Лантер Оливер : другие произведения.

Странник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


СТРАННИК

   И я выхожу из пространства
   В запущенный сад величин
   И мнимое рву постоянство
   И самосознанье причин.
   И твой, бесконечность, учебник
   Читаю один, без людей, -
   Безлиственный, дикий лечебник,
   Задачник огромных корней.
   О. Мандельштам.
  
  

ПУТЬ I. ФАВОРИТ

   Его глаза - подземные озера,
   Покинутые царские чертоги.
   Отмечен знаком высшего позора,
   Он никогда не говорит о Боге.
  
   Он злобен, но не злобой святотатца,
   И нежен цвет его атласной кожи.
   Он может улыбаться и смеяться,
   Но плакать... плакать больше он не может.
   Н. Гумилев
  
  
   Глава I.
  
   Я - господин. В моем краю
   Кто мне откажет в развлечении?
   Мой друг, я жизнь, как брагу пью
   И хмель с тобою разделю,
   Нам все доступно в опьянении.
  
  
  
   - Ты только посмотри, Люсин, как он дергается.
   - Из последних сил, ваша светлость, надо же их куда-то потратить, а времени у него осталось немного.
   Хертаг хохотнул над не слишком изящной шуткой своего наперсника. Не многие, должно быть, способны блистать остроумием, присутствуя на казни через четвертование, да и не каждый станет при этом заливаться смехом. Юный рыцарь, по всему видно, совсем недавно посвященный в "солнечные стражи", скривил полные чувственные губы в издевательской ухмылке, от этого его свежее смазливое лицо с еще по-детски пухлыми щеками на миг стало старше. Люсин походил на переодетую девушку: его светлые вьющиеся кудри, отливающие на солнце золотом, большие карие глаза с поволокой в окружении густых черных ресниц и румяные щеки как-то странно смотрелись в сочетании с оружием и доспехами, в которые был облачен юноша. К тому же он был не слишком высок ростом и не широк в кости. Смех хертага смолк, резко оборвавшись. Правитель Лакардоса сделал жест, чтобы Люсин, стоявший слева от высокого кресла хертага, нагнулся к нему.
   - Смотри за ними внимательно, я знаю, половина этих предателей сочувствуют мерзавцу, - тихим шепотом, чтобы его мог услышать только юноша, прошипел хертаг.
   - Да, ваша светлость, я слежу за их лицами, - так же тихо ответил тот.
   Он прекрасно понял, что под "ними" правитель подразумевал своих приближенных. На помосте истекал кровью из обрубков конечностей отнюдь не простолюдин, и далеко не все благородные господа в душе одобряли решение хертага предать такой мучительной и позорной казни рыцаря. Большинство про себя, а возможно и не только про себя, но и между собой считали, что даже покушение на убийство владетеля еще не достаточный повод для замены общепринятого обезглавливания четвертованием.
   Лакардосскому хертагу Икратигу не были ведомы сострадание или какие бы то ни было соображения милосердия. Милостью же своей он щедро осыпал фаворитов, а мог осчастливить и первого встречного, если по какой-нибудь причине пребывал в особо хорошем расположении духа. Сумасбродный и деспотичный характер владетеля не облегчал существования его подданных, особенно тех, кто по праву рождения стоял ближе других к трону. Икратиг был еще достаточно молодым человеком, к своим тридцати годам он успел попрать большинство общепринятых законов рыцарства. Года три назад решением знаменитого Союза Чести хертаг был лишен ее, о чем во всеуслышание объявили герольды Союза по всем ближним и дальним государствам, однако ему было на это глубоко наплевать. Он не привык обращать внимание на чужое мнение, за исключением мнения своего советника-Мага, Дуатер же никогда не подавал советов в области морали и поведения. Маг молча взирал на буйные бесчинства владетеля Лакардоса, сосредоточившись на материальном благополучии хертагства и его внешней безопасности. Он лишь старался незаметно для правителя оградить от растлевающего влияния дядюшки и его ближайшего окружения молодого племянника хертага - Храстида, сына его покойной старшей сестры. Ему удалось убедить Икратига отправить племянника подальше от двора, когда тому было еще лет двенадцать, юноша вырос в безвременной ссылке, а хертаг так основательно забыл о нем, что очень бы удивился, узнав, что Храстид уже достиг совершеннолетия. Такую забывчивость можно было объяснить только тем, что, год за годом все глубже погружаясь в дурман неистовых развлечений, Икратиг утратил счет времени, себя он все еще ощущал совершенно юным, племянник же был младше него на десять лет. До сих пор хертаг не помышлял ни о браке, ни о продолжении рода, в смысле законных наследников, своих многочисленных незаконных отпрысков он даже не пытался когда-нибудь сосчитать. Возможно, их было бы еще больше, если бы в последние пять-шесть лет Икратиг не начал делить свое внимание пополам между девушками и юношами.
   Обычно у него было одновременно около десятка любовниц и любовников, впрочем, постоянно меняемых, редко кто привлекал его внимание дольше трех месяцев. В этом смысле золотокудрый Люсин сумел побить своеобразный рекорд: он не только состоял в любовниках хертага уже не менее полугода, но и до сих пор оставался первым, самым любимым фаворитом. Наивный с виду юноша приобрел на редкость устойчивую привязанность Икратига, который не замечал ненавязчивого, но настойчивого влияния, оказываемого на него молоденьким рыцарем. Казалось, Люсин был неистощим на изобретение все новых развлечений для услады своего господина, хотя удивить последнего было очень не просто. Сегодняшняя казнь была результатом намеренно спланированной провокации, порожденной извращенным мозгом хертагского фаворита. Так как нравы двора поневоле соответствовали запросам правителя, подобное развлечение можно было отыскать только в глубинке.
   С месяц назад подстрекаемый своим любимцем хертаг решил предпринять увеселительную прогулку по подвластным ему землям. Останавливаясь в замках своих провинциальных подданных, Икратиг вдоволь наразвлекался, неизменно укладывая в свою постель, а вернее в их общую с Люсином постель, жен, либо дочерей по необходимости радушных гостеприимцев. Подданные безропотно сносили оскорбление и позор, это могло бы лишить всю затею изюминки. Но все же нашелся тот не в меру преданный понятиям достоинства и чести (которой, как было упомянуто, хертаг давно был лишен) твердолобый болван, которого и искали наши герои. Рыцарь Отранк, до безумия любивший свою молодую жену, не смирился с тем, что ей пришлось пережить в покоях, отведенных развратному хертагу, пока хозяин замка всю ночь напролет был вынужден потчевать шумных спутников своего сюзерена. Понимая, что на поединок с ним хертаг не выйдет, Отранк попытался заколоть оскорбителя во дворе собственного замка. Но Икратиг и его приспешники ожидали подобного нападения, именно элемент риска придавал особую прелесть всей поездке. Кульминацией развлечения стал "справедливый" приговор, вынесенный преступнику после того, как его скованного по рукам и ногам привезли в обозе увеселительной процессии в столицу. Но, не желая довольствоваться приевшимся "усекновением главы", хертаг распорядился четвертовать напавшего на его светлость рыцаря. Это новшество также было нашептано ему в уши неутомимым на выдумку Люсином.
   Надо сказать, что второй стороной натуры хертага, противоположной его беспечности, была временами вспыхивавшая в нем подозрительность. Именно сейчас Икратиг оказался во власти подобного приступа, ему чудились ростки заговора в среде своих же развращенных сподвижников. Вот он поймал быстрый, как отсвет при взмахе меча, взгляд, которым обменялись ронт Вуаргин с рыцарем Кодром. Нет, он положительно не может доверять никому из них, никому, кроме Люсина.
   Икратиг не мог видеть обмена взглядами между Магистром-Созидающим Дуатером и своим возлюбленным фаворитом Люсином, потому что эти двое не смотрели друг на друга, а просто обменивались мыслями.
  
   Закончилось долгое южное лето, располагавшее к путешествиям и приключениям, и хотя в Лакардосе не бывает суровой зимы, дожди, зарядившие на исходе осени, в значительной мере сузили возможности увеселений. Но и тут изворотливый фаворит нашел, чем увлечь своего высокого покровителя, дабы не лишиться расположения его заскучавшей светлости. Идея переодевания чрезвычайно понравилась хертагу. Как только он до сих пор не догадался использовать возможности маскарада, не дожидаясь празднеств Рассвета года?
   Каждый вечер, переодеваясь в одежду, носимую подлым людом, то под видом рыбаков, то подмастерьев или солдат хертаг во главе ватаги своих приближенных, либо в сопровождении одного Люсина, отправлялся бродить по злачным местам нижнего города. Самым удивительным было то, что их действительно не узнавали. Частенько они вели себя не лучше банды разбойников, грабя запоздалых прохожих и вступая в потасовки с настоящим сбродом. Вылазки вдвоем отличались от этих бандитских рейдов. В таких случаях Икратиг и Люсин одевались немного поприличней, стараясь сойти за торговцев или прислугу из хертагского замка. Во время этих прогулок Люсину как-то даже удавалось выглядеть более мужественным, чем это было в рыцарском облачении, удивительно подчеркивавшем его женоподобность. Он становился просто миловидным юношей, вышедшим на поиски естественных развлечений под руководством более опытного старшего друга.
   Комедиантство фаворита, не раз заставлявшее хертага трястись от беззвучного смеха, было выше всяческих похвал. Люсин так натурально краснел от смущения, когда в каком-нибудь трактире с ним начинали заигрывать трактирные девицы, что хертаг готов был поклясться, что сам почти поверил в невинность своего спутника. В другой раз он напротив мог разыграть роль довольно шустрого юнца, не робеющего нырнуть под женскую юбку. В зависимости от обстоятельств и костюмов их поведение могло варьироваться. Если вы не знаете, чем развлечь пресытившегося развратом и вседозволенностью владетеля, предложите ему сыграть в игру "ухаживание за простолюдинкой". Результат может превзойти все ваши самые смелые ожидания.
   Ее звали Витея, и она была дочерью хозяина таверны "Полная бочка". Название, видимо, по мнению хозяина, должно было свидетельствовать о неисчерпаемости возможностей его заведения в обслуживании посетителей.
   Однажды они завернули в таверну раньше своего обыкновения, когда та была еще почти пуста. Витея (имени ее они еще не знали) обслуживала редких посетителей, вместе с ней в зале находилась еще одна служанка, две другие помощницы хозяина - бойкие молодицы, не страдающие повышенной застенчивостью, пока отсутствовали. Прежде высокородные искатели приключений не видали ее потому, что Витея исчезала, как только таверна начинала заполняться шумными завсегдатаями. Подавая заказанное клиентам, девушка скромно опускала глаза, инстинктивно стараясь держаться на возможно большем расстоянии, как будто боялась обжечься. Она сразу же привлекла внимание, как хертага, так и Люсина и заинтересовала последнего значительно больше, нежели его господина. По-видимому, что-то особенное заставило любовника владетеля Лакардоса задержать взор на этой девушке. Слов нет, она была прелестна. Ни красива, ни ослепительна, а именно прелестна, как лесной ландыш, нежный и скромный, лишенный броской претенциозности роскошных цветов дворцового сада. Она не была ни хрупкой, ни изящной, стройной, да, но довольно высокой и крепкой. Определение "прелестная простушка" как нельзя более подходило к Витее, именно поэтому поначалу она не вызвала у хертага интереса сверх обычного любопытства, возникающего при виде нового лица. Но Люсин не преминул заострить это скользнувшее мимо внимание, чуть кивнув в сторону девушки, он сказал вполголоса:
   - Это как раз то чудо, которое ты ищешь.
   Фамильярность фаворита была воспринята Икратигом как должное, их отношения находились на той стадии близости и не только в физическом плане, когда условности становятся излишни. Люсин достиг очередного уровня успеха: из упрочившего позиции любовника он превращался в друга и советчика, какого прежде никогда не бывало рядом с хертагом.
   - Ты находишь? - с сомнением спросил Икратиг, пригубляя свой бокал вина.
   Он окинул спину удаляющейся девушки откровенно оценивающим взглядом.
   - Уверяю тебя. Леность - враг истинного развлечения. Сам себя не развлечешь, никто тебе не поможет. И не смотри на нее такими глазами, а то испортишь всю забаву.
   Хертаг настолько привык к своему наперснику, что его не удивляли подобные наставительные тирады из уст шестнадцатилетнего юнца.
   - Полагаешь, она невинна?
   - Сама чистота, голову даю на отсечение, - уверенно заявил Люсин.
   - Смотри, поймаю на слове, - мягким голосом почти пропел Икратиг.
   Люсин ничуть не усомнился в возможных последствиях этой якобы шутки: дружба дружбой, а самодурство само по себе, недаром в недобрых светло-карих глазах хертага так часто плясали злые демоны-трувы.
   - Голова у меня одна, и мне она еще пригодится, здесь не может быть ошибки, - самоуверенно ответил Люсин, также прихлебнув вина.
   - И что ты предлагаешь? - уже загораясь предчувствием пикантной интрижки, спросил Икратиг.
   Он уже убедился, что малыш способен самое обычное дело, будь то любовная связь или что другое, расцветить новыми незнакомыми тонами.
   - Я разузнаю все о ней, потом походим сюда пару дней...
   - Зачем так долго?
   - В этом вся и прелесть. Тебе надо сменить подход: не требовать любви, а добиваться.
   - Мне добиваться трактирной служанки? Ты не в своем уме, должно быть, мой Люсин.
   - Именно в своем, а не в чужом. Разве не за это ты его ценишь?
   Юноша умолк, заметив, что бывшая предметом их беседы девушка, идет в их сторону с подносом. Она быстро поставила тарелки на стол и поспешила вернуться на кухню.
   - Она дикарка, видишь. Что толку взять такую силой? Пять минут удовольствия и прежняя скука, - снова заговорил Люсин, отламывая ножку жареного труксана. - Ты можешь растянуть забаву на неделю, в ожидании есть свои преимущества.
   - Ты хочешь, чтобы я стал ухаживать за ней?
   - Да. С робостью и небольшой долей восхищения во взгляде, с придыханием и едва уловимой дрожью в голосе, со скромными дарами. Что-нибудь вроде гребня для волос из рутийского серого дерева должно произвести на нее неизгладимое впечатление, только не дари ей ничего стоящего, это отпугнет ее.
   Хертаг выслушивал рекомендации любовника, отдавая должное своему труксану, на этот раз он как-то вскользь удивился тонкости замечаний Люсина. Мальчишка знал о женщинах и, вообще, о людях гораздо больше него самого, Люсин знал, чего они хотят или могут захотеть, Икратига же всегда интересовало только то, чего хочет он. В конце концов, его желания исчерпали сами себя. С тех пор, как он взошел на престол, он не пытался кому-то понравиться, снискать чье-либо расположение. Все и вся в Лакардосе принадлежало ему, все его прихоти исполнялись безоговорочно (за редкими исключениями, приводящими к смертной казни). Все, всё, всегда... Какое унылое однообразие! Вдруг его поразила мысль о возможности ощутить себя совсем иначе, получить расположение хотя бы этой простой девушки, получить ее любовь, потому что он - это он, человек по имени Икратиг (или Букард, например), а не всевластный владетель Лакардоса. Мысль казалась настолько необычной, чужой, словно кто-то нашептал ее со стороны, и, тем не менее, она целиком завладела его неистовой душой.
   В этот вечер они покинули таверну "Полная бочка" почти сразу после того, как девушка перестала появляться в зале. Повертевшись немного у кухни, наперсник хертага разузнал и имя и положение девушки в этом заведении. Теперь они стали специально заходить в "Бочку" едва не сразу после полудня, изображая молодых торговцев лошадьми, благо, что на этот предмет оба могли рассуждать долго и со знанием дела. Засиживались они в таверне не более двух часов, пили умеренно. Пользуясь советами Люсина хертаг начал аккуратно заигрывать с Витеей, но девушка никак не реагировала на его старания. Учитывая то, что Икратиг был мужчиной видным и даже в скромном платье вполне мог произвести известное впечатление, это было достаточно удивительно. Более того, он признался наперснику, что и сам не испытывает к миловидной девушке никакого влечения. Люсин же утверждал, что причиной тому ее холодность.
   - Скромная Витея так явно пренебрегает тобой, что с непривычки это отбивает у тебя охоту. Игра только началась, все впереди, мой милый, - подначивал он.
   Постепенно дочь хозяина "Бочки" стала дольше задерживаться возле их стола, но при этом почему-то всегда старалась держаться ближе к той стороне, где обычно сидел Люсин, хотя тот практически не подавал вида, что обращает на нее какое-нибудь особое внимание. Знакомство все-таки состоялось.
   - Ты нравишься ей больше, проказник, - как-то заметил хертаг, когда Витея отошла после недолгой беседы к другим посетителям таверны.
   - Нет, просто рядом с младшим братом она чувствует себя в большей безопасности, - с невинным видом отшутился юноша.
   Они выдавали себя за братьев, хотя трудно было бы представить себе двух менее похожих друг на друга людей.
   Странная игра увлекла хертага, однако мало помалу он начинал терять терпение. С одной стороны, Витея несомненно выделила их пару из всех случайных и постоянных посетителей "Бочки", она никогда не задерживалась ни на полминуты дольше необходимого ни у одного другого стола, и это уже было известной победой. С другой стороны, короткие разговоры ни о чем были также далеки от цели предприятия, как Антибры от Лакардоса. Икратиг стал раздражаться, затея казалось ему все более бессмысленной. Именно в этот момент Люсин сказал, что, по его мнению, настало подходящее время для более активных действий.
   - Завтра мы явимся в "Бочку" перед полуднем, наверняка там никого не будет, кроме Витеи и Лиги. Папаша Рактор поедет пополнять запасы вина. Ты пройдешь прямо на кухню, пора немного потискать нашу недотрогу. Все девицы мечтают о "пробе Бри", особенно невинные.
   Люсин пакостно улыбнулся в темноте и впился губами в рот своего любовника, он знал, что делит с ним ложе в хертагской спальне последний раз.
   Волна нестерпимой боли прожгла тело Витеи, когда руки Икратига внезапно обхватили ее и притянули к его груди, девушка закричала. "Нож, у тебя в руке нож", - отчетливо прозвучало у нее в голове.
   - Чего ты орё...
   Хертаг так и не успел выразить свое безмерное удивление тем, что девушка, которую всего лишь обняли, вопит, словно ее оседлали одновременно два насильника. Большой кухонный нож, который Витея за минуту до его появления перехватила в левую руку, чтобы поправить большой кусок окорока, вошел в печень владетеля Лакардоса.
   В таверне все же оказалось два случайных посетителя, бросившихся на крики из зала, которые вместе с вбежавшей со стороны внутреннего двора Лигой и невесть откуда взявшимся Люсином стали свидетелями убийства. Стараниями бывшего фаворита никто не прикоснулся к убийце до появления отряда замковой стражи. Стражников отправил за телом хертага и преступницей лично Магистр Дуатер, им также было приказано не трогать девушку, а лишь препроводить ее в темницу замка.
   Вряд ли при молодом хертаге любовник покойного Икратига мог рассчитывать сохранить свое привилегированное положение, Храстид не разделял увлечений дяди. К тому же, завладев в последнее время всем расположением и временем сластолюбца, Люсин успел многим насолить или перебежать дорогу. Поэтому никто особенно не удивился бесследному исчезновению златокудрого фаворита, пропавшего еще до церемонии похорон своего благодетеля.
   Вскоре состоялась и казнь несчастной Витеи, хертаг Храстид настоял на том, чтобы девушке отрубили голову, а не сварили в кипящем масле, как полагалось согласно ее положению и преступлению. Все же он был обязан ей кое-чем весьма существенным. Когда скатилась на помост головка бедной преступницы, вздох прошел по рядам запрудившей площадь толпы. Высокий широкоплечий мужчина лет двадцати восьми в шерстяном плаще, стоявший во время казни в задних рядах с непокрытой головой, набросил на голову капюшон и, быстро выбравшись из толпы, скрылся в узком переулке. Никто, кроме разве что Мага Дуатера, не узнал бы в этом кареглазом темноволосом человеке с красивым, но суровым лицом изобретательного демона последних похождений хертага Икратига. Исполнив свою Задачу, Странник покинул изобильный Лакардос. Побочные следствия успешной деятельности Странников не должны были тревожить их совесть, как не волновали они и умудренных опытом незримого управления миром членов Совета Магов.
  
  
  

ПУТЬ II. СЕСТРЫ-РАЗБОЙНИЦЫ

   Тихо спорят в сердце ласковом
   Умирающем моем
   Наступающие сумерки
   С догорающим лучом.
   О. Мандельштам

   Глава I. РАБСКИЙ ТРАКТ
  
   Свет, рассеиваясь сквозь ветви,
   Смутно зыбкий наметит путь.
   Ненавистные прутья клетки
   Я сломаю когда-нибудь.
   Нет, не так. Просочусь туманом,
   Растворюсь в непрозрачной мгле...
   А на тропке стоят капканы,
   Жизнь скулит в затяжной петле.
  
  
   Большая крытая повозка тряслась на бесчисленных ухабах размытой весенними дождями лесной дороги. Они были едва ли не первым торговым караваном, вновь накатывающим этот путь после весенней распутицы. Караван был велик - не менее сорока повозок и еще сотни всадников, через эти дикие места никто бы не рискнул путешествовать с меньшим количеством спутников. Что ни говори, а Тагарская Чащоба не слишком поредела со времен Рабранка III. Хотя земли эти уже около трехсот лет числились принадлежащими тесариям Тарники, фактически они по-прежнему не были заселены истинными тарниканцами, здесь обитали различные малоизвестные племена и далеко не все из них можно было причислить к людям. И все же проложенный через Чащобу путь был самой короткой и относительно безопасной дорогой к Люрановому морю, он выходил к его северному побережью, где двести с лишним лет назад тесарием Гурандом был заложен город-порт Суания. Сейчас это был один из самых крупных торговых портов, через который осуществлялась торговля с южными странами (быстрее и надежнее, чем по суше) и с заморским востоком. Чего только не везли караваны, идущие в Суанию: верольские шерстяные ткани и драгоценные вина Нуарли, оружие и лошадей, меховые шкуры и валитовое масло, изделия из кожи и костей буртудара, оперения северных ахитарт и много чего еще, а также, конечно, рабов. Не зря дорогу через Чащобу прозвали Рабским Трактом.
   Повозку подбросило на очередной рытвине, и он больно ударился плечом о выступ бортика. Это повторялось снова и снова, и Матрихс всеми силами пытался отвлечься от ноющей тупой боли, его плечи и предплечья, по-видимому, уже представляли собой сплошной синяк, даже если этого не было видно под грязной одеждой. Избежать ударов было невозможно: цепь, сковывавшая пленников, с двух сторон притягивалась к бортику. Им еще повезло, так как в пяти других повозках с будущими рабами, места им не хватило, они двое совершали поездку в повозке, набитой рулонами тканей и тюками с одеждой.
   - О, Сияющее Око, сколько еще мы будем мучиться в этом кошмаре, - не выдержал спутник Матрихса юноша по имени Зеалд.
   - Считай, что это отдых, где-нибудь на полях Нандра ты будешь вспоминать о нем, как о празднике Торжеств в чертогах самого Солнца Истины, - скривил губы в вымученной улыбке Матрихс.
   Он был не намного старше Зеалда и выглядел таким же тощим и замученным, но держался лучше, должно быть, был более вынослив от природы.
   - Ох, дернуло же меня поехать за этими проклятыми лампами, - Зеалд едва не взвыл от очередного удара о бортик.
   - Ты мне уже надоел с этими лампами, причитаешь всю дорогу, - обозлился Матрихс.
   Само собой у каждого пленника была своя несчастливая история, в результате которой они и оказались на пути к рабству. Что бы ни послужило причиной - долги, пленение на поле боя, нападение разбойников, козни врагов или особая любовь родственников - результат был один: их продадут в Суании и отвезут туда, где они будут трудиться до изнеможения день за днем, пока один из этих дней не станет последним.
   - Тебе что, а меня отец вздует так, что от шкуры одни клочки останутся.
   - Ты чего, Зеалд, умом тронулся? Забудь про отца, если ты когда-нибудь переступишь порог его дома, он помрет от счастья. Только думаю, ему это не грозит, никогда тебе не вернуться в Бертре. Особенно, если будешь донимать меня своим нытьем, я тебя сам придушу.
   - Все время ты на меня вот так, мы же в одной телеге, - попытался защищаться Зеалд.
   - И я про то же, так что не донимай меня, думать мешаешь.
   - О чем интересно?
   - О том. Как будем к Суании подъезжать, надо попробовать унести ноги, - решился, наконец, поделиться планами Матрихс.
   Он уже давно обдумывал возможность побега, но колебался, стоит ли брать с собой нытика Зеалда или лучше трахнуть его по голове цепью.
   - Как унести? - встрепенулся Зеалд.
   - Просто: ноги в руки и понес.
   - Чтоб тебя квароч за язык тяпнул, Матрихс. Трув и тот, наверное, добрее будет.
   - Ну, пускай тебя трув отсюда и вытаскивает, - Матрихс демонстративно сплюнул на дно телеги, точно попав в небольшой промежуток, разделявший пленников.
   Замолчали. Зеалду было до смерти обидно, как ведет себя с ним, сыном зажиточного торговца, этот нахальный трувов сын. Если и были у него какие родственники, то уж точно демоны. Происхождения Матрихса Зеалд так и не смог у него выяснить, узнал только, что несколько месяцев Матрихс служил наемником-пехотинцем у одного тарниканского ронта, родился же он явно южнее. Ронт был из захудалых и сам со своей дружиной нанимался на службу к кому побогаче. В одной из стычек непонятно с кем и ради чего Матрихс был ранен и пленен. И все же Зеалду хватало ума или чутья не слишком выказывать свои обиды, только такой пройдоха, а это было прямо-таки написано на узком, смуглом лице Матрихса, был способен выжить в любых обстоятельствах или выпутаться из них.
   - Матрихс, а, Матрихс, - окликнул через некоторое время товарища по несчастью Зеалд.
   - Чего?
   - Ты, правда, убежать надеешься?
   - А ты думал, я мечтаю всю жизнь щеголять бритой макушкой? - снова огрызнулся Матрихс.
   Действительно волосы у него были густые, длинные и немного волнистые, прежде он, видимо, хорошо за ними следил, сейчас определить их цвет было достаточно затрудни-тельно. Поскольку коротко стриженые волосы означали личную зависимость, а обритая голова - рабство, Матрихс очевидно подчеркивал свой статус вольного человека. Сейчас они были пленниками, но пока их не перепродали хозяину, никто их прически трогать не собирался. Эта была одна из причин, по которой убежать по дороге было проще, чем вырваться уже из настоящего рабства.
   - Слушай, ты нарочно про побег сказал, чтоб меня помучить, да? - как ни старался он сдержаться, слезы обиды все же навернулись на глаза Зеалда.
   - Нет. Ладно, - смилостивился он, - с цепью я тут управился, с моей стороны отстегнемся, когда понадобится. Теперь с твоей звено разогнуть надо.
   - Разогнуть? Чем?
   - Чем, да как? - передразнил Матрихс. - Раз говорю, значит, могу сделать. Главное не пропустить последней ночевки перед Суанией. А то...
   Он не договорил, телегу особенно сильно подбросило, и Матрихс врезался в бортик позвоночником, досталось и Зеалду. Это ненадолго прервало разговор. Очухавшись от удара, Зеалд спросил:
   - А то что?
   - Что - что? - Матрихс даже потерял цепь своих рассуждений.
   - Что будет, если пропустим последнюю ночевку? - напомнил Зеалд.
   - А, - разработчик планов побега попытался слегка понаклоняться в разные стороны, что вызвало у него непроизвольный стон. - Если пропустим, то все. Из портовых "мешков" выход только на пристань, а оттуда на корабль. И охрана - не вырвешься.
   - А почему нам не сбежать раньше?
   - Потому. В одиночку и даже вдвоем мы здесь живыми не долго болтаться будем: или монстр нами пообедает или дикари изжарят. Тебе что больше нравится?
   - Ничего, - вздохнул Зеалд.
   - Мне тоже.
   Где-то впереди, у головных повозок послышались громкие окрики, телега с Матрихсом и Зеалдом остановилась вслед за передними. Матрихсу подумалось, что для ночлега еще рановато, значит, впереди возникло какое-то препятствие. Голоса становились все громче, о чем-то спорили проводники.
   - Что там случилось? - с тревогой спросил Зеалд.
   - Тшшш, не мешай, - зашипел на него спутник, - я слушаю.
   На слух Матрихс, похоже, не жаловался. Зеалд, как ни пытался, разобрать хоть что-нибудь из обрывков доносившихся фраз, так ничего и не понял. Слова "лемя" и "айка", чаще всего употреблявшиеся спорщиками, мало что ему говорили. Наконец, Матрихс поделился тем, что удалось расслышать ему:
   - Дорогу недавно пересек большой отряд, не пойму только конный или пеший. Проводники опасаются, что это могло быть местное племя или большая разбойничья шайка. И те и другие могут попытаться напасть на караван.
   - А может, они ушли своей дорогой?
   - Может, ушли, - согласился Матрихс. - Трув раздери этого Тавропа, если он прав, нам сильно не поздоровится.
   Тавроп был один из старших проводников, его густой низкий бас трудно было перепутать.
   - Что он сказал?
   - Он думает, это Бешеные сестрицы.
   - Те самые? - голос Зеалда едва не поднялся до визга.
   - Ты про других слышал?
   Матрихс попытался вложить в последний вопрос максимум иронии, чтобы не показать товарищу, как сильно обеспокоило его самого предположение Тавропа. Оно имело под собой некоторые основания. Ходили слухи, что шайка Бешеных сестриц с наступлением весны была вынуждена покинуть южные области Сельинского леса, где обреталась зимой, под напором дружин Сантиньяна, возглавляемых самим хертагом Гидаром. Имя этого славного рыцаря говорило само за себя, уж если он поднял свой меч, противнику оставалось бежать или умереть, кем бы он ни был. Видно, злодеяния этих безумных женщин превысили все возможные границы, они стали уже не шайкой, а армией. Разумно было предположить, что сестрицы подались на север, но могли ли они уже добраться до Тагарской чащобы? Может, и могли, они двигались вместе с весной, которая приходит сюда намного позднее, чем в земли владетеля Сантиньяна.
   Защелкали бичи, заскрипели колеса, караван снова тронулся по раскисшей дороге. Матрихс освободил цепь со своей стороны, перегнулся через Зеалда и стал разгибать кольцо. Правда, что и как именно он делал, Зеалду видно не было, результат же усилий Матрихса мог изумить кого угодно: кольцо буквально распалось на две половинки. Бывший наемник отнюдь не походил на силача, способного гнуть чугунные прутья словно лианы.
   - Ты это как?
   Если Матрихс и был расположен давать какие-то объяснения товарищу, то сделать этого все равно не успел. Оглушительный визг десятков снейских фитул пронзил тела, заставляя сжиматься внутренности. Повозка дернулась и резко остановилась, пленники покатились по полу, зажимая руками уши. Помогало это слабо: от звука фитул могли спасти лишь специальные "заглушки", какими обычно пользовались сами нападающие. Животные впадали в длительный ступор, а люди бились в конвульсиях. За это запретное творение Отпавшим перепадали солидные барыши от самых опасных и многочисленных разбойничьих шаек, с мелочью Маги Снейских Пропадей в сношения не вступали. Визг внезапно оборвался и надо сказать, вовремя. Еще немного, и в караване не осталось бы ни одного человека, а только ходячие тела, и то ненадолго: фитулы выдували души. Значит, нападающих интересовали не только ткани и благовония, но и рабы. Минутная тишина сменилась топотом, хлюпаньем, коротким посвистом клинков и глухими шлепками. Нападающие методично резали беспомощную охрану каравана. Матрихс дотянулся рукой до бортика, подтянул плохо слушающиеся нижние конечности, принял сидячее положение и потряс спутанной гривой. Зеалд все еще корчился на полу телеги, из угла его рта вытекала слюна, зрачки открытых глаз закатились, ногти конвульсивно царапали потемневшие от времени доски. Зубы наемника выбивали дробь, руки тряслись как с глубокого перепоя, но взгляд был осмысленным. Матрихс хотел осторожно выглянуть и рассмотреть нападающих. Но прежде, чем ему это удалось, удивленно-возмущенный возглас "Умри, мразь!" сообщил ему все, что он хотел знать. Видимо, кто-то из караванщиков, как и он сам, оказался более устойчивым к действию фитул и попытался то ли отползти в придорожные кусты, то ли оказать слабое сопротивление. Голос, безусловно, принадлежал женщине, хотя нежным его назвать было сложно. Матрихс слышал, что хертаг Гидар изгнал Бешеных сестриц не без поддержки Магистров, они прикрывали войско от пакостей снейских отступников. Он привалился к бортику многострадальной спиной, на мгновение опустил веки и глубоко вздохнул, внутренним усилием прекращая мелкие мышечные сокращения. Открыв глаза, юноша осторожно потянулся к тюкам, каким-то образом мгновенно находя нужное.
   - Здесь еще две, - громко крикнула заглянувшая в одну из последних повозок воительница. - Эй, вы меня слышите?
   Смуглая пленница кивнула и без того трясущейся головой, привалившаяся к ее плечу подруга все еще пребывала в глубоком обмороке.
   - Живая? - озабоченно спросила разбойница, убирая в ножны короткий, широкий клинок.
   - Дышит, - пискнула в ответ девушка.
   Разбойница всунулась по пояс в повозку, пощупала шею беспамятной пленницы, приподняла веко и, удовлетворенная осмотром, вынырнула обратно:
   - Пока до лагеря доберемся, оклемается, - убежденно сказала она. - Ты меня не бойся, девонька. Вообще ничего не бойся, никто вас больше не тронет, никогда.
   Смуглянка снова испуганно кивнула. Бросив беглый взгляд в сторону тюков, разбойница кивнула в ответ и задернула полотнище.
   Зеалд очнулся, когда отряд и добыча уже покинули Рабский тракт и, с трудом преодолевая бездорожье, углубились в лес. К тому времени Сияющее Око давно отправился на покой, двигались при факельном освещении, в повозке было совершенно темно. Услышав первый стон и причитания спутника, Матрихс зажал ему рот рукой и быстро растолковал ситуацию.
   - Будешь Златой, меня называй Матисой. И старайся изо всех сил, хотя тебе за девицу сойти не трудно. Но если догадаются, разорвут на части, - шепотом закончил наставления Матрихс.
   - Сам знаю, - также шепотом буркнул Зеалд.
   Его снова трясло, теперь уже от животного страха. Уж лучше было бы оказаться на тех самых полях Нандра, которыми не так давно стращал его попутчик. На нелестное в других обстоятельствах замечание о собственной женоподобности Зеалд не отреагировал, отсутствие щетины на лице сегодня спасло им жизнь и еще, конечно, находчивость пройдохи. В полумраке телеги или при свете факелов женское платье и головные покрывала вполне убедительно превращали юношей в девушек. Но пройдет ли этот маскарад при свете дня? И сколько им придется пользоваться?
   - Они ведь отпускают женщин, правда? - спросил с надеждой сын бертрского торговца.
   - Разве только старух.
   - А остальные?
   - Из освобожденных пленниц и рабынь как раз и состоит армия Бешеных сестриц, - пояснил Матрихс.
   - И все они становятся бешеными? - удивился Зеалд.
   Ему почему-то представились собственные сестры, в роли безжалостных и хладнокровных убийц они не смотрелись. А среди пленниц были такие же миловидные хрупкие девушки, и предназначались они не столько для тяжелой работы, сколько для утех покупателей.
   - Куда им деваться? Из Сельинского леса еще можно было выбраться, из Тагарской Чащобы вообще хода нет.
   - Что же нам-то теперь делать? В конце концов, нас все равно раскроют, - содрогнулся Зеалд.
   - Откуси себе, что между ног болтается, - хмуро и зло посоветовал Матрихс.
   Бывший наемник уже пожалел о своем приступе человеколюбия, надо было добить хлюпика, пока тот валялся под действием фитул. Этот болван выдаст их с головой, несмотря на свою смазливую внешность. Он понял, что спутника надо подбодрить, а не доводить до истерики.
   - Ладно, не трусь, Злата. Не будут же они нас ощупывать, осмотримся и дадим деру.
   В лагерь прибыли далеко за полночь. По-видимому, стоянка бешеных сестриц занимала немалую площадь: гомон приветствий и расспросы сопровождали их уже больше четверти часа, а повозка все продолжала двигаться куда-то сквозь отблески костров, перемежающиеся причудливыми тенями.
  
  
   Глава II. ЛАСКОВОЕ СЕРДЦЕ
  
   Матрихс лежал на спине, уставившись открытыми глазами в наспех сооруженный, местами протекающий навес, по которому заунывно частил мелкий осенний дождик. Он мог бы заставить себя уснуть, чтобы не думать о приближающемся рассвете и исчезающих мгновениях жизни, ее жизни. Нет, он не хотел отпустить себя в спасительный омут сна, не мог позволить себе этого, пока она еще дышит, пока кровь, циркулирующая по сосудам, наполняет силой и жизнью ее молодое прекрасное тело, жаждущее любви, которой ей уже не узнать. Судя по звукам ворочающихся тел, этой ночью не ему одному не давали сомкнуть глаз дурные предчувствия. Да какие тут к труву предчувствия! Не хуже какой-нибудь веренты он знал, что завтра им выжить не суждено, он знал, что Ральти и Свера обречены, и потому, даже уцелей они в решающей схватке с акритонками, он добьет их своей рукой.
   Впервые он увидел близняшек около четырех месяцев назад, в то незабываемое - попробуй, забудь такое - утро, когда пленников каравана, наконец, расковали и выпустили из повозок. "Освободительницы" не озаботились этим делом на ночь глядя по нескольким причинам. Во-первых, никто не вспомнил о ключах от замков, находившихся, по всей вероятности, у старшего караванщика. Возбуждение от легкой победы, а может быть и некоторое влияние фитул - говорили, что и сквозь заглушки они оказывают слабое действие, подобное бокалу разбавленного вина - слегка затуманили девушкам голову. Во-вторых, разбивать цепи в темноте желающих не оказалось даже среди тех, кто не принимал участия в набеге, не говоря уже об уставших от ратных трудов и неблизкого перехода победительниц. А, в-третьих, ничего с несостоявшимися рабами и рабынями до утра не сделается, ну, обмочится кто - не велика беда. И бежать никто не попытается, хотя после фитульной атаки этого можно было почти не опасаться, но опять же почти. Да нет, даже утром пленники еще нетвердо держались на ногах, многие спотыкались и покачивались, как после крепкой попойки. Их сразу разделили на две части - отдельно женщин, отдельно мужчин. С последними обращались откровенно грубо, к широкой поляне, служившей местом сбора женской разбойничьей армии, их гнали тычками копейных древков и рукоятей мечей, а кое-кому достались чувствительные уколы острием. Недавних пленниц - около двух десятков - оставили на краю поляны, выделив им небольшое пространство между двумя отрядами воительниц. Мужчин вытолкали в центр, где на двух солидных по ширине чурбаках расположились сами Бешеные сестрицы: две рыжеволосые статные красавицы с удивительно правильными чертами почти одинаковых лиц.
   Утро выдалось зябкое, солнце едва-едва пригрело поляну, по краям которой кое-где пробивалась молодая трава, центр же был безжалостно вытоптан сапогами. Большинство разбойниц кутались в длинные плащи, накинутые поверх коротких туник, пар от дыхания почти пяти сотен человек был явственно виден в еще косых лучах солнца. Но птицы уже во всю верещали среди едва оперившихся листвой веток, наступал яркий весенний день, и так не хотелось умирать...
   Затаив дыхание, спрятавшиеся под женскими одеяниями молодые люди, наблюдали за происходящим. Матрихс и Зеалд старались держаться в центре аморфной группы "нового пополнения", тем не менее, благодаря росту - среднему для мужчин, но высокому для женщин - передние ряды не загораживали им обзор. Впрочем, сын бертрского торговца был не слишком рад этому преимуществу: сначала Зеалд инстинктивно пытался пригнуться, но пройдоха зло прошипел ему в самое ухо, чтобы не валял дурака и не вызывал лишних подозрений.
   Несколько минут наблюдений, привели Матрихса к неутешительному выводу: их маскарад продлится недолго. Разбойницы платьев не носили - кто же станет сражаться в таком виде. А вот сойдут ли за девушек два тощих, пусть и не слишком высоких парня в обычных штанах и куртках... один-то, конечно, сойдет. Видно, что-то не так с его сердцем, не закрылось оно до конца, как положено сердцу Странника. Пожалел бедолагу, а проку? Все равно распознают и поставят вот также на колени пред грозные очи рыжеволосых.
   Практически не обращая внимания на слова, произносившиеся участницами этого действа, Матрихс внимательно вглядывался в лица сестер. На них явно читалось ничуть не наигранное отвращение, словно близкое присутствие мужчин вызывало у них физическое страдание. Странник потянулся к Бешеным своей внутренней психической силой и понял... Да, так оно и было! Девушек пробирал мелкий противный озноб, они с трудом переносили рядом с собой этих мерзких тварей. Вот так открытие, все оказалось еще хуже, чем он предполагал, хуже для Зеалда. Матрихс осторожно передвинулся в сторону и назад, никто не обратил внимания на его маневры, и вскоре десяток девушек отделил его от обреченного попутчика.
   Бертрец этого не заметил, так как одна из сестер встала и подала знак девушкам, стоявшим позади каждого коленопреклоненного мужчины. Всего несколько мгновений и три десятка трупов рухнули к ногам Бешеных, чтобы перерезать горло много времени не требуется. До сих пор плохо воспринимавший окружающее Зеалд вдруг погрузился в полную тишину, он не слышал ни тихих испуганных вскриков окружавших его новеньких, ни рева старой гвардии, ни слов рыжей, отдавшей приказ об убийстве, с которыми она обратилась к своим соратницам. Будто во сне он смотрел, как, перешагнув через линию окровавленных тел, словно через кучу мусора, Бешеная направилась прямиком к нему. Пот ручьем заструился вдоль спины и по вискам Зеалда, он вдруг с кристальной ясностью осознал, что это прохладное утро последнее в его жизни.
   Когда с пленниками было покончено, настал черед знакомства с новыми сестрами. Ральти, улыбаясь, подошла к перепуганным новобранкам. Вдруг ее улыбка потухла, Матрихс непроизвольно напрягся... да, она почувствовала.
   Зеалд не сопротивлялся крепким рукам двух молодых разбойниц, выволакивающим его из толпы испуганных девушек. Он лишь оглянулся посмотреть, схватили ли Матрихса. Его глаза не сразу нашли бывшего попутчика, стоял он вовсе не там, где полагал бертрец. В последние мгновения жизни юноша еще успел поразиться тому, что Матрихс стоит с непокрытой головой... Их глаза встретились, во взгляде бывшего наемника не было ни тени смятения или страха, словно бы ему абсолютно ничего не угрожало. Вдруг до несчастного дошло, что Матрихс - вовсе не Матрихс, а самая настоящая Матиса. Красивая смуглая девушка с длинными черными волосами спокойно смотрела на его безвременную гибель.
   Выражение детской обиды застыло на лице отрубленной головы юноши. Ральти вытерла окровавленный меч с прилипшей прядью золотистых волос о головное покрывало, сорванное с Зеалда перед расправой, и спрятала его в ножны.
   Среди нового пополнения внимание Ральти почти сразу привлекла высокая стройная смуглянка, девушка держалась вполне уверенно, чем приятно выделялась из толпы забитых овечек, какими обычно и бывают эти несостоявшиеся рабыни. Она одна ответила на приветливую улыбку Бешеной, как улыбнулась бы старшая подруга после недолгой разлуки: со сдержанной, но искренней радостью. Странно, ведь девушка не выглядела старше, просто была в ее темно-зеленых, почти карих глазах какая-то особая глубина и... Ральти едва удержалась от возгласа: такие глаза были у Нальвы, да точно такие, показалось, это воскресшая сестра улыбается ей. Да нет же, Нальва была такой же рыжей, как она и Свера, только глаза у нее были темнее, в отличие от двух зеленоглазых сестер. Девушка наклонилась к спросившей ее о чем-то соседке, Ральти потеряла ее взгляд, наваждение пропало. Оно не возникло вновь, даже когда девушка лично представлялась Бешеной, но все равно от нее исходило какое-то удивительное тепло и надежность, что ли...
   За день соорудили высокий погребальный костер, дабы предать тела сожжению во имя Великой Матери Араулы и удобрить ее лоно золой. Обряд возглавила молодая верента, пользовавшая раны и прочие болезни, которые не обходили воительниц армии Бешеных, несмотря на то, что в основном она состояла из молодых сильных женщин. Матрихс не врал, когда говорил несчастному Зеалду, будто отпускают они только старух, просто работорговцы предпочитают свежий товар, пользующийся наибольшим спросом.
   На счастье Странника верента оказалась бескниженной, то есть еще не достигшей того возраста и знаний, когда служительница Араулы получает право заглядывать в будущее и читать книгу Судеб. Невысокая, сухощавая женщина лет тридцати с небольшим (для веренты это совсем не много) внешним видом она почти не выделялась среди других лесных сестер, только пара амулетов на шее и поясе указывали на ее принадлежность к целительницам. Судя по тому, какой танец завела знахарка, она была явно из черных, в чьих обрядах преобладают мотивы смерти и поглощения всего живого бездонными недрами Земли, тогда как белые больше подчеркивают ее порождающее начало, как матери Даурики.
   Танцующие образовали вокруг костра две расположенные лицом друг к другу цепочки и медленно двинулись в противоположные стороны под сопровождение приглушенных ударов бубна, негромко напевая фразу: "А-ра-ула, А-ра-ула, пра-ах прими, пра-ах прими!" Рисунок танца был несложен и в то же время требовал определенной концентрации: вперед - вправо, назад - вправо, вперед - вправо, назад - вправо, так, чтобы при каждом сближении глаза встречались с глазами находящейся в противоположном круге исполнительницы. Главное тут не задумываться и не сбиваться с шага. По четкости движений можно было сказать с уверенностью, что участницы обряда совершают его достаточно часто.
   При виде этого действа, о многом поведавшем будущему Магу, озноб продрал Матрихса по позвоночнику. Слушая убыстряющийся ритм и следуя набирающему силу и громкость голосу веренты, цепочки ускорили свое вращение вокруг полыхающего костра. Яркие блики плясали по поляне, отражаясь от оружия и других металлических деталей одежды, мощное звучание многоголосого хора накрыло лесной лагерь. Пришел в движение и третий круг, состоящий из сидящих на земле зрительниц, они начали медленно раскачиваться из стороны в сторону, также подпадая под гипнотическое действие танца. Матрихс ясно почувствовал тот момент, когда женщинами овладел Дервос, иначе говоря, они вошли в состояние глубокого транса, которое, как и сон, находится под покровительством сына Киойи. Вот она - загадка сплоченности и яростной агрессивности бешеных: экстаз вызывает такое же привыкание, как и курение канрийского тута. Обряд проводится при сожжении трупов захваченных или "освобожденных" мужчин, следовательно, возникает замкнутый круг: нападение - убийство (казнь) - экстатическая пляска - наслаждение - мучительная маята - нападение. Разомкнуть его могут только гибель или врачевание душ, доступное магам, впрочем, одному Пронзающему такая задача не по силам. Значит, его Задача иная...
  

* * *

   Матиса легко влилась в ряды разбойничьей армии, благо, мечом она владела неплохо, ибо эта отчаянная девчонка уже успела послужить наемником, заморочив головы солдатам и самому ронту Квиру. Никто из обитателей Секрского замка даже не догадывался, что она - не мужчина. Поэтому ей не пришлось тратить время на обучение владению оружием как остальным новеньким. Напротив, используя свой боевой опыт, девушка предложила несколько полезных усовершенствований в плане структурной реорганизации и быстро выдвинулась в число "командирок". Хотя лучником Матиса была не важным, в отличие от самих Бешеных - дочерей покойного лесничего, главного смотрителя обширных лесов рода Антау, она сумела эффективно включить ударную силу стрелков в общую тактику боя. Кстати сказать, до ее появления, несмотря на устрашающую репутацию, шайка Бешеных Сестриц все же была только шайкой, и лишь тактические планы и операции Матисы превратили ее в настоящую маленькую армию, численность которой вскоре увеличилась почти вдвое.
   Не обошлось, правда, и без косых завистливых взглядов, однако несколько удачных вылазок, совершенных по разработанным Матисой планам, заставили недоброжелательниц прикусить язычки. Тем более, что всего лишь за месяц новенькая коротко сошлась с Бешеной Ральти. Поговаривали, что их внезапная дружба того же характера, что и отношения Сверы с десятницей Абенарой, однако уверенности в этом не было. До сих пор Ральти не выказывала склонности заводить любовные связи, хотя сестра и не однажды подначивала ее, убеждая в нелепости воздержания. Подобных пар в шайке было немало, так что не будь Ральти одной из рыжих близняшек, никто бы на тесное общение Матисы с любой другой девушкой и внимания бы не обратил. Однако ж эта проныра играючи отодвинула в сторону "старых" боевых соратниц, прошедших с Сестрицами кровь и смерть, зимнюю стужу и пороги Тукина, многотрудные поиски Отпавших у гибельных Снейских Пропадей и поспешное отступление, можно сказать, бегство от войска Гидара Антау и сопровождавших его Магов. Но вот, поди ты, слово Темной, как прозвали Матису за смуглость кожи, стало значить гораздо больше, чем мнение самой Берлы, еще помогавшей сестрам вырезать отряд нобеля Лурра.
   Историю превращения мирных девушек в грозных убийц-мужененавистниц Матрихс узнал из первых уст - от Ральти - в один из восхитительных вечеров, какие бывают лишь в конце первого месяца лета, выдавшегося в этом году жарким для этих мест. Они проверили несколько постов и незаметно углубились в лес довольно далеко от расположения лагеря. Светлая северная ночь даже в лесу казалась всего лишь сумерками, и можно было не особенно спотыкаться, делая вид, будто уроженица городских предместий еще не совсем освоилась в непривычной обстановке. Странник не мог не обратить внимания на какое-то особое душевное состояние Бешеной, она была необычно задумчива и, можно сказать, тиха, что в принципе противоречило ее бойкому характеру.
   - Что случилось, Ральти? Что тебя беспокоит?
   - Не беспокоит, нет. То есть, я хотела сказать, беспокоит, конечно, мучает... Ровно год прошел, понимаешь, год назад погибла Нальва, нас ведь было трое.
  -- Я слышала об этом, - осторожно ответил Матрихс.
   Сбивчивая речь девушки говорила о душевном смятении. До сих пор они шли рядом, внезапно Ральти остановилась и повернулась к спутнице.
   - Все неправильно, Матиса, я чувствую это. Все, что мы делаем, это безумие. Зачем, зачем эта кровь, эти набеги, убийства? Я не знаю, не понимаю, не представляю, чем все закончится, - Ральти судорожно всхлипнула и вдруг разрыдалась, уткнувшись в плечо подруги, которая была немного выше ростом.
   Матрихс не пытался прекратить поток ее слез (кто бы поверил, что Ральти может расплакаться), он молча гладил ее по пышным рыжим кудрям, незаметно воздействуя на ее душевное состояние, успокаивая без слов. Наконец, почувствовав момент, он попросил:
   - Расскажи, как все началось, станет легче.
   Ральти несколько смущенно отстранилась от Матисы, взяла ее за руку и потянула в сторону протекавшего поблизости ручья. Рыжая никак не могла понять, что же влечет ее к смуглянке, никогда в жизни ей не приходилось испытывать ничего похожего. Она желала и не желала ее ласк, но чувствовала почти непреодолимую потребность быть рядом, опереться на скрытую силу, которую неосознанно ощущала в бывшей наемнице, довериться, поделиться тем, чего не смогла или не захотела понять даже Свера.
   - Этот человек, он сбился с дороги и подъехал к нашему дому, - не совсем понятно начала девушка, но Странник не стал перебивать и задавать вопросы, молча двигаясь вслед за Бешеной.
   - Я была одна, в тот день в обход поехали Свера и Нальва, проверяли силки и порубку на просеке. Крестьяне всегда норовят забраться дальше, чем положено. Ты ведь из города, ты не знаешь, а, не важно, - Ральти махнула рукой и продолжала:
   - Так вот, я услышала стук копыт за воротами, наш дом напоминал небольшую деревянную крепость, даже имел донжон с бойницами, его еще при деде построили. Раньше держали десятка полтора слуг, да и младшие лесничие жили там же, потом переселились в деревню, она в пяти ситах. Постепенно народу в доме становилось все меньше, после смерти папы остались мы втроем, кухарка и конюх. Бактор всегда сопровождал нас в объездах, так что дома кроме меня была только Тава. Да, всадник несколько раз ударил по воротам и громко попросил о помощи. Я поднялась на стену и выглянула. Это был мужчина лет тридцати пяти-сорока, одет богато и в то же время не броско, мне показалось, что он с трудом удерживается в седле, возможно, ранен или очень устал. Вместе с Тавой мы открыли ворота. Давай сядем здесь, - прерывая рассказ, предложила Ральти.
   Матрихс не возражал. Они добрались до ручья, от него тянуло прохладой, и было приятно посидеть на невысоком берегу, спустив ноги в журчащую воду.
   - Он сказал, что ехал всю ночь и сбился с дороги, - повторилась Ральти, - спешил по важному делу из Тадиона в Румс. Он просил позволить ему отдохнуть у нас пару часов и указать дорогу. Конечно, мы не возражали, Тава накормила его и проводила в одну из пустовавших комнат. Я сама занималась его конем, даже не подозревая...
   Девушка снова всхлипнула пару раз, но удержалась от слез, только крепче сжала ладонь Матрихса.
   - Он позволил себе грубость?
   - Н-нет. Перед отъездом он наговорил мне кучу благодарностей и комплиментов, вежливо так, любезно. Предлагал заплатить за беспокойство. Я отказалась. А глаза у него, черные такие, сверлящие, сама понимаешь. В общем, взгляды его скромностью не отличались. Знаешь, как он был мне неприятен! До дрожи. Это как болезнь какая-то. После этого случая меня даже от старого Бактора трясти почему-то стало. Я рассказала сестрам, поговорили и забыли. А дней через десять он вернулся с отрядом. Вернее, как мы потом узнали от Тавы, подъехал он снова один, и Нальва впустила его. Наверное, мерзавец даже не понял, что перед ним другая...
   Ральти замолчала, Матрихс понял, что история приближается к кульминации, в целом он вполне представлял ее продолжение, даже не прибегая к чтению мыслей.
   - Старую Таву они оглушили и бросили в доме, а сестру увезли с собой. Мы нашли ее тело в лесу, одежда была разорвана в клочья, синяки, царапины. Нальва сопротивлялась, она была сильная, как мы, отец с детства тренировал нас. Но знаешь, мы так и не поняли, отчего она умерла, никаких серьезных ран мы не нашли, и, похоже, он так и не сумел овладеть ею. Но это ничего не значило, ведь Нальва погибла.
   Воспоминания измотали Ральти, сквозь слезы она добавила:
   - Мы отомстили...
   - Не надо, не продолжай, у вас не было выбора.
   Матрихс снова обнял девушку за содрогающиеся от рыданий плечи. В лагерь они вернулись только под утро, подбросив новый повод для пересудов.
   Конечно, Странник не мог объяснить девушке, почему у них не было выбора, и кем красавицы-близняшки обречены на раннюю и ужасную кончину. Даже Тагарская Чащоба не укроет Ральти и Сверу от оркуллов, и вовсе не случайно прибилась к разбойничьей шайке черная верента Лия. Ничего этого сказать он не мог, да и зачем. Так или иначе, Бешеные должны умереть, и смерть в бою будет самой легкой и благой. Все очень просто: просто активизировать и сделать максимально эффективными вылазки женской армии, помешенной на поголовном уничтожении мужчин, наводя ужас на близлежащие к Чащобе поселения, просто перекрыть Рабский Тракт, прервав сообщение с Суанией и парализовав торговлю, просто вызвать яростный гнев тесария Тарники.
   Но как непросто противостоять этой изматывающей боли, злобно впивающейся кривыми когтями и рвущей, рвущей в кровавые клочья глупое сердце и усталую душу. Нет, Маги - не служители сурового бога Тадирга, что требует от своих адептов воздержания и аскезы, им ли не знать сколь часто упертая Справедливость оказывается на ложном пути, не в силах различить истинного зла под маской показной добродетели. И в Слове нет параграфов, запрещающих любить. Напротив, будь его избранница рабыней или тессией никто не осудит Мага, никто не воспретит и не посмеет препятствовать. Он мог, конечно, мог забрать Ральти и скрыться с нею, предоставив остальных их судьбе. Когда-нибудь шайка Бешеных так или иначе прекратит свое существование. Но если он здесь, это должно произойти не через год или два, а в ближайшее время, ибо такова воля Совета. Если же он не исполнит Задачу, не завершит свой Путь, он даже не сможет уйти к Отпавшим, поскольку Странник еще не Маг: не принявшему Слова и отступаться не от чего. Смешно. Да, уж, смешно. Отпавшие с непосвященным Пронзающим дел иметь не станут, об участи же не прошедших Пути слухи ходят один мрачнее другого. Защитить Ральти ему не удастся, и тогда - палач или оркуллы, вот и весь небогатый выбор. До чего же злую шутку сыграл с ним Путь. Кто поверит, что можно полюбить Бешеную, по воле и руками которой было пролито столько крови ни в чем не повинных людей - крестьян, торговцев, рабов? Но какое все это имеет значение для него? Никакого, потому что он знает совсем другую Ральти...
   К началу осени четыре отряда элитного корпуса акритонков, снабженные надлежащей защитой от фитул и других вероятных сюрпризов Отпавших, загнали вновь поредевшую армию Бешеных к подножию скальной гряды Фавред, в которую Чащоба упиралась на севере. Два месяца их выбивали из почти непроходимых лесов, где легко прятаться и тяжело ловить. Но устоять против лучших из лучших воинов Тарники, специально подготовленных не для рыцарских турниров и не для взятия замков непокорных феодалов, а для борьбы с горными племенами, лесными дикарями и жмургами, не смогла бы ни одна разбойничья шайка. Только знание дочерьми лесничего тайных секретов леса, их умение использовать его для укрытия и нападения, позволило им так долго продержаться против наследников военного искусства Акритонка - почти легендарного полководца времен Рабранка II. Более того, тарниканцы понесли ощутимые потери, каждая схватка велась на смерть, обе стороны не брали пленных. Но Матрихс знал, что Бешеных Сестер приказано взять живьем.
   Проводить обряды, посвященные Арауле, возможности не было, и Лия начала использовала танец смерти в модифицированном варианте - перед битвой, как обещание Матери напоить ее кровью. Странная гибель веренты - в одну из ночей знахарка свалилась в овраг, возле которого временно расположилась спасающаяся от преследования, поредевшая армия Бешеных, и сломала шею - подействовала на девушек угнетающе. Словно только сейчас они начали замечать тучи зудящих кровососов, скудость пищи и холод предосенних ночей. Пожалуй, грозные воительницы начали бы разбегаться кто куда, но было уже поздно: чем дальше они уходили на север, тем более заболоченной становилась Чащоба, вот если бы они повернули к морю, как предлагала еще месяц назад Лия. Теперь же единственный путь, зажатый между двумя непроходимыми топями, пролегал по небольшому взгорью и, как оказалось, вел в идеальную ловушку...
   Последние лучи Сияющего Ока окрасили белые скалы Фавреда и редкие облака, цепляющиеся за их острые вершины, в тесарский пурпур, так похожий на свежепролитую кровь. Глубокие тени залегли в расщелинах, черные, как оперение стервятников, десятками слетавшихся на обильное пиршество: более шести сотен трупов, это ли не роскошь? Живые несколько часов как покинули это место, предоставив мертвецов в распоряжение крылатой похоронной команды. Но что-то беспокоило птиц, они кружили и кружили в воздухе, некоторые расселись на уступах скал, не решаясь спуститься к подножию. Да, он был там, неподвижно сидящий перед грудой камней человек. Под эти камни он спрятал два тела, люди такие жадные существа...
   Уже к полудню все было кончено, женщины дрались как дикие нандрские рыдлы, но превосходящие численностью тарниканцы вырезали их одну за другой. Матрихс не отходил от Ральти, рыжие волосы Сверы мелькали где-то в гуще кровавой бойни, и вдруг они пропали. Странник еще сумел "послушать", как недовольный гибелью одной из Сестриц командир акритонков обещает казнить каждого пятого в случае, если не удастся взять живой хотя бы вторую Бешеную. Когда Матрихс понял, что они продержатся не больше пяти минут, его меч вошел в спину Ральти. Они упали почти одновременно, Странник был перемазан своей и чужой кровью, а если кто и может убедительно притвориться мертвым, так это Пронзающий. Солдаты методично проверили каждый женский труп, добивая раненых разбойниц, хоронить никого не стали, даже своих.
   Он отнес тело Ральти в сторону, подальше от остальных и просидел над ним несколько часов в странной коленопреклоненной позе, опустив лицо в ладони. Странник не плакал, не шептал слов любви и не молил прощения, он не проклинал несуществующих богов, таинственных оркуллов или всемогущих Магов и не стал призывать душу девушки, хотя и мог бы. Зачем? Он чувствовал, как пустота заполняет его сердце, и все внутри застывает, скованное абсолютным холодом межзвездных пространств, и не замечал ноющей боли от неглубоких, но сильно кровоточащих резаных ран на предплечьях и правом бедре, не обращал внимания на острые камни, впивающиеся в колени, не слышал клекота и пронзительных вскриков больших черных птиц.
   Он сидел, пока один из стервятников едва не задел его широким крылом, Странник резко вскинул голову, отбрасывая с бледного лица кудри, почти такие же светлые и золотистые, как у несчастного Зеалда, только гораздо длиннее и, поднялся на едва не подогнувшиеся от слабости и долгого пребывания в неудобном положении ноги. Птицы взлетели с громким хлопаньем и с душераздирающими воплями поднялись к впивающимся в небо вершинам Фавреда. Он проводил их полет застывшим взглядом ставших темно-карими, почти черными глаз, попутно отмечая положение Солнца над горизонтом, до заката осталось совсем немного.
   Пронзающий отыскал тело Сверы, заваленное сверху двумя другими трупами, оно еще не было тронуто падальщиками, прикрывшая подругу собой Абенара уже таращилась в небо пустыми глазницами, еще больше досталось акритонку со вспоротым животом - стревятники уже успели полакомиться его внутренностями. Мрамор разверзся, принимая в свои каменные объятия сестер, и над могилой образовался небольшой курган белого с чуть розоватыми прожилками камня. Он понимал, что это не имеет никакого смысла, и все же не хотел оставлять их хищникам. Кому достанется его собственный труп, Страннику было безразлично. Он потерял уже много крови, но процесс следовало ускорить. Устроившись поудобнее, так, чтобы опираться спиной на большой валун, Странник достал из складок мантии (право на которую он все же заслужил), тонкий острый кинжал и, закусив губу, полоснул им по левому запястью.
  
  
  
  

ПУТЬ VI. В ЗАМКЕ КОНТА КОРРИЛЬСКОГО

   Зной нестерпим. Ну, так и не терпи.
   Но словно раб с макушкою обритой
   Под пенье плети, звонкой и сердитой,
   Каленым полднем топчешь пыль степи.
  
   Ты сам себе надсмотрщик и стражник.
   Песок скрипит на стиснутых зубах,
   С слюною горькой сплюнув вязкий страх,
   Идешь вперед, где тень черна от башни.
  
   Глава I. В НУЖНОМ МЕСТЕ В НУЖНОЕ ВРЕМЯ.
  
   Без лица, но под личиной
   В дом проник он словно вор,
   Глазом шарит не по чину,
   По углам копает сор.
  
   Тать ночной и святотатец
   Душу тайно украдет,
   Колдовской свершит обрядец:

Свистнет, дунет, пропадет.

  
  
   Безобразного вида оборванец с перекошенным шрамом лицом и вытекшим левым глазом топтался у барбакана, шагах в пятнадцати от ворот, не решаясь приблизиться к стражникам. Ров у внешней, еще не полностью достроенной, стены пока не был наполнен водой, поэтому при желании можно было попасть под стену и минуя подъемный мост.
   - Смотри, какой красавец. Тоже, поди, приплелся на завтрашний праздник, - подтолкнул один страж другого.
   - Этот что-то стеснительный, а то приятелей поджидает. Скоро их тут соберется, дармоедов, - беззлобно отозвался второй, уже немолодой воин.
   Помолчали.
   - Скоро смена. Жрать охота, - поделился ощущением времени младший.
   - Ага, - согласился другой.
   - Эх, завтра попируем на славу, - мечтательно протянул младший.
   - Это точно, наш конт уж не поскупится. В день рождения дочери, особенно, - со знанием дела подтвердил старший страж.
   Когда разводящий десятник привел, наконец, смену, кривой оборванец ловко вскарабкался на мост и, низко согнувшись, стал протягивать ему извлеченный из-за пазухи свиток.
   - Тебе чего? - удивленно уставился на него начальник караула.
   Но бродяга только мычал и, строя жалостную физиономию (при его то роже), тряс перед десятником свитком.
   - Немой ты, что ли? - догадался десятник.
   Тот закивал и стал тыкать грязным пальцем попеременно в пергамент и в открытые ворота.
   - Кому это?
   Немой разогнулся во весь, оказавшийся далеко не малым, рост и поднял руку вверх, видимо, подразумевая некую важную персону.
   - Ладно, пойдешь со мной, Жердь, - тут же придумал имя немому десятник.
   Парень действительно походил на жердь: длинный, тощий и жилистый. Грязные спутанные волосы неопределенного русо-пепельного цвета болтались по плечам, светлый пух на щеках силился превратиться в жиденькую бороденку.
   В сопровождении десятника и сменившихся стражников оборванец попал в помещение охраны. Теперь начальнику караула предстояла нелегкая задача: понять, кому предназначается послание. Вряд ли такой гонец мог быть направлен кем бы то ни было к самому конту. С другой стороны, грамотеев в замке можно было пересчитать по пальцам. Прежде всего на ум десятнику пришел управляющий, но имя господина Сто?рка не вызвало положительной реакции немого, он только отрицательно замотал головой. Клерков в замке было несколько, но их имен десятник не знал, да и кто будет посылать пергаментный свиток какому-то клерку. Десятник перечислил нескольких рыцарей, состоящих на постоянной службе у конта, которые по его разумению могли бы разобрать эти каракули, называемые письмом, но не добился никакого толка. Это уже начинало надоедать. Вышвырнуть бы оборванца обратно за ворота, да кто его знает, вдруг в этом свитке что-нибудь важное.
   - Вот навязался на мою голову. Ты хоть знаешь, кому свиток отдать-то надо?
   К радости десятника на этот раз немой кивнул утвердительно.
   - Так, - десятник почесал затылок. - Он служит конту?
   Десятник сообразил, что в замок съезжаются гости и письмо может быть предназначено кому-нибудь из них, но посланец снова кивнул утвердительно.
   - Рыцарь?
   Отрицательный жест.
   - Не рыцарь. Казначей? Не казначей. Эх, чтоб тебе...
   Немой замахал руками, но честный воин не был силен в разгадывании пантомим. Вдруг ему словно стукнуло в голову:
   - Старший мастер Тарпи?ний?
   Немой едва не заплясал от радости от того, что его с горем пополам поняли. Старший мастер действительно был не последний человек в замке, он руководил всеми строительными работами по укреплению и реконструкции, идущими полным ходом в главной цитадели земель конта Корри?льского.
   - Тебя из города прислали. Можно подумать, другого порученца найти не могли, - больше обращаясь к себе, недовольно буркнул десятник.
   Но главная трудность была позади, оставалось вызвать кого-нибудь из слуг и отравить с ним немого к старшине, остальное десятника уже не касалось.
   Письмо оказалось от шурина Тарпиния. Друг шурина, глава цеха Мастеров составления чернил, узнав, что в замке закончил свои дни писец свиткохранилища, приходившийся дальним родственником жене Мастера, просил тарпиниевского шурина похлопотать об этом месте для воспитанника его покойного кузена. После смерти кузена - третьего Мастера составления чернил - наследники не жаждали видеть в своем доме сироту-подмастерье. Предвидя такой поворот, кузен на смертном одре взял слово с Первого Мастера пристроить юношу к какому-нибудь делу. Однако самому Мастеру помощников не требовалось, хватало собственных сыновей, мастеров и подмастерьев. С другой стороны, Первый Мастер составления чернил, как человек слова, не мог не принять участия в судьбе порученного его заботам молодого человека. Узнав подробно дело, шурин Тарпиния взял на себя смелость ради друга направить юношу в замок.
   "Мой дорогой Тарпиний, - писал в заключении ходатай, - зная твое исключительное чутье на дельных людей, окончательно полагаюсь на твое решение. Добавлю только, что, не смотря на жалкий вид, Кари (так его зовут) представляется мне человеком подходящим. Он весьма искусен в письме и счете, а, кроме того, нем, но не глух.
   Твоя достойная сестра, моя супруга, шлет тебе привет и пожелание всех благ. Она здорова, дети тоже, хвала Солнцу Истины. Будем рады приветствовать тебя в нашем доме в любое время, когда ты соблаговолишь.
   Ксарий."
   Читая свиток, практичный Тарпиний прикинул, какие выгоды он сможет извлечь, оказывая столь немаловажную услугу главе цеха изготовителей чернил и красок. Да и иметь своего человека возле бумаг конта никогда не помешает. Хотя новичку, конечно, не доверят ничего секретного, однако сегодня он новичок, а через десять лет совсем другое дело. А время, оно всегда течет. Но при этом Тарпи?ний принял суровый вид и мрачно посмотрел на просителя.
   - Ты знаешь, о чем тут пишет Кса?рий?
   Одноглазый сделал утвердительный жест.
   - Страшнее образины он, верно, разыскать не смог. Да еще на такую должность. Хоть глаз-то свой закрой. Сейчас посмотрим, на что ты годен. Садись, - он приподнял полу расшитого по швам кена, извлек из подвешенного к широкому поясу кожаного футляра клочок пергамента, на две трети исписанного пометками и цифрами и протянул его Ка?ри. - Пиши.
   Тарпиний быстро продиктовал искателю должности писца несколько фраз. Перо споро задвигалось в руке испытуемого, при письме Кари выворачивал голову налево, чтобы лучше видеть единственным глазом.
   - Покажи.
   Почерк был четким, разборчивым и даже красивым, написано без помарок и ошибок. Старший Мастер отдал клочок немому.
   - Теперь считай.
   Он задал несколько трехзначных цифр и велел сложить. Потом проверил вычитание.
   - Все верно. Жди здесь.
   Тарпиний распорядился, чтобы Кари выдали льняную рубашку, штаны и зеленого цвета колобиум, поскольку его собственная субукула и сагум (другой одежды у него не было) находились в столь плачевном состоянии, что представить его в таком виде главному управляющему Сторку было совершенно немыслимо. Устраивая бывшего воспитанника покойного кузена Мастера приготовления чернил, ловкий Тарпиний обернул дело так, как будто оказывал личную услугу Сто?рку. Недавно конт пожелал записать историю деяний рода контов Корри?льских за последние 500 лет, поэтому внезапная смерть старого пергаментного червя Бру?ска оказалась совсем не кстати и доставила лишнюю головную боль управляющему. Все клерки заняты своими обязанностями, а найти грамотного человека не так-то просто. Через несколько дней судьба кривого Кари была решена, так важно порой попасть в нужное место в нужное время.
   Уже не меньше месяца Кари раскручивал древние свитки, утопая в пыли замкового свиткохранилища. Все это были исключительно скучные документы: отрывочные записи о рождениях, браках, смертях контских предков, хозяйственные счета, сведения о доходах и убытках. Изредка попадалось и что-нибудь любопытное. Так, например, отыскалась подробная хроника первой половины прошлого века, повествующая об истории бесконечных войн и тяжб, которые вел конт Нол Коррильский с владетелями сопредельных земель. Там же рассказывалось о причинах жестокой ссоры конта Нола с тесарием Та?рники, в результате которой и по сей день любой тарниканец, вступивший на землю контаната, считался приговоренным к смерти и подлежал немедленной казни. Не будь этой обнаруженной Кари хроники, вряд ли нашелся бы человек, помнящий о взаимных обидах владетелей, послуживших причиной издания закона. Но большее внимание писца привлекла короткая запись в расходном свитке о выплате 18-ти туронов некоему М.-В. Саринесу. Запись была сделана 12 лет назад, она не содержала никаких иных пояснений. За что могла быть выплачена такая умопомрачительная сумма, тогда как даже портрет-воплощение обходился в пределах 10-ти туронов? И то, если портрет создавал лично Магистр, а не Мастер. Имя Сари?неса было не безызвестно немому грамотею. Ка?ри знал точно, что в данном случае "М.-В." означает именно Мастер-Воплощающий. Любопытный писец решил докопаться до сути этого секрета, а секреты его тонкий прямой нос чувствовал безошибочно.
   Сидя в архиве, у Кари не было нужды задавать лишние вопросы, которые он и не задавал по причине немоты. Когда глубокоуважаемый господин Сторк поинтересовался, кто и за что вырвал ему язык, немой продемонстрировал наличие органа речи, а жестами объяснил, что говорить не может с тех пор, как некто рубанул его по лицу и лишил глаза. Вдаваться в подробности главный управляющий конта не счел необходимым, понятно: клерк - не воин, поди лихие людишки покалечили, вот и отнялся у парня язык со страха; при поручительстве Тарпиния его мало интересовали и несчастья и происхождение нового клерка. Управляющий с облегчением свалил на него неподъемный труд написания родовой истории владетелей Коррильских, пусть себе глотает пыль веков и потеет над измышлением героических деяний. И Кари глотал и потел. Впрочем, срочности от него не требовали, лет через 20 и напишет, все равно читать особо некому. Тяжелое это дело - связывать воедино клочки разрозненных записей и догадываться о важности одержанной победы по количеству съеденного и выпитого за пиршественным столом. Но одноглазый умел сопоставлять факты и додумывать остальное. Он быстро выяснил, что именно 12 лет назад нынешний конт Акта?ний занял место скончавшегося отца, хотя был младшим сыном покойного владетеля. Есть над чем призадуматься. Например, над загадочной гибелью старшего брата Актания, случившейся приблизительно в то же время. А 18 туро?нов Мастеру-Воплощающему вместо обычных 7-8? Не случайно конт Актаний так и не пригласил к себе в советники ни одного Мага, ни Воплощающего, ни Созидающего, ни, тем более, Взыскующего. Конт, конечно не тесарий, не каждому конту по кошельку Магистр. Однако ж Коррильские конты отсутствием средств, по всему видно, не страдали, вон какое бурное строительство велось под руководством Тарпиния. Опять же из Мастеров Саринес самый известный. Большого таланта художник, не многие Магистры обладают таким даром рисовальщика. И кристаллом воплощения владеет он мастерски. Не слишком ли мастерски? Случалось (не часто, разумеется), ошибется Мастер при воплощении, перепутает последовательность использования граней. Пиши, пропал художник. Войдет частица духа воплощаемого вместо портрета-воплощения, как ей положено, в самого горе-мастера. Двум духам вместе никак нельзя, ум за разум, тихое помешательство. Тут только Маги помочь могут, и то не всегда. И заказчику не сладко приходится, тоска нападает смертная, безразличие ко всему. Однако же Саринес Лишенным не числился, а у оплошавшего Мастера Маги кристалл никогда не оставят. Да и не умирает заказчик при таком казусе, потоскует, помучается, потом восстановится, Магистры помогут. Конечно, коли Маг-Отпавший дух вынет, тело без духа долго не протянет. Но разве Мастера, даром Пронзающего взглядом от рождения не обладающие, способны на подобное. А вдруг, да и способны? Кто проверял? Кто мог помыслить?
   Впрочем, не буйная ли фантазия разыгралась у молодого писаря? Все может иметь вполне законное и простое объяснение. Написал Мастер старого конта, а тот возьми и умри вскоре, брат вот в озеро под неокрепшую ледяную корку провалился, молодой же конт решил себе "внутренний голос объективировать", как красиво, но непонятно выражаются Маги, пока художник под рукой оказался. За оба портрета и расплатился единым разом. Разумно? Разумно. И очень даже правдоподобно. Вот только отчего же так и не записали: "Выплачено 18 туронов М.-В. Саринесу за исполнение двух портретов-воплощений"? Ниже ясно значится: "Выплачено 100 локов мастеру Фроссу за десять двуручных кувшинов валитового масла". И не просто кувшинов, а двуручных кувшинов, значит таких, которые до груди взрослому мужчине доходят, и одному их с маслом никак не поднять. То-то и стоят они по 10 локов за каждый. Отчетность есть отчетность, все ясно, понятно, никаких вопросов. На что целых сто локов из контской казны потрачено? А вот вам ответ подробный. А на что 18 тысяч локов потрачено? Небрежностью здесь не отделаешься.
   А если так, то и неприятностей не оберешься. Ну, какое дело писарю свиткохранилища до темных господских секретов? Если и было что, то кто спросит с вольного конта, кроме, разве что Союза Чести. Только кому от тех решений и лишений (чести, то есть), жарко или холодно становится? Контоната это собрание блюстителей рыцарских порядков, по большей части не писаных, лишить владетеля не может. А честь... кто бы знал, что это такое. Правда, подозрительное поведение Мастера могло бы заинтересовать Пронзающих взглядом и даже Совет Магов.
   Да, есть над чем призадуматься, поразмыслить, особенно если больше нечем занять пытливый молодой ум, некуда выплеснуть энергию жизненных сил. Куда их выплеснешь, силы эти, если от тебя шарахаются в коридорах молоденькие служанки, а упитанные кухарки проходят мимо с брезгливым выражением смешанного отвращения и жалости. Известное дело: женщина любит ушами. Здесь хромому и горбатому карты в руки, а вот немому, да еще и одноглазому надежды мало. К тому же Кари был чужим. Родись он в замке глухонемым сыном конюха, глядишь, и пожалела бы какая-нибудь вдовая крестьянка, из тех, что состоят при господском огороде или птичнике. Со временем, подкопив денег на контской службе, обезображенный клерк, пожалуй, сможет купить себе служанку-наложницу, а пока о женщинах лучше не думать и не смотреть. Он и не смотрел своим единственным глазом на служанок, прях, кухонных работниц, прачек, птичниц и прочих простолюдинок, живущих в замке.
   Свиткохранилище, где постоянно работал Кари, располагалось в одной из восьми угловых башен замка, с постройкой внутренней, а теперь и внешней стен, эти башни потеряли свое оборонительное значение, их перестроили изнутри и приспособили под разные нужды. Два верхних этажа северо-западной башни вот уже больше двух веков служили для хранения свитков, а на первом сидели клерки, занимавшиеся ведением счетов, дипломатической перепиской, составлением указов и прочими текущими делами. Жилище для писца свиткохранилища было отведено в той же башне в небольшой каморке под крышей на уровне зубчатой стены. Было видно, что предшественник Кари приложил немало усилий, чтобы утеплить это изначально не предназначенное для жилья помещение. В холодное время года там явно было не слишком уютно, зато всегда можно было спуститься в хранилище, не покидая пределов башни. С другой стороны через второй этаж можно было пройти во внутренние покои замка и выбраться во внешний двор, минуя помещение, где работали прочие клерки. Все это как нельзя больше устраивало Кари. А самое главное, как вскоре обнаружил одноглазый, из одного окна второго этажа башни было очень удобно наблюдать за внутренним двором замка, попасть в который можно было только из господских покоев.
   В этом дворе среди слабосильных деревьев и роскошных цветов гуляли и резвились дочери конта в сопровождении своей свиты. Иногда оттуда доносились веселый смех, визги или звуки музыки и пение. Никто из девушек не замечал притаившегося у окна кривого писца. Он время от времени оставлял свои свитки и подолгу рассматривал благородных дам, словно имел какое-то право на подобную наглость. Конечно, их даже отдаленно нельзя было сравнивать с женщинами из подлого сословия. Яркие наряды из дорогих тканей, искусные прически с вплетенными лентами и жемчужными нитями, подрумяненные щеки и подведенные глаза, нежные маленькие ручки и белые пальчики, унизанные перстнями.
   Особо среди прочих девушек выделялись дочери конта. Их наряды были самыми изысканными и дорогими, вместо плащей или накидок они носили белые мантии с пурпурной отделкой по всему краю, застегивающиеся на правом плече драгоценной пряжкой. Эта мантия считалась регалией контского достоинства, тогда как хертаги носили белые мантии, имевшие кроме отделки по краям еще и три продольные полосы пурпура, а гарлы - одну. Мантия тесария была пурпурной с золотой оторочкой, тесания - пурпурной с белой отделкой, тессии носили пурпурно-белые мантии с равным количеством полос одинаковой ширины того и другого цвета. Уже ронты довольствовались белой мантией с пурпурной полосой по одному левому борту от пряжки или шнура до нижнего закругления. Эти привилегии одинаково распространялись как на мужчин, так и на женщин. Все эти различия мало что говорили простолюдину, равно склонявшему спину перед любым благородным господином, но Кари не был чужд знанию в области иерархических различий. Поэтому ему не составляло труда узнать контесс среди прочих дам.
   Обе дочери конта славились своей красотой. Старшая Диа?рта уже была просватана. Младшая контесса Ири?ния была не просто красива, но ослепительна. Хвала Сияющему Оку за то, что под его сиянием встречается такое совершенство, перед которым костенеет язык и замирает сердце. Сколько не упражняйся в словоблудии, а все сравнения вроде "кожа ее - перламутр, косы - светлое золото, очи как звезды и прочее" будут лишь жалкой потугой и кощунственной пародией. Слова не способны передать то, что видит око, даже если оно единственное.
   И Кари смотрел. Он устраивался у узкого оконца и набрасывал черты прекрасной контессы на покрытой воском дощечке. Он много раз стирал эскиз и делал его снова, фиксируя различные повороты головы. Затем он набросал несколько рисунков углем на простой гладкой доске. Только после этого он приступил к настоящей работе. Ночами в каморке под крышей башни, сняв повязку с оказавшегося на месте левого глаза, немой клерк возился над ступками и бурлящими котелками. В котомке протеже Мастера составления чернил отыскалось множество прелюбопытных вещей, по-видимому, позаимствованных им в мастерской своего покровителя: куски пергаментного клея, катуаровой смолы и белого мела, кисти, невысокие, но широкие горшочки с порошками разных цветов, а так же узкие и вытянутые сосуды с вонючими жидкостями. Нет, писарь не собирался посягать на права изготовителей чернил, неделю он трудился над маленькой дощечкой, размером с ладонь, пока она не стала белой и гладкой, как высушенная кость буртудара.
   При всей занятости как явными, так и тайными трудами новый писарь свиткохранилища вовсе не сидел затворником в своей башне. В вечерние часы он выходил прогуляться по дворикам за внутренней стеной, осваиваясь на новом месте. Ознакомившись с расположением кухни, конюшни, бывших казарм, куда теперь переселили часть низшей прислуги, амбаров, огорода, колодцев, мастерских, писарь удовлетворил свое любопытство и в отношении внешнего двора. Теперь многое из того, что прежде находилось в пределах внутренней стены, вынесли за нее. Скотный двор, кузница, новые казармы переместились подальше от глаз, ушей и носов контского двора. Не оставил без внимания Кари и сам замок. Через пару месяцев он уже знал, где находятся кладовые и оружейные, где спят пажи и рыцари, он облазил все переходы, галереи, коридоры, избегая лишь Большого зала и господских покоев, хотя больше всего его интересовали именно они. Никто не обращал особого внимания на разгуливающего по замку клерка, а если бы и обратил, то Кари всегда мог оправдаться (в письменном виде) тем, что для написания истории контского рода ему необходимо разобраться, где и как все происходило.
   Народа в замке было достаточно много, и затеряться среди людей было не сложно. Эка невидаль - человек со шрамом на лице и повязкой вместо глаза, мало ли вокруг безруких, безухих, иссеченных шрамами на полях сражений или искалеченных за какие-нибудь провинности по господскому приказу. Идет человек, значит надо. Тем более шарф вокруг шеи черно-белый, концы на спину спущены, свиток в руке, чернильница с пояса свешивается. Клерк, конечно, не рыцарь, а все же должность серьезная, мало ли что ему переписать требуется, о том только клерку, да главному управляющему знать положено. Правда, Ка?ри не всегда давал себе труд таскать с собой совершенно не нужные ему за пределами свиткохранилища принадлежности для письма, а без шарфа его одежда почти не отличалась от наряда чашника или виночерпия.
   Несколько раз писарь выбирался и за пределы замка. В одной из рощ он отыскал савоку, обрезав у дерева несколько тонких веточек, Кари, очень довольный, вернулся в замок. Надо сказать, что руки кривого клерка отличались большою ловкостью не только при исполнении своих прямых обязанностей, в результате чего их хозяин даром разжился медом, вином и яйцами. Но вместо пира с яичницей он снова засел за ступки и горшки, затем, разложив перед собой наброски прелестной дочери конта, летописец преобразился в живописца. Три ночи Кари тщательно выписывал миниатюрный портрет контессы Иринии. Работал он со всей возможной скоростью, в отличие от родовой истории контов, с портретом следовало торопиться.
   Миниатюры стоили не дешевле обычных поясных воплощений, однако писарю явно не приходилось рассчитывать на вознаграждение. Тайное создание портрета без ведома оригинала было строжайше запрещено. Ни один Маг, соблюдающий Слово, ни один Мастер, как правило, не пойдет на такое нарушение Закона. Как правило. Но у каждого правила, как известно, бывают исключения.
  
  
   Глава II. ОСКВЕРНИТЕЛЬ
  
   Ты мне все расскажи, расскажи,
   Ты поведай о тайне души,
   Той, что мается в этих стенах
   И тоску нагоняет и страх.
   Я один ей сумею помочь.
   Преступленье отца смоет дочь.
   Я Проклятье твое отведу...
   Хоть накличу другую беду.
  
   Дни шли за днями, они становились короче и холоднее. В башне гуляли сквозняки. Просиживая с утра несколько часов в свиткохранилище, Ка?ри завел привычку выходить в середине дня в один из дворов размять затекшую спину и немного согреться на солнце. Он обзавелся новым шерстяным плащом, который практически не снимал с утра до вечера.
   Ка?ри спустился вниз, радуясь возможности в одиночестве пощуриться на осеннее солнце. Двор был пуст. Конт и все его приближенные почти ежедневно выезжали на охоту, бывшую в это время года самым любимым развлечением владетеля Коррильского. Изредка из одного помещения в другое быстрым шагом проскакивал кто-нибудь из работников. Прислуге некогда было нежиться на солнышке.
   Сквозь арку, соединяющую этот дворик с соседним, въехал рыцарь в запыленном белом плаще с пурпурной отделкой по левому краю, надетом поверх кольчуги. По всему было видно, что всадник и его конь проделали долгий путь.
   - Эй, где тут кто, поздохли все что ли? - заорал он во всю мощь луженой глотки. Тут благородный господин приметил подпирающего стенку амбара Кари.
   - Ты, бездельник, поди сюда!
   Кари не шелохнулся.
   - Тебе говорю, одноглазый. Что стоишь, как пень. Помоги мне сойти с коня.
   Решив, что рыцарь от него не отвяжется, Кари с сожалением отлепился от стенки и, не спеша, поплелся к всаднику.
   - Что ты тащишься как старая кляча? - рассвирепел ронт. - Хороши же слуги у конта Коррильского
   Немому было весьма затруднительно объяснить вспыльчивому приезжему, что он не слуга и не конюх. Кто ему виноват, что господин ронт путешествует без оруженосца. Во избежание неприятностей Кари ускорил шаг. Но рыцарь уже завелся, он был не прочь проучить нерадивого простолюдина.
   - Держи коня, - гаркнул всадник, швырнув одноглазому поводья.
   Едва Кари поймал их, спину ожег удар хлыста.
   - Я научу тебя шевелиться, скотина, - присовокупил к делу слово заносчивый ронт и снова занес руку. Кнут просвистел, рассекая воздух, но не нашел предполагаемой жертвы. Подлый слуга ловко увернулся, не выпуская поводьев. Рыцарь мгновенно соскочил с коня, забыв об усталости и тяжести доспехов.
   - Ах, ты, наглая образина! Как тебе до сих пор уши еще не обрезали, сейчас мы это поправим.
   Скорый на руку господин уже доставал из ножен обоюдоострый кинжал в локоть длиной, немало не заботясь, что провинившийся слуга ему не принадлежит. Он попросит конта включить этого серва в приданое контессы Диа?рты, а после свадьбы будет долго-долго строгать его на кусочки в назидание черни. Всего этого ронт Фарста?лл - жених старшей дочери конта - не произносил вслух, но Ка?ри прекрасно понял его намерения, еще он понял, что при таком вспыльчивом характере и склонности к полнокровию ронт не слишком долго будет обременять супругу своим присутствием на этой земле. Остаться без ушей писарь не жаждал, он быстро огляделся, не привлек ли кого-нибудь поднятый рыцарем шум. Движение Ка?ри Фарста?лл истолковал как намерение дать деру и только ждал того мгновения, когда глупый смерд повернется к нему спиной. Ронт всерьез собирался ухватить нахала за шиворот и обкорнать одноглазому молчуну уши. Он как-то не успел удивиться, отчего это тот не оправдывается, не молит о пощаде и ... не бежит.
   Ка?ри отпустил поводья и стоял лицом к надвигающемуся рыцарю, непоколебимое спокойствие скалы под порывом ветра, застывшее на его лице, могло бы остановить любого, но только не распалившегося ронта Фарста?лла. Вот левая рука рыцаря мертвой хваткой вцепилась в плащ виллана, рывок вперед и вниз должен повергнуть наглеца на колени. Треснула ткань, оторванный клок остался в кулаке ронта, запястье правой руки перехватили железные тиски пальцев писаря, искусно и споро владеющего гусиным пером. Только теперь изумление родилось в мозгах знатного землевладельца и отразилось в его светло-карих глазах, в упор встретившихся с глазом (или глазами?) противника. Знакомый блеск металла дорогих, ольской ковки, доспехов сверкнул из под бело-пурпурной мантии неожиданно и едва не ослепил ронта. Перед ним был рыцарь при оружии и регалиях. Конт или хертаг, Фарсталл не успел разобрать, какая именно мантия спускалась по плечам его видения. Все внимание ронта сразу же приковал к себе пронзающий внутренности взгляд темных до черноты глаз пригрезившегося рыцаря. Свет померк, в ушах смутно прозвучало какое-то унылое пение, и неуравновешенный рыцарь мешком осел на землю, растянувшись у копыт собственного коня. Через минуту ронт Фарсталл очнулся в совершенно пустом дворике и никак не мог понять, как его угораздило свалиться с лошади. "Должно быть, заснул от усталости. Хорошо еще, что никто не видел", - успокаивал себя ронт.
  

* * *

  
   Отзвенели кубки, оттрубили турнирные горны, разъехались многочисленные гости, вздохнула с облегчением замордованная челядь. После пышной свадьбы замок впал в зимнее оцепенение. Прежде Ири?ния даже не догадывалась, что замужество старшей сестры может так сильно повлиять на нее. Это началось во время пиршественных забав, когда ронт Фарста?лл и Диа?рта еще не покинули родной замок контессы. Приступы необъяснимой тоски стали внезапно посещать младшую дочь конта.
   И еще Ириния заметила, что ее все чаще пробирает неприятная дрожь, впервые появившаяся около года назад. Стоило какому-нибудь рыцарю приблизиться на расстояние большого меча, дабы почтительно приклонить колена, мелкая дрожь непонятного отвращения волной прокатывалась по внутренностям. Танцы из развлечения превращались в настоящую пытку, случайное прикосновение ладони о ладонь кавалера вызывало у девушки ощущение прикосновения к склизкой холодной жабе. Судя по сестре и другим девушкам из ее окружения, Ириния понимала, что с ней что-то не так. Сколько веселых перешептываний были посвящены мимолетным пожатиям рук и случайным поцелуям, тайком сорванным с прелестных губ в темных галереях и на ступеньках винтовых лестниц. Разумеется, положение обязывает не допускать излишних вольностей, но негласное правило было прекрасно известно всем и каждому: не целованную в жены не берут - к несчастью. "Проба Би?ри" - богини переменчивой и требовательной - есть непременное условие на годность молодицы к замужеству, будь хоть крестьянка, хоть тесания. То, что "отворотная трясучка" - знак черный, совсем другим шепотом от старших к младшим передавалось, со страхом непритворным, по спине когтем костяным продирающим. А почему черный и какою бедой грозит эта дрожь мерзкая, никто объяснить не брался, разве что вере?нты растолковать могли. Только спрашивать у них лишний раз не станешь, а еще про такое.
   Разъехались гости, и хозяева натанцевались до упада. Передышка. Две недели все увлеченно обсуждали брачные пиршества, перемыли кости не только самому ронту, но и всей его челяди. Однако скоро разговоры стали утихать, тема постепенно исчерпала себя. Дни наступили короткие, скучные. Всю округу засыпало снегом, не проехать. Тишина, покой и тоска, как будто не сестру-подругу потеряла, а часть души собственной. Всех развлечений осталось только, что слушать бесконечные баллады двух сказителей, приглашенных контом остаться на зиму в замке. Каждый вечер как начинало смеркаться обитатели замка от самого владетеля и до писцов (исключая низшую прислугу и стражников) собирались теперь в Большом зале и внимали древним преданиям и сказкам. Молодой сказитель, он же и менестрель - шутник и балагур - больше рассказывал веселые истории со счастливым концом, или пел любовные баллады, не забывая подмигивать если не самой контской дочери, то ее подругам. Его старший товарищ - мужчина под шестьдесят с сильной проседью в темно-русых волосах и бороде - декламировал нараспев обильные кровью повествования о походах и битвах, но его тесарным номером было жуткое "Сказание об Илатском монстре".
  
   Наступит Черный год. И ужас
   Скует сердца, и кровь застынет в жилах.
   Земля застонет, потускнеет небо,
   И содрогнутся мертвые в могилах!
   Оркулл бесстрастный приговор объявит
   Судьбы жестокой, что неумолима.
   Погибнет первой та, что всех прекрасней,
   Что чище всех и многими любима...
   От одних этих слов мороз продирал по коже. Живут себе люди со своими радостями и бедами, планами и надеждами, и вдруг Монстр просыпается, говорят, от голода. Просыпается, чудище невиданное (потому и невиданное, что увидевший назад уже не возвращается, никогда) и начинает жертвы требовать. И хоть бы кто с ним справиться попытался. Впрочем, если верить сказителям, находились храбрецы: за сестру, за дочь господина вступались, за друга, сына, побратима и т.д. Вот только за невесту или возлюбленную никогда, почему бы это? Или сказители позабыли, перепутали. Только все это бесполезно. Кто и за кого бы на монстра из Илатской пещеры меча не поднимал, ни один не вернулся и никого не спас. Наслушаешься такого, потом по ночам спать не будешь.
   Ириния все чаще мучилась тоскливой бессонницей. В ночи приходило беспокойное чувство, словно ей нужно встать с постели и куда-то идти. Сколько не ворочайся с бока на бок, а уплыть в желанный сон никак не получалось, пока контесса не нашла один довольно простой способ. Она стала перебирать в памяти все события прошедшего дня, и событиями их назвать, в общем-то, было слишком, так мелочи очередного однообразия. Это как раз и помогало. День, другой, неделю. Но как-то раз одно воспоминание напрочь отбило всякий сон до самого утра. В этот день в замке было как-то особенно зябко, не помогали надсадно пылающие камины, свирепствующий на улице мороз леденил древние камни, заставляя всех обитателей трястись от холода. Девушки пытались вышивать в предназначенном для занятий рукоделием покое. Выходило с трудом и очень плохо, вернее совсем ничего не выходило. Руки контессы окончательно заледенели. Она отбросила рукоделие на соседнюю пустую скамейку и послала пажа сходить за ее меховой муфтой. Когда мальчик принес требуемое, контесса в знак поощрения погладила его по волосам и чуть не отдернула руку, вовремя прикусив губу, чтобы не закричать. Льняные кудри девятилетнего пажа обожгли руку как злющая крапива.
   - Ой, руки сводит, такой холод, - пробормотала она и поспешно спрятала кисти в роскошной муфте из красной лисы.
   Никто не обратил особого внимания на ее на мгновение перекосившееся лицо, но сама Ириния была страшно напугана очередным симптомом "отворотной трясучки". Если уже и к ребенку прикоснуться нельзя, то как же быть дальше? Она не имела ни малейшего понятия, существует ли какой-нибудь способ избавиться от этой напасти. Не имела до вечера следующего дня.
   Как-то так вышло, что по дороге в Большой зал контесса отстала от подруг и на минутку оказалась одна в полутемном коридоре, плохо освещаемом далеко отстоящими друг от друга факелами. Неожиданно прямо из стенного проема навстречу девушке шагнула высокая фигура, загородившая и без того тусклый свет чадящего где-то впереди факела. Мужская ладонь несильно сжала ее руку. Ириния не успела даже ойкнуть, как человек круто развернулся и быстро ушел вперед. Она не увидела его лица, совсем, лишь мелькнул перед глазами полосатый шарф клерка. Контесса застыла на месте как громом пораженная. Подобная неслыханная наглость должна была бы стоить осквернителю как минимум правой руки, той, которой жалкий пергаментный червь дерзнул коснуться дочери самого конта. Но эта рука была сухой и теплой, а легкое пожатие таким сладостно-нежным... Он стоял в полушаге от нее, и никакой дрожи. Не было этого противного ощущения, теперь уже постоянно преследовавшего ее в присутствии мужчин в радиусе десяти шагов, иначе она обнаружила бы его задолго до этой стенной ниши. Кто бы ни был этот человек, рядом с ним ей не было плохо. Всего одно мгновение.
   В этот вечер она не могла думать ни о чем другом, кроме поразительной встречи в коридоре, не могла есть, не слышала, о чем говорили вокруг нее. Единственное, что ее волновало, это, чтобы отец и приближенные не заметили, как она вглядывается в противоположную сторону зала. Там, среди ничтожных людишек, писарей и учетчиков, был э т о т человек. Она хотела угадать, который из них был он. Ириния никогда не обращала внимания на клерков и была поражена, насколько все они несимпатичны, просто ни одного лица, на котором можно было бы остановить взгляд. Вот те двое, вероятно, отец с сыном - короткие, курносые носы и одинаковый прищур подслеповатых глаз, только один - морщинистая копия другого или наоборот. Рядом с ними краснеет упитанная физиономия средних лет, следующий - какое-то одноглазое страшилище, за ним - седовласый, с желтой как пергамент, над которым он склонялся всю жизнь, кожей старик... Может быть этот? Темноволосый юнец с прыщами на сильно выступающем подбородке. Нет, ростом не вышел. А этот светловолосый, еще молодой мужчина с низким лбом и густыми на удивление темными бровями? Или его здесь нет. Сколько всего в замке клерков? Этого она не знала. Зачем только она их рассматривает? Разве возможно представить кого-то из них рядом с собой хоть на самый короткий миг? Мысленно Ириния содрогнулась, но в то же время она прекрасно помнила такой миг. Что это? На нее в упор уставился единственный глаз кривого клерка. Спокойный, как будто ничего не выражающий взгляд. Взрыв смеха справа от контессы ненадолго отвлек ее внимание, она не часто слышала, чтобы отец так беззаботно смеялся, но занятая своими мыслями Ириния не расслышала, чем именно Диль - их шут - развеселил конта. Когда она снова бросила беглый взгляд в сторону клерков, кривой уже не смотрел на нее. Возможно, ей только показалось...
   Через неделю в замок приехал гонец от ронта Фарсталла, сестра прислала письма родным. У Иринии появился повод вызвать клерка, чтобы продиктовать ответное послание Диарте. Пустяковое дело - отправить пажа за писарем, но как же сделать так, чтобы пришел тот? Вопрос был почти неразрешим, но вдруг Иринией овладело странное чувство уверенности.
   - Аруан, - позвала она мальчика, по долгу службы находившегося при контессе.
   - Да, госпожа.
   - Пойди и приведи мне писаря, первого, кого встретишь по дороге. И можешь быть свободен до ужина.
   - Слушаюсь, госпожа.
   Аруан вылетел из комнаты на крыльях нежданного счастья: полдня свободного времени! Не часто выпадает такая удача, вместо скучнейшего сидения при госпоже вырваться на заснеженный двор, со всех ног пуститься к окружному рву, туда, где по накатанному склону визжащая детвора съезжает вниз на кусках старой кожи или досок. Скорее бы наткнуться на какого-нибудь клерка. Впрочем, маленький паж хорошо понимал, что топать за писарем придется до самой северо-западной башни. Но удача в этот день буквально преследовала Аруана, только, миновав господские покои, в первом же коридоре мальчик едва не столкнулся с человеком, вокруг шеи которого обвивался черно-белый шарф.
   - Ой, я вас ищу, сударь! - скороговоркой выпалил посланный.
   Клерк вопросительно посмотрел на маленького пажа единственным правым глазом.
   - Ее сиятельство, госпожа контесса Ириния желает написать письмо ее сиятельству ронтессе Диарте.
   Хотя Ириния и не говорила этого мальчику, юный паж был достаточно сообразителен, чтобы догадаться, зачем контессе, только что читавшей письмо от сестры, мог понадобиться писарь.
   В ответ клерк молча кивнул.
   - Идемте, я провожу.
   Подошвы мальчика чесались от нетерпения, едва не бегом он полетел впереди клерка. Ноги у длинного писаря соответствовали росту, и он без труда поспевал за шустрым пажом. Одна лишь опасливая мысль прокралась в радужные предвкушения Аруана: как бы госпожа не рассердилась за то, что он привел к ней такого страхолюда. Но ведь сама изволила приказать, доставить первого, попавшегося по дороге. Во избежание неприятностей, паж поспешил улизнуть из комнаты контессы сразу после того, как доложил о приходе клерка.
   С замирающим от самой ей непонятного волнения сердцем Ириния рассматривала склонившегося в низком поклоне писаря. "Одноглазый", - подумала контесса. Целую неделю тайком наблюдая за клерками в Большом зале, она каждому дала прозвище, не спрашивать же у придворных имена каких-то пергаментных червей. Прозвища эти не отличались ни элегантностью, ни особой изобретательностью: Прыщавый, Курносый-сын, Курносый-отец, Одноглазый, Густобровый, Старик, Толстяк. Из них лишь двое подходили под мимолетный образ дерзкого осквернителя, запечатлевшийся в ее памяти, Одноглазый и Густобровый были самыми высокими среди замковых клерков. Но нет ли здесь ошибки?
   Достаточно простояв, согнувшись едва не пополам, писарь выпрямился, его синий глаз не слишком почтительно уставился в лицо контессе.
   - Чего ты ждешь? Садись за стол и пиши, - резко приказала девушка.
   Клерк молча выполнил указание, предварительно достав из-за пояса свиток и отцепив чернильницу. Не услышав обычного "слушаюсь, госпожа", контесса даже растерялась.
   - Ты почему молчишь, невежа? - ледяным тоном спросила она.
   Клерк сделал рукой знак у своих губ.
   - Немой? Этого еще не хватало, - еще больше смешалась Ириния.
   Он развел руки, как бы извиняясь за то, что ничего не может с этим поделать.
   Немой, кривой и с жутким шрамом едва не через все лицо, но это был он. Ириния специально села как можно ближе от стола, за которым должен был работать клерк, ошибиться было невозможно.
   - Пиши же: ронтессе Диарте Таграстской от дочери конта Коррильского Иринии.
   Перо быстро-быстро заскользило по пергаменту, и вот синий глаз вновь в упор смотрит на контессу. От этого взгляда девушка напрочь забыла все фразы, что готовилась продиктовать писарю.
   - Как ты смеешь? Как ты посмел?...
   Чуть заметная улыбка тронула кончики губ немого. Он знал, что она знала... Он чувствовал, она не в силах по-настоящему возмутиться, призвать на его голову грозную кару отца, предать в руки палача. Его улыбка была такой странной, такой влекущей...
   - Кто ты?
   Он быстро что-то черкнул на другом клочке пергамента и протянул контессе.
   "Писарь свиткохранилища Кари, Ваше сиятельство", - прочла про себя Ириния.
   - Но почему..., - она, не зная, как продолжить замолчала.
   Пергамент, что он ей только что дал, Ириния безотчетно протянула Кари. Забрав его, беззастенчивый клерк ловко перегнулся через стол и, поймав нежную ручку контессы, коснулся ее губами. Мурашки пробежали по всему телу девушки, ее пробила легкая дрожь, но эта дрожь не имела ничего общего с ее обычной "трясучкой", сладкая истома растеклась по юному телу. Дочь конта была сражена одним лишь мимолетным поцелуем руки, в следующее мгновение клерк уже сидел на своем месте, словно даже и не шевельнулся. Они молча смотрели друг на друга. Туманная пелена застлала взор девушки, и сквозь нее проступило лицо, как будто и принадлежащее и не принадлежащее одноглазому писарю. Во-первых, оно не было одноглазым, во-вторых, сохраняя черты Кари, без шрама и в обрамлении почти черных волос лицо это было неузнаваемым. Мгновение спустя видение рассеялось вместе с туманной дымкой, но память Иринии продолжала хранить его.
   - Кто ты? - выдохнула контесса, дыхание ее сбилось, сердце часто-часто стучало в жаждущей ласки груди.
   Он улыбнулся чуть шире и приложил палец к губам.
   "У стен есть уши, контесса", - прозвучало в ее голове, - "просто думай, и я услышу".
   "Пронзающий", - даже в мысли это слово отдавало дрожью испуга. - "Ты Маг, да?"
   "Я - Странник", - услышала девушка еще более пугающий в своей откровенности ответ.
   Кто не знает, что Странники - закончившие обучение соглядатаи, а иногда и тайные палачи Совета Магов, стоящие до Посвящения вне всех ограничений Слова, что им для достижения цели Странствия разрешены все средства, доступные жуткой нечеловеческой силе Пронзающих взглядом? И в то же время Странники не подпадают и под защиту Договора, поэтому Совет Магов и пальцем не пошевелит для спасения Странника, в какую бы передрягу ни угодил их тайный шпион. И потому Странники почти что невидимки, они есть, и их нет, ибо кто видел человека (исключая самих Магов), могущего сказать: "Я видел Странника"?
   Ириния почувствовала ужасную слабость и неспособность двигаться, если бы она не сидела, то непременно рухнула бы на пол.
   "Ты, ты наслал на меня эту напасть", - стучала в висках тоскливо безнадежная мысль.
   "Нет, контесса", - загадочно улыбался Странник, - "это знак оркуллов, им отмечаются первые жертвы. А Черный год наступит через три дня, ведь сегодня начались Сумерки".
   Сдавленный крик ужаса был ответом на молчаливый приговор Пронзающего.
   "Жрецы Сияющего Ока восславят рождение Истинного Солнца, и тебя уже нельзя будет спасти от уготованной оркуллами судьбы. Но до солнцеворота еще есть время. И сделать это могу только я, иначе ты умрешь от боли, какую не способен вынести человек", - вещал в голове девушки беззвучный голос.
   "Как, как ты можешь спасти меня?"
   "Ночью приходи ко мне, на самый верх северо-западной башни".
   "Что тебе нужно? Что?"
   "Ты расскажешь мне о том, как умер твой дед - конт Варлис и что случилось с твоим дядей, Ириния".
   "Я не знаю, не помню".
   "Ты вспомнишь".
   "А потом?"
   - Что это? - вслух спросила контесса, недоуменно глядя на пергаментный свиток, который протягивал ей с почтительным поклоном одноглазый клерк.
   Контессе оставалось лишь поставить свою личную печать на готовом письме, ни слова из которого она так и не продиктовала писарю.
   До самого вечера девушку бросало то в жар, то в холод. Первые жертвы Илатского монстра всегда девушки, чистые, не знавшие любовных услад. Теперь Иринии стало ясно, почему же за них никогда не вступались возлюбленные, на себе самой контесса достаточно ощутила действие оркулловского средства: не только она чувствовала себя плохо рядом с любым мужчиной, юношей, мальчиком, но и никто из рыцарей, по всему видно, не испытывал к ней сердечной склонности. В отличие от Диарты она не вызывала трепетного отклика в их сердцах. Несмотря на всю ее красоту, взгляды мужчин оставались почтительно-безразличными, как будто она была пожилой супругой старого владетеля. "Многими любима" на самом деле означало - нелюбима никем, уважаема, почитаема и только. Никто никогда не смотрел на нее тем взглядом, исполненным огнем желания и страсти, какой сегодня она заметила в синих глазах своего туманного видения. О, этот черноволосый призрак, явившийся ей среди белого дня! Недаром говорят, что Пронзающие отличаются не только жуткими, меняющими цвет глазами, но и удивительной правильностью черт, какой-то сверхчеловеческой красотой. Должно быть, Странники, нарочно маскируются в уродов и калек, чтобы не быть узнанными, к тому же они способны контролировать свои эмоции, не позволяя глазам выдать себя. Ириния много слышала о магах, но ни одного из них никогда не бывало в Коррильском замке с тех пор, как она себя помнила. Противоречивые чувства обуревали юную контессу, страх и надежда, ужас и нетерпение разрывали ее неопытную душу.
   Вечер в Большом зале подтвердил слова Странника: в замок прибыли пятеро жрецов Сияющего Ока. Поглощенная разгадкой происшествия в коридоре, Ириния не заметила, как подошли Сумерки - самые короткие дни года, они же и последние. Завтра начнутся ритуальные проводы старого года, торжественные и жутковатые обряды Прощания, Свидания и Посвящения. Затем праздник начнет набирать силу: "творцы" во главе с Истинным Солнцем разделаются с Бездной, жрецы потушат и разожгут огонь, и в пределах внутренних укреплений замка запляшут хороводы богов и богинь, посланников, вредных демонов, назойливых агхр и прочих удивительных созданий. Смешаются маски без всякого разбора сословий и рангов, сам конт будет отплясывать в паре с какой-нибудь стряпухой или коровницей при свете костров и факелов на скрипучем сухом снегу. В ночь перед рождением Солнца Истины никому не бывает холодно, ведь завтра день начнет увеличиваться, и каждая прибавляющаяся минута сияния Ока, укрепит надежду на будущую весну, богатый урожай и беспечальную жизнь...
   Старший сказитель вновь, как нарочно, завел свою ужасную балладу:
   И в пурпур облаченных девять дев,
   Везут к горе, различия презрев,
   Они исполнят древний договор...
   Ириния вздрогнула всем телом, как будто ей на спину вылили ведро ледяной воды. Да, по древнему обычаю первые девять жертв всегда облачались в тесарский пурпур, словно это могло служить утешением несчастным. Неужели Странник сказал ей правду, и день солнцеворота вместо надежды и радости принесет горе и ужас? Наступит тот самый Черный год, и дни ее сочтены... Этого не может быть, не должно быть, нет!
   "Это так", - синий глаз сверлил перепуганную контессу, - "но я могу спасти тебя, только я".
   Уже на пороге пиршественного зала Ириния вновь услышала беззвучный голос, словно ударивший ее в спину: "Сегодня ночью я жду тебя в башне".
  
  
  
   Глава III. БАШНИ
  
   Слухи и сплетни, страшные сказки
   В кухне, в конюшне, в людской.
   Призраки прячутся в стрельчатой башне,
   Из подземелий доносится вой.
   Дым без огня и душок без закваски
   Вряд ли бывают - так мудрость гласит.
   Ветер метет над заснеженной пашней,
   В замке ночами дух голосит.
  
   "Нет, нет, никуда я не пойду. Если меня кто-нибудь заметит? Какой позор. Чтобы я - дочь благородного конта ночью отправилась на свидание! И к кому? К писцу свиткохра-нилища. Боги, я сгорю со стыда. Но он никакой не писец. Зачем, зачем он здесь? Если бы у нас был Магистр, сюда не пришел бы Странник. Почему он спрашивал о смерти деда? Может быть, он слышал эти странные истории, прислуга вечно болтает всякий вздор. Но ведь всем языки не вырвешь. Многие шепчут, что время от времени в северной башне ночами, особенно зимой, раздается тоскливый, холодящий душу вой. А в Сумерки там шаркают шаги, и что-то бормочут неясные голоса. Мы ведь и сами слышали их, когда бегали туда с Нари?ном..."
   Воспоминание о погибшем брате болью сдавило сердце. Нари?н был на три года старше Иринии, и в детстве они постоянно играли вместе. Но так уж сложилась злая судьба: юный конт нелепо погиб полтора года назад, на втором в своей жизни турнире. Ох, не стоило ей сегодня вспоминать о покойниках, в Сумерки можно запросто повстречать кого-нибудь из мертвых родственников, пришедших навестить оставшихся в этом мире близких. Хорошо, что ей не придется идти мимо северной башни. Неужели она пойдет?
   Ириния толкнула покосившуюся дверь, та поддалась без скрипа, девушка шагнула в слабоосвещенную огнем одной лишь жаровни каморку писца. Одноглазый клерк сидел на низком табурете перед жаровней спиной к двери, его большая черная тень слегка шевелилась на обшарпанной голой стене. Ворвавшийся в открытую дверь порыв ветра оповестил Кари о приходе гостьи, но он даже не обернулся.
   - Закрой дверь, контесса, и проходи к огню, - вполголоса сказал мнимый немой.
   Магнетическая сила его голоса полностью парализовала волю благородной дочери конта, она беспрекословно выполнила его указание, словно он был господином, а она рабыней. Оказавшись по другую сторону жаровни, Ириния вдруг осознала, насколько оскорбительным и наглым было все поведение этого человека. Кровь прилила к щекам девушки, глаза сверкнули гневом.
   - Ты хороша сейчас, как никогда, - он с восхищением рассматривал девушку, и оба синих глаза откровенно пожирали контессу.
   Гнев ее улетучился так же быстро, как и родился.
   - Чего ты хочешь? - слабым молящим голосом спросила она.
   Ириния, как в море, погружалась в волны его воления, не в силах сопротивляться этому мощному потоку. Сюда она пришла, ведомая тою же силой, ноги сами принесли ее к порогу его убогого жилища. Странник лишь играл с девушкой, позволяя иногда вырываться из этого плена, это развлекало его. Следовало ведь хоть чем-то наградить себя за упорный труд создания портрета-воплощения. Результат превзошел все его самые смелые надежды, работа была выполнена безупречно во всех своих частях, и техника живописного исполнения и техника воплощения удались ему, как никогда прежде. Должно быть, ощущение опасности подстегнуло его мастерство. Теперь он начал понимать темные страсти, обуревающие души Отпавших. Власть, какую мог бы дать Пронзающим их дар, была практически безграничной. То, что он сделал с контской дочерью, называлось "воровством души" и осуждалось Словом, как одно из тягчайших преступлений. Но Слово совсем не случайно не распространяется на Странников, ибо прежде чем принять мантию Мага, Пронзающий должен пройти свой искус, прочувствовать силу, испробовать возможности своего дара и затем доказать Совету право на избранный род служения. Странник же, называющий себя Кари, имел большие амбиции, он жаждал стать полным Магом, то есть Магом-Взыскующим. И половина этой задачи ему, безусловно, удалась, он хоть сейчас мог бы быть признан Магом-Воплощающим, но этого было недостаточно.
   - А чего хочешь ты? Прислушайся к своим желаниям и подчинись им.
   От этих слов внутренний жар затопил сознание девушки, руки ее потянулись к рубиновому аграфу, удерживавшему на плечах белую мантию с пурпурной оторочкой. Щелкнула застежка, тяжелая мантия плавно соскользнула на каменный пол. Распустив золоченый пояс, Ириния с удивительной для никогда не одевавшейся и не раздевавшейся самостоятельно знатной дамы ловкостью расшнуровала рукава верхнего платья от локтя до плеч и выскользнула из него сквозь разрез, шедший во всю длину одежды с левой стороны. Теперь на ней оставались лишь полупрозрачная туника и узкие панталоны. Через минуту она стояла уже совершенно обнаженная, и в этот миг сознание ее прояснилось. Что ж, она поступила, как делали все девушки этих мест еще пару столетий назад, когда действовал, возникший в незапамятные времена, обычай до брака показывать себя мужчине, как правило, из числа друзей жениха, и даже позволять ему определенные ласки. Это и была настоящая "проба Бири". Должно быть, память прородительниц еще жила в ее крови. Клерк пальцем поманил девушку к себе, развернувшись на табурете в сторону от пылающей жаровни. В два шага Ириния встала прямо перед ним, ее упругие груди почти коснулись лица Кари. Он припал губами к левому соску, она едва не потеряла сознания, от сладостной истомы провалившись в водоворот блестящих брызг и разбегающихся звезд. Вынырнув из этого водоворота, Ириния поняла, что сидит на коленях у своего "испытателя", как когда-то называлась эта важнейшая роль предшественника мужа.
   - На самом деле Пронзающие никогда не бывали "испытателями", потому что мы можем устранять "отворотную трясучку", ради выявления которой и появился обычай "пробы Бири", - шепнул ей на ухо Странник. - Никто другой не может прикоснуться к будущей жертве без того, чтобы несчастная не закричала, словно ее прижгли раскаленным железом.
   - Не говори мне сейчас об этом, - чуть слышно ответила контесса, подставляя свое обнаженное тело его поцелуям.
   Она уплывала все дальше, растворяясь в ласках его рук и губ.
   - Хватит, хватит, это безумие, - наконец, взмолилась она.
   - Это прекрасное безумие, контесса. Оркуллы навсегда лишили тебя возможности испытывать его, - заметил Кари, отпустив девушку.
   Ириния поспешно натягивала одежду, раздираемая столь противоречивыми чувствами как жгучий стыд и сладостное счастье.
   - Ты, ты - святотатец. И прежде испытывать мог только равный.
   - Ты забыла, контесса, что Маги любого происхождения имеют право брать в жены даже тессию, - возразил Странник.
   - Да, правда.
   Это соображение мгновенно освободило девушку от чувства стыда, полуодетая она прильнула к его груди и сама поцеловала в губы, затем порывисто отстранилась и снова принялась шнуровать упрямые рукава.
   - Зачем ты делаешь это? Ты сводишь меня с ума.
   - Помоги мне и я помогу тебе.
   - Как?
   - Расскажи мне о призраках северной башни, а я спасу тебя от оркуллов.
   - Ты хочешь сказать, от Монстра Пещеры Ужаса?
   - Монстр нужен оркуллам, иначе бы они не заботились так о его пропитании, - заметил Кари.
   - И ты рискнешь вступить с чудовищем в бой ради меня? - изумилась девушка, ведь никто никогда не возвращался живым от Пещеры Ужаса.
   - Нет, конечно. Есть более простой способ спасти любую из первых девяти жертв, но он доступен только Странникам.
   - Какой?
   - Об этом потом, а сейчас садись сюда.
   Кари усадил Иринию на табурет, на котором до тех пор сидел сам, и встал у нее за спиной. Ее свидетельство было необходимо Страннику, потому что, как оказалось, кроме членов контской семьи в замке не осталось ни одного человека, кто находился бы здесь двенадцать лет назад. Свидетели тех загадочных событий давно были расселены контом Актанием по дальним глухим селениям, либо отправились в вечное странствие по унылым полям загробного мира. Все слуги, стражники, клерки, каменщики, плотники и даже подлый люд, работающий на скотном дворе, были заменены новым контом. Супруга конта уже лет десять страдала какою-то странною болезнью и никогда не покидала своих покоев. Сам конт и даже дети словно и забыли о ее существовании. Кажется, только Бруск, предшественник Кари на должности писца свиткохранилища был единственным служителем, сумевшим сохранить здесь место после смерти старого конта. Почему? Об этом можно было только гадать.
   - Вспомни, вспомни, вспомни, - не то в ушах, не то прямо в голове Иринии звучал настойчивый голос Пронзающего.
   ...Ириния ловко вырвала мячик из рук замешкавшейся Диарты и, заливаясь звонким смехом, побежала через большой зал, чтобы спрятаться со своей добычей за пышной маминой юбкой. Но Нарин догнал ее посреди зала, и мячик перешел во временное владение брата. Дети носились с мячом по всему залу, а ближе к камину расположились две прекрасные молодые дамы - снохи конта Варлиса. Жена старшего сына конта, увы, была бесплодна, а трое малышей, игравшие подле дам, были детьми младшей пары. Дамы были заняты вышиванием, они присматривали за детьми и продолжали свою нескончаемую беседу обо всем и ни о чем.
   - Не понимаю, почему отец не пригласил настоящего Магистра, у этого Мастера такой неприятный прищур глаз, - поделилась с матерью малышей старшая сноха конта, отцом они называли свекра.
   - Говорят, Саринес лучший в наших краях живописец, - пожала приятно округлыми плечами супруга младшего сына хозяина. - Но, правда, когда мой отец заказывал воплощение, к нам приезжал Магистр-Воплощающий Арватас, такой красавец-мужчина.
   - Верно-верно, у моего отца в советниках был Магистр-Созидающий Каруас, уже в летах преклонных он сохранял былую красоту, но знаешь, их глаза такие страшные. И все же лучше б господин отец призвал Магистра. Ведь воплощение не безопасно. Ты будешь, может быть, смеяться, Беаль, у меня дурные предчувствия.
   - Тогда надо спросить белых верент, Орра, - без задней мысли посоветовала Беаль.
   - Нет, только не их. Я ни в чем не могу верить этим заносчивым ведьмам. Ты знаешь, это они виноваты в гибели моего неродившегося ребенка и в том, что больше у меня никогда не будет детей, - как всегда, при упоминании об этом своем горе, Орра ужасно расстроилась.
   - Ой, прости, пожалуйста, я не хотела, - у Беаль не было никаких оснований сердиться на белых верент, напротив, благодаря их искусству она без особых затруднений произвела на свет троих детей, здоровых и красивых, а Орре просто не повезло.
   - Ах, ты еще больше расстроила меня. Последние дни я как-то не в себе...
   - Мама, мама, дождь кончился, уже солнышко светит, - подбежал к Беаль семилетний Нарин, - мы с девочками пойдем играть во двор.
   Из этого воспоминания уже больше ничего нельзя было вытянуть, Кари устал. Попробуйте восстановить воспоминание четырехлетнего ребенка о разговоре взрослых, случайно слышанном краем уха в то время, когда он сам был занят игрой. Тем более, если с тех пор минуло больше десятка лет. Клерк тронул девушку за плечо, она обернулась. По щекам контессы бежали слезы.
   - Мама, какой она была, а теперь...
   Ириния разрыдалась, уткнувшись лицом в пояс стоявшего перед ней Кари.
   - Мама, Нарин, - всхлипывала дочь конта.
   - Успокойся, сейчас все пройдет, - Странник положил руки на голову девушки, судорожные рыдания вскоре затихли.
   Он отстранился и, нагнувшись, заглянул ей в лицо. Слезы высохли, но в глазах осталась глубокая печаль.
   - Тебе пора идти. Завтра, когда женщины покинут Большой зал, ты снова поднимешься ко мне.
   - А если меня кто-нибудь заметит?
   - Никто не станет разгуливать по замку в ночь Свидания с предками, - усмехнулся Кари.
   - А как же я? Я боюсь, ведь я тоже могу встретить кого-нибудь, - содрогнулась девушка.
   - Не бойся, в коридорах мертвецов ты не встретишь, - заверил ее Странник. - Лучше остерегайся белых верент, твоя тетя была права, их следует бояться, особенно тебе.
   - Почему? - искренне удивилась Ириния.
   - Веренты помогают оркуллам стеречь их жертвы, они давно следят за тобой, и очень довольны тем, как ты шарахаешься от мужчин, - предупредил Странник.
   - О, Справедливый Армбра! - от испуга контесса произнесла редко называемое собственное имя бога Солнца.
   Пронзающий был прав, Ириния сразу вспомнила пристальный взгляд веренты Слобы, который неоднократно ловила на себе в последнее время.
   - Будь осторожна и не ищи меня взглядом в зале.
   Кари поцеловал девушку в губы и проводил по узкой лестнице вниз, через свиткохранилище он вывел ее на галерею, ведущую в господские покои.
   "До завтра", - прозвучали в ее мозгу последние слова одноглазого писаря.
   Добравшись к себе в опочивальню, контесса дрожала с головы до пят. Само собой в коридорах и на галереях было ужасно холодно, как и в свиткохранилище. Но дрожь ее была скорее нервной. Этот день и особенно ночь были полны потрясений, мир перевернулся для юной контессы. Когда безобразный писец вдруг оборачивается прекрасным спасителем, а добрая старушка верента оказывается пособницей злобных оркуллов, есть от чего потерять сон и покой.
   Следующий день прошел для Иринии как в тумане. С полудня она присутствовала на начавшихся церемониях Очищения и Прощания, проходивших в специально отведенной для этих целей юго-западной башне, где был сооружен большой жертвенный алтарь, на котором каждый год белый конь искупал грехи и проступки всех коррильцев, накопившиеся с последнего приношения. После утомительного дня девушка была рада скорее покинуть Большой зал, где через два часа после наступления темноты должны были начаться обряды Посвящения, куда женщины не допускались. Подумаешь, великий секрет! Не однажды они с Диартой и Нарином подсматривали за этим тайным обрядом, никто лучше них не знал все скрытые ходы и выходы, ведущие в Большой зал. Ну, позвенят жрецы колокольчиками, побрызгают священной водой из Атайской скалы на молодых оруженосцев, достигших возраста и заслуживших доблестью и правом рождения посвящения в "солнечные стражи", попросту говоря, в рыцари, потом отец осенит их взмахом меча, примет присягу на верность за себя и за Сияющее Око Справедливости. После посвящения Нарина они уже не ходили смотреть на церемонию, надоело.
   Ириния вспомнила, сколько раз они втроем, еще дети, дрожа от холода и страха, плутали по замковым коридорам в ночь предполагаемого пришествия мертвецов, но так никого и не видели. То есть совсем никого - ни мертвых, ни живых. Нормальный человек не будет шататься в такую ночь где попало, не зря ухмылялся Пронзающий, ни придворных, ни челядь из своих комнат и мешком золота сегодня не выманишь. И что только подвигало их неразлучную троицу на эти приключения? Верховодил, конечно, Нарин, а сестры следовали за ним, как привязанные.
   Сердце Иринии замерло, показалось, в узком проеме окна шевельнулся силуэт покойного брата.
   "Это я, Кари", - проник в голову беззвучный голос. - "Стой здесь тихо, веренты идут к юго-западной башне по солнечному кругу, еще поворот и вы бы столкнулись".
   "Зачем им в башню?" - удивленная мысль мелькнула в мозгу Иринии. - "Они никогда не ходили здесь в Сумерки".
   "Ходили, наверное, триста лет назад, только другие".
   "Но зачем?" - теперь контесса уже специально адресовала молчаливый вопрос безмолвствующему собеседнику.
   "Проверять сохранность вверенных им жертв, чтоб их жмурги сожрали. С завтрашнего дня за тобой будут следить с утроенным вниманием".
   "Это почему?"
   "Так, пронзение у меня".
   "Что? Ты хотел сказать, прозрение?" - мысленно спросила Ириния, словно всю жизнь разговаривала именно таким образом.
   "Нет. Прозрение бывает у провидцев, у тех же верент. Хорошо, они хоть нас в своих книгах не видят. Мы - Пронзающие, потому у нас пронзение, или пронзание, или прознание, в смысле: "П рознал я как-то днями про сговор в подворотне: прыщавый подмастерье про Мастера казну с горящими глазами двум молодцам дородным втолковывал подробно и утирал слюну". Для таких прознаний даже мысли читать не требуется".
   "Эти стишки младший менестрель для челяди складывает?" - поинтересовалась контесса.
   "Стишки? А, рифма. Так, сама выскочила. Идем, они уже далеко".
   Кари подхватил девушку под руку и повел дальше по коридору к своей башне. Ириния так и не поняла, что именно прознал про верент Пронзающий. Мысли спутника она больше не слышала, а он тем временем думал о том, что к счастью для него, в своих гадательных книгах веренты не видят не только судьбы Пронзающих, но и свои, хоть в будущем, хоть в прошлом. И теперь веренте Слобе долго придется гадать, вернее теряться в догадках, почему верента Марая до сих пор не сообщила Старшей о гибели вверенной ее заботам Избранной. И еще подумалось Страннику, что на его Пути что-то чересчур часто встречаются Священные Сосуды, что бы ни подразумевали под этим названием первых жертв Пещеры Ужаса пособницы оркуллов.
   - Ты скажешь мне, наконец, как ты можешь помочь мне, Странник? - спросила контесса, когда они оказались в относительной безопасности его коморки.
   Называть его клерком ей казалось унизительным для нее же самой, имя Кари было, скорее всего, вымышленным, ну, а спрашивать о настоящем - себе дороже.
   - Не теперь, контесса. Пока веренты вершат свои обряды, ни сделать этого, ни даже говорить об этом с тобой я не могу. Сегодняшняя ночь как нельзя лучше подходит для других дел.
   Сегодня Пронзающий был каким-то совсем другим, чем в прошлую ночь. Ириния шестым чувством поняла, что о поцелуях не будет и речи, да и сама она не чувствовала сейчас того страстного влечения к нему, что сжигало ее накануне. Напротив, его холодный тон и внутренняя сосредоточенность на чем-то для нее непонятном, показались девушке почти пугающими.
   - А что мы будем делать? - спросила она и сразу пожалела о том, что не промолчала.
   - Беседовать с теми, кто придет на Свидание.
   - С мертвецами?
   Ириния верила и не верила в то, что в Сумерки умершие приходят к живым, во всяком случае, ей не очень-то хотелось убедиться в возможности Свидания на собственном опыте.
   - С предками, с твоими предками, - уточнил он.
   - Я не хочу беседовать с предками, - слабо попыталась возразить девушка.
   Но Странника ее мнение и желания интересовали, по-видимому, мало.
   - Садись сюда.
   Кари указал ей на табурет, стоявший в центре довольно большого круга, очерченного углем на полу.
   - Не бойся, обычно это намного менее опасно, чем встреча с некоторыми живыми.
   - Они, правда, приходят?
   Контесса покорно села, куда ей сказали, но сделать это молча было выше ее сил.
   - Да. Но не все, а только неуспокоенные души, если их что-нибудь не удерживает в определенном месте. А тогда, как в нашем случае, их можно специально вызвать именно в эту ночь и только к кровному родственнику, - пояснил Странник.
   - Кого ты хочешь вызвать и откуда? - уже начиная постукивать зубами, спросила Ириния.
   - Из северной башни, я уже говорил. Я вызову ваши замковые приведения. Знаешь, кто они?
   Она отрицательно покачала головой, хотя после его вопросов о деде и дяде, более, чем догадывалась об ответе.
   - Зачем тебе это?
   - Забота о душах - дело Магов, впрочем, о телах мы заботимся тоже, также как и о многом другом. Но о телах больше заботятся веренты, порой, весьма своеобразно, но душам они не помогут, даже если и захотят.
   - Ты ведь не Маг еще, - заметила контесса.
   - Верно. Право на звание Магистра надо заслужить, что я сейчас и делаю.
   Во время этого диалога Кари отнюдь не бездействовал. Находясь за пределами круга, защитного, как легко догадалась девушка, Странник проделывал достаточно удивительные вещи. Его руки словно танцевали хорошо заученный танец, Странник ритмично сгибал и разгибал пальцы в сложной последовательности: два на правой, один на левой, один на правой, четыре на левой, два на правой, три на левой, пять на правой, четыре на левой и так далее, постоянно меняя комбинации. Эти действия чередовались с прищелкиванием и легким постукиванием костяшками пальцев обеих рук друг о друга, круговыми движениями кистями, перекрещиванием рук и прочими мелкими движениями, которые контесса не взялась бы описать точно. Руки Странника мелькали все быстрее и быстрее, так что отдельных движений уже было просто невозможно различить. Ириния перестала задавать ему вопросы, хотя, казалось, что они совсем не отвлекали его от столь сложного занятия. Она заворожено следила за тем, как очертания рук Кари все больше расплывались в безумной скорости движения. Он резко вытянул руки вперед, сделал хватательное движение в воздухе и дернул на себя, при этом сразу же отступил назад, пересекая черту защитного круга. За дверью что-то слабо прошуршало, и три тени просочились в коморку: две мужские и одна женская. У мужских теней вид был печальный и даже очевидно несчастный, при этом к тому же и удивленный. Их глаза, похожие на темные омуты, с вопросом и мольбой обратились в сторону девушки и вызвавшего их Пронзающего. Женский же призрак, напротив, выглядел весьма рассерженным, если не сказать взбешенным, и настроен был явно агрессивно. Полыхнув красными отсветами запавших глаз, призрак контессы Орры, метнулся к людям...
   Ириния проснулась в своей кровати. Она помнила, как Кари проводил ее до дверей, но само Свидание с призраками родных выпало из ее памяти, начиная с того момента, как они возникли в жилище клерка свиткохранилища.
   - Почему они сразу пропали? - спросила, моргая глазами, контесса, когда, как ей показалось, в следующий миг после их появления, Странник разрешил ей встать и покинуть защитный круг.
   - Они пропали не сразу, просто ты спала, - ответил Кари.
   - Так ты говорил с ними? О чем?
   - Тебе не нужно знать об этом, контесса, тайны мертвых не для живых.
   - Ты ведь не мертвый. И вообще, это же мои родственники, - отчего-то обиделась девушка.
   Она все же успела узнать тех, чьи смутные тени пришли в северо-западную башню, повинуясь колдовской жестикуляции Странника.
   - Я - Пронзающий и могу им помочь, а ты помогла мне. Поверь, мы сделали благое дело, и довольствуйся этим знанием, - жестко отрезал Кари.
   По его тону Ириния поняла, что дальнейшие расспросы бесполезны и не стала уточнять, как и в чем именно Странник собирается помогать неуспокоенным душам. Гораздо больше девушку интересовало, намерен ли он сдержать свое обещание по отношению к ней.
   - А мне ты поможешь? Ты обещал.
   - Обещал.
   "И не только тебе", - добавил он про себя.
   - Так что же? Ты сделаешь это? Или Пронзающий боится верент?
   - Боюсь. Я ведь не какой-нибудь ронт Фарсталл. Его сиятельство конт Актаний вряд ли обрадуется, если узнает, к кому на свидания бегает его дочь.
   В голосе Кари прозвучали столь странные интонации, что Ириния так и не разобрала, чего больше было в этих словах: гордыни, уничижения или насмешки. Вот чего в них не было, так это ноток трусливости, хотя опасность своего положения Странник осознавал в полной мере. У конта было достаточно оснований, чтобы предать его долгой и мучительной смерти не столько даже, как человека подлого звания, посмевшего прикоснуться к контессе, сколько как шпиона Совета Магов, разнюхавшего секрет восшествия Актания на престол отца. Хотя в случае раскрытия Странники продают свою жизнь дорого, очень дорого, Кари прекрасно знал, что не сможет справиться со всем гарнизоном и челядью контского замка.
   - Завтра я подойду к тебе в Пляске масок, за час до полуночи. Слово, которое дает Пронзающий, также крепко как Слово Магов. Мой долг - спасти тебя от оркуллов. Ты будешь жить, контесса, - подтвердил свое обещание Кари.
   Больше они не разговаривали ни вслух, ни мысленно.
   "Интересно, отчего это все так боятся Странников, если они хотят всем помочь, и живым, и мертвым?" - все еще лежа в постели, подумала Ириния. Не найдя ответа, она позвала служанок, чтобы те должным образом подготовили и нарядили госпожу к великому празднику Рождения Истинного Солнца.
   Кульминация празднества придется на рассвет следующего дня, и только когда Солнце поднимется на полную ладонь вытянутой руки от горизонта, все отправятся отдыхать. А до тех пор будет много всякого: музыка, представления, пляски, факельные шествия и обильное угощение для всей округи.
  
  
   Глава IV. ДОЛГ...
  
   Сложив регалии и званья,
   Взыскуя истину одну,
   На зов откликнувшись Познанья,
   Босой и сирый я пойду.
  
   На подвиг или преступленье -
   Сказать заранее нельзя -
   Сквозь боль, и выбор, и прозренье
   Ведет Пронзающих стезя.
  
  
   Говоря контессе о своем долге, Кари безбожно кривил душой, поскольку, как все Пронзающие, с точки зрения обычных людей, он, конечно же, был безбожником. Ни в какого Справедливого Армбра он не верил, ибо точно знал, что Солнце есть тело небесное, состоящее из раскаленного газа. Но Пронзающие не спешили заявлять об этом во всеуслышание, также как и о своем неверии. Он кривил душой потому, что единственным долгом для Странника было исполнение его Задачи, любые клятвы и обещания, идущие в разрез с достижением данной цели, попросту отметались без малейшего зазрения совести. Однако главная трудность состояла именно в том, чтобы понять свою Задачу. Кари чувствовал, что достиг (в географическом плане) цели своего Пути, именно здесь, в замке, он должен применить все свои знания и способности.
   Полтора года он шел к тому, чтобы не просто попасть в земли Коррильского владетеля так, чтобы никто не мог проследить, что Путь его начался к северо-западу от этих мест, в столь нелюбимой коррильцами Тарнике, но и укрепиться в самом замке. Он долго шел на юг, потом на восток и прибыл в Кунакас со стороны Драбуара через юго-восточные ворота. Он шел, еще ничего не зная о том, куда и зачем ведет его Путь, следуя направлению своего личного зова. Больше полугода он провел в городе, гадая, что же он собственно делает в доме третьего Мастера составления чернил и красок, принимая тычки и затрещины от самого Мастера Гарутиса и побои от его семерых сыновей и троих старших подмастерьев. Ни разу его светло-синие глаза не стали темнее под градом тумаков или насмешек; тощий, прыщавый паренек на вид лет пятнадцати-шестнадцати безропотно выполнял черную работу по дому под руководством угрюмой дочери Мастера Натиссы. Эта высокая с широкой костью девица отнюдь не была уродкой, но засиделась в родительском доме (22 года уже не шутки), заправляя хозяйством всей мужской "общины". Натисса отличалась нелюдимостью, подруг не имела, лишь изредка ходила запастись целебными травами к местной знахарке веренте Марае, которая тоже в свою очередь время от времени захаживала в дом Мастера Гарутиса.
   Довольно быстро Кари обнаружил истинную причину затянувшегося девичества Натиссы и источник ее неласкового характера: девушка страдала охранительным синдромом Избранниц - отворотной трясучкой. Учитывая количество мужчин в доме, чувствовать себя несчастная должна была не лучшим образом, особенно по вечерам.
   Странник терпеливо ждал знака, который бы мог подсказать ему, в чем смысл этого прозябания, и на что должен направить свои способности Пронзающий. Знак появился на рынке, куда младшего подмастерья регулярно гоняли три раза в неделю, в виде нищего с фальшивой деревянной ногой. Через него Кари стакнулся с шайкой Душевного Круста. Вполне естественное желание доведенного едва не до рабского положения парнишки - отомстить своим мучителям - было с пониманием воспринято Крустом, недаром он звался Душевным. Каким образом прыщавый щенок прознал про тщательно скрываемое даже от собственных сыновей местонахождение заветной шкатулки Мастера, бандиту было в общем-то безразлично.
   Только трижды в неделю Кари брали с собой в мастерскую, тогда в доме по очереди оставались другие подмастерья. От этого предполагаемый срок обучения мастерству для Кари мог увеличиться втрое. Правда, паренек был на удивление понятлив, к тому же хорошо считал, что было немаловажным достоинством при исчислении пропорций и количеств для составления тех или иных красок или чернил. Однако успехи Кари не улучшали его отношений с другими подмастерьями.
   В тот день Натисса с утра собиралась сходить к Марае, но задержалась, провозившись с рассадой. Впущенные Кари грабители застали хозяйку дома, робкая просьба сосунка-сообщника не трогать девушку только развеселила людишек Душевного. Таких нечеловеческих криков, наверное, никогда не доводилось слышать даже самому Крусту. Натисса орала так, словно руки насильников были раскаленным железом, и умерла от невыносимой боли еще до того, как Круст оказался готов лишить ее девственности. Прибежавшие на крики соседи обнаружили во дворе истекающего кровью подмастерья с рассеченным лицом и вытекшим глазом, а в доме - бездыханное тело девушки и следы погрома. Мастер был безутешен: гибель дочери и потеря накопленных за долгие годы денег подкосила его здоровье. Прежде не слишком-то жаловавший младшего подмастерья Мастер, перед смертью отчего-то решил проявить заботу об искалеченном пареньке, от ужаса лишившемся еще и языка, то есть способности произносить что-то членораздельное.
   Три месяца спустя после ограбления дома Мастера Гарутиса одноглазый оборванец подошел к воротам контского замка. Некому было удивиться тому странному явлению, что за два дня пешего хода от города до замка Кари вытянулся в росте почти на локоть и видимо повзрослел лет эдак на пять-шесть.
   Никаких чувств по поводу событий, произошедших в Кунакасе, Странник не испытывал: ни злости к издевавшимся над ним хозяйским сыновьям и подмастерьям, ни радости по поводу своего "отмщения", ни жалости к Натиссе или Мастеру, ни угрызений совести в связи с безвестным исчезновением веренты. Все это не имело для него никакого значения. Странник нашел свою Задачу и уже приступил к ее исполнению. То, что Задача оказалась в высшей степени сложной - ему предстояло развоплотить портрет с двумя заключенными в нем душами и отпустить их, а также заставить душу самоубийцы Орры оставить тело контессы Беаль - только радовало Кари. Он был уверен в своих силах и знаниях, а чем труднее Задача, тем выше оценят его мастерство в Совете. Он даже позволил себе проявить милосердие, погрузив в сон Иринию. Зачем ей знать подробности страшного преступления отца, вступившего в сговор с Мастером-Воплощающим Саринесом, чтобы одним махом прорваться к власти, устранив и отца и старшего брата.
   Мастер действительно написал два портрета - здравствовавшего в тот момент конта Варлиса и его наследника, после чего намеренно нарушил важнейший пункт Порядка воплощения, устроив одновременное воплощение двух портретов. Как не-Пронзающий сумел полностью вынуть душу старого конта и перенести ее в тело сына, до сих пор было не ясно Кари. Тем не менее, так все и произошло, и пусть Совет разбирается с Мастером и его опасными опытами. Странник даже испытал к преступнику известную долю уважения: конечно, сумасшествие нового конта облегчило Саринесу воплощение двух душ в один портрет, но проделать такое при любых прочих условиях... Понятно, что после всего этого конт Актаний ни при каких обстоятельствах не допустил бы в замок любого Мага и никогда в жизни не пожелал бы завести себе портрет-воплощение.
   И не только об этом не следовало знать юной контессе, но и о том, что мстительный дух повесившейся тетки стал причиной загадочной болезни матери и трагической гибели любимого брата. Именно Орра, овладевшая телом коня Нарина накануне турнира, заставила скакуна взбеситься, сбросить и затоптать копытами седока. Лишив убийцу мужа наследника, Орра немного успокоилась, и Диарта счастливо успела покинуть замок, но Ириния все еще была здесь. В отношении вредительства заключенные в портрете духи, в отличие от вольной самоубийцы, были безопасны для обитателей замка. Кари отнюдь не стремился стать защитником или спасителем семьи преступного конта, просто успокоение духов было его Задачей.
   А вот спасать контессу от Пещеры Ужаса в эту задачу вроде бы не входило. До свидания с духами Кари еще раздумывал, стоит или не стоит ему связываться с контессой, мало ли что и кому он обещал за время своего странствия. С другой стороны, отчего бы и не позволить себе такого удовольствия.
   Если пленники портрета были бы счастливы покинуть свое узилище и обрести покой, то с мстительницей необходимо было договориться, поскольку сопротивление упрямого духа выдворению из мира живых могло сопровождаться не только большим шумом, но и разрушениями. Ни один Странник не бывает заинтересован в подобных последствиях его деятельности, и Кари это было нужно меньше всего. Лишь суеверие заставляет обычных людей считать, будто духи всеведущи, Пронзающие знают, что это расхожее мнение далеко не соответствует истине. Он дал Орре одно обещание, которое более или менее удовлетворило жажду мести старшей снохи конта Варлиса, после чего ее душа подчинилась заклинаниям Странника. Не так уж сложно обмануть приведение, но букву договора соблюсти необходимо, что же касается последствий, то это уже выходит за его рамки. Чтобы дух не вернулся, обещание следовало исполнить до истечения суток с момента выдворения, впрочем, тот же срок необходимо было соблюсти и по многим другим причинам. С развоплощением портрета можно было немного подождать.

* * *

   В полдень на Главного распорядителя торжеств Тлания свалилась нежданная головная боль: словно у него мало было других забот, так еще и один из участников группы "творцов" оказался не в состоянии выполнять свою роль в предстоящем действе. Кто мог предвидеть, что дюжего конюха прохватит неудержимый понос? Кем заменить в последнюю минуту не вовремя захворавшего парня? Конечно, многие юнцы были бы рады попасть в группу исполнителей "Великой битвы" и получить право на двухнедельный брак по взаимному согласию. Этот брак не требовал разрешения родителей или господ и при этом считался абсолютно законным. Если по истечении отпущенного срока молодоженов почему-либо разлучали, не позволяя вступить в брак с полным обрядом, или они сами желали расстаться, то дети, зачатые в первые дни нового года от двухнедельных мужей, признавались рожденными по закону и считались особо благословенными. Но удостоиться этого счастья можно было лишь однажды. На этот раз в замке оказалось не так уж много подходящих по возрасту и еще не вступавших в "Великую битву" слуг. Крестьяне для этого не подходили по причине тупости и неповоротливости, воинов не привлекали к игре из-за опасения членовредительства, ну а благородным господам пристало наблюдать за представлением, а не участвовать в нем. Пренебречь же количеством "творцов" было немыслимо, жди беды в следующем году: мор, голод, падеж скота, неурожай, или еще что похуже.
   На счастье, в суматохе приготовлений Тланию попался под руку куда-то спешивший новый клерк. В замке он появился всего с полгода назад и в прежние годы не мог сражаться с Бездной, по крайней мере, здесь.
   - Ты, - ухватил клерка за рукав распорядитель, - ты когда-нибудь представлял "Великую битву"?
   На всякий случай Тланий решил удостовериться в этом существенном моменте. Как человек грамотный, клерк сразу понял, о чем его спрашивают, и отрицательно мотнул головой.
   - Значит, будешь "творцом", - распорядился распорядитель, пытаясь вложить в свой тон всю суровость, на какую был способен, чтобы сходу отмести возможные возражения.
   Возражений не последовало. Да и кто бы стал возражать? Правда, одноглазому немому нелегко будет найти себе жену по взаимному согласию, но чего только не бывает в ночь Пляски масок. Для самого представления физические недостатки клерка особого значения не имели. Представляющие "сражались" и "творили" молча, озвучивал действие специальный хор, лица же под маской все равно не видно.

* * *

   Служанки еще трудились над праздничной прической юной контессы, когда в дверь опочивальни без стука вбежала запыхавшаяся служанка из личной прислуги супруги конта:
   - Ее сиятельство контесса, ваша матушка..., - служанка задохнулась и на мгновение умолкла.
   Вся кровь отхлынула от лица Иринии, с губ сорвалось негромкое:
   - Умерла?
   После ночного Свидания девушка все время вспоминала о мертвых.
   - Да что вы, ваше сиятельство, наоборот, - выдохнула из тяжело вздымавшейся груди посланная, - ей стало гораздо лучше! Она зовет вас. Не в бреду, как бывало. Глаза совсем ясные и узнает всех, вот даже меня, глупую, признала.
   Служанка утерла рукавом слезы, навернувшиеся ей на глаза. Ее последние слова застали девушку уже на пороге, как была с наполовину распущенными волосами, Ириния бегом бросилась в покои Беаль. "Мама, мама зовет, - звенело у нее в голове, - вернулась". К чему возникло это последнее "вернулась", Ириния и сама не знала, ведь контесса никуда не уезжала, а долгие десять лет металась в странной горячке, или как это там называется. Все-таки не горячка, наверное, жара ведь у больной не было. Никого не узнавала, ничего не понимала, временами Беаль дико вращала мутными глазами и выкрикивала что-то нечленораздельное, или часами и сутками сидела, уставившись в одну точку, и мерно раскачивалась из стороны в сторону. Все равно, что ее не было.
   Беаль сидела в подушках, рядом с кроватью стоял сам конт, поодаль тихо переговаривались изумленные веренты.
   - Мама, мамочка!
   Ириния упала на колени у ложа матери и протянула руки.
   - Ириния, девочка моя дорогая!
   Они обнимались и целовали друг друга, Беаль гладила дочь по неубранным волосам.
   - Моя заколка, - сказала Беаль, - помнишь, ты взяла ее без спроса...
   - Помню, - Ириния зарыдала от счастья.
   Мама действительно вернулась, такая, как раньше, ласковая и близкая. Она даже вспомнила про эту заколку с тремя алмазными глазками и одним некрупным сапфиром, которую тайком стащила с ее столика пятилетняя Ириния.
   В это утро контесса Беаль спала на удивление долго и вдруг, проснувшись, заговорила обычным голосом, назвала служанок по именам. Сначала о чудесном исцелении госпожи сообщили конту и верентам, последние только качали головами, бормоча что-то вроде "чудо, чудо, он вышел сам". Конт мысленно возносил хвалы Истинному Солнцу за то, что внял его покаянным молитвам и обильным жертвоприношениям, простив нечестивцу его давнее преступление. Только как же сказать жене о смерти единственного сына? Но оказалось, что Беаль уже знает и о гибели Нарина и о замужестве Диарты, хотя и сама не понимает, откуда пришло к ней это знание. Контесса пожелала видеть младшую дочь. Они долго не могли заставить себя покинуть покои вновь обретенной жены и матери, пока веренты не выставили их за дверь, так как Беаль слишком долго была "не в себе" и тело ее ослабело. Теперь, когда душа исцелилась, их долгом было, как справедливо заметил Странник, позаботиться о теле.
   - Идите же на праздник, ваше сиятельство, вас ждут подданные, - одарила мужа на прощание светлой улыбкой контесса. - И ты иди, Ири, теперь все будет хорошо, иди, веселись. Я скоро встану, а после Рассвета года поедем к Диарте.
   Действительно пора было открывать праздник, Рождение Солнца Всесильного никак не отложишь на потом, чтобы ни случилось. Случившееся же было замечательным поводом для радости и ликования.
  
  
   Глава V. ... И ЕГО ИСПОЛНЕНИЕ
  
   В Большом зале все было готово к торжественному чтению поэмы о Творении (или поэмы Творения, как ее чаще называли) и представлению Великой битвы. Старший из менестрелей имел сан Посвященного для исполнения поэмы Творения без музыкального сопровождения. Когда конт подал знак, сказитель заговорил глубоким голосом, отчетливо слышным во всех уголках замершего зала:
   И не было света, и не было тени,
   Лишь мрак безначальный клубился повсюду,
   Ни тверди земной, ни небес ясных сени,
   И Бездна восстала - я буду.
   Из чрева без края Покров породила
   И, с ним сочетаясь в объятиях страсти,
   Богов двух могучих Кадита и Стилла
   Исторгла из пасти.
   Те боги суть силы Любви и Забвенья,
   К ним Ласка и Хладность добавились вскоре,
   Горячих страстей стал Огонь порожденьем,
   Другие же создали Море.
  
   Все присутствовавшие многократно слышали поэму Творения, но каждый раз она зачаровывала словно впервые. Перед мысленным взором слушателей вставали величественные образы первозданных стихий, поражавшие воображение мощью новорожденного Бытия. От чудовищных сил первичного хаоса мироздание все больше продвигалось к определенности и порядку, вслед за отмеряющим мгновения Временем, явились День и Ночь, Суша разграничила Море, Небо простерлось над Землей. А Бездна продолжала выплевывать все новые свои порождения, и далеко не все из них способствовали закреплению равновесия и устойчивости мира. Так постепенно назревал конфликт между неограниченными силами бесконтрольного созидания-разрушения и новыми богами меры, последовательности и целесообразности. Последних возглавил Армбра - Истинное Солнце, чье родословие при чтении поэмы занимало не менее часа. Отдаленный потомок изначальной Бездны решается на Великую битву во имя преобразования мира и его утверждения на твердых основах.
   К этому моменту Ириния уже слушала поэму вполуха, ведь ничего нового в ней не могло быть, в отличие ото всех прочих сказаний текст поэмы Творения не мог быть дополнен или как-то изменен, это считалось святотатством. Лучше бы она осталась возле мамы, и они без конца говорили бы друг другу: "А помнишь...". В покоях контессы Беаль сейчас не было мужчин, и там Иринии было бы намного лучше во всех отношениях, чем в полном людей Большом зале. Какое ей собственно дело до сотворения наличного мироздания в бесконечно давние времена, сотворили и слава богам. До Неба высоко, до Моря далеко, а Пещера Ужаса рядом. И с каждым часом приближения к началу Черного года ощущение внутренней дрожи приобретало все более отчетливый оттенок жжения. Хотелось выбежать на улицу и броситься в снежный сугроб. Ее беспокойство усиливалось тем, что в зале она не видела Странника. Что если он исчез, ушел, оставив ее на растерзание Монстру Пещеры?
   Отвлекшись своими мыслями, Ириния не сразу заметила, что голос менестреля уже смолк, и в центре зала выстроились две группы представляющих Великую битву. По левую руку от стола коррильского владетеля накрытые огромным единым полотном зеленого цвета с нашитыми на него железными кольцами, изображавшими чешую, человек двадцать участников представляли чудовищную Бездну, оскалившуюся тремя головами. Рядом с Бездной заняли места пятеро десятируких демонов, ее порождений и помощников. Напротив выстроились четырнадцать богов-творцов, возглавляемые пятнадцатым небожителем - Армброй Сияющим. Костюмы и маски делали всех участников действа совершенно неузнаваемыми. Согласно преданию битва состоялась в Сумерках, после чего началось победоносное шествие Творца-Солнца, под Оком которого зародилось все живое: звери и птицы, цветы и деревья, рыбы и люди... Армбра потряс копьем с деревянным наконечником, и хор жрецов сопроводил его движение соответствующим куплетом:
  
   Гласом могучим взревел над волнами
   Армбра-Смотритель Обильный лучами:
   "Бесчинство твое прекращу я. Стенают
   Благие начала, о мере взывают.
   Ты же без меры, без правды, без края,
   Чудищ плодишь, что закон попирают"!
  
   Со стороны противников Солнца вперед выскочил один из демонов и отплясал короткую партию, закончившуюся непочтительным жестом. Хор жрецов прокомментировал ответный ход сторонников Бездны. Затем все повторилось. Постепенно в "перебранку" включалось все большее число богов, а после того, как каждый из демонов дал свой ответ, задвигались бутафорские головы самой Бездны. Наконец, взаимные угрозы переросли в сражение, в котором Бездна и ее пособники благополучно пали. Далее "творцы" отсоединили головы чудовища от туловища и сложили их друг на друга в центре кольца, образованного распластавшимся телом поверженной прародительницы.
  
   Три мира он воздвиг из глав,
   И в небесах на страже встав,
   Вершит он Истины устав! -
  
   Торжественно провозгласил заключительное объяснение к действию хор жрецов и умолк.
   Участники представления покинули зал, спеша снять маски богов или демонов, получить заветный шнур вольного жениха (то есть имеющего право по собственной воле "посвататься" к девушке) и вернуться к началу пиршества. Только когда все расселись по отведенным местам и дружно стали подкреплять свои силы едой и питьем перед продолжением ритуальных действ, контесса обнаружила присутствие одноглазого клерка. Кари сидел в дальнем углу за столом рядом со своими собратьями клерками, старшинами каменотесов, столяров, плотников и другими наемными работниками среднего уровня. Это несколько ободрило девушку, но чувствовала она себя все хуже и хуже.
   Наконец, конт Актаний поднялся со своего места и покинул Большой зал, настало время всем переодеваться для Пляски Масок. Ириния поспешила из зала вслед за отцом.
   Для сегодняшней Пляски юная контесса избрала себе костюм богини зари Вискеры, его специально заказали в Буврете, верхнее платье из окрашенной в розовый цвет белой шерсти, отороченной мехом красной лисы, стоило больших денег. Позолоченная тисара богини была выполнена местными мастерами, но также обошлась недешево. Хотя лицо Иринии скрыла личина, вряд ли в замке нашелся бы человек, не узнавший контскую дочь по богатству ее маскарадного одеяния.
   Пляска началась за два часа до полуночи общим хороводом под обрядовые песни, знакомые каждому с младенческих лет. Затем настало время парных танцев, но не тех вычурных бальных фигур, что годами заучивали дети благородных господ, а гораздо более простых и зажигательных плясок, распространенных среди простого народа. Пляска, она Пляска и есть, сегодня чопорные супруги рыцарей контского двора плясали в паре с конюхами и плотниками, наряженными в демонов или духов-хранителей мест, а сами рыцари с удовольствием пощипывали кухарок и прачек, изо всех сил старавшихся сойти за богинь или хотя бы полубогинь.
   Его Ириния узнала сразу, как только они оказались в одной паре, ее руки почувствовали живое человеческое тепло, вместо отвратительной липкой слизи, которую она ощущала при соприкосновении с руками других партнеров сквозь любой толщины перчатки. Лохматый демон-трув в наряде из вывороченного шерстю наружу мехового фалдона, обладал высоким ростом, как и положено демону этого рода. Девушке показалось, что плечи у "демона" гораздо шире, чем у не отличавшегося крепостью сложения писца свиткохранилища, впрочем, и четыре крученых рога не росли на голове клерка.
   "Твой костюм слишком заметен, контесса", - услышала посланную ей мысль Странника Ириния. - "Отзови свою служанку, ту, что изображает Лесную деву. Вы должны поменяться нарядами. Скажи, что хочешь отдохнуть, или что голова разболелась".
   В недолгом перерыве между танцами контесса сумела выполнить рекомендацию Странника. Действительно, какой смысл в праздничном маскараде, если роскошь костюма выдает тебя встречному и поперечному? Как это она не подумала об этом раньше? Разрядилась как к тесанию на престоловозведение.
   Кари не случайно указал именно на эту служанку: она была замужней, и ее не мог увлечь соблазн вольного брака. В общей суматохе уже не одна парочка растворилась в густых тенях за пределами освещенных кострами площадок. Исчезновение демона-трува и одной из Лесных дев не привлекло ничьего внимания.
   - Ну, что теперь нужно делать? - спросила, задыхаясь от быстрого подъема, контесса, едва за ними закрылась дверь коморки писаря.
   - Для Избранной Девы есть только два способа не попасть в Пещеру Ужаса: умереть или перестать быть девой, - ответил из-под маски Странник.
   - То есть, ты хочешь сказать...
   - Второе обычно невозможно, но ты можешь выбирать между гибелью и вольным браком с пергаментным червем.
   Странник снял рогатую маску и уже развязывал завязки фалдона. Сегодня под маской демона не было "маски" изуродованного клерка. Истинный облик Пронзающего вполне соответствовал многочисленным рассказам о необычайной красоте Магов, что относилось не только к лицу, но и к фигуре. Плечи Странника действительно оказались шире и сложение мощнее, чем у тщедушного, хотя и длинного Кари. Странник был строен и гибок, но очевидно обладал немалой физической силой, чего никто бы не подумал об одноглазом клерке.
   - На вольный брак должно быть право, - противоречивые чувства отразились на лице контской дочери, также успевшей снять маску.
   - Об этом я позаботился, - он показал ей трехцветный шнур вольного жениха из перекрученных нитей алого, золотого и белого цветов - цветов солнечного бога, который вытащил из-за отворота куртки.
   - Ты, правда, представлял Великую битву?
   - Еще бы, сегодня я был, кажется, Татисом. Так что ничего противозаконного мы не совершим. Другое дело, что по окончании Рассвета года отец твой в случае огласки с бывшего двухнедельного зятя шкуру живьем снимет, но это если поймает, - беззаботным тоном ответил Странник.
   Что ж, выбор, действительно был не большой и совсем не равнозначный: любовь и жизнь или боль и смерть. Возможная огласка вольного брака сейчас волновала Иринию очень мало, какая девушка отказала бы такому вольному жениху, даже не имея той жизненно важной необходимости, которая привела контессу в объятия Пронзающего.
   Церемония была предельно проста, требовалось лишь дважды обвернуть шнур вокруг соединенных правых запястий и завязать слабый узел, через минуту шнур можно было снимать и приступать к исполнению супружеского долга.
   Когда Истинное Солнце показало краешек своего Сияющего Ока из-за горизонта, контесса стояла наверху восточной башни вместе с отцом, жрецами и приближенными конта. Хотя мужчин там было больше, чем женщин, а смотровая площадка не превышала десяти метров в диаметре, Ириния чувствовала себя как нельзя лучше, словно, излечившись от тяжкого недуга, вновь обрела радость жизни.
   Первый день Нового года - день Отдыха, когда, согласно преданию, небожители отдыхали после одержанной в Великой битве победы. Следующие три дня были днями Торжеств: "И пировали могучие в славе...", затем шли семь дней Творения, в ходе которых был создан облик мира - не просто Земля, Небо и Подземное царство, а горы и лощины, реки и озера, растительность и смертные обитатели Среднего царства от насекомых до людей. Последний день Рассвета года назывался днем Любования, по-видимому, завершив труды творения, Справедливый Армбра и его соратники с удовольствием рассматривали деяние рук своих и отпускали друг другу комплименты. Действительно было чем полюбоваться, ведь мир так прекрасен, тем более, что на тот момент люди еще не успели натворить всех тех безобразий, которые позднее заставят хмуриться сияющий лик Истинного Солнца.
   В соответствии с этим порядком и разворачивался праздник. Отдохнув до вечера в день Отдохновения, обитатели замка собрались на недолгое застолье - всего часа на три - в Большом зале. Назавтра должен был начаться практически не прерывающийся трехсуточный пир, поэтому сегодня двор конта и челядь ограничились относительно скромным ужином. Пока он длился, Ириния с трудом удерживалась от желания безотрывно смотреть в дальний конец зала, туда, где сидел Кари, лишь изредка бросая мимолетные взгляды в его сторону, за что каждый раз получала мысленный выговор супруга. В этот вечер Странник почти не прерывал мысленный контакт с контессой, постоянно напоминая ей, вести себя, как прежде: едва вздрагивать при соприкосновении рук с руками партнера в танце, чуть заметно сторониться от приветствующих рыцарей, сдвигаться в кресле в сторону, как можно дальше от кресла отца. Вся сложность была в том, что Ириния перестала замечать мужчин в том смысле, что больше не чувствовала неприятных ощущений при их приближении. Изменения в ее поведении не были особенно заметны окружающим, но, безусловно, могли броситься в глаза верентам. Страннику же было необходимо, чтобы их вольный брак не был обнаружен раньше времени, до тех пор, пока он не выполнит свою Задачу полностью.
   В эту ночь Кари отослал Иринию как можно скорее, не позволив ей остаться в коморке дольше полуночи; так как спать все отправились довольно рано, контесса провела в башне клерка около двух часов. Хотя оба они были бы не против продлить свою тайную встречу (известно, что чувство опасности в подобных случаях усиливает наслаждение), но претендента на звание Магистра ждали неуспокоенные призраки северной башни.
   Что бы ни думали обычные люди о невероятных способностях и возможностях Пронзающих вообще и Странников в частности, приписывая им всепроникающую вездесущность, отнюдь не каждый Пронзающий и даже не каждый Маг умел проходить сквозь стены, запертые двери и прочие материальные преграды. Носивший в замке имя Кари просачиваться через пустоты в молекулярной структуре твердых тел не умел. Путь призвал его прежде, чем он добрался в своем обучении до этого сложнейшего приема из арсенала Созидателей, все же от рождения он больше был Воплощающим. Это было неизбежно: все Пронзающие рождались с более или менее заметным уклоном способностей в ту или другую сторону. Однако, чем заметнее была врожденная предрасположенность к Воплощению, либо к Созиданию, тем сложнее было овладевать вторым разделом Знания, поэтому полных Магов-Взыскующих было в численном отношении намного меньше, чем Магов-Созидающих и Магов-Воплощающих. И хотя большинство полных Магов получалось из рожденных Воплотителями, у Кари эти способности были слишком ярко выражены, соответственно, ему требовалось больше времени и усилий для овладения другой стороной искусства Магов. А времени до начала Миссии оказалось недостаточно.
   Впрочем, неумение в буквальном смысле проходить сквозь стены не означало, что Маг или почти Маг - Странник не сможет проникнуть туда, куда ему нужно. Кари запросто мог ходить ночью по замку, не опасаясь быть замеченным: отвести глаза стоящему на посту стражнику, или заранее узнать о приближающемся отряде смены караула, было для него совсем не сложно. По большому счету поймать его могли бы лишь в том нежелательном случае, если бы стали ловить всем миром, то есть замком, зная, кого они ловят. А это могло произойти по той простой причине, что одноглазый клерк лишил невинности контскую дочку. Обнаружить сей прискорбный факт могли веренты, при этом те же веренты догадались бы и о том, кем должен быть дерзкий, разбивший Священный Сосуд. Но иначе дух Орры не позволил бы исторгнуть себя из мира живых полюбовно. Таково было ее условие, вернее, это условие предложил Кари, и оно, как было сказано, удовлетворило мстительность самоубийцы. Ведь гордый конт не будет знать, что его дочь обрюхатил (кстати, этого еще нужно дождаться, исходя из законов физиологии) Пронзающий, а не обыкновенный писарь. Об Избранности племянницы покойная контесса, к счастью, не подозревала. Теперь же Страннику следовало как можно быстрее завершить свою Задачу и уносить ноги, пока веренты не заподозрили неладное. Если Ириния будет внимательна и осторожна, он сможет пробыть в замке до окончания Рассвета года, веренты не смели открывать свои книги в течение двенадцати дней праздника.
   Создать ключи от замков запертой башни было для Кари сложнее, чем временно изъять их из спальни конта, но Странник избрал именно первый вариант, потому что ему было необходимо доказать, что он достаточно владеет искусством Созидания. Попав внутрь, он убедился, что в ней находится только один портрет, правду сказать, и до этого у Кари не было особых надежд на то, что Актаний с Саринесом сохранят изображение Варлиса. Это значительно усложняло процедуру развоплощения. В нормальных условиях Маг-Воплощающий никогда не станет созидать (в смысле создавать с помощью колдовства) основу для портрета, для заказного воплощения основа всегда изготовлялась вручную. От этого зависели и само качество воплощения и безопасность заказчика. Но сейчас у Странника не было столько времени, сколько он потратил на подготовку основы для крошечной миниатюры контессы. Поскольку на этот раз ему не требовалось ни точно рассчитывать поглощающую способность портрета, ни заботиться о здоровье воплощаемого, можно было пренебречь соображениями престижа, в роде "ни один уважающий себя Маг-Воплощающий не позволит себе опуститься до подобной халтуры". Тем более, что свое мастерство в этой области он уже доказал.
   В ночь перед днями Торжеств Странник успел создать завершенную основу. Еще трое суток понадобились ему, чтобы набросать некое подобие покойного Владетеля Коррильского. В эти дни и ночи беспрерывного застолья было непросто пропадать подолгу в северной башне, да и пробираться туда незамеченным. Приходилось делать вид, что обильные возлияния в честь Сияющего Ока и его знаменательной победы, настолько переполнили организм молодого клерка, что каждая новая чаша, заставляет его сползать на пол и, качаясь и падая, ползти на четвереньках к заднему выходу. Провалявшись часа три где-нибудь в коридоре, так, по крайней мере, полагали те, кто еще был способен что-либо замечать вокруг, одноглазый возвращался за стол. Эти крепкие орешки, такие как Курносый-старший и Густобровый, были бы крайне поражены, узнай они, какие трезвые во всех отношениях мысли посылает еле держащийся на ногах немой дочери конта.
   Покидая праздничный пир, Странник не каждый раз возвращался к своей работе, ведь ему следовало выполнять еще и другой, хотя и временный долг. С каждым свиданием контесса все больше прикипала к своему двухнедельному мужу, попросту говоря, бедняжка влюбилась без памяти. Пронзающий еще не решил, следует ли ему умерить этот накал чувств, с помощью ее портрета-воплощения сделать это он мог в любую минуту. Будет ли ее любовь настолько неодолима, чтобы пытаться помешать ему покинуть замок, или настолько велика, чтобы отказаться от себя во имя его спасения? Но с решением этой проблемы пока можно было подождать. Сейчас перед ним стояли другие сложности.
   Живым Кари никогда не видел конта Варлиса, а дух, хотя и сохраняет сходство черт, все же значительно отличается от человека, частью которого он был. Привидение оно и есть привидение. Откуда знать живописцу, каковы были тон и структура кожи, какие шрамики, щербины или, допустим, бородавки, красовались на лице его давно истлевшей в гробу "натуры"? Ничего этого на призраке рассмотреть невозможно. Даже цвет глаз приходилось подбирать из соображений генетического сходства с потомками. Кари очень сомневался, что результат его трудов в смысле сходства удовлетворял требованиям Допустимых расхождений с оригиналом.
   Теперь, прежде чем приступить к первичному развоплощению, а точнее, к рассоединению душ, заключенных в одном портрете, Страннику следовало хорошо выспаться. Он практически не спал уже почти неделю, нормальный человек не выдержал бы подобного цейтнота - заснул, сошел с ума или умер. Пронзающий чувствовал, что все его силы на исходе, и не только физические, ему все труднее было удерживать контроль над своей внешностью и глазами, дважды его едва не застали при входе в северную башню - он упустил приближение людей (сначала пары придворных, а затем небольшого отряда стражи). Пришлось мгновенно отскакивать возможно дальше от двери и, притворяясь мертвецки пьяным, храпеть посреди коридора. Оба раза его сдвинули пинками с дороги, при чем далеко не трезвые придворные усердствовали гораздо более солдат.
   В ночь перед Творением в замке бодрствовала только стража: спокойно спал конт Актаний, как спят люди с чистой совестью, спокойно спала контесса Беаль, как спят выздоравливающие, глубоким непробудным сном спали придворные и слуги, как спят смертельно уставшие или сильно перебравшие спиртного люди. Тихо постанывала в своей опочивальне контесса Ириния - в объятиях сна ей виделись объятия Странника. Сам Странник провалился в бездонную черную пропасть, как только тело его вытянулось на драном соломенном тюфяке, столь приглянувшемся в последнее время дочери хозяина замка. После трехсуточного пирования даже "вольные" мужья не пробирались тайком к своим возлюбленным временным женам, и наоборот. Все спали в своих покоях или коморках, никто не бродил ночью по затихшему замку, только старая верента Слоба шаркала ногами по устеленному ковром полу своей комнаты. Ее тревожили подспудные темные страхи никак не облекавшиеся во что-либо определенное. Ах, если бы она могла открыть книгу! Но нет, она не будет святотатствовать, трудно сказать, какие силы на самом деле представляли в Среднем мире оркуллы, служа им, все равно не стоило гневить Сияющее Око. И еще нужно было всеми силами оберегать юную контессу. Конечно, в замок конта не ворвется жалкая шайка грабителей, и ей не может угрожать топор палача, но и в замках случаются пожары, и лошади могут понести контскую карету, да и мало ли какие непредвиденные опасности могут подстерегать хрупкие Священные Сосуды.
   Извлеченный из портрета сына стараниями Кари дух конта Варлиса, благополучно адаптировался в возможно не совсем удачной имитации портрета собственного, однако проведенные в отдельном обиталище три дня и три ночи заметно стабилизировали, если так можно выразиться, душевное состояние духа. То же самое можно было сказать и о духе старшего брата ныне здравствующего владетеля Коррильского. Еще день-два и можно будет приступить к собственно развоплощению. А пока клерк ублажал ночами контессу, стараясь достичь полного выполнения своего договора с Оррой. Собственно ради будущего ребенка он и добивался солнечного шнура, его ребенок, желательно сын, должен быть законнорожденным. Кари пытался представить, какая неразбериха начнется лет через двадцать в доме коррильских контов, когда в виду приближения совершеннолетия детей Диарты и Иринии, встанет вопрос о правах наследования. Все будет зависеть от пола детей и законности их происхождения. Что касается последнего, то у наследника ронта Фарсталла вряд ли окажется больше прав, чем у отпрыска пергаментного червя Кари. Память у Странника, как и у всех Пронзающих, была прекрасная, он не забыл того удара хлыстом, которым наградил его муж контессы Диарты. Представления о чести достаточно запутаны у разных сословий, если побои мастеровых ничуть не оскорбляли чувства собственного достоинства Кари, то в случае с ронтом все обстояло как раз наоборот. И это была одна из причин, подогревавших любовную страсть клерка при выполнении довольно приятных обязанностей, возложенных им на себя в ночь перед Рассветом.
  
  
   Глава VI. АНТАУТСКИЙ ГРИФОН
  
   В этом году Ириния пропустила большинство представлений, которые разыгрывались в дни Творения, она предпочитала проводить дневные часы в комнатах матери, которая уже поднималась с постели, но все еще не покидала своих покоев. Кроме естественного желания восполнить потерянные годы, когда болезнь Беаль словно отрезала ее от семьи и всего мира, находясь возле нее, Ириния хотя и постоянно попадалась здесь на глаза верентам, практически не рисковала выдать тайну своего избавления от "отворотной трясучки". Из мужчин в покоях Беаль бывал только раб-истопник, который и сам ни за что не приблизился бы к контессам ближе, чем на два лошадиных корпуса, кому охота потерять уши или остаться без носа. Актаний заходил к жене как раз в то время, когда Ириния ненадолго заменяла отца в Большом зале, должен же кто-то возглавлять праздничный стол.
   Как ни была счастлива Ириния рядом с вновь обретенной матерью, днем ее неоднократно посещали мысли о том, что время до вечера тянется слишком медленно. К тому же, к ее большому огорчению, Кари время от времени отлынивал от своих обязанностей. Например, он не позволил прийти к нему прошлой ночью, совсем. Они уже потеряли целых две ночи, он был, видите ли, слишком занят. Отпустить дух покойного дяди для него важнее, чем наслаждаться любовью самой дочери конта. Кто поймет этих странных людей - Странников?
   Когда в эту последнюю ночь Творения он провожал Иринию в ее опочивальню около трех часов ночи, Кари почувствовал опасность. Он быстро отыскал источник этого ощущения: веренты, все пятеро, спешили по направлению к покоям контессы.
   "Быстрее", - он потянул девушку за руку, и они почти побежали по коридорам замка.
   "Что случилось?"
   "Кажется, стражи твоей невинности обнаружили твое отсутствие".
   "Веренты?"
   "Да, как только доберешься к себе, немедленно раздевайся и ложись. Я помогу тебе заснуть".
   Слоба и ее помощницы, переполошенные наиболее бдительной товаркой, которая, движимая необъяснимым беспокойством, полчаса назад зашла в спальню Иринии и не нашла там контессу, застали девушку спящей спокойным глубоким сном. Было очевидно, что сон ее непритворен. Веренты бесшумно покинули покои контессы. Старшая верента чрезвычайно взволновалась этим странным случаем, у нее не было оснований не верить Урите. Но, возможно, она ошиблась? Возможно ли? Первой мыслью Слобы, когда Урита прибежала к ней бледная и запыхавшаяся, была мысль о похищении. В дни праздника охрана замка не была столь безупречна, множество народу из окрестных деревень приходило в замок и оставалось здесь по несколько дней. Никто никогда не нападет в Рассвет года на земли соседа, все военные действия вообще прекращались зимой, а праздник Истинного Солнца был священен. Однако похищение - не война и не обязательно должно сопровождаться запретным в это время кровопролитием.
   Все эти рассуждения, возникавшие в голове Старшей веренты по пути в комнату контессы, куда они поспешили все вместе прежде, чем поднять тревогу, оказались ни к чему. Могла ли девушка выйти куда-то ночью, например, к матери? Могла. Но зачем?
   На следующий день ближе к полудню Слоба отправилась в покои к Иринии, так как та до сих пор не появилась у контессы Беаль.
   - Здорова ли ты, дитя? - внимательно вглядываясь в девушку, ласковым голосом спросила верента.
   - Да, госпожа Слоба. Я немного устала за эти дни, так много людей в замке, в Большом зале порой становится тяжело дышать.
   - А не случается ли тебе чувствовать жар или холод, может быть в пот бросает?
   - Да, бывает, - согласилась Ириния, именно это она испытывала довольно часто до того, как стала тайной женой клерка, - так утомительно сидеть там едва не целыми сутками. Поэтому я и стремлюсь чаще бывать у мамы. Вы были сегодня у нее?
   - Конечно, конечно. Ей с каждым днем лучше, сегодня ее сиятельство намерена выйти вечером в Большой зал.
   - А это не повредит ей? - забеспокоилась Ириния.
   - Нет. Хвала Сияющему Оку, твоя матушка достаточно окрепла. День Любования вполне подходит для того, чтобы осчастливить подданных такой великой радостью.
   - Я счастлива слышать это, госпожа Слоба. Пожалуй, я напишу письмо сестре.
   Верента откланялась и покинула комнаты контессы, ее сомнения остались при ней. Не было никаких видимых оснований приставать к дочери конта с допросом, просто ночью они будут безотрывно следить за дверьми в ее покои, решила Слоба.
   Ириния поняла, что их едва не разоблачили, и сегодня она не сможет пойти в башню свиткохранилища. Она должна была встретиться с Кари, хотя бы в последний раз. Но как? Спасительная мысль о письме к Диарте возникла внезапно, верента сама натолкнула на нее девушку, действительно, новость о первом выходе матери стоила того, чтобы порадовать ею и старшую дочь.
   К счастью сегодня при контессе находился тот же паж, что привел к ней Кари в первый раз.
   - Аруан, - окликнула она.
   - Да, госпожа, - привычно откликнулся он.
   - Приведи мне писаря.
   - Первого, кого встречу? - уточнил мальчик.
   - Нет. Приведи, пожалуй, того же. У него почерк красивый. Кажется, он из свиткохранилища.
   - Слушаюсь, госпожа.
   Аруан поспешил с поручением контессы. На этот раз ему тоже повезло, одноглазый попался пажу на полдороге, а госпожа снова отпустила его, как только он доставил ей клерка.
   Кари молча сел за стол и приготовил принадлежности для письма.
   "Как тебе спалось, любовь моя?"
   В независимости от того, испытывал ли он к соблазненной девушке какие-то чувства, Странник старался быть с ней любезным. Впрочем, поскольку красавица-контесса, безусловно, нравилась ему, а в вечной любви он не клялся, можно сказать, что он был почти что искренен.
   "Сегодня хорошо, но, наверное, последний раз".
   "Они были у тебя?"
   "Да, Слоба. Она не спускала с меня испытующего взора. Боюсь, скоро они все узнают".
   "Завтра. Говори что-нибудь вслух", - напомнил клерк.
   - Ронтессе Диарте Таграстской от дочери конта Коррильского Иринии. Любимая сестра моя, спешу обрадовать тебя известием...
   "Почему завтра?"
   "Завтра закончится Рассвет года, и они снова получат доступ к своим книгам. Там они увидят, что ты не можешь быть названа в числе Избранниц".
   "Они нас выдадут отцу?" - поежилась Ириния.
   "Не знаю. Сначала они попытаются выяснить, кто я, и будут спрашивать тебя".
   "Я не скажу им".
   "Завтра на рассвете писарь свиткохранилища и летописец истории деяний рода владетелей Коррильских отправится в Южную крепость, просмотреть некоторые свитки, которые могут там храниться. Я уже предупредил управляющего".
   - А как же я? - вслух жалобным тоном спросила контесса.
   "Возьми его, - Кари протянул ей солнечный шнур, - он защитит нашего ребенка."
   "Ты думаешь, у нас будет ребенок?"
   "Я знаю. Когда этого уже нельзя будет скрыть, или если веренты выдадут тебя раньше, отдай шнур твоей матери и расскажи ей все. Только ей. И про Избранность и про то, что я Пронзающий. И еще передай ей это, она закроет тебя от гнева отца".
   Странник положил на стол перед собой маленький деревянный кружок, размером с золотой, на одной его стороне было вырезано изображение грифона. Ириния, не рассматривая, спрятала шнур и печатку в мешочек на поясе.
   "Ты уходишь, наверное, не имеет смысла спрашивать, вернешься ли ты".
   "Будь готова к тому, что ты меня никогда не увидишь".
   Слезы навернулись ей на глаза, сквозь них Ириния в последний раз смотрела на прекрасное лицо своего возлюбленного, настоящее лицо Пронзающего.
   - Я тебя никогда не забуду, - чуть слышно прошептала она.
   "Ты еще будешь счастлива, Ириния. Ты будешь жить и любить. Я же ухожу по своему Пути".
   "Да, конечно. Я люблю тебя. Можешь ли ты понять это, Странник?"
   "Я понимаю..."
   "Можешь не отвечать. Твоя гибель не сделает меня счастливее. Уходи. Ты должен скорее покинуть замок".
   "Завтра на рассвете", - напомнил он.
   Письмо было готово, и ему не следовало слишком задерживаться в покоях контессы. Он долго стоял у порога, девушка неотрывно смотрела ему в глаза, глотая, катящиеся по щекам слезы.
   "Мы простимся сейчас, любовь моя. Сегодня я не приду в Большой зал, иначе ты выдашь нас. Прости".
   Он повернулся и быстро вышел, плотно закрыв за собою дверь. Он знал, контесса рыдает, зажимая рот руками, чтобы не услышали служанки в соседних комнатах. Что ж, он сделал для нее, все что мог и больше, чем требовали соображения осторожности. Он был уверен, что Беаль поступит правильно. У него оставалась последняя ночь в замке, этого было достаточно, чтобы дать покой страждущей душе конта Варлиса и уничтожить все следы пребывания Странника, кроме, конечно, того, что выйдет на свет по прошествии девяти месяцев.
   Слоба сидела в своем кресле с высокой спинкой и, не мигая, смотрела на противоположную стену. Ее голова чуть заметно покачивалась из стороны в сторону. Она сидела так уже второй час, все еще не способная до конца осознать всю невероятность произошедшего. Доверенный ее заботам Священный Сосуд оказался непригоден для высшего своего предназначения, контесса жива, но ... Книга молчала о виновнике беременности Иринии, это было понятно, судьбы и дела Пронзающих не отражаются на ее пергаментных страницах. Как они были слепы, воображая, будто дух Орры своею волей покинул Беаль. Да, они давно знали истинную причину болезни контессы и знали, что исцелить ее могут только Маги, о чем и предупреждали в свое время конта Актания. Но конт не пожелал пригласить в замок Мага, а это значит, что в замке побывал Странник. Упрямство конта, в общем-то вполне понятное тем, кто читает судьбы, привело к столь катастрофическим последствиям. Веренты знали о прошлых делишках конта, знали и молчали, поскольку их это не касалось, а платил конт щедро. И надо же было Страннику явиться сюда, видимо, незадолго до объявления имен жертв. По здравому размышлению верента поняла, что допытываться у девушки, кто ее любовник, вряд ли имеет смысл, она может совершенно не помнить этого. А даже, если и помнит, не скажет, не даром Странники неподсудны Слову и могут проделывать с людьми все, что им заблагорассудится. Они способны внушить такую страсть, что женщина позволит распилить себя на куски, но не выдаст шпиона Совета Магов. Дочь конта, конечно же, никто пилить не будет, да и что бы дал ее искренний ответ? Невинной девой ей уже не стать, а Странник, скорее всего, теперь далеко. Так что разжигать сейчас жажду мести в сердце конта было в сущности бесполезно. Что ждет опозоренную контессу, когда скрывать очевидное станет невозможным, веренту интересовало мало. Надо будет принять роды, так примут. Сейчас она гадала, какую форму примет гнев оркуллов, и как вернее отвести грозу от своей седой головы. Указывать пальцем в сторону Магов хотелось меньше всего. Известно, что оркуллы никогда не связываются с Магами, среди вторичных жертв испокон веков ни разу не прозвучало имя ни одного Пронзающего. Да и сами Пронзающие ничего не делают просто так. Не верилось веренте, что Странник объездил пораженную "отворотной трясучкой" девушку из мимолетной прихоти или банальной похоти. Пути же Магов для верент неисповедимы, и вставать поперек этих путей себе дороже.
   Лишь ближе к лету узнал конт Актаний о свалившемся на его голову позоре.

* * *

   На третий день после окончания праздника по всему миру, освещаемому Справедливым Оком было объявлено о том, каков этот год. Но с объявлением имен жертв оркуллы почему-то задержались, ужас и недоумение распространились повсюду. Шло время, а Избранницы так и не были названы. Люди долго шептались об этой необъяснимой странности, а когда над миром встал новый Рассвет года, все с облегчением вздохнули. Впрочем, в тот год произошло достаточно и других удивительных вещей, так что было о чем поговорить и помимо молчания оркуллов. Например, передавали, что в далеком городе Экано-Ри по приговору Совета Магов, был казнен Мастер-Воплощающий Саринес. Что такого мог натворить этот злополучный Мастер, чтобы сравниться по степени наказуемости с Магами-Отпавшими? Прежде Маги никогда не казнили Мастеров-Воплощающих, хотя, вручая кристалл Воплощения, предупреждали обо всех возможных последствиях неосторожного или злокозненного обращения с ним. После расправы с Саринесом Совет Магов разошелся еще больше: Маги отказались давать свои кристаллы в руки не-Пронзающим, а все настоящие Мастера-Воплощающие должны были вернуть свои кристаллы Магам до дня летнего солнцестояния. И это тогда, как к своим нарушителям Слова в последнее время Совет был довольно мягок. Вот уже лет двадцать, как не было ни одной казни среди Магов, одни лишь изгнания. С другой стороны, чтобы казнить Отпавшевго, его надо сначала найти, потом схватить и еще доставить к месту казни. Что говорить, были недовольные, кому понравится, когда у тебя отбирают кусок хлеба, причем с маслом и медом. Кое-кто из живописцев даже пытался скрыться в глухих западных лесах, уйти с кристаллом к Отпавшим. Пойманные Мастера кончали еще хуже Саринеса: им оставляли жизнь, но отбирали рассудок. Бессмысленный смешок идиотов, пустые глаза и испуганное подергивание туловища дерзких ослушников служили наилучшим способом убеждения для остальных.
   Еще ранней весной Черного года в Тарнике скончался старый тесарий, и на его трон воссел старший сын - Рабранк-Альбинос. В этом уже не было ничего удивительного, наоборот, говорили, что старый Рубарн зажился дольше, чем ожидал нетерпеливый наследник. Жизнь текла своим чередом и полнилась самыми разными событиями, важными для всех, как смена правителя в одном из крупнейших государств мира, или лишь для немногих, как первый поцелуй любви.
   Немало волнений и поводов для пересудов принес этот год обитателям замка конта Коррильского. Накануне праздника весеннего равноденствия, также посвященного Сияющему Оку, когда все обряды должны способствовать будущему урожаю, и наряду с Солнцем люди чествуют богиню плодородия Даурику, Ириния решилась открыться матери. Именно к этому сроку, как правило, и раскрывались последствия тайных браков и принимались благосклонно, ибо плодородие земли сродни плодородию женщины.
   Услышав первое признание дочери, Беаль в ужасе всплеснула руками, но нашла в себе достаточно любви, терпения и понимания, чтобы спокойно, без упреков выслушать Иринию до конца. Чем дальше продвигался рассказ девушки, тем большей благодарностью к таинственному Страннику наполнялось сердце Беаль. Не даром дух Орры десять лет обитал совместно с душой Беаль, освободившись от непрошеной гостьи, сознание жены конта Актания сохранило знание о преступлении мужа. И теперь умная женщина в полной мере осознала, чем они с дочерью обязаны Пронзающему, им обеим он подарил жизнь, ибо существование одержимой жизнью назвать вряд ли можно. Солнечный шнур формально защищал честь Иринии, но, увы, всем известно, что благородные рыцари давно не принимают участия в представлении Великой битвы. Хотя брак был и законный, но неравный, а, значит, контесса согрешила против достоинства своего сословия. Тайну Странника раскрыть они не смели по ряду известных причин.
   - Мама, он сказал передать тебе еще вот это, - Ириния протянула Беаль плоский деревянный кружок. - Ведь это Антаутский грифон, да? Я все время думала, что он означает?
   - Да, дорогая, это герб рода Антау, - Беаль держала печатку на левой ладони и поглаживала указательным пальцем правой руки обод вокруг изображения грифона.
   - Значит, Кари - подданный твоего брата, хертага Гидара Антау, владетеля Сантинь-яна?
   - Маги уже не являются чьими-то подданными, отец твоего дитя, должно быть, теперь получил мантию.
   - Он сказал, что ты укроешь нас от гнева отца, получив этот знак.
   - О, да. И без него я бы сделала все ради вас, а этот знак говорит мне еще о некоторых обстоятельствах.
   - О чем он говорит тебе, мама?
   - Тебе знать это ни к чему, дорогая. Во всем положись на меня.
   Контесса Беаль крепко прижала дочь к сердцу. Теперь она знала, кому будет посылать тайные вести о том, как растет их общий внук, чьи родители, доводясь друг другу троюродными братом и сестрой, оба принадлежали по материнским линиям к благородному роду Антау.
   Еще за несколько дней до разговора Иринии с матерью распорядитель торжеств предоставил хозяйке замка список вольных женихов. Ей предстояло разбираться с законностью будущего урожая благословенных младенцев. Тланий решил заблаговременно предупредить хозяйку о том, что двое потенциальных отцов давно покинули замок, и если одноглазый клерк, пожалуй, скоро вернется, то молодой менестрель, что ветер в поле. Сейчас Беаль обдумывала, не будет ли лучше объявить отцом ребенка Иринии сочинителя любовных баллад. Со всех сторон выходило, что лучше. По неписаным законам менестрели занимали некое особое положение, приближающееся к сословию господ. Конечно, певец - не Пронзающий, имеющий официальное право брать в жены девушку благородного происхождения, вплоть до дочери тесария, но все же. Никто не поймет, как красавица контесса могла вступить в брак по любви с безобразного вида клерком, что свидетельствовало бы о чудовищной распущенности и непростительной неразборчивости девушки. Другое дело - обаятельный менестрель, обладающий прекрасным голосом, недюжинным поэтическим даром и вполне привлекательной для женщин внешностью. Да, эта идея все больше нравилась контессе Беаль. Таким образом, об истинном виновнике вообще никто не вспомнит. Великое ли дело, исчезновение клерка? Замерз где-нибудь на дороге, свалился в прорубь или попался разбойникам. Оставалось лишь выяснить, кому действительно напевал свои баллады темными ночами Рассвета года молодой менестрель. Для этого у супруги конта имелись свои способы. Хорошенькую юную служанку отправили подальше от замка в маленькое селение к дальним родственникам, снабдив недвусмысленным обещанием вырвать язык, если она заикнется о том, что отцом ее ребенка был не немой.
   Когда до странствующего поэта дошел слух, что владетель Коррильский поклялся сварить его в кипятке, за то, что он якобы наградил его внуком, Аурик только пожал плечами, сочтя за благо обходить земли контоната подальше и помалкивать. Стоило ли опровергать столь лестные слухи, делавшие его героем в среде собратьев-менестрелей. Шутка ли помиловаться с дочкой одного из вольных правителей, и хотя поначалу Аурик все раздумывал, кто же это на самом деле решился на такой подвиг, вскоре перестал ломать над этим голову и даже сам почти поверил в то, что в Коррильском замке растет его сын.
   К тому времени, как Нарику исполнилось три года, конт Актаний смирился с его существованием, хотя по прежнему относился с презрением к этому "маленькому отродью". Усилия Беаль не прошли даром, пятно "нечистого", то есть неравного, брака не пристало к Иринии. В нее влюблялись, восхваляли ее красоту и добродетель. Наконец, к контессе посватался один благородный рыцарь из подданных драбуарского тесария. Сыграли скромную, но вполне приличную свадьбу. Незадолго до свадьбы Беаль сказала дочери:
   - Нарик останется со мной, Ириния. Ты начинаешь новую жизнь, не зачем мальчику вставать между тобой и твоим мужем. Ронт Пакарий добрый человек, но лучше вам воспитывать своих детей.
   Ириния признала правоту матери, хотя и с тяжелым сердцем, скрепя его порывы, она оставила первенца в родительском замке. Актаний согласился с решением супруги, не позволившей дочери взять с собой ребенка от вольного брака, но и видеть его в замке не хотел. Беаль ожидала этого и давно подготовилась к разговору с мужем.
   - Я сказал, ему не место в моем замке, - жестко заявил конт.
   - Ты помнишь Мастера Саринеса, Актаний? - тихим голосом, глядя в пустое пространство за плечом мужа, спросила контесса.
   От неожиданности конт вздрогнул.
   - К чему ты вспомнила о нем, Беаль? - не понял этой перемены в разговоре владетель Коррильский.
   - Его казнили вскоре после моего чудесного исцеления.
   - Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, - пожал широкими плечами конт, в его голосе прорвались нотки раздражения.
   - Тебе ведь была известна причина моего недуга. Твоего сообщника настигла кара Совета. Тебе не приходило в голову задаться вопросом, почему Совет Магов не выдал твоего имени и твоих преступлений Союзу Чести?
   Слова Беаль буквально заставили конта остолбенеть, он с трудом втянул воздух, смуглое его лицо посерело. До сих пор он полагал, что жена не знает правды о событиях шестнадцатилетней давности. Кроме того, она говорила еще о чем-то таком, чего он так до конца и не понял. Теперь контесса смотрела прямо ему в лицо, и от странного блеска в ее глазах по спине конта прошелся колючий холод. Он не нашел ответа на ее ошеломляющий вопрос.
   - Думаешь, Странник пожалел тебя? - Беаль не ожидала ответов мужа, наоборот, она спешила сказать все, что собиралась. - Нарик - не твой позор, он - твое спасение от позора.
   Тугоумием убийца отца и брата не страдал.
   - Почему ты решила, что этот песнопевец - Пронзающий? - наконец выдавил конт.
   - Менестрель Аурик? Нет. Его дочь родилась далеко от замка, - слегка пренебрежительно сказала контесса.
   - Отец Нарика не он?!
   - Нет. И только поэтому Союз Чести все еще не лишил тебя ее.
   После этого неприятного разговора Актаний отнюдь не воспылал любовью к внуку, он просто старался не замечать мальчика, но прекратил попытки удалить его из замка. С напускным безразличием смотрел он, как растет Нарик - сын неизвестного Странника, с молчаливого согласия конта и под вкрадчивым внушением контессы весь двор признавал мальчика законным членом контского дома. Вслух по крайней мере.
   Пройдут годы. Конт Актаний закончит свои дни, пронзенный вражеским копьем в одной из бесчисленных стычек с восточным соседом. Но его дружина одержит победу, а вдова возьмет в свои руки правление контонатом. И пятнадцатилетний Нарик окажется ближе всех своих двоюродных и сводных сестер и братьев к пустующему контскому трону. Хотя до того момента, когда старшей из них - дочери Диарты и Фарсталла Зраате исполнится двадцать - останется еще почти пять лет, начнут разгораться страсти, связанные с вопросом престолонаследия.
   Юный Нарик станет достаточно взрослым и вполне сообразительным молодым человеком, он будет понимать, что означает заглазный шепот о "выскочке". Именно тогда, когда он фактически станет господином в замке, при том, что контонатом будет управлять любимая и любящая бабушка, для него наступят дни и ночи бесконечных душевных терзаний. А Беаль никак не сможет решиться открыть внуку, кто его настоящий отец. Хотя по праву рождения бывший Странник обладал титулом гораздо выше титула конта, само имя этого человека к тому времени будет проклято и забыто.
   Но до этого пройдет еще много-много лет.
  
  
  
  

ВСЕ ПУТИ ВЕДУТ В СОВЕТ

  
   - Что ж, они выполнили свою Задачу.
   - Их осталось четверо.
   - Задача оказалась сложнее, чем мы предполагали. И все же они разбили одиннадцать Священных Сосудов из четырнадцати. Те двое погибли не напрасно, каждый Странник один на своем пути.
   - Это так. Теперь цикл воспроизводства оркуллов остановлен, скоро мы сможем диктовать свои условия.
   - А мальчики хороши в деле, следует иметь их в виду на будущее, особенно того из выживших, на чьем счету две Избранницы.
   - Он в самом деле подает надежды. К тому же - брат тесария Тарники, а это, сами понимаете...
   - Мне кажется, наши мысли совпадают, Саронт.
   - Если ты считаешь, что со временем его следует принять в Орден, Ларбэр, то да.
   - Тессий раскопал проблему, о которой никто в Совете даже не подозревал. Поэтому для начала я выскажусь в Совете за то, чтобы признать его Магистром-Взыскующим.
   - Я поддержу тебя, Кантер.
   - Думаю, у Совета не будет серьезных возражений, разве что Лократ может потребовать подтверждения по созиданию.
   - Да, от блюстителей Слова можно ожидать мелких придирок. Но это не важно, их время уходит, Артан. И мы об этом знаем, а они - нет. Пока.
   Пятый участник приватного собрания не принимал участия в беседе. Как самый молодой на данный момент член Ордена, Юрд следил за тем, чтобы ни один звук, ни одна мысль не просочились за пределы комнаты, и ничей посторонний разум не проник внутрь защитного локуса Магистра Кантера.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"