За убийство мужа женовидного, если он благородного происхождения, платится четверть виры.
Законы Канута
Ежели утратит король более четверти своей чести, то не король он боле и принадлежит Аннуну.
Правда Верцингеторикса
Одного человека прозвали Ловчим. Не вполне понятно, откуда взялось у него такое имя: то ли потому что он любил охоту, то ли потому что походил чем-то на ловчих птиц, то ли потому что умел ловчить. Неизвестно, одним словом. Так или иначе, было ему около двадцати пяти лет, он жил при дворе короля Брана и исполнял обязанности королевского постельничего.
Однажды вечером была его очередь дежурить при королевской опочивальне. Чтобы скоротать одинокие часы, Ловчий заманил к себе в гости пухленькую служанку - потому что он был большой любитель женского полу - и уже доставал из поставца припасенный кувшинчик, как до его слуха донеслись из королевской опочивальни какие-то подозрительные звуки. Цыкнув на служаночку, Ловчий на всякий случай прихватил какое-то оружие - памятуя о короле Бране Неблагочестивом, которого зарезали в собственной постели, - взял во вторую руку подсвечник и отправился на разведку.
Но никто не покушался на молодую жизнь короля Брана: в тихой и пустой спальне его величество плакал, зарывшись лицом в подушку и содрогаясь всем телом, так что даже не обернулся на шаги. Ловчий постоял на пороге, а потом вернулся к себе.
Выставив в коридор служаночку - та было надула премилые губки, но Ловчий на прощание чмокнул ее в шейку и сунул за корсаж монетку, - постельничий для приличия заправил рубаху в штаны и снова отправился в королевскую спальню. На сей раз он взял с собой кувшинчик с вином и чашу: дело явно было нешуточное, без пол-пинты не обойтись.
В спальне он поставил вино и чашу на сундук у кровати, на котором мягко светился непогашенный ночник. Король забился под подушку: плача слышно не было, он только вздрагивал. Ловчий потряс его за плечо:
- Что случилось, ваше величество? Вам нездоровится? Что-нибудь надо сделать?
- Как это - не надо? - удивился Ловчий и не без задней мысли добавил: - Давайте, я сбегаю за лекарем?
Из-под подушки на него воззрился королевский глаз, очень похожий на птичий, такой же круглый - от ужаса, не иначе, - только не карий, а серый.
- Нет! - и король схватил его за руку, больно впившись ногтями. - И даже думать не смей!
Ловчий не поморщился: он привык к когтям ловчих птиц.
- Тогда пусть ваше величество сядет, выпьет вина и расскажет, какая стряслась беда, - сказал он и наклонил кувшинчик над чашей. - Ну же?
Королю Брану ничего не оставалось делать, кроме как послушаться. Он вынул голову из-под подушки, вытер глаза рукавами ночной рубашки и сел в постели. Черные волосы, похожие на блестящие вороньи перья, в беспорядке рассыпаны по плечам, глаза по-прежнему как у безумца. Ловчий не удивлялся: в конце концов, в королевском роду было уже по меньшей мере трое Бранов Безумных, если не считать Брана Юродивого, относительно которого народная молва никак не могла решить, относить его к Безумным или же к Святым, - в свое время сын Юродивого, Безбашенный, извел пол-казны на взятки курии, добиваясь папашиной канонизации, но дело так и не выгорело.
Короче, Ловчий не удивился, а просто налил в чашу вина и подал ее королю. Конечно, наливать и подносить вино королю - привилегия виночерпия, но сейчас его величество явно не нуждается в лишних глазах.
Все еще всхлипывая и вздрагивая всем телом, король Бран принял чашу и, держа ее обеими руками, как ребенок, начал пить вино словно воду - большими глотками.
Допил, отдал чашу Ловчему и откинулся на подушку. Он больше не плакал, просто смотрел перед собой неподвижным взглядом. Так смотрят отчаявшиеся люди и посаженные в клетку дикие животные. Ловчий это знал и, крякнув, рискнул присесть на краешек королевского ложа. Король не обратил никакого внимания на эту вольность.
- Ну, ваше величество, поведайте вашему верному слуге, в чем дело, - сказал Ловчий. - Может, дурной сон приснился?
Король только помотал головой.
- Если хотите, так я поклянусь, что буду нем, как могила, - пообещал Ловчий.
Бран только махнул рукой, на которой блеснуло золотое королевское кольцо-печатка с Caput Corvi - Головой Ворона.
- Значит, не всем подряд будешь рассказывать, а только тем, кто денег даст, - тоскливо сказал он. - Что я, не знаю, что ли? Все вы одним миром мазаны...
Ловчий хотел было возразить, но король продолжал:
- А, какая разница... Все равно рано или поздно все узнают.
И замолчал. Подтянул к себе колени под одеялом и спрятал в них лицо.
Ловчий подумал немного, а потом снова спросил:
- Так в чем же беда, ваше величество? Вдруг я найду средство ее поправить?
Бран только помотал головой, не отрывая лица от одеяла.
- От этой беды нет лекарства. Я... - он судорожно вздохнул, - я увечный король.
Ловчий недоуменно воззрился на Брана. Девятнадцати лет от роду, год как король, Бран был высок, строен, крепок и искушен в воинском и охотничьем искусстве, как и подобает: только позавчера самолично на охоте забил вепря и раздавал потом на пиру лучшие куски баронам. Стало быть, о болезни или о какой-либо телесной немощи не может быть и речи, и его величество изъясняется иносказательно. Дела государственные? Ну, конечно, делами по опекунской привычке заправляет Бранов двоюродный дядя, но король еще молодой, ему ли зевать над пыльными хартиями?
- Отчего же так, ваше величество? - осторожно поинтересовался Ловчий. - В королевстве мир, в человецах... ну, не благорастворение, но...
- Я даже хуже отца! - отчаянно выдохнул Бран. Плечи у него снова вздрогнули.
- Но почему? - поразился Ловчий. - Да вы куда ни посмотри - по всем статьям его обошли!
Все ж таки нормальный человек - по крайней мере, до сих пор был.
Бран только всхлипнул и еще крепче обхватил себя за колени. Да что с Красавчиком за дьявол, подумал Ловчий. О, Красавчик! Постельничий подмигнул сам себе и облизнулся.
- Может, вашему величеству какая-нибудь девица либо дама приглянулась?
Ловчий даже слегка испугался, когда король вдруг весь затрясся как в ознобе и снова диким круглым глазом уставился на него сквозь спутанные пряди.
- Нет, нет! Никогда! - в ужасе воскликнул он свистящим шепотом. Тут его глаз сверкнул подозрением: - Ты что-то знаешь? Я во сне разговариваю?
Ловчий только покачал головой. Короля было мудрено подслушать во сне: презрев древние права постельничих, он выжил их из королевской опочивальни - потому что не привык засыпать, когда рядом были другие люди. Не в этом ли дело? И Ловчий подумал, что поторопился, отослав служаночку.
- Может, вашему величеству холодно? - Ловчий подмигнул, но Бран смотрел с таким недоумением, что ему пришлось добавить: - Мне сходить за девушкой какой-нибудь, чтобы ложе согрела?
Тут Ловчий хотел помянуть Ависагу Сунамитянку, ибо был начитан в Писании, но Бран снова сцапал его за руку, словно испугался, что Ловчий бросится исполнять это намерение:
- Нет, не смей!
И тут Ловчий вспомнил, как было дело у Давида с Ависагой. А именно - никак. Но ри Давид был уже древний старец, ему простительно. Ловчий незаметно набрал воздуха в грудь и задал очень глупый, со своей точки зрения, вопрос:
- А ваше величество с женщиной спали?
Бран, снова спрятавший лицо в коленях, на мгновение замер, а потом медленно покачал головой. Ловчий отвесил челюсть: сам он лишился невинности лет тринадцати от роду. Он машинально налил в чашу вина и отхлебнул сам.
- Так я схожу...?
- Я же сказал: не смей!
- Но почему, ваше величество?
Бран бессильно всхлипнул и повернул к Ловчему искаженное мукой, мокрое от слез лицо:
- Я не могу...
- Что не можете?
- С женщинами... не могу... Отец хоть меня родил, а я...
И король снова глухо зарыдал, вздрагивая всем телом. Он явно был в полном отчаянии.
Ловчий снова отхлебнул из чаши. Ни одна придворная сплетня не подготовила его к таким откровениям. Напротив, как раз поговаривают, что король собирается жениться, дескать, самая пора... Нет, конечно, такие вещи бывают - с сопляками лет двенадцати, которые всего боятся. Но чего боится Бран Красавчик, которому любая женщина с радостью согрела бы ложе, будь он хоть конюхом?
- А вы пробовали?
- П-пробовал, - тихо прошептал король.
- И что? - Ловчий тоже перешел на шепот.
- Ничего.
- Как - ничего?
- Так. Ничего, и все.
Если бы дело было в телесном изъяне, об этом бы давно все судачили.
- Может, цел... э-э, девственница попалась... - неуклюже предположил Ловчий. - Сама испугалась и вас напугала. Давайте, я одну хорошую девушку приведу? Она и мертвого...
- Нет, - сказал Бран со смертной тоской в голосе. - Ты не понимаешь. Они мне никак... сами по себе.
- Девушки? Женщины? А постарше или наоборот помладше?
Брана передернуло.
- Ну-ну, - попробовал ободрить его Ловчий. - Всякое бывает. Некоторые только светловолосых любят. Или только маленьких девочек, к примеру...
- Нет, - отрезал король.
Ловчий помолчал: мысли у него не кончились, но прежде чем произносить их вслух, стоило трижды подумать. Он кашлянул в кулак, собираясь силами.
- А вам кто-нибудь вообще интересен? Сам по себе..?
Бран мутно посмотрел на Ловчего. Как на сообщника. Ловчий расслабился: король понял намек, но гневаться не намерен.
- В том-то и дело, что нет, - из горла Брана вырвался какой-то жуткий звук, похожий на смех. - Ни борзые суки, ни даже мальчики.
Он протянул руку, взял у Ловчего чашу и осушил ее. Ловчий еле заметно кивнул: за предками Брана всякое числилось.
- Но так не бывает, ваше величество, - спокойно сказал он, - чтобы никто не был интересен. У вас вообще стоит когда-нибудь?
От этого обычного выражения Бран весь побледнел как простыня, глаза у него сделались совсем круглые. Ловчий с опозданием сообразил, что короля воспитывали в строгости, и впервые подумал, что с ним, может, никто о таком и не говорил.
- Почти... никогда... - еле слышно произнес король - как будто вот-вот упадет в обморок.
Ловчий поспешно наполнил чашу вином и подал ее королю. Тот стал пить, стуча о край зубами.
- А когда да - это когда?
Снова этот обморочный закатившийся взгляд.
- Когда... приснится что-нибудь.
- Что именно?
Брана снова передернуло, и он быстро ответил:
- Не помню.
Врет, понял Ловчий. Все он помнит, только говорить не хочет. Плохо дело, потому что обычные странности кончились. Однако это все же не повод считать себя конченым человеком. Вот взять Бранова отца-покойника, который до самого конца не считал себя конченым человеком... Хотя лучше не думать о том, что Бранова странность, быть может, такая же, как у его отца.
- А если рядом просто красивые девушки... или еще что-нибудь красивое... то никак?
Бран безнадежно покачал головой.
- А если погладить?
От этого простодушного предложения Бран поперхнулся. Сглотнул и через силу выдавил:
- Та девушка... она пробовала...
Небось, руки были холодные у дурынды, нерешительно подумал Ловчий.
- А вы сами?
У Брана побелели губы.
- Нет...
- Но какого черта? - не выдержал Ловчий. - Так не бывает! Это же все делали!
Тут в объяснение дальнейших событий надо сказать, что вино было довольно крепкое и что Ловчий был человек до крайности любопытный и очень не любил признавать себя побежденным: бросать след на пол-дороге, то-сё.
Сейчас ему вдруг показалось, что король над ним издевается.
- Вот возьмите да попробуйте, - сказал он и сердито уставился на Брана.
Тот в ужасе посмотрел на постельничего, пальцы у него задергались сами по себе, будто отрубленные.
- Я не могу... нет...
Ловчий поставил чашу на сундук.
- Послушайте, ваше величество... - поперхнулся и продолжал страшным шепотом: - Задирай рубаху, сейчас проверим - ты вообще мужик или кто!? Ишь ты, Увечный Король выискался!
Бран был настолько то ли ошарашен, то ли напуган, что даже не сопротивлялся, пока Ловчий стягивал с него одеяло и стаскивал рубаху. Просто сидел, дрожал и покрывался мурашками.
Гм, подумал Ловчий. Бран был вполне себе мужик. Не то что бы Ловчий был плохого мнения о своих мужских достоинствах, но тут было чему позавидовать. И он разозлился: такой клад держать в небрежении! Ловчий был простая душа, и что-то ему напомнило то ли о конюшне, то ли о псарне, и он положил руку на клад, как будто Бран был недобросовестным кобелем-производителем.
От его прикосновения клад съежился еще сильнее, а юноша даже не шевельнулся.
- Ну что ж ты, давай... - вполголоса пробормотал Ловчий.
Но толку от его стараний не было никакого: кажется, Бран говорил правду.
- Зарраза... - выругался Ловчий сквозь зубы и вдруг увидел, как рука юноши, до того безвольная, вдруг задвигалась: пальцы подобрались и ногти вонзились в бедро. И кисть дернулась, оставляя глубокие царапины, мгновенно наполнившиеся кровью.
- Да, - вдруг сказал Бран. - Вот так.
Ногти снова вонзились в кожу, и по бедру побежали тоненькие алые струйки.
- Эй, ты что! - и Ловчий схватил Брана за руку, которую как будто свело судорогой.
Но другая рука, тоже собравшись в когтистую лапу, сомкнулась на кладе. Из-под ногтей потекла кровь, и Ловчий увидел, что это помогло. Бран застонал.
- Вот так... - прошептал он, и Ловчий увидел, что он улыбается, откинув голову и закрыв глаза.
Понятно, какие у нас странности, подумал Ловчий, хватая юношу за руки, чтобы тот не искалечил себя. Бран начал вырываться, но призрак наслаждения словно лишил его сил. Некоторое время они катались по широкой кровати, пачкая простыни кровью. Ловчий тихо ругался, Бран стонал. Потом Ловчий, заломив королю руки за спиной, уселся на него верхом. Тот подергался немного и обмяк. Потом у него вздрогнули лопатки, и Ловчий почувствовал, что короля сотрясают рыдания.
- Ты не понимаешь... - прошептал Бран. - Это... просто...
- Приятно? - спросил Ловчий. Он чувствовал себя неловко, одолев такого красивого и сильного парня, не говоря уж - короля. - Боль приятна?
Бран вздрогнул.
- Не то слово... - выдохнул он. - Возьми... возьми, что хочешь, только дай... сделай мне... больно...
Последнее слово он выговорил так, словно умолял о спасении жизни. Ловчий замер, глядя на беспомощно вывернутые руки и рассыпанные черные волосы: в голову ему пришла совершенно святотатственная мысль. "Возьми, что хочешь..."
Но нельзя же бросить все как есть: мальчишка либо истечет кровью, либо сам себя покалечит! Ловчий покусал губы и наклонился к самому уху Брана.
- Есть простой и сравнительно безопасный способ доставить тебе... боль. Но только цена твоей чести упадет вчетверо... ты понимаешь, что это значит для короля?
- Да, - прошептал Бран, - да! Я тебя умоляю!
Он весь затрепетал, словно только этого и ждал.
- Ты что, в самом деле хочешь, чтобы я тебя взял? - сглотнув, спросил Ловчий.
- Да! Да!
Ловчий выпрямился и окинул взглядом беспомощного юношу. Он никогда не имел дела ни с мужчинами, ни с мальчиками, но ему подумалось, что с Вороном это будет нетрудно: тот был красив не как мальчик и не как мужчина, но как юный дикий зверь.
Он снова наклонился к уху Брана:
- Вороненок, говорят, это очень больно, когда в первый раз.
- Плевать, - тихо ответил тот. - Только держи меня крепче и не давай кричать.
По крайней мере, теперь он говорил разумно и связно.
- Хорошо.
Ловчий снял свою рубаху и связал ею королю руки за спиной. Брана трясло, и Ловчий чувствовал, что ему передается эта дрожь. Проклятье, я еще пожалею об этом, думал Ловчий, снимая штаны и не сводя глаз с тонких лодыжек юноши. Я и в самом деле его хочу!
Это была бешеная скачка: Бран бился в его объятиях, закусив губы, из-под сжатых век текли слезы. Ловчий просунул свои руки под его связанные и крепко сплел кисти на груди у Брана. Но потом ему пришлось высвободить левую руку, чтобы зажать юноше рот. Ловчий и сам закусил губу - настолько острым и сильным было новое для него наслаждение - но в последнее мгновение едва не вскрикнул: Бран прокусил ему мякоть ладони едва не до кости.
...Пока Ловчий развязывал королю руки, надевал мятую рубашку и штаны и, оторвав от рубахи полоску ткани, обматывал ею кровоточащую прокушенную руку, мальчик не шевелился.
Ловчий принес воду и мазь. Бран слабо вздрагивал, пока постельничий, довольно бесцеремонно перевернув его на спину, смывал кровь, очищал и смазывал ранки и царапины. Потом Ловчий снова надел на короля рубаху, обращаясь с ним как с куклой, и, посадив его на край кровати, снял испачканную простыню и застелил кровать чистой.
Бран указал пальцем на алые пятнышки на белом полотне:
- Моя смерть.
Ловчий промолчал.
- Когда они узнают, они вырвут мне гениталии раскаленными щипцами и швырнут их собакам, а меня бросят подыхать в выгребную яму, - продолжал Бран.
- Я никому не скажу, - буркнул Ловчий.
- Это как шило в мешке. Рано или поздно... - юноша безнадежно махнул рукой.
Ловчий уложил его обратно в постель, укрыл по плечи одеялом и влил в него прямо из кувшинчика остаток вина.
- Спите спокойно, ваше величество, - сказал Ловчий.
У Брана лишь бессильно дрогнули ресницы. Ловчий задул ночник и, прихватив испачканную простыню, ушел к себе. Но, в отличие от короля, уснул он только под утро.
Утром его величество сказался больным и не пожелал покинуть постель. Поднялась средних размеров суматоха: позвали лекаря, тот пустил королю кровь...
Ловчий старался держаться подальше, исподволь наблюдая за Браном из-за занавесей, резных колонок балдахина, прислуги и прочих придворных: вид у короля уже был не отчаянный, а, скорее, печально-умиротворенный. Кажется, мальчик и в самом деле получил то, что ему нужно.
На мгновение стена придворных раздалась, и глаза Ловчего и короля встретились. Щеки Брана порозовели. Черт бы тебя побрал, поспешно отворачиваясь, подумал Ловчий - с твоими волосами цвета воронова крыла, кожей цвета снега и румянцем... цвета крови на простыне.
Вечером постельничий вернулся в свою каморку в изрядном подпитии. Только он улегся в кровать, как услышал тихий скрип. В убийц, явившихся по его душу, Ловчий не верил, а девушек он приучил сначала стучать, так что прежде чем дверь открылась, он понял, кого увидит на пороге, и внутри у него что-то ёкнуло.
Дверь открылась, и Ловчий увидел на пороге Брана: тот был бос, в одной ночной рубашке, со свечой в руке. Король задвинул за собой засов и бесшумно подошел ближе. Щеки у него горели, глаза тоже.
- Ты как сюда попал? - ужаснулся Ловчий, представив, как Бран идет по коридору в одной белой рубахе, а встречные шарахаются от него в полной уверенности, что встретили призрака кого-то из Брановых предков.
- Тут недалеко есть потайной ход - прямо от моей спальни.
- О, значит, правда, что в эту башню ведет потайной ход! А дежурный посте...
- Я закрыл дверь и запретил себя беспокоить.
Бран поискал глазами, куда бы пристроить подсвечник, не нашел, поставил его прямо на пол и забрался под одеяло.
- Обними меня, - приказал он.
Это был довольно странный опыт. С женщинами все получается как-то само собой, они устроены так, чтобы их было очень удобно и приятно обнимать: грудь и плечи сами ложатся в ладони, все мягкое и округлое. Изгибистое такое. А обнимать мужчину было все равно что обнимать длинный тяжелый сундук или вязанку дров: тяжело, неудобно, давит, везде выпирают ребра или еще какие-нибудь кости. Они возились несколько минут, прежде чем устроились.
- Я ни с кем никогда не лежал в одной постели. И не обнимался, - сказал Бран.
Ловчий неискренне понадеялся, что этим дело и кончится.
- А у тебя тепло здесь, теплее, чем у меня, - продолжал Бран.
- Могли бы приказать, чтобы у вас топили лучше, - отозвался Ловчий.
Бран вздохнул:
- Я привык. Ведь раньше дядя вообще запрещал топить у меня в спальне, даже зимой.
- Почему?
- Чтобы я не вырос развратником.
- А.
- А я вырос еще хуже. Будет теперь праздник на улице у Ублюдка.
- У кого?
- Ублюдок - это дядин сын, Вивиан. Я его так называю. Когда меня убьют, королем станет он.
- А почему тебя убьют?
- Кто потерпит короля-содомита? Я же теперь твоя "милашка", - Бран судорожно вздохнул. - Я-то думал, я смогу жениться, родить сына... Да кем мне еще быть, с такими-то родителями? Лучше бы дядя дал им и меня убить, когда я был маленький, во время смуты. А он пожалел, старый хрыч.
Король так стиснул Ловчего поперек ребер, что тот охнул.
- Ты не настоящая "милашка", - сказал Ловчий, отдышавшись.
- Почему? - удивился Бран.
- Ты не похож и вообще не такой, - сказал Ловчий.
- Какая разница? Со временем мне перестанет быть больно, стану обычной "милашкой". Или придумаю что-нибудь еще. Начну людей убивать, скажем, как отец.
- По-моему, лучше получать удовольствие от собственной боли, чем мучая других людей, - осторожно заметил Ловчий.
- Да, только для королей и то, и другое кончается одинаково плохо, - усмехнулся Бран. - Ладно, давай лучше получать удовольствие.
И заворочался в объятьях Ловчего, пытаясь повернуться к нему задом, но Ловчий удержал его.
- Послушайте, ваше величество... Ты не спятил часом? - спросил он, внимательно глядя на Брана.
- Может, и спятил, - равнодушно сказал тот. - Временами у меня бывают, знаешь ли, совсем уже непонятные желания... Я как-то понимаю и прапрабабку Эльжбету, которая бегала по городу в чем мать родила, и Брана Второго Безумного. Какая мне теперь разница? Либо меня запрут в Тюремном замке, чтобы я выл в окно на луну, либо так прикончат. Ничего мне больше не светит, - он помолчал и добавил шепотом: - Возьми меня.
- Тебе же было больно.
Ловчий увидел, как дрогнули губы и ресницы Брана. Ресницы были очень длинные.
- Да... - прошептал юноша. - Очень. Я хочу еще. Чтобы ты причинял мне боль, снова и снова. Тогда я забуду про все остальное.
- Ты мне опять руку прокусишь.
- Я буду кусать подушку. И вообще, хватит разговоров.
И Бран поглубже заполз под одеяло.
- Эй, ты что делаешь?!
- Проверяю, насколько я тебе противен.
- Мать твоя шлюха, убери руку! - зашипел Ловчий.
- В данном случае про шлюху это не оскорбление, а юридически установленный факт, и мне как шлюхиному сыну... вовсе не зазорно... Впрочем, кажется, ты и без того... готов. Ну что, что тебе еще надо? Денег, титулов, земли, родню озолотить? Я все что хочешь сделаю, только трахни меня!
Ловчий втянул воздух сквозь зубы.
- Я не могу так, по-кошачьи, - сказал он.
- Почему? У тебя же... стоит на меня?
- Дело не в этом.
- А в чем?
Ловчий помолчал.
- Я как-то не могу - чтобы я имел человека и ему было больно, понимаешь?
- В самом деле? - Бран приподнялся на локтях, чтобы посмотреть в лицо Ловчему. Кажется, эта мысль удивила его.
Длинные черные волосы коснулись шеи Ловчего, и он порадовался, что Бран убрал руку... откуда убрал.
- Ну да. Мне нравится, когда девушке со мной хорошо. Я ее глажу, ласкаю, целую, вот как она разомлеет...
- Ловчий, миленький, кто же тебе мешает приласкать меня? - чуть ли не со слезами в голосе спросил Бран.
Ловчий озадачился. Почему-то мысль о том, что можно ласкать мужчину как девушку, сама по себе показалась ему более дикой, чем мысль о том, что мужчину можно просто отыметь: то, что было у них с Браном прошлой ночью, по ощущениям гораздо больше походило на кабацкую драку, нежели на любовное соитие.
Но, с другой стороны... Ловчий неохотно признался сам себе, что у него руки чешутся приголубить Брана. В конце концов, если девушка ласкает мужчину, неужели у мужчины на это не хватит ума?
- Если тебе хочется чего-нибудь эдакого, - робко сказал король, - ты только намекни, я все что хочешь.
Ловчий вздохнул и сел.
- Ладно, попробуем... - и он осторожно принялся снимать с короля длинную ночную рубашку. Когда он случайно задел поджившую царапину на бедре, Бран вздрогнул.
Ловчему не надо было раздеваться, и они с Браном легли лицом к лицу и крепко обнялись. Было странно ощущать рядом с собой мускулистое тело, так похожее на твое собственное: король даже покрепче. Силой его было бы не взять.
Бран терпеливо ждал, и Ловчий сделал то, что ему хотелось сделать со вчерашней ночи: провел рукой по черным волосам-перьям. На ощупь они были такие же гладкие и скользкие, как и на вид. Ловчий выдохнул "Вороненок..." и стал целовать шею, ключицы, безволосую грудь. Он не знал, что ощущает Бран, но чувствовал, что сам положительно сходит с ума.
Его рука добралась до бесполезного мужского достоинства Брана. Из-за царапин даже самые легкие прикосновения причиняли боль, на которую единственно откликалось естество Брана.
- Возьми, возьми меня... - Бран весь дрожал. - Я хочу...
Прикосновения его пальцев были странно легки: он боится сделать мне больно, вдруг понял Ловчий.
Он больше не мог сдерживаться. Он повернул Брана к себе спиной и, крепко держа его руки, вошел в него. Это было то же безумно острое наслаждение, что и накануне. Бран стонал и плакал, потом вцепился зубами в подушку, чтобы не закричать. Он больше не вырывался.
Потом Бран снова повернулся к Ловчему, и они обнялись. Ловчему больше не казалось, что Бран угловат и тяжел.
Бран поднял голову и на несколько ударов сердца прижался губами к губам Ловчего. А, это он, бедняжка, целуется как умеет, догадался Ловчий.
- Тебе не противно меня трахать?
- Было бы противно - не трахал бы, - фыркнул Ловчий.
- В самом деле?
- Конечно.
- Ну тогда...
Губы Брана осторожно прижались к шее Ловчего, а ладонь, жесткая от поводьев и рукояти клинка, легла на грудь. Он делает то же, что и я, подумал Ловчий, только гораздо нежнее: никогда не подумаешь, что человек, наслаждающийся болью, может быть так ласков. Сейчас, когда Брана не сводило судорогой желания, прикосновения его рук и губ были так же легки и невесомы, как и касания его длинных черных ресниц, и с Ловчим он обращался, как будто тот был стеклянный, едва ли не благоговейно.
Ресницы щекотали грудь, а рука отправилась ниже. Ловчий вздрогнул, но отнюдь не от боли. До чего же прилежный ученик, думал Ловчий, тяжело дыша.
Потом легкие прикосновения пальцев сменило что-то нежное, горячее и влажное, и из груди Ловчего вырвался не то всхлип, не то тихий крик.
- Я сделал тебе больно? - вскинулся Бран
Его волосы щекотали бедра и пах, и Ловчий не сразу смог ответить.
- Нет... - с трудом выговорил он. - Но откуда ты...
...знаешь и умеешь то, на что еще не всякая девка согласится, закончил Ловчий уже про себя.
- Ну, шлюхин я сын или нет? - глаза Брана опасно блеснули.
Он вернулся к прежнему занятию, и Ловчий стиснул зубы и закрыл глаза: губы у мальчишки были на удивление "сладкие". Чувствуя легкие прикосновения ресниц, он запустил руку в прохладные шелковистые пряди.
Потом на несколько обжигающих мгновений мир для него исчез, а когда появился, Бран уже снова лежал, положив голову ему на грудь.
- Научить тебя целоваться по-настоящему, Вороненок? - спросил Ловчий некоторое время спустя.
- В следующий раз... - прошептал Бран: он уже засыпал.
От этих слов Ловчий вдруг почувствовал себя необыкновенно счастливым.
Проснувшись, Ловчий, не открывая глаз, некоторое время неподвижно лежал, наслаждаясь блаженной истомой и теплой близостью чужого тела. Потом, пошевелившись, почувствовал у себя на груди руку и привычно поцеловал ее. Однако когда его губы что-то кольнуло, он от неожиданности распахнул глаза. И увидел крепкое предплечье, поросшее редкими черными волосками, длинную широкую ладонь и сильные пальцы, спокойно и по-хозяйски лежавшие у него на груди. На мгновение изумленному Ловчему даже помстилось, будто эта явно мужская рука - его собственная, но тут вчерашние воспоминания обрушились на него, как лавина. Он вздрогнул и повернул голову: Бран - копна угольно-черных волос - сонно пошевелился и тоже повернулся к Ловчему. Черные ресницы затрепетали, Бран зевнул и открыл глаза. Вид у него был как у кота, перемазавшегося сливками.
В лицо Ловчему бросилась кровь. Чуть ли не впервые в жизни он чувствовал себя потерянным: он знал, как после бурной ночи говорить с женщиной, но как в таком случае говорить с мужчиной, да еще и с королем, он совершенно не представлял. Вдобавок полусонный Бран смотрел на него совершенно спокойно, как будто случившееся было самым обычным делом!
Наконец, король прикоснулся приоткрытыми губами к губам Ловчего и сказал "С добрым утром!"
- С добрым утром... - рассеянно ответил Ловчий, глазея на Брана, который в утреннем свете, был дьявольски хорош собой. - Тебе пора идти, - неохотно добавил он.
Бран кивнул и начал переползать через Ловчего к краю кровати, пробудив в том бездну воспоминаний. Потом слез с постели и, подобрав с полу рубаху, принялся надевать ее.
Пока Бран спросонья не попадал в рукава, Ловчий жадно ел глазами его мускулистую спину и узкие бедра. Лодыжки, длинные и жилистые, казались ему необычайно стройными и изящными. Ловчий не сводил с них взгляда, пока длинная рубаха не скрыла их от его взора.
- Я пошел, - сказал Бран.
- Свечу не забудь, - напомнил Ловчий.
Тот кивнул и взял подсвечник, но, прежде чем уйти, опустился рядом с кроватью на колени и на несколько мгновений снова прижался губами к губам Ловчего. И ушел к себе, с трудом переставляя ноги и держась за стенку.
Ловчий, сбросив на пол истерзанную Браном подушку, из которой сыпались перья, лег на спину и положил руки под голову. Он хотел поразмыслить, но не мог: перед его мысленным взором стояли лодыжки Брана. И вместо того, чтобы хорошенько все обдумать, он закрыл глаза и принялся вспоминать, как все было, чувствуя, как снова начинает гореть лицо.
На следующую ночь Бран пришел снова и потребовал, чтобы его научили целоваться по-настоящему. Пришел он и на третью ночь, и на четвертую...
Сам Ловчий боялся признаться себе, что ждет каждого свидания как праздника: будь он посуевернее, решил бы, что Король-Ворон его околдовал.
Всю жизнь, сколько себя помнил, Ловчий интересовался только женщинами. Причем самыми разными: помоложе, постарше, девицами, шлюхами, замужними, вдовами, дурнушками, красотками, пышечками, худышками, блондинками, брюнетками, рыжульками... Последнее время, правда, он больше ударял по дворцовой прислуге, дамы его собственного сословия несколько утомили Ловчего капризами и привередливостью не по делу: добро бы, он не нравился им в постели, нет, им хотелось, чтобы он всегда вел себя как домашняя собачка и ходил на задних лапках. А дворцовые служанки были премного благодарны за улыбку и ласковое слово. И почти совсем его не ревновали.
И вдруг его так повело от Брана... Возможно, думал Ловчий, вспоминая точеные лодыжки, дело в том, что Бран красив, как не бывают красивы люди, а только арабские скакуны и борзые псы. Притом на "милашек", которых Ловчий, как и всякий нормальный мужик, презирал, Бран не походил ни капли: задницей не вилял, по-женски не одевался, не красился, не хихикал по-дурацки и не манерничал. Парень и парень, думал Ловчий, наблюдая за Браном днем. И на вид совсем не изменился, разве что стал вести себя поспокойнее и даже начал улыбаться женщинам. Готов смеяться любой шутке, ест за троих, развлекается за четверых.
Хорошо, что он так умело притворяется, думал Ловчий, немало претерпевший от мужей тех жен, которые, не в силах удержаться, прилюдно осыпали Ловчего знаками внимания. Нет, ну почему все всегда правильно понимают значение мелких подарочков, записочек, платьев под цвет твоих штанов, глупых улыбок, взглядов и прочих невинных вещей? Как бы то ни было, Бран ничего такого не делал и даже не краснел, отдавая приказания Ловчему - спокойным и властным тоном. Разве что чуть приблизил постельничего - но такие мелкие подвижки в придворной иерархии хотя и являются предметом сплетен, воспринимаются как обычное явление: Бран, чувствуя себя покойником в затянувшемся отпуске из могилы, вовсе не стремился приблизить неизбежную встречу с предками.