- А вы знаете, Анна, у меня с собой имеется бутылочка кальвадоса! Собственного изготовления! - Максим Петрович сощурился в предвкушении любимого алкоголя в обществе красивой девушки.
- Серьёзно? А как же? Здесь же нельзя! - понизила голос Анна, встревоженно округлив глаза в тёмных некрашеных ресницах.
- А мы попробуем! - подмигнул мужчина. - Кстати, я ещё не поинтересовался, как вы относитесь к алкоголю вообще и кальвадосу в частности?
- Стараюсь не злоупотреблять, но не прощу себе, если не продегустирую ваш продукт собственного изготовления! - улыбнулась девушка и, открыв чистую страницу блокнота, прогладила пальцами место сгиба.
Отсутствие на ее руке маникюра и по скромному железному колечку на каждом пальчике Максиму Петровичу понравилось.
- Отлично... - удовлетворённо пробормотал он и подозвал единственного в зале официанта - безволосого человека размытого возраста с одутловатым лицом и бейджиком "Виталий", который тут же подошёл, вихляя всем телом, словно взбалтывал в себе осадок любезности.
- Готовы сделать заказ? - поклонился он.
- Виталий, вы хорошо разбираетесь в алкоголе? - обратился к официанту Максим Петрович.
- Я кончил школу сомелье, и винная карта нашего ресторана в топе по Москве! - Виталий повысил градус любезности до хвастовства.
- Ух! Нам повезло! А кальвадос у вас имеется?
- Разумеется! Десятилетний! Один из лучших по Москве!
- Прекрасно! А вы смогли бы определить возраст вот этого напитка? - Максим Петрович извлёк из рюкзачка за спиной плоскую бутылку с прозрачным желтоватым содержимым, напоминающим мочу здорового человека.
- М-м-м... Попробую! - воодушевился официант.
- Давайте бокал! - сделал решающий ход в своей игре Максим Петрович под восхищённый взгляд Анны, длившийся до самого возвращения Виталия с бокалом.
С неспешностью триумфатора Максим Петрович отвинтил крышечку с бутылки и заполнил бокал на треть. Виталий любовно побаюкал его в открытой ладони, приближая к ноздрям и удаляя, и лишь потом сделал глоток. Пожевав лицом с закрытыми глазами, резюмировал:
- Четыре - пять лет, бочка дубовая, новая, смешанные сорта яблок, аромат правильный, но чуть более терпкий... Нижняя Нормандия, скорей всего. Очень хорош! Очень!
- Потрясающе!!! - просиял изготовитель. - Всё в точку!!! Бочка действительно новая, и яблоки - разносортица, но! Ему всего полгода и я делаю его сам, выдерживая в бочонках из лимузенского дуба!
Виталий уважительно развёл руками, мол, что тут скажешь, и склонил голову перед мастером.
- Мы закажем бокальчик вашего десятилетнего кальвадоса и будем наслаждаться сравнением, - распорядился мастер. - Стало быть, нам ещё бокалы и закуску - оливки, шоколад, на ваше усмотрение.
- Понял! - заговорщицки кивнул Виталий и исчез, взболтнув телом полумрак.
- Ловко вы его как... - впечатлённо произнесла Анна.
Максим Петрович улыбнулся полными небритыми щеками и довольно хмыкнул.
- А кальвадос надо пить как коньяк, греть в ладони? - уточнила Анна.
- Пейте как хотите, но лучше именно так. И аккуратно, в нём сорок пять градусов! Моей жене не нравилось, когда он не дотягивал до этого значения, говорила, что слабый. А у меня есть измеритель специальный, и я всегда записываю значение и наклеиваю. Когда она мне выговаривала, что кальвадос слаб, я просто бумажки переклеивал на "сорок пять". Жена пробовала и хвалила: "Ну вот, другое дело!" - Максим Петрович засмеялся и тихо добавил. - Она любила вечерком приложиться...
Его заросшие щеки, сутулая, словно согнувшаяся под непосильной ношей спина и живот в голубой рубашке, торчащий между полами когда-то модного пиджака вызывали в Анне острую симпатию к этому человеку.
Девушка правильно взяла бокал и поводила им возле лица.
- Пахнет самогоном, мне кажется... - неуверенно сказала она, взглянув на вернувшегося Виталия.
- Ну что вы, барышня! - театрально возмутился тот, выставляя заказ на стол. - Это аромат отличного, настоящего, молодого кальвадоса! - он подмигнул мастеру и остался стоять, ожидая реакции на дегустацию.
- Сначала дама! - подвинул бокал Анне Максим Петрович.
Девушка подняла оба бокала, поочередно вдохнула аромат и пригубила от каждого.
- Этот более терпкий, живой, действительно молодой вкус, а этот взрослее что ли, более выдержанный, спокойный, - высказалась она.
- Ну вот! Устами младенца, как говорится! - засмеялся Максим Петрович.
- Как раз сегодня я открыл бочонок нового кальвадоса. Ароматный, но грубоватый. Немного неотёсанный, я бы его так охарактеризовал.
Градус Виталикиной радости достиг брожения. Он выпустил пузырь улыбки и поклонился:
- Приятного вечера!
- Спасибо, - дружески кивнул ему мастер.
- Бутылочку свою всё же спрячьте. Пожалуйста... - добавил официант, смущаясь этой вынужденной просьбы.
Максим Петрович посмотрел ему вслед и задумчиво произнёс:
- Вообще... повод выпить сегодня действительно есть... Я сегодня развёлся. Поздравьте меня, Анна.
- Так вы свободный человек! Поздравляю! - девичья рука в железных кольцах застыла в воздухе с оливкой на двузубой вилочке.
- Свободный... - вздохнул мужчина. - Спасибо. Эти семь лет были не худшими в моей жизни. Я ни о чём не жалею, - Максим Петрович поднял бокал со своим кальвадосом и утопил в нём нос.
- Интересно посмотреть на вашу жену... У вас есть фотки? - участливо спросила Анна.
Мужчина установил планшет между тарелками с шоколадом и оливками.
- Листайте...
Анна внимательно рассматривала женщину, похожую на библиотекаршу - в очках, с тощим хвостиком и толстыми коленями.
- Какое интеллигентное лицо... - заметила она, думая о том, за что таким бабам достаются такие мужья.
- Это мы во Франции. А это в Италии, - отстранённо, словно чужую жизнь, комментировал Максим Петрович. - Это Ницца. А это снова Рим. Мы объездили с ней всю Европу.
- А чей это дом? - остановилась Анна на фото коттеджа в немецком стиле.
- Её. Теперь её. Был наш.
- Кто его строил?
- Я... И строил и проектировал. Оставил ей.
- Но это же несправедливо! - возмутилась Анна. - У вас есть дети?
- Нет, с ней детей нет. Наверно, несправедливо. Мне уже все друзья сказали об этом.
- И что? Вы ничего не станете делать?
- Не стану. Я спросил её, не думала ли она о более, э-э-э, разумном разделе имущества. Она сказала "нет". Нет так нет. Я не буду спорить. Я любил её... А дом... жалко конечно. Строил для себя, для нас... Все коммуникации, отопление, подогрев полов, джакузи, сауна - там всё есть!
- Но она же не сможет содержать такой дом! - Анна развела руками, Максим Петрович заметил тонкий кожаный браслет на её левом запястье, и это ему тоже понравилось.
- Не сможет, - согласился он. - Ну, ей пятьдесят, найдёт себе другого архитектора...
- Не найдёт! - жестко сказала Анна.
Мужчина весело глянул в возмущённое и от этого ещё более красивое и юное лицо девушки.
- А почему вы развелись? Измена? - предположила Анна.
- Измена - это когда не выполнил обещанного. Не надо давать невыполнимых клятв. Я не давал... Почему? Любовь умерла и разложилась, сегодня были официальные похороны, - печально ответил Максим Петрович.
- Любовь не умирает! Если умерла, значит это не была любовь! И уж точно у того, кого любили, не отбирают последнее! Не стройте иллюзий! - заявила Анна с подростковым пылом, вызвав у Максима Петровича тёплое шевеление в груди.
- Возможно вы правы, но я могу судить только о своих чувствах. Любовь умирает. Так же, как и люди. Вся жизнь - это череда иллюзий. Одни рушатся, другие возводятся. Пока есть силы, надо строить иллюзии и верить в них... И не последнее вовсе. У меня есть квартира, я там, правда, не жил двадцать лет, и она в плачевном состоянии...
"Да это ты в плачевном состоянии! - беззвучно крикнула Анна. - Тебя надо спасать, отогревать и ремонтировать!" Она погладила взглядом его небритое лицо, родинку возле уха и маленький шрам на подбородке, едва видный сквозь полуседую щетину, мысленно облизала его неуклюжие полные пальцы, с третьего раза подцепившие оливку и обвела точку в блокноте в многозначительное болотце.
- Так какой кальвадос вам ближе - молодой или пожилой? - лукаво спросил Максим Петрович.
- Пока не могу понять, - опустила ресницы Анна. - Но в голову ударяют кажется оба...
- Я предупреждал, аккуратней!
- Спасибо, я уже почувствовала. И пока я ещё не очень пьяная, я наверно должна объяснить цель нашей встречи.
- Это не обязательно... По-моему, мы очень душевно проводим вечер, - смущённо сказал Максим Петрович. - Но интересно, конечно! Я так понял из вашего звонка, что вы работаете на радио и готовите передачу о Москве?
- Да, я сотрудничаю с несколькими радиостанциями, и на одной из них возникла такая идея - проинтервьюировать московских архитекторов о прошлом, настоящем и будущем архитектурного лица города, так сказать. Вот. Мне эта идея очень понравилась, потому что я уверена, что проектировать для Москвы, не любя этот город - просто невозможно, и именно архитекторы как никто понимают и чувствуют дух Москвы! На сайте профессионального сообщества я выбрала несколько персон и позвонила. Вам первому. Но не скрою, когда я услышала ваш голос, я сразу почувствовала к вам более глубокий интерес, чем просто как к архитектору. Интересных людей вообще немного, это большая редкость, и я буду рада, если наше общение выйдет за рамки интервью...
- Да, голос у меня противный, это правда, - засмеялся Максим Петрович.
- Но я не проектировал ничего для Москвы. Если на сайте есть такая информация, то она ошибочна. У меня были коттеджи, квартиры. А сейчас и вовсе хвастать нечем. После кризиса и санкций количество людей, строящих дома моей квалификации, резко сократилось. Я почти не работаю...
- Что значит "почти"?
- Работаю без зарплаты. Обещали заплатить, но денег пока нет. Хотя... за долгую трудовую карьеру я вывел формулу: там, где хорошо платят, обычно мерзкие условия труда и отвратительный коллектив, а там, где комфортно работать, обычно ни шиша не заработаешь... Так что я не расстраиваюсь. Но Москву действительно люблю, хоть знаю, что среди питерцев, а я родом из Питера, это не типично. С Москвой, я бы даже сказал, у меня что-то вроде романа...
- Расскажите об этом! - попросила Анна, придвинув блокнот.
- Ну, начало банальное: окончил школу, приехал в Москву, поступил в МАРХИ. Со второго, правда, раза. Год болтался на подработках и Москву ненавидел. Суета, бестолковщина, мешанина ―казалось мне тогда. Проучившись два года, встретил свою первую жену. Я ходил в студенческий театр МГУ к Славутину. В спектаклях правда не успел поучаствовать, но на репетициях и после них была классная тусовка. Многие были "приезжими", но в отличие от меня любили этот город, и была традиция - ходить по старой Москве. Вот просто пешком. Выходили из метро где-нибудь на Кропоткинской или на Китай-городе, она тогда Площадь Ногина называлась, и как в поход с рюкзаками. Брали с собой снедь, примус, сковородочку, в каком-нибудь уютном дворике жарили колбаску, да с батоном "Студенческий" за семь копеек, м-м-м! Собаки нас обожали, старушки не жаловали, но это было прекрасно и оказалось полезно! Изучил все ходы и выходы! Сейчас, когда прохожу знакомыми тропами, редко, к сожалению, - такое родное всё, аж сердце щемит... Что не изменилось, конечно. Но мне и изменения нравятся! Москва становится европейским городом. Есть много великолепных городов, Рим - супер город, его обязательно надо посетить, Париж прекрасен, конечно, Будапешт, Берлин, Питер, естественно... Но Москва - это Москва... В ней есть особенный неповторимый дух, лицо, характер! Это я заявляю как архитектор и как человек, который много чего видел. Мы с женой, когда началась перестройка, уехали на ПМЖ в Канаду. Она сразу хотела уехать, я сильного желания не испытывал, но бардак перестроечный подтолкнул. Поселились в Торонто. И тут со мной начали происходить метаморфозы. Я, русский, перестал себя чувствовать русским! Народ там не ассимилируется с местными, живут своими кланами, и "русские" - это Жмеринка, Мелитополь, Бердичев, Могилёв... Я стал чувствовать, что задыхаюсь в этой местечковости, что мне тесно, мне скучно, мне невозможно там жить! Новых друзей у меня не появилось, эти люди при всём моём к ним уважении не могли ими стать, ибо в своём сознании так и остались в своих Жмеринках и Бердичевых. А мне нужен был простор, воздух - культурный, цивилизационный, территориальный, бог его знает какой! И я уехал. Жена с детьми осталась. Она хотела быть актрисой, но рождение наших троих детей ей вроде бы помешало это сделать, а там она стала вести театральный кружок при русской общине и была вполне довольна жизнью. Я же, вернувшись в Москву, наконец вздохнул полной грудью! В этом конгломерате жизни, в этой гениальной эклектике всего - архитектуры, национальностей, характеров, вкусов, запахов, музыки, культур - я снова почувствовал себя русским! И на меня вдруг снизошло откровение, что Москва - это отражение самой России, где всем народам есть место, где из разноцветья особенностей выплавляется общая великая история и культура! И что только здесь, притом, что нравится мне, как нормальному человеку, далеко не всё, я могу и хочу жить! Первое время после возвращения мы встречались с друзьями каждые выходные и не могли наговориться, я как пьяный бродил по своим любимым московским улочкам и не мог набродиться... Сейчас чувство моё к Москве сделалось более спокойным и выдержанным, но ничуть не ослабело, как вот этот десятилетний кальвадос... - улыбнулся Максим Петрович, заверив сказанное глотком. - Потом я встретил свою вторую жену. Ну, дальше вы знаете, Анна...
- А я из Саратова, - тихо сказала Анна, заслушавшись и забыв о блокноте. - И тоже люблю Москву...
- А живёте где, снимаете? - спросил мужчина.
- Нет... Да... У друзей... Вопрос проживания у меня ре-решён, - запнулась Анна, заставив Максима Петровича снова умилиться.
Он подлил своего кальвадоса в бокалы и посмотрел на неё по-отечески. От этого взгляда, разогретого до сорока пяти градусов, ей захотелось прижаться к его мягкой небритой щеке и рассказать, как ей невыносимо одиноко, как долго она ищет и не находит в мужчинах всё то, что есть в нём: интеллигентность и мудрость, юмор и образованность, уверенность и понимание... Пресловутый булгаковский "квартирный вопрос", и закрепиться в Москве - важно, конечно, но это не главное, далеко не главное! Ей нужен мужчина, о котором хотелось бы заботиться, умный, интересный человек, разбирающийся в искусстве, литературе, архитектуре... Какой женой она могла бы быть для него, как он был бы счастлив с ней! Когда она видит по телевизору таких мужчин - Калягина, Швыдкого, Жванецкого, она замирает от иллюзии близости мечты... На Жванецкого она могла бы смотреть бесконечно! Для неё Москва - это и есть такой мужчина - глубокий, со своей непростой историей, мягким юмором и неиссякаемым жизнелюбием...
Анна скользнула взглядом по голубому животу Максима Петровича, напоминающему Землю из космоса, и подумала, что любила бы его так, что не нужны были бы никакие рестораны и путешествия...
- А вы во всех странах побывали? - вздохнув, спросила она.
- Легче перечислить, где не был, - улыбнулся в щёки Максим Петрович.
- У меня вообще как-то нет ощущения отдыха, если я не видел моря, гор и красивой архитектуры. Я люблю полицезреть, поэтому много путешествую. Недавно вот был в Суздале. Чистенький такой городок и красивый...
- Суздаль - это потому что кризис?
Максим Петрович смущённо хмыкнул.
- Вы проницательны, Анна... Да, пока так... Сейчас Суздаль я бы обменял на Вайоминг. Когда бывал в Штатах, я больше ждал встречи с Вайомингом. Бескрайние прерии, стёршиеся трёхцветные горы, необозримый простор. Там необыкновенно легко дышится. Да, точно обменял бы. Потом бы жалел...
- Почему жалели бы?
- Нельзя возвращаться туда, где был счастлив. Иллюзии коварны... - Максим Петрович вздохнул и поискал что-то в планшете. - Анна, а хотите, я покажу вам свой аппарат?
- Что вы имеете в виду? - смутилась Анна.
- Самогонный... - улыбнулся Максим Петрович, поняв двусмысленность предложения, и открыл фото огромного выше человеческого роста грушевидного медного прибора с блестящими боками и цветными трубочками. - Заказывал в Голландии, везли через всю Европу! - с гордостью сказал он.
- Ничего себе! Никогда такого не видела! - восхитилась Анна.
Её смартфон беззвучно завибрировал. Она нехотя глянула. Звонил "бывший", отношения с которым, миновав конфетно-букетный период, освоение позы "69" и знакомство с мамой, подошли почти к нулю. На этом "почти" они ещё держались, деля общих друзей, остатки чувств и аванс за съёмную квартиру. Говорить при Максиме Петровиче она не хотела, и, извинившись, вышла на улицу.
Новых аргументов у "бывшего" не оказалось, кроме того, что она, хищница, собиралась отхватить в Москве кусок пожирней, съесть его, принца, вместе с его конём и мамой, и должна вернуть половину денег за квартиру, жить в которой они уже не стали. Анна отключила смартфон и закурила.
- Правильный мущщинка... Познакомишшь? - с непрошенностью газировки просипел рядом Виталий, закуривая. - И не ври, что у вас роман, я вижу, что ничего нет.
- Что? Кто правильный? - не поняла Анна.
- Толстячок с кальвадосом. Познакомь, я в долгу не останусь.
- Нет, - покачала головой Анна, - не познакомлю.
- Ревнуешь? Зря. Когда ты поумнеешь, ты поймешь, что сердце - это большая квартира, резиновая как Москва, и в нём есть место для всех. Не говоря уже о других органах... - Виталий пошло подмигнул светящимися треугольничками глаз и выпустил дым из щели рта, сделавшись похожим на тыкву для Хэллоуина.
- У меня нет сердца, - сказала Анна.
- Смотри, девочка... Этот город не любит тех, кто не делится, - Виталий вдавил окурок в пепельницу и ушёл, оставив запах элитного алкоголя и пошлости.
Анне захотелось "проветрить". Она открыла Википедию на запрос "кальвадос" и прочла: "Кальвадо́с (фр. Calvados) - яблочный или грушевый бренди, получаемый путём перегонки сидра, из французского региона Нижняя Нормандия. Крепость - около 40 градусов".
Диалог на тему производства кальвадоса в домашних условиях можно продолжить. Чтобы расположить собеседника, нужно говорить на темы, приятные ему, вспомнила Анна золотое правило журналистики. Потом она вспомнила, что сегодня не звонила маме, а вечер еще не известно как сложится, верней, ей бы хотелось, чтобы он сложился самым неудобным для звонка домой образом, и она решила отчитать ежедневную мантру: "Мамуля, у меня всё хорошо".
В отсутствии Анны Максим Петрович не знал, чем заняться. Он допил свой бокал, разжевал оливку, выложил косточку. Покрутил головой, разминая шею. Заинтересовался двумя дамами за соседним столиком, категорически диссонирующих друг с другом: взрослая "барби" в бирюзовом брючном костюме, видимо в цвет её пластикового кадиллака, с манерностью английской королевы кушала салат, кивая словам откормленной тётки с соцветьями конопли на платье.
Сквозь пьяный джаз он прислушался к их беседе. "Последняя коллекция", "примерочка", "когда вам удобно, в любое время", "модный лук", "а я вот еще видела..." - различил мужчина и потерял интерес к дамам. Он сунул планшет в рюкзачок и поднялся.
Навстречу ему со счастливой улыбкой двинулся Виталий.
- А где у вас тут туалет? - полушёпотом спросил мужчина, сдержанно ответив на улыбку.
- Я провожу! - Виталий завихлял рядом. - Могу я узнать имя мастера великолепного кальвадоса?
- Максим Петрович меня зовут, - смутился похвалой мастер и, порывшись в кармане пиджака, протянул визитку.
- Оч-чень приятно! - сунул карточку в нагрудный карман Виталий, довольно похлопав по ней ладонью. - Хочу ещё раз выразить вам своё восхищение, Максим Петрович! Вашим мастерством, вашими золотыми руками и вашей прелестной супругой, её тонким вкусом и красотой!
- Нет, нет, - отмахнулся Максим Петрович, - это просто знакомая. Спасибо, конечно.
- Правда? А я было подумал... вы так смотритесь вместе! Редко такая гармония в парах!
- Ну что вы, Виталий, о чём вы говорите, - покачал головой мужчина, - ей двадцать шесть, у меня сын старше!
Виталий придержал дверь туалета, пропустив вперёд своего спутника и приглашающе улыбнулся возле писсуара, но Максим Петрович, помешкав, прошёл в кабинку.
Возле мусорного бачка валялись не долетевшие до цели бумажки, а над унитазом висел лист А4 с призывом:
"В случае бомбежки прячьтесь под этот унитаз!
В него еще никто ни разу не попадал!"
"Как это по-московски! - хмыкнул Максим Петрович. - Только в туалете московского ресторана может быть одновременно и намусорено и остроумно!"
Застегивая ремень, он вспомнил слова Виталия о гармоничной паре и задумался о девушке с красивым именем Анна, с которой сегодня столкнула его судьба: "Ну конечно, нет... какая из неё жена, точней, какой уже из меня муж... Вряд ли мне будет с ней интересно, а в случае развития отношений она захочет детей, лет через десять разница в возрасте будет подавляющим негативным фактором... Да и такая ответственность уже не по силам..."
За столик они с Анной вернулись вместе, улыбнувшись совпадению.
- Что же ваша передача о Москве, скоро ли будет в эфире? И много ли персоналий в очереди на опрос? - спросил Максим Петрович, подливая в бокалы из своей бутылки, снова вынырнувшей из рюкзачка.
- Сие от меня не зависит, - развела руками Анна и закрыла блокнот.
- Вы ответили лишь на один вопрос... Это не в упрёк, люди с трудом понимают друг друга, особенно мужчина и женщина... - заметил мужчина.
- А мужчина и мужчина? Как у них с пониманием? - осторожно спросила Анна.
- Не знаю, что вы имеете в виду, Анна, но для меня мужчины могут быть интересны только через призму женского восприятия. И это, наверно, слишком тонкая материя, легко свалиться в bipolar, - с французским произношением ответил он.
- Франция - родина кальвадоса, - процитировала девушка Википедию. - Вы оттуда привезли свой рецепт?
- Дача в Головково по Ленинградке на самом деле есть родина кальвадоса! - засмеялся Максим Петрович и потёр щетину. - А теперь - это мое лекарство. От ностальгии по родине и от одиночества... "Я привык бродить один и смотреть в чужие окна, в суете немых картин отражаться в мокрых стеклах..." - прочёл он. - Особенно любил в Канаде, они там окна не зашторивают. Так классно...
Почти материнское желание заботиться об этом добром обманутом человеке, настоящем московском интеллигенте - её мечте, которая сейчас, такая близкая и уже прилично нетрезвая сидела напротив, прожгло Анну изнутри и отозвалось в сердце, казалось наглухо закрытом.
- Лечиться одному скучно, наверно? - робко спросила она.
- Да уж... I reallyneed a companyforthat! - громко потребовал Максим Петрович.
Девушка рассмеялась так звонко, что бирюзовая "барби" на миг взгляда бросила свой десерт и собеседницу в соцветьях конопли.
- А переход на английский обусловлен накапливанием в организме чего? - смеясь, спросила Анна.
- Ну как чего... спирт организмом трансформируется в молочную кислоту, потом ещё во что-то, очевидно это что-то и запускает мыслительно-говорительный процесс на английском. Некоторые мысли лучше звучат по-английски, или французски, или немецки.
- Да вы просто президент мира! - добавила к смеху восхищение Анна.
- Почти как Велемир Хлебников... - поймал мысль мужчина. - Кстати, о великих: анализируя прочитанную литературу, подозреваю, что ни Ремарк, ни Хемингуэй по-настоящему не разбирались в кальвадосе, лишь блеснули невиданным ранее знанием и термином. О как! Зальешь дерьмом других, вроде и сам возвысишься, - тоже засмеялся он.
Разряд смеха породнил их на миг и сразу отбросил друг от друга, словно испугавшись этой внезапной близости. Анна наколола последнюю оливку и грустно взглянула в почерневшее окно.
- Завтра на работу...
- Мне тоже... - вздохнул Максим Петрович и кивнул Виталию, чей градус радости вновь упал до любезности.