Крог. - Вы с ума сошли. Кому доверились? Кто они такие? Ребята из соседней пивной - вот кто. И перед ними вы поднимаете руки? Стыдно, барон!
   - Да, инспектор, я, конечно, могу повернуться и просто пойти отсюда, пусть стреляют мне в спину. Но, эти женщины, мой мальчик.... В сложившейся ситуации только эти люди могут обеспечить им безопасность, до того, как в городе наведут порядок и они смогут уехать. Мой отец пожертвовал жизнью, но спас семью. Я жертвовать собой не стану. И вам не советую. Они нас спасают.
   - Ах, они наши благородные спасители. - Йозеф Крог саркастически расхохотался. - Как же я сразу не понял? Вот эти ничтожества спасают меня - меня, Йозефа Крога, старшего инспектора полиции, того кто держал этот богом забытый городишко на строгом поводке. Они меня спасают?! Да я плюю на них!
   И тут, как боевой петух с насеста, на инспектором наскочил пылающий благородным гневом неукротимый Кац. Лицо его багровело, а сам он напоминал пирата с картинки в детской книжке: на голове красовалась широкополая шляпа с пером, явно одолженная в фотомастерской Вагнера, круглое пузо перетянуто широким солдатским ремнём, за который заткнут огромный кольт времён освоения дикого запада.
   - А ты плюнь. Попробуй. - Прошипел Иеремия, привставая на цыпочки, чтоб оказаться нос к носу с обидчиком. - Ты плюнь, а я тебе всажу пулю меж глаз вот из этой штуки, что болтается у меня за поясом. Мамой клянусь. Чем ты гад не доволен? Да если бы не мы, то болтаться тебе с верёвкой на шее вон на той башне. Понял?
   Инспектор заинтересованно поднял брови.
   - На какой башне, вы говорите?
   - А вот на той самой, что сейчас объята пожаром народного гнева. - Кац обернулся, театрально вскинув руку и указывая пальцем на чёрный столб дыма вдалеке.
   - Вот теперь понял. - Проскрежетал Крог и выкинул фортель. Сильный фортель, надо сказать. Эффектный.
   Он обхватил левой рукой зазевавшегося Каца за шею и сдавил, а правой выдернул у того из-за пояса кольт. И попятился, поводя дулом из стороны в сторону.
   - Ш-ш, тихо, стоять. Стоять. Положу первого, кто дёрнется.
   Крог тоже был под прицелом, но стрелять в него было нельзя - он прикрывался Иеремией как щитом. Первым, опустив свой револьвер на траву и выставив перед собой руки, заговорил Семён Семёнович, укоризненно покачав головой: - Не дурите, инспектор. К чему этот спектакль? Вам всё равно не уйти.
   Крог усмехнулся.
   - А если так? - И приставил дуло кольта Кацу к виску. - Ну, кто тут самый смелый? Стреляйте, и посмотрим: успею я снести вашему приятелю башку, или нет.
   Кац, хватая разинутым ртом воздух, скосил глаза на приставленное к его голове дуло и просипев: "Ой, чего-то мне не хорошо", обмяк, погрустнел лицом и начал сползать на землю. Полицейский крякнул, поддёрнул было Каца вверх, но удержать одной рукой бесчувственное и весьма упитанное тело заложника не смог.
   - Чёрт бы побрал твоё пивное брюхо, болван! - взревел Крог и, выронив Каца, пальнул в Семёна, который был всего в нескольких шагах от него.
   Да, разумеется, мне и раньше доводилось слышать о психологическом феномене, "остановившегося времени", когда в экстремальной ситуации, человек под воздействием стресса воспринимает окружающий мир в режиме рапида, а то и вовсе замершим.
   Слышать слышал, но самому испытать подобное довелось впервые. Случилось. Я видел, как палец Крога нажимает спусковой крючок, рука с кольтом качнулась вверх-вниз, из дула вырвалось пламя и дым... и даже пулю, летящую в вихре горячего воздуха, мне кажется, я видел. И как Строгов, хищно пригнувшись, поднырнув, начинает встречное ей движение. Чуть на отлёте, в коротком замахе, сжимая в руке короткий клинок, который я не раз видел у Семёна, и который он называл странным именем "финка". Пуля, стриганув капитана по густой шевелюре, летит дальше, и ударяет в плечо одного из ребят с ружьём. А Строгов, страшный, оскаленный, всё бежит на своего врага, и понятно, что даже мёртвый он его достанет. И Крог это видит, он хочет сделать второй, смертельный выстрел, но рука его не повинуется, он буквально парализован видом смерти несущейся к нему на кончике ножа. Капитан вот-вот сразит его ударом прямо в сердце, нельзя дать инспектору сделать второй выстрел, нельзя....
   И тут, я прыгаю. Топ - топ - с набатным гулом ударяют мои ноги в сухую почву, вздымая облачка пыли. Я прогибаюсь всем телом, мощно отталкиваюсь и, отрываясь от планеты Земля, лечу, лечу, лечу.... Упоительное ощущение! Как коршун, как ангел мщения, пикирую на злодея. Мои скрюченные пальцы-когти вот-вот вопьются ему в руку, сомнут эту преступную длань, оторвут её вместе с огнедышащим оружием.
   Крог испуганно приседает. Нет! Я перелетаю через него. И со всего маха, с бильярдным треском, ударяюсь в набежавшего капитана, к тому же затылком угодив ему в нос. Трах!!! Нокаут. Кульбит. Фиаско.
   Включились время, звуки, эмоции.
   С хрипом падаю на оглушённого мной Семёна, Крог, мгновенно сориентировавшись, хватает первого попавшегося за шиворот, и опять прикрывается от нацеленных ружей.
   Кем оказался этот самый "первый попавшийся"? И вы ещё спрашиваете? При моём-то везении...
   Я и охнуть не успел, как оказался вздёрнутым за шиворот мощной рукой. Ещё тёплый ствол кольта клюнул меня в правый висок, а левый обжёг горячий, задыхающийся шёпот старшего инспектора: - Ну, Штамп, век не забуду. Если б не вы, этот псих с ножом.... Я уж и с жизнью распрощался. Вы умный человек, рад, что вы на моей стороне. Давайте доиграем этот фарс и уходим. Надо забрать тетради. Извините, мне придётся действовать жёстко. Не выходите из образа жертвы, продолжайте изображать заложника.
   Эге, похоже, инспектор решил, что я веду двойную игру и специально спас его. Что ж, может я ещё смогу исправить то, что натворил?
   Я поднял глаза и осмотрелся. Встретился взглядом с Йоханом. Роом укоризненно покачал головой. Кац, опустившись на колени перед Строговым, пытался привести его в порядок, капитан поводил мутным взором и растерянно улыбался, из разбитого носа у него текла кровь. Ене Вальдман, хлопотал над раненным в плечо молодым человеком. Ну и дела.
   - Господа, я ухожу. - Пятясь, и прикрываясь мной, весело сообщил Крог. - Мы чудесно провели время, пора и честь знать. Портфельчик мой подкиньте, окажите любезность. Я вам, вам говорю, господин Роом, Ариадна вы наша.
   Йохан хмуро возразил: - Там ничего вашего нет. Тетради принадлежат городскому архиву. Это документы, имеющие государственную важность, и они будут переданы представителям органов безопасности.
   - От смены фигур, - с этими словами, инспектор весьма фамильярно постучал мне дулом по макушке, - диспозиция на доске не изменилась. Ваша проходная пешка под угрозой. Предлагаю разумную ничью: вы отдаёте мне портфель, я удаляюсь на безопасное для меня расстояние, и возвращаю вам господина Штампа. Обещаю, отпустить его целым и невредимым. Нет, правда, друзья, эти тетради приносят Гольдштату одни беды, я найду им должное применение. И вы о них больше никогда не услышите. Иначе... - Крог жёстко вдавил дуло в мой висок. - Пиф-паф, и господин Штамп без пересадки отправиться архивировать райские скрижали. А? Как вы объясните мадмуазель Линде, что променяли жизнь её любимого папаши на потрёпанные тетрадки?
   Скривив губы, я процедил: - Если вы ещё раз ткнёте меня этой железякой, я отдавлю вам ногу.
   - Ещё немного терпения. - Так же тихо ответил Крог. - Не выходите из образа, сделайте плаксивое лицо.
   И уже в полный голос: - Ну, так что? Или по закону жанра, я должен досчитать до трёх?
   Роом пожал плечами, размахнулся и кинул портфель к нашим ногам.
   - На, подавись. Из города тебе всё равно не выбраться.
   Крог очень натурально произвёл губами неприличный звук.
   - Ой, боюсь-боюсь. Поднимите, Штамп.
   Я нагнулся и подобрал портфель. Инспектор на миг оказался без прикрытия. Тут бы его и подстрелить, но никто не стрелял.
   Всё так же пятясь задом наперёд, мы стали отходить. Мои друзья, стояли и смотрели нам вслед.
   - Отто, береги себя! - Прижимая платок к разбитому носу, гнусаво прокричал Семён Семёнович и помахал мне рукой.
   Я помахал в ответ: - Скоро вернусь, друзья. Обещаю.
   Когда мы отошли достаточно далеко, инспектор, наконец, отпустил мой воротник, отобрал портфель и, молча, зашагал вперёд. Ну, нет, дорогой мой, теперь уже я от тебя не отстану. Приключения продолжаются. И прибавил шагу, я даже негромко запел:
   Если кто-то звал кого-то
   сквозь густую рожь
   И кого-то обнял кто-то,
   Что с него возьмёшь...
  
  
  
  Глава семнадцатая
  
  
   Мы шагали уже больше часа, в быстром темпе. Я никогда не был хорошим ходоком, да и сидячий образ жизни давал о себе знать - ноги гудели, спину ломило, и дышал я как старая водовозная кляча. Пологие холмы окончились, а мы всё шли на подъём, взяв немного наискось и вверх по склону горы на востоке от города. Гольдштат был отсюда отчётливо виден - будто кто собрал в корзинку городских стен россыпь диковинных морских раковин - это беспорядочное нагромождение черепичных крыш. А чуть в стороне, на холме, гнилым чёрным пнём торчал замок Франкенштейнов. Горела, подожженная погромщиками, центральная башня, но дым из чёрного уже стал белым и курился жидким парком - видно, как подожгли, так и потушили. Отведя душу, взялись за ум. Да, народ у нас тут живёт обстоятельный и прагматичный. Замок-то основная городская достопримечательность.
   Пора было определяться с дальнейшими планами. Долго я такой марафон не выдержу. Нагнав инспектора, я придержал его за локоть. Зашагал рядом.
   - Позвольте поинтересоваться: куда мы все-таки идём? Хотелось бы знать.
   - А! - куда глаза глядят. Будем бродить с вами по свету, я стану крутить шарманку и петь сентиментальные куплеты, а вы, учитывая вашу феноменальную прыгучесть, будете моим гуттаперчевым мальчиком - начнёте вертеть кульбиты и выписывать антраша. Публика в восторге набросает нам полную шляпу медяков.
   - Мерси за комплемент в адрес моих физических достоинств, но для мальчика я, я уже староват. Да и вы, инспектор, на роль доброго шарманщика не годитесь, вам больше подойдёт маска злобного Пульчинеллы.
   - Обиделись? Напрасно. Извините, вы, верно, здорово устали, а я тут шутки шучу.
   - Вот именно. Хотелось бы знать, куда мы направляемся?
   - Знаю я одно прелестное местечко... - Задумчиво промурлыкал Крог.
   - ...Под горой лесок и маленькая речка. - Подхватил я. - А все-таки, если оставить в покое господина Штрауса, куда вы меня ведёте?
   - Есть тут неподалеку одна халупа - бывший пастуший домик. Но ни пастухов, ни овец там давно уже не наблюдается. Место тихое, уединённое. Надо же нам где-то отсидеться до темноты. А ночью я наведаюсь в город.
   - В город? Что вы ещё задумали?
   - Не могу же я в таком виде, без документов, без денег уезжать далеко и надолго. Согласитесь. Поэтому мне надо наведаться домой, там у меня всё приготовлено на такой вот экстренный случай.
   - А! Значит, готовились?
   - Разумный человек всегда должен быть готов к любым поворотам судьбы. Как говорят французы: Aujourd'hui en fleurs, demains en pleurs. То есть: сегодня цветы, завтра в плач. Кстати, как разумный человек, хочу сразу поинтересоваться: что вам от меня надо, Штамп?
   - Мне? От вас?
   - Да-да! Зачем спасли от ножа? Только ли в порыве сиюминутного желания предотвратить кровопролитие, или у вас были иные мотивы? Почему плетётесь за мной, даже не пытаясь бежать? Что за игру вы ведёте? Я - человек логики, но логика ваших поступков для меня не постижима.
   Порой, мне и самому она была непостижима - логика моих поступков. Но сейчас, я точно знал, чего хотел: мне нужно вернуть тетради, а Крога сдать с рук на руки представителям закона. Сильный план? Очень. Если рассуждать логически, есть у меня шансы выполнить задуманное? Никаких. Так что напрасно господин инспектор ищет в моих действиях разумное начало, мной руководят эмоции, долг и случай. И это к лучшему - пока Крог не определится, нужен я ему или нет, он меня не пристрелит. Ловя на себе его холодный, оценивающий взгляд, понимаю, что он может решиться на это. Очень даже может, не смотря на данное моим друзьям слово, этим человеком руководит не понятие чести, а корысть и чувство самосохранения.
   - Послушайте, Крог, какое вам дело до мотивов моего поведения? Вы руководствуетесь профессиональными инстинктами.
   - И то верно. - Покладисто согласился он. - Если мои, как вы выразились, инстинкты подскажут мне, что вы готовы ударить мне в спину я вас тут же убью. Пиф-паф - и всё.
   - Вот спасибо, утешили.
   Мы продолжали шагать в молчании. Шли всё так же, в прямой видимости от города. Пейзаж постепенно менялся: пологий склон стал круче, старые оползни нагромоздили тут беспорядочную россыпь гигантских камней, скатившихся со склона горы. Мрачное место, напоминавшее о том, что наш Гольдштат всего лишь малое зёрнышко на ладони равнодушной природы. К тому же задул пронизывающий ледяной ветер. Я поднял воротник пиджака, втянул голову в плечи, сунул руки в карманы. Всё бесполезно, в пять минут я продрог до костей.
   - Йозеф, далеко нам ещё? У меня зуб на зуб не попадает, ноги не держат.
   - Терпение, герой. Мы уже почти пришли.
   Вскоре я и сам увидел место, куда мы направлялись. На склоне, среди вросших в скудную почву валунов, как каменный гриб торчал маленький, потрёпанный временем и непогодой домик с крытой дёрном и дранкой крышей. Раззявив покосившуюся дощатую дверь, дом подслеповато пялился на нас кривым мутным окном.
   Крог остановился и шумно выдохнул: - Ну, вот и пришли.
   Несмотря на запущенный вид этого сирого убежища, было заметно, что его временами чинили: Крыша имела следы недавнего ремонта, щели в стенах замазаны глиной, треснутое стекло аккуратно заклеено полоской бумаги.
   - Тут, похоже, кто-то живёт. Будут ли нам рады? - Усомнился я.
   - Жил, до недавнего времени. Весьма любопытный тип. Угрюмый романтик и бесстрашный воин, да вы с ним, собственно, и сами знакомы. Это дом Гедеона.
   - Что-о-о?!
   - А чему вы так удивляетесь? При жизни, он был очень неуживчивым человеком, конфликтным, мягко говоря. Сам понимал это, сторонился людей. А здесь - тишина, покой, свобода. В город Гедеон наведывался только на заработки в своём балагане, да в кабаки, любил выпить покойник. Ну, продукты ещё закупал. А так - отшельник, анахорет.
   - А вдруг... - Невольно содрогнувшись, промямлил я.
   - ... Мы застанем нашего шустрого покойника дома? - Закончил за меня Крог. - Вряд ли. Скорее всего, он крутится где-то возле замка. Не знаю, что ему там нужно, но именно там его засекали мои люди.
   - И всё же нам лучше поискать другое место.
   - Боитесь? Зря. Из этой штуки, - Крог похлопал по рукоятке кольта заткнутого за ремень, - я разнесу ему башку с одной пули. А без головы наш живчик, уж точно не обойдётся. Кроме того, я не прочь бы попробовать с ним поладить. Там куда я собираюсь уехать, он мне очень пригодится, как наглядное доказательство успеха нашего эксперимента. А что, господин Крог и его звероподобный слуга путешествуют по Европе. Что тут особенного?
   - Поладить? Да он чуть вас не убил. Забыли?
   - Помню. И вы правы, стоит поостеречься. - Крог достал оружие и взвёл курок. - Подержите-ка портфель, мешает. Идёмте, хватит тут мёрзнуть.
   Поднявшись на плоский камень, служивший ступенькой, инспектор заглянул в приоткрытую дверь. Я, привстав на цыпочки, смотрел поверх его плеча. Внутри оказалось достаточно светло - в стене напротив, было ещё одно окно, выходящее на склон. Был виден земляной пол, угол дощатого стола, грубый посудный шкафчик, подвешенный на стене, жестяная печурка в углу... Бедность, унылая, тоскливая. Как тут можно жить?
   Крог решительно толкнул дверь и шагнул внутрь. Я топтался у порога, с ужасом ожидая, что вот- вот грохнет выстрел. Но, нет, было слышно, как Крог расхаживает внутри, фальшиво насвистывая арию тореадора из оперы "Кармен" великого Безе.
   - Библиотекарь! - Позвал он. - Вы ещё не убежали? Заходите. Пусто.
   Я последовал приглашению. Портфель оказался у меня в руках, но я и не подумал бегать наперегонки с пулей.
   Войдя, бегло осмотрелся. Кинув портфель с вожделенными тетрадями на стол, я плюхнулся на массивный табурет, навалившись грудью на столешницу, и уронив голову на руки.
   - Всё, больше ни шагу. Загоняли вы меня, инспектор.
   - А вас никто и не гонит. Как видите - хозяина нет дома. Отдыхайте. А я посмотрю пока, что тут любопытного. За трупом выезжали мои люди, судя по их докладу, труп они нашли вот на этой кушетке. Убили нашего Гедеона во сне. Хотите взглянуть?
   Я промычал нечто бессвязное, с закрытыми глазами слушая, как Крог копается в вещах, бормоча себе под нос.
   - Ладно. Ага, тут и немного крови осталось. Не кровать, а логово какое-то. Так, под подушкой ничего.... И тут.... А это что? Кошелёк? Ну, да. Как это мои ребята его не нашли? Побрезговали рыться. А вот их шеф не такой брезгливый - потому начальник я, а не они. Вообще в жизни так, запомните: хочешь быть первым - забудь про брезгливость, во всех смыслах. Да, небогато жил борец. Ну да ладно, тоже сгодится. Ему теперь деньги ни к чему. А тут, что у нас? Тряпица чистая, а в ней что-то завёрнуто. Опля! Фотография. Ну-ка, ну-ка, взгляните, Штамп, это интересно.
   Крог торопливо подошёл к столу, тряхнул меня за плечо и, положив кольт на портфель, обоими руками поднёс к моему носу фотокарточку. Я нехотя взглянул. Черно-белая фотография молодой симпатичной женщины в лёгком белом платье, под кружевным зонтиком, на фоне залитой солнцем лужайки. Что знакомое почудилось мне в её облике. Некое узнавание промелькнуло в моём измученном мозгу.
   - Постойте, уж не американка ли это наша - Эллис Франкенштейн? Странно, фотография-то старая.
   - Наденьте очки, библиотекарь. Неужто не признали? Какая там Эллис? Это баронесса Элизабет фон Франкенштейн - жена Генри Франкенштейна.
   - О, Господи, вы правы! Как я мог её не узнать? Конечно. Тогда я ничего не понимаю. Зачем здесь эта фотография? Откуда?
   - Некое сходство между женщинами действительно есть. В молодости мать Вольфа и впрямь была здорово похожа на его жену. Это лишь подтверждает, что мужчины, порой, подсознательно выбирают жён внешне схожих с матерями. Вот у меня мамаша была редкая стерва, может, поэтому я до сих пор не женат.
   - Я сейчас расплачусь. Оставим вашу мамашу в покое. Лучше скажите, что вы по этому поводу думаете?
   - Думаю, могу объяснить один момент - это когда наш монстр слетел с катушек и убежал. Помните, как это случилось?
   - Ещё бы. Вы его обидели. Он и сорвался.
   - Нет. Вспоминайте. Я занимался воспитанием Гедеона, он, конечно, капризничал.... Но, тут к нам в подвал заявилась миссис Эллис! Помните выражение физиономии нашего монстра, когда он её увидел? Как он на неё смотрел, пытался что-то сказать. Именно за ней он и сорвался. Он принял её за женщину с фотографии, которую так бережно прятал у себя под матрацем. Вот! Это загадка, на которую я пока не могу вам ответить. Хочу порыться тут ещё немного, может и найдётся ещё подсказка. Одна уже есть, взгляните на обороте фотографии.
   Взяв фото, и перевернув его, я увидел на обороте старательно выведенное карандашом крупными печатными буквами слово: МАМА.
   Меня бросило в жар, сонливую усталость как рукой сняло. Я вскочил.
   - Позвольте, я вам помогу.
   - А-а! Интересно стало? Ладно, я продолжу вот здесь, а вы начинайте от печки. То есть, от того угла и вдоль стены. Только повнимательнее: пальчиками, пальчиками в каждую щель. Начали.
   Я начал осмотр, как выразился Крог, от печки: холодная зола, несколько поленьев и щепа для растопки, старые ботинки под лавкой, полки с домашним инструментом - молоток, клещи, ножовка. Посудный шкафчик с парой мисок, чугунок, кастрюля, сковорода. Тёплое пальто весит на гвозде у двери, в карманах табачная крошка, пара монет, железный портсигар с десятком дешёвых сигарет и, во внешнем нагрудном карманчике, хорошая, дорогая сигара. Я взял её, и, выставив перед собой, понёс Крогу. Он методично осматривал ящики приземистого, уродливого комода с заляпанной стеарином крышкой. Оглянувшись через плечо на мои шаги, усмехнулся.
   - Вы прямо как охотничий пёс, несущий хозяину добычу.
   Я вспыхнул, и он тут же извинился: - Прошу простить меня. Ну, что там у вас, показывайте. Ага.
   - В кармане пальто нашёл. Там ещё портсигар с дрянным куревом - это понятно, а вот сигара, которая стоит, как обед в трактире.... Откуда?
   - Похоже, кто-то угостил парня. Такие сигары в Гольдштате не продают, это я вам точно говорю. А вот у Вольфа Франкенштейна такие сигары есть. Вольф их курит. И меня угощал, и вас. И кого-то ещё, кто, в свою очередь решил побаловать дорогим куревом Гедеона. Короче: сигара из замка. А вот кто её сюда принёс? Любопытно. Отличная работа, Штамп. А вот, взгляните, что я нашёл. Это ещё одна загадка.
   Он указал на кровать , куда складывал вещи вынутые им из ящиков комода. Пара чистых рубашек, жестяная шкатулка с нитками, иголками. Борцовское трико, довольно приличный пиджак. А поверх всего этого добра, раскрытый бумажный свёрток с какими-то цветными тряпочками. Я присмотрелся и ахнул - детские вещи: голубое шёлковое одеяльце, пелёнка, кружевной чепчик.... И всё отличного качества. Вот тебе и раз!
   - Ну, и как вам этот сентиментальный набор, Отто? А вот этот документ лежал в том же свёртке. Ознакомьтесь.
   Инспектор протянул мне сложенный вчетверо листок. Это была справка из приюта Святой Инессы в Гольдштате. Гласящая, что такого-то числа, года, в приют был анонимно передан младенец мужского пола, отроду не более двух недель. Никаких документов при подкидыше, указывающих на его происхождение, не имелось. Особые приметы новорожденного: большое родимое пятно в пол лица. Младенец был принят в приют, где, впоследствии, крещён под именем Гедеон. Подписи и печать.
   Я пожал плечами.
   - Одно могу сказать: как минимум один из родителей Гедеона богат, а возможно и знатен. Это умозаключение я делаю на основании дорого детского белья. Была причина, по которой от младенца решили избавиться. Тут возможны несколько версий, но, не обладая достаточной информацией, не будем заниматься гаданием.
   - А косвенная улика - сигара, выводящая нас на некоторую связь с кем-то из обитателей замка? С кем-то не равнодушным к судьбе нищего урода. Если связать эти две линии...
   - Подумаешь улика. Да мало ли где он мог её взять, может, спёр под шумок. - Я взглянул на Крога, и осёкся. - Погодите, вы хотите сказать, что...?
   Крог, иронично прищурившись, улыбнулся и кивнул: - Как пишут в полицейских протоколах: улики недвусмысленно указывают.... Приблизительная дата рождения подкидыша года за два до рождения Вольфа. Бедный мальчик родился страшилой. Такого ли первенца ждала первая чета нашего города? Родительские амбиции порой принимают самые уродливые формы. Могли, поплакать для приличия, да и избавиться. А? Как вам такой вариант событий, Отто?
   - Первенец. - Выдохнул я. - Первенец? Не может быть. Да вы с ума сошли, Крог. Погодите - погодите, мне надо подумать.
   Это что же получается? Гедеон - старший брат Вольфа?! И, выходит, прямой наследник замка и состояния Генри Франкенштейна? Нищий цирковой борец, с багровой коркой на лице - наследный барон Фон Франкенштейн. Бред! Зачем делать столь поспешные выводы? А если инспектор всё же прав...?
   - Что с вами, библиотекарь? Вы словно приведение увидели. Вот что, я там, на полке, видел початую бутылку вересковой. Выпейте, сядьте, покурите. Зелёный весь, глаза вытаращил.... Смотреть на вас тошно.
   Окончательно запутавшись в собственных рассуждениях, я последовал совету инспектора и, не без понятной брезгливости, приложившись к бутылке, снова плюхнулся на стул и закурил, наблюдая за хаотичными передвижениями Крога. Он, похоже, руководствуясь лишь каким-то внутренним чутьём, продолжал рыться в вещах и заглядывать в каждую щель.
   - Йозеф, - обратился я к нему, - допустим наше фантастическое предположение верно, и Гедеон действительно, как бы это сказать...?
   - Да так и говорите, - буркнул Крог, не отрываясь от дела, - тоже Франкенштейн.
   - Ну да, да. Только в данной ситуации может ли он считаться таковым? Учтя некоторые нюансы.
   - Что вы имеете в виду? Не мямлите.
   - А то, что он мертвец!
   - Ах, вот оно что. Так юридически его смерть не была зафиксирована. Это я вам точно говорю. Факт убийства в полицейских документах не отражён. Хотя имеется и официальная версия: исчез без вести, при невыясненных обстоятельствах. Проще говоря - был человек, и нет. Да им никто и не интересовался особо, в цирке решили почему-то, что он уехал. Как будто ему есть куда ехать. Вот так. А мёртвый он, или живой - это при определённом раскладе интересов, любой опытный юрист докажет в ту или иную сторону. За сладкий гонорар, разумеется.
   Самоуверенный цинизм этого солдафона раздражал. Я немного захмелел от выпитого, поэтому, не скрывая вызова, иронично протянул: - Посмотрим на дело с другой стороны. Вот вы, Йозеф, весьма не осмотрительно оставили оружие на столе. Сейчас пальну в вас, и пусть докажут потом, что вы живой. А?
   Крог со вздохом покосился на меня.
   - Не пальнёте. Стрелять в безоружного человека - не ваш стиль. Лучше встаньте.
   - Чего?
   - Встаньте, встаньте. Что это за декоративное излишество под вами? Надо посмотреть.
   Не понимая о чём он, я нехотя поднялся, а Крог убрав табурет, на котором я только что сидел, ткнул мыском сапога в вытертый половичок на полу. Половик отлетел в сторону, и под ним обнаружилась дощатая крышка с вделанным в неё металлическим кольцом.
   - Я так и думал, - удовлетворённо кивнул инспектор, - погреб. Гедеон редко выбирался за провизией. У него должны были быть какие-то запасы. Давайте посмотрим, может и там что интересное найдётся.
   Он ухватил кольцо и отвалил крышку в сторону. Из тёмного квадрата пахнуло лежалой картошкой и квашеной капустой. Крог присел на корточки и, чиркнув зажигалкой, посветил в проём.
   - Тьфу, дрянь всякая. Не земля - сплошной камень, а то бы у него тут все мыши пожрали. Штамп, полезайте, посмотрите поближе. А я вам посвечу.
   - Сами полезайте. Тоже, начальник нашёлся. - Я демонстративно отвернулся и отошёл к окну, уставившись через грязное стекло на склон горы.
   - Ладно, я негордый. Где тут у него лампа? А вот. Чёрт, в ней пусто. А где керосин? Посмотрим на полке.
   Рассеянно слушая, как возится, бормоча себе под нос, инспектор, я уныло разглядывал заросший травой, утыканный огромными валунами склон, круто уходящий вверх. Зачем я здесь, что я тут делаю? Вот повернусь и уйду сейчас. Не будет же он, в самом деле, стрелять в меня?
   Вдруг, за ближайшим валуном - огромным, серым, в рыжих разводах - мне почудилось какое-то движение. Я сморгнул, потёр глаза, снова посмотрел - нет, всё так же пусто, зябко, недвижимо. Померещилось. И, тем не менее, тревожное чувство заворочалось у меня в груди. Тонкий голосок жалобно заскулил в голове. Я невольно поёжился, и уже хотел было отвернуться от окна и пойти помочь Крогу, как опять увидел это!
   Мне показалось, что валун завилял хвостом - позади него энергично заходил из стороны в сторону какой-то вертикальный предмет, а серовато-ржавый камень начал содрогаться всем своим массивным телом. Затем предмет исчез, и вместо него выглянула багровая физиономия. Гедеон! Встретившись со мной глазами, он торжествующе ухмыльнулся чёрным провалом рта, и вскинул над головой руки, показывая толстый деревянный кол. Затем, обойдя валун сбоку, Гедеон воткнул кол под камень и, навалившись всем телом, принялся энергично его раскачивать.
   Ледяная волна окатила меня с ног до головы.
   - Крог! - Панически заорал я. - Там Гедеон! Он пытается столкнуть кусок скалы прямо на нас!
   Йозеф сориентировался мгновенно: - На выход. Бежим отсюда!
   Инспектор рванулся к двери, но ударившись в неё всем телом, отлетел назад. Дверь не поддавалась.
   - Что за чёрт! - взревел инспектор. - Кто там снаружи? Освободи проход, сволочь!
   Схватив табурет, полицейский обрушил на дверные доски град ударов. В ответ за дверью хрипло рассмеялись, и знакомый голос произнёс: - Бесполезно. Я подпёр дверь надёжным бревном. Вы можете даже немного пострелять, я думаю, она выдержит те пару минут, что понадобятся Гедеону, что бы обвалить на вас все окрестные горы.
   И опять хохот.
   Я, как заворожённый следил за всё увеличивавшейся амплитудой, с которой раскачивался валун под натиском Гедеона. Лишь на миг, оглянулся и, кивнув на дверь, прошептал: - Это Игорь.
   Белый как мел, Крог в ярости пнул дверь. А я опять отвернулся к окну. Всё, конец.
   - Могильщик! Я приказываю тебе - открой дверь.
   - Плевал я на ваши приказы, господин старший инспектор полиции. Вы, в своё время, подвели меня к виселице, теперь я выношу вам смертный приговор.
   И тут камень стронулся. Я увидел, как он завалился на бок и, набирая скорость, покатился вниз, прямо на нас.
   Крог в исступлении продолжал биться в дверь, а я в ужасе начал пятится, глядя, как валун приближается, заслоняя небо. Ещё успев увидеть, лопающуюся под страшным ударом стену, я почувствовал, как почва уходит из-под ног и с криком полетел в бездну.
   - Аааааааааааа!!!
   Падение длилось толи - мгновение, толи - вечность, я со всего маху ударился спиной и затылком о земную твердь. Воздух вылетел из груди, в глазах вспыхнул и погас фейерверк....
   И всё ушло, стихло, растворилось. Спасительная, баюкающая тьма приняла моё разбитое тело.
  
  
  
  
  
  Глава восемнадцатая
  
  
   Голос. Знакомый голос, связанный для меня с какими-то неприятными ассоциациями. Он звал меня из темноты. "Штамп, Штамп". А вот теперь узнал - Игорь. Прочь, проклятый горбун! Но он не уходит. "Эй, Штамп. Ты чего там, подох что ли?". Нечто твёрдое больно ткнуло мне в грудь, потом в живот и снова в грудь. Больно. Значит жив. Я застонал и открыл глаза.
   Уходящие отвесно вверх каменные стены глубокого колодца и заколоченное крест-накрест серое низкое небо. Что-то шуршит, сыпется, потрескивает. Что это, как я тут оказался? Вот прямо на меня катится огромный валун, мой отчаянный крик, падение в тёмную бездну, болезненный удар и.... Вспомнил: открытый люк погреба! В него-то я и ухнул, перед тем как камень сравнял хижину с землёй. В просвет между досками просунулась длинная палка и опять ткнула меня в грудь. А на фоне неба появилась ухмыляющаяся рожа могильщика.
   - Ну, и чего мы там вылёживаем? К земле привыкаем? Не торопись, Штамп. Знаешь, я даже рад, что ты решил ещё немного задержаться на этом свете. Хочется мне напоследок сказать тебе пару слов. Давай-ка я помогу тебе выбраться.
   Игорь стал отбрасывать в сторону упавшие поперёк люка доски - обломки кровли. На меня опять хлынул поток мусора и мелких камешков. Я сел, прикрывая лицо руками, затем, хватаясь за стены погреба, поднялся на ноги. Горбун склонился над ямой, опустил наклонно одну из досок.
   - Давай, вылезай.
   Подъём дался мне нелегко, пару раз я срывался. А этот мерзавец только потешался надо мной, даже не подумав мне помочь. Наконец, задыхаясь, ободрав в кровь руки, я тяжело перевалился через край погреба, и замер, хватая ртом воздух. Горбун стоял надо мной, широко расставив ноги и уперев руки в бока. На лице его сияла глумливая улыбка.
   Я сел, обхватив колени руками, осмотрелся. На месте хижины груда обломков.
   - Что с Крогом, погиб?
   Игорь пожал плечами.
   - Ну, он не такой везунчик как ты. Нет желания рыться в этой куче мусора в поисках его бренных останков. При моей профессии привыкаешь к виду мёртвых тел, но любоваться мокрым местом, что, скорее всего, осталось от господина старшего инспектора - увольте.
   Я кивнул. Какой страшный финал.
   Послышались чьи-то тяжёлые шаги, я встрепенулся с надеждой на нежданную помощь, оглянулся и увидел идущего к нам Гедеона. Гигант, неуклюже ступая, приблизился и замер, остановленный упреждающим жестом Игоря.
   - Стой там. Нам надо поговорить.
   Монстр замер с отсутствующим видом.
   - Видал? Биологическая машина. Прикажешь - исполнит, не прикажешь - стоит, глаза таращит. Очень удобно.
   Я с отвращением взглянул на горбуна. Он, перехватив мой взгляд, продемонстрировал изящный браунинг с перламутровой рукояткой.
   - Мадам Эллис очень небрежно обращается со своими вещами. - Снисходительно пояснил он. - Стянул у неё эту игрушку, она даже не заметила пропажи. Хороша штучка? Верно, папочкин подарок. Вроде безделушка, а пиф-паф - и ты покойник. Так что сиди спокойно, без глупостей. А то пристрелю, или велю этому чучелу порвать тебя на тряпки. Ну что, поговорим?
   - Поговорим.
   Я порылся в карманах, выудил мятую пачку сигарет, зажигалку, с наслаждением закурил. Кивнул на Гедеона.
   - Расскажи мне о нём. И о себе, вернее о той роли, которую ты сыграл в его жизни. И смерти.
   - О! Это длинная история. Ну да нам спешить некуда, а Штамп? Особенно тебе. Ладно, слушай. Начну по порядку, издалека. Так вот. Мои родители, как и несколько поколений моих предков, служили при замке. Выходило так, что и меня ждёт та же судьба. Я родился на свет, чтобы служить семье Франкенштейн. Сколько себя помню, это было для меня столь естественно, как солнце на небе. Так есть и так должно быть. И я служил. Всем своим существом. Но вот беда: получился уродцем, несчастным горбуном. И как я ни старался, отношение ко мне всегда было этакое снисходительно-пренебрежительное, с оттенком лёгкой брезгливости. Шли годы. Не стало моих родителей. Молодой барон, отучившись в Европе, вернулся в замок, женился. Он уже тогда был одержим идеей создания некоего нового сверхчеловека. Оборудовал лабораторию, собрал огромную научную библиотеку, занялся первыми опытами: на мышах, лягушках. Я помогал ему. Он ценил меня за сообразительность и исполнительность и, как мне казалось, единственный, кто относился ко мне с искренней симпатией.
   И тут, молодая баронесса объявила, что ждёт ребёнка. Она плохо переносила беременность, не покидала стен замка, очень опасалась, что не доносит, выкинет. Барон, до поры до времени, решил держать в тайне состояние жены. Спесив был безмерно! Боялся шёпотков местных буржуа за спиной. Ещё бы - у Франкенштейна не может быть проблем с наследниками. Порода, сами понимаете. Ну, и вышло так, что баронесса благополучно родила. Ночью. Уважаемый доктор Шпиль, срочно вызванный в замок, принял первенца. Но радость сменилась ужасом и отчаянием, когда родители увидели ребёнка - уродец, с багровой маской вместо лица.
   Судьба ребёнка была решена быстро, тут же, у кровати обессиленной родами матери. Факт рождения сына оставить в тайне, а ребёнок должен исчезнуть. Доктору было заплачено, и он составил документ, по которому следовало, что младенец родился мёртвым.
   Той же ночью барон вызвал меня к себе в кабинет. Объяснил ситуацию и сказал: "Игорь, вот уже больше ста лет ваша семья верой и правдой служит моей семье. И я ценю это, полностью доверяясь тебе. Но в данном случае, я не могу приказать, а только просить тебя разделить со мной тот грех, что я собираюсь взять на душу. Ты единственный к кому я могу обратиться в столь страшный час, прошу, помоги мне". Столько достоинства, боли и смятения было в господине, и так меня тронули его слова о доверии, что я воскликну, со слезами на глазах: "Не надо, просьб. Повелевайте, барон, я всё исполню!".
   Вот тогда и велел мне Генри Франкенштейн взять младенца, и тотчас же, тайно, под покровом ночи, отправиться в город и оставить младенца у ворот приюта Святой Инессы.
   Я, молча поклонившись, вышел из кабинета.
   Доктор Шпиль вручил мне ребёнка, закутанного в шёлковое одеяльце. Я слышал, как рыдает за дверьми спальни безутешная баронесса. Я взглянул на маленькое багровое личико и сердце моё сжалось.
   - Это всё? Мне идти? - Спросил я доктора, в надежде, что, вдруг, всё отменится, решится не столь страшно и безжалостно по отношению к этому маленькому беззащитному существу.
   Ах, Штамп, я был тогда ещё так молод.... И хоть жизнь была ко мне не очень-то добра, но сам ещё не успел ожесточиться и возненавидеть людей. Я ещё во что-то верил. Например, в то, что люди благородного происхождения, благородны во всем: в душе и поступках. Как потом мне довелось не раз убедиться, это далеко не так. В шкафах благородных семейств много скелетов.
   Так вот стоял я, ещё на что-то надеясь, но доктор Шпиль лишь хлопнул меня по плечу, буркнул: "Да, по возможности быстрее", и отвернулся.
   Покинув замок, я отправился в город. Ночь была сырая и ветреная, моросил мелкий дождь. Шёл пустынной дорогой, урывая ребёнка под плащом. Малыш не плакал, и вообще вёл себя на удивление смирно, так что иногда я даже останавливался посмотреть, не умер ли он - боялся, что меня обвинят в его смерти. Хотя, говоря по правде, удавить этого кроху было бы милосерднее, чем обрекать его на долгие муки приютской жизни. Я думал о том, что ждёт этого ребёнка, и сердце моё сжималось от жалости. Мы оба с ним были изгоями, уродство сближало нас. Я-то уже прекрасно знал, через какие насмешки и издевательства жестоких людей ему придётся пройти. Знал и о том, как ранит сочувствие добрых людей: да-да, бывает очень больно, когда, ловишь взгляд человека, которого считал другом, а смотрит он на тебя, как на шелудивого пса, которого и жалко и погладить противно.
   Помню, остановился я очередной раз, вгляделся в сопящую сморщенную мордочку младенца, и внезапно испытал острое, ранее не ведомое мне чувство удивительной близости, чуть ли не родства, с этим обречённым существом. И понял, что не дам ему пропасть, как смогу позабочусь о нём. Нет, конечно, мне и в голову не пришло ослушаться данного приказания, но я решил, что приму участие в дальнейшей судьбе этого ребёнка. Как и было велено, я оставил его возле приютских ворот, ударил в подвешенный у привратницкой колокол и, быстро отбежав за угол, дождался, пока вышел сторож и, бормоча бранные слова, забрал ребёнка, скрывшись с ним за воротами.
   На обратном пути, я завернул в ночной кабак, где сильно напился. Вернулся в замок лишь под утро, хмельной, весь извалявшись в грязи. Заплетающимся языком доложил, что поручение исполнено. Барон лишь коротко кивнул, велев мне отправляться спать. И опять всё тоже выражение его глаз: благодарность, сочувствие, брезгливость. Мне захотелось ударить его, но, вместо этого, молча, поклонился и, пошатываясь, вышел прочь.
   Впрочем, хватит сантиментов, тебя, верно, мало интересуют мои переживания. Короче так, мальчишка рос в приюте, я его регулярно навещал. Настоятельница приюта не возражала - я рассказал ей, как увидев детишек на прогулке в городском сквере, проникся жалостью к маленькому, забитому уродцу, который вечно стоял в стороне, когда остальные дети весело играли. Хочу, мол, помогать малышу. Оно так и было. Парень рос крепеньким, но очень робким и зажатым. Жестокая ребятня всё время издевалась над ним, они дразнили его, лупили почём зря, и не принимали в свои забавы. Гедеону я представился дальним родственником, навещал его два-три раза в месяц. Забирал мальчишку на целый день, и мы уходили в горы. Гуляли там, болтали, перекусывали чем-нибудь вкусненьким, он оттаивал. Конечно, интересовался: кто он и откуда, знал ли я его родителей? Тут я был очень осторожен, выдавал ему информацию по капле, отговариваясь тем, что ему ещё рано знать всю правду. Придёт время, всё расскажу - говорил я ему. А он рыдал у меня на плече, и просил забрать его из приюта. Говорил, что иногда мечтает умереть поскорее, и только боязнь огорчить дядюшку, то есть меня, останавливает его от того чтобы как-то покончить с собой. И это говорила мне совсем малая кроха, ребёнок! Тогда я стал вдалбливать парню основной закон жизни: дави других, если не хочешь чтобы задавили тебя.
   Меня самого частенько лупили уличные мальчишки, пока, в бесконечных драках, я не научился защищать себя. Я стал обучать этого карапуза тому, как делать больно другим. Чтобы боялись!
   Что ты смотришь на меня, Штамп, как на сказочного тролля? Иначе было нельзя, парень не выжил бы. И надо сказать, зёрна жизненной правды, посеянные мной, угодили в благодатную почву. Гедеону ещё и шести лет не было, а приютские сёстры и сама настоятельница , заламывая руки и закатывая глаза, уже жаловались мне на проделки "маленького чудовища", просили поговорить, воздействовать на него. И я воздействовал, объяснил: не всё надо делать напоказ, можно и по-тихому. А то рано, или поздно накажут всерьёз. Он и это быстро усвоил.
   А затем, пришло время брать на крючок папашу Генри.
   Как-то раз, я попросил Франкенштейна выплатить мне жалование на несколько дней раньше. Он рассеянно поинтересовался причиной, и тогда я, старательно изображая сильное смущение, покаянно пустив слезу, поведал ему, что деньги нужны на подарок к именинам маленькому подкидышу - сыну его светлости, которого я тайно опекаю все эти годы. О! Видели бы вы физиономию Генри, когда он это услышал. Барон был растроган до крайности. Он хотел подробностей. Я их щедро выдал: малютка, чистая душа, одинок и неприкаян, тянет маленькие ручки, жалобно вопрошая: где мой папа, где мама, ой-ой, сердце глупого горбуна рвётся от жалости. Прошу простить за самовольство, господин барон. "О каком прощении ты говоришь?" - трагическим баритоном пропел барон. Я тебе, говорит, обязан. Добрый, верный Игорь!
   Отвалил денег, и велел держать его в курсе, о том, как растёт и развивается мальчик - тайная боль ранимого отцовского сердца.
   Я убил двух зайцев: и папаша, и его незаконнорожденный сынок, души во мне не чаяли, считая себя обязанными мне. Третьим "зайцем" была простая денежная выгода: ну, какие запросы у маленького подкидыша, даже не представляющего, сколько разных интересных вещей есть на свете. Денег, выделяемых бароном на мальчишку, с лихвой хватало и на меня. Нет, я не считаю, что обворовывал сироту. Это была плата за мои хлопоты. А если ты, Штамп, будешь так жечь меня глазами, я не буду дальше рассказывать. Ну, то-то! Ладно, слушай, и не нуди.
   А в семействе фон Франкенштейна тем временем уже появился ещё один мальчик, хорошенький, здоровенький, полноценный - настоящий наследник. Назвали его, как ты знаешь, Вольфом. Мальчики росли, один в замке под присмотром нянек и любящих родителей, другой в приюте, озлобленным зверёнышем. Вот такие дела в благородном семействе.
   Стал я думать, как использовать эту ситуацию. Сначала додумался было до элементарного шантажа, ведь барон знал, что Гедеон жив, а баронессе-то доложили, что он умер в приюте. Она, бедняжка, поплакала немного, да и успокоилась. А тут и маленький Вольф подоспел для утешения нежного материнского сердца, и дабы не дать ему разбиться, барон, по моим расчётам, легко мог расстаться с частью своих денег. Крутил я эту мыслишку так и этак, когда меня осенило: зачем брать часть, если можно взять целое? Только как? Решил не торопиться, подождать верного случая, какого - пока и сам не знал.
   Но, тут и закрутилась история с мертвецами. Генри Франкенштейн вплотную подступил к осуществлению своей заветной мечты: созданию нового сверхчеловека. Вот только создавать его, он решил из мёртвой плоти, богоотступник. Дело-то с самого начала выходило грязное. А где грязное дело, там, известно, Игорь надобен. А я же у барона на полном доверии, вот он и подключил меня к работе по полной программе.
   Поначалу у Генри ничего не получалось, ему требовались всё новые трупы людей. Я доставал их ему: выкапывал на кладбище, воровал из морга. По городу поползли слухи, стало опасно. За дело взялась полиция. Надо отдать должное Крогу, он первый понял, если можно так выразиться, куда ведут следы мёртвецов. Но доказать, пока, ничего не мог. В замок его дальше прихожей не пускали.
   А потом Франкенштейн добился-таки своего: очень ясно помню потрясение, которое я испытал, кода мертвец, лежавший на столе в лаборатории, вдруг шевельнулся, сел, и открыл глаза. Брр, у меня волосы встали дыбом. Ну, не мне тебе рассказывать, что было дальше и чем всё это кончилось.
   Вскоре пробил и мой час. В Гольдштате стало опасно. Генри уже отправил жену и сына из города. А сам, то бродил по замку как потерянный, то метался по горам, в поисках взбесившегося монстра. Как-то раз, хмурым дождливым вечером, он вызвал меня к себе в кабинет. Барон был сильно пьян, говорил сбивчиво, но очень горячо. Главным в его речах было то, что он, и только он виноват во всём, и перед всеми. Нет ему прощенья. Он хочет, видите ли, как-то загладить свои грехи. "Игорь, - сказал он мне, - у меня дурные предчувствия. Возможно, моя смерть близка. Но, перед тем как уйти, я хочу сделать то, что должен был сделать уже давно. Мой сын, мой первый сын Гедеон - я должен хоть как-то позаботиться о нём. Может он сумеет когда-нибудь простить меня. Я составил и заверил бумагу, из которой следует, что Гедеон приходится мне сыном и имеет наследственные права. Это очень важный документ. Не думаю, что Элизабет и Вольф вернуться когда бы, то ни было в Гольдштат, или предъявят свои права на этот проклятый замок. Фамильные драгоценности они увезли с собой, мои денежные счета в Швейцарских банках. Кроме этих мрачных стен, их ничего здесь не ждёт.
   Так вот, в связи с вышесказанным, я хочу, чтобы Гедеон, достигнув двадцати одного года, совершеннолетия, мог вступить, если он того пожелает, во владение замком на законных правах. Если пожелает, может продать замок и прилежащие к нему земли, и уехать.
   Но знаю, с моего равнодушного попустительства, мальчик вырос диким, необузданным невежей. Нужен верный человек, который присмотрит за ним, поможет делом и советом. Таким человеком я вижу тебя, Игорь. Все эти годы, ты присматривал за мальчиком. Так и продолжай. Прошу тебя. Вот ещё одна бумага, по которой ты назначаешься опекуном Гедеона фон Франкенштейна. До его совершеннолетия, а в случае его недееспособности - мальчик-то психически не очень здоров - пожизненно".
   Услышав это, я чуть было прямо тут же не сплясал джигу, с трудом сохранив на физиономии постное выражение. Барон, решив, было, что я хочу отказаться, ещё стал и упрашивать меня. И тогда, прослезившись, я дал согласие. Вскоре Генри погиб. Всё складывалось исключительно удачно для меня. Осталось дождаться вступления Гедеоном в права наследования, добиться признания его психически больным, и на правах опекуна продать замок и земли. А это немалая сумма. И пусть попробуют Вольф и его мамаша оспорить эти права, ведь Гедеон старший сын, а значит, по нашим законам, наследник первой руки. Затем оформив на себя право распоряжаться деньгами наследника, избавиться от Гедеона под благовидным предлогом - самоубийство или несчастный случай - и уехать из этих пропитанных дождями проклятых мест навсегда. Богатым человеком, а не убогим служкой.
   А?! Каково задумано? Но в нужное время, вдруг, обнаружилось неожиданное препятствие. Совершенно не предвиденное. Этот осёл, Гедеон, категорически отказался наследовать семейное достояние. Он уже был взрослым угрюмым парнем, зарабатывающим на жизнь собственными кулаками на арене балагана, и, к тому времени, уже знал от меня тайну своего рождения. Так он, видите ли, обиделся на своих кровных родителей, воспылав к ним лютой ненавистью. Тогда мне пришлось сказать, что это папа его был гад, а мама-то Гедеошу всегда любила, и мечтала его вернуть, но папаша сказал ей, что малютка захирел в приюте и помер. Так вот, как бы она была счастлива, узнав, что сын её жив, здоров и в полном благополучии проживает в родовом поместье. Этот гордец, сразу не сдался, но заметно поплыл. Потребовал раздобыть для него фотографию Элизабет, целовал фотокарточку, рыдал вот такими вот слезами. И когда я уже было, решил, что дело в шляпе, он выкинул очередной фортель: заявил, что предъявит права на наследство, только если мама попросит его об этом. УУУУУУУУУУУУУУ! Я чуть было прямо тогда не убил его.
   И так, время шло, Гедеон уже давно достиг совершеннолетия, а вопрос всё не решался. Близок локоток, да не укусишь. И тут я узнал о предстоящем приезде Вольфа Франкенштейна с семьёй. О, какое смятение вызвало у меня это известие. Я ещё не знал пугаться мне или радоваться, но понимал, что приближается пора решительных действий, надо только узнать, что ему тут понадобилось. Да ещё Гедеон услышав о приезде младшего брата, совершенно взбесился: вбил себе в голову, что тот привёзет в Гольдштат его ненаглядную мамочку. И решил, что явится к ней, так сказать, во всей красе. Я с трудом сдерживал его, уговаривая не торопить событий.
   Явиться на вокзал он не посмел. Узнал из газет, что Элизабет не приехала. А я уверял его, что она тут, в Гольдштате, но, по понятным причинам, это держится в тайне. Зачем мне это было надо? Я сказал Гедеону, что мне нужно время, подготовить её к встрече, ещё бы такое потрясение для бедной женщины! Он поверил. А время мне действительно было необходимо. Вольф вышел на меня, и тут я узнал о цели его приезда. Тогда-то у меня и созрел план, как взять Гедеона под полный, безусловный контроль. Добрый дядюшка Игорь, заботливый опекун, предъявит миру наследника замка Франкенштейн, но только в виде мычащей человекоподобной болванки. Я-то хорошо помнил, что за существо получилось у генри Франкенштейна. Это чучело, лишённое воли, будет беспрекословно подчиняться мне, уж я постараюсь. Я сам убью и верну Гедеона к жизни уже в новом качестве - послушной мне марионетки. А тетради? Хо, завладев ими, я мог потребовать от Вольфа дополнительных гарантий отказа от наследственных притязаний. Я решил разыграть эту карту. Правда, вокруг уже нарезал круги старший инспектор, он имел свой интерес. И ладно бы, с ним можно было договориться. Но.... Но тут в дело вмешался ты, Штамп. И всё пошло наперекосяк. Откуда только ты взялся? Клоп, бумажный жучок, нелепица. Поначалу, я решил было, что уберу тебя одним щелчком. Ошибся, пришлось повозиться. Но всему приходит конец. И тебе, Штамп, тоже. Я добрался до тебя.
   Я смотрел на этого человека, и не мог понять сказанного им. В моей голове не укладывалась страшная логика его откровений. Я спросил его об этом.
   - Так что, выходит ты влез своими грязными лапами в историю гениального научного открытия, открытия переворачивающего представления человечества о жизни и смерти, исключительно ради корыстного расчёта? Понятия добра и зла, судьбы людей, смертоубийство, предательство и самопожертвование гения, всё это для тебя ничего не значило? Тобой руководил исключительно тупой, мелочный расчёт? И ты же ещё, в результате останешься в выигрыше? Этого не может быть.
  Пусть ты убьёшь меня, но есть ещё высшая воля. Гореть тебе в аду.
   Я поднял глаза к низкому чёрному небу, набрякшему грозовыми тучами. И прошептал: "Боже, не допусти". В ответ полыхнуло, кривая молния полоснула небесное чрево, и оно болезненно крякнуло, оглушительно и хрипло отхаркавшись низким раскатом грома.
   Горбун вздрогнул, его физиономия брезгливо сморщилась.
   - Что ты как маленький, Штамп? Какая высшая сила, какое добро и зло? Ох, как мне надоело это высоколобое словоблудие, которым так любят жонглировать прекраснодушные болтуны, вроде тебя. Сидят болтуны в своих норках, листают мягкими лапками книжечки, состряпанные лживыми моралистами, и лопочут самозабвенно: о морали, о высоких мотивах, о любви к ближнему своему.... Тьфу! Кирку вам в руки и землю копать. Чтоб в холоде и голоде на себе усвоили главную истину жизни - человеком руководит та самая, как ты выразился, мелкая корысть. Да-да, простая забота о себе любимом, и только о себе.
   - Нечто подобное, я уже слышал от Крога. - Устало произнёс я.
   - Инспектор был сильным человеком. Но слишком много воображал о себе, поэтому и лежит размазанным по камням под кучей мусора. А мораль придумали слабаки - человеческая слякоть, вроде тебя. Усвой это, как следует, потому как с этой мыслью ты и отправишься в мир иной.
   Тучи высекли очередную молнию и с грохотом столкнулись.
   - Всё, я не собираюсь мокнуть тут из-за тебя. Ты услышал, что хотел. Я сказал всё, что собирался. А теперь вставай, и иди вон туда, - Игорь махнул браунингом в сторону развалин хижины. - К подвалу. Очень удачно, не придётся яму копать. - Он кивнул на маячившего невдалеке Гедеона. - Велю своему болвану закидать сверху твой труп камнями и все дела.
   Грозовые раскаты и порывы ветра заглушали его голос. Ему пришлось перейти на крик.
   - Давай быстрее!
   Небо над нашими головами, опять полыхнуло молнией. Ахнуло надсадным громовым раскатом, и обвалилось на землю проливным дождём.
   Я поднялся. Качнулся от налетевшего вихря. И побрел, оскальзываясь на мокрой траве, спотыкаясь о размётанные по склону обломки хижины. Полтора десятка шагов до могилы. Я оглянулся. Игорь стоял, вскинув руку с направленным на меня пистолетом, ливень серым занавесом отделял меня от него. Вот и всё - финал, пьеса жизни доиграна, занавес опустился. Я уйду без поклона, так и не узнав, какова была моя роль в этой пьесе, справился ли я с ней. Уйду весь, без остатка. А злой режиссёр пошлёт пулю мне вслед .
   Finita la commedia. Как банально. Как грустно.
  
  
  
  
  Глава девятнадцатая
  Последняя
  
  
   Я опять поскользнулся и упал, на четвереньки. Фу, как некрасиво. Палач подумает, что меня ноги не держат от страха. Нет уж, дудки, я не доставлю ему такого удовольствия. Надо встать. Дыхание с хрипом вырывалось из моей груди, не хватало воздуха. Глаза застилала радужная пелена. Уж не плачу ли я? Нет, нельзя. Поднимайся и пройди оставшийся путь с достоинством.
  Поднимайся! Я отер грязной ладонью лицо, смахнул с глаз толи слёзы, толи дождь, помотал головой и осмотрелся, готовясь встать на ноги. И тут увидел....
   Увидел некий предмет, лежащий среди обломков, перед самым моим носом. Знакомый предмет, при виде которого, моё сердце замерло, а затем бешено заколотилось: из-под обломка доски выглядывала изящно изогнутая, с деревянной накладкой, рукоятка кольта! Того самого чудовищного револьвера времён освоения Дикого запада. Крог оставил его на столе, рядом с портфелем. Только бы он был цел. Я осторожно сдвинул доску - да, вот он, целёхонек, тускло отсвечивает мокрым металлом. Я взял его в руку, взвёл курок....
   - Эй, ты, что там уснул? Или молишься своим библиотечным богам? - Донёсся до меня сквозь шум дождя крик Игоря. - Вставай, Отто, не позорься. Или так и примешь смерть, на коленях?
   Я повернулся и сел, отёр рукой глаза от слепящей меня дождевой воды.
   - Игорь! - Крикнул я срывающимся голосом. - Ты твёрдо решил меня убить?
   - А, заскулил? Не надейся, не передумаю.
   - Тогда, пусть это будет по-честному. Твой выстрел против моего.
   - Чего? - Не понял горбун. И тут я вскинул руку с кольтом. За потоками воды мне плохо было видно выражение его лица, но надо отдать ему должное - среагировал он моментально: верно, почувствовав в моём голосе некую угрозу, выстрелил почти сразу. Но и я успел выстрелить, как пишут в романах: "два выстрела слились в один". Кольт грохнул так, что зазвенело в ушах, отдача у этой ручной мортиры была чудовищная, едва не вывихнув мне кисть. Выстрела могильщика я не слышал, но что-то больно ожгло мне щёку - словно хлыстом ударили. Сизый пороховой дым, смешиваясь с дождём, осел. Прижав ладонь к кровоточащей щеке, готовый стрелять снова, я выглядывал своего соперника. Его не было. Там, где только что стоял Игорь, шевелилась шелестящая стена дождя.
   Вскочив на ноги, я завертелся волчком, вообразив, что горбун обходит меня сбоку. Стрелял-то я, практически не целясь, а если учесть мой небогатый опыт обращения с огнестрельным оружием (пара занятий с Семёном Семёновичем), то шансов попасть в цель, у меня не было.
   Но я попал.
   Я увидел его: маленькая скрюченная фигурка лежала на боку, ноги подогнуты, одна рука прижата к груди, другая беспомощно откинута в сторону. Это был Игорь.
   Я медленно стал приближаться к нему, держа оружия наготове. Потому как кольт ходил ходуном в моей руке, понял, что меня бьёт крупная дрожь. Подойдя, замер, всматриваясь в лежащее тело. Игорь не двигался, дождь заливал его широко открытые глаза, устремлённые в грозовое небо. Он был мёртв. Пуля попала ему в левую сторону груди, надо думать, умер он мгновенно.
   Я убил его. Я убил человека! Выпрямившись, схватился за голову, стон вырвался из моей груди.
   И тут я услышал какое-то мычание за спиной. Оглянулся и в ужасе попятился. Монстр, шёл, как мне показалось, прямо на меня. Но, Гедеон, поначалу, даже не взглянул в мою сторону. Он склонился над мертвецом, раздражённо ворча, попытался поднять его. Затем провёл рукой по груди горбуна, взглянул на окровавленную ладонь. Издав недоумённое кудахтанье, он оглянулся через плечо на меня. Потом снова взглянул на мёртвое тело, потом снова на меня. Багровая маска его лица дёрнулась, пошла трещинами, из горла вырвался бешеный рык. Он понял, что Игорь мёртв. Понял, что это я убил единственное близкое ему существо! Он понял, и принял решение. Маленькие глазки полыхнули бешенством, и неуклюжая громадина, вскинув над головой сжатые кулаки, двинулась на меня.
   А я всё пятился, забыв про револьвер, который всё ещё сжимал в руке. Затем, повернулся и побежал. Безудержный страх придавал мне сил, как в детском сне, когда бежишь, бежишь в бесконечном сумеречном пространстве, а тебя преследует неотступно нечто ужасное. И самое невыносимое, что как ни стараешься, бежишь слишком медленно....
   Вот и сейчас у меня было тоже ощущение. За шумом дождя я не слышал шагов Гедеона, и мне казалось, он совсем рядом, уже настигает меня. Поэтому, когда я оступился и упал, то закричал, как заяц, угодивший в силки - вот сейчас огромные лапы сграбастают меня и свернут мне шею. Но, оглянувшись в панике, увидел, что, оказывается, оторвался от преследователя на пару десятков метров. Гедеон сокращал расстояние между нами, передвигаясь огромными скачущими шагами, как делают спортсмены в тройном прыжке, перед толчком. Бег для него оказался пока слишком сложен, нет, конечно, он уже не ковылял, как тогда, в лаборатории делая первые свои шаги, но двигался всё ещё довольно неуклюже. Ноги гиганта совершали шаги, а тело в это время, хаотично раскачивалось, размахивало руками, голова то болталась из стороны в сторону, то запрокидывалась назад. Но каждый раз, как его бешеный взгляд фокусировался на мне, меня словно било током высокого напряжения.
   Пока я копошился на мокрой земле, он успел подобраться достаточно близко, тогда я им вспомнил о кольте. Памятуя о мощной отдаче, я сжал револьвер обеими руками, прицелился и стал посылать в Гедеона пулю за пулей. Кажется, я при этом ещё и орал, нечто дикое и бессвязное. Расстояние между нами сейчас было даже меньшее, чем когда я стрелял в Игоря, но когда боёк защёлкал вхолостую, известив, что все заряды истрачены, я понял, что не попал. Ни разу! Видно я уже исчерпал лимит своего стрелкового счастья.
   - Вот тебе! - взвизгнул я, запустив в монстра бесполезным уже револьвером. В ответ, от него прилетел огромный булыжник, едва лишивший меня головы.
   Ну, Отто, теперь одна надежда на твои ноги, понял я. Вспомни детство старина, и ту злющую собаку в яблоневом саду бургомистра, как ты улепётывал тогда, восхитив своей прытью школьных товарищей. Старт я взял неплохой, но очень быстро понял, что мне уже не повторить моих детских подвигов. Воздух с хрипом рвался изо рта, грудь сдавило точно обручем, в висках стучало. К тому же склон в этом месте набрал крутизны, бежать становилось всё труднее. Пару раз, оскальзываясь, я всё же плюхался на зад, но тут же вскакивал, продолжал бег.
   Не знаю, как надолго меня ещё хватило бы, но едва различив за шумом дождя бурливый гон водного потока, я сразу понял, что забег мой подошёл к концу.
   Бывало, прогуливаясь в окрестностях города, мне доводилось забредать и на этот откос, поэтому, я помнил быстрый, юркий ручей, сбегавший тут по крутому склону, и живописным игрушечным водопадом ниспадающий с каменистого выступа в небольшое озерцо, носившее у местных романтиков название Чёртов омут. Озерцо, каких немало в здешних горах, но именно Чёртов омут пользовался недоброй славой. Дело в том, что на дне природной каменной чаши, где оно образовалось, видимо имелась пещера, или трещина, связанная с подземными реками, куда и уходила исправно вода из озера. Озеро, пополняясь водой горного ручья, тем не менее, оставалось совсем небольшим, не переполнялось, а его, отливавшая небесной синевой поверхность постоянно медленно вращалась - это вода уходила из озера под землю, образовывая воронку. Смельчаков искупаться здесь конечно не находилось, но местные мальчишки развлекались тем, что бросая в озеро щепки, затем заворожено смотрели, как вода, покрутив, засасывает брошенный предмет в бездну.
   Вот в этот безымянный ручей, впадающий в недоброй славы озерцо, я и упёрся. Только теперь, скромный ручеёк, который можно было просто перешагнуть, набрав ливневой воды, превратился в ревущую мутную реку. Достаточно широкую и быструю, чтобы оставить мысль перейти её вброд. Я оказался в западне: бежать вверх по склону у меня уже не хватило бы сил, внизу склон кончался отвесным обрывом. Оглянувшись, я увидел, как за стеной дождя, смутно прорисовывается, неотвратимо приближаясь, тёмный силуэт Гедеона. Нет только не это!
   Отчаяние охватило меня, но верно оно и придало сил. Осмотревшись, я выбрал участок поровнее, сдал несколько шагов назад и, перекрестившись, пошёл на разбег. Оттолкнулся, и прыгнул....
   Верно, со стороны, я напоминал пингвина возомнившего себя ласточкой - спинка прогнута, брюшко на выкате, короткие ручки красиво раскинуты - опять лечу! Летал я не долго, и уже переходя в пике, понял, что не долетаю. Самую малость - но не долетаю. Упал грудью на каменную осыпь по ту сторону ручья, но всё тело ниже пояса оказалось в воде. И тот час ощутил, будто ледяная рука ухватила меня за ноги и потащила вниз. Я закричал, забился, хватаясь за мокрые скользкие камни. Меня неудержимо волокло, когда, вдруг, онемевшие от ледяной воды пальцы уцепились за острый скальный выступ, с естественной впадиной, словно дупло в зубе. И я, ссаживая руки в кровь, ухватился мёртвой хваткой за этот "гнилой" каменный зуб. Молотя ногами, извиваясь всем телом, тонко подвывая от напряжения, я стал медленно вытягивать себя из воды. Я выбрался. Вода ещё полоскала мои ступни, а я лежал, закрыв глаза, обессилено припав щекой к твёрдой почве, понимая, что спасён. Силы оставили меня окончательно. Услышав совсем рядом бешеный рык монстра, я лишь смог разлепить веки, чтобы увидеть его могучую фигуру, нерешительно топчущуюся, у разбушевавшейся воды.
   Не придумав ничего лучшего, Гедеон шагнул в воду, видимо, собираясь одолеть ручей вброд. Его тут же снесло течением. Взревев, он, довольно проворно, вернулся на землю. Поднялся на ноги и стал кидаться в меня камнями. Впрочем, без особого успеха - ни рассчитать силу броска, ни прицелиться у него не получалось. "Да уж, - глядя на беснующуюся тушу, и помня наполеоновские планы Крога, подумал я - этому существу ещё очень далеко до совершенного солдата. С такой армией только воробьёв пугать". Кажется, монстр тоже понял бессмысленность своего занятия, он выронил, приготовленный для броска камень и замер, скдлонив тяжёлую башку на грудь.
   Думает, что ли? - Глядя на неподвижную фигуру, заинтересовался я. Не лучше ли мне будет попробовать встать, если он решит прыгать и сумеет скоординировать движения, то он доберётся до меня. Едва подумал об этом, я увидел, как Гедеон попятился, сгорбился, прижал руки к груди и, по-девчоночьи разбрасывая ноги, пошёл на разбег! Чёрт возьми!
   Опершись руками о землю, на карачках, я пополз от ручья, не сводя глаз с бегущего великана. Он мощно оттолкнулся и, похожий на гигантский циркуль, взлетел над водой.
   Именно взлетел, и именно "над", а не "через" - он опять не рассчитал траекторию, прыгнув скорее вверх, чем в длину. Завис в зените, с перекошенной мордой и выпученными глазами.... И рухнул в самую середину бушующего потока. Бурлящая вода тут же подхватила его и понесла, как сломанную игрушку, к обрыву.
   Я вскочил, упал, снова поднялся и побежал следом, вдоль потока. Зачем? Скажу честно: если бы Гедеону каким-то чудом удалось бы добраться до берега, я бы спихнул его назад. Это правда.
   Но, чуда не произошло, я увидел, как монстр, взбрыкнув в воздухе ногами, перевалился через край скалы и полетел вниз. До меня донёсся его крик, вернее, рёв, в котором смешались гнев и отчаяние.
   Опасаясь оступиться на скользкой траве, и полететь следом за Гедеоном, я опустился на карачки и, добравшись до кромки обрыва, заглянул в пропасть. Там, далеко внизу, заштрихованная дождём, медленно вращалась, воронка Чёртова озера. Белое пенное кружево кипело в том месте, куда ударял водопад. Свинцовая поверхность озера была как на ладони, но Гедеона я не видел. Где же он? Утонул, или...? Нет! Нет, вот он! Над водой внезапно показалась голова, вскинутые руки заполошно молотили воду. Он пытался плыть, но у него ничего не получалось, монстр то исчезал под водой, то выныривал, его неотвратимо утягивало к центру озера, в жадную пасть водоворота. Вот, его закрутило, словно на адской карусели, он исчез надолго, но, вдруг, каким-то невероятным усилием, снова возник над водой. Перекошенная, синюшно-багровая физиономия исказилась от уже не слышимого мне крика, вскинутая рука, с растопыренной пятернёй, протянулась к обрыву - в мою сторону, жадно скребанула простёганный ливнем воздух, и Гедеон ушёл под воду.
   Я ещё долго всматривался во вращение свинцовой поверхности озера, всё не мог поверить, что - всё, монстра больше нет. Монстра больше нет!
   Затем поднялся, и медленно заковылял прочь от обрыва, искать спуск с горы. Шёл я мучительно долго, или мне так казалось, силы оставляли меня, тогда я ложился сотрясаясь от бьющего меня озноба, поднимался и опять шёл. Наткнувшись на осклизлую тропинку, ведущую вниз по склону, спустился по ней, впереди замаячил черепичный панцирь Гольдштата.
   Когда уже подходил к городу, дождь стих, проглянуло бледное, промытое до прозрачности солнце. На улицах было пустынно. Одинокая лошадь без возницы понуро влекла куда-то телегу с копной сена. Окна домов забраны ставнями, разбитая витрина винной лавки зияла чёрным провалом. У рыночной площади меня обогнал автомобиль с солдатами в форме королевской гвардии. Значит, всё сработало, получилось. Закон и порядок - девиз на гербе Его Величества. И этот закон пришёл в Гольдштат, в том числе, и с моей помощью. Эта мысль придала мне сил и я, ускорив шаг, свернул в родной переулок.
   У дверей моего дома, стояли Линда, Кац и какой-то военный офицер. Линда то и дело прикладывала к глазам кружевной платочек, плакала, а Кац, размахивая руками, что-то горячо ей доказывал. Офицер хмуро курил. Заметив меня, он нервно схватился за кобуру, что не мудрено - выглядел я, должно быть, устрашающе - и что-то сказал Линде. Она оглянулась.
   Я шёл, а моя девочка уже бежала ко мне, бежала, раскинув руки, улыбаясь сквозь слёзы. "Папа, папа!". Она бросилась мне в объятья, едва не свалив старика отца с ног.
   - Папа, папочка, ты жив...!
   - Да, да, детка. Жив. Не надо плакать, я вернулся....
   Тут на меня со своими объятиями обрушился Иеремия. Он тряс меня, тормошил, хохотал и орал на всю улицу: - Господи! Отто, я им всем говорил.... Не тот парень Отто Штамп, что бы дать себя съесть без перца. Выглядишь, как пьяный шахтёр, но живой, живой! Отто, дружище, а наши все, с солдатами, в горы пошли, тебя спасать. Меня оставили. Сунули вот эту ракетницу, сказали, если Отто вернётся, давай зелёную ракету. А мадам Роза сказала: "Ох, он у меня и получит, когда вернётся. Пойду, приготовлю ванну, он обязательно придёт. Ведь мы его так ждём". Господин офицер, посмотрите, это тот самый Штамп. Тот самый.
   А я, друзья мои, плакал, чего уж там....
   - Иеремия, - Кивнул я, утерев глаза. - Давай, зелёную ракету. Я вернулся.
  
  
  
  Эпилог
  
  
   Чем мне нравится сквер возле фотоателье Лео Вагнера, так это его старыми липами. Они, в любую погоду шатром укрывают и от дождя и от солнца. Мне не надоедает ленивый шёпот их листвы, я помню эти огромные деревья вот уже полсотни лет, и они меня помнят....
   Я зашёл сюда по дороге с почты, удобно расположился на лавочке, покуриваю и жду, когда Лео спровадит последнего клиента. И мы отправимся в "Невесту свинопаса", где уже должны собраться все наши.
   Вечернее солнце, навестившее сегодня обычно дождливый Гольдштат, медленно сползает за здание городской мэрии. Там теперь правит новый градоначальник, молодой и чрезвычайно энергичный, по фамилии Хохлкопф. А прежний бургомистр, господин Бютцер, был освобождён от должности распоряжением правительственной комиссии, расследовавшей события связанные с делом барона Франкенштейна. Оказавшись под следствием, Бютцер страшно переживал столь унизительный крах своей карьеры, что не удивительно для столь властного и самолюбивого человека, как он. Отправленный в отнюдь не почётную отставку, старик тронулся умом и теперь находится на лечении в здешнем жёлтом доме. Кто его видел, говорят, что старик целыми днями только и делает, что поёт религиозные гимны и ковыряет в носу одновременно двумя пальцами.
   Страшные события, потрясшие наш город год назад (да, уже минул год, подумать только - как летит время!), не прошли бесследно для всех горожан. Многие знатные семейства навсегда покинули Гольдштат. По мне, так не велика потеря - горстка самодовольных снобов, но всё же, всё же.... Зато теперь на каждом шагу можно наткнуться на туристические экскурсии со всего мира, их водят по Гольдштату, и потчуют всякими небылицами. Благодаря сенсационным газетным статьям, наш город опять очень популярен. Йохан Роом абсолютно счастлив, он по горло занят реорганизацией городского музея, который он теперь возглавляет.
   Лео Вагнер завален заказами, помимо фотопортретов, он теперь увлёкся натурными съёмками, бродит с туристами по местам былой славы, и щёлкает благообразные семейные пары на фоне замка Франкенштейн.
   Иеремия Кац, украсил свой пиджак нашивками за неизвестно какие ранения, и теперь оставив свою бакалейную лавку на жену, целыми днями бродит по городу и требует, чтобы ему все товары отпускали вне очереди и со скидкой. Трое его детишек знают, что их папа - герой.
   Семён Семёнович, вдруг, занялся воспитанием молодёжи. Он организовал нечто вроде скаутского кружка, куда набрал каких-то сопляков и водит их за город, где на свежем воздухе, под вечно моросящим дождём, обучает пешему строю, рукопашным приёмам и стрельбе из револьвера по мишеням. Дабы не подавать дурной пример молодёжи, Строгов бросил курить свои вонючие папиросы и пьёт теперь не раньше шести вечера.
   Что же касательно меня, то я опять сижу в своей библиотеке, выписываю читательские абонементы и наслаждаюсь тишиной и покоем. Мой младший библиотекарь Гюнтер Гинза, попался на воровстве раритетных рукописей и я его уволил. Вместо него у меня теперь в помощниках племянник моей верной Марты, сын её покойной сестры - толковый мальчишка и заядлый книгочей. Марта тронута моим вниманием к мальчику, и тут как-то вечерком она меня так отблагодарила, что, доложу я вам... кхм, впрочем, это я отвлёкся. А недавно, я пригласил её в синематограф, где демонстрировали новый американский фильм, снятый по книге, кого бы вы думали? Ну да, правильно - Вольфа фон Франкенштейна! Его с супругой, сынишкой и служанкой, как и следовало ожидать, отпустили очень быстро. И, едва вернувшись в Штаты, он тут же кинулся делать деньги на своих приключениях. Книгу я не читал, но, судя по фильму, Вольф там здорово приврал, а может киношники чего добавили от себя. Марте-то фильм в целом понравился, но она сильно обиделась на барона и сценаристов, за то, что про господина Штампа, то есть меня, там нет ни единого слова. Дабы утешить её, я немного пофилософствовал на тему о тщетности мирской славы, процитировал великого Гейне: "Когда уходят герои, на арену выходят клоуны", но, признаться и сам был несколько уязвлён, столь очевидным искажением истинных событий. Возможно, именно тогда у меня и появилось желание рассказать всю правду, без прикрас и купюр.
   И дело тут не в тщеславии (вернее, если уж быть до конца честным, не только в нём), по прошествии года в этом деле остались тёмные, не ясные для меня моменты, боюсь - с далеко идущими последствиями. Мистического свойства моменты, иного слова я тут и не подберу.
   Тут мне придётся вернуться в своём рассказе к тем людям, о которых вовсе не хочется вспоминать. Ну, Ене Вальдман был осуждён, и теперь отбывает срок в тюрьме сразу по двум статьям: нарушение врачебной этики и совращение несовершеннолетних. О Вольфе, я уже упоминал. Убийство Игоря, о котором я честно рассказал следствию, не имело для меня каких либо негативных последствий - мои действия были признаны необходимой самообороной, допустимой в рамках закона. А вот Йозеф Крог... тут-то и начинается мистика. Дело в том, что специальной поисковой группой, отправленной на развалины горной хижины Гедеона, тело старшего инспектора не было обнаружено. Объяснения, что труп Крога смыло дождём в пропасть, или его съели дикие звери, не выдерживали никакой критики. Тела просто не было, оно исчезло! Официально Крог теперь числиться без вести пропавшим. Вот так просто. Но мне не даёт покоя мысль: неужели он тогда тоже спасся? Помню, как за мгновение до того как валун обрушился на дом, Йозеф метнулся в угол, возле двери.... Так может он уцелел тогда, и лежал оглушённый под развалинами? Я всё более укрепляюсь в этой мысли, тем более что и портфель с тетрадями Генри Франкенштейна тоже не нашли. А тут ещё с полгода назад, ко мне прибежал Кац, совершенно с дикими глазами. Ничего не объясняя, потащил меня опять же в синематограф, где на утреннем сеансе крутили американскую, английскую, французскую и немецкую кинохронику. И вот, сидим мы в тёмном зале, вдруг Иеремия больно щиплет меня за ляжку и шепчет: "вот сейчас... смотри внимательно. И скажи - сошёл я с ума или....?". В этот момент на экране шёл немецкий ролик, в котором вождь национал-социалистов общался с группой военных промышленников и учёных. Фюрер что-то увлечённо говорит заворожено внемлющим ему господам, и тут, один из этих людей, на какое-то мгновение, всего лишь на пару секунд, оборачивается вполоборота к камере, и я вижу... Крога! Да это был он, хотя и изменился - отпустил сержантские усы, а через всю щёку, от самого виска, шёл грубый рваный шрам, которого раньше не было. Но, всё же, это был он. Я так и сказал Иеремии, едва выйдя на улицу. Кац лишь покачал головой: значит никакой ошибки.
   Недолго посовещавшись, мы решили никому не говорить о нашем открытии. В конце концов, если старший инспектор и добрался до Германии, мы уже с этим ничего поделать не сможем. Вот только тетради.... Сможет ли Крог в нацистских лабораториях повторить опыты Франкенштейна? И если даже сможет, будет ли это представлять интерес для военных? Ведь, как я мог убедиться на собственном опыте, монстр ещё очень не совершенен. Пока не совершенен.... Нет, не хочу больше думать об этом.
   Лучше вернусь к дорогим мне людям. Утром я получил письмо от Линды. Они с Моршаном теперь живут в Париже. Поженились и месяц назад подарили мне внука. Малыша назвали в честь дедушки - Отто, что, безусловно, для меня очень приятно. Прислали мне фотографию Штампа младшего, Роза говорит, что носик папин, губки мамины, а глазки, безусловно, дедушкины - доверчивые и добрые, как у глупого щенка. Мерси, конечно, за такую аттестацию.
   Роббер добился-таки своего, он известнейший журналист, чьи материалы перепечатывают по всему миру. Линда очень гордится им. Она сейчас счастливая мамочка, в каждом письме я получаю подробный отчёт о росте, аппетите и самочувствие маленького Отто. И всё бы хорошо, но на днях я получил письмо и от Роббера. Зять не на шутку встревожен положением дел в Европе.
   Опираясь на сведения, полученные им из каких-то одному ему ведомых источников, он пришёл к выводу, что мир стоит накануне большой, может быть самой большой в истории человечества, войны. Европа, по его мнению, уподобилась пороховой бочке, а фитиль к этой бочке - нацистская Германия. И этот фитиль уже зажжён! В связи с этим Роббер испрашивает разрешения отправить Линду с ребёнком ко мне, в Гольдштат. Сам же он, в такое время должен оставаться в Париже, так как, возможно, именно Франция попадёт под удар одной из первых, и он не может оставаться в стороне. Но жену и сына хорошо бы пока отправить именно в такую глушь, как наш Гольдштат.
   Что я мог ответить Робберу? Конечно - да! Буду счастлив, если Линда и внук переберутся под родную крышу. А уж как обрадуется Роза, она так мечтает потискать малыша. Только вот, что, Роббер, послушай старика, будет лучше, если и ты приедешь с ними. Хотя зная тебя, не очень на это рассчитываю. Ты, сынок, настоящий мужчина. Я горжусь тобой.
   Так я написал зятю. Отнёс после службы письмо на почту, и вот сижу на лавочке под липой, щурюсь на вечернее солнышко, и поджидаю своего друга. Мы с ним пойдём, в старый добрый кабак, где собирается вся наша компания: я - Отто Штамп, Йохан Роом, Леопольд Вагнер, капитан Строгов, и Иеремия Кац. Мы будем пить пиво, курить, и вести свои важные мужские разговоры. А за синими окнами, старый Гольдштат укутается в дожди и туманы, и окунётся в глухую ночь. До самого рассвета. И новый день придёт в этот мир. Что бы он нам не принёс, мы должны всегда надеяться только на лучшее. А как иначе? Только на лучшее, друзья мои.
   - Лео, наконец-то, сколько можно тебя ждать? Пиво прокиснет....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"