Я сидел на заднем крыльце своей лачуги, держал в правой руке бутылку,
в левой - ружье и поджидал реактивный самолет, как вдруг за  углом  хижины
подозрительно оживились собаки.
     Я наспех отхлебнул из бутылки и неловко  поднялся  на  ноги.  Схватил
метлу и обошел вокруг дома.
     По тявканью я понял, что собаки загнали в угол скунса, а у скунсов  и
так от реактивных самолетов поджилки  трясутся,  нечего  им  докучать  без
нужды.
     Я перешагнул  через  изгородь  там,  где  она  совсем  завалилась,  и
выглянул из-за угла хижины. Уже смеркалось, но я разглядел, что три собаки
кружат у зарослей сирени, а четвертая, судя по треску,  продирается  прямо
сквозь кусты. Я знал, что, если сразу не положу этому конец, через  минуту
нечем будет дышать - скунс есть скунс.
     Я хотел подобраться к собакам незаметно, но то и  дело  спотыкался  о
ржавые консервные банки и пустые бутылки и тут  же  дал  себе  слово,  что
утром расчищу весь двор. Я и раньше часто собирался,  да  как-то  руки  не
доходили.
     Я поднял такой шум, что все собаки удрали, кроме одной, - та  завязла
в кустах. Я хорошенько примерился и с удовольствием огрел ее метлой.  Надо
было видеть, как она оттуда выскочила, - тощая такая собака, шкура на  ней
обвисла, того и гляди, собака из нее выпрыгнет.
     Собака взвыла, зарычала, вылетела, как пробка из бутылки, и метнулась
мне прямо под ноги. Я пытался устоять, но наступил  на  пустую  бутылку  и
постыдно шлепнулся на землю. Я так расшибся, что света божьего  невзвидел,
а потом никак не мог прийти в себя и подняться на ноги.
     Пока я приходил в себя, из-под  сиреневого  куста  вынырнул  скунс  и
направился прямо ко мне. Я стал отгонять его, но он никак не отгонялся. Он
завилял хвостом, словно встретил родную душу, подошел вплотную и с громким
мурлыканьем стал о меня тереться.
     Я и пальцем не двинул. Даже глазом не моргнул. Рассудил, что  если  я
не шелохнусь, то скунс, может, и отстанет. Вот уже три  года  у  меня  под
хижиной жили скунсы, и мы с ними отлично ладили, но никогда не  были,  что
называется, на короткой ноге. Я их не трогал, они меня не трогали,  и  все
были довольны.
     А этой веселой зверюшке, как видно, втемяшилось в голову,  что  я  ей
друг. Может, скунса распирало от благодарности за то, что я отогнал собак.
     Он обошел вокруг меня, потыкался мордой, потом вскарабкался ко мне на
грудь и заглянул в лицо. И без устали мурлыкал с таким азартом,  что  весь
дрожал.
     Так он стоял на  задних  лапках,  упершись  мне  в  грудь  передними,
заглядывал мне в лицо и мурлыкал - то  тихо,  то  громко,  то  быстро,  то
медленно. А сам навострил уши, будто ожидал, что я замурлычу  в  ответ,  и
все время дружелюбно вилял хвостом.
     В конце концов я протянул руку (очень осторожно) и погладил скунса по
голове, а он как будто не возражал. Так мы пролежали довольно  долго  -  я
его гладил, а он мурлыкал.
     Потом я отважился стряхнуть его с себя.
     После двух или трех неудачных попыток я кое-как поднялся  с  земли  и
пошел к крыльцу, а скунс тащился за мной по пятам.
     Я опять сел на крыльцо, взял бутылку и как следует приложился к  ней;
это было самое умное, что можно сделать после стольких треволнений. А пока
я пил из горлышка, из-за деревьев выскользнул реактивный самолет,  свечкой
взмыл над моим участком, и все кругом подпрыгнуло на метр-другой.
     Я выронил бутылку и схватил ружье, но самолет скрылся из виду, прежде
чем я успел взвести курок.
     Я отложил ружье и как следует выругался.
     Только позавчера я предупреждал полковника - и вовсе не  в  шутку,  -
что, если реактивный самолет еще раз пролетит так низко над моей  хижиной,
я его обстреляю.
     - Безобразие, - говорил я полковнику. - Человек строит  себе  хижину,
живет тихо-мирно, ни к кому не пристает. Так нет, правительству непременно
надо устроить воздушную базу именно в двух милях от его дома. Какой  может
быть мир и покой, когда чертовы реактивные самолеты  чуть  не  цепляют  за
дымовую трубу?
     Вообще-то полковник разговаривал со мной вежливо.  Он  напомнил  мне,
как необходимы нам воздушные базы, как наша жизнь  зависит  от  самолетов,
которые там размещены, и как он, полковник,  старается  наладить  маршруты
вылетов так, чтобы не тревожить мирное население окрестностей.
     Я сказал, что реактивные самолеты вспугивают скунсов, и  он  не  стал
смеяться, а даже посочувствовал и вспомнил, как в  Техасе  еще  малолеткой
ставил на скунсов капканы. Я объяснил, что не  промышляю  ловлей  скунсов,
что я, можно сказать, живу с ними под одной крышей, что я к  ним  искренне
привязан, по ночам не сплю и слушаю, как они шныряют  взад  и  вперед  под
хижиной, а когда слышу это, то чувствую, что я не одинок,  что  делю  свой
кров с другими тварями божьими.
     Но тем не менее он не обещал, что реактивные самолеты больше не будут
сновать над моим  жильем,  и  тут-то  я  пригрозил  обстрелять  первый  же
самолет, который увижу у себя над  головой.  Тогда  полковник  вытащил  из
письменного стола какую-то книгу и прочитал мне  вслух,  что  стрельба  по
воздушным кораблям - дело незаконное. Но я ничуть не испугался!
     И надо же такому случиться! Я сижу в засаде, мимо проходит реактивный
самолет, а я прохлаждаюсь с бутылкой.
     Я перестал ругаться, как только вспомнил о бутылке, и тут же  услышал
бульканье. Она закатилась под крыльцо, я не сразу нашел ее и чуть с ума не
сошел, услышав, как она булькает.
     Я лег на  живот,  дотянулся  до  того  места  под  ступеньками,  куда
закатилась бутылка, и наконец поднял ее, но она уже добулькалась досуха. Я
швырнул ее во двор и, вконец расстроенный, опустился на ступеньки.
     Тут из темноты вынырнул скунс, взобрался вверх по ступенькам и уселся
рядом со мной. Я протянул руку, погладил его, и он в ответ  замурлыкал.  Я
перестал горевать о бутылке.
     - А ты, право, занятный зверь, - сказал я.  -  Что-то  я  не  слыхал,
чтобы скунсы мурлыкали.
     Так мы посидели с ним, и я рассказал ему обо всех своих неприятностях
с реактивными самолетами, как рассказывает животным человек, когда ему  не
с кем поделиться, а порой и когда есть с кем.
     Я его ни капельки не боялся и думал, как здорово, что наконец-то хоть
один скунс со мной подружился. Интересно, теперь, когда лед, так  сказать,
сломан, может,  какой-нибудь  скунс  переселится  из  подполья  ко  мне  в
комнату?
     Затем я подумал: теперь будет о чем порассказать ребятам  в  кабачке.
Но тут же понял, что, как бы я ни клялся и ни божился, никто не поверит ни
единому  моему  слову.  Вот  я  и   решил   прихватить   с   собой   живое
доказательство.
     Я взял ласкового скунса на руки и сказал:
     - Поехали. Надо показать тебя ребятам.
     Я налетел на дерево и  запутался  в  старой  проволочной  сетке,  что
валялась на дворе, но кое-как добрался до  того  места  перед  домом,  где
стояла моя Старушка Бетси.


     Бетси не была ни самой новой, ни самой лучшей машиной в мире, но зато
отличалась верностью, о которой любой мужчина может только мечтать.  Мы  с
ней многое пережили вместе и понимали друг друга с полуслова. У  нас  было
что-то вроде сделки: я мыл ее и кормил, а она доставляла меня куда надо  и
всегда привозила обратно. Ни один разумный  человек  не  станет  требовать
большего от автомобиля.
     Я похлопал Бетси по крылу и поздоровался  с  ней,  уложил  скунса  на
переднее сиденье и залез в машину сам.
     Бетси никак не хотела заводиться.  Она  предпочитала  остаться  дома.
Однако я потолковал с ней по-хорошему, наговорил ей всяких ласковых  слов,
и наконец, дрожа и фыркая, она завелась.
     Я включил сцепление и вывел ее на шоссе.
     - Только не разгоняйся, - сказал я ей.  -  Где-то  на  этом  перегоне
автоинспекция ловит  злостных  нарушителей,  так  что  у  нас  могут  быть
неприятности.
     Бетси медленно и плавно довезла меня до  кабачка,  я  оставил  ее  на
стоянке, взял скунса под мышку и вошел в зал.
     За стойкой работал Чарли, а в зале было полно народу - Джонни Эшленд,
Скелет Паттерсон, Джек О'Нийл и еще с полдюжины других.
     Я опустил скунса на стойку, и он сразу же двинулся к  ребятам,  будто
ему не терпелось с ними подружиться.
     А они, как его увидели, так сразу нырнули под табуреты и столы. Чарли
схватил бутылку за горлышко и попятился в угол.
     - Эйса, - заорал он, - сейчас же убери эту пакость!
     - Да ты не волнуйся, - сказал я, - этот клиент не скандальный.
     - Скандальный или не скандальный, проваливай отсюда с ним вместе!
     - Убери его ко всем чертям! - хором подхватили посетители.
     Я на них здорово разозлился. Подумать только,  так  лезть  в  бутылку
из-за ласкового скунса!
     Все же я смекнул, что их не переспоришь, подхватил скунса на  руки  и
отнес к Бетси. Я нашел куль из рогожки, сделал скунсу  подстилку  и  велел
сидеть на месте, никуда не отлучаться - мол, скоро вернусь.
     Задержался  я  дольше,   чем   рассчитывал,   потому   что   пришлось
рассказывать все подробности, а ребята задавали каверзные вопросы и сыпали
шуточками, но никто не дал  мне  заплатить  за  выпивку  -  все  подносили
наперебой.
     Выйдя оттуда, я не сразу увидел Бетси, а увидев, не сразу  подошел  -
пришлось с трудом прокладывать к ней курс. Времени на это  ушло  порядком,
но, поворачивая по ветру то на один галс, то на другой, я в  конце  концов
подобрался к ней вплотную.
     Я с трудом попал внутрь, потому что дверца открывалась  не  так,  как
обычно, а войдя, не мог отыскать ключ. Наконец я все-таки  нашел  его,  но
тут же уронил на пол, а когда нагнулся, то растянулся ничком  на  сиденье.
Там было страшно удобно, и я решил, что вставать  вовсе  глупо.  Переночую
здесь, и дело с концом!
     Пока я лежал, у Бетси завелся  мотор.  Ха!  Бетси  надулась  и  хочет
вернуться домой самовольно. Вот какая у меня машина! Ну чем не жена?
     Она дала задний ход, развернулась и направилась  к  шоссе.  У  самого
шоссе  остановилась,  поглядела,  нет  ли  там  движения,  и  выехала   на
магистраль, направляясь прямехонько домой.
     Я нисколько не тревожился. Знал, что могу положиться на Бетси.  Мы  с
ней многое пережили вместе, и она была умницей,  хотя  прежде  никогда  не
ходила домой самостоятельно.
     Лежал я и удивлялся, как она раньше до этого не додумалась.
     Нет на свете машины, которая ближе человеку, чем автомобиль.  Человек
начинает  понимать  свой  автомобиль,  а  автомобиль  приучается  понимать
человека, и со временем между ними возникает настоящая привязанность.  Вот
мне и показалось совершенно естественным, что настанет день, когда  машине
можно будет доверять точно так же, как лошади или собаке,  и  что  хорошая
машина должна быть такой же верной и преданной, как собака или лошадь.
     Так я размышлял, и настроение у  меня  было  отличное,  а  Бетси  тем
временем свернула с шоссе на проселок.
     Но только мы остановились у моей лачуги,  как  позади  раздался  визг
тормозов; я услышал, как  открылась  дверца  чужого  автомобиля  и  кто-то
выпрыгнул на гравий.
     Я попытался встать, но чуть замешкался, и этот кто-то  рывком  открыл
дверцу, протянул руку, сгреб меня за шиворот и выволок из машины.
     На неизвестном  была  форма  государственного  дорожного  инспектора,
второй инспектор стоял чуть подальше, а рядом  с  ним  торчал  полицейский
автомобиль с красной мигалкой. Я просто диву дался, как  это  не  заметил,
что они за нами гонятся, но тут же вспомнил, что всю дорогу лежал пластом.
     - Кто вел машину? - рявкнул тот фараон, что держал меня за шиворот.
     Не успел я рта  раскрыть,  как  второй  фараон  заглянул  в  Бетси  и
проворно отскочил шагов на десять.
     - Слейд! - взвыл он. - Там внутри скунс!
     - Не хочешь ли ты сказать, что скунс сидел за  рулем?  -  осведомился
Слейд.
     Второй возразил:
     - Скунс по крайней мере трезв.
     - Оставьте-ка скунса в покое, - сказал я  им.  -  Это  мой  друг.  Он
никому не причинил зла.
     Я шарахнулся в сторону, рука  Слейда  выпустила  мой  воротник,  и  я
метнулся к Бетси. Я ударился грудью о сиденье, вцепился в руль и попытался
втиснуться внутрь.
     Внезапно взревев, Бетси сама завелась, из-под ее колес вылетел гравий
и пулеметной очередью ударил в полицейский автомобиль.  Бетси  устремилась
вперед и, пробив изгородь,  вырвалась  на  шоссе.  Она  со  всего  размаха
врезалась в заросли сирени, я вывалился на ходу, а она понеслась дальше.
     Я лежал, увязнув в кустах сирени, и  следил,  как  Бетси  выходит  на
большую дорогу. "Она старалась, как могла, - утешал  я  сам  себя.  -  Она
пыталась выручить меня, и не ее вина, что я не усидел за рулем.  А  теперь
ей надо сматываться. И у нее это, видно, неплохо выходит. А ревет-то как -
словно внутри у нее двигатель от линкора".
     Инспекторы вскочили в автомобиль и  пустились  в  погоню,  а  я  стал
соображать, как бы выпутаться из сирени.
     В конце концов я оттуда выбрался, подошел к парадному крыльцу  хижины
и уселся на ступеньках. Тут вспомнил про изгородь и решил, что  чинить  ее
все равно не стоит - проще пустить на растопку.
     За Бетси я не очень беспокоился. Я был уверен, что она не даст себя в
обиду.
     В этом-то я  был  прав,  потому  что  немного  погодя  автоинспекторы
вернулись и поставили свою машину на подъездной дорожке. Они заметили, что
я сижу на ступеньках, и подошли ко мне.
     - А где Бетси? - спросил я.
     - Бетси? А фамилия? - ответил Слейд вопросом на вопрос.
     - Бетси - это машина, - пояснил я.
     Слейд выругался.
     - Удрала. Идет с незажженными фарами, делает сто миль в час. Я не  я,
если она ни во что не врежется.
     На это я только головой покачал.
     - С Бетси  ничего  такого  не  случится.  Она  знает  все  дороги  на
пятьдесят миль в окружности.
     Слейд решил, что я над ним просто  насмехаюсь.  Он  схватил  меня  и,
встряхнув для острастки, поднял на ноги.
     - Ты за это ответишь. - Он толкнул меня к другому инспектору,  а  тот
поймал меня на лету. - Кидай его на заднее сиденье, Эрни, и поехали.
     Похоже было, что Эрни не так бесится, как Слейд. Он сказал:
     - Сюда, папаша.
     Втащив меня в машину, они больше не желали со мной знаться. Я ехал  с
Эрни на заднем сиденье, а Слейд сидел за рулем. Не проехали мы и мили, как
я задремал.
     Когда я проснулся, мы как раз  въезжали  на  стоянку  у  полицейского
управления. Я вылез из машины и хотел было пойти сам,  но  они  подхватили
меня с двух сторон и поволокли силком.
     Мы вошли в помещение вроде кабинета, с письменным столом, стульями  и
скамьей. За столом сидел какой-то человек.
     - Что там у вас? - спросил он.
     - Будь я проклят, если сам знаю, - ответил Слейд, злой  как  черт.  -
Боюсь, вы нам не поверите, капитан.
     Эрни подвел меня к стулу и усадил.
     - Пойду принесу тебе кофе, папаша.  Нам  надо  с  тобой  потолковать.
Желательно, чтобы ты протрезвел.
     Я подумал, что с его стороны это очень мило.
     Я вволю напился кофе, в глазах прояснилось, и  все  кругом  перестало
плясать и двоиться - я имею в виду мебель. Хуже  было,  когда  я  принялся
соображать. То, что прежде само собой разумелось, теперь показалось  очень
странным. Например, как это Бетси сама отправилась домой.


     В конце концов меня подвели к столу, и капитан засыпал меня вопросами
о том, кто я такой, когда родился и где проживаю, но постепенно мы подошли
к тому, что было у них на уме.
     Я не стал  ничего  скрывать.  Рассказал  о  реактивных  самолетах,  о
скунсах и о своем разговоре с полковником. Рассказал о собаках, о ласковом
скунсе и о том, как Бетси разобиделась и пошла домой самовольно.
     - Скажите-ка, мистер Бейлз, - спросил капитан, -  вы  не  механик?  Я
знаю,  вы  говорили,  что  работаете  поденно  и  перебиваетесь  случайным
заработком. Но я хочу выяснить, может,  вы  со  своей  машиной  что-нибудь
намудрили?
     - Капитан, - ответил я честно, - да я не знаю, с какого конца берутся
за гаечный ключ.
     - Вы, значит, никогда не работали над своей Бетси?
     - Просто ухаживал за ней на совесть.
     - А кто-нибудь еще над ней работал?
     - Да я бы к ней никого и на пушечный выстрел не подпустил.
     - В таком случае не можете ли вы объяснить, как это  машина  движется
сама по себе?
     - Нет, сэр. Но ведь Бетси умница...
     - Вы точно помните, что не сидели за рулем?
     - Конечно, нет. Мне казалось нормальным, что Бетси  сама  везет  меня
домой.
     Капитан в сердцах швырнул на стол карандаш.
     - Сдаюсь!
     Он встал из-за стола.
     - Пойду сварю еще кофе, - сказал он Слейду. - Может быть, у вас лучше
получится.
     - Еще одно, - обратился Эрни к Слейду, когда капитан хлопнул  дверью.
- Этот скунс...
     - При чем тут скунс?
     - Скунсы не виляют хвостом, - заявил Эрни. - И не мурлыкают.
     - Этот скунс проделывал то и другое, - саркастически заметил Слейд. -
Это был особенный скунс. Не скунс, а диво - хвост колечком. Кстати,  скунс
действительно ни при чем. Его только прокатили.
     - Не найдется ли у вас рюмашечки, а? - спросил я. Мне было здорово не
по себе.
     - Конечно, - ответил Эрни. Он подошел  к  шкафчику  в  углу  и  вынул
оттуда бутылку.
     Через окно я увидел, что восток начал светлеть. Скоро рассвет.


     Зазвонил телефон. Слейд снял трубку.
     Эрни подал мне знак, и я подошел к нему,  вернее,  к  шкафчику.  Эрни
вручил мне бутылку.
     - Только не увлекайся, папаша, - посоветовал он. - Ты ведь не  хочешь
снова перебрать, правда?
     Я и не увлекался. Высосал стакана полтора, и все.
     Слейд заорал:
     - Эй!
     - Что случилось? - спросил Эрни. Он отнял у  меня  бутылку  -  не  то
чтобы силой, но вроде того.
     - Какой-то фермер обнаружил машину, - сказал Слейд. - Она  обстреляла
его собаку.
     - Она... что собаку? - с запинкой переспросил Эрни.
     - Так утверждает этот малый. Он выгнал коров. Было  раннее  утро.  Он
собирался на рыбалку и хотел заблаговременно сделать кое-что по хозяйству.
В конце узкого тупичка, между тремя изгородями, он увидел машину и  решил,
что ее здесь бросили.
     - А что там насчет стрельбы?
     - Вот слушай. Собака подбежала к машине и  облаяла  ее.  И  вдруг  из
машины вырвалась большая искра. Пса сбило с ног. Он встал и давай удирать.
Машина пустила вдогонку ему вторую искру. Угодила псу прямо в  ногу.  Этот
малый говорит, что у пса вскочили волдыри.
     Слейд взял курс на дверь.
     - Ну, вы там, поторапливайтесь!
     - Ты нам, может, понадобишься, папаша, - сказал Эрни.
     Мы выбежали на улицу и прыгнули в машину.
     - Где находится эта ферма? - спросил Эрни.
     - Западнее воздушной базы, - ответил Слейд.
     Фермер поджидал нас на лавочке у ворот скотного  двора.  Когда  Слейд
затормозил, он вскочил на ноги.
     - Машина еще там, - доложил он. - Я с нее  глаз  не  спускаю.  Оттуда
никто не выходил.
     - А она не может оттуда выбраться другим путем?
     - Никак. Кругом леса да поля. Это тупик.
     Слейд удовлетворенно хмыкнул. Он отвел полицейскую  машину  к  началу
проулка и развернул ее, надежно перегородив проезд.
     - Отсюда дойдем на своих двоих, - заявил он.
     - Сразу за тем вон поворотом, - показал фермер.
     Мы зашли за поворот и увидели, что там стоит Бетси.
     - Это моя машина, - сказал я.
     - Давайте рассредоточимся, - предложил Слейд. - С нее станется и  нас
обстрелять.
     Он расстегнул кобуру пистолета.
     - Не вздумайте палить по моей машине, - предупредил я, но он и бровью
не повел.
     Мы все четверо рассредоточились и стали подкрадываться к Бетси. Чудно
было, что мы ведем себя, будто она нам враг и надо захватить ее врасплох.
     Вид у нее был такой же, как всегда, - обыкновенная развалюшка дешевой
марки, но очень умная и очень преданная.  И  я  все  вспоминал:  куда  она
только меня не возила, а ведь всегда привозила домой.
     И вдруг она нас  атаковала.  Стояла-то  она  носом  к  тупику,  и  ей
пришлось дать задний ход, но это не помешало ей напасть на нас.
     Она слегка подпрыгнула и  покатила  к  нам  полным  ходом,  с  каждой
секундой все увеличивая скорость, и я увидел, что Слейд выхватил пистолет.


     Я выскочил на середину проулка и замахал руками. Не доверял  я  этому
Слейду. Я боялся, что, если Бетси не подчинится, он изрешетит ее пулями.
     А Бетси и не собиралась останавливаться. Она надвигалась  на  нас,  и
притом гораздо быстрее, чем положено такой старой колымаге.
     - С дороги, кретин! - завопил Эрни. - Она тебя сшибет!
     Я отскочил в сторону, но при этом  не  больно  старался.  Я  подумал:
"Если уж до того дошло, что Бетси хочет сшибить меня, то  стоит  ли  тогда
жить на свете?"
     Я споткнулся и растянулся  ничком,  но,  падая,  заметил,  что  Бетси
оторвалась от земли, точно собиралась через  меня  перепрыгнуть.  Я  сразу
смекнул, что уж мне-то ничего не угрожает - у Бетси и  в  мыслях  не  было
наехать на меня.
     А Бетси поплыла прямиком в небо; колеса  у  нее  все  еще  крутились,
будто она взбиралась задним ходом на невидимый крутой холм.
     Я перевернулся на спину, сел и давай глядеть на нее, а поглядеть было
на что, это уж поверьте. Она летела точь-в-точь как самолет. Я просто черт
знает как гордился ею.
     Слейд стоял разинув рот, опустив руку с пистолетом. Ему и в голову не
пришло стрелять. Скорее всего, он вообще забыл, что у него есть пистолет.
     Бетси взмыла над верхушками деревьев и вся  засияла,  засверкала  под
солнцем - двух недель не прошло с тех пор, как я ее драил, - и я  подумал,
до чего же это здорово, что она научилась летать.
     Тут  я  увидел  реактивный  самолет  и  хотел  крикнуть  Бетси,  чтоб
побереглась, но во рту у меня пересохло, будто туда квасцов насыпали, -  я
онемел.
     Наверное, все это длилось с секунду, но мне казалось, будто они летят
уже целую вечность, - в небе повисла Бетси и повис самолет, и я знал,  что
катастрофы не миновать.
     Потом по всему небу разлетелись куски металла, а  реактивный  самолет
задымился и пошел на посадку влево, в сторону кукурузного поля.
     Я сидел посреди дороги - руки-ноги стали прямо ватные  -  и  глаз  не
сводил с кусков, которые еще недавно были моей Бетси. У меня на душе кошки
скребли. Сердце кровью обливалось от такого зрелища.
     Обломки машины с грохотом падали на землю, но один кусок спускался не
так стремительно, как остальные. Он как будто планировал.
     Я все следил за ним и недоумевал, с  чего  это  он  планирует,  когда
остальные куски давно упали, и вдруг заметил, что это крыло машины  и  что
оно болтается вверх-вниз, словно тоже хочет упасть, но кто-то ему мешает.
     Крыло спланировало на землю у  опушки  леса.  Оно  легко  опустилось,
покачалось и осело на бок. А когда оно оседало, из него что-то  выскочило.
Это "что-то" встряхнулось и вприпрыжку умчалось в лес.
     Ласковый скунс!
     К этому времени все метались как угорелые. Эрни бежал  к  фермерскому
дому - звонить на воздушную базу  насчет  самолета,  а  Слейд  с  фермером
мчались на кукурузное поле, где самолет пропахал в  кукурузе  такую  межу,
что там прошел бы и танковый дивизион.
     Я встал и подошел к тому месту, где, как  я  приметил,  упали  куски.
Кое-что я нашел - фару (даже стекло на ней не разбилось),  искореженное  и
перекрученное колесо, металлическую решетку с радиатора.  Я  понимал,  что
это все без толку. Никто уж никогда не соберет Бетси заново.
     И вот стоял я с куском хромированного металла в руке и думал  о  том,
как славно мы с Бетси, бывало, проводили время, - как она  возила  меня  в
кабачок и терпеливо дожидалась,  когда  мне  захочется  домой,  и  как  мы
уезжали на рыбалку и вдвоем  съедали  там  походный  ужин,  и  как  осенью
подавались к северу охотиться на оленей.
     Пока я там стоял, с кукурузного поля  вернулись  Слейд  и  фермер,  а
между ними плелся летчик. У него был очумелый вид, ноги подгибались, и  он
просто  висел  на  своих  спутниках.  Глаза  у  него   остекленели,   язык
заплетался.
     Дойдя до проулка, они перестали поддерживать летчика,  и  тот  тяжело
опустился наземь.
     - Какого черта, - только и  спросил  он,  -  неужто  стали  выпускать
летающие автомобили?
     Никто ему не ответил. Зато Слейд накинулся на меня:
     - Эй, папаша! Оставь в покое обломки! Не смей к ним прикасаться!
     - У меня есть полное право к ним прикасаться, - возразил я. - Это моя
машина.
     - Ничего не трогай! Здесь  что-то  нечисто.  Эта  рухлядь,  возможно,
покажет, в чем дело, если к ней никто не сунется раньше времени.
     Бросил я решетку от радиатора и вернулся в проулок.
     Мы все четверо расселись рядком и стали ждать. Летчик, видимо, пришел
в себя. Ему рассекло кожу над глазом, и на  лице  запеклась  кровь,  но  в
общем-то он был  целехонек.  Даже  попросил  сигарету,  и  Слейд  дал  ему
закурить и поднес огонек.
     Мы услышали, как в начале проулка Эрни задним ходом вывел полицейскую
машину из тупичка. Вскорости он подошел к нам.
     - Сейчас будут.
     Он  сел  рядом  с  нами.  О  том,  что  произошло,  мы  и  словом  не
обмолвились. По-моему, все боялись об этом говорить.
     Не прошло и четверти часа, как нагрянула вся воздушная база.  Сначала
появилась санитарная машина;  туда  погрузили  летчика,  и  она  отъехала,
вздымая клубы пыли.
     Вслед за санитарной машиной подъехали пожарные, а за ними  -  джип  с
самим полковником. За полковничьим потянулись другие  джипы  и  три-четыре
грузовика, и все машины были битком набиты солдатами. Мы и глазом моргнуть
не успели, как они наводнили всю округу.


     Полковник сразу побагровел, - видно, расстроился. Оно и понятно.  Где
это видано, чтобы самолет в воздухе налетал на автомобиль?
     Громко топая, полковник подошел к Слейду и наорал на него, а Слейд  в
ответ тоже заорал, и я удивился, с чего  это  они  так  взъелись  друг  на
дружку, но оказалось - ничего подобного. Просто такие  уж  у  них  голоса,
когда они волновались.
     Кругом все бегали и суетились  и  тоже  орали,  но  это  продолжалось
недолго.  Прежде  чем  полковник  и  Слейд  перестали   шуметь,   набежало
полным-полно солдат и инициатива перешла к военно-воздушным силам.
     Окончив разговор со Слейдом, полковник подошел ко мне.
     - Итак, машина была ваша, - сказал он таким тоном, будто  я  во  всем
виноват.
     - Да, моя, и я стребую с вас убытки по суду. Машина была первый сорт.
     Полковник вперился в меня так, словно хотел убить на месте,  и  вдруг
узнал.
     - Постойте-ка, - сказал он. - Это не вы у меня на днях были?
     - Точно. Я еще рассказывал вам о своих скунсах. Один из них  как  раз
сидел сейчас в Старушке Бетси.
     - Валяйте дальше, приятель, - сказал полковник. - До меня что-то туго
доходит. Только не травите.
     - Старушка Бетси - это машина, - объяснил я, - и в ней  сидел  скунс.
Когда в нее врезался ваш самолет, скунс приземлился на крыле от машины.
     - Вы хотите сказать, что скунс... крыло... что...
     - Он вроде бы спланировал, - докончил я.
     - Капрал, - обратился полковник к Слейду, - что там у него на счету?
     - Да только езда в пьяном виде, - ответил Слейд. - Пустяки.
     - Я хотел бы взять его с собой на базу.
     - Буду вам очень признателен, - неуверенным голосом ответил Слейд.
     - В таком случае пошли, - сказал полковник, и я проследовал за ним  к
джипу.
     Мы расположились на заднем сиденье, а машину вел солдат - шпарил  как
на пожар. Мы с полковником  особенно  не  разговаривали.  Мы  только  зубы
стискивали и надеялись, что доберемся живыми. Так, по крайней  мере,  было
со мной.
     Там, на базе, полковник сел за свой письменный стол, кивком  приказал
мне занять кресло. Потом откинулся на спинку стула и давай  меня  изучать.
Счастье, что ничего плохого я не сделал, иначе  под  его  взглядом  я  бы,
пожалуй, не выдержал и раскололся.
     - Вы тут много чего наговорили, - начал полковник. - Устраивайтесь-ка
поудобнее и расскажите все с самого начала, не пропуская ни единой мелочи.
     Я  стал  рассказывать  ему  все  как  есть  и  пустился   во   всякие
подробности, чтобы втолковать ему  мою  точку  зрения,  а  он  ничего,  не
перебивал, только сидел и слушал. Ни  разу  еще  мне  не  попадался  такой
хороший слушатель.


     Когда я выложил все до конца, он нашарил на столе блокнот и карандаш.
     -  Давайте-ка  зафиксируем  основные  выводы,  -  сказал  он.  -   Вы
утверждаете, что раньше машина никогда не совершала самовольных действий?
     - Насколько я знаю, не совершала, - ответил я  как  на  духу.  -  Но,
конечно, она могла тренироваться в мое отсутствие.
     - И никогда до сих пор не летала?
     Я покачал головой.
     - А когда она стала проделывать то и другое, в ней находился этот ваш
скунс?
     - Совершенно верно.
     - И вы утверждаете, что после катастрофы скунс спланировал,  сидя  на
крыле машины?
     - Крыло перевернулось, а скунс убежал в лес.
     - Вам не кажется странным, что крыло планировало, тогда как остальные
обломки просто грохнулись оземь?
     Я согласился, что это и вправду чудно.
     - Теперь о скунсе. Вы утверждаете, что он мурлыкал?
     - Еще как! Любо-дорого было слушать!
     - И вилял хвостом?
     - Прямо как собака.
     Полковник отодвинул блокнот и откинулся на спинку  стула.  Он  сложил
руки на груди, точно обнял себя за плечи.
     - По личному опыту,  накопленному  в  детстве  при  ловле  скунсов  в
капканы, могу вам сообщить, что скунсы не мурлыкают и  никогда  не  виляют
хвостом.
     - Я знаю, что у вас на уме, - объявил я, озлившись, - но не так уж  я
был пьян. Я сделал глоток-другой, чтобы скоротать время,  покуда  появится
самолет. Но я видел скунса своими глазами, знаю, что это был именно скунс,
и помню, как он мурлыкал. Ласковый был, будто я ему понравился, и он...
     - Ну ладно, - сказал полковник. - Ладно.
     Сидели мы и смотрели  друг  на  друга.  Ни  с  того,  ни  с  сего  он
ухмыльнулся.
     - А знаете, - сказал он, - я вдруг понял, что мне нужен адъютант.
     - Желающих нет, - ответил я упрямо. - Вы меня и на четверть  мили  не
подтащите к реактивному самолету. Хоть вяжите по рукам и по ногам.
     -  Вольнонаемный  адъютант.  Триста  долларов  в   месяц   и   полное
обеспечение.
     - Всю жизнь мечтал толкаться среди военных.
     - И выпивки сколько влезет.
     - Где надо расписаться? - спросил я.
     Вот так-то я и стал адъютантом полковника.
     Я подумал, что у него шарики за  ролики  заехали,  да  и  сейчас  так
думаю. Для него все сложилось бы куда лучше, если бы он тогда же  вышел  в
отставку. Но он носился со  своей  идеей  и  был  из  числа  тех  азартных
дураков, что играют ва-банк.
     Мы с  ним  уживались  как  нельзя  лучше,  но  временами  кое  в  чем
расходились. Началось все с дурацкого требования, чтобы я не  отлучался  с
базы. Я устроил скандал, но полковник уперся.
     - Ты выйдешь за ворота,  распустишь  слюни  и  начнешь  трепаться,  -
твердил он. - А мне надо, чтобы ты прикусил язык и держал его  за  зубами.
Как по-твоему, для чего я тебя взял на службу?
     Жилось мне не так уж плохо. Забот и в помине не было. Просто  пальцем
не шевелил - никакой  работы  с  меня  никто  не  спрашивал.  Жратва  была
сносная, комнату с постелью мне дали, и  полковник  сдержал  слово  насчет
выпивки.
     Несколько суток я полковника вовсе не видел. В один  прекрасный  день
забежал к нему поздороваться. Только я на  порог,  как  входит  сержант  с
пачкой бумаг в руке. И будто сам не свой.
     - Вот рапорт о том автомобиле, сэр, - доложил он.
     Полковник взял бумаги и перевернул несколько листов.
     - Сержант, я ничего не понимаю.
     - И я тоже, сэр.
     - Ну вот это, например, что? - спросил полковник и ткнул пальцем.
     - Вычислительное устройство, сэр.
     - В автомобилях не бывает вычислительных устройств.
     - Вот именно, сэр, то же и я говорю. Но мы нашли место, где оно  было
укреплено на моторе.
     - Укреплено? Приварено?
     - Ну не совсем приварено. Оно вроде бы стало частью мотора. Как будто
их отлили вместе. Там не было никаких следов сварки.
     - А вы уверены, что это вычислительное устройство?
     - Так утверждает Коннели, сэр. Он на  вычислительных  машинах  собаку
съел. Однако таких он еще не  видывал.  Он  говорит,  что  это  устройство
работает по совершенно иному принципу. И полагает, что он очень  толковый.
Принцип этот, он говорит...
     - Продолжайте! - гаркнул полковник.
     - Он говорит, что по мощности это устройство в тысячу раз превосходит
лучшие наши вычислительные машины. Он  говорит,  будто,  даже  не  обладая
буйной фантазией, можно назвать это устройство разумным.
     - Что вы понимаете под словом "разумный"?
     -  Вот  Коннели   уверяет,   что   такая   штука,   возможно,   умеет
самостоятельно мыслить.
     - О господи! - только и выговорил полковник.
     Он посидел с минуту, словно  о  чем-то  задумался.  Потом  перевернул
страницу и ткнул в другое место.
     - А это другой блок, сэр, - сказал сержант. - Чертеж  блока.  Что  за
блок - не известно.
     - Не известно!
     - Мы никогда ничего подобного не видели, сэр. Мы  понятия  не  имеем,
какое у него назначение. Он был связан с трансмиссией, сэр.
     - А это?
     - Результаты химического анализа бензина. С бензином что-то странное,
сэр. Мы нашли бак, весь искореженный и на себя  не  похожий,  но  там  еще
оставался бензин. Он не...
     - Но с какой стати вам вздумалось делать анализ?
     - Да ведь это не бензин, сэр. Это что-то другое. Раньше  был  бензин,
но он изменился, сэр.
     - У вас все, сержант?
     Сержанту, как я видел, становилось жарко.
     - Нет, сэр, есть еще  кое-что.  В  рапорте  все  изложено,  сэр.  Нам
удалось найти большую часть  обломков,  сэр.  Отсутствуют  лишь  несколько
мелких деталей. В настоящее время мы работаем над сборкой.
     - Сборкой...
     - Может, вернее назвать это склейкой, сэр...
     - Машина не будет ходить?
     - Навряд ли, сэр. Ее  здорово  покалечило.  Но  если  бы  ее  удалось
собрать целиком, это был бы лучший автомобиль в мире. Судя по  спидометру,
машина прошла 80.000 миль, но ее состояние такое, будто она только вчера с
завода. К тому же она сделана из таких сплавов, что мы просто диву даемся.
     Сержант помолчал.
     - Осмелюсь доложить, сэр, тут дело нечисто.
     - Да, да, -  сказал  полковник.  -  Вы  свободны,  сержант.  Еще  как
нечисто!
     Сержант повернулся кругом.
     - Минуточку, - окликнул его полковник.
     - Есть, сэр.
     -  Мне  очень  жаль,  сержант,  но   вам   и   всему   подразделению,
прикомандированному к машине, не разрешается покидать территорию  базы.  Я
не могу допустить утечки информации. Сообщите своим людям. Если кто-нибудь
пикнет, я с ним живо расправлюсь.
     - Есть, сэр, - сказал сержант и вежливо козырнул, но вид у  него  был
такой, словно он сейчас полковнику глотку перережет.
     Когда сержант вышел, полковник сказал мне:
     - Эйса, если ты что-то знаешь и молчишь, а потом это выплывет  наружу
и я окажусь в дураках, то я сверну твою тощую шею.
     - Чтоб мне провалиться, - сказал я.
     Он как-то чудно на меня посмотрел.
     - Тебе известно, что это за скунс?
     Я покачал головой.
     - Это вовсе не скунс, - сказал он. - И мы обязаны  выяснить,  кто  же
это.
     - Но ведь его здесь нет. Он убежал в лес.
     - Его можно поймать.
     - Это мы-то вдвоем?
     - Зачем вдвоем? На базе две тысячи солдат.
     - Но...
     - Ты думаешь, им не очень-то по вкусу ловить скунса?
     - Примерно так. Может, они и пойдут в лес, но сделают все,  чтобы  не
найти скунса, ни за что не станут ловить.
     - Станут как миленькие, если  пообещать  вознаграждение.  Пять  тысяч
долларов.
     Я посмотрел на него так, словно он окончательно спятил.
     - Поверь, - сказал полковник, - он того стоит. Всех  этих  денег,  до
последнего цента.
     Я же говорю, свихнулся человек.


     В облаву на скунса я не пошел. Я знал, как мало шансов найти  его.  К
этому времени он мог выбраться за пределы штата или залезть в такую  нору,
где его и днем с огнем не сыщешь.
     Да и ни к чему мне было пять тысяч долларов. Я получал хороший  оклад
и пил вволю.
     На другой день я зашел к полковнику покалякать. У  него  был  крупный
разговор с военным врачом.
     - Вы обязаны отменить свой приказ! - разорялся костоправ.
     - Не могу я его отменить! - орал  полковник.  -  Мне  необходимо  это
животное!
     - Вы когда-нибудь видели, чтобы скунсов ловили голыми руками?
     - Нет, никогда.
     - У меня уже одиннадцать штук, - сказал  костоправ.  -  Больше  я  не
потерплю.
     - Капитан, - ответил полковник, - прежде чем все это кончится, у  вас
будет гораздо больше одиннадцати скунсов.
     - Значит, вы не отмените приказ, сэр?
     - Нет.
     - В таком случае я сам прекращу это безобразие!
     - Капитан! - свирепо произнес полковник.
     - Вы невменяемы, - заявил костоправ. - Никакой военный трибунал...
     - Капитан!
     Но капитан ничего не ответил. Он повернулся кругом и вышел.
     Полковник взглянул на меня.
     - Иной раз приходится тяжко, - сказал он.
     Я понял, что надо срочно найти этого скунса, иначе полковника смешают
с грязью.
     - А все-таки я в толк не возьму, - сказал я, - на кой черт вам сдался
этот зверь. Обыкновенный скунс, разве что мурлыкать умеет.
     Полковник уселся за стол и стиснул голову руками.
     - О господи! - простонал он. - До чего же тупы люди!
     - Это-то да, - не отставал я, - но все-таки непонятно...
     - Сам посуди, - сказал полковник. - Кто-то копался в твоей машине. Ты
утверждаешь, что это не твоя работа. Ты утверждаешь, что не подпустил бы к
машине никого другого. Ребята, которые исследовали обломки, заявляют,  что
в машине есть такие премудрые устройства, до каких  у  нас  еще  никто  не
додумался.
     - Если вы думаете, что этот скунс...
     Полковник трахнул кулаком по столу.
     - Да какой  там  скунс!  Нечто,  _п_о_х_о_ж_е_е_  на  скунса!  Нечто,
смыслящее в машинах побольше твоего, моего, да и вообще больше, чем  будет
когда-нибудь смыслить человек!
     - Но у него и рук-то нет. Как, по-вашему, мог он сотворить то, что вы
думаете?
     Но он не успел мне ответить.
     С треском распахнулась дверь, и ввалились двое солдат из караулки. Им
было не до того, чтобы приветствовать полковника по всей форме.
     - Господин полковник, - сказал один из них, переводя дух. -  Господин
полковник, нашли. Даже не пришлось его ловить. Мы свистнули, и он пошел за
нами следом.
     За ними, виляя хвостом и мурлыча, вошел скунс. Он сразу  подбежал  ко
мне и стал тереться о мои ноги. Когда я наклонился и взял его на руки,  он
замурлыкал так громко, что я побоялся, не взорвется ли.
     - Он самый? - спросил меня полковник.
     - Он и есть, - подтвердил я.
     Полковник схватил телефонную трубку.
     - Соедините меня с Вашингтоном! Пентагон! Мне нужен генерал Сандерс!
     И махнул нам рукой.
     - Вон отсюда!
     - Но, господин полковник, вознаграждение...
     - Получите! А теперь убирайтесь!
     Вид у него был, как у человека, которому только сейчас объявили,  что
его не расстреляют на рассвете.
     Мы повернулись через правое плечо и вышли из кабинета.
     У двери с винтовками в руках топтались четыре  субъекта  устрашающего
вида, типичные техасские гангстеры.
     - Ты на нас не обращай внимания, друг, - сказал мне один из них. - Мы
всего-навсего твои телохранители.
     Это и вправду были мои телохранители. Ни на шаг от меня не  отставали
- куда я, туда и они. И с нами ходил скунс. Поэтому они ко мне и прилипли.
Я-то им был до лампочки. Это скунса надо было охранять.
     А скунс привязался ко мне - клещами не оторвешь. Он шел  за  мной  по
пятам и шмыгал у меня между ботинками, но по большей части  ему  хотелось,
чтобы я таскал его на руках или сажал  себе  на  плечо.  И  он  все  время
мурлыкал. То ли смекнул, что я ему  настоящий  друг,  то  ли  считал  меня
простофилей.
     Жить стало трудновато. Скунс спал вместе со мной, и  в  моей  комнате
ночевали все четыре охранника. В отхожее место я шел со  скунсом  и  одним
охранником, а остальные трое околачивались поблизости.  Я  ни  на  миг  не
оставался один. Я  говорил,  что  это  непорядочно.  Я  говорил,  что  это
неконституционно. Ничего не помогало. Деться было некуда. Охранников  было
двенадцать штук, и работали они в три смены, по восемь часов каждая.
     Несколько дней я не видел полковника  и  подумал,  что  это  странно:
раньше он себе места не мог найти, пока не заполучит скунса, а теперь  ему
до скунса и дела нет.
     А я тем временем пораскинул умом насчет того, что говорил полковник о
скунсе: будто это и не скунс вовсе, а существо, по виду схожее со скунсом,
и будто оно знает о чем-то побольше нашего. И чем дольше я об этом  думал,
тем больше верил в то, что полковник, пожалуй, прав. Но все-таки  казалось
невероятным, чтобы какая-то  безрукая  тварь  разбиралась  в  машинах,  не
говоря уж о том, чтобы мудрить с ними.
     Но тут я вспомнил, как мы с Бетси  всегда  понимали  друг  друга,  и,
более того, представил себе, что человек и  машина  сближаются  настолько,
что могут друг с другом беседовать, и тогда человек, даже безрукий,  может
помочь машине улучшиться. И хоть, когда  говоришь  это  вслух,  получается
что-то вроде нелепицы, но в глубине души мне казалось, что  так  и  должно
быть, и как-то тепло становилось при мысли о том,  что  человек  и  машина
могут стать закадычными друзьями.
     Если на то пошло, не такая уж это нелепость.
     Быть может, говорил я себе, когда зашел в кабачок и оставил скунса  в
машине, то скунс оглядел ее и пожалел эту старую колымагу, как мы  с  вами
пожалели бы бездомную кошку или больную собаку. И, может быть,  скунс  тут
же, на месте, решил починить ее, как умеет; с него сталось бы  и  металлом
разжиться где-нибудь, где не скоро хватятся, чтобы смастерить  вычислитель
и все эти хитроумные штучки.
     Кто его знает, может, до него не доходило, хоть тресни, как это их не
было в машине с самого начала. Может,  он  считал,  что  машина  без  этих
штучек вообще не машина. А скорее всего, подумал, что Бетси неисправна.
     Охранники прозвали скунса Вонючкой, и это были враки, потому  что  от
него ничуть не пахло - редко я  встречал  таких  спокойных  и  воспитанных
зверей. Я сказал охранникам, что это несправедливо, но  они  только  ржали
надо мной, и вскорости об этой кличке прознала вся база, и, куда бы мы  ни
шли, отовсюду нам кричали: "Эй, Вонючка!" Скунс, как видно, ничего не имел
против, и я тоже в мыслях стал называть его Вонючкой.
     Так я сам додумался, что Вонючка мог починить Бетси и  почему  он  ее
чинил. Но одного я никак не уразумел - откуда он вообще взялся?  Думал  я,
думал, но так ничего и не надумал, кроме каких-то глупостей,  и  даже  сам
решил, что это уж слишком.
     Разок-другой я заходил к полковнику, но сержанты и  лейтенанты  гнали
меня в три шеи и мы с ним так и не повидались. Я  обиделся  и  решил  туда
больше не соваться, пока он меня не позовет.


     В один прекрасный день он меня позвал. Прихожу я и  вижу:  у  него  в
кабинете полным-полно важных шишек. Полковник как  раз  переговаривался  с
каким-то старым, седым, свирепым старикашкой,  у  него  был  нос  крючком,
зубастая пасть и звезды на погонах.
     -  Генерал,  -  обратился  к  старикашке   полковник,   -   разрешите
представить вам ближайшего друга Вонючки.
     Генерал подал мне руку. Вонючка помурлыкал ему, сидя на моем плече.
     Генерал хорошенько вгляделся в Вонючку.
     - Полковник, - сказал он, - от души надеюсь, что вы не заблуждаетесь.
В противном случае, если когда-нибудь дойдет до огласки,  военно-воздушные
силы погибли. Армия и флот будут потешаться над нами еще десятки лет, да и
конгресс нам никогда не простит такого розыгрыша.
     Полковник судорожно глотнул:
     - Уверяю вас, сэр, я не заблуждаюсь.
     - Не знаю, как это я дал себя уговорить,  -  разворчался  генерал.  -
Более сумасбродный план и представить себе невозможно.
     Он еще раз поглядел на Вонючку.
     - По-моему, скунс как скунс, - заметил генерал.
     Полковник представил меня группе других полковников и куче майоров, а
с капитанами, если они там вообще были, возиться не стал, и все  жали  мне
руку, а Вонючка им мурлыкал - получалось очень уютно.
     Один из полковников подхватил Вонючку на руки, но тот  стал  отчаянно
брыкаться и все рвался ко мне.
     Генерал сказал:
     - Кажется, он предпочитает именно ваше общество.
     - Он мой друг, - объяснил я.
     После ленча полковник с генералом зашли за мной и Вонючкой и  все  мы
отправились в ангар. Там навели порядок, и  в  ангаре  стоял  только  один
самолет, из новейших реактивных.  Нас  поджидала  целая  толпа  -  были  и
военные, но больше все спецы в гражданской одежде или  в  грубых  бумажных
комбинезонах. Некоторые держали в руках инструменты - так я считаю, - хотя
я эдаких диковин сроду не видывал.  И  всюду  были  понаставлены  какие-то
аппараты.
     - А теперь, Эйса, -  сказал  полковник,  -  сядь  в  этот  реактивный
самолет вместе с Вонючкой.
     - А чего там делать? - спросил я.
     - Да просто посиди. Но только ничего не  трогай.  Иначе  ты  нам  все
испортишь.
     Мне показалось, что дело тут нечисто, и я заколебался.
     - Не бойтесь, - успокоил  меня  генерал.  -  Вам  ничего  не  грозит.
Входите смелей и усаживайтесь.
     Так я и сделал, и получилось вовсе глупо. Я  вскарабкался  туда,  где
полагается сидеть пилоту, и уселся в его кресло; ну  и  местечко!  Повсюду
торчала всякая чертовщина, какие-то приборы и невиданные штучки. Я не смел
шелохнуться, до того боялся их задеть  -  бог  его  знает,  что  бы  могло
стрястись.
     Вошел я, значит, уселся и некоторое время развлекался тем, что глазел
на все эти диковины и гадал, для чего они служат,  но  почти  ни  разу  не
угадал.
     В конце концов я осмотрел все в сотый раз и стал ломать себе  голову,
чем бы еще заняться, а делать было нечего,  скучища  смертная.  Но  тут  я
вспомнил, сколько денег заколачиваю, сколько даровой  выпивки  получаю,  и
подумал, что ради всего этого можно просидеть любое кресло.
     А Вонючка вообще не обратил ни на что внимания. Он пристроился у меня
на коленях и заснул - так мне, во всяком случае, казалось. Он-то  себя  не
утруждал, это уж точно. Лишь время от времени приоткрывал  один  глаз  или
поводил ухом, только и всего.
     Поначалу я об этом не думал, но, когда  посидел  там  час  или  около
того, до меня вдруг дошло, зачем они затащили нас с  Вонючкой  в  самолет.
Они надеются, подумал я, что, если посадят в самолет Вонючку,  он  и  этот
самолет пожалеет и проделает с ним такую же штуку, как с  Бетси.  Но  если
они  так  полагают,  то  наверняка  останутся  в  дураках:  ведь   Вонючка
решительно ничего не стал делать, только свернулся клубочком и заснул.
     Мы  просидели  несколько  часов,  а  потом  нам  сказали,  что  можно
вылезать.
     Тут-то и закрутилась операция "Вонючка". Так  они  называли  всю  эту
бодягу. Просто умора, каких только названий не выдумает военная авиация!
     Это тянулось несколько дней. Утром мы с Вонючкой вставали,  несколько
часов сидели в самолете, делали перерыв на  обед  и  возвращались  еще  на
несколько часов. Вонючка как будто не возражал. Ему было  все  равно,  где
сидеть. Он только и делал, что сворачивался клубочком у меня на коленях, и
через пять минут уже дремал.
     Насколько я мог судить, дело не двигалось ни на шаг, но с каждым днем
генерал, полковник и спецы, что наводняли ангар, распалялись все больше  и
больше. Видно было,  что  им  до  смерти  охота  почесать  языки,  но  они
сдерживались.
     Очевидно, работа не  кончалась  и  после  того,  как  мы  с  Вонючкой
уходили. Каждый вечер в ангаре горел свет, спецы вкалывали вовсю, а вокруг
них охраны было видимо-невидимо.
     В один прекрасный день тот реактивный самолет, в котором  мы  сидели,
выкатили из ангара,  вместо  него  поставили  другой,  и  все  повторилось
снова-здорово. Опять ничего не произошло. Однако атмосфера в  этом  ангаре
до того накалилась, что, казалось, все вот-вот вспыхнет.
     Ума не приложу, что там такое творилось.
     Постепенно  это  состояние  напряженности  передалось  всей  базе,  и
началось что-то совершенно невероятное. Вам и во сне не  снилась  воинская
часть, которая бы так проворно пошевеливалась. Приехала бригада строителей
и давай  строить  новые  корпуса,  а  как  только  они  были  готовы,  там
разместили какие-то машины. Приезжали все новые  и  новые  люди,  и  очень
скоро база превратилась в растревоженный муравейник.


     Однажды я вышел погулять (а охранники тащились рядом) и увидел такое,
что  аж  глаза  выпучил.  Всю  базу  обносили   четырехметровым   забором,
увенчанным колючей проволокой.  А  по  эту  сторону  забора  было  столько
охранников, что они чуть не наступали друг другу на пятки.
     Вернулся я с прогулки перепуганный, потому что, судя по  всему,  меня
силком втянули в какое-то чересчур сложное и темное дело.
     До сих пор я полагал, что речь  идет  только  о  полковнике,  который
слишком выслуживался перед начальством и теперь никак это  не  расхлебает.
Все время я очень жалел полковника: ведь генерал, судя по его роже, был из
тех типов, что позволяют водить себя за нос лишь до  поры  до  времени,  а
потом раз - и к ногтю.
     Примерно в то же время посреди одной из  взлетных  полос  стали  рыть
огромный котлован. Как-то раз я подошел взглянуть на него  и  только  диву
дался. Была хорошая, ровная  взлетная  полоса,  стоила  больших  денег,  а
теперь в ней роют яму - не иначе как хотят сделать бассейн для плавания. Я
порасспросил кое-кого, но люди, к которым я обращался, то ли  сами  ничего
не знали, то ли знали, да помалкивали.
     А мы с Вонючкой все сидели в самолетах.  Теперь  это  был  шестой  по
счету. Но ничто не менялось. Я сидел и  скучал  до  одури,  а  Вонючка  не
унывал.
     Как-то вечером полковник  передал  через  сержанта,  что  хочет  меня
видеть.
     Я вошел, сел и посадил Вонючку на письменный  стол.  Он  разлегся  на
полированной крышке и стал переводить глаза с меня на полковника.
     - Эйса, - сказал полковник, - по-моему, все идет хорошо.
     - Вы хотите сказать, что добились своего?
     -  Мы  добились  неоспоримого  преимущества  в  воздухе.  Теперь   мы
опередили остальные страны на добрый десяток лет, если не на все сто, -  в
зависимости от того, насколько нам удастся все освоить. Теперь нас  никому
не догнать.
     - Но ведь Вонючка только и делал, что спал!
     - Он только и делал, - сказал полковник, - что реконструировал каждый
самолет. В ряде случаев он применял  совершенно  непонятные  принципы,  но
голову даю на отсечение, немного погодя мы их поймем. А в  других  случаях
изменения были так просты и так очевидны, что просто удивительно, как  это
мы сами до них не додумались.
     - Полковник, а кто такой Вонючка?
     - Не знаю, - ответил он.
     - Вы же что-то подозреваете.
     - Безусловно. Но это только подозрение, не более.  Мне  страшно  даже
подумать об этом.
     - Меня не так-то легко застращать.
     - Ну что же, в таком случае... Вонючка не похож ни на что земное. Мне
кажется, он с другой планеты,  а  может  быть,  даже  из  другой  звездной
системы. По-моему, он совершил к нам космический перелет. Как и зачем,  не
имею представления. Возможно, звездолет потерпел аварию, а Вонючка  сел  в
спасательную ракету и прилетел на Землю.
     - Но если у него была ракета...
     - Мы прочесали каждый квадратный метр на много миль в окружности.
     - И ничего не нашли?
     - Ничего, - сказал полковник.


     Переварить такую идею было трудновато, но я с этим справился. Затем я
подумал о другом.
     - Полковник, - сказал я, - по вашим словам, Вонючка починил самолеты,
и они стали даже лучше новых. Как же он мог это сделать, когда у него  нет
рук и он только спал и ни до чего ни разу не дотронулся?
     - А как по-твоему? - спросил полковник. - Я выслушал уйму догадок. Из
них только одна не совсем лишена  смысла,  да  и  то  с  натяжкой,  -  это
телекинез.
     Ну и словечко!
     - А что это значит, полковник?
     Этим  словечком  я  собрался  ошарашить   ребят   в   кабачке,   если
когда-нибудь попаду туда снова, и хотел употребить его кстати.
     - Передвижение предметов усилием мысли, - объяснил полковник.
     - Да ведь он  ничего  не  передвигал,  -  возразил  я.  -  Все  новые
устройства в Бетси и в самолетах взялись прямо изнутри,  никто  ничего  не
вставлял.
     - При телекинезе и это возможно.
     Я задумчиво покачал головой.
     - А мне все иначе мыслится.
     - Валяй, - вздохнул полковник. - Послушаем и твою теорию. Не понимаю,
с какой стати ты должен быть исключением.
     - По-моему, у Вонючки, если можно  так  выразиться,  легкая  рука  на
машины, - сказал я. - Знаете, как у некоторых людей бывает легкая рука  на
растения, а вот у него...
     Полковник одарил меня  долгим  жестким  взглядом  из-под  нахмуренных
бровей, потом медленно склонил голову.
     - Я понимаю, что ты имеешь в виду.  Новые  узлы  и  детали  никто  не
вставлял и не переставлял. Они наросли.
     - Что-то в этом роде. Может быть, он  умеет  оживлять  машины  и  все
улучшает их, отращивая детали, чтобы машины стали  счастливее  и  повысили
свой КПД.
     - В твоем изложении это звучит глупо, -  проворчал  полковник,  -  но
вообще-то здесь намного больше смысла, чем во  всех  прочих  рассуждениях.
Человек работает с машинами - я говорю о настоящих машинах  -  всего  лишь
лет сто, от силы двести. Если поработать с ними десять тысяч  или  миллион
лет, это покажется не таким уж глупым.
     Мы долго молчали, уже наступили сумерки, а  мы  оба  все  думали,  и,
наверное, об одном и том же. Думали о черной бездне, лежащей за  пределами
Земли, и о том, как Вонючка  пересекал  эту  бездну.  Пытаясь  представить
себе, из какого мира он прибыл, почему расстался  со  своим  миром  и  что
случилось с ним в черной бездне, что вынудило искать убежища на Земле.
     И оба, наверное, думали о том, какая ирония  судьбы  занесла  его  на
планету, где он похож  на  зверька,  от  которого  все  норовят  держаться
подальше.


     - Чего я никак не пойму, - нарушил  молчание  полковник,  -  так  это
зачем ему такие хлопоты? Почему он это делает ради нас?
     - Он это делает не ради нас, а ради самолетов, - ответил я. -  Он  их
жалеет.
     Дверь распахнулась, и, громко топая, вошел генерал. Он  торжествовал.
В комнате сгустилась тьма, и вряд ли он меня увидел.
     - Разрешение получено! - радостно  объявил  он.  -  Корабль  прибудет
завтра. Пентагон не возражает.
     - Генерал, - сказал полковник, - мы чересчур  торопим  события.  Пора
заложить какие-то основы для понимания самой сути.  Мы  ухватили  то,  что
лежало на поверхности. Мы использовали этого зверька на  всю  катушку.  Мы
получили колоссальную информацию...
     - Но не ту, что нам нужна!  -  рявкнул  генерал.  -  До  сих  пор  мы
занимались опытами. А вот информации по  А-кораблю  у  нас  нет.  Вот  что
необходимо нам в первую очередь.
     - Точно так же нам необходимо  понять  это  существо.  Понять,  каким
образом оно все делает. Если бы с ним можно было побеседовать...
     - Побеседовать! - генерал совсем взбесился.
     - Да, побеседовать! - не  испугался  полковник.  -  Скунс  все  время
мурлыкает. Может быть, это способ общения.  Нашедшие  его  солдаты  только
свистнули, и он пошел за ними. Это было общение. Будь  у  нас  хоть  капля
терпения...
     - У нас нет времени на такую роскошь, как терпение, полковник.
     - Генерал, нельзя же так - просто выжать его досуха.  Он  сделал  для
нас очень много. Отплатим же ему хоть  чем-нибудь.  Ведь  он-то  проявляет
необычайное терпение - ждет, пока мы установим с ним контакт, и  надеется,
что когда-нибудь мы признаем в нем разумное существо!
     Они орали друг на друга, и полковник, должно  быть,  позабыл  о  моем
присутствии. Мне стало неудобно. Я протянул Вонючке руки, он прыгнул прямо
ко мне. На цыпочках я прокрался через весь кабинет и незаметно вышел.
     В ту ночь я лежал в  постели,  а  Вонючка  свернулся  клубком  поверх
одеяла у меня в ногах. В  комнате  сидели  четыре  охранника,  тихие,  как
настороженные мыши.
     Я поразмыслил над тем, что сказал генералу полковник,  и  сердце  мое
потянулось к Вонючке. Я вообразил, как было бы ужасно,  если  бы  человека
вдруг выкинули в мир скунсов, которым плевать  на  него,  -  им  интересно
разве только то, что он умеет рыть самые глубокие и  гладкие  норы,  какие
приходилось видеть скунсам, и делает это  быстро.  И  вот  человек  должен
вырыть столько нор, что скунсам некогда постараться понять этого человека,
потолковать с ним или выручить его.
     Лежал я, жалел Вонючку и убивался, что  ничем  не  могу  ему  помочь.
Тогда он полез ко мне по одеялу, забрался под простыню, я высвободил  руку
и крепко прижал его к себе, а он мне тихонько замурлыкал. Так мы с  ним  и
заснули.


     На другой день появился А-корабль, последний из  трех  изготовленных,
но все еще экспериментальный. На вид это было просто чудище, и  мы  стояли
на порядочном расстоянии от цепи  охранников  и  смотрели,  как  он,  лихо
маневрируя, садится торцом в заполненный водой котлован.
     По трапу спустился экипаж корабля  -  свора  наглых  юнцов.  За  ними
подъехала моторка.
     Наутро мы отправились к кораблю. Я сидел в моторке вместе с генералом
и полковником, и, пока лодка качалась у трапа, они опять успели  разойтись
во мнениях.
     - Я  по-прежнему  считаю,  что  это  рискованно,  генерал,  -  сказал
полковник. - Одно дело - баловаться с реактивными  самолетами,  совершенно
другое - атомный корабль. Если Вонючке вздумается мудрить с реактором...
     Не разжимая губ, генерал процедил:
     - Приходится идти на риск.
     Полковник пожал плечами и полез вверх по  трапу.  Генерал  подал  мне
знак, и я тоже полез, а Вонючка сидел у меня на плече. За нами  последовал
генерал.
     Раньше мы с Вонючкой сидели в  самолетах  вдвоем,  но  тут  на  борту
оказалась еще бригада техников. Места хватало, а они  ведь  только  так  и
могли выяснить, что делает Вонючка в  часы  своей  работы.  Как  дошло  до
А-корабля, так им приспичило выяснить все доподлинно.
     Я уселся в кресло пилота. Вонючка  примостился  у  меня  на  коленях.
Полковник побыл с нами, но вскоре ушел, и мы остались вдвоем.
     Я нервничал. То,  что  полковник  говорил  генералу,  показалось  мне
дельным. Но день прошел, ничего не случилось, и я стал склоняться к мысли,
что полковник ошибся.
     Так продолжалось четыре дня, и я притерпелся. Перестал нервничать. На
Вонючку можно положиться, твердил я себе. Он  ничего  не  сделает  нам  во
вред.
     Техники держались бодро, с генеральской физиономии не сходила улыбка:
судя по всему, Вонючка не обманул ничьих надежд.
     На пятый день, когда мы плыли к кораблю, полковник сказал:
     - Сегодня кончаем.
     Я рад был это слышать.
     Мы уже совсем было собрались сделать перерыв на обед, как  вдруг  все
началось. Не скажу точно, как это вышло, - но все перемешалось  в  голове.
Будто бы  кто-то  закричал,  но  на  самом-то  деле  никто  не  кричал.  Я
приподнялся в кресле и снова сел. Кто-то крикнул еще раз.
     Я знал, что вот-вот случится что-то страшное. Я это  нутром  чуял.  Я
знал, что надо срочно  уносить  ноги  с  А-корабля.  Меня  охватил  страх,
безотчетный страх. Но сквозь этот страх и наперекор ему я помнил, что  мне
нельзя уйти. Я должен был остаться - за это мне платили деньги. Я вцепился
в ручки кресла и против воли остался.
     Вдруг я почувствовал панический ужас и тут уж ничего не мог поделать.
Справиться с ним не было сил. Я вскочил с кресла, уронив с колен  Вонючку.
Добрался до двери, с трудом открыл ее и обернулся назад.
     - Вонючка! - позвал я.
     Я стал пересекать кабину, чтобы взять его на руки, но на полпути меня
снова одолел такой страх, что я повернулся и стремглав помчался прочь,  не
разбирая дороги.
     Я кубарем скатился  по  лесенке,  а  внизу  слышался  топот  и  вопли
перепуганных людей. Тогда я понял, что мне не померещилось и что  я  вовсе
не трус, - что-то на самом деле было неладно.
     Когда я добрался до люка, к нему уже хлынула толпа, и люди, толкаясь,
бросились по трапу вниз. С берега выслали моторку. Кто-то спрыгнул с трапа
в воду и пустился вплавь.
     По полю к водному котловану наперегонки шпарили санитарные и пожарные
машины, а над строениями, возведенными в честь операции, завывала сирена -
истошно, словно кошка, которой наступили на хвост.
     Я вгляделся в окружающих. У всех были напряженные,  бледные  лица,  и
мне стало ясно, что все напуганы  не  меньше  моего,  но  я  почему-то  не
перетрусил пуще прежнего, а даже почти успокоился.
     А люди все кувыркались вниз по трапу и плюхались в воду, и  я  твердо
знаю, что если бы за ними кто-нибудь следил  по  хронометру,  то  были  бы
побиты все рекорды скоростных заплывов.
     Я встал в очередь на  выход,  опять  вспомнил  о  Вонючке,  вышел  из
очереди и бросился его спасать. Однако, когда  я  наполовину  поднялся  по
лесенке, от моей храбрости и следа не осталось и я не рискнул идти дальше.
Смешнее всего, что я не могу объяснить, отчего так струхнул.
     Я в числе последних спустился по трапу и втиснулся в моторку, которая
была так перегружена, что еле доползла до твердой земли.
     Здесь вовсю суетился военный врач, требуя, чтобы  пловцов  немедленно
отправили  на  дезактивацию,  повсюду   метались   и   кричали   люди,   с
незаглушенными моторами стояли пожарные машины и  по-прежнему  надрывалась
сирена.
     - Назад! - закричал кто-то. - Бегите! Все назад!
     И все мы, конечно,  разбежались,  как  стадо  овец,  которым  явилось
привидение.
     Тут раздался неописуемый рев, и все мы обернулись.
     Из котлована медленно поднимался атомный корабль. Под  ним  кипела  и
бурлила вода. Корабль взмыл в воздух плавно, грациозно, без единого толчка
или сотрясения. Он взлетел прямо в небо, миг - и его не стало.


     Внезапно  я  понял,  что  кругом  мертвая  тишина.  Никто   не   смел
пошевелиться. Все затаили дыхание. Только стояли и глаз не сводили с неба.
Сирена давно умолкла.
     Я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо. Это был генерал.
     - А Вонючка? - спросил он.
     - Не захотел пойти за мной, -  ответил  я,  чувствуя  себя  последним
подонком. - А вернуться за ним было страшно.
     Генерал круто повернулся и взял курс на другой конец поля. Я  кинулся
за ним, сам не знаю зачем. Он перешел на бег, и я вприпрыжку понесся бок о
бок с ним.
     Мы ураганом ворвались в  оперативный  корпус  и,  перепрыгивая  через
ступеньки, взлетели по лестнице на станцию слежения.
     Генерал рявкнул:
     - Засекли?
     - Да, сэр, в данный момент мы его ведем.
     - Хорошо, - произнес генерал, тяжело дыша. -  Прекрасно.  Надо  сбить
его во что бы то ни стало. Сообщите курс.
     - Прямо вверх, сэр. Он все еще идет вверх.
     - Сколько прошел?
     - Около пяти тысяч миль, сэр.
     - Не  может  быть!  -  взревел  генерал.  -  Он  не  может  летать  в
космическом пространстве!
     Он повернулся и наскочил на меня.
     - Прочь с дороги!
     Топая, он сбежал вниз по лестнице.
     Я спустился вслед за  ним,  но,  выйдя  из  здания,  пошел  в  другую
сторону.  Я  миновал  административный  корпус,   возле   которого   стоял
полковник. Мне не хотелось останавливаться, но он меня окликнул.
     - Хорошо получилось, - сказал полковник.
     - Я старался увести его, - стал я оправдываться, - но он ни за что не
шел.
     - Еще бы. Как по-твоему, что нас вспугнуло?
     Я перебрал в уме все как было и нашел только один ответ:
     - Вонючка?
     - Конечно. Он ждал, пока не завладеет чем-то  вроде  А-корабля  и  не
переоборудует его  для  космического  рейса.  Но  сначала  ему  надо  было
избавиться от нас, вот он нас и выгнал.
     Над этим я тоже поразмыслил.
     - Значит, он все-таки сродни скунсу.
     - То есть? - покосился на меня полковник.
     - Я все не мог смириться  с  тем,  что  его  называют  Вонючкой.  Мне
казалось, что это несправедливо: никакого запаха - и такое  прозвище.  Но,
как видно, запах у него все-таки был - вы, наверное, сказали бы,  что  это
запах мысли, - и настолько сильный, что все сбежали с корабля.
     Полковник кивнул:
     - Все равно, я рад, что у него получилось.
     Он уставился в небо.
     - Я тоже, - сказал я.
     Правда, я все же обиделся на Вонючку. Мог  хотя  бы  попрощаться.  На
Земле у него не было друга лучше меня, и то, что он вытурил  меня  наравне
со всеми остальными, казалось просто свинством.
     Сейчас мне так не кажется.
     Я по-прежнему не знаю, с какого конца берутся  за  гаечный  ключ,  но
теперь у меня новая машина, купленная на те деньги,  что  я  заработал  на
воздушной базе. Между прочим, эта машина умеет ездить сама собой,  вернее,
уметь-то умеет, но ездит только на тихих сельских дорогах. При  оживленном
уличном движении она начинает дрейфить. Где уж ей до старушки Бетси!
     Впрочем, я мог бы исправить дело в два счета. Так я стал думать с тех
пор, как моя новая машина перепрыгнула через  поваленное  дерево,  лежащее
поперек шоссе. Да, Вонючка оставил мне кое-что  на  память:  я,  например,
любую машину могу сделать летающей. Только не желаю  с  этим  связываться.
Мне вовсе не хочется, чтобы со мной обращались так же, как с Вонючкой.