Бард Алекс : другие произведения.

Пару лет спустя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фанфик-пародия по роману А. Дюма "Графиня де Монсоро". (Часть 2.) Действие происходит два года спустя достопамятной дуэли миньонов и анжуйцев и является продолжением истории "Из уст подвыпившего слуги...". Что там передумал да перечувствовал отвергнутый барон Антрагэ? Каковы его дальнейшие действия? Как поживают другие герои? (Романтика, Юмор, Экшн (action), Пародия, Стёб, Исторические эпохи)
  Страдания барона Антрагэ
  
  На душе барона Антрагэ было мрачно, как в самую чёрную ночь, все последние несколько лет, что пришлось провести в изгнании. Из-за дуэли, вылившейся в натуральную резню, барон вынужден был бежать из Парижа и из самой Франции. Крови тогда было пролито - море. Но вот прошло время и страсти улеглись. Герцог Анжуйский выхлопотал Антрагэ прощение у брата-короля. Теперь барон мог возвратиться во Францию, но путь в Париж всё же был пока для него закрыт. Генрих не до конца забыл ещё гибели своих фаворитов. Но Антрагэ не был против. Что бы он там делал, в столице? Друзья полегли. Ни за что. А ещё при дворе блистала некая графиня, которую Антрагэ просто не мог видеть. Лучше смерть.
  В анжуйское имение также не было сил ехать. Слишком много воспоминаний. Неприятных. Барон направился прямиком в Овернь. Отсиживался там несколько месяцев, собирался с духом. Наконец, его управляющий написал из Анжу, приглашая барона проверить текущие дела. И Антрагэ решился. В Анжере всё оказалось нетронутым. Сказочный замок, обустроенный Антрагэ к предполагаемой женитьбе, будто ожидал свою, даже не баронессу, а принцессу.
  Первое, что сделал Антрагэ по приезде, велел выдрать с корнем мраморные наборные полы, которые заняло положить несколько лет, и которые он так придирчиво подбирал, чтобы угодить будущей баронессе, пёс её за ногу. Один из соседей, узнав о грядущем разорении, с удовольствием выкупил их у Антрагэ, так что часть затрат на обновление замка удалось вернуть. Расшитые шёлковые занавеси были сорваны.
  Следующим на очереди был будуар несостоявшейся баронессы. Антрагэ собственноручно превратил в щепы мебель, содрал со стен не только гобелены, но и обивку. Добрался до резных роз на потолке, украшавших стропила. Разбил. Те, до которых сумел дотянулся - разбил, а те, до которых дотянуться не сумел, слугам велел дотянуться и разбить. Оглоблей от крестьянской телеги. Чистые, как слеза, и гладкие, как поверхность озера, венецианские зеркала бить не решился. Велел вынести их на чердак замка, с глаз долой. Серебряные канделябры на переплавку в кузницу отправил. И лично за процессом проследил.
  В кузнице Антрагэ задержался. Теперь настало время помолвочного кольца для этой недостойной мерзавки. Антрагэ приказал выковорить фамильный изумруд, и хлопнуть, что есть силы, по пустой оправе самым тяжёлым молотом в кузне.
  После барон вернулся к будуару и придирчиво оглядел представшее очам разорение. Остался доволен. Потом будуар был не то что, просто закрыт на ключ, а замурован. Проём накрепко запертой двери заложили кирпичами, замазали гипсом, стену выбелили. Сейчас на месте прохода красовался старый, побитый молью, гобелен, и то, что за стеной находилась комната, догадаться не представлялось возможным.
  Дошло дело до портрета бывшей невесты. А вот на миниатюру на слоновой кости рука не поднялась. Женевьев там прямо была, как живая, и улыбалась. Если повернуть миниатюру под светом влево - то лукаво, вправо - благосклонно, а если держать портрет прямо, то скользящая на губах улыбка почти угасала, зато глаза зажигались, как свечки. Что за напасть! Антрагэ запер миниатюру в ящике своего бюро, а ключ выбросил.
  Конюшню барон крушить не стал. Самому ещё пригодится. Не хватало ещё, чтобы из-за всяких, всяких.... Ну, да ладно.
  Вечером того же дня, Антрагэ устроил колоссальное инферно на заднем дворе замка, и спалил все шёлковые портьеры и занавеси, и ломаную мебель из будуара. Огонь ревел, и чёрный дым столбом поднимался над замком. Вокруг, наподобие смерча, летали искры и пепел. Лишь раз, дым, сбитый порывом ветра, объял барона, и Антрагэ закашлялся. Ветер за ночь постарался, и к рассвету пепел сдуло подчистую. Только пятно копоти на камнях двора напоминало о вчерашнем кострище. Казалось, барону стало легче.
  Утро выдалось на редкость чудесным. На небе - ни облачка. Солнце играло в россыпях росы на свежих травах. Щебетали птицы. Барон, после праведных трудов накануне, решил немного проветриться. Оседлал лошадь и поехал на прогулку. Он ехал, ни о чём особенно не думая, бросив поводья. Лучше бы он этого не делал: лошадь вывезла барона к берегу озера на границе его владений и владений соседа, имя которого он желал бы забыть. И ничего здесь не изменилось, только прибрежные ивы стали выше.
  Тут и произошла первая встреча с этой... недостойной... с ней, в общем. Уж куда как всё романтично было. Уж куда как. Такое разве позабудешь? Поневоле вспомнишь.
  В тот ясный летний день, также выехал Антрагэ верхом на прогулку, как вдруг, откуда ни возьмись, скачет мимо, прямо к озеру, сосед его - старичок почтенный барон де Ла Рош. Во весь опор скачет, на приветствия Антрагэ - ноль внимания. Осадил сосед лошадь у самой кромки воды, спрыгнул на землю и бултых в озеро, прямо в одёже. Брызги взметнулись! До верхушек прибрежных ив. Антрагэ оторопел. А старичок барон-сосед уже из прибрежных вод поднимается, мокрый, как Нептун, бредёт на берег, и, между прочим, некую наяду за шкирку за собой волочит. Девчонку маленькую, лет семи - не больше. Тонула она, видать. Но тонула тихо. Антрагэ ничего и не заметил, а вот барон де Ла Рош углядел. Девчонка на бережку воду изо рта выплюнула, и заявляет так досадливо: "Ах! Дядюшка, ну вот зачем вы меня вытащили! Я уже почти совсем плавать научилась!" Барон де Ла Рош просто взвыл и принялся трясти девчонку, что есть силы. Голова у неё только туда-сюда и болталась. А потом подхватил её, перекинул через своего скакуна, как мешок с орехами, спереди от седла, сам - в седло, дал шпоры, и только Антрагэ сию парочку и видел. Да.
  Вечерком заинтригованный Антрагэ навестил соседа де Ла Роша. Признавшись, что стал невольным свидетелем столь занимательной сцены, поинтересовался, как здоровьечко его соседа, да его очаровательной племянницы. При словах "очаровательной племянницы" из уст Антрагэ барон как-то странно на него посмотрел и глаза старичка прямо засверкали, не гневом, нет, а неким тайным восторгом и надеждой. Что касается здоровьечка, то барон схватил насморк и был сильно не в духе, а для Женевьев всё было как с гуся вода. Теперь она, наказанная, сидела под арестом. Но птичка в клетке распевала. Во всё горло. Кажется, слова поэмы про графа Роланда на свой собственный мотив. Голос у Женевьев был приятный и даже мелодичный, только вот на самых прочувствованных местах она старалась выводить песнь погромче, и эффект был, прямо скажем, ... ошеломляющим.
  Вечером того же дня в имении барона де Ла Роша был учинён очередной переполох. Страшнейший. Племянница почтенного барона пропала. Все в округе были подняты на ноги, да что там на ноги! На уши! Вдоволь напевшись взаперти, девчонка подозрительно притихла. Комнату отворили, чтобы удостовериться в чем дело, да и к ужину позвать, а там... и тишина, и в комнате никого нет, и окно таинственно открыто, а за окном плющ до самой земли. Удрала, небось, а ночь уже на подходе. Всё, седлайте лошадей, зажигайте факелы! Конные егеря и слуги шныряли по лесу, всем руководил непрерывно сморкающийся барон де Ла Рош. Антрагэ счёл своим долгом помочь соседу в поисках. Время близилось к полуночи. Девчонку разыскать уже отчаялись. Как тут вести из замка барона де Ла Роша. Нашлась беглянка, которая и не беглянка даже была вовсе. К счастью, один из егерей решил в замок заглянуть. На кухне обнаружилась Женевьев, с аппетитом поедавшая овсянку из огромной миски. Никуда она бегать и не думала. Разве она не знает, что по плющу из окон опасно спускаться? Знает. Вот.
  Когда пение ей наскучило, Женевьев решила поиграть, забралась в огромный сундук, что стоял под окном, и представила, что это корабль, и она в самые Америки на нём плывёт. А потом устала от вахты, и устроилась в сундуке подремать, и сладко так себе уснула, а крышку на всякий случай захлопнула, чтобы воображаемая морская вода в корабль не заливалась, пока капитан спит. Ну, отоспалась она в сундуке, крышку откинула, видит, уже сумерки, дверь в комнату нараспашку, а в замке никого-никогошеньки-то и нет. Женевьев к тому времени основательно проголодалась. Спустилась она в кухню, и разыскала кашу в одном из горшков в очаге. Так и застал её егерь за трапезой, Женевьев уплетала ложку за ложкой, запивая всё чаркой доброго вина, которое набрала в погребе. Хорошо хоть у бочонка с крепчайшим бренди из солнечной Гаскони, кран не смогла открутить. Рядом с Женевьев лежал факел, который она обстоятельно прихватила в подвале замка. Маленькая баронесса после трапезы собиралась его запалить и "отправиться дядюшку и всех разыскивать, ибо они потерялись". Но перед походом всё же решила немножко подкрепиться.
  После похождений племянницы барон слёг с нервным расстройством на неделю. Антрагэ же тогда, при всём сочувствии почтенному соседу, был не в силах удержаться, и несколько дней просто умирал со смеху, да уж, прямо на всю оставшуюся жизнь отсмеялся.
  А после Антрагэ из своего анжуйского имения уезжал на время. Служба требовала. Собрался он в дорогу, и мимо владений барона де Ла Роша проезжал. Глядь, а на лужайке перед замком соседа знакомая малявка суетится. Из лука стреляет. Ну, как стреляет. Надо отдать ей должное, ничего у неё не получается. Тетиву с трудом натягивает, прямо пыхтит, а потом - шурк! Кое-как стрелу пускает. Но стрелы с мишенью даже близко не ложатся. Всё шурк! И мимо! Шурк! И мимо! Антрагэ усмехнулся, да поехал своей дрогой.
  Так получилось, что целых пять лет кряду барон в в своём анжуйском имении не был. А потом вернулся... И застаёт на той же зелёной лужайке племянницу барона де Ла Роша за тем же самым занятием. Стрельбой из лука. Будто бы она все эти годы так с места и не сходила. Правда подросла изрядно. Теперь девица молниеносно стрелу из колчана достанет, тетиву с красивой небрежностью натянет, подведёт её к щеке, глаз прищурит, бровь изогнёт, и - фиу! Стрела в цель летит, прямо в центр мишени. Фиу! И в яблочко! Фиу! И в яблочко! Охотница Диана, прямо. Вот и получилось: "Фиу! И в яблочко!" Для самого Антрагэ. Хоть смейся, хоть плачь, хоть на луну вой. Подстрелила ведь. Сплошная напасть и безобразие! Антрагэ заскрежетал зубами.
  Политес я куртуазный не разводил со своей будущей супругой, значит... Ну-ну! Зато этот, паршивый, королевский... мерзавец, в общем, подсуетился за спиной. Жаль, прикончить его не удалось. И ведь ухаживала за ним после дуэли, говорят. Мне, значит, нож, а ему перевязки и плюшки. И замуж за него, вон, вышла, как только этот подлец окреп настолько, что "да" разборчиво мог просипеть. Графиня она теперь, понимаешь, де... нет, ну не могу это имя даже произносить. Тошно. Что бы друзья сказали на это? Нет больше друзей. Ливаро бы сказал, в утешение, что вкус у неё дурной. А Рибейрак? Он бы просто посоветовал - да плюнь на неё и всё. А Бюсси, ну, тот, осушив чарку, заметил бы, что если от кого уходит невеста, то неизвестно, кому ещё улыбнулась фортуна. Философ он был. Бюсси.
  Последую-ка я предполагаемому совету Рибейрака. И Антрагэ плюнул в светлые воды озера.
  
  
  
  Все пути ведут к Анжеру
  
  К вечеру того же дня Антрагэ покинул Анжу. Выезжать в ночь было неразумно, но анжуйская земля жгла ему ноги, а воздух действовал удушающе. Утром, на постоялом дворе, барона ждал негаданный сюрприз. Его догнал вестовой на взмыленной лошади и с письмом, адресованном барону. Послание было отправлено в Овернь, но не застало там Антрагэ. Верный человек повёз его вдогонку в анжуйское имение, однако разминулся с адресатом на несколько часов. И вот, наконец, письмо настигло неугомонного барона в пути.
  Антрагэ глазам своим не верил, рассматривая старомодно-изящный почерк, которым было подписано послание, эту знакомую размашистую виньетку, украшавшую заглавную букву "А" в его имени.
  Он сломал печать. Не кто иной, как барон де Ла Рош - несостоявшийся родственник приветствовал барона на родной французской земле, интересовался его благополучием и настоятельно приглашал "дорогого" Антрагэ навестить его в имении возле Парижа. В сам Париж являться Антрагэ было запрещено, но ошиваться возле "города любви и влюблённых" никто не мог ему воспрепятствовать.
  Старичок барон принял Антрагэ с распростртыми объятьями. И даже прослезился. Несколько моментов неловкости при встрече быстро прошли, и общение продолжилось, как по маслу. Антрагэ ожидал увидеть барона ослабленным и постаревшим, но напротив нашёл соседа в добром здравии, свеженьким и приободрившимся. Морщины забот, наложенные воспитанием племянницы, разгладились. Барон де Ла Рош прямо помолодел лет на десяток, не меньше, а, может, даже чуток и побольше. В честь приезда Антрагэ, барон закатил знатный пир. Как в старые добрые времена. Нет, лучше, чем в старые добрые времена! Безобразная выходка своевольной племянницы с устройством собственного замужества, скорее сблизила двух баронов, как иногда сближает двух людей несчастье.
  По окончание трапезы, барон де Ла Рош велел разжечь камин в уютном кабинете, пододвинуть к нему два удобных резных кресла и поставить столик с десертами и прекрасным выбором вин. Старичок-барон был известный гурман и знал толк в яствах и напитках. Он предложил Антрагэ подсесть к огоньку, и самолично доверху наполнил бокал гостя славным анжуйским вином. Антрагэ тихо блаженствовал, попивая, горячащее кровь, крепкое и терпкое вино старого доброго Анжу, с содроганием вспоминая фландрскую кислятину, которой приходилось довольствоваться в изгнании.
  Памя разгоралось всё жарче. Оба барона молчали. Пауза затянулась надолго, пока, наконец, барон де Ла Рош ни испустил глубокий вздох и заметил:
  - Дорогой Антрагэ, мне так жаль...
  С момента встречи бароны избегали говорить о мерзостной особе, принёсшей столько горя, но вот, наконец, пришло это время.
  Антрагэ вздохнул в ответ и пожал плечами. Барон де Ла Рош тоже вздохнул, потом снова испустил вздох Антрагэ, потом снова барон де Ла Рош.
  - Антрагэ, знайте, вы всегда, всегда были мне крайне симпатичны, - барон де Ла Рош отставил бокал на столик и прижал перекрещенные ладони к сердцу.
  "Ну, хоть кому-то я симпатичен", - невесело усмехнулся Антрагэ про себя. Старичок барон, действительно, ни в чём не виноват. Он всегда был на его, Антрагэ, стороне.
  - Это своевольное наследие моего неразумного брата... - барон де Ла Рош снова тяжко вздохнул. - Я не знал с ней ни минуты покоя. Как я ни старался исполнить свой опекунский долг до конца - ведь всё-таки родная кровь: достойно воспитать её, привить манеры, отдать замуж: в хорошие руки, естественно, - всё всегда шло прахом. Всё и всегда, дорогой Антрагэ. Девчонка была просто огонь, неугомонна сверх меры. Ничто унять её не могло.
  "Это-то меня в ней и привлекало", - мелькнула мысль у Антрагэ где-то на задворках сознания.
  - Самое ужасное, что из-за всего происшедшего вы, вы, Антрагэ, могли потерять свою жизнь. Эта особа, поверьте, не заслуживала и капли вашей крови. Также ваши друзья, столь достойные молодые дворяне... Цвет нации! И такой ужасный конец!
  При упоминании о дуэли, Антрагэ слегка помрачнел. На поединке Антрагэ отделался лишь рядом царапин. Самое серьёзное ранение нанесено было барону не клинком противника, а кинжалом, который он задолго до того, подарил будущей супруге по её же просьбе для забавления. Вот и позабавились! После побоища Женевьев метнула лезвие в самого барона. Рану пришлось лечить долго и упорно. Знал бы, для чего дарит опасную игрушку, и что готовит ему будущее! Знал бы, так соломки подстелил. Целый ворох. Как всё-таки непредсказуема жизнь. Если бы всё ведать наперёд! Известно ли было барону де Ла Рошу об этой выходке племянницы? Наверняка нет. Иначе старичок-барон устыдился бы принимать у себя Антрагэ.
  - С самой свадьбы моего брата, с этого мезальянса, плодом которого и стала моя племянница, - доносился до Антрагэ голос старичка и несостоявшийся жених вынырнул из недр задумчивости, - я знал, что эта затея, всё вот это вот, добром не кончится. И оно не кончилось. Право же, повторю снова и снова: мне так жаль!
  Губы Антрагэ тронула горькая улыбка. Его невеста предпочла ему другого. Ну, в общем, история стара, как мир. Да, это должно было всколыхнуть в нём чувство досады, злости, отчаяния, ну, гнева... На время. Но почему же сей факт поднимал в душе Антрагэ такое неукротимое и ослепляющее бешенство? Почему? Что, если бы, скажем, Женевьев предпочла ему Ливаро? Антрагэ должен был признаться, что он тогда был бы гораздо менее уязвлён. Да! Менее. Но миньон... Выбеленная физиономия, драгоценные подвески в ушах... Шитый золотом парчово-бархатный, просто даже определение сложно подобрать...прикид, а и не наряд даже вовсе. Женевьев вообще в своём уме? Она променяла его, Антрагэ, - вот на это?
  И Ливаро бы не действовал исподтишка. Он сразу завалился бы к Антрагэ, случись подобное, влюбись он в невесту барона, и всё бы ему выложил. Он был.... Муж-жик! А тут дорогу перешёл королевский лизоблюд, да ещё и коварная ехидна впридачу.
  - Я надеюсь, что ваша племянница сейчас счастлива. Со своим выбором, - наконец высказался Антрагэ. Дежурная фраза, ни к чему не обязывающая. Неважно, что он на самом деле думает и на что надеется.
  - А я льщу себя мыслью, что нет, - с живостью отозвался барон де Ла Рош, вкладывая в свои уста тайные желания Антрагэ. И хлебнул ещё винца.
  Антрагэ поднял брови.
  - Неужели брак вашей племянницы несчастлив?
  - Ну, тут как бы, по слухам, между супругами гласит согласие... - уклончиво отозвался старичок-барон. - Хотя надеяться на худшее мне никто не запретит.
  - Полноте, - Антрагэ в свою очередь хлебнул из бокала. - Госпоже графине, я могу себе это представить, очень приятно принимать участие в придворных забавах, тем более, что её муж являетяся приближённым самого монарха.
  - Не всё так гладко, не всё так гладко... - барон де Ла Рош тоже пригубил своё вино.
  - У пары, небось, и наследник уже на подходе. Крёстным папой, вероятно, станет его величество. Какая, должно быть, честь!
  - Пока никаких наследников нет, - отозвался барон де Ла Рош, и, залпом допив остатки вина, налил себе второй бокал.
  - Да что вы? Что-то я не припомню, чтобы я нанёс своему сопернику ранение ниже пояса, - усмехнулся Антрагэ.
  - Да, но между нами: здорово, однако, вы его тогда отделали.
  - Уж, постарался, - Антрагэ в свой черёд осушил бокал и налил добавки.
  - И после дуэли ваш недруг пребывал в весьма жалком, если не сказать, плачевном состоянии. Это послужило причиной того, что с той, другой стороны, со стороны жениха, известной вам особой остались крайне недовольны. Оттого, что сыночек, свет в окошке, к праотцам из-за неё едва не отправился, - продолжил барон де Ла Рош. - Словом, клан Келюсов Женевьев не жалует.
  - Вот как? - Антрагэ с удовольствием потягивал вино. Шикарные погреба у барона де Ла Роша!
  - Увы. Именно так. Моё благоволение также на пару не распространяется. Я даже хотел оставить Женевьев бесприданницей, но тут, увы, воспрепятствовало вмешательство короля. В то время ваш противник как раз стоял одной ногой в могиле, чем вызывал волну сострадания у монарха, который тогда ещё графу благоволил. Меня просто вынудили отдать часть имущества Женевьев. Но отношение моё к паре осталось прежним, и я не поменяю его никогда, будьте уверены.
  - Что я слышу! Из ваших слов я могу понять, что благоволение его величества моему сопернику пошатнулось?
  - Угадали, - барон де Ла Рош победоносно улыбнулся.
  - Как подобное могло произойти?
  - Вам ведь известно, сколь капризным и переменчивым нравом обладает наш король. А ещё его величеству свойственно настаивать на безоговорочной преданности своей монаршьей особе. Мадам графиня изначально уже не могла завоевать слишком сильного королевского расположения, так как, благодаря ей, погибли двое обласканных фаворитов. А дальнейшие остатки благоволения, если таковые имелись, были развеяны супругом графини - графом, вашим противником, который начал весьма неуместно посвящать всё больше своего внимания жене, а не королю.
  - Подумать только... - отозвался Антрагэ, поудобнее устраиваясь в кресле.
  - Да. Дорогой Антрагэ. У короля ныне новый миньон, или архиминьон - вы улавливаете разницу? Архиминьон. Имя баловня судьбы - Анн де Жуаёз. Ну, к этому всё и шло. Король сам подбирает ему супругу: по слухам, не кто иную, как сестру нашей королевы, чтобы тот был всегда под боком. Вот так-то. А с графом и известной нам графиней поступают также, как некогда с четой Сен-Люков. Вот ещё один неудачный опыт женитьбы, право. Высылают, впавших в немилость несчастливцев, от королевского двора в их имения с глаз долой.
  Старичок-барон сцепил руки на животе и в его глазах плясали задорные искорки - отражение пламени камина.
  - Женевьев... она не пыталась в свою очередь завоевать ваше расположение? - осведомился Антрагэ задумчиво наблюдая за языками огня.
  - Ох! Что вы! Со мной не общаются! Меня и знать не хотят! - замахал руками барон де Ла Рош. - Куда там! Я - главный враг!
  Антрагэ вытянул ноги поближе к горящим поленьям.
  - А королевский буффон? - поинтересовался он.
  - Умер.
  - Да что вы говорите? Когда?! В чём причина?
  - Пить меньше надо, - обьявил старичок-барон в пространство, ни к кому особенно не обращаясь. - Поехал здоровьёчко поправлять в одно из аббатств, несвежей водички хлебнул с бодуна, и поминай, как звали!
  Воцарилось минутное молчание.
  - Давно же я не был при дворе, - Антрагэ усмехнулся. - Жаль, что герцог Анжуйский отошёл от дел, - барон покачал головой.
  - Право, жаль, но Гизы добавляют королю забот.
  - Как мог сорваться столь тщательно подготовленный заговор? - Антрагэ недоумённо поднял бровь. - Ума не приложу.
  - Как срываются все заговоры, - поспешно заметил барон де Ла Рош, сделав неопределённый жест бокалом в воздухе.
  Старичок был бы не прочь сменить тему, ибо беседа потекла по довольно щекотливому и опасному руслу. Барон тщательно скрывал, что в сердцах однажды сделал неуместный намёк ныне покойному королевскому шуту, родственничку супруги его брата. Прекрасные у неё были родственники! По праву можно гордиться! И этот стервец, шут то есть, сумел сделать соответствующие выводы и заговор был раскрыт. Лучше бы, подлец, помер пораньше. Нет, дело с возведением на трон Франциска третьего пошло таким прахом, что лучше, чтобы никто не подозревал, что всё рухнуло по вине не кого иного, как, барона де Ла Роша.
  - Продолжая разговор об известной нам паре... - с живостью продолжил старичок-барон. - В общем, пара со всеми перессорилась и осталась в некоей изоляции, не подкреплённой к тому же былой благосклонностью монарха, - слегка выцветшие, но всё ещё синие глаза барона де Ла Роша, как полевые колокольчики, (Женевьев явно унаследовала цвет глаз от Ла Рошей) выглядели вполне невинно. - Во время выдачи приданого моей племяннице, я желал выплатить всю её долю золотом, но следуя прямому приказу короля, я должен был наделить невесту также и имением. Самым большим в моих владениях. По стечению обстоятельств, это оказалось как раз так хорошо вам известное анжуйское имение. Ныне пара должна, следуя монаршьему капризу, покинуть Париж. Родня графа не желает принимать его супругу, то есть к Келюсам лучше не соваться. Вы понимаете меня? - старичок простодушно моргнул.
  - Вы хотите сказать...
  - Именно! Насколько мне известно, Женевьев со своим олухом направляется в Анжер. Я должен был вас предупредить. Чтобы для вас это не обернулось сюрпризом.
  - Так значит...
  - Только, умоляю, дорогой Антрагэ, всё же будьте осторожны. Я уверен, вы всегда знаете, что делаете, но повторюсь - эта особа не заслуживает ни капли вашей крови, ни увечий.
  Чёрные глаза барона сверкнули. Антрагэ с комфортом развалился в кресле и подлил себе ещё вина. Рассматривая рубиновую влагу сквозь бокал венецианского стекла на свет горящих поленьев, барон хищно улыбнулся.
  Наконец-таки колесо фортуны завертелось в его сторону. Судьба даёт ему возможность взять реванш за нанесённое оскорбление. Соседи! Как мило.
  
  
  
  В пороховницах порох всё ещё остался
  
  Право, как одна хорошая новость помогает воспрять духом и ощутить вкус ко всему земному. Поутру Антрагэ со свежими силами взялся за то, что должен был сделать несколько месяцев тому назад. Солнце на небесах ещё не успело вскарабкаться к полудню, как почтенный барон де Ла Рош, оказывая услугу Антрагэ, повёз его послание герцогу Анжуйскому. Антрагэ заверял его высочество в своей преданности и благодарил за выхлопотанное ему прощение. Барон втайне надеялся, что герцог пожелает с ним встретиться, и не ошибся. Несостоявшийся король Франции был столь любезен, что принял Антрагэ в охотничьем домике в Фонтенбло, соизволив специально приехать туда из Парижа.
  Прошедшие пару лет не самым лучшим образом отразились на Франсуа. Герцог исхудал и побледнел, и выглядел ещё тщедушнее, и тоньше, чем помнил его Антрагэ. Но хоть под глазами монсеньора и залегли глубокие тени, сами глаза источали огонь пылкости дикого тигра, столь свирепой, что казалось удивительным, что она может полыхать в до такой степени хрупкой оболочке.
  С изумлением Антрагэ должен был признать, что герцог вовсе не был побеждён, и после неудавшейся попытки взойти на престол Франции, отнюдь не желал сдаваться на милость случайной фортуны.
  - Увы, мой дорогой Антрагэ, - воскликнул его высочество после обычного обмена любезностями. - Увы мне, рок преследует меня! А сколько часов, окружённый недругами, я рассуждал о судьбе моего милого королевства, отданного на произвол слабовольному распутнику! Всего горше угнетает это ужасное бессилие! И ряды друзей редеют с каждым днём! Их всех покрывает могильная земля.
  Для Антрагэ оказалось несомненной удачей, что монсеньор не вовсе отказался от своих честолюбивых намерений и барон поспешил немедленно откликнуться на столь горький монолог, словами о своей неизменной приверженности любым пожеланиям и замыслам принца.
  - И вы, Антрагэ, были столь несправедливо и вероломно обижены моим братом, - продолжал Франсуа. - Как должны кровоточить ваши раны!
  - Раны заживут, при должном лечении, монсеньор, - заверил барон. - И пусть численность преданных вам слуг поубавилась, но те, кто ещё остаётся под вашими знамёнами, готовы служить вашему высочеству со всей благонадёжностью и пылом.
  - Однако, что за войны можно вести почти в одиночку, Антрагэ?! - герцог выпятил цыплячью грудь. - Чтобы оказать услугу Франции и овладеть короной, которая принадлежит мне по праву... По праву! Я желаю откликнуться на призыв Вильгельма Оранского поддержать восставших фламандцев против короля Испании Филиппа. Так я стану сувереном провинций Нидерландов и у меня будет больше шансов получить венец Франции, чем если бы я обрёк себя на долгие годы бездействия и бесплодного ожидания, пока преставится паяц на троне, который к тому времени погубит королевство. Будучи главнокомандующим во главе армии, я властен легко повернуть свои войска на Париж. Но, чтобы получить свободу действий, нужно завоевать доверие моего дражайшего брата, а страсти хоть и улеглись - я всё ещё под подозрением.
  Антрагэ поймал себя на мысли, что весьма туманно представляет себе герцога в роли полководца, но разве он вправе разочаровывать его высочество? Отнюдь!
  - Возможно, было бы уместным иметь преданного человека в вашей вотчине Анжу, монсеньор, и усыпить бдительность вашего брата, скажем, раскрытием заговора против короны в этой провинции? Я даже осмелюсь предложить кандидата на роль зачинщика смуты. На самом же деле, провинция, при правильном руководстве, могла бы учинить бунт, когда войска пойдут на Париж.
  - Не хотите ль вы просто свести счёты с соперником, так оскорбившем вас, Антрагэ? Идея раскрытия предполагаемого заговора недурна, но не движет ли вами лишь жажда мщения?
  - Вы не можете отказать мне ни в храбрости, ни в доблести, монсеньор, ни в моей вам преданности. Ради осуществления ваших планов и стремлений, я готов не колеблясь, пожертвовать своей жизнью. Но если защиту интересов вашего высочества возможно совместить с отстаиванием моей собственной чести, то я не премину это сделать. К тому же, ряды ваших недругов поредеют, монсеньор. Арбалет, правильно нацеленный, поражает сразу двух зайцев. Кажется, так говорил последний королевский главный ловчий, ныне покойный? Мир праху его. Я надеюсь, вы не откажете мне за верную службу в этой маленькой услуге?
  - Что вы, напротив, меня это забавляет, но к делу нужно подойти должным образом. Пусть мой брат своими руками уничтожит бывшего сторонника, столь в своё время лояльно с нему настроенного. Он всегда бездумно бросается теми, кто ему верен, и гонит их от себя, я же дорогой Антрагэ, - глаза герцога снова зажглись жарким пламенем, - приближаю тех, кого могу назвать друзьями, всегда стою на страже благополучия, преданных мне, и исполняю их заветные просьбы. Но если и попытка с армией не удастся, - уныло продолжил Франсуа, - то мне остаётся лишь одна последняя возможность получить престол, если не французский, то, хотя-бы, английский: посвататься к королеве Елизавете.
  Жар глаз герцога потух. Он повернулся спиной к барону и хилые плечи монсеньора приподнялись и опали в тяжком вздохе.
  Её английское величество Антрагэ знал только по портретам, она очень походила на своего батюшку, Генриха VIII, столь скандально известного ссорой с папой и своими многочисленными браками. И была почти вдвое старше Франсуа. Она правила своей частью туманных островов уверенной железной рукой, пусть и в расшитой бархатной перчатке. Королева любила наряжаться... Да...
  - Да! Нелегко всё-таки быть честолюбивым герцогом, при всём желании ему не позавидуешь, - и Антрагэ невольно задумался: смог бы он, даже за всю Англию? - Впрочем, - оборвал он себя, - раздумывает он тут, что монсеньору не позавидуешь, а сам-то ты в лучшем что-ли положении, Антрагэ? - барон помрачнел.
  А герцог быстро справился с минутной слабостью. Повернувшись к Антрагэ, он уже горел прежним пылом.
  - Всё же жаль, что преданные сторонники в моём распоряжении весьма немногочисленны...
  - Всё зависит от того, каковы эти сторонники, монсеньор, - ободрил принца Антрагэ, - Важно не их количество, но качество.
  - Я полагаюсь на вас, Антрагэ, и... одобряю ваш план. Поезжайте, и пусть воздух провинции развеет вашу печаль.
  - Значит, быть посему, сир. Я надеюсь, что смогу вас так величать очень скоро, - барон Антрагэ откланялся.
  На другой день Антрагэ уже держал путь в Анжу, бережно увозя с собой, спрятанный под камзолом, возле самого сердца, приказ, за подписью короля. Для подавления мятежа в этой славной провинции, вотчине столь честолюбиво настроенного принца. Приказ об аресте зачинщика возможного бунта. Имени указано не было. Предполагалось, что оно будет вписано на месте. Только ловкость герцога могла исторгнуть из-под пера его венценосного брата нечто подобное. Как же хитёр его высочество! Антрагэ готов был удивиться, что при подобной изворотливости тот ещё не сделался монархом.
  О, дивная удача! Воплощение всего, о чем только можно было мечтать! Приказ грел истерзанную душу барона теплее жаркого пламени и лечил успешнее бальзама. Франсуа понимающе усмехнулся, передавая бумагу Антрагэ в Фонтенбло, а тот вернул улыбку принцу, принимая документ, и склоняясь в изысканно учтивом поклоне. Вот так Антрагэ и очутился опять на службе у монсеньора. Всё возвращалось на круги своя. Жизнь налаживалась.
  Эх! Старый добрый провинциальный Анжу! Тюрьма тоже провинциальная. Удобств особых нет... Только и имеется, что дивный свежий воздух через, забранное решёткой, окошко. Интересно, как быстро слетит с графа позолота? Поглядим!
  А если сбежит, то пусть поскитается по просторам Фландрии или Испании, как Антрагэ в своё время. За всё должно быть уплачено той же монетой. За всё. А они ещё не в расчёте.
  Антрагэ не торопился, зачем? Пускай, кто хочет, его обгоняет и опережает. Он частенько съезжал с дороги и любовался красотами видов этих маленьких городков с рядами красных черепичных крыш, в гостеприимных трактирах которых барон потом останавливался пропустить чарку-другую доброго вина, а также этих пышных зелёных рощ и дубрав, и, серебрящейся под солнцем, Луары. Стояло благодатное лето. Удовольствие, чтобы распробовать его в полной мере, нужно растянуть. Предвкушение гораздо приятнее свершившегося факта.
  Барон дышал полной грудью. В конце концов! Имеет ли он право в кои-то веки понаслаждаться жизнью, которая так прекрасна? Имеет!
  
  
  
  Арест - дело нешуточное
  
  Фортуна, казалось, наконец, стала если не полностью улыбаться, то дружески подмигивать барону. Ему даже не пришлось наводить справки, добрались ли голубки до Анжу. На последнем постоялом дворе, остановившись промочить горло, барон услыхал разговор двух путешественников, отдающих должное дорожной трапезе: "Вы слыхали, шато Ла Рош больше не пустует. Господа приехали, а госпожа-то - раскрасавица..." Антрагэ допил чарку и вышел.
  До конечной цели долгого пути оставалось рукой подать, но барон по-прежнему не торопился. Он сначала завернул в своё имение, велел оседлать на конюшне свежую лошадь, сменил, покрытое пылью, дорожное платье. Достал приказ, ещё раз внимательно перечитал его, и обмакнув перо в чернила, добавил к нему недостающий ингредиент: ненавистную личность ушлого соперника, стараясь не поставить кляксу. Полюбовался своей работой, свернул бумагу и, наконец, отправился в Анжер.
  Там он передал бальи приказ об аресте предполагаемого бунтовщика и умыл руки до локтя. Герцог Анжуйский позаботился снабдить Антрагэ дополнительной бумагой, предоставляющей барону особые привилегии, которые давали возможность проследить за течением дела. Герцог весьма справедливо полагал, что Антрагэ будет живейше в нём заинтересован. Поболтав с бальи на прощанье, барон попросил уведомлять его о том, какой оборот примут события, и также непременно поставить в известность, если вдруг на пути свершения правосудия возникнут какие-либо препятствия. Получив в ответ живейшие уверения, что приказ короля будет исполнен немедленно и в точности, барон отбыл с чувством выполненного долга.
  Любопытно, каков будет всплеск от этого камня, брошенного им в тихие воды пруда безмятежной провинции? Интересно, сколько потребуется усилий добропорядочных анжуйцев, чтобы арестовать миньона? Окажет он при аресте сопротивление или покорно отправится в тюремную камеру? Что он сделает? Антрагэ в предвкушении! А мадам графиня? Примется носить супругу передачи и чистое бельё или станет хулиганить? Ну, ничего, скоро узнаем. Антрагэ почему-то представил себе сцену: госпожа де Келюс рыдает и сыплет проклятьями под стенами тюрьмы. Да! И руки ещё заламывает. А благоверный из узилища ей печально ладошкой машет через прутья решётки на окне. Однако, что-то разыгралось у тебя воображение, Антрагэ. Барон невольно усмехнулся. И всё же, догадается ли она сразу, что взятие супруга под стражу, является делом рук бывшего жениха, или подумает, что с ними сводит счёты король?
  Король... А ведь Антрагэ начинал свою службу у него в свите, когда его величество был ещё герцогом Анжуйским. Он служил ему верой и правдой и даже ездил с ним в Польшу. Хенрык Валэзы, король польский - то ещё было приключение... Под каждым всадником по десять лошадей загнали, так во Францию от славян торопились удрать. Да уж... Из песни слов не выкинешь.
  А графчик-красавчик, перешедший барону дорогу, вступил в свиту Генриха как раз перед польской авантюрой. С виду скромненький, слова лишнего не говорил. Тихоня такая, с небесно-голубыми глазами. Купидон... Поначалу особнячком всё держался. Сизый голубь. Это потом он крылья орлиные расправил и хвост павлиний развернул. Антрагэ тогда и не знал его толком. Только и было ему известно, что новичок - единственный сын сенешаля Руэрга. Ведал бы наперёд, что этот сынок вытворит, убил бы его там. Прикончил бы на месте.
  Едва взойдя на престол, Генрих III по-королевски отблагодарил Антрагэ за верность. Как раз преставилась престарелая тётушка барона, особа весьма состоятельная, и его величество присудил, не колеблясь, всё оставшееся после неё наследство, до последнего луидора, не Антрагэ, а самой дальней его родне, хоть у Антрагэ очевидно было больше на него прав. Но прав всегда не тот кто по праву прав, а тот, кто венценосной особе лучше пятки вылижет. Родня, обошедшая Антрагэ, была отнюдь не бедная, но, конечно, денег лишних никогда не бывает. А Антрагэ имущество это нужно было просто позарез. Он был младшим из трёх братьев, и вертеться, чтобы устроиться в этой жизни и выбить место под солнцем приходилось ого-го как! Не снеся подобного вероломства, Антрагэ перешёл в свиту герцога Франсуа.
  А его венценосное величество вначале финансовое достояние у Антрагэ отнял, а потом, и невесту. Мстил, видать, за то, что Антрагэ оставил его службу. Рад был, небось, отыграться да поглумиться, затеяв весь этот позор в Лувре, раз выпал такой случай. Вот так, придёшь представить свою будущую жену ко двору, и объявить о помолвке, и, вдруг, обнаружишь, что наречённая, по воле короля, выходит замуж совсем не за тебя, а за паршивого миньона. Потерю имущества Антрагэ ещё готов был стерпеть от Генриха Валуа, но не потерю своей невесты! Этого он никому не сможет простить! Вовеки.
  Он дышать на неё боялся. Робел! Перед двенадцатилетней тогда девчонкой! Столько ей было, когда Антрагэ к ней посватался. После, он шесть лет терпеливо ждал, пока она повзрослеет. И да, робел! Робел! Представляете?! И всё справлялся о ней в письмах у барона де Ла Роша, а тот изредка в своих ответных посланиях передавал для Антрагэ от неё приветы. Сама она ему никогда не писала.
  Вот так всегда получалось у Антрагэ, кому он искренно, верой и правдой..., от того - плевок. В самую душу. И Женевьев он был не нужен. Конечно, раззолоченный щёголь куда приятнее. Веселее. Ну да, что там говорить, я был не хорош, зато нахальный миньон - хорош оказался. Как умудрился подлезть, и чем взял? Краснобайством, блеском, наглостью своей. Но она Антрагэ за него убить была готова, метнула в него кинжал. Лучше бы уж в своей затее преуспела. Честное слово.
  "Ухаживать надо было за будущей супругой, заинтересовывать своей особой", - потом говорили Антрагэ. Да когда?! Когда? У него шпага в ножнах-то не бывала почти что! И как этот мерзавец сумел с ней познакомиться и так увлечь? Дорого бы дал, чтобы узнать. Но всё же... Как? Как?! Как он нашёл ее в уединённом парижском квартале, где находился дворец её опекуна, дядюшки Ла Роша. Ну как? Господа! Как он туда добрался?! И что наплёл, что напел в уши, что она Антрагэ и знать-то потом не желала?
  Но, королевская милость быстротечна и хрупка, теперь, вот, и граф попал под раздачу. И Антрагэ даст ему почувствовать все прелести опалы на своей шкуре, не будь он Шарль де Бальзак.
  Барон воротился в имение, справедливо полагая, что случись некое волнение и всплеск страстей у соседа, ему станет об этом известно весьма скоро. Все свежие новости в этом благословенном краю передаются чудо как быстро.
  Остаток дня прошёл вполне спокойно, как и ночка вослед за ним. Антрагэ, устав от всей этой беготни и волнений, отлично и крепко выспался, без тревожащих воображение, снов. Он отдавал должное медлительности провинциальных властей, и ожидал, что увлекательное действо развернётся назавтра, с утреца пораньше. Но наступивший день протекал как-то уж подозрительно безмятежно. Вовсю сияло солнышко, порхали бабочки, резвились стрекозы, бежали по ясному небу облачка, гонимые свежим ветерком - прямо по направлению к шато Ла Рош. И никакого тебе волнения - тишина! Пришедшую ночь, барон провёл уже более тревожно, ворочаясь, и гоня из головы рой, будоражащих ум, мыслей. Следующий день также тянулся неторопливо и достаточно мирно, как две капли воды, походя на предыдущий. Тянулся, тянулся, пока не канул в вечность. Когда ночь опять вступила в свои права, барон уже напрасно старался, при свете одинокой свечи, усыпить себя скучнейшим испанским рыцарским романом, и ему удалось забыться беспокойным сном, всего лишь на несколько часов, перед самым рассветом. Известий и новостей по-прежнему никаких не поступало. Да что там происходит? Терпение у Антрагэ почти лопнуло, и он уже готов был наведаться в Анжер, как вдруг - бальи сам к нему пожаловал.
  - Я желал бы посоветоваться с вами, как с доверенным лицом монсеньора, - начал он без дальнейших предисловий.
  - Арест был произведён?
  - Да, в тот же день, когда был доставлен приказ.
  - И как прошёл?
  - Весьма гладко.
  - Арестованный не оказал сопротивления?
  - Ни малейшего, просто выразил крайнюю степень изумления.
  В глубине души барона шевельнулось презрение. И он не сбежал? Безропотно отдал себя в руки анжуйской страже? Антрагэ надеялся, что всё-таки сбежит, и не будет отравлять воздух своим присутствием в соседнем шато. Ну да, что с него возьмёшь: миньон. Королевский баловень. Они только храбры, когда за ними толпится взвод швейцарцев с алебардами, а так они, конечно, потеряны. И вспомнил своё бегство из Парижа, когда грозил арест. Дважды причём.
  - Для исполнения воли его величества возникли непредвиденные проволочки, - донёсся до него голос бальи, выжидательно смотрящего на Антрагэ. - Видите ли, дева сломалась.
  - Какая дева?
  - Железная. Проржавела. Не употребляли её лет эдак сто. В подвале сыро.
  Антрагэ помотал головой, собираясь с мыслями.
  - И станок тоже безнадёжно испорчен - дерево сгнило. В общем, то, что ещё остаётся в приличном состоянии, чистят и смазывают, но это займёт некоторое время. С пристрастием допросить пока что не получится.
  - Про пристрастие в приказе речи не было.
  - Пришли дополнительные указания от его величества.
  - Позвольте, когда же?..
  - Как раз сегодня утром. Задержка, возникшая относительно проведения дознания, может быть скоро устранена, но далее встаёт вопрос довольно щекотливый. Узник может пристрастие и не выдержать.
  - Слишком нежен? - нервно усмехнулся барон, спрашивая, хотелось ли ему в отношении соперника заходить так далеко. Конечно, холёную внешность ему попортят, но Антрагэ должен был признаться, что подобный поворот событий застал его врасплох.
  - В его-то годы, дорогой Антрагэ.
  - В какие годы?
  - Его годы.
  - Я не понимаю.
  - Помилуйте, его годы. Дорогой Антрагэ, право, вы же так хорошо знаете арестованного.
  - Не стану скрывать, мы встречались прежде.
  - Встречались? Да он живёт у вас тут под боком...
  - Живёт. И что же? Я не успел завести с ним столь уж крепкое знакомство.
  - Вы уверены?
  - Да! В конце концов!
  - Ну, как скажете, конечно, как скажете, но даже при самом поверхностном знакомстве, уж возраст не заметить было бы крайне затруднительно.
  - Вы говорите загадками.
  - Вы сами, право, немного меня озадачиваете.
  - Да?
  - Что?
  - Ну?
  - Ну да!
  - Да объяснитесь же!
  - Себастьян де Ла Рош - убелённый сединами старец, и я, право же, поставлен в крайне затруднительное положение.
  Антрагэ медленно опустился в кресло.
  - Барон Себастьян?!
  - Разумеется, кто же ещё может быть... в приказе было сказано взять под стражу владельца шато Ла Рош...
  В голове Антрагэ взорвалась петарда. И груда ядер. И бочка с порохом - туда же. Передавая ему приказ, герцог Франсуа убедительно просил барона не указывать в нём прямых имён и титулов, монсеньору стоило таких трудов добыть эту бумагу, что хотелось, чтобы деликатный вопрос персоны, упоминаемой в приказе, можно было бы обойти со всей возможной дипломатией и тайной. Задал его высочество задачку! Слегка досадуя на трусость принца, но повинуясь его просьбе, Антрагэ использовал единственно возможный намёк на личность того, кого нужно подвергнуть аресту: в приказ было вписано, что арестован должен быть "владелец шато Ла Рош". Нынешний владелец шато.
  Сейчас Антрагэ отчаянно соображал, каким образом почтенный барон Себастьян мог оказаться в Анжере, когда Антрагэ оставил его в добром здравии в имении возле Парижа.
  - Приказ гласил, "владелец шато Ла Рош", а всем в Анжу известно, кто владелец, уважаемый барон де Ла Рош, - поспешно говорил бальи, семеня рядом с Антрагэ, который широкими шагами направлялся в сторону конюшни. - Он приехал в Анжер, что весьма облегчило задачу, в его шато за ним посылать не пришлось, его и арестовали, понимаете....
  - Шато Ла Рош поменяло владельца, - объявил Антрагэ. - Барон Себастьян им больше не является.
  - Барон де Ла Рош не владелец шато Ла Рош? Позвольте...
  - Именно.
  - Я не понимаю.
  - Была произведена передача имущества.
  - Вы говорите загадками.
  - Напротив, я изъясняюсь предельно ясно.
  - Да?
  - Что?
  - Ну?
  - Ну да!
  - Да объяснитесь же!
  - Шато Ла Рош был отдан в приданое племяннице барона де Ла Роша, и теперь является собственностью её супруга, - на слове "супруг" Антрагэ поперхнулся.
  - Нельзя ли поподробней, прошу вас...
  Нет, друг Антрагэ. Покой нам увидать возможно лишь во сне.
  
  
  
  Попробуй разгреби авгиевы конюшни
  
  Снова, в который раз, изменчивое колесо фортуны, с натужным скрипом, сделало виток не в пользу планов Антрагэ. Что ты будешь с этим делать! Кто бы мог подумать и предвидеть наперёд ход неумолимых событий! Вот так и получилось, что граф живёт себе в поместье, и в ус не дует, а убелённый сединами старичок за него в заточении отдувается. И всё же, как почтенный барон оказался в Анжере? Увы, пока не узнать. Однако нужно было озаботиться обменом арестантов.
  После долгих разглагольствований и препирательств порешили, что в шато Ла Рош отрядят вестового, который вызовет в Анжер нового владельца поместья с документом, подтверждающим право его владения, чтобы предоставить его пред светлые очи бальи. А когда оный приедет, тогда пригласить его пожаловать в Анжерскую тюрьму. Да, заварилась каша. Надо было попытаться вызволить барона де Ла Роша как можно скорее. Право, как неловко всё получилось. Согласись, попал ты впросак, друг Антрагэ, и досадой, как бы она ни была сильна, тут не поможешь.
  Отпустить уважаемого барона бальи пока отказался, приговаривая: "Не могу, рад бы, дорогой Антрагэ, да не могу, пока всё не выяснится. Вдруг ускользнёт важный государственный преступник?" Но переговорить с несчастным узником поневоле всё же разрешил. Разрешение, впрочем, было получить гораздо легче, чем устроить само свидание. К барону де Ла Рошу Антрагэ пробраться так и не удалось: в замке камеры, где томился почтенный старичок, намертво заклинило ключ, с самого утра. Завтрак, к счастью, арестант всё же получил. К обеду должен был как раз проспаться мертвецки пьяный кузнец, отведший душу накануне, чтобы снять дверь с петель. Мастера, лучшего в округе, а ныне мирно храпящего на ворохе соломы в соседней открытой камере, как раз пригласили для починки железной девы. Антрагэ удалось мельком взглянуть на неё. Чинить там было, собственно, нечего. От некогда грозного орудия пытки осталась лишь горстка ржавчины. Этот, ранее наводящий ужас, предмет каким-то образом умудрились выудить из тюремного подвала, в котором доверху плескалась вода. К чему тут требовались усилия кузнеца, для Антрагэ так навсегда и осталось загадкой. Узнаю тебя, добрый Анжу! Узнаю!
  Старичок барон пребывал в камере на втором этаже. Коль скоро встреча с ним откладывалась в силу непреодолимых до поры обстоятельств, Антрагэ сошёл вниз, в переднюю, походя внимательно пересчитав количество ступеней на лестнице, коих пришлось поровну на каждый этаж. Барон также прикинул примерную их высоту на своей щиколотке, то тут, то там плотно прижимая ногу к каменному подъёму.
  По выходе на ярко залитую солнцем площадь перед цитаделью правопорядка, Антрагэ ожидал сюрприз. В глаза ему бросилась графиня. Нет, не в прямом смысле, конечно, бросилась. Просто внезапно увидал он её. Хотя, судя по выражению лица, что-то такое проделать мадам де Келюс была бы вовсе не прочь. Она решительно направлялась к зданию тюрьмы, сжимая в руках официальную бумагу с яркой печатью, небось, приказ об освобождении дядюшки, за подписью бальи. Неподалёку ждал экипаж. Графа же нигде не было видно. Вероятно, выяснив его личность и право владения поместьем, потихоньку приобретавшим печальную известность, бывшего миньона взяли под стражу и удерживали пока что в резиденции бальи - доме напротив.
  Хоть Антрагэ и готовил себя заранее к неизбежному свиданию, но сердце всё же предательски ёкнуло. Впрочем, быстро взяв себя в руки, он отвесил бывшей невесте учтивый поклон.
  - Мадам...
  - Ваших рук дело?
  Вот так и начинается беседа, с места в карьер, без каких-либо церемоний.
  - Где ваше пожелание доброго дня, госпожа графиня? Давненько мы с вами не виделись. Какая приятная новость, однако, что мы продолжаем быть соседями. Из-за этого, я боюсь, вам придётся смириться с нашими невольными встречами.
  - Зачем вы здесь?
  - Меня не может не волновать судьба вашего дядюшки. Узнав о столь прискорбной неприятности, с ним приключившейся, я поспешил в Ажер.
  - Вы и седин дядюшки не пощадили.
  - Седины вашего уважаемого дядюшки для меня священны, меня не может не волновать его благополучие, поэтому я нахожусь в этом мрачном и унылом месте.
  - Приказ об аресте был за подписью короля, но гонец с письмом, приглашающим в Анжер, прибыл от вашего поместья.
  Ну надо же, значит, были начеку, опасались ужасного Антрагэ.
  - Мадам, вы проницательны.
  - Как я ненавижу вас, - тихо, глядя в сторону, но с милой улыбкой на устах, говорит несостоявшаяся супруга. Без обиняков, зато откровенно.
  - Мадам, в моём незавидном положении, для меня гораздо обиднее было бы ваше равнодушие.
  Антрагэ с интересом воззрился на отвергнувшую его наречённую. Он рассматривал её с любопытством, открыто и дерзко. Когда предоставится ещё такая счастливая возможность и яркое освещение. Он пылко желал бы найти в ней тысячи изъянов, но, увы, не мог заметить ни одного. Как назло, за эти два года Женевьев заметно похорошела. Близость к королевскому двору всем придаёт блеск. Да уж! Неплохо тут все жили не тужили, пока он, Антрагэ, скитался в изгнании на чужбине!
  - И не смейте на меня смотреть! Слышите? Я вам решительно это запрещаю!
  Графиня сама любезность, сама обходительность. Но нужно брать быка за рога, и выяснить для себя один неразрешимый тревожащий вопрос. Едва ли ему удастся ещё раз так душевно побеседовать с графиней с глазу на глаз.
  - Мадам, - Антрагэ сделал шаг графине навстречу, - по старой дружбе, ведь мы не совсем чужие друг-другу люди, приподнимите надо мной завесу тайны, как вы повстречали вашего супруга? На правах бывшего жениха, мне было бы крайне любопытно это узнать.
  - На то была воля провидения.
  - Не уходите от вопроса, так как же? И где?
  - Он с друзьями, ныне покойными, по вашей милости, отбил мой экипаж от разъяренной толпы, в тот день, когда я въезжала в Париж.
  - Сударыня! Я не знал!
  - Зато теперь - знаете.
  - Теперь знаю. Я ждал вас у ворот Сен-Женевьев.
  - Ну и ждали бы дальше, право, отчего же вы оттуда ушли?
  - Почему вы въехали в другие ворота? Если бы вы соизволили въехать в ворота Сен-Женевьев, никакой беды бы не случилось!
  - А если бы вы соизволили проводить меня от самого имения до Парижа, мы бы не заплутали! Меня не поставили в известность, что вы меня там ожидать будете, у этих самых ворот. Со мной вообще не считали нужным церемониться и снисходить до каких-либо объяснений.
  Антрагэ не мог сам доставить невесту в Париж, он забегал в тот день время от времени в аббатство Сен-Женевьев, по поручению герцога. Да. Что тут скажешь.
  - Дайте мне пройти.
  - Ещё одно мгновение, мадам.
  Антрагэ, скользнул глазами по окнам резиденции бальи. Почудилось ему или нет, что в одном из окошек мелькнула знакомая физиономия? А вот сейчас и проверим. Антрагэ сделал ещё один шаг навстречу графине, оказавшись от неё так близко, что Женевьев едва не отпрянула, но быстро взяла себя в руки, и стояла теперь несокрушимо, как скала.
  - Отвесьте мне оплеуху, - попросил Антрагэ.
  - Ещё чего!
  - Ну, пожалуйста! Что вам стоит! Такая безделица.
  - И не подумаю!
  Бездонная синь глаз, так близко от Антрагэ, темнеет, наливаясь гневом. Ух, как мы презираем барона! А ненависть в воздухе сгустилась такая, что можно нарезать её, как фисташковый пирог, и сервировать десертом ко всем происходящим событиям, подавая на золочёном блюде.
  - Графиня, этот отказ в моей маленькой невинной просьбе объясняется вашим природным жестокосердием, - негромко спросил барон, - или тем, что за вами наблюдает невольный зритель из дома напротив? Он кивнул в сторону особняка бальи через площадь.
  Гнев в синих глазах подёргивается поволокой деланного равнодушия. Угадал. Владелец шато Ла Рош, нет, определённо у Антрагэ это сочетание слов войдёт в поговорку, взятый под стражу, вполне себе может прослеживать занятную сцену из окна.
  - Нет, - очень сдержанно отзывается мадам графиня, - просто вы уже получили то, что вам причиталось, в нашу последнюю встречу.
  - В другой раз цельтесь получше, мадам.
  - Я приму это во внимание при нашей последующей встрече, если она состоится.
  Антрагэ отступил.
  Тем временем на порог узилища выступил не кто иной, как сам главный тюремщик с лампой. Женевьев поспешила ему навстречу и протянула письменное распоряжение, которое должно было освободить дядюшку Ла Роша и отпустить его восвояси.
  - Как удачно подоспела весть, моя госпожа, - объявил страж темницы. - Как раз дверку в камер... комнату удалось откупорить.
  Антрагэ преисполнился невольного раздражения. Ну почему не получасом раньше? Теперь с почтенным бароном с глазу на глаз ни за что не переговорить.
  - Госпожа, вам и не надобно в камер... комнату подниматься, вашего дедушку как раз сюда доставят.
  - Нет, я всё-таки желаю подняться! - настойчиво объявляет госпожа графиня.
  Если бы Антрагэ следил за Женевьев получше, он бы заметил, что мадам де Келюс проделала примерно то же, что и он некоторое время тому назад. На лестнице графиня чуть оступилась, замешкалась, малость приподняв подол платья, примерила, до какого места её щиколотки доходит подъём каменной ступени, и только после этого чинно двинулась вослед за тюремщиком.
  Антрагэ в этот миг был отвлечён тем, что отвешивал поклон, на этот раз предназначавшийся особняку бальи. Тот, к кому это относится, поймёт. Никаких, однако, разбитых стёкол не украшало мостовую. Физиономий в окнах тоже не было. Может, почудилось, что граф уподоблялся сестрице Анне, глядя в окошко, или его на пороге теперь крепко удерживает анжуйская стража? Даже если выстрел произведён и мимо, всё же нельзя было упустить шанс подбросить дровец под бочку с порохом. Кое-кому малая толика гнева не помешает.
  А потом Антрагэ благоразумно схоронился за углом и принялся наблюдать за входом в анжерское узилище. Он всё же до последнего надеялся, что заключённым окажется не старичок барон. Но нет, это был именно барон де Ла Рош, он появился на пороге темницы, бережно поддерживаемый племянницей. Платье и внешний вид барона оставляли желать лучшего: увы, заточение никого не красит. Антрагэ отвернулся. Разузнать, как миньон повстречал бывшую невесту ему удалось, но почему старичок барон оказался в Анжере и поэтому попал под раздачу, теперь сокрыто за семью печатями. Ко дверям тюрьмы подъехал экипаж.
  - Пойдемте, дядюшка, - Женевьев решительно взяла престарелого барона под ручку и помогла ему взобраться на подножку.
  - Не трожь меня, негодяйка, - рыкнул почтенный старичок, исчезая в недрах кареты.
  Вот так, один узник темницу покинул, а другой был в неё водворён. Графа, после лёгкого допроса, пока что без пристрастия, поместили в камере под крышей. На третьем этаже - самой верхотуре. Зато виды красивые на окрестность открываются.
  Антрагэ выведал всё это позже, из разговора с бальи, а от личной встречи с соперником уклонился. И смотреть на то, как бывшего миньона препровождают в темницу, Антрагэ тоже не стал. Он просто полюбовался напоследок окошком его камеры, которое выходило на противоположную от площади сторону тюремного здания. Больше Антрагэ в Анжере ничего не держало. Он и уехал.
  А к вечеру этого, богатого событиями и, в общем-то, сумасшедшего дня, барон сматывал в подвале своего замка солидную верёвку, проверяя её на крепость. Длиной ровно шестьдесят пять футов - по его подсчётам её должно было хватить. Барон подавлял волны раздражения, поднимавшиеся в душе. Почему Генрих Валуа всегда всё портит? Пристрастие. Зачем оно ему понадобилось? Приказ об этом дурацком пристрастии менял многое. Ну да, судя по состоянию железной девы, подобный допрос долго еще не состоится, хотя нельзя быть полностью уверенным. Вдруг телеса графа постегают каким-нибудь ремешком? И всё. Не отмоешься тогда. А подоплёка всего дельца, как бы там ни было, вылезет наружу. Так и пойдёт, как лесной пожар, сплетня, что плохой и нехороший барон запытал насмерть нежного душку графа, пусть и соперника, но человека редкой чистоты, почти святого, мухи не того... этого, самого. Подождите... Его так и будут называть все через неделю - святой Жак, как ворота в городе Париже, этой ненавистной столице, которая оказалась столь жестока к Антрагэ. И будут зудеть: "А невеста, мол, баронова сбежала от него, и правильно-то сделала. Он и её пытать хотел, после свадьбы." Влип ты, друг Антрагэ. А уж аромат от этих тайных пересудов пойдёт, как от стены Лувра, той, что выходит к Сене. Ныне правящий венценосный монарх придумал выводить туда нечистоты из королевской резиденции. В Польше в Вавельском замке так делали, он и подглядел, наблюдательный такой. Кончится тем, что моим именем будут пугать детишек на ночь. Как именем того, тоже, тьфу, графа, правда не в Польше, а в Прунс... Кранс... Варанс... Трансильвании, кажется, что ли, названия у них непроизносимые, язык сломать можно... Как его звали, графа... вот запамятовал... Да не о том речь! И вообще заметил, что ни граф - то подлец, исключая, конечно, друзей павших.
  На конец верёвки барон прикрепил солидный крюк, чтобы зацепить его за тюремный каменный подоконник, к крюку привязал тонкую бечёву, чуть поболее шестидесяти пяти футов. Другой конец бечёвы был накрепко им примотан к болту тяжёлого арбалета. Должно сработать. Да, там решётки ещё на окнах, но ничего, граф, если не захочет сидеть в темнице - их выдерет. Они всё равно ржавые. Насквозь. Антрагэ пожертвует для узника скакуном из своей конюшни. За остаток ночи можно будет, при желании, покрыть много льё.
  Барон надеялся, что граф проявит благоразумие, и не будет учинять дебош возле самой тюрьмы, протестуя против своего заключения. Так, обменяются парой тумаков, и разойдутся. Потом встретятся. И на свободе уже, а не под стенами узилища, продолжат беседу: в другом месте, в другое время, при других обстоятельствах, и при др-р-ругом освещении. Или пусть бежит на все четыре стороны. В Испанию.
  Всё было готово, Антрагэ надеялся, что доблестные анжуйцы будут спать этой ночью, как всегда крепко, и никто ему не помешает в исполнении задуманного. Барон выехал из своего имения около полуночи, ведя запасную лошадь в поводу. Он держал путь в сторону Анжера, по кратчайшей и хорошо ему известной лесной дороге. Антрагэ ехал вызволять ненавистного соперника, но всё же нет-нет да и мстительно представлял себе графа висящего на дыбе, и лепечущего "je ne sais pas". Помечтать-то ему, несчастному барону, столько от этой гнусной канальи вынесшему, хоть дозволяется? Скоро сень густой чащи сомкнулась над Антрагэ, и непроницаемая чернильная тьма скрыла его своей завесой.
  
  
  
  Ночкой тёмною
  
  Антрагэ добрался до Анжера без каких-либо приключений. Город спал, включая стражу у распахнутых ворот. Глаза привыкли к темноте, впрочем, барон был так хорошо знаком с каждым закоулком, что мог бы доехать до цели своего путешествия с закрытыми глазами.
  Вот, наконец, и тюрьма, высится, как тёмная громада. Вся объята безмятежным ночным покоем, но, однако, в её мирной неподвижности всё-таки было нечто, заставившее Антрагэ насторожиться. Тонкий, очень тонкий и блёклый луч света падал на камни мостовой из-за приоткрытой двери в караульную. Барон спешился и, сторожась, подобрался поближе. Из-за двери доносился богатырский храп на разные голоса. Явно храпело несколько человек. Антрагэ решился, приоткрыл дверь пошире и заглянул внутрь.
  На крюке, над грубо сколоченным столом, висел фонарь, с мигающей сальной свечой - служивший единственным источником освещения. На стенах трепетали слабые размытые тени, а кругом стола, уронив головы на столешницу, мерно храпели в унисон трое караульных стражников. Дополняло группу ещё одно неподвижное, но также издающее храп тело на лавке возле стены. Насколько сумел заметить Антрагэ, на столе стоял небольшой бочонок, видать с вином, и лежали опрокинутые чарки. Забористое, должно быть, винцо, способное отправить всех четверых охранников разом в страну грёз, и, по всёй видимости, до утра. Оставив стражей в объятьях Морфея, Антрагэ прикрыл дверь наглухо. "Чистая работа. Неужели её? Явно вино было подослано."
  Барон, стараясь ступать бесшумно, и аккуратно ведя лошадей в поводу, прошёл вдоль фасада тюремного здания и завернул за угол. Там он тихо привязал лошадей у одного из железных колец коновязи, вделанных в стену и, крадучись, продолжил свой путь, огибая второй угол. Антрагэ почти не удивился, когда от стены узилища отделилась тень и в нос ему ткнулось острие кинжала.
  - Стой! Убью! - приглушённо звучит до боли знакомый голос.
  Вот тебе и раз! Она.
  - Добрый вечер, мадам, - так же тихо поприветствовал графиню Антрагэ. - Я пришёл с мирными намерениями. Самолюбие барона приятно тешило то, что графиня изрядно струхнула. Так ей и надо. Провалиться ему на этом месте, если она не подвизается здесь с той же целью, что и у барона. Ну и дела. Луна сверкнула из-за туч.
  - Вы?!! - ахает Женевьев - Вы-ы-ы-ы??! - изумление графини непритворно, но, пожалуй, она готова ожидать большего подвоха со стороны бывшего жениха, чем от какого-либо незнакомца.
  - Я, - покладисто согласился Антрагэ. Ничего себе, ночка...
  Клинок кинжала, поймав лунный свет, переместился к горлу барона. Антрагэ подавил желание перехватить тонкое запястье и выкрутить ручку графини, наверняка у неё за поясом ещё одно лезвие, и она, не задумываясь, пустит его в ход свободной рукой: всадит оное Антрагэ, хорошо, если только в пах. Графиня наряжена в мужское платье, что сидит на ней весьма мешковато, небось из гардероба муженька его позаимствовала.
  - Мадам, я позволю себе вам заметить, что я недавно брился.
  Мадам отступает на несколько шагов, но кинжал не убирает. Настырная особа.
  - Если вы пришли мне помешать... Я вас убью.
  - Напротив, я пришёл вам посодействовать.
  - Что вы здесь делаете?
  - То же, что и вы, мадам. Но вы же мне всё равно не поверите: чтобы вызволить вашего супруга. Мы сейчас с вами действуем заодно.
  - С чего бы это? Вы подстроили арест.
  - Угадали, - беспечно признался Антрагэ. - Но идея пристрастия меня не привлекает. Более того, она внушает мне отвращение. Поэтому я вам и помогаю. Пытки в мои планы не входили. Слово Антрагэ.
  - Вы негодяй!
  - Таким уродился, моя госпожа.
  Графиня шепчет сквозь зубы нечто неразборчивое, но, видимо, весьма нелестное для бароновых ушей.
  - Не заботьтесь о том, чтобы говорить так тихо, моя госпожа, - ободрил мадам де Келюс Антрагэ. - Ваш супруг - единственный постоялец в этом гостеприимном месте. Можете сильно не таиться. Так да, о чём это я... Я пришёл помочь вашему супругу бежать.
  - Как вы добры! - чуть повышает голос графиня.
  - Я сам от себя прихожу в изумление, мадам. Однако, мы теряем драгоценное время. За дело!
  - Я обойдусь и без вашей помощи. Я требую, чтобы вы удалились, слышите? Немедленно!
  - Мадам...
  - Я справлюсь без вас.
  - Не дурите. У меня приготовлена крепкая верёвка...
  - По верёвке он спускаться не будет - может упасть.
  Докатились. Ну как же я позабыл, он миньон бывший, куда ему! Служба у короля разнеживает! Хотя тут по змее спустишься, не то что по верёвке, чтобы избежать знакомства с пристрастием.
  - У меня есть верёвочная лестница. Уйдёте вы, наконец?! - наступает на него мадам графиня.
  - Я уеду, мадам, - согласился Антрагэ, - только прежде позвольте полюбопытствовать, какой длины ваша лестница?
  Уже лестницу умудрилась раздобыть, ну и ну!
  - Сорок пять футов. Чтоб вы сдохли.
  - Поздравляю, мадам, она ровно на двадцать футов короче, чем требуется.
  - Этого быть не может. Я всё рассчитала. До второго этажа - сорок пять футов.
  - Тут вы правы, но ваш благоверный помещён на третьем этаже гостиницы.
  - Откуда вам это известно?
  - Всегда полезно завести дружеские связи, мадам.
  - Не может быть!
  - А я говорю вам, что на третьем. Он не мой супруг, но мне это известно.
  Графиня легонько свистнула. Ну надо же, а Антрагэ даже не подозревал о подобных у неё талантах. Какая разносторонняя. Белый блин графской физиономии мелькнул за решётками: как раз на третьем этаже. Графиня примолкла. Озадачена.
  - Вся беда с дамами в том, что вы не подходите к делу обстоятельно, - заметил Антрагэ.
  - Да замолчите вы! Убийца.
  - Здесь потребуются ровно шестьдесят пять футов, верьте мне на слово, мадам. Иначе вашему супругу, придётся прыгать с высоты двадцати футов. Ну, конечно, побег тогда будет полным: тело темницу покинет, а душа - тело.
  Графиня молчит, Антрагэ почувствовал - тяжело дышит, скоро, видать, всхлипывать начнёт. Этого ещё не хватало. Насладившись замешательством мадам де Келюс, Антрагэ подал голос:
  - У меня есть идея, моя госпожа, не сочтите её за дерзость.
  - Говорите...
  - Неподалёку на кладбище...
  - Что?!
  - На кладбище есть часовня. Снаружи, возле её стен, обычно хранят лестницу, при помощи которой чистят витражи. Она будет длиной около двадцати футов. Её можно принести, прислонить к стене, и она чудесным образом дополнит недостающее количество перекладин. Ваш супруг спустится, как по парадной лестнице в Лувре. Только мне одному её не унести, потребуется ваша помощь.
  - Пошли! - объявляет графиня, как всегда, решительна: видно, что воспряла духом.
  Что ж, показывай дорогу, Антрагэ. Вот так, пойдешь ночью узника вызволять, и окажешься потом на кладбище. Да. Жизнь полна сюрпризов. Графиня шагает рядом, решительно так. Не отстаёт. Молчит. Только, готов биться об заклад, разное плохое о нём, бароне, думает. Только бы эта лестница всё ещё была там, возле часовни. Да нет, будет, куда ей деться? Путь пролегал через задворки двух кварталов, вдоль городской стены. Ещё пяток минут, скорым шагом. А вот и первые надгробия. К счастью, луна окончательно поборола пелену туч, и кресты и могильные плиты хорошо можно разглядеть, хоть видишь, куда ступаешь. Раздался крик ночной птицы. Антрагэ выдернул у себя седой волосок, а графиня ничего - не дрогнула. Вот нервы у неё железные.
  Ну, наконец! Цель близка. В аккурат по центру места последнего упокоения белеют стены молчаливой часовни. Антрагэ обошёл строение кругом, шаря у стен, не единожды залезая в заросли крапивы, и, наконец, выволок искомый предмет на, посеребрённую луной, лужайку перед входом. Лестница была крепкая, то, что надо. Тяжеловата, правда, но что поделать.
  - Беритесь, моя госпожа, - шепнул он Женевьев, - и старайтесь шагать в ногу.
  Даже в самом глубоком пьяном угаре во Фландрии, где пришлось отбывать изгнание, барону не могло привидеться, что он одной тёмной ночкой будет тащить деревянную лестницу с кладбища, вместе с бывшей наречённой, чтобы спасти, как бы это помягче выразиться, тыл своего соперника от возможной расправы. Нет, столько бы он точно не выпил.
  - Всё-таки я так добр, - растроганно подумал о себе Антрагэ, а она ещё шёпотом поливает его бранью, сзади из темноты.
  - А я ведь могу и бросить лестницу, - заметил барон.
  - А я вас тогда убью!
  И убьёт, недорого возьмёт, Антрагэ это знал. Вот, женская логика. Она его убьёт, а супруг пусть в тюрьме куковать остаётся, и, может, на дыбу отправляется, как бы она стала тогда справляться?
  Он шагал нарочито медленно.
  - И вытаскивайте вашего благоверного тогда сами!
  - И вытащу!
  - А я, хоть и с того света, да полюбуюсь на это! Мадам!
  - Чего вы добиваетесь, вот этим всем? - доносится до него голос графини.
  - Вашего отъезда из Анжу, мадам, вместе с супругом, - раскрыл свои карты Антрагэ.
  - Как я вас ненавижу! - повторяла Женевьев, таща лестницу. - Как ненавижу!
  Тут всей душой стараешься помочь, а вам все время рассказывают, как вас ненавидят. Тяжело это.
  - Всё, мне надоело, мадам, идём обратно!
  Антрагэ начал заворачивать вбок.
  - Стойте-е-е-е!
  - Ещё одно слово! Если услышу!
  - Подлец, я всё вам припомню.
  Ну почему, не смотря на поток оскорблений в свой адрес и то, что высвобождают счастливого соперника, Антрагэ и сейчас приятно её общество? Эх, дурень ты, Антрагэ, как есть, дурень!
  Так, в любезных разговорах, и доставили лестницу до места. За увлекательной беседой, время и расстояние кажутся незаметными. Не успели оглянуться, как вот оно, узилище. С томящимся узником.
  Лестницу с грохотом прислонили к стене. Хорошо, что добропорядочные обитатели Анжера спят по ночам на диво крепко, хоть из пушек пали. В Париже подобный номер не прошёл бы. Да. Женевьев молча нырнула на миг куда-то в чёрную темень, и вот уже тащит в охапку большой бесформенный тюк. Верёвочную лестницу, видать.
  Графиня опять тихонько свистнула два раза. Наверху скрипнули проржавевшие прутья решётки, кои явно вынимали из пазов. Всё, свободно окошко, пленник рвётся на волю, вон его физиономия нарисовалась - под луной серебрится.
  - Посторонитесь! - попросила Женевьев Антрагэ.
  В руках графиня уже держала боевой лук. Она вложила в него стрелу, натянула тетиву, прицелилась, и ещё раз протяжно свистнула. Бледная физиономия в тёмном провале под крышей метнулась в сторону и исчезла из виду. Тетива зазвенела, и стрела влетела в окно графской камеры, таща за собой тонкую бечёву, полыхнувшую белой молнией в лунном свете. "Ловко!" - восхитился про себя Антрагэ.
  Бечёву подхватили, и стали подтаскивать наверх, привязанную к ней, верёвочную лестницу. Женевьев осторожно разматывала её, стараясь не допустить, чтобы она запуталась. В сиянии ночного светила было хорошо видать, как лестница ползёт вдоль стены, всё выше и выше, пока, наконец, не звякнули крючья. Их, должно быть, зацепили за подоконник. Веревочная лестница упала так удачно, что соприкасалась с деревянной кладбищенской, прислонённой к стене. Расчёт оказался верным. Лестницы прекрасным образом дополняли друг друга, бывший миньон мог спускаться вниз с комфортом. Когда ляжки графа, освещённые луной, мелькнули в проёме окна третьего этажа Антрагэ ретировался.
  - Моя миссия выполнена, разрешите откланяться, - произнёс он. Его обуяло отвращение. Лучше уйти, а то врежет этому, прямо здесь, на прощание.
  - Если вы думаете, что между нами мир, то глубоко заблуждаетесь, - бросила ему вослед Женевьев.
  - Я и не льстил себя подобной надеждой, сударыня, - отозвался Антрагэ, отступая в тень.
  Барон завернул за угол, отвязал лошадей, сел в седло и приготовился уезжать, но отчего-то невольно помедлил, натянув поводья.
  Послышался шум и приглушённый вопль графини:
  - Жак!
  Видать, "Жак" запнулся, и пропустил последние несколько перекладин. Господа, какая тут, помилуйте, верёвка для спуска, о чём вы...
  - Ш-ш-ш-ш-ш! Я после тебе всё объясню, - тихонько говорит графиня, обретшему свободу арестанту. А дальше что-то неразборчиво. Антрагэ навострил уши.
  - Любимый, - раздался тут громкий отчётливый шёпот Женевьев в ночной тиши, - Я немедленно еду в Париж! Сейчас же, - долетело до Антрагэ. - В поместье уже готов экипаж. Я добьюсь аудиенции у короля. А ты беги! Беги!
  "Любимый", значит, - Антрагэ передёрнуло. "Любимый!" И вспомнились, её слова при их собственной помолвке: "А вы точно на мне хотите жениться, вы меня ещё не знаете, совсем." Да, не знал он её совсем. Но жениться, вот, хотел, дурень. Дурень. Дурень!
  "Напротив, это вы меня, мадам графиня, совсем не знаете, совсем." Ну, хватит играть в добренького барона. Пошалили, и будет. Антрагэ спешился и выглянул из-за угла. Парочка голубков уже испарилась. Быстро слиняли. Интересно, где графиня оставляла своих лошадей?
  Итак, мадам де Келюс, не теряя времени даром, в дорогу двинется, а граф, видать, укроется в лесах. Где укроется, Антрагэ примерно, догадывался, небось в охотничьем домике, который находился на границе его владений и владений Ла Рошев. Ну, пусть там сидит. А графиня, значит, в Париж, в ночь! Какая удача. Право! Облегчит Антрагэ задачу. Хорошо иметь у себя в имении четверых крепких молодцов конюхов в услужении. Они под предводительством Антрагэ графиню аккуратно в дороге завернут, и привезут в замок Плесси-Бурре: резиденцию герцога Франсуа. Там у монсеньора приготовлены для дам роскошные апартаменты, как раз на третьем этаже. Герцог игриво намекнул Антрагэ перед отъездом, что гнёздышко может быть в полном распоряжении барона, коли придёт такая нужда - за верную службу. Так почему бы и не воспользоваться дарованной возможностью? Плесси-Бурре - дивное местечко. Весь окружён глубоким озером. Красотища. И апартаменты уютные, решёток на окнах нет. Графиня там будет окружена отменным комфортом. Что, Антрагэ, зверь, что-ли?
  Когда анжерские власти пару деньков спустя, графа искать перестанут, Антрагэ подкинет беглецу в охотничий домик записку с указанием, где пребывает в заточении его супруга. Действительно, пусть теперь граф попрыгает, покрутится и благоверную свою поспасает.
  Башни Плесси-Бурре выступают далеко за главное строение. Как раз в одной из них поместят мадам де Келюс, а из соседней Шарль де Бальзак барон д'Антраг полюбуется как уже граф будет графиню из окна вытаскивать. Лишь бы ночка ясная выдалась, и небеса были чисты, как совесть Антрагэ, чтобы зрелищем занятным в полной мере насладиться. Разумеется, запасясь ради подобного случая, старым добрым анжуйским винцом. А через несколько дней как раз и полнолуние будет. Барон специально попросит обитателей замка вести себя тихо и беглецов не пугать. Интересно, мадам графиня сумеет спуститься по верёвке, или супруг ей лесенку принесёт? Да нет, не догадается. Так что верёвка наше всё. Ставлю на Женевьев: небось она на подобный спуск всё таки отважится. А если, совершая его, и сорвётся вниз - невелика беда. Упадёт в воды озера, так что ушибиться ей не грозит, а плавать мадам умеет. Старичок Ла Рош упоминал.
  А потом, пусть оба едут себе в изгнаньичко: поскитаются, как Антрагэ в своё время пришлось поскитаться. Пускай идут на поклон ко графской родне, и те поднимают все свои связи, да сыночка выручают: единственного и ненаглядного. Ручаюсь, перессорятся все они между собою всласть, и не по одному кругу.
  И также пусть графа до конца его дней мучает вопрос, была ли обесчещена им, Антрагэ, графиня в заточении? Будет ли она отрицать это графу, потому, что ничего между ней и бароном не было, или "не признается" ему в этом, щадя графские чувства? Нет, Антрагэ её пальцем не тронет. Он до подобного не опустится. А вот граф пусть вечность над этим раздумывает.
  Как пьянит ночная дорога и бьёт в лицо ветер! Если бы только Антрагэ удалось увезти Женевьев прочь из Парижа той памятной ночью, когда был раскрыт заговор герцога Франсуа и всем участникам грозили аресты. Барон готов был перекинуть её через седло норовистого коня и умчать в ночь, как делали это варвары. Не видать бы тогда миньону бароновой невесты, как своих ушей. Но помешал, мерзавец. Как будто о намерениях барона чуял: ворвался не вовремя с толпой швейцарцев, вооружённых до зубов, в парижский дворец Ла Рошей. Антрагэ едва ноги оттуда унёс. Нет, чтоб по-мужски, королевский прихвостень, выступить, один на один. Миньон паршивый. Подлая натура.
  На мирно едущий по тёмной дороге одинокий экипаж налетели молодцы в масках. Под яркой луной отчётливо виднелся герб Келюсов, украшавший каждую дверцу. Кучер мягко и сноровисто был скинут в придорожные заросли. Двух лакеев проворно стащили с запяток. Миг - и экипаж уже ловко повёрнут на дорогу в сторону замка Плесси-Бурре. К раннему рассвету как раз туда и доберутся. Дорога пустынна в это время, а если кто повстречается, небось прочь с их пути шарахнется и переждёт в кустиках. Из похищенного экипажа даже не пикнули. Мадам графиня, видать, заснула после праведных трудов, ещё бы, супруга из тюряги извлекать. Устанешь. Ну, пусть поспит, по пробуждение её ожидает неожиданный сюрприз. Что она будет делать: бранить Антрагэ, или обливать его презрением? Что ж поживём - увидим! Третьего не дано.
  
  
  
  Сквозь пальцы
  
  До замка Плесси-Бурре добрались, как и предполагали, к рассвету. Как раз с первыми лучами утреннего солнца - день обещал быть на диво ясным, экипаж достиг резиденции герцога и сделал победный полукруг по мощёному двору, затормозив у дверей замка. Барон спешился. Нет, нужно будет хоть на пару часиков забыться сном, просто падаешь с ног от усталости, графине-то хорошо дремать в экипаже, а ему, похитителю, почти всю ночь в седле пришлось трястись. А графиня, определённо, и в ус дуть себе не изволит. Надо её, наконец, поприветствовать.
  - Мадам, - сказал Антрагэ, галантно открывая дверцу экипажа, - не пугайтесь, здесь все свои...
  На Антрагэ смотрели бездонно-синие перепуганные глаза. Выражение глаз, и ужас, затаившийся в них, оказался таков, что Антрагэ мог только мечтать. Но это были не те глаза, что украшали физиономию мадам де Келюс, а синие, как полевые колокольчики, слегка выцветшие глаза почтенного барона де Ла Роша. Ну, что тут скажешь, - убит Антрагэ наповал, без пальбы и аркебузы.
  Барон проклинал себя за глупость, почему он вдруг решил, что Женевьев поедет в карете? К досаде, впрочем, примешивалась изрядная доля восхищения. Недооценил он её. Да. И как нарочито громко она сказала там, в ночной тиши: "Еду в Париж", будто намеренно предназначала это для ушей Антрагэ. Специально, чтобы он на это купился, и в лужу... того, в общем. Попал впросак ты, барон Антрагэ, признай это. Теперь предстоят долгие объяснения с её дядюшкой. Провалился бы сквозь земную твердь, если было бы возможно. Вот дамы. Кого хочешь вокруг пальца обведут.
  Одним из самых тягостных воспоминаний в своей жизни стали для Антрагэ те два часа, в течение которых почтенный барон де Ла Рош непрерывно озвучивал ему своё негодование.
  Мало того, что почтенный старичок перепугался насмерть, думая, что его снова арестовали люди короля и везут в темницу, так ещё и Антрагэ пал отныне столь низко в его глазах, докатившись до похищения племянницы: которая какой бы там ни была прохвосткой и негодяйкой, но всё-таки являлась дамой замужней. Теперь Антрагэ во всей красе пришлось на своей шкуре испытать буйный нрав барона-соседа.
  Из потока гневных тирад Антрагэ сумел восстановить себе картину происшедшего. Напуганный арестом, и гневающийся на племянницу, почтенный барон решил немедленно ехать в Париж. У него был свой экипаж, который оставался в гостинице в Анжере, но за три дня заточения барона, какой-то умник снял оси у бесхозной кареты. Волей-неволей, барону де Ла Рошу пришлось воспользоваться гостеприимством племянницы и её экипажем. Женевьев была готова отправить дядюшку в дорогу, но уговорила его подождать до ночи, мол, лошадей для дальнего пути подковать надобно. Почтенный же барон требовал поторопить кузнеца, и заявлял ей, что и одного дня с ней под одной крышей не останется. Всё, его миссия выполнена. Довольно с него! Пускай муж теперь о ней заботится. И вот, среди ночной тьмы, Женевьев посадила дядюшку в карету, обложила бывшего опекуна подушками и шерстяными одеялами и с комфортом отослала в столицу, а на самом деле, как оказалось - прямиком в руки барона Антрагэ.
  Антрагэ попытался увести поток красноречия почтенного старичка в нужное русло и выяснить всё же, какими судьбами барон де Ла Рош оказался в Анжере? Но в ответ на это, старичок барон закатил глаза и схватился за сердце. С ним сделался нервный припадок. Он слабо махал рукой, но хоть браниться перестал. Антрагэ воспользовался паузой и отправил жертву ночного похищения, под эскортом бывших похитителей, в шато Ла Рош к племяннице, которой, Антрагэ готов был в том побиться об заклад, уже в имении не было. Но слуги в шато вышколенные, они о почтенном бароне сумеют позаботиться. Хорошо хоть, что барон де Ла Рош не догадывался, что именно Антрагэ являлся невольной причиной его трёхдневного пребывания в стенах анжерского узилища. А то старой дружбе пришёл бы неминуемый конец.
  Сам же Антрагэ, сцепивши зубы, воротился в свой замок. Тыл барона был немилосердно натёрт седлом, и настроение было ужаснее самой невыносимой досады помноженной на хорошую порцию гнева. Он просто хотел добраться до своей спальни, упасть на кровать, можно даже не раздеваясь, и со злости заснуть: крепко-накрепко.
  Однако, выспаться Антрагэ так и не удалось. В имении его уже ждал бальи, со сногсшибательной новостью, что пленник-арестант, предполагаемый бунтовщик, ночью вырвался на свободу, чуть не сломив темницу.
  - Я вам говорю, дорогой Антрагэ, - восклицал бальи, воздевая руки к небу. - У нас орудует банда! Вы должны отправиться со мной в Анжер, и воочию убедиться, с какой бесстыдной дерзостью был устроен побег! Даже лестницу с кладбища не поленились принести, так организованно подошли к делу! Бьюсь об заклад, там не менее двадцати человек было задействовано. И стражи не слыхали ни звука! Пора вводить осадное положение.
  Отвертеться от обозрения опустевшей темницы и кладбищенской лестницы было совершенно невозможно. Пришлось ехать ими любоваться.
  Бальи разослал по округе пикеты стражников, для поимки дерзкого беглеца, но Антрагэ уверил расстроенного королевского чиновника, что пленник, небось, уже в Нанте, и, если заговор действительно существует, отлавливать сбежавшего арестанта возле Анжера просто бесполезно. В одном только барон был совершенно уверен - в том, что один из участников мифической банды, якобы устроившей побег, вовсю погоняет коня в сторону столицы и не позже, чем неделю спустя, достигнет города Парижа. И в этом барон не ошибся.
  Оставим же барона Антрагэ наедине с его досадой, и проследуем за особой, к которой барон не единожды возвращался в своих мыслях, со всё возрастающим раздражением. Ровно через семь дней после неудавшегося похищения, перенесёмся на уединённую парижскую улочку, к старому двухэтажному дому, с небольшим балконом-портиком, выступающим над улицей, в двери которого, в сгущающихся вечерних сумерках, постучался одинокий странник. Стучать пришлось долго. Наконец, балконная дверь отворилась, и высокая тёмная фигура, закутанная в халат, выплыла наружу и перевесилась через перила.
  - Кто там? - громко поинтересовались с балкона.
  - Пустите! Свои! - отозвался звонкий голос из провала тёмной улицы.
  Фигура на балконе проворно скользнула в комнату. Через несколько минут входная дверь распахнулась, принимая позднего визитёра, и вновь плотно затворилась за ним. Из-за двери было слыхать, как две пары ног поднимались по скрипучей лестнице.
  - Какое безрассудство! В Париж - в одиночку! - воскликнул звучный мужской голос.
  - Не в одиночку! - отозвался звонкий голос, принадлежащий позднему гостю. - С двумя лакеями. Они оставлены мной в гостинице возле Бурдельских ворот. Там же и лошади. Уф! Дайте вздохнуть!
  - Вижу, дело из ряда вон!
  - Угадали!
  - Что случилось?
  - Чума!
  А далее последуем на балкончик таинственного дома, коль скоро уж двери крепко заперли на задвижку. Подкрадёмся потихоньку к широкому окну, заботливо прикрытому плотной занавесью, прильнём ухом к щели между рамами, и, под завесой тайны послушаем, что происходило в комнате, ибо разговор там разворачивался занятный. Можно только немного посетовать на то, что начало беседы развернулось ещё в недрах дома и поневоле ускользнуло от нашего внимания. Вначале послышался негромкий, но безудержный смех от души. Смеялся обладатель звучного голоса. В комнате зажгли лампу. Почти сразу же слабая тень от фигуры в дорожной одежде нарисовалась на занавесях. Она воинственно подбоченилась.
  - Вот уж право, где мне было догадаться, что я вас так развеселю! - вскричал обладатель голоса звонкого, как серебряные колокольчики. В пылком восклицании проглядывала нотка искреннего возмущения.
  - Кто говорит, что скучно жить в провинции - глубоко ошибается, - отозвался негромко звучный голос. - Это здесь, в Париже, мы умираем от скуки.
  - Вам смешно! Вам смешно, как всегда, а нам было не до смеха! Ну помогите! - умоляюще возопил звонкий голос позднего посетителя.
  - И как ты себе это всё представляешь? - поинтересовался хозяин дома. - Как я заявлюсь в Лувр?
  - Ну придумайте что-нибудь! Ну я вас очень прошу! Жак в беде!
  - Не в обиду твоему Жаку будет сказано... Но вечно он ввяжется в какую-нибудь историю! В прошлый раз мешок корпии на него извели.
  - Я вашим речам прямо изумляюсь! - на занавеси было хорошо заметно, как беспокойная тень всплеснула руками. - А в том есть его вина? Жака?! Всё из-за этого... Буйного... Умалишённого. Поганок ему за обедом! Вот же привязался, аки пиявка аптекарская. Дышать одним воздухом в Анжу с ним просто невозможно!
  - Ну, Жак хоть с тобой человеком стал.
  - Что значит - со мной? А то он им не был?!
  - Был, наверное, но под шелками да пудрой разглядеть не представлялось возможным. А покамест о прежнем великолепии, только серьги в ушах напоминают.
  - Дались вам эти серьги! Это я попросила! Мне нравится. Ему идёт!! Что вы к нему всё время придираетесь?! А этот барон, его нужно либо убить, либо уехать от него в Америки. Жизни не даст.
  Опять послышался долгий искренний смех второго собеседника.
  - Ставил ли я тельца против яйца, дочь моя, что пылкие чувства барона к тебе не угаснут?
  - Но ведь столько времени прошло, целых два года!
  - Всего лишь два года. А пожар ещё полыхает.
  - И вы... смеете ещё веселиться! Лучше бы он вас обожал! На своей шкуре испытали бы! И... Помогите!
  - Ну расстроился человек.
  - Да вы что?!
  - Бедный барон...
  - Бедный, простите, кто?!!
  - Задела ты его за живое.
  - Да как вы смеете! Вот скажите ещё хоть одно слово про барона... Только попробуйте! - тень на занавесях в возмущении даже слегка подпрыгнула.
  - Борьба продолжается.
  - А вам бы всё шутки шутить! Этот, этот.... Недостойный мерзавец сел на хвост. И опостылел хуже горькой редиски.
  - Какие уж тут шутки...
  Тень собеседника, обладающего звонким голосом, шустро и непоседливо принялась скользить по занавесям: взад-вперёд, видать, едва поспевая за хозяином.
  - Ух, зла не хватает! Вот повезло, так повезло мне с первым женихом. Все могут прямо лютой завистью завидовать. А ведь сначала тихонький такой был, - тень на занавесях, не останавливаясь, опять всплеснула руками, - слова лишнего не говорил, только своими чёрными мышиными глазками всё посвёркивал: это он потом, как помешанный, начал проклятия изрыгать, да шпагой в воздухе вертеть, что твоя мельница. Если бы знала, что он вытворит, вот если б знала! - тень на занавесях погрозила кулаком в пространство. - Убила бы его ещё в поместье, потихоньку прикончила бы прямо там, честное слово! Я просто, чуяла - чуяла, что доверять ему нельзя! А если бы меня доломали тогда до замужества? Хорошенькая у меня была бы жизнь! С таким вот экземпляром! Если бы только удалось арестовать его и отправить в Бастилию той самой памятной ночью, после приёма в Лувре, когда заговор герцога был раскрыт! Может и друзья Жака остались бы живы. Молодые дворяне: казалось, всё будущее у них впереди, и встретили такой ужасный конец! - тень на занавесях остановилась и вскинула руки, в жесте то ли гнева, то ли отчаяния, - Если бы его Орфей тогда хотя бы хорошенько покусал! Если бы его ударили алебардой! Никаких тогда несчастий и всех последующих ужасов не было бы!
  - Эка ты кровожадна!
  - Но как он втёрся в доверие дядюшке, как? И что наплёл, что столь сладкоголосо напел ему в уши, что дядя о других женихах, кроме него и слышать-то не желал? - обладатель беспокойной тени, видать, потрогал занавеску, ибо последняя легонько колыхнулась, и опять заходил по комнате: на этот раз то удаляясь, то приближаясь, - И да! Я кровожадна! - воскликнул звонкий голос. - Король подписал приказ об аресте, но чума призналась, что имела к этому прямое отношение. Всё, что нам нужно, это приказ о помиловании. А меня король точно не примет! Видеть не захочет! Помогите.
  - А я решительно отказываюсь. Боюсь, в моём положении это невозможно.
  - А я тогда прекращаю выплачивать вам месячное содержание! Сколько вы собираетесь валять дурака и соблюдать инкогнито, из-за вашей ссоры с герцогом Майеннским... Неужели до конца своих дней?! - обладатель звонкого голоса явно начинал терять терпение. - И я вам скажу то, что может быть крайне интересно для ушей его величества. А именно, что герцог Анжуйский отправил дядюшку Ла Роша посланником в Марсель, чтобы он там встретился с представителем одного из генуэзских банков. Его высочество наверняка хочет подзанять деньжат у тамошних купцов, а для чего - можно сделать выводы.
  - Откуда тебе это известно?
  - А мой дядюшка проболтался, когда меня бранил, вот и всё, - собеседник, которому принадлежал звонкий голос, усмехнулся. - Я, конечно, сделала вид, что пропустила это мимо ушей, и притворилась непонятливой. И дядюшка, к тому же, на момент своего ареста, - тут послышался вновь короткий смешок, - успел побывать в Нанте - лакеи его доложили. Встречался, небось, там с купцами испанскими. Какой ответ ему дали ему те уважаемые господа - покрыто тайной. Но ведь и испанское золотишко - лишним не будет. Ну так могу я рассчитывать на ваше содействие?
  - Если я на подобное и отважусь, только если снова услышу историю про то, как вы с соседом-бароном лестницу с анжерского кладбища несли.
  - Будете вспоминать мне это до преклонных лет при каждом удобном случае!
  - Ты уж не обессудь, буду!
  - А что было делать?! К тому же эта чума пыталась меня похитить!
  - Но не удалось ведь.
  - Как видите!
  - Одари меня и этими подробностями, дочь моя, занятные новости к нам в столицу доходят так редко.
  - Опять тогда изволите смеяться?
  - При всём своём желании не смогу заплакать!
  - Вы невозможны! Всё, ухожу я!
  - Да поддразниваю я тебя, дочь моя, приятно мне тебя видеть. Продолжай.
  - Я к вам с бедой, а вы... Оставьте ваши подколы для другого раза, дело-то серьёзное! - взорвался возмущением собеседник у окна.
  - Куда уж серьёзнее...
  - Вы просто - несносный болтун!
  - Да ладно, ладно! Подробности!
  - Когда Жак спустился из окна тюрьмы... И не смейте смеяться! Я громко сказала во тьме, что немедленно еду в Париж. А я ведь знала, что этот... подслушивает. И ожидала подлянки... И я в нём не ошиблась, представляете?.. Ну да перестаньте же вы хохотать! А с дядюшкой Ла Рошем вышло так: Я узнала, в какой анжерской гостинице он, дядюшка, останавливался и велела тайком снять оси с его экипажа. На всякий случай...
  - Потому, что случаи бывают разные.
  - Дядя! Ну что вы в самом деле?! Смешно вам, видите-ли... Да ну вас! Дайте хлебнуть чего-нибудь. В глотке пересохло.
  - Хлебай, будь гостем дорогим!
  - Ну, так вот, в Париж дядюшку Ла Роша я отправила в своём экипаже. С моими гербами! Сама же ехала верхом с двумя слугами на несколько миль позади. И он похитил! Антрагэ! Дядюшку Ла Роша! Представляете?! - на этот раз уже обладатель звонкого голоса взорвался безудержным смехом. Отсмеявшись, молодая особа, ибо такой мелодичный смех мог принадлежать только молодой особе, продолжила:
  - Лакеи и кучер, сопровождавшие экипаж, и которых мы встретили на дороге, мне всё рассказали. Пришлось им, конечно, пешком в замок добираться. Вот просто поражаюсь, не дает мне покоя одна мысль: Жак дядюшке оказался не хорош, зато этот наглый барон хорош оказался! Ну, пускай теперь падают в объятия друг друга.
  - Это было весьма недальновидно, дочь моя. Антрагэ узнает от твоего дядюшки о его миссии, и сам может отправиться тогда в Марсель, или сподвигнет твоего бывшего опекуна продолжить своё путешествие.
  - Ага, посерьёзнели! В ваших устах это звучит так, что было бы лучше, чтобы меня вместо дядюшки поймали?! Так что-ли? Вы мне, вообще, родственник, дядя или кто?! Я вас не узнаю прямо! И потом, я на это и рассчитывала! Что он возможно уедет! Антрагэ. Подальше от Жака.
  - Антрагэ или барон де Ла Рош могут уже быть по дороге в Марсель.
  - Вот и подсуетитесь, сделайте что-нибудь, сообщите об этом королю! И мне до фиолетового факела в ночи, как вы это проделывать будете. Только для Жака приказ о помиловании не забудьте!
  - Не могу, дочь моя! Не могу, не могу, не могу...
  - Вот она ваша благодарность!!! Всё, я ухожу! И громко хлопаю дверью! Так и знайте!
  - Не могу не помочь.
  - Шуточки ваши!
  - Ох, узнаю я в тебе, напоминаешь ты мне ...
  - Кого?
  - Да матушку твою, Шарлотту. Голос в голос, волос в волос.
  - Разве это плохо?
  - Да нет, где уж плохо - родная кровь.
  - Дядя, вы делом займитесь, а я, если не возражаете, у вас тут на сундучке высплюсь. Прямо с ног валюсь.
  Тень возле окна отступила в глубину комнаты, и её силуэт с занавесей исчез.
  - Уступаю, бродяга, тебе своё ложе, всё равно ночью спать не придётся.
  - Да нет, я так. Меня когда запирали, за провинности... я на сундучке всегда спала. Прямо в детство (зевок) ... погружаешься. Да вы не медлите. Х-х-х-х-х......
  Лампа в домике погасла. Через несколько минут скрипнула входная дверь и тёмная, закутанная в плащ, фигура ступила за порог. Скрипнул ключ в замке, послышался звук лёгких шагов, и таинственного прохожего почти мгновенно поглотила темнота ночных улиц.
  
  
  
  Старая вражда
  
  Париж плотно окутала ночная тьма. Нигде ни огонька в окошке, ни блеска фонаря какого-нибудь запоздалого путника-бедолаги, ни шороха. Луна - единственно верное ночное светило, на этот раз надёжно скрылась за завесой туч. Чёрные дома спали, безмятежно дремала и монаршья резиденция: Лувр высился безмолвной громадой, только и были слышны, что шаги караула. Вдруг, в самый глухой час ночи: около трёх, звенящую тишину дворца, пронзил истошный вопль, исходивший из королевской опочивальни. Кричал король. Через мгновение послышался топот бегущей стражи и громкие возгласы:
  - К оружию! Король зовёт! Король зовёт! На помощь королю!
  Но двери королевской опочивальни приоткрылись, и Генрих, в белом ночном одеянии, отослал стражников, швейцарцев и аркебузиров прочь. Ему просто приснился дурной сон. После, двери спальни венценосной особы наглухо затворились, и ночной покой был восстановлен.
  А на другой день, из славного города Парижа через Бурдельские ворота выехало четверо всадников. Двое господ и двое лакеев. Господа: один высокий и прямой, как жердь, другой же, низенького роста и крайне щуплый, представляли собой весьма колоритное зрелище - особенно тот, что был пониже ростом. Как мешковато сидела на нём одёжа, будто была взята с чужого плеча. Тонкая, как стебелёк, шея, смешно выглядывала из слишком уж широкого ворота камзола. Рукава были подвёрнуты дважды. Пояс удерживал одеяние на месте широкими топорщащимися складками. Шляпа то и дело съезжала на глаза. Маленький господин частенько проверял: на месте ли, спрятанный за пазухой приказ, о полном помиловании некоего бунтовщика в провинции Анжу. Всадники торопились. В их намерение входило покрывать по пятнадцати льё в день. Столь усердная спешка исключала пространные беседы, и перекинуться парой слов нашим путешественникам удавалось лишь на постоялых дворах.
  Первая остановка была в Сен-Арнольде.
  - Ну вот и славно, что сбежали из Парижа, через десять дней в Нанте увидите океан, а после - море в Марселе, и генуэзский посланник от вас не уйдёт, - сказал, во время трапезы в дорожной гостинице, низенький всадник, а именно мадам графиня де Келюс. Она, забывшись, едва не сняла шляпу, но в последний момент удержалась.
  - А я твоему бывшему жениху барону даже благодарен, - отозвался ей всадник сухощавый и долговязый, отдающий должное позднему обеду.
  Пившая в этот миг из чарки, Женевьев поперхнулась, и изумлённо воззрилась на своего попутчика.
  - Отставка была тягостна, - продолжил тот. - Хорошо очутиться снова в седле. А то мной овладели бы приступы хандры.
  - Только вы уж и там, и там поосторожней, дядя. Пожалуйста!
  - И ты не зевай.
  Графиня вздохнула.
  - Что ты намереваешься делать дальше? - поинтересовался спутник графини, не кто иной как, бывший или уже не такой уж и бывший королевский шут Жан-Антуан, по кличке Шико, снова очутившийся на монаршей службе, в силу ряда неумолимых и непредвиденных обстоятельств.
  - Продадим имение, и уедем, что же ещё остаётся, - графиня пожала плечами. - Да! Продадим и уедем. В Пикардию. Или ещё куда. В Шампань. Сразу стоило, может, озаботиться продажей, но всё случилось так неожиданно. Эта внезапная опала... Таков был приказ короля. Удалиться в имение. Мы не могли ослушаться. Хотя бы на некоторое время, чтобы решить, что делать дальше. Мы не знали, что сосед воротился, нет, не могу имя даже это произносить! - Женевьев отчаянно вздохнула. Лицо её осунулось, и побледнело от усталости. - Думали, что он ещё, по слухам, во Фландрии. А так, всё-таки не поехали бы. Нет, Жак, конечно бы, рвался, но я бы нашла способ уйти от встречи. Никому это не было нужно. Слишком много боли и ран.
  Вторая беседа состоялась в Шартре.
  - Ты ешь, а то в дороге свалишься, - говорил Жан-Антуан графине де Келюс, пододвигая к ней поближе блюдо с жареным цыплёнком.
  - Да не хочется мне особо... Ну, хотя бы кольцо мог мне подарить! Ты не находишь это странным? Ну, хоть написать разок? Ну да, что до этого снисходить! Да не нужна я ему была, а если нужна, то как только вещь. И всё. Да откуда мне знать, почему он так себя ведёт, устала я разгадывать загадки и освещать потёмки чужой души.
  - Может, от боли?
  - А мне не больно? Мне не было больно, что столько человек...
  - В этой распре ты не можешь винить себя одну. Там была давняя вражда.
  - Ну да, не могу... Тем себя и утешаю день и ночь! Хорошо он мне о рукав клинок своей великолепной шпаги вытер, как будто вся кровь на моих руках была! Ну и зачем это было всё городить, - устало продолжила графиня, - арест, темница, пытки ещё... Ну сказал бы прямо и честно, что не желает, чтобы мы здесь жили, ну мне бы записку написал, и ничего бы больше не потребовалось. Мы бы уехали. Всё! Дело сделано.
  Женевьев задремала, уронив голову на руку, в которой всё ещё сжимала кусок хлеба. Жан-Антуан сидел, облокотившись локтем о стол, и подперев щёку. Серьёзно и опечаленно смотрел он на племянницу, не выказывая и тени своей обычной весёлости.
  Третий разговор прошёл во Фразе.
  - Когда я жила в Анжу, взрослея, - говорила графиня, - мне, конечно, нельзя пожаловаться, было привольно, но я всегда была в тягость дядюшке Ла Рошу. Что бы я ни делала, я всегда навлекала на себя его гнев, не нарочно, конечно, просто так получалось. Я чувствовала, что я не ко двору, что... Да что там говорить! Мне было очень одиноко. Я ваших писем всегда ждала, как манны небесной. Я не жалуюсь вовсе, вы не подумайте, я всегда умела себя занять, но просто мне хотелось немного тепла. Чтобы ко мне были добры, обо мне не забывали и не пренебрегали мной, - Женевьев пожала плечами. - Будь я мужчиной, всё было бы проще, я ушла бы на службу, но я могла рассчитывать только на замужество. И мне как-то желалось, чтобы будущий мой супруг был мне не хозяином, не владетелем, а другом.
  Жан-Антуан вспомнил картину из детства госпожи графини, когда она была ещё совсем крохотной баронессой. Её, почему-то всегда замурзанную физиономию, и как она неизменно ждала его у калитки парижского особняка, и маленьким шариком: хоть Женевьев была худышкой, но одевали её отчего-то всегда крайне балахонисто, подкатывалась ему под ноги, встречая и радуясь. И как принималась горько плакать, когда он должен был уходить.
  - А почтенный барон де Ла Рош не упоминал тебе о предстоящем браке?
  - Дядюшка, вы должно быть, как всегда, шутить изволите? - Женевьев подлила себе ещё немного вина. - Снизойти до меня? Я уверена - дело свершилось бы так: "Собирайся к венцу, дочь моя, нарядись получше, сегодня твоя свадьба! Что, что говоришь? Что-то у меня со слухом плохо стало, совсем не ахти..." - Женевьев наклонила чарку и рассматривала вино, губы графини кривились в горькой усмешке.
  - Ну мало ему, что-ли, Жаку всю грудь разворотил в прошлый раз, ну победил ты, победил, бесчестно, но победил. Я знаю про кинжал! Жак тогда вступил в бой хуже вооруженным. Все от меня это скрывали, но правду не упрячешь! Ну, доказал всем, кто сильнее. Противник - слабак, а ты - Геркулес. Чего ещё надо-то? Чего же ещё?!
  - Я думаю, он таким незатейливым способом хотел заставить Жака сдаться, и тем самым унизить его в глазах некой нам обоим известной особы, чтобы та почувствовала, по отношению к сложившему оружие, разочарование.
  Глаза Женевьев сверкнули:
  - Мне наплевать, слышите? Наплевать на то, что эта подлая гнида хотела или над чем раздумывала. А если вы будете его всё время защищать, я и с вами поссорюсь! Навсегда! Так и знайте!
  - Важно понимать мотивы, дочь моя, чтобы выстроить свою линию обороны. Ты ведь знаешь: я - за тебя.
  - Пока что вы только и делаете, что жалеете, и не того, кто в этом нуждается!
  - Просто пытаюсь уяснить, что им движет.
  - Гневливость и себялюбие им движет, я список могла бы продолжить, но не хочу терзать уши сочувствующих, - Женевьев поднялась из-за стола.
  Жан-Антуан посмотрел ей вослед и покачал головой.
  Четвёртая остановка была в Ла Ферте-Бернар.
  - И всё же, дочь моя, почему именно Жак оказался безоговорочным покорителем твоего сердца? Как ему это удалось? - спросил Жан-Антуан, глядя на то, как Женевьев в который раз полезла пальцами за пазуху и нащупала приказ на вечные времена обеляющий имя графа.
  - А он совершал столько промахов и забавных нелепиц, когда ухаживал, - Женевьев улыбнулась. - Оказался таким смешным и искренним. И было видно безо всякого пристального пристрастного наблюдения, что ему приятно моё общество. Я ему нужна. И не показал он себя ни наглым, ни вальяжным, какими частенько являются ухажёры при дворе, он очень смущался, и.., и был так несуразен. Да! Несуразен. Но мил. Например, прислал мне разок апельсины, все перевязанные ленточками, на целый пеньюар потом хватило. И принесли тогда корзинку его друзья: граф Шомберг и маркиз Можирон, - голос графини дрогнул.
  Она, вздохнув, допила чарку и отставила её прочь.
  - А потом, в один прекрасный день, моя, относительно спокойная жизнь: ибо ко гневным вспышкам дядюшки Ла Роша я уже привыкла, кончилась, - графиня невольно прослезилась, - когда в наш парижский дворец, - всхлипнув, продолжила она, - как ураган, ворвался барон. И что же тогда произошло, как вы думаете? Угадайте-ка, что он сделал? Нахамил, наследил, нахулиганил. Книге, своему щедрому подарку, второму за шесть лет, в камине аутодафе устроил. Спалил дотла! Устрашить хотел. И всё имя Жака пытался у меня вызнать: чуть ли не выбить. А зачем? Чтобы передраться! Что он ещё умеет делать? Я не назвала имени, но всё внутри оборвалось. Ведь неважно, кто оказался соперником, а важно, почему это произошло! Да разве до него донесёшь? А всё отчего такой всплеск страстей? Планы я его, видите ли, разрушила. Я так думаю. Ну, и какова была бы моя дальнейшая жизнь? Сидела бы я также в одиночестве у него в шато, форт держала бы, а он бы шлялся, то бишь отсутствовал незнамо где. И даже отписать бы мне не изволил. Вы скажете - все так живут. А я вот, не хотела, как все! Не хотела, и точка.
  Графиня сцепила пальцы рук, перед собой на столешнице и, склонив голову, столь внимательно рассматривала их, будто никогда доселе не видала, а после опять всхлипнула:
  - Но если бы я знала, если бы я только, дядя, знала.... Знала наперёд, чем всё закончится, я бы Жака не подпустила к нашему дворцу и на пушечный выстрел. Я бы никогда, слышите, никогда, не поощрила и не приняла его ухаживания. Хоть он мне и понравился почти сразу. Я бы сказала ему тогда в саду: "Бегите, бегите отсюда, и позабудьте, как меня звали!" Если бы знать всё наперёд. Целый сноп соломы бы.... Но намеренья барона оставались для меня неизвестны. Правда! Ведь он о себе не напоминал, и носа вообще не казал целых шесть лет, так был во мне заинтересован. Всё, не хочу больше о том говорить. Невыносимо больно, - графиня судорожно вздохнула.
  Жан-Антуан положил свою широкую ладонь на её стиснутые руки.
  - Крепись, дочь моя.
  - Что ещё мне остаётся?
  Женевьев пожала плечами, высвободив одну руку, она пододвинула к себе отставленную чарку, плеснула туда вина из кувшина, и залпом осушила её до дна.
  - Пью за Жака, - заметила мадам графиня де Келюс. - Хоть узнала, в конце концов, что значит душевное спокойствие, радость и уважение.
  В Ле Манс Жан-Антуан с графиней, решили сменить, изнурённых напряжённым переездом, лошадей, и оставить их на попечение двух слуг. Те доедут до Анжера не торопясь, своим ходом. Свежих лошадей удалось купить на диво быстро, в главной гостинице, где остановились наши неистовые всадники, у капитана рейтаров, любителя тамошних вин и известного местного завсегдатая, так что не пришлось даже идти за ними на рынок.
  Седлая новых скакунов, путешественники опять сумели перекинуться парой слов.
  - Ты прямиком повезёшь королевский приказ бальи в Анжер?
  - Нет, вначале проведаю Жака в охотничьем домике. Он обещал мне не делать глупостей в течение двух недель. Я надеюсь, что вы понимаете, о чем я.
  Женевьев поправила потник на новокупленной лошади и накинула на неё седло.
  - Я в спешке, однако, забыла расспросить подробности, как воспринял его величество ваше появление? - Графиня исподлобья посмотрела на Жан-Антуана. Покрытая дорожной пылью физиономия полыхнула улыбкой. - В Лувре был большой переполох?
  Женевьев отвернулась и усердно принялась подтягивать лошадиную подпругу, но плечи графини подозрительно вздрагивали.
  - Перестань хохотать, егоза!
  - Не перестану! - Графиня похлопала лошадь по холке, проверила уздечку и ловко вскочила в седло. - Давайте всё же поспешим. Из-за Жака. Пора заканчивать с этим делом.
  - А ты не боишься, что Жак нарушит свой обет?
  Женевьев натянула поводья:
  - Что нарушит - не боюсь, но всё же тороплюсь. Я с некоторых пор всего опасаюсь. В дорогу!
  Последний разговор состоялся на постоялом дворе в Дуртеле, в дневном переезде от Анжера, пока уже изрядно уставшие лошади отдыхали, и не менее утомлённые путешественники подкрепляли себя трапезой.
  - Не хочу пугать тебя, дочь моя, но не может ли всё же так случиться, что одна провинция окажется тесна для двоих, испытывающих друг к другу столь живейшую неприязнь?
  - Тогда, в спешке - казалось разумным оставить Жака позади, и отправиться в путь без него, теперь, говоря по чести - нет, - Женевьев пронзительно взглянула на Жан-Антуана. - Но на дорогах могли быть расставлены пикеты, он ведь сбежал из тюрьмы. И мы не знали истинных намерений короля. Явись Жак в Париж, он мог бы уже оказаться в Бастилии или Шатле, а попробуй, помоги сбежать уже оттуда! Я выбила клятву с Жака, что он ничего, вы понимаете, о чем я, не будет предпринимать по отношению барона соседа.
  - Думаешь, он сдержит слово?
  - Сдержит. В течение двух недель. На большее он не согласился. И это обещание было получено с трудом. Я и спешу. Но по моим подсчётам я успе...
  Вдруг все краски разом отхлынули разом с лица мадам де Келюс.
  - Я только сейчас поняла, - графиня с размаху поставила чарку на стол. - Я не от того дня отсчитываю две недели. Не от того... - Женевьев вскочила. - Я отсчитываю их ото дня, последующего за побегом, а следовало отсчитывать от четырёх часов пополудни дня предыдущего! Тогда, в доме бальи! Перед арестом. Наш разговор происходил именно в то время. Я не успеваю на один день. Чего же мы ждём, В дорогу! В дорогу!
  - Все валятся от усталости - и ты, и лошади. Даже на свежей паре скакунов невозможно было бы доехать в срок. Смирись. Мужайся.
  Жан-Антуан поймал Женевьев за руку.
  - Если бы мы оба выехали из Анжу, и Жак остался ожидать меня в Шартре! - вскричала графиня.
  - Но даже если Жак остался бы в Шартре и забрал себе в голову устроить встречу с Антрагэ, ему ничто бы не помешало вернуться в Анжу.
  - Надо было запереть его в погребе охотничьего домика до моего возвращенья! Как я не подумала! Задним умом все мы крепки! - графиня в отчаянии крепко стиснула свои маленькие кулачки.
  - Жак нашёл бы способ вырваться, если пожелал бы свести счёты с противником, никакая дверь погреба его бы не удержала.
  - Нужно было сразу продать это имение, и ни ногой не ступать в Анжу!
  - Что лишь отсрочило бы встречу, дочь моя, но не предотвратило её. Эти двое всё равно нашли бы друг друга. Расстояние не утоляет пыла вражды, она лишь разгорается сильнее. Жаку есть, что защищать, к тому же счёт для него не закрыт: в прошлый раз он оказался на земле. Ты делала в день пятнадцать льё, никто не мог бы ехать скорее.
  - Нет, я должна успеть, - обреченно твердила Женевьев.
  - Мне не хотелось пугать тебя, дочь моя, но этим всё и должно было окончиться. Ты можешь приехать вовремя, однако это совсем не значит, что размолвка исчерпает себя. Такую жажду может утолить лишь открытое противостояние. Это касается только мужчин. Тут ты ничего не можешь изменить или каким-то образом сему помешать. Каждый из противников встретит свою судьбу. Но признайся, если бы Жак уклонился от боя, не стала бы ты далеко, в глубине души, легонько презирать его? Мне ли не знать, дочь моя...
  - Не стала бы. Я не хочу ни его смерти, ни смерти этого дурня...
  - Спроси себя получше.
  - Не стала бы! - выкрикнула Женевьев, - Плохо вы, мужчины, знаете женщин!
  
  А тем временем в Анжу разворачивалось некое увлекательное действо. Барон как раз задумчиво наблюдал за постройкой скотобойни, в аккурат на границе владений соседа. Антрагэ мечтательно смотрел, как облачка небесными парусами, плыли к шато Ла Рош, он уже не раз это замечал - порывы ветра почти всё время направлены на графскую цитадель, равно как и течение Луары, так что все ароматы и отходы, возводимого заведения, будут попадать прямо по адресу. Хороший день, свежий, и не очень жаркий. Бальи строчил для парижских властей подробные отчёты о действиях, предпринимаемых по водворению бунтовщика обратно в недра темницы, но сбежавшего арестанта через неделю искать в округе перестали. Да и усилия по его поимке предпринимались весьма вялые.
  
  Какой, однако, особенный день! Что-то витало в воздухе, что-то, будоражащее кровь, может быть, поэтому барон прихватил с собой свою боевую шпагу на поясе и кинжал. Не потому ли Антрагэ также удалил слуг из своего замка, всех без исключения отправив на ярмарку в Монплезире? Только вот нанятые им работники скотобойни работают споро, на диво споро. Кто знает? Нет, всё-таки он не ошибся, предполагая, что денёк выдастся из ряда вон. Барона кто-то окликнул. Антрагэ обернулся.
  Ну надо же! Граф вышел из лесов! Нежно-голубые, как незабудки, глаза, горят адским пламенем. Граф в простом камзоле, только брыжи, вот, небольшие сохранил, не в силах расстаться с парижской модой: едва-едва из тюрьмы, а уже их нацепил. И когда успел? А так полинял граф, утерял внешний лоск, но хоть на человека стал похож.
  Антрагэ кивнул заядлому своему противнику. А после молча, не говоря ни слова, оба недруга дошли до замка барона. Антрагэ показывал дорогу. Он провел соперника на широкий замковый задний двор. Солнце заволоклось как раз пеленой облачков: хорошо, свет его не будет слепить глаза.
  - К вашим услугам, - негромко отозвался Антрагэ.
  - Я сегодня при кинжале, - заметил граф.
  - Я вижу.
  На другой день поздним утром, двое измученных всадников на заморенных и в мыле лошадях, наконец, добрались до охотничьего домика в лесной чаще. Они спешились и, не мешкая, вбежали внутрь.
  - Жак! - чужим хриплым голосом позвала графиня, проглотив ком в горле.
  Ответом была тишина.
  - Жак!
  Послышался звук шагов. Сердце графини громко стукнуло. Но торопливая поступь принадлежала, увы, не графу, а слуге Гонтрану, находившемуся при графской особе.
  - Моя госпожа...
  - Гонтран, - с усилием спросила графиня. - Здесь была анжуйская стража, ведь правда? Его схватили?! - надежда в последнем выкрике Женевьев граничила с оголтелым безумием.
  - Никак нет, моя госпожа. Господина графа в округе больше не ищут. Господин граф вчера здесь изволили быть, часов около четырёх пополудни. Они в Анжер меня пожелали отослать с поручением. Я сам не так давно воротился, и вот, их милости уже не застал.
  Женевьев бросилась вон из комнаты, она мигом обежала весь дом.
  - Нет шпаги и кинжала, - сказала она едва слышно высокому худому спутнику, остававшемуся в прихожей.
  Уже и так бледная графиня сделалась белее мрамора. А большие синие глаза стали напоминать озёра. До чего нелепо и хрупко смотрелась она ныне в своём мужском наряде с чужого плеча. Как маленькая птичка. Спутник графини, Жан-Антуан, доселе хранивший молчание, властно велел:
  - Едем!
  - Зачем? Всё кончено, - неестественно спокойно заметила Женевьев.
  - Да ты что! Раньше времени, - королевский шут тряхнул её за плечо.
  - Он бы уже вернулся.
  - Живо! - рявкнул Жан-Антуан, подталкивая графиню к двери.
  Но живо не получилось. Изнурённые лошади тащились до замка барона столь медленно, что, казалось, скорее было бы дойти пешком. Гонтран увязался за господами, но его лошадь, на которой он проделал путь от Анжера, была не намного свежее. Время, казалось, остановилось, как в дурном ночном кошмаре, когда хочешь бежать во всю прыть, но не можешь сдвинуться с места. Наконец, кое-как доплелись.
  Замок Антрагэ встретил троих всадников ничем не нарушаемым безмолвием. Пустота. Ни души. Безлюдный шато изрядно нагонял жути. Жан-Антуан решил обойти замок справа, отправив Гонтрана проделать тоже самое, но слева. Женевьев ворвалась в незапертые двери.
  - Есть тут кто? - крикнула она.
  Ни звука в ответ. Графиня почему-то бросилась в кухню. Очаги холодны, и нет ни единой служанки, слуги, или хоть какой-нибудь стряпухи. Замок своим молчанием напоминал склеп. Женевьев выскочила из шато через кухонные двери, ведущие к просторным службам, расположенным за главным зданием баронской резиденции. И тут никого. Внимание графини, однако, привлёк предмет неподалёку, щедро освещённый солнцем. Это был знакомый кинжал, косо воткнувшийся острием между двумя камнями мощёного двора. Женевьев медленно приблизилась и взяла кинжал в руки. Кинжал Жака. Никакой ошибки быть не может. Но происшедшее, хоть о нём и вполне можно было догадаться, всё-же оставалось покрытым завесой тайны. Свидетелей нет, а камни - немы.
  
  
  
  Если бы камни шато и камни двора могли говорить
  
  Оставим же, раздавленную страхом, безутешную графиню раздумывать и недоумевать об исходе очевидного боя, а сами перенесемся в день предыдущий, и приоткроем завесу тайны над развернувшимися событиями. Мы оставили наших непримиримых недругов на заднем мощёном дворе шато барона. Они несколько мгновений дерзко осматривали друг друга, неторопливо кружа на месте, как притянутые магнитом. Потом разом сняли и отбросили прочь шляпы, вослед за головными уборами полетели плащи. Снять камзолы противники не потрудились - слишком уж торопились вступить в схватку. Одним рывком извлекли они из ножен шпаги с кинжалами. Зрелище было бы красивым, если бы не ужасало. У стороннего зрителя душа могла уйти в пятки. Становилось ясно, что из этих двоих с камней двора кому-то одному не уйти живым, или же придётся сложить головы на месте обоим. Казалось, вокруг уже витал тонкий запах крови, которой суждено было пролиться через несколько мгновений.
  - Tous les barons sont de saloperie*(1), - негромко заметил граф.
  - Je te plumerai*(2), - отозвался барон.
  Противники встали в позицию. Боевые шпаги звякнули, соприкоснувшись. Совсем недолго дуэлянты примеривались, легонько поводя клинком вдоль клинка, с едва слышным, но от этого не менее зловещим звоном и скрежетом, каждый неотступно гипнотизировал своего оппонента взглядом. Шпага графа, в чуть согнутой в локте руке, целила барону в грудь, шпага барона, в руке, выпрямленной на уровне плеча, метила остриём чуть выше, в холёную физиономию противника. Чёрные, как ночь, глаза гостеприимного хозяина замка, на миг встретились с хрустально-прозрачными, цвета дневной небесной лазури, глазами его долгожданного гостя. Результатом явилась сверкнувшая в воздухе молния. Граф атаковал первым.
  Начальные удары с обоих сторон были выдержанны и сухи, как в фехтовальном зале. Обменявшись ими, давние враги опять взяли короткую паузу, снова изучая один другого и примериваясь. Бойцы кружили по двору, ни на что не отвлекаясь, каждый полностью поглощённый своим соперником, готовый предугадать удар, возможную уловку, любое движение, и тот и другой дышал дыханьем противника, чуял его чутьём. Они походили на пару гончих, поджарых и сильных, скорых и беспощадных.
  Граф снова напал первым, сделав угловую атаку. Он наносил удары уверенно и отрывисто, но, впрочем, осторожничал пока, на рожон не лез. Прощупывал Антрагэ. Барон же держал защиту, впрочем, ожидая нужный момент, чтобы извернуться и нанести укол. Натаскал графа его величество. Позаботился. Первая шпага Франции. Антрагэ доводилось фехтовать с Генрихом Валуа будучи у него на службе. Но подобный стиль боя, построенный на мудрёных итальянских защитах, был ему не по нраву, можно было запутаться во всех этих хитростях, сковать себя во время схватки, и утерять способность воспользоваться теми преимуществами, которые предоставляет бойцу природа. Барон предпочитал испанскую манеру ведения поединка с двойными ударами шпагой и дагой, с приемами защиты, которые можно было обратить в молниеносную атаку. Так же фехтовали Бюсси, и Ливаро... А вот сейчас и проверим. Кто кого.
  Келюс же тем временем наградил барона целым каскадом ударов. Разогрелся граф, разошёлся, но всё же продолжал сохранять осмотрительность и благоразумие: небось памятовал о ранах, нанесённых ему бароном, два года тому назад. Он, однако, упрямо и возрастающе напористо теснил Антрагэ. Барон отступал, впрочем, по всем правилам стратегии, удерживая верный шаг и пространство, также бдительно следя за шпагой противника, во всех его движениях. Обыкновенно, схватки подобного рода оканчиваются быстро, однако, внутри боя кажется, будто время остановилось. Граф, небось, караулил мгновенье, когда барон откроется, чтобы вернее поразить его ударом, пустив при этом в ход какие-нибудь витиеватые ухищрения итальянской стратегии. Антрагэ же со своей стороны хотел выгадать удобный случай и войти с графом в клинч, и, если поразить соперника кинжалом с ближней дистанции не предоставится возможным, то далее побороть, придушить этого подлеца на месте, без помощи клинков и лезвий. Поединщики берегли силы и дыханье, двигались и нападали, прощупывая и изматывая один другого: кто сдастся первым, тот получит неоспоримое преимущество.
  Однако, вскоре Антрагэ почувствовал, что начал уставать: тяжёлый испанский клинок повиновался всё хуже. Причиной было старое ранение: гудела, наливалась тяжестью и болью правая рука - спасибо графине. Антрагэ пока удавалось сдерживать натиск противника, но он знал, что нужно приблизить развязку, долго ему так не протянуть. Дестреза*(3) напрочь отвергает эмоции во время ведения боя, и призывает действовать с неотвратимостью и точностью отлаженного механизма, но Антрагэ сорвался. Невольный холодок тревоги от того, что он теряет уверенную позицию и долго сдерживаемый гнев, хлынули в душу барона, расстроив внимание только на миг, но его неприятель это почуял, и не преминул сим воспользоваться. Граф затеял обманный рубящий удар, с поворотом, чтобы снести сопернику голову, traverso*(4) излюбленный приём Валуа: да он шутит! Хотя, какие уж тут шутки? Подловил бы он Антрагэ, и почить бы барону на камнях мощёного двора своего собственного шато, если бы сам Шарль де Бальзак давным-давно в Польше не взял урок у того же учителя. Барон нырнул под, рассёкшим воздух, клинком и отскочил прочь. Но кто крутит колесо фортуны в противоположную от Антрагэ сторону? Кинжал предательски выскользнул из его руки. Что-ж... если взять в расчёт философский взгляд на вещи... всё справедливо. Баш на баш. Капризная дама удача, ныне, похоже, целиком на стороне графа.
  Бойцы остановились на миг, тяжело переводя дух.
  - Сдавайтесь! - решительно говорит соперник.
  Антрагэ молча встал в стойку. А враг его изумил, вытянул руку в сторону и картинно откинул свой кинжал на камни двора. "Какой благоррродный! Да что это ты, в самом деле, Антрагэ, дашь себя убить?! Или сдашься? Паршивому миньону? Смерррть ему!" - барон взревел и в свою очередь пошёл в наступление. Он действовал агрессивно и уверенно. "Остерегается граф? Расчётливо хранит себя, старается утомить Антрагэ, высосать из него силы, всё нащупывает его слабое звено, чтобы поразить наверняка, так пусть получает в отместку каскад ударов - один за другим." Под натиском барона отступает соперник. Где его былой пыл? Пятится, выходит из-под атаки. "Не дать ему передохнуть! Не дать! Болит, болит рука, тяжело. Ага! Ослабла защита! Ну, негодяй, слизняк, держись!" Антрагэ занёс клинок шпаги за плечо, и открыв на момент бок - к счастью не до конца сгруппировавшийся оппонент не успел воспользоваться этим несомненным, выпавшим на его долю, преимуществом - нанёс графу великолепный рубящий удар sgualembro*(5), призванный раскроить противника от правого плеча до противоположного бедра. Теперь уже графу пришлось нырять, чуть ли не на коленочки, спасая свою жизнь, от шпаги барона, описавшей в воздухе смертоносную дугу. Однако, выскочил невредимым, подлец. Даже без малой царапинки. Что ты будешь делать? К тому же, в пылу боя, оттеснив недруга к стене шато, барон не рассчитал, что его собственная шпага, наткнётся на камни родного замка. Добрый испанский клинок, годы служивший Антрагэ верой и правдой, рассыпался, как стекло. В руке остался только эфес с жалким обломком. Нет, слишком жестоко нынче смеётся над Антрагэ провидение. И, увы, объект ненависти барона невредим и вооружён, готов своей шпагой махать в итальянском стиле и дальше.
  - Сдавайтесь! Сдавайтесь! - снова призывает Келюс.
  Но барон, не давая графу времени наставить острие шпаги себе в грудь, змеёй скользнул вперёд, и с силой отвёл угрожавший ему клинок, остатком своей шпаги, метя, по возможности, заточенной гранью против заточенной грани. Манёвр его оказался удачен. Лезвия вгрызлись одно в другое. Произошла сцепка клинков. Тем лучше! Что значит "тем лучше?" Лучше и придумать нельзя! Вот он, долгожданный клинч. И графу отскакивать некуда - позади стена. Будь у Антрагэ кинжал, прикончил бы он этого голубоглазого мерзавца Купидона прямо здесь и сейчас. Негодяя! Подлеца! Каналью и ублюдка! Но теперь он его по стене размажет, никаким скребкам будет не отодрать. Однако, прежде Антрагэ, накрепко заграбастав правую руку противника, выкрутил шпагу у того из кисти.
  Клинок со звоном упал на камни. Не поможет больше графу шпага. Свой обломок тоже пришлось бросить, но ничего, он этого, бывшего королевского любимчика, голыми руками... сейчас... Бурлящие ненавистью злопыхатели начали бороться у стены, пытаясь выиграть один у другого преимущество.
  Барон оттеснил графа подальше от местечка, где упала шпага последнего. На всякий случай. Чтобы тот даже не вздумал руки к ней тянуть. Впрочем, удалось это ему с трудом: на вид изнеженный граф, был вовсе не слабак. Он бился яростно и сопротивлялся крайне активно.
  Барон попытался произвести захват графской шеи, но Келюс в отместку зарядил ему удар под дых, Антрагэ задохнулся, однако ж мёртвой хваткой впился в своего врага, притиснул его к стене, которая как ни странно, под напором подалась, и в которую граф провалился, увлекая барона за собой.
  Впрочем, то была не стена, а дверь погреба, оставленная незапертой, по безалаберности слуг. Барону как раз доставляли намедни новое пополнение запасов бочек доброго анжуйского вина. От дверей в винный погреб у хозяйственного барона вёл скат из досок, чтобы бочки было возможно доставлять вниз с удобством и беспрепятственно, так теперь и противники, сцепивщись в единый ком, кубарем, впрочем, с удобством и беспрепятственно, скатились в недра обширного винного хранилища, сопроводив падение душераздирающим грохотом.
  На излёте стремительного спуска, неистовых воителей оторвало друг от друга, но валяться на холодном полу и раздумывать они не стали. Мгновенье - и оба уже на ногах. Ещё мгновенье - на то, чтобы перевести дух. Погреб был освещён довольно неплохо: в добавлении к распахнутой двери в ряд отворённых отдушин лились потоки мягкого и безмятежного ранне-вечернего света. Как по заказу.
  Барон вытер, поцарапанную во время падения, щёку тыльной стороной ладони. Граф откинул со лба слипшиеся пряди волос, цвета спелой пшеницы. Антрагэ рванулся вперёд и опять накрепко ухватил Келюса за камзол на груди. С нескрываемым удовольствием он сорвал с графа, всё ещё чудом державшиеся, накрахмаленные брыжи, выдрал с мясом крючки на платье. Под жестоким натиском лопнула тесьма, сдерживающая горловину рубахи, бывшего миньона. Послышался треск полотна. Граф не остался в долгу, и по каменному полу подвала весело запрыгали серебряные пуговицы, ранее исправно служившие камзолу барона.
  Добрые соседи, схватившись, рухнули на пол, а после, лягаясь и извиваясь, и не забывая при этом награждать друг друга тумаками, прокатились по каменным плитам погреба туда-сюда, а потом сюда и туда, а потом опять туда и сюда, в общем, повсюду.
  "Хоть бы соломки на пол постелили", - мелькнула неуместная мысль у Антрагэ. Рёбрам приходилось несладко. Барон старался оседлать графа, но поганец ловко выворачивался. "Бах!" - барон приложился головой о стойку с бочками.
  Коллизия распалась на миг. Господа, решительно не желавшие дышать одним воздухом в провинции Анжу, уже изрядно пошатываясь, поднялись на ноги. А после опять молниеносно напали друг на друга и схлестнулись с прежним пылом. Барон дал графу подножку, падая, граф поймал барона за полу камзола и рванул, что есть сил, Антрагэ пролетел через погреб и поприветствовал стену. Хозяин замка тряхнул головой, приходя в себя от столкновения с каменной кладкой родной цитадели и унимая, объявившийся в ушах, многоголосый переливчатый звон. Кровь заструилась по виску доблестного барона. У графа на лбу красовалась внушительная ссадина, которая тоже кровоточила: небось, навернулся о бочку, когда падал. Бедная бочка. Антрагэ, не давая соседу времени передохнуть, снова с бешенством налетел на этого негодяя, который, казалось, лишь одним своим присутствием отравлял воздух, и осквернял сами стены фамильного шато барона. Побоище разгоралось всё жарче. Воинствующие стороны накрыл раж боевого неистовства, когда раны уже не важны, важно лишь задавить сам источник жизни, теплящийся в противнике. Антрагэ не обращал внимания на удары, сыпавшиеся на него, но сам неустанно отвечал на них, со всё возрастающей яростью. Жаль, рука потеряла с тех пор свою гибкость, и ловкость, и всё из-за этой.... "Р-Р-Р-Р-Р-Р!" - барон со стороны даже не понял, что львиный рык был исторгнут из недр его груди.
  - Это т-тебе за Ливаро! - выкрикнул барон и двинул графа в челюсть.
  - Это тебе за Можирона! - прохрипел граф, и Антрагэ опять получил молниеносный тычок в солнечное сплетение.
  - За Рибей-рака!
  - З-за Шомберга!!!
  - Бюсси! За Б-бюсси т-тебе!
  - За Женевьев! Отвали от неё!
  - За Женевьев! Не отвалю. Да пошёл ты! Прежде ты подохнешь. Помечтай!
  - За Женевьев!
  - За Женевьев!
  - Р-р-р-р-ра!
  - А-а-а-а-а-а-ррррррр!
  Пышущих гневом кавалеров, в разгаре жестокой сшибки, хорошенько качнуло и разметало в противоположные стороны. Они налетели спинами на трёхярусные стойки с бочками, которые располагались по обоим сторонам широкого прохода. Хорошо, хоть дубовые вместилища для вина были прилажены крепко. И теперь ненавистники, опершись на них спинами, шатаясь, переводили дух, не выпуская, однако, друг друга из виду ни на миг. Антрагэ слизнул несколько капель крови с разбитой губы. Её солоноватый вкус только раззадорил барона. Через проход, напротив, белела физиономия соперника, один хрустально чистый небесно-голубой глаз красавчика графа заплыл и был обведён фиолетовым синяком. "Сейчас я тебе второй глазик подобью", - мстительно подумал Антрагэ, и снова ринулся на соседа, занося руку для удара.
  - Парршивый миньон!
  - Анжуйский прихвостень!
  - Склизкий подонок!
  - Мерзавец! Изменник!
  - Наглец!
  - Предатель!
  - Сукин сын!
  - Мать твоя шалава! - граф показал, что тоже бывал на войне.
  - Ур-род!
  - Отсоси!
  - Сволочь!
  - Я тебе рожу расхерачу!
  - Жри говно!
  - Грязная собака!
  - Отродье шлюхи!
  - Psia krew! *(6)
  А вот это уже что-то новенькое, Антрагэ даже приостановился на миг: "Ну, докатились! Однако!"
  - Ёбаная паршивая сволочь!
  - Иметь твою сестру!
  - Отымейся в жопу! Королевский любимчик!
  - Ёбаный придурок!
  - Дерьмо!
  - Ублюдок!
  - Мерзавец!
  "Это уже было! Ха! Уже было! - хохотнул про себя барон. - Повторряться изволите, господин гррраф!"
  - Вот тебе за мою невесту!
  - П-получай! За мою жену!
  Остервенелая сцепка опять распалась, несколько утомлённые, господа дебоширы, переводя дух, снова очутились по разные стороны внушительного прохода возле деревянных стоек с бочками. Они неловко осели на пол, каждый на своём месте, ибо ноги их уже не держали, и прислонились спинами к опорам, в объёмистых недрах которых, хранился и дозревал забористый урожай, снятый с анжуйских виноградников.
  Антрагэ краем глаза заметил со своей стороны ручку ковша, пристроенного на стойке, на расстоянии вытянутой руки. Он с усилием дотянулся до него: по счастливой случайности, бочка, возле которой отдыхал барон, была с краном. Антрагэ отвернул его, плеснул, в так кстати оказавшуюся под рукой ёмкость, старого доброго анжуйского, и жадно хлебнул. Крепкое вино родного Анжу приятно обожгло горло. К чуть горьковатому вкусу примешивался вкус крови. Но, как ни странно, боль в теле ушла, а в голове прояснилось.
  Противник барона последовал его примеру - высмотрел ковш со своей стороны - они были оставлены у всех бочек с кранами - схватил его и, с трудом отклонившись, в свой черёд нацедил себе туда вина из бочки. И также сделал несколько жадных глотков. Впрочем, стараясь не выпускать Антрагэ из виду, и не сводя с него своих бездонно-лазурных очей. Поставить графу фингал под вторым глазом барону не удалось.
  Неукротимые соперники приободрились, и, освежив себя подобным образом, продолжили битву. Хотя, что значит, продолжили? Они ещё как следует и не начинали. В этой схватке барону повезло больше, ему наконец удалось получить стратегическое преимущество - повалить графа на пол, сделав ему подсечку, увенчавшуюся успехом, и взгромоздиться сверху. Теперь барон мог беспрепятственно дать волю своему гневу:
  "Этто тебе за моих друзей! Этто ттебе за мою невесту! За Женевьев! За Женевьев! Зза невесту! Зза приём. В Лувре. Это тебе за всё!!!" - сквозь зубы объявлял он свой перечень накопившихся претензий к соседу, угощая того смачными ударами. Жаль, что рука гудит да болит. Но отвоёванное преимущество оказалось недолгим. Граф немыслимым образом крутанулся, и вот уже Антрагэ прижат к полу, а Келюс, усевшись сверху, осыпает ударами барона. Ныне пришёл черёд графа перечислять: "Этто тебе зза моих друзей! Этто тебе зза мою жену! Этто тебе за заговор. Против. Короны! Этто тебе за... Твою. Ёбаную. Честность. За благородство. За кинжал! За кинжал! За кинжал! За тюрьму! За всё!!!"
  Антрагэ с усилием спихнул с себя противника, и тот откатился в сторону. Надо ли упоминать, что сражение возобновилось? Грозные воители позволяли себе приостановиться лишь иногда, на несколько мгновений, чтобы в очередной раз хлебнуть анжуйского. Ну вот, от бешеной баталии, стены замка уже ходят ходуном, так почудилось барону после четвертого, кажется, по счёту, ковша. Ещё ненароком, обрушатся. Но отступать - поздно, да он об этом и не подумает!
  - Подлец!
  - Подонок!
  - С-сволота...
  - Мрразь!
  - Имел я тебя, ссобака!
  - Ппоганец! Каналья!
  - Еnculé*(7)
  - Le con*(8)
  - Mange d"la merde! *(9)
  - Va chier, mange la merde! *(10)
  - Mon chien sale*(11)
  - Putain de bordel de merde! *(12)
  - Va te faire foutre*(13)
  - Va te faire ficher*(14)
  Дальнейший диалог был предназначен не для слабых нервов и нежных ушей.
  Бой разгорелся с прежней яростью, хотя обе стороны были довольно измочалены. Но всё же, постепенно, беседы, заключающие в себе, обмен пылкими мнениями и любезностями, и сопровождаемые активными действиями, становились всё короче, а паузы между ними всё длиннее. Во время передышек, враги продолжали снова и снова утолять мучительную жажду терпким и красным, как кровь, анжуйским вином. Пыл и прыть уступали место изнеможению. В последующих сшибках противники уже просто трепали друг друга.
  А после они и сами не смогли бы объяснить, как вышло так, что в ночи горела одинокая свеча, которую запалил барон, поставленная на крышку огромной бочки с крепким славным анжуйским, к которой прилагался кран. Там же, возле свечи, были пристроены два вместительных ковша. И они, непримиримые и непримирённые недруги, сидели по обоим сторонам от этого импровизированного стола, на бочонках поменьше. Драться сил не осталось, остались силы только пить. И противники сидели и пили, пытаясь заглушить боль от ударов, и боль, поднимающуюся в душе. Барон усердствовал больше.
  - Подлец, - наконец объявил Антрагэ, глядя на Келюса. - Ты мне перешёл дорогу. Ты отнял у меня... - барон качнулся, - то, что было мне... всего дороже.
  - Я н-не виноват, - отвечает соперник. - Я н-не знал, что она твоя... А п-потом, ппотом ббыло ужже поздно...
  Граф издал хрипящий звук, потому, что цепкие пальцы барона сдавили ему горло.
  - Пподллец, канналья, - прошипел Антрагэ, - я подумать о том не ссмел, ннадышаться не мог, а ты, сррраззу???!!!
  - Дда ты что, Антрагэ, - выдохнул граф, с трудом разжав мёртвую хватку баронских рук, и глотнув воздуха, - я нне о ттом, йа ппослле свадьбы только... ччерез полгода вообще, из-за тебя всё... Я пполлюбил её! Пполюбил! И я не уступлю её тебе. Ты должен меня для этого убить.
  - Да тебя убьёшь... Дерьмо ты. Ккакое же тты дерьмо...
  - Ддавай выпьем...
  И в несколько глотков они осушали ковши виноградного сбора щедрого Анжу. Снова и снова. У Антрагэ перехватывало дыханье. Он хотел, чтобы радостью и любовью зажигались её глаза при взгляде на него. На него... Не вышло. Ничего не вышло. Пустота. Тени друзей склонились над ним. Где вы? Скупая мужская слеза потерялась в ресницах Антрагэ и оставила на щеке еле заметную дорожку. Вот до чего дошло. С младенческих лет глаза его были сухи, а теперь? Ещё ковш анжуйского. Ещё.
  Барон расставался со своей мечтой. Заветной и хрупкой, такой, в которой сам боялся бы себе признаться. Выдирал её мучительно - вместе с куском души. И вот он - счастливый соперник - сидит напротив с разбитым лбом и фингалом под глазом. Отнявший у него всё. И друзей и невесту. Если бы он не перешёл ему, барону, дорогу, всё было бы иначе. Нет, Антрагэ никогда не был обделён женским вниманием, шаловливые прелестницы прозвали его за глаза: "Красавчик Антрагэ", что же, дамам со стороны виднее, что он, возражать, что ли будет? Но всё это было не то, не то! Череда вялотекущих романов в дни его юности. Нет, нет - не то. Вообще, он был в душе страшно одинок. Всегда. Увидев пыл огня в маленькой соседке, который так походил на пламя, горящее в его собственном сердце, он начал надеяться, что... Вот оно! Единение душ. Единение. Гарр-мони-я. Нет, противник может её ублажить, но так оценить, как Антрагэ он её не сможет. Да никогда в жизни! Так думал Антрагэ сквозь пьяный угар. Сознанье уплывало. Наконец-то. Руки и ноги уже давно отказывались повиноваться, ноги - так решительно совсем. Всё кружилось и плыло вокруг, только пребывала незыблемой, белеющая напротив, физиономия соперника. Как портрет в бешено крутящейся раме. Ещё глоток, ещё один, и ещё - ковш едва не выпал у Антрагэ из рук. Ну вот, и наступает темнота. Темнота. Но больно. Всё ещё больно. Всё. Барон уронил голову на руки, анжуйское наконец побороло его.
  Грусть сдавливала горло графа, его охватывало горькое оцепененье. Келюс печально смотрел на растрёпанную голову барона-соседа, покоившуюся на крепко стиснутых кулаках, которые ещё совсем недавно наносили графу неистовые удары, от которых теперь болит и ноет всё тело. Сегодня он мог прикончить своего неукротимого соперника во время боя на шпагах. Тот открылся полностью, став уязвимым для смертельного укола клинком. Барон оставил незащищённым свой бок, пока заводил шпагу за голову для рубящего удара, который должен был нести ему, Жаку де Леви, смерть. Графу выпал такой удачный момент, чтобы окончательно свести счёты с Антрагэ, виновником его мучительных ран, и гибели друзей. Келюс мог отправить барона на тот свет. Почему он этого не сделал? Сам он никогда не знал от противника пощады. Так отчего же, в таком случае, со своей стороны, помиловал его и оставил ему жизнь? Была ли тому причиной невольная вина перед Антрагэ, что он явился помехой фортуне барона, или нежелание принести боль Женевьев? Защитить её счастье и благополучие, да и своё, конечно, он желал, но убивать соседа не хотел? Знал, что смерть бывшего жениха принесёт графине боль, что бы она там про него ни говорила, и как бы Антрагэ ни бранила? Руки и ноги совсем уже не слушались, всё плыло вокруг, уйти граф не мог, об этом даже мечтать не приходилось. Тьма в углах погреба, куда не доходил свет свечи, принимала самые причудливые фантастические формы. Келюс повернул лицо к сквозняку, веявшему из отворённой двери. Ещё вина. Ещё. Потребовалось два добавочных полных ковша, чтобы тьма, наконец, объяла и сознание графа.
  
  Свеча догорела под утро.
  
  Примечания:
  
  1. Tous les barons sont de saloperie (ту ле барон сон де салопри) (фр.) - Все бароны - дерьмо/сволочи (нужное подчеркнуть)
  2. Je te plumerai (же те плюмере) (фр.) - Я тебе выдеру перья (вообще-то, это слова из детской песенки про жаворонка)
  3. Дестреза - испанская школа фехтования
  4. Traverso "траверзо" (ит.) - удары в фехтовании (итальянская манера боя), которые рубят по горизонтальной линии
  5. Sgualembro "згуалембро" (исп.) - удары, которые рубят (испанская манера боя) по диагонали от плеча к противоположному боку
  6. Psia krew! (Пщяк рев!) (польск.) - собачья кровь
  7. Еnculé (анкюле) (фр.) - "урод" или "пидар"
  8. Le con (лё кон) (фр.) - мудак
  9. Mange d"la merde! (манж д'ля мэрд) (фр.) - буквально "жри говно", по смыслу "пошел на хуй!"
  10. Va chier, mange la merde! (ва шье, манж ля мэрд) (фр.) - буквально "иди посри и сожри свое говно", по смыслу "пошел на хуй", только еще грубее, чем в предыдущем случае
  11. Mon chien sale (мо шье саль) (фр.) - буквально "грязная собака", по смыслу "сука ебанная на хуй", для лиц мужского пола
  12. Putain de bordel de merde! (путан де бордель де мерд) (фр.) - то же, но многоэтажнее - (навроде "пиздец блять нахуй")
  13. Va te faire foutre (ва де фер футр) (фр.) - пошëл ты
  14. Va te faire ficher (ва де фер фише) (фр.) - пошëл ты куда подальше
  
  
  
  Хочешь, смейся, хочешь, плачь
  
  Графиня осматривала знакомый кинжал, вертела его в руках: пальцы в единый миг стали ледяными и плохо слушались. В глазах Женевьев потемнело, она почувствовала, что вокруг отчего-то стало очень мало воздуха, который сделалось почти невозможно вдыхать, сердце забилось где-то в горле. "Всё, теперь - всё", - мягко и услужливо подсказал на ухо господин ужас. Следов крови, однако, на лезвии не было. Женевьев подняла голову, взгляд графини отчаянно метнулся по двору. Что это - там? Шляпа и скомканный плащ - чужие! Не его... Барона! Женевьев отшвырнула их прочь. А это? Это его!
  - Эге! - глухо долетел до графини возглас Жан-Антуана, как показалось, совсем издалека, Женевьев завертела головой, пытаясь понять, откуда исходит восклицание. По всей видимости, оно раздалось из недр подвала, или, вернее, винного погреба.
  - Что "эге"? - завопила графиня, подбегая к распахнутым дверям. - Что, что там?!
  Но испуг мадам де Келюс и последующую за ним сцену, лучше всего сумел описать слуга Гонтран, выбежавший из погреба на свежий воздух. Жан-Антуан, выяснив обстоятельства и последствия битвы, развернувшейся накануне, мигом отрядил доброго малого в шато Ла Рош за необходимой подмогой, велев ему взять свежую лошадь из конюшни барона, если таковая там окажется, чтобы обернуться быстрее.
  И вот, всего-то около получаса спустя, ловкий слуга уже делился подробностями происшедшего в замке барона, на дворе шато Ла Рош, окружённый целым штатом слуг, жаждущих свежих новостей.
  - Что там, - спрашивает госпожа наша. - Я заходить в подвал, погреб этот, то есть, ну вот совершенно боюсь.
  А дядюшка графини и говорит:
  - Тут, мол, глубоко внутри, бесчувственные тела господ обнаружены! Придите сами и поглядите!
  - Да ну! Страсти какие! - единым вздохом вздыхали слушатели.
  - А графиня-то, как завизжит, - с удовольствием продолжал Гонтран внимающей аудитории, подливая себе в чарку доброго анжуйского вина, чтобы промочить горло с дороги. - Ой, совсем, мол, всё же пугаюсь в тот погреб я заходить, вдруг оба два кавалера окончательно там окочурились! И совершенно мёртвые лежат! Но сосед-барон-то ладно, а вот за супруга-графа, мол, очень переживаю.
  А дядюшка их отзывается:
  - Да нет, - говорит, - заходите, не бойтесь, они просто мертвецки...
  А графиня ему:
  - Ранены? И вы ещё насмехаться себе позволяете?! Такой вы, растакой!
  А он ей в ответ:
  - Мертвецки-то мертвецки, да не ранены, а пьяны. Не извольте, мол, беспокоиться, и пугаться тоже не нужно вам - входите! Не мешкайтесь! Сами убедитесь.
  А графиня тогда переспрашивает:
  - Точно они пьяны? Не померли?
  А дядюшка заверяет, что - точно. А госпожа графиня после "подлецами" обоих господ обругать пожелала, и господина графа, и господина барона, значит, да после в подвал-то, вернее, погреб то есть, как ринется! Но было хорошо видать, что вздохнула она с превеликим облегчением. А меня ихний дядюшка за тележкой сюда отправил, чтобы господ наших сюда в шато доставить с удобствием. Так что поспешить надобно.
  Тем временем Жан-Антуан рассуждал в погребе:
  - Вот это я понимаю! Душевно побеседовали и посидели. Совсем по-соседски...
  Женевьев хлопотала возле графа.
  - Да жив он, жив, дышит, - утешал её Жан-Антуан. - Это нужно же было умудриться, по пол бочки анжуйского в каждую персону влить.
  В этот миг, шаткий баланс, сохраняемый Антрагэ в сидячем положении возле опорожнённой бочки, был бароном нарушен, и хозяин шато плавно шмякнулся на каменные плиты пола. Под сводами подвала раздался громоподобный раскатистый храп.
  - Жаль, что он не подал голос раньше, - заметил королевский шут, кивая на Антрагэ, - разыскали бы тогда спорщиков быстрее.
  Женевьев поморщилась, но промолчала.
  - Ну, раз так, значит барон-сосед возвращается к жизни, - Жан-Антуан, видя, что дело обошлось почти бескровно, и завершилось всего лишь обильными винными возлияниями, вмиг обрёл свою обычную весёлость. - А он и впрямь в храпе - большой искусник, - добавил дядюшка расстроенной племяннице, кивая на барона. - Ты была права.
  - Ну вы же мне никогда не верите, - сквозь зубы отозвалась Женевьев. - Всё думаете, что я наговариваю.
  Она едва сдержалась, чтобы не пнуть Антрагэ.
  - В одном хочу уверить тебя, дочь моя, после того, как выпьешь столько со своим противником, друзьями ты с ним, может, и не станешь, но и врагами оставаться тоже потом бывает затруднительно. Доброе вино хоть на малую толику, да примиряет.
  
  Многочисленные слуги из шато Ла Рош подоспели быстро, и даже на двух тележках. "Ведь пострадавших-то господ как раз двое и будет, негоже стеснять раненых", - невинно объяснились они. Дело же вернее обстояло так, что на паре передвижных средств вместо одного, в замок барона могло прибыть гораздо больше народу. Всем охота было посмотреть "на двух кавалеров в погребе".
  - Вашего господина - поднимайте, и несите, аккуратнее, аккуратнее, пожалуйста! - велела Женевьев, указывая на графа. - А этого, - кивнула она в сторону Антрагэ, - оставьте - пусть валяется.
  - Ну хоть соломки вели ему подстелить - застынет на холодном-то полу, - попытался увещевать разгневанную графиню Жан-Антуан.
  - А вот не велю, - мстительно заявила Женевьев. - Пусть мёрзнет!
  - Имей же милосердие.
  - Может, кровать с балдахином ещё ему сюда доставить? Сам кашу заварил, вот пусть и лежит теперь... скучает.
  - Же...
  - Ни за что! Довольно об этом!
  - Ну, как знаешь.
  Дюжие молодцы-конюхи из шато Ла Рош ловко подхватили бесчувственное тело графа и вынесли вон из погреба к теплу и солнечному свету. Графиня помедлила и вздохнула.
  - Эй! - позвала она. - Ну ладно, и эт-того вон, тоже берите. Да осторожней там, чтоб голова не болталась... - графиня скрипнула зубами, нахмурилась и досадливо тряхнула головой.
  - Браво, дочь моя! - усмехнулся Жан-Антуан.
  - Да замолчите вы! А то передумаю!
  Так оба достойных противника и добрых соседа господин граф де Келюс и барон Антрагэ были водружены каждый на отдельную тележку, а потом неспешный кортеж двинулся пешком в сторону шато Ла Рош. Лошадей вели в поводу. Слуги сохраняли подозрительно каменные выражения лиц. Оглушительно храпел барон. Шествие замыкала, рыдающая в три ручья, графиня. Выбить слезу у Женевьев было крайне непросто, но претерпленные страхи не прошли для неё даром.
  - Полно, дочь моя, - увещевал её Жан-Антуан, - ты будто похоронную процессию сопровождаешь!
  - Вам-то смешно! Не вашего возлюбленного поколотили!
  - Да, из-за возлюбленного мне ещё лить слёзы не приходилось.
  - Ну, и не рассуждайте тогда. И... не мешайте мне!
  - Возьми носовой платок.
  - Ничего, у меня рукав есть!
  - А ещё графиня называется!
  - А вы... вообще! Жестокосердный чурбан! - графиня споткнулась.
  - Только уж поганками его не трави, как обещала, - заговорщицки заметил Жан-Антуан, подавая графине руку и кивая на тележку с непожвижно распростёртым телом барона.
  - А что, это мысль!
  - Пожалей парня.
  - Я с вами поссорюсь сейчас навсегда прямо! Если вы не прекратите ваши шуточки! Не до того мне совсем. Думаете, я от сложившейся ситуации в восторге? Что всё так повернулось? Не вот это вот сейчас, а вообще всё?! Я, думаете, забавляюсь прямо? Мне тяжело, и неприятно, что так вышло. Но и вы тоже меня поймите! Ну, я полюбила Жака. Его. Что я могу сделать? А этот мстит. Я бы хотела, чтобы он, барон, забыл про меня. Желательно напрочь и навсегда. Я бы тогда вздохнула с таким облегчением и удовольствием. А так, будто на пороховой бочке живешь, не знаешь, в какое время рванёт, когда твоего супруга доставят к тебе израненного, а может, и вовсе бездыханного. Не могу я так больше.
  - Ну, уж на некоторое время наши господа притихнут. После столь обильного чествования Бахуса, они месяц ничего крепче бульона от самой тощей курицы воспринимать не будут. Перышки друг у друга тоже в покое пока оставят: пыла не достанет рваться их выдёргивать.
  - Какие вы, мужики, все примитивные!
  - Уж какие есть. Я к чему речи веду. Может, с соседом, в его ослабленном состоянии всё же удастся с толком побеседовать. Увы, но сожаления о несостоявшемся семейном счастье, всё ещё его одолевают.
  Графиня безнадёжно махнула рукой и в очередной раз утёрла глаза.
  - Ты Жака тоже не забудь, потирань, чтобы знал, как шпагой махать.
  Графиня весьма красноречиво промолчала, но даже без слов становилось ясно, что последнему совету она вняла, и последует ему целиком и полностью.
  Так, потихоньку, шаг за шагом, вся процессия и достигла шато Ла Рош. В замке поднялся страшный переполох. Графиня градом лила слёзы, Жан-Антуан отдавал распоряжения, слуги скоро бегали взад-вперёд, устраивая господ в приготовленных для них горницах поудобнее, и только почтенный барон де Ла Рош не проявлял никаких признаков волнения, ибо пребывал в глубоком обмороке. Увидав ненароком в окошко, как он думал, почившего два года тому назад, королевского шута Жан-Антуана, почтенный старичок решил, что ему явился призрак с того света. А после с бароном сделался другой нервный припадок. Таким образом, на руках графини очутилось трое страждущих пациентов. Замок был превращён в лазарет.
  - Утешься, дочь моя, - говорил королевский шут, прощаясь с Женевьев, к полудню того же дня, готовясь уезжать в Нант. - Твоё присутствие духа будет сейчас просто бесценно. Всё обернулось совсем не так плохо, как могло бы. Потолкуй с бароном соседом, может, все-таки окажется возможным наладить дурной мир, который всегда лучше доброй ссоры. Я отчего-то предвижу, что это удастся. Не будешь предаваться унынию?
  Графиня молча покачала головой. Она с грустью смотрела, как худая жилистая фигура на свежем скакуне исчезает за поворотом дороги. Жан-Антуан обернулся, привстал в стременах и махнул шляпой Женевьев на прощанье. За дальностью расстояния с точностью было сказать невозможно, но, похоже, что дядюшка ей заговорщицки подмигнул. Графиня также помахала ему вослед и уронила две слезинки. Из каждого прекрасного синего глаза по одной.
  К вечеру того же дня, граф начал подавать первые признаки жизни, которые, впрочем, были весьма осложнены страданиями от полученных в схватке ссадин и синяков, а также тяжелейшим похмельем. К несчастью для нынешнего владельца шато Ла Рош, ушлый Гонтран уже успел привезти вещи графа из охотничьего домика, и вместе с ними доставил записку, написанную Келюсом для супруги, накануне битвы с бароном-соседом, которая была оставлена, готовым к смертельной схватке храбрецом, на бюро: между пресс-папье и чернильницей. Послание это впопыхах никто не заметил. Записка гласила: "Прости любимая, я не мог иначе". После прочтения печальной одинокой строчки, глаза графини сузились и полыхнули таким испепеляющим жаром, что было ясно, что графу, как только он придёт в себя - сильно не поздоровится. Так и вышло. Едва граф приоткрыл глаза и взгляд его принял осмысленное выражение, графиня, не церемонясь, энергично дёрнула его за плечо и насильственно привлекла внимание к своей особе. Убедившись, что супруг её узнал, высказала ему всё без утайки, и безо всякого стеснения, что она думает о графской особе супруга, а также о баронской особе соседа, и в совокупности о двух их особах вместе взятых. В общем, графиня потрясала злополучным письмом, ругалась, топала ногами и рыдала одновременно, и впервые за время счастливого замужества с супругом ссорилась. Граф с ней не ссорился, ему было не до того. Но, впрочем, буря пролетела быстро, а к вечеру дня последующего, граф оклемался настолько, что был уже на ногах. Голова к алкоголю у него оказалась отменно крепкой. Ссадина на лбу быстро заживала, и к подбитому глазу, для скорейшего исчезновения злополучного синяка, прикладывали филе миньон.
  Барон же расхворался не на шутку. Графине даже пришлось на некоторое время сделаться сиделкой у его постели. Хорошего настроения мадам де Келюс это не прибавило. К полудню следующего за битвой дня, Антрагэ вынырнул из глубокого забытья. Молочный свет пробивался сквозь веки, тела барон не чувствовал, а вот голову - очень даже. Барон с трудом сделал маленькие смотровые щёлочки в отёкших очах, и не понял, где находится. Его окружало туманное колыхающееся марево, а посреди него, невесомая, над полом плыла не кто иная, как бывшая невеста, в руках у неё что-то белело. Она приближалась всё ближе и ближе, склонилась над страждущим бароном, а потом опустила полотенце, смоченное в ледяной колодезной воде, ему на лоб. Этот акт милосердия едва не отправил Антрагэ к праотцам. И он снова впал в тяжёлое забытьё.
  Шесть дней спустя, две служанки прибирали горницу барона, который не пожелал больше пользоваться гостеприимством соперника, и уехал в свой шато. Бойкие дамы-прислужницы оживлённо между собой болтали, обсуждая внезапный отъезд Антрагэ.
  - Да почему-же наш барон-сосед так внезапно уехать порешил? Не поправился же он совсем, ему ещё несколько деньков хотя бы полежать следовало.
  - Эх, с госпожой у него разговор был.
  - Да ну!
  - Правда, услышать ненароком довелось. Госпожа-то наша велела, как барон в себя окончательно придёт, тотчас её кликнуть. Так вот когда он глаза открыл, да осмысленно вокруг себя поглядел, то её и позвали, дверь была не совсем прикрыта, так что удалось услыхать, да увидеть...
  - Что?
  - Ну, барон в недоумении озираться по сторонам начал, не догадался сразу видать, где очутился. А тут графиня наша входит. Барон-то прямо так и ахнул - от неожиданности, видать.
  - Да ну?!
  - Да. Вот не сойти мне с этого места!
  - А она? Госпожа что?
  - А она смотрит на него, спокойно так. "Жду, говорит, пока вы проснётесь. Давайте, наконец, объяснимся. Нарочно, - говорит, - выбираю тот момент, когда вам уже лучше, но вы пока всё же слабы, чтобы вы спокойно могли меня выслушать." Барон на неё глядит, да так глядит, что "ой" прямо. Показать не желает, конечно, да только видно по нему, так что прямо любой на месте сказал бы сразу, что она его баронской особе совсем-совсем небезразлична! И даже сам он на себя, от этого гневаться изволит. "Почему так получилось всё?" - госпожу графиню спрашивает. А она: "Кто знает? Так должно было получиться. В одном лишь хочу вас уверить. Вы ничего не потеряли, не женившись на мне Я никогда не любила вас. Даже на мгновенье." У барона-то, у барона, прямо вишь, дыханье-то и захватило. Страсть, как жаль его стало. "Неужели вам не безразлично, кто будет рядом с вами? - продолжает графиня. - Вне брака, также, как и в браке, я всё равно не любила бы вас. Для чего вам такая супруга?" - и глазами синими своими холодно так смотрит.
  С бароном, ужас, что сделалось. "Уйдите, - говорит. - Умоляю, уйдите. Видеть вас не могу!" А графиня голову согласно наклонила и вышла, и дверь притворила. И всё также спокойна. Бровью не повела. Эх, бедный барон. Не повезло ему.
  - А барон-то тогда что?
  - А что барон! Отдышался, да с усилием с ложа встал - мне в замочную скважину хорошо всё рассмотреть удалось. Тяжко ему было - видно по нему. До столика доковылял, чарку вина налил и залпом выпил. А потом велел платье своё подать. И коня, и из замка в тот же час уехал. Хоть и ноги едва передвигал: ходить-то ему ещё с трудом давалось, куда уж тут в седле трястись.
  - Я помню, как барон-сосед, давно, при старом хозяине нашем, госпожу Женевьев сватать приезжал, та ещё совсем-совсем барышней была, кто же подумать тогда мог что всё так-то неудачливо для него обернётся, и она супруга из Парижа себе другого привезёт? А всё-таки граф графине больше подходит. Поспокойнее он гораздо будет. И видно, что души его милость в госпоже нашей просто не чает. Только барон... Всё-таки поневоле ему соболезнуешь.
  - Да вот, жизнь она такая. Такая вот, никогда наперёд ничего нельзя знать, что будет. Эх, что тут скажешь.
  Вослед за злополучным бароном Антрагэ, шато Ла Рош покинул, в карете, с ново-прилаженными осями и гербами Ла Рошей, бывший хозяин замка, почтенный Барон де Ла Рош. После всех постигших его потрясений, в душе боевого старичка произошёл заметный надлом. Он вдруг сделался тишайшим бароном во всей провинции Анжу. Его с великой бережливостью отправили в имение возле Парижа. В Марсель барон ехать раздумал, решив, после всех перенесённых перипетий, попросить у герцога Франсуа отставки. Но, перед отъездом, барон де Ла Рош всё-же сказал несколько любезных фраз и племяннице и её супругу. С этой стороны явно был восстановлен какой-никакой худой мир.
  Антрагэ ещё около месяца долечивал ссадины и ушибы. На смену клокочущему бешенству в сердце Шарля де Бальзака пришла пустота. Казалось, все пламенные страсти разом покинули душу барона во время схватки. Он изредка подумывал о графе-соседе. Отдать ему портрет Женевьев? Тот самый, что барон накрепко запер у себя в бюро? Но после, отвергнутый жених всё-же решил, что противник, как бы это помягче выразиться, перебьется. И так невесту отобрал. Хватит. Теперь Антрагэ новую невесту где-то искать надо. Надо. Вот ключевое слово. С Женевьев слово "надо" на ум не приходило. Эх! Жизнь жестянка!
  Соседа барон больше не трогал, и зла и неприятностей графу не чинил. Всё-таки не можешь ты просто пылать былой злостью к тому, с кем распил на раз полную бочку ядрёного анжуйского вина. Королевский шут Жан-Антуан как в воду глядел. В душе Антрагэ поселилось невольное уважение к сопернику, ибо дрался граф знатно: выходит, не такой уж он на поверку и слизняк, не совсем то есть, да.
  Доброе имя графа - нынешнего владельца шато Ла Рош, в глазах бальи и всего Анжера, высочайшим королевским указом, удалось полностью восстановить.
  Скотобойня на границе двух имений так и не была достроена, зато весьма скоро между владениями графа и барона, стала возводиться высокая двойная стена, надёжно отделяющая поместья одно от другого. Господа-соседи с таким рвением принялись за сооружение своих стен, будто соревновались между собой, чья постройка в конце-концов окажется выше. И если кто-нибудь из них замечал, что соперник имел наглость добавить несколько рядов камней, и таким образом возвыситься, в ответ ему, со стороны отстающего, принимались немедленные решительные меры, и бастион последнего вырастал, как по мановению ока, в свою очередь срывая пальму первенства. Через несколько лет стена уже могла поспорить по своей мощи с той, что выстроили древние римляне на землях Британии, чтобы сдерживать напор варваров. Впрочем, только лишь в сооружении внушительного укрепления между поместьями, ещё и проглядывали отголоски прежней вражды и непримиримого соперничества их владельцев, что касается всего остального - жизнь в провинции вошла в мирное русло и потекла неспешно своим чередом. Всплесков страстей отныне в окрестностях Анжера не наблюдалось.
  
  
  
  Почти две дюжины лет спустя
  
  Иной раз философски задумаешься, и поймёшь, что жизнь - штука совершенно непредсказуемая. Сколько честолюбивых замыслов бывает поломано ею, сколько помех возводит она на пути к счастью. Увы, но частенько по её прихоти оказываются захлопнутыми перед самым носом, казалось бы, настежь распахнутые двери, и остаётся открытой лишь какая-нибудь неприглядная маленькая лазейка, воспользовавшись которой, приходится влачиться путём совершенно отличным от того, которым желал бы идти.
  Антрагэ подумывал некоторое время о том, чтобы возвратиться в свиту герцога Анжуйского, но, как оказалось, не к кому стало возвращаться на службу, ибо суверен Объединенных провинций Нидерландов, и "протектор их свободы" герцог Брабантский и граф Фландрский потерпел сокрушительное поражение при взятии Антверпена. Франсуа лично командовал кампанией, и, вместо открытого штурма городских стен, решил применить военную хитрость. Он просил жителей укреплённого города впустить французские войска, которые, мол, явились лишь с целью поприветствовать доблестных защитников дружеским воинским парадом. Антверпенцы откликнулись на призыв герцога-полководца с великим воодушевлением, и широко распахнули ворота перед французами. Но, впрочем, сделали они это лишь с одной целью - чтобы накрепко захлопнуть их позади последнего солдата из армии герцога, а дальше гарнизон города открыл смертоносный огонь по неприятелю и горожане также усердно оказывали посильную помощь в уничтожении врага, бросая из окон и с крыш камни, палки и прочие тяжёлые предметы. Лишь нескольким французам, попавшим в западню, включая герцога, удалось вырваться и бежать восвояси. "Лучше тебе было умереть в юности. Тогда ты бы не стал причиной смерти стольких отважных благородных людей " - безжалостно писала несчастному полководцу Екатерина Медичи. Антверпен стал концом военной карьеры Франсуа. Нечего было и думать о том, чтобы разворачивать победоносные войска на Париж. Испанские купцы в Нанте, с которыми успел побеседовать почтенный барон де Ла Рош, и у которых он испросил возможность предоставления средств в распоряжение герцога, для проведения его авантюры на французской земле, вначале благоразумно решили посмотреть, как развернётся военная кампания под предволительством Франсуа во Фландрии, прежде чем наделять его звонкими золотыми. Если бы дела герцога в ведении войны оказались успешны, то испанцы раскошелились бы и отстегнули денег честолюбивому главнокомандующему, чтобы он, оставив Фландрию в покое, разжёг возможную гражданскую войну во Франции. Таким образом, Испания не потеряла бы одну из самых злачных своих провинций. Ну, а если нет, то на нет, как говорится и суда нет. Испанцы, и пальцем не пошевелив, оставались при своих интересах. После постигшего герцога фиаско в театре военных действий о какой-либо ссуде больше не приходилось и мечтать. Испанцы ответили решительным отказом, а Генуэзские купцы, ожидающие посланника от принца в Марселе, и вовсе посмеялись. Вопрос о финансировании авантюры по возведению нового короля из семейства Валуа на престол Франции был закрыт. Жан-Антуан мог и не предпринимать поездку по следам официального посла герцога, всё разрешилось само собой.
  Другой удар постиг честолюбивого Франсуа, когда королева английская Елизавета, к которой принц, после поражения под Антверпеном, всё же решил посвататься, ответила ему решительным отказом.
  Эти безобразные события и невзгоды окончательно подорвали силы Франсуа, герцог слёг, и вскорости умер. А совсем недолгое время спустя, навеки закатилась звезда династии Валуа, когда правящий король Генрих III пал от руки убийцы-фанатика. На трон Франции взошел Генрих Наваррский, основав новую династию Бурбонов. Но Антрагэ широко махнул на всё рукой.
  Барон весьма недолго жил одиноким затворником в своём замке: залечив боевые раны, и подавив ядовитую досаду, Антрагэ посватался со злости к самой завидной невесте на брачном рынке, дочери маршала де Монлюка. К изумлению барона, сватовство его было принято благосклонно и помолвка сладилась на диво быстро, словом, не успел он оглянуться, как его шато обзавелось молодой хозяйкой. Более чем щедрое приданое супруги, помогло отменно выправить текущие финансовые дела барона, расстроенные из-за двухлетнего изгнания. Жизнь потекла тихо, и почти что мирно, Антрагэ лишь зорко следил за двойной стеной, отделяющей его от соседа, и если та, по его мнению, со стороны бывшего соперника, становилась выше, то он тут же спешил надстраивать свою собственную часть бастиона.
  Через десять лет, почившая в бозе супруга, оставила на попечение Антрагэ сына, воспитанием коего барон с усердием и занялся. Время пролетело незаметно, годы спешили один вослед другому, сменяли друг друга сезоны, за весенним цветением и летним зноем приходили осенний листопад и зимние заморозки, и так почти две дюжины раз, со времени закладки стены между двумя именьями.
  И вот, одним прекрасным летним днём, перед бароном Антрагэ в его рабочем кабинете стоял сынуля барона - барон Антрагэ-младший. Как там принято говорить? Похожи как две капли воды? Похожи, как горошины в стручке? Нет, всё это никуда не годилось. Молодой Антрагэ был просто портретом папаши в молодости, и имел те же рост, голос и манеры. Одним словом, он безоговорочно являлся сколком с Антрагэ старшего, или его зеркальным отражением.
  У Антрагэ старшего в волосах пробивалась седина, и стоит упомянуть, что за последнюю неделю он получил гораздо большее количество седых волосков, чем за все вкупе прожитые годы.
  Ясное июньское солнце склонилось к шести часам пополудни. Разговор ни шатко ни валко длился с самого утра и снова зашёл в тупик.
  - Сынок, - устало повторял Антрагэ-старший уже в который раз. - Ну, может, ты всё-таки подумаешь.... Ну не одна она девица на свете. Ну повыбирай ещё....Сын, ну прошу...
  У барона мучительно ломило виски, и в коленях ощущалась странная слабость. Шок от новости, доставленной сынулей неделю назад, ещё давал себя знать. В том, что жизнь - штука непредсказуемая, молодой Антрагэ снова заставил убедиться папашу в прошедший вторник, когда, как на духу выложил ему, что он без памяти любит, и кого бы вы думали, Луизу - дочь заклятого соседа. И в этом вопросе отпрыск барона проявил завидное упрямство. Никакие доводы против на него не действовали. Вот так всегда: прилетает оттуда, откуда и вовсе не ждёшь. Ну, сынок, ну дорогуша - подложил кабанчика. И как тихо всё провернул, Антрагэ о его похождениях и не подозревал даже. Ловко он, однако, затихарился. И теперь, вон, пылает матримониальными планами.
  - Что вы имеете против Луизы, папá, - упрямо твердил Антрагэ-младший. - Она самая, самая лучшая девушка на свете. Вы не можете сказать, что она не ровня мне по богатству и положению. Мы любим друг друга, и точка.
  - Ну ведь на ней свет клином не сошёлся, умоляю!
  - А вот сошёлся, - настойчиво бубнил юный барон. - Мне без Луизы этот самый свет - не мил.
  - А как реагируют родители Луизы на твоё сватовство? - поинтересовался Антрагэ.
  - Ну не так уж непримиримо. Папенька её, почтенный граф, узнав новость, всё вздыхал весь вечер, а госпожа графиня, Луиза говорит, принялась громко хохотать. А потом они дружно тоже сказали "нет". Но Луиза всё же надеется, что ей удастся их убедить. Они уж не были столь категоричны, как ты.
  - Хохотать?! - в глазах барона сгустились сумерки, а на душе громыхнул гром.
  - Ну, в этом Луиза видит некую надежду, они не запретили сразу и навсегда. И смех лучше, чем гнев! - пылко воскликнул ненаглядный наследник.
  - А теперь, - свистящим шёпотом, продолжил Антрагэ, - если ты не хочешь, чтобы я вызвал на поединок нашего соседа, ты выкладываешь мне всё, как на духу: при каких обстоятельствах ты с ней познакомился и где?!
  - Да в имении же, папá в имении, - отозвался слегка побледневший, Антрагэ-младший. - З-зачем вызывать на п-поединок-то...
  - Здесь же повсюду стена!
  - На озере стены нет, ну, на берегу есть, а на воде-то нет.
  - Какое упущенье, - пробормотал Антрагэ.
  - И вот, в один такой же день, летний, вижу, у противоположного берега кто-то барахтается, вот-вот захлебнётся. Право... - доносился до Антрагэ голос отпрыска.
  - Так тонула она, говоришь? - переспросил барон.
  - Тонула. Ну, я думал, что тонула, а она плавала, то есть училась. Плавать, ну...
  - Что "ну"?
  - Ну, я её вытащил.
  - А она?
  - А она, в общем, сначала раздосадована была, а потом...
  - Ну, что потом?
  - Ну вы же мне слова вымолвить не даёте...
  - Продолжай...
  - Так вот, я думал, что тонет она, и её вытащил. Ой! Она недовольна сначала была, что я помешал, а потом сказала, что если я помог тонущему человеку, то, может, я и не такой оболтус, как обо мне говорят её папенька с маменькой. А я, как увидел Луизу, так сразу и понял, что она мне вот прямо дороже жизни.
  - И давно вы видитесь?
  - Почитай, несколько лет уж прошло, - Антрагэ-младший пожал плечами.
  - И до имения соседа всегда вплавь добираешься?
  - Почему, вплавь? У меня лодка в камышах спря... Зачем вам знать?
  - Сам додумался?
  - Нет, Луиза. Я после первой встречи забыть её не мог. Я частенько забирался на стену, меня слуги подсаживали, и караулил с надеждой, что снова увижу её! И вот, как-то раз я заметил, на счастье, как она гуляет и читает книгу, и спрыгнул со стены. И Луиза была мне рада! И она велела мне через стену больше не лазить, сказала, что я убьюсь ещё, и лодку присоветовала. Почему я не могу растопить ваше жестокосердие? Мои намеренья относительно Луизы останутся неизменными. Я люблю её.
  Антрагэ-старший молчал и устало барабанил пальцами по столешнице.
  - Я не одобрю этот союз, - отрезал он.
  - Я уйду в монастырь, - неуверенно пригрозил Антрагэ-младший. - И Луиза.
  Антрагэ-старший расхохотался. В смехе барона звучала надтреснутая горечь, но Антрагэ-младший усмотрел в нём лишь издёвку над своими чувствами.
  - Ну, тогда если вы мне, папá не верите, что мои чувства к Луизе серьёзны, я поеду в Париж и буду искать смерти в поединке, - решительно заявил Антрагэ-младший.
  - Что-о-о?! - Антрагэ-старший медленно начал подниматься с резного кресла.
  - Сделаю! - заявил молодой Антрагэ, попятившись.
  На лице сына барона мелькнуло загнанное отчаяние.
  - Но папá, если вы откажете, а отказываете вы просто без каких-либо веских причин, - с жаром продолжил он, - мне лишь это и остаётся. Я нарочно стану вызывать всех подряд на дуэль, пока один из клинков меня не прикончит!
  - Ишь чего удумал! - взорвался Антрагэ выскакивая из-за стола, как подкинутый пружиной.
  - Но папá, вы не оставляете мне иного выхода...
  - Шантажировать меня вздумал?!
  - Нет, папá, - тихо и очень твёрдо сказал Антрагэ-младший. - Просто не могу без Луизы. Дышать без неё не могу.
  - А Луиза - она без тебя дышать может?
  - Тоже не может. Она сказала, что уморит себя голодом нарочно, если нам не суждено быть вместе и если все как-нибудь помешают нашему счастью.
  - Неужели ты настолько...
  - Да. Мне без Луизы жизнь не мила.
  - Ты так её любишь?
  Антрагэ-младший энергично закивал.
  - Ещё сильнее! - пылко заверил он.
  - Ладно, - Антрагэ-старший не сразу узнал со стороны звучание собственной речи. - Ладно, - сдался он. - Женись.
  - Что папá?! - замирающим голосом переспросил Антрагэ-младший, желая убедиться, что не ослышался, и суровый папенька чудом изволил сменить гнев на милость.
  - Женись, говорю, - со вздохом повторил Антрагэ, - коли хочешь, и она тебя любит. - Эх, не воротишь сказанных слов...
  Сынуля задохнулся от внезапно свалившегося на него счастья.
  - Но только при одном условии, - добавил Антрагэ-старший.
  Он приобнял наследника за плечи и заговорщицки сказал ему почти на ухо:
  - Выкради её. Луизу... Сегодня же! В чёрных глазах Антрагэ старшего зажглись таинственные мерцающие угольки, но опьянённый восторгом, Антрагэ-младший ничего не заметил.
  - Вот и Луиза тоже говорила - что бежать надобно, и никого не слушать, - воодушевлённо воскликнул младший Антрагэ, - но мне было, право, как-то неловко вот так, вас не уведомив...
  Антрагэ-старший тяжко вздохнул: "Олух... Ну что тут скажешь?"
  - Спасибо! Спасибо! Папá! Ах! А если и вы одобряете....
  - Одобряю, одобряю, - подтвердил Антрагэ. - Похить её, повенчайся с ней по дороге. На развилке дорог в Нант и Овернь как раз есть часовня. Поговори со священником заранее, возьми двух крепких лошадей из конюшни... Ладно, дурень, я сам о венчании договорюсь. Опять всё напутаешь!
  - Папá, я никогда, никогда не забуду ни ваше понимание, ни доброту!
  - Ладно...
  - Жаль только, что с Луизой не будет долгой красивой помолвки, как я мечтал!
  - Долгие помолвки вредны, - поморщился Антрагэ. - Делай, что говорю!
  - Папá .... Я.... Всегда....
  - После венчанья, поезжай вместе с женой прямиком в Овернь, - наставлял сына барон. - Замок в поместье крепкий, если что - осаду выдержишь, - со вздохом добавил он.
  - А может, в Испанию, папá?
  - Потом в свадебное путешествие поедешь, - отрезал Антрагэ. - На время схорониться надо будет. Там семейка такая - палец в рот не клади. Вмиг без руки останешься. Отгрызут.
  - Папá, а всё ж, почему мы с соседями не то, чтобы враждуем, а...
  - Я сейчас передумаю!
  - Да нет, я ничего! Благодарю вас! Благодарю!
  Захмелевший от восторга сынуля, помчался готовить лошадей и предупреждать Луизу. Оставшись в одиночестве, барон снял со стены боевую шпагу, подошёл к бюро, и попытался открыть накрепко запертый много лет назад, верхний выдвижной ящик. Попытки его не увенчались успехом. Ящик не подавался ни на йоту, а шпага угрожающе изогнулась. Сообразив, что загубит хороший клинок, Антрагэ кликнул слугу и велел принести топор. Наконец, под напором мощного лезвия, ящик треснул и освободился от хвата замка. Антрагэ удалось вытащить его на треть, барон пошарил в недрах тайного хранилища, и извлёк на белый свет миниатюру, на которую не глядел вот уже более двадцати лет. Он положил её на чистый лист бумаги, а рядом пристроил миниатюру Луизы, которую давеча тайком стащил у Антрагэ-младшего. Дочь Женевьев ни на грош не походила на мамашу. Она была копия папеньки-графа. Томные голубые глаза с поволокой. Белокурые волосы, само выррррр.... выражение лица. Ну, граф в юбке. Антрагэ прикрыл глаза. Однако, хотя бы Антрагэ-младший любим. Можно также утешиться ещё и тем, что - фамилия Антрагэ поглотит фамилию Келюс, и жирное анжерское имение Ла Рошей, в конце концов, достанется сыну. Жизнь - штука воистину непредсказуемая.
  Побег и ночное венчание в часовне прошли успешно. Парочка новоявленных супругов благополучно отбыла в Овернь.
  На другой день за утренней трапезой, покой Антрагэ был потревожен. В окно влетела стрела, пущенная из боевого лука. Она вонзилась в стену над головой барона, подрагивая пышным опереньем. "Я доберусь до тебя", - гласила, обвёрнутая вокруг неё, записка, набросанная чётким изящным почерком. Антрагэ прочёл послание, ухмыльнулся, и продолжил свой завтрак.
  
  
  
  Песнь ликующей любви или почти полдюжины лет спустя
  
  На Антрагэ смотрят озёрно-синие восторженные глаза.
  - Ой, деда! - громко вопит маленькая Женевьев. - Я когда вырасту - стану совершенно точно такой же, как ты!
  Она бежит к зеркалу, приподнимается на цыпочки, закидывает голову и, высунув язык, смотрит на своё отражение.
  - Да, и усы у меня будут, - довольно говорит она. - Обязательно. И шпага.
  Это чудо пол года назад с великим тщанием было доставлено из Парижа. Антрагэ-младший поступил на королевскую службу и отныне проживал вместе с супругой в столице, где и родилась маленькая Женевьев. Её нарекли в честь бабушки, ибо малышка изумительно на неё походила, и с каждым годом - всё больше. Но Париж увы не был Парижем былых времён. Даже тогда, теснота плотно застроенных кварталов предоставляла мало простора и удобств, теперь же главный город Франции напоминал муравейник, так увеличилось число жителей. Молодая чета Антрагэ подумала-подумала, да и решила отправить малютку, как только та чуток подросла, подальше от перенаселённой и грязной столицы на вольный воздух Анжу. По договорённости, две недели крохотная баронесса должна была проводить в шато барона, а последующие две в шато Ла Рош. Но как-то так сразу получилось, что от деды Шарля внучка стала уезжать с крайней неохотой и отменно громкими протестами. Антрагэ опасался, что соседи объявят, что он настраивает Жинетт, в которой они души не чаят, против их особ и перестанут пускать к нему. А он и не настраивает вовсе, он просто очень любит маленькую хулиганку, которая повсюду семенит вослед за ним. Ну, не совсем повсюду, конечно... В некоторые приватные места Антрагэ ходит один. Но всё же...
  Графиня, которая отвозит внучку в шато Ла Рош, и после возвращает барону, ибо с графом Антрагэ всё ещё предпочитает не встречаться ни под каким предлогом, пока, однако, не протестует - молчит, только хмурит красивые брови. Вот сегодня как раз такой день и есть. Антрагэ должен передать маленькую Женевьев на руки Женевьев взрослой.
  - Пойдём, детонька, - со вздохом говорит он и берёт внучку за руку, - пойдём.
  Без игривой озорницы шато пустеет. Ну да что поделать. По дороге Женевьев начинает всё больше оттягивать руку барона, и тормозить пятками, и усиленно тереть кулачком глаза. Когда они подходят к дороге, ведущей в шато Ла Рош, на которой с минуты на минуту должен показаться экипаж графини, то внучка уже отчаянно хнычет:
  - Не хочу к бабушке и другому дедушке! Там скучно-ааааа!
  Антрагэ знает: хныканьем дело не окончится - скоро расплачется. У барона специально для этого случая заготовлен в кармане огромный носовой платок, из лучшего батиста, который к концу церемонии изъятия малышки в соседний шато на двухнедельный постой к бабушке Женевьев и дедушке Жаку, оказывается насквозь обрёванным и полностью обсморканным.
  Маленькая Жинетт чуть затихает, опускает голову и отчаянно прижимается к ногам Антрагэ. Проходит несколько минут. И вот, наконец, на дороге появляется графиня - которая никогда не опаздывает. На этот раз она не в экипаже, а верхом в сопровождении двух слуг. Да, мадам всё ещё путешествует верхом и держится в седле с отменной ловкостью. Она подъезжает к условленному месту, легко спешивается, бросает поводья конюху.
  Видать, Женевьев взрослая решила развлечь Женевьев маленькую прогулкой на своём белоснежном иноходце.
  - Здравствуй, солнышко! - приветливо говорит графиня, приблизившись.
  Разумеется, имея в виду внучку, а не злосчастного бывшего жениха. Однако, тут же возникает заминка, отягощенная одним, весьма нешуточным препятствием: оторвать маленькую Женевьев от Антрагэ становится возможным только вместе с поясом, камзолом и исподней рубахой барона. Внучка вцепилась деду в платье мёртвой хваткой и испускает истошные вопли. Так, впрочем, бывает всегда. Но сегодня Жинетт протестует особенно яростно.
  - Не поеду! А-а-а-а-а-а-а!!!!!!
  Графиня в свою очередь терпеливо ждёт и ухом не ведёт.
  - Ну, детонька, - пытается уговорить внучку Антрагэ, и неловко гладит расстроенную кроху по голове. - Ну, не унывай! Бабушка повезёт тебя верхом... На белом коне.... - Что за чушь сыплется из его уст!
  - А-А-А-А-А-А-А!!!!!
  Маленькая Женевьев озвучивает своё нежелание уезжать не только пронзительными криками, но и принимается, захлёбываясь, рыдать. От деды Шарля её не оттащит и полк солдат. И тут, наконец, вмешивается графиня.
  - Чшшшш! Детонька, подожди. Послушай! - говорит она, обращаясь к внучке. - Я не собираюсь увозить тебя.
  Протесты Жинетт стихают на мгновенье, малышка изумлённо смотрит на бабушку, а после снова начинает отчаянно реветь, на этот раз обнимая барона за ногу. С не меньшим недоверием глядит на бывшую невесту - эх, память, когда это было! - и барон Антрагэ.
  - Я говорю правду! - подтверждает свои намерения Женевьев взрослая. - Подойди, золотко, подойди.
  Зарёванное "золотко", после минутного колебания, отпускает барона, и делает несколько неуверенных шагов в сторону бабушки.
  Графиня приседает на корточки перед расстроенной внучкой, и извлекает из рукава большущий батистовый носовой платок. Мадам мгновение внимательно вглядывается в маленькую заплаканную рожицу, а после старательно вытирает следы слёз на щеках Жинетт, и высмаркивает ей нос.
  - Ты хочешь остаться здесь, с дедушкой Шарлем? - серьёзно спрашивает мадам бабушка.
  Маленькая Женевьев с готовностью кивает и безо всякой дипломатии решает действовать напролом:
  - Я вас тоже люблю, - всхлипывая, говорит она. - И тебя, и дедушку Жака, но деду Шарля всё равно больше. И навсегда.
  - Ну что-ж, - говорит Женевьев старшая. - Тогда можешь остаться с дедой.
  Антрагэ едва не издал изумленное восклицание. У барона отчего-то перехватило дыханье и сдавило горло на миг. Совсем расплюскался ты, друг Антрагэ. Стареешь, это точно.
  - Правда?! - с восторгом и недоверием переспрашивает внучка.
  - Правда, - подтверждает бабушка.
  - А можно я сейчас убегу, чтобы меня нечаянно всё равно не увезли? - восторженно спрашивает малышка.
  - Можешь, милая, - бабушка согласно кивает головой. - И помни, мы с дедушкой Жаком всегда тебя ждём.
  Маленькая Женевьев припустила, что есть мочи, к замку, только пятки сверкают, видать, не веря своему счастью. Воцарилась пауза. Испытывая невольную неловкость, барон говорит:
  - Спасибо за это, - он кивнул в сторону улепётывающей внучки.
  - Сердцу не прикажешь, - отзывается графиня со своей убийственной улыбкой и пожимает плечами. Она почти не изменилась, или это Антрагэ так кажется? Потому ли, что глаз барона уже не так остёр, или потому, что мадам де Келюс одевается несколько старомодно? Никогда не следила она за фасонами, вот супруг её в своё время был жуткий модник.
  - Я пришлю её гардероб и игрушки к вечеру, - говорит Женевьев.
  - Мне жаль.
  - Не нужно извиняться, - качает головой графиня, натягивая перчатки для верховой езды. - Мы ведь все хотим, чтобы ей было хорошо, и она была счастлива.
  Что и говорить, Антрагэ поражён, он мог бы предположить, что соседка будет крайне раздосадована, и станет рвать и метать. Женевьев, однако, медлит уезжать, и наконец, произносит, глядя в сторону:
  - Мы хотели достроить к охотничьему домику второе крыло. Камни из каменоломни нынче недёшевы. Чтобы сократить расходы, пришлось бы пожертвовать стеной между нашими владениями. Я полагаю, вашей преграды будет вполне достаточно, для обозначения границ имений. Хочу спросить вашего мнения об этом и узнать, не будете ли вы против.
  - Право, не знаю, что вам ответить на это, мадам, - отозвался Антрагэ, глядя себе под ноги, - у меня были планы расширить конюшню... Тоже за счёт стены с моей стороны.
  - Как же нам поступить?
  - Могу я вам предложить, мадам, освежиться с дороги, - неожиданно сам для себя высказался барон. - И, может быть, мы сможем побеседовать и решить, что возможно сделать в подобном случае, - как натужно он звучит - никогда не мог он изображать галантного пустобрёха.
  Графиня чуть улыбается, кивает, и - соглашается. Сегодня, определённо, день великих чудес. Нет, она пребывает в шато барона недолго - всего около получаса. Так странно видеть её гостьей в своем замке, да ещё мирно ведущей беседу, и к тому же благосклонно пригубившей несколько раз старое доброе анжуйское из кубка с вензелем барона. Женевьев вполне миролюбива, спокойна и доброжелательна. Никакого подвоха не таится в её манерах. Соседи, посетовав на дороговизну строительных материалов, порешили остановиться на нескольких разграничительных столбах на границе двух имений вместо неприступного двойного бастиона. Он в самом скором времени будет пущен на благие цели, для процветания их поместий.
  - Если вы надумаете, можете наносить визит вместе... вместе с вашим мужем, чтобы повидать малышку, - со вздохом говорит Антрагэ на прощанье.
  - Нет, уж лучше сначала вы к нам, - с затаённой искоркой лукавства отзывается графиня.
  Несостоявшаяся супруга чуть улыбается, касается полей шляпы двумя пальцами руки, затянутой в перчатку, салютуя Антрагэ на прощанье. К крыльцу подвели лошадь. Женевьев взрослая - прыг в седло и была такова.
  - Ля-ля-ля! - громко распевает маленькая Женевьев где-то в недрах замка, и даже возможно, на чердаке.
  Вот так и осталась крохотная синеглазая шалунья в шато Антрагэ. В том теперь не могло быть никаких сомнений и ложных видений. Пение то приближалось, то удалялось, наконец, маленькая Женевьев, как ураган, выскочила навстречу барону.
  - Деда, а это правда, что ты с другим дедушкой из-за бабушки дрался? - озадачила она Антрагэ с места в карьер.
  - Это... Это кто-ж тебе такое сказал, а?
  - Гонтран в другом замке сказал, да только не мне, а Франсуазе с кухни. А кто победил?
  - Бабушка. Кто же ещё.
  - А она тоже с вами дралась? И с тобой и с дедушкой Жаком?
  - Потом, давай я тебе расскажу. Когда подрастёшь.
  - А я сейчас хочу!
  - Потом, потом! И меньше слуг слушай.
  - Почему? Они такое интересное говорят! Деда, а подари мне кинжал!
  - К-какой ещё кинжал? М?
  - Да тот, что в ящике лежит, где портреты маменьки и бабушки!
  - Ай-я-яй!
  - Ну деда! Он же там не нужен! А мне пригла... пригодится!
  - Нельзя. Не игрушка это!
  - Почему?
  - Нельзя.
  - Я не обрежусь, я аккуратненько.
  - Нельзя. Безобразие сплошное. Нельзя! Нель-зя!
  - Ну деда-а-а-а! Я с ним играть не буду, я бросать его буду, как взрослые мужчины умеют!
  Барон подхватил внучку подмышку.
  - Давай-ка я лучше тебя из лука стрелять научу.
  - Да ну, это скучно!
  - Ничего не скучно. Или из арбалета?
  - Из арбалета! Из арбалета!
  - Вот и чудненько.
  - И из аркебузы! Она хлопает громко - Паф! И из пушки!
  Вечером, у камина в главной зале шато, маленькая Женевьев разыскивает Антрагэ, чтобы пожелать деду "спокойной ночи". Малышка забирается к нему на колени и заявляет:
  - Я - никуда от тебя не уеду. Вот!
  Потом обнимает крепко барона за шею, зевает в ухо, и сонно шепчет:
  - Деда, ты самый, самый лучший. Никого мне больше не надо. Вот никого! - и маленькой ладошкой гладит Антрагэ по щеке. - А ты расскажи, как ты на войну ходил, - просит внучка, - или нет, лучше как ты охотницу Диану в наших лесах видел. А она придёт опять, к нам - эта Диана? Вот бы поглядеть!
  - Может быть и придёт, кто знает? Давай-ка, я всё-же из лука стрелять тебя научу?
  - Ну хорошо, научи. И рассказывай, рассказывай! Я - нисколечки не сплю! П-х-х-х-х-х-х......
  
  На другой день, барон Антрагэ распорядился пробить проход в разоренную и замурованную более двадцати лет тому назад, комнату - бывший будуар несостоявшейся баронессы, своей первой невесты. Удобную залу привели в порядок. И теперь там, хохоча, катает мяч маленькая Женевьев.
  Что за дело, если за стенами шато барона палит летний зной, льют осенние дожди или валит снег, что за дело до этого всего, если у Антрагэ в замке поселилась самая настоящая весна.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"