Так получилось, что я первым узнал об автокатастрофе. Ответил на телефонный звонок, тут же набрал еще один номер и повторил услышанное Чечену. Родителям Натана не звонил. Как-то неправильно - говорить об этом по телефону. Ладно, мне позвонили, я человек почти посторонний. А вот с родителями сложнее, нужно разговаривать, в глаза смотреть. Ну и испугался, конечно. Первый, кто приносит плохие новости, уже виноват.
Сообщили парни, Фил с Чеченом, потому что оказались у родителей раньше других. Просто заехали предложить помощь. На самом деле, к тому времени уже полгорода было в курсе.... Они потом рассказывали, что в такой ситуации дурацкой никогда в жизни не бывали. Пришли, постучались, открыла ничего не подозревающая мать. С ними еще один был, так он возьми и брякни: "Натан, мол, дома?". Нервы, наверное, не выдержали. Тут уж никуда не денешься, пришлось рассказывать. Мать сначала не поверила. "Что вы чепуху несете, где он?".
Заказали обтянутый красной тряпкой гроб, белый крест.
Когда поехали забирать тело из морга, молчали по большей части. Все плохое, казалось, уже случилось, и единственное, что мешало хоть немного расслабиться -возможная перспектива прикасаться к трупу. Наверное, думал я, надо будет класть Натана в гроб, поправлять костюм, складывать руки соответствующим образом.... Чечен перед самой поездкой сказал мне, что боится всего этого. Почему, не знаю. Я не спрашивал, он не говорил. Он целый год воевал в Чечне, причины могли быть самыми разными. Я делал вид, что мне все равно.
С нами была сестра Натана - Наталья, совсем молодая девчонка. Но умная и сдержанная, без истерик и прочего. Сидела впереди, рядом с Филом и, не отвлекаясь, смотрела прямо, на мокрую дорогу. С заднего сидения была видна только ее темная прическа каре, да еще белая рука, вцепившаяся в обшивку кресла.
--
Ты смотри, опять зарядил, - сказал Батя. Дождь, в самом деле, усилился, и он просто сказал об этом вслух, в то время как мы подумали, но не решались открыть рот.
--
Да уж, - как по команде оживились все, - гроб наверняка намочит, нехорошо.
Наталья молчала. Потом ее рука медленно поправила прическу, она что-то тихо спросила у Сереги, сидевшего за рулем. Он так же негромко ответил. И мы все опять замолчали - вспомнили, куда едем.
В морге пришлось ждать больше часа. Выяснилось, что Натан не один погиб, а вместе с подругой. Ее родители приехали раньше, и имели право получить дочь в первую очередь.
Очередь....
Отец погибшей подошел к нам - еще нестарый, сухой, лысоватый, с умными глазами мужик.
--
Как это все произошло? - крепко пожав ему руку, поинтересовался деловой Батя, мы тоже подтянулись поближе, любопытствуя осторожно. Вот ведь гадость: самое время проявлять любопытство.
--
Да он, козел, гнал сто восемьдесят.... Я-то переживаю, нет их давно, а обещали вернуться к вечеру. Ну, и поехал навстречу. Смотрю, на дороге тормозной - метров двадцать, а машины не видно в кустах.... Поехал дальше. Приезжаю на место, а он уже там, пешком пришел. Рассказал кое-как, что, мол, в больнице они, в реанимации. А у меня топор в багажнике всегда лежит. Если бы я знал, что они мертвые уже - там бы его и порешил....
Я не сразу понял, что он имеет в виду водителя, который, получается, и грохнул Натана. Потом выяснились детали: молодая компания отдыхала на природе, километрах в тридцати от города. Последние летние деньки, костер, шашлыки. Там, где они отдыхали, наверняка, присесть негде было, весь город наслаждался уходящей хорошей погодой. Выпивали. Должны были вернуться в воскресенье вечером, но решили остаться еще на ночь, и поехали за водкой. Не доехали. Вот, коротко - так.
По большому счету, я не очень скорбел по Натану. Я вообще очень спокойно отношусь к этим делам. То, что лежит в красном гробе - это хлам, мусор, мешок с костями - пустое место, короче говоря. И только по привычке, автоматически, ЭТО называется Натаном. На самом-то деле, Натан уже далеко.
Самое главное, как я считаю, не настаивать на том, что человека больше не существует. Надо просто верить, что где-то он все равно живет, просто уехал неожиданно. Куда-то очень далеко. Встретиться с ним не удастся, но ведь можно ждать короткой весточки, надеяться на что-то.... Неужели совершенно не на что надеяться?
Возможно, когда-нибудь, я буду думать иначе. Может, кто-нибудь умрет у меня на руках, и я не смогу убедить себя, что смерть - это просто большое путешествие. Может быть, я тоже буду плакать, и запивать валидол водкой. И захочу умереть следом, чтобы догнать, вернуть, попрощаться хотя бы.... Поверив в старуху с косой, которая навсегда отобрала у меня кого-то. Поверив, что в автокатастрофе, или там от пули, ножа, старости, в самом деле, можно умереть. В самом деле. Пока же я в это не верю, и считаю, что для Настоящей Смерти нужно кое-что посерьезнее.
Мы забрали то, что осталось от Натана, и отправились в обратный путь. Прикасаться к нему не пришлось - все сделали санитары, или как их там называют, в морге? Должно же у них быть какое-то характерное прозвище, помимо официального названия должности. Очень подходит слово "ангелы". Я бы именно так называл. "Ангелы", посредники между мертвым мясом и последним образом, с которым это мясо уйдет в могилу. Я представил, как главный патологоанатом говорит помощнице: "Скажи там "ангелам", чтобы готовили тело к отправке". И они начинают: гримируют лицо, укладывают остатки волос, натягивают одежду и туфли.... "Ангелы". Два огромных, молчаливых мужика, с темными от медицинского спирта лицами.
Родители Натана жили на седьмом этаже, и затащить гроб на такую верхотуру по узким лестничным пролетам было сложным делом. Мы пыхтели и вытирали пот рукавами, терлись спинами о белые стены и негромко, коротко давали указания друг другу. Самое главное - не уронить. Не хватало еще, что бы Натан со стуком вывалился на грязный, бетонный пол. Тогда уж точно придется к нему прикасаться....
Когда гроб заносили в квартиру, родителей и родственников прорвало. Страшная вещь - многоголосый бабий вопль, они, наверняка, до последнего момента не верили, что увидят своего ребенка в гробу. Звук был настолько ужасным, что меня просто выбросило на лестничную площадку. Я сразу подумал о том, что смерть - именно этот крик над мертвым телом, боль потери чего-то такого же родного, как собственная рука. Говорят же, что ампутированные конечности еще долго болят, вопреки всем законам. Натан словно превратился в такую ампутированную руку. Когда родители увидели его в гробу, он громко взорвался болью и забрызгал всех вокруг. И всем в один момент стало очень плохо.
Мы недолго были там. Вышли во двор, закурили. Батя говорил о еще каких-то необходимых приготовлениях, он сразу взял инициативу в свои руки, и многие были ему благодарны. Он и в институте был старостой. Но я его не слушал. Я вспомнил, что сегодня день рождения у Чечена. Несмотря на мертвого Натана, мы не должны были об этом забывать.
Чечен переживал. Он, кажется, жалел, что родился именно в этот день, а не месяцем позже или раньше. И думал, что, может, мы не вспомним и просто разъедемся по домам. Но я чувствовал какую-то ответственность за этот день. Все должно идти по правилам. Похороны только послезавтра, а сегодня день рождения и отменить его нельзя. Фил меня поддерживал. Натан, я думаю, тоже бы не возражал. Натан теперь лежал при свечах, на столе, в большой темной комнате, а вокруг сидели бабушки и тетки, которые утирали слезы, тихо переговаривались и смотрели, смотрели....
У меня давно была мысль подарить Чечену годовую подписку на "Солдата Удачи" или "Военный Парад" - эти журналы он обожал. А если каждый месяц будут приносить на дом то, что ты обожаешь - мне кажется, это было бы очень приятно. Но оказалось, что ни "Военный Парад" ни "Солдат Удачи" больше не выходят. Провалились на рынке, сказали нам в почтовом отделении, не смогли выжить в потоке конкурирующих изданий.
Выход нашелся быстрее, чем мы думали. Чечен поехал домой за деньгами, а мы с Филом зашли в соседний книжный магазин. И сразу уткнулись взглядами в одно и то же. "Иллюстрированная энциклопедия военной авиации". Две тонкие, но зато альбомного типа, книги. Много фотографий, масса той сомнительно полезной информации, которой Чечен всегда грузил нас по делу и без дела. При паузе в разговоре, например.
Он сиял. Сев в машину тут же погрузился в изучение сравнительных таблиц и диаграмм. Мы ему не мешали.
--
Тут кое-какие неточности, вот например... Этот самолет 85-го года, а тут написано - 86-й. Но это ерунда. - Чечену можно было верить, он знал об оружии практически все.
Я не знал ничего. Я думал о том, что давно пора выпить. Трудный день, трудные мысли. Фил свернул в сторону гаража. Мы поставили машину, зашли в магазин и купили все необходимое. Скромный набор для праздника: две бутылки водки, хлеб, килограмм помидоров, газировка какая-то, сигареты.
Когда Чечен уже расплачивался, у кассы неожиданно появился бритый увалень в кожаной куртке. Он грубо оттолкнул Чечена и потребовал бутылку коньяка. Мы с Филом даже не успели ничего сообразить. Мне кажется, я заметил быстрый удар Чечена правой в челюсть и тут же еще один, контрольный сверху вниз. Увалень без звука повалился на пол, смахнув с прилавка свой коньяк. Чечен несколько раз ударил его ногой в живот. Продавщица молча, с интересом наблюдала за происходящим, даже не думая вмешиваться. Запахло коньяком. Чечен подошел к нам и, свирепо вращая глазами, твердо сказал:
--
Уродов надо учить.
Я посмотрел на продавщицу. Она, поджав губы, кивнула. Мы взяли наш пакет и быстро вышли из магазина.
Решили пойти ко мне, мы с Натой как раз переезжали в новую квартиру. Новой она была только для нас. На самом деле, до нас там жила бабушка, которая совсем недавно умерла, а ее сыну срочно нужны были деньги. Только накануне вынесли бабкино барахло, еще даже не успели приступить к ремонту. Пустая, с грязными полами и запахом известки, квартира для такого необычного дня рождения подходила очень хорошо. В ней было тихо. И еще два кресла и стулья.
- Черт, соль забыли, - Фил крупными кусками резал помидоры.
--
Ну, за Натана, - сказал Чечен, устроившись в кресле. Фил сел во второе, я - на табуретку. Под ногами, на газете - продукты.
--
Нет, погоди, - сказал Фил, - Сначала давай за тебя, а потом уже... Ты-то живой пока...
Выпили раз, выпили два, выпили три. Закурили. Раздался стук в дверь. Ната пришла.
--
У-у-у, да тут праздник!
--
Всё вместе. И крестины и поминки. И день рожденья. Как дела?
--
С днем рожденья, - Чечену, - Привет, Серега, - Филу, - Ты что, не мог пол подмести? - мне. - Ну, рассказывайте.
Тело пролежало положенные два дня. Я подошел, когда народу уже было более чем достаточно. Все бывшие бабы Натана, по крайней мере, большинство из них, были здесь. Кроме последней. Последнюю тоже выносили, в двух кварталах отсюда. Туча родственников и знакомых. Они просто стояли в стороне, не мешали, но и не помогали. Похоже, считали, что, уже придя сюда, выполнили свой долг и расслабились. В итоге всем занимались Батя и Фил. И с могильщиками договаривались, и попа организовывали. С попом, кстати, вышла отдельная история.
Мы подъехали к церкви.
--
Ну, чего, Чечен, ты пойдешь? - спросил Фил.
--
Не.... Я с этими попами разговаривать не могу. Да и атмосфера там....
--
А ты? - обратился он ко мне.
--
Мы посидим. - У меня тоже не было никакого желания.
Чуть позже я все-таки зашел. Внутри было темно, пара бабусь, согнутых коромыслом беспрерывно крестились, горели свечи, пахло воском и пылью. Я огляделся. Фил рассматривал иконы. Попа поблизости не было.
--
Где поп? - спросил я.
--
А кто его знает, занят, наверное.
--
Пойду, скажу, что занятий ему прибавилось, - я почувствовал злость.
--
Ты лучше с Чеченом посиди в машине, я тут сам разберусь, - Фил нервничал, а, может, просто неловко себя чувствовал - церковь все-таки.
--
Как знаешь, - я вышел.
Чечен смотрел в окно на двух бомжей, которые увлеченно рылись в урне неподалеку.
--
Ну, что там? - спросил он.
--
Не знаю, занят он что ли....
--
Попы, блин! Я тебе рассказывал, как меня перед армией поп хотел крестить? Говорит, вот, ты на войну едешь, может, убьют, может, в живых останешься. А покрестишься - в рай попадешь. Если убьют, конечно.
--
А ты ему?
--
А я ему говорю: "Не верю я, поп, в твой рай. Я верю в "Калашников" и боевую дружбу".
--
Ну ты даешь, в Калашникова? - засмеялся я .
--
Ненавижу уродов! - сразу завелся он, - Отрастили морды, жируют.... Их бы Бамут, в окопы....
Вышел Фил. Закурил на ходу, мы тоже задымили.
--
Что говорит наш батюшка? - издеваясь, гнусаво спросил Чечен.
--
Что он скажет? Говорит, если не крещен, значит, церковь не имеет права его отпевать. Вот если бы в детстве какая-нибудь бабка его дома, в тазике окрестила, тогда, мол, другое дело. Такое "крещение" тоже годится....
--
Так сказал бы, что была такая бабка, Натану-то теперь все равно, а родители успокоятся.
--
Не сообразил.... Церковь все-таки. Ладно, завтра подъеду еще раз, денег предложу, - Фил выбросил сигарету, - Сука, ряха у него, конечно, будь здоров. Хоть поросят об лоб бей.
--
Раскормили паразитов, в окопы бы их, тварей, на кашу с тушенкой! - ворчал Чечен.
--
Да ладно, Женя, кончай, - сказал Фил, - надоело....
Основная масса народа была на улице, перед входом. Кое-кто, конечно, поднялся, посмотрел на Натана в гробу, но остальные ждали, когда поедем на кладбище. Женщины вытирали глаза, мужики курили. Батя бегал, что-то организовывал, с кем-то договаривался. Человек на своем месте. Староста. Такие всегда знают, как и что сделать, где заплатить, где припугнуть. Что бы мы без него делали....
Наконец, подошла машина, и ящик с Натаном приготовили для последнего путешествия.
На кладбище было людно. Для того, чтобы проехать к месту, нашей колонне пришлось ждать целых полчаса. Кладбищенские бомжи, наверное, рады - радешеньки. На могилах всегда есть что выпить, цветы опять же - можно торговать. Хоть кто-то рад. Я не думаю, чтобы Натан хотел, чтобы на его похоронах все только ревели.
Рядом опять оказался отец той девчонки, которая погибла вместе с Натаном. Держался он спокойно и ответственно. Маленький, сильный мужик. Его яма располагалась в пятнадцати метрах от нашей.
--
Решили на этого отморозка не заявлять. У него ребенок, жена. Никому лучше не будет. Пусть сам свой грех замаливает, - коротко сказал он, глядя в сторону. Просто великан какой-то.
--
А может нам его самим, - ударил кулаком о ладонь Батя, - потихоньку вывезти на природу и там....
--
Не стоит. Сами об этом думали. Говорю, семья у него.
Фил все-таки привез попа. Тот важно вылез из машины и подошел к могиле, около которой на двух табуретках стоял гроб.
"Ангелы", наверняка, старались, но Натану это не помогло. "Красивый лежит, как живой". Эти, обычные в таких случаях, слова на этот раз никто не произнес. Досталовь ему крепко. Маска вместо лица, как будто в последний момент Натана подменили на восковую куклу. С таким же успехом можно было вылепить голову целиком, из гипса, например, и нарисовать лицо по фотографии.
Поп сразу начал басовито голосить. Услышав первые слова отпевания, мать Натана разрыдалась с новой силой. Поп мягко, но уверенно ее осадил и продолжил чтение. И всякий раз, когда поднимался рев, он уверенно возвращал церемонию в достойное русло. И люди его слушались. Я впервые видел отпевание и скоро пренебрежение к толстому церковнику переросло в настоящее уважение. Будь он еще толще и лощеней - теперь он меня уже не раздражал. Я поверил, что даже такой поп нужен. Хотя бы на похоронах. А если человек пригодился на похоронах, значит, не совсем пропащий.
Когда гроб опустили в яму и первые комья земли застучали по крышке, все подошли поближе, и каждый бросил свою горсть.
Батя, Фил, еще кто-то взяли лопаты и дело пошло быстрее. Как будто все подумали, что надо быстрее.... Родители Натана выглядели очень удивленными. "Как, и это все?", - казалось, спрашивали они.
Мне поручили держать крест. Надо было следить, чтобы его не повело, чтобы он встал ровно посередине. Я старался, как мог. Все, казалось, наблюдали за моими действиями. Я стоял, как на сцене, чувствуя кожей каждый взгляд, а сам смотрел вниз. Туда, где оставался навсегда труп человека, моего друга. Друга?
Однажды ночью он заявился ко мне с пьяным сотрясением мозга и в костюме Деда Мороза. Сутки отлеживался, потом пошел в больницу. В другой раз мы вместе попали в вытрезвитель. Как-то, в безденежное время, он принес мне десяток яиц и немного картошки. Я помню, что два яйца оказались тухлыми.... Он не был ни сорвиголовой, ни талантливым тихушником. Он не был душой компании. И уродом тоже не был. Я не жалел его молодой, оборвавшейся жизни. Он, похоже, не знал, что с ней делать. Я тоже не знаю. Мы с ним одного поколения - поля ягоды. Только он мертв, а я еще нет. Мне было жалко его родителей. Остаток их жизни, наверняка, пройдет под проклятием этой смерти, которая оказалась внезапной и бессмысленной. Его самого - нет, не жалко. Так получилось. Но его бедные родители были виноваты в этом меньше всего. И все равно, оказалось, что вся тяжесть ложилась теперь именно на их опущенные горем плечи. И вот это - действительно несправедливо.
Могилу зарыли, на поверхности остался только холмик земли, которую Натан вытеснил своим ящиком из глубины. Закон сохранения вещества. Или энергии. Ничто не исчезает бесследно. Где-то убыло, где-то прибыло.
"Теперь просим всех на обед!", - кто-то объявил это громче, чем следовало.
Фил отвез реабилитированного попа домой, расплатился за спасение натановской души. И мы поехали на "обед".
--
Вообще, конечно, дурацкая традиция. Все эти "обеды" на могиле.... - шепнул мне Чечен.
--
Да дело не в этом. Надо ведь отвлечь близких, - я замолчал, похоже, как раз сегодня это не работало, - С другой стороны, я где-то читал, что необходимо выпить на поминках три рюмки. Суеверие очередное, но обязательное. А без закуски как их выпить? Короче, давай....
--
А еще есть церковный обряд с вкушением крови и тела Христова.
--
Ну, это уж ты загнул.
Так, перешептываясь, и стараясь не смотреть по сторонам, мы поели и выпили. Все остальные делали то же самое. Стыдливо смотрели в свои тарелки и торопливо жевали.
--
Надо бы закругляться, - тихо сказал Фил.
Подходил отец Натана, молча сидел с нами, уставившись мимо тарелки. Потом поднимал до сих пор удивленные, светлые глаза и, легонько дотронувшись до моего или филовского плеча, уходил. Мама Натана, не переставая, плакала, все спрашивала, почему мы ничего не едим. Мы засобирались. Тем более что Пряников нажрался. Пряников был приятелем Натана, одноклассником и, по-моему, сумасшедшим. Ему все казалось, что мы недостаточно скорбим по усопшему, и вообще мало говорим. Он выкрикивал бессвязные тосты, а потом, развеселившись, стал носить водку к нашему столу, забирая бутылки у соседей. Кто-то даже предложил Пряникова побить. Но драться на поминках - это уж совсем ни в какие ворота.... Но Пряников просил. - обязательно найдется баран, который и на поминках два баяна порвет.
--
Ты домой? - спросил Фил.
--
Домой, - сказал я.
--
Давай, подвезу.
--
Да нет, я на автобусе. Вы же наверняка куда-нибудь еще поедете.
--
Ну да, Батя вроде собирался на озеро. И Наталья согласна. Там посидеть, помянуть, поговорить, - неуверенно сказал Чечен.
--
Я - пас, - ответил я, - давайте как-нибудь без меня.
Я стоял на пустой остановке, рядом с урной лежала собака. Она посмотрела на меня, зевнула без всякого интереса и отвернулась. Ветер нес пыль по асфальту, в окнах дома напротив ярко горело вечернее солнце. Дождя завтра не будет.
Вот и все, что осталось от Натана. Пьяный, безумный Пряников - одноклассник и пьяница. Видимо, уже навсегда удивленный отец. Заплаканная мать. Нереально спокойная, бледная сестра. Действительно потрясенный случившимся Фил. Действительно, несмотря на всю его Чечню, потрясенный Чечен. И я - не потрясенный, не удивленный, не бледный и не мертвый.
Подошел пустой автобус девятого маршрута, лязгнул дверями. Я расплатился с толстой, угрюмой теткой, сел сзади и посмотрел на билетик. 811424. Счастливый.