В тексте романа закодированно место зарытия скульптуры в Москве. Скульптура весит один килограмм чистого золота. Глаза - однокаратовые бриллианты, каждый только стоит - семь тысяч долларов. Смотрите её на странице - www.stepan777.ru
В интернетовской версии отсутствует основной ключ к дешифровке кода. Попытаться можно, но не просто. Посему саму книгу покупайте в Москве. Наличие спрашивайте - Московский Дом Книги, тел. (095) 291-53-17 (Елена Викторовна Афинян), компания "Аргумент XXI ", тел. (095) 939-21-76, 939-44-20, 939-22-06 (Андрей), компания "У Сытина" (095) 154-81-46, 156-86-70 (Никитин Юрий Георгиевич).
У немосквичей немного позже появится возможность выписать книгу почтой, об этом будет сообщено дополнительно.
ХУДОЖНИК ЕЁ ВЫСОЧЕСТВА
1
Первый раз за лето на Москву потным брюхом навалилась настоящая безобразная, та самая булгаковская жара. Но худо-бедно вечерело, и Воробьевы горы потихоньку остывали над оплавленным городом щеками оттемпературившего ребенка. Предзакатный флер уже овладел вавилонской тушей Московского Государственного Университета, и только полированный шпиль еще настырно блестел в высоте. Одуревшие от жары вороны, откашливаясь на лету, проваливались вниз к реке, к пристани, вокруг которой маялись прогулочные катера и лодки. От главного входа университета по асфальтовой прямой в сторону смотровой площадки шел молодой человек в безрукавке, шитой по новой моде: блуждающим швом наружу и внутрь, в джинсовых шортах с резаными по старой моде ртами и в кроссовках антикварной жёваности, способной дискредитировать любую моду - и старую, и новую. Притормаживая, молодой человек начинал махать ладонями, как делали бы это камчатский морж или каспийский тюлень, просушивая свои ласты.
Возопив таким образом, молодой человек задрал голову вверх, пощурился на университетский шпиль, со смаком чихнул и захлопал ресницами, прогоняя кратковременное неуместное удовольствие от чихания.
- Зачем я носки на улицу одел? - по-старушечьи запричитал он.- Бедные... бедные негры! Их рай, наверно, где-нибудь на Северном полюсе... ой!
Тут ему пришлось сигануть от налетевшего троллейбуса. Скривившись от незапланированных усилий, молодой человек двинулся к гранитному парапету, рыжее тело которого лоснилось в последних солнечных лучах, вызывая ассоциацию с вспотевшими спинами мулатов. В конце партерного сада, около перехода стояли три женщины в комбинезонах озеленителей и громко обсуждали свои проблемы.
- Цекавый не придет, бабы, вот увидите. Или прождем, как третьеводня, без наряда.
- Однако мастеру иттить звонить надо, на бровеносца жалиться,- басила другая, румяная мордовка с мускулистыми руками.
Молодой человек, ожидая перед зеброй сигнала светофора, волей-неволей прислушивался.
- Смотрите, девки,- показала третья на вползающий на тротуар грузовичок.- Уже цветы привезли. Сейчас ругаться начнет.
Рукастая мордовка скомандовала:
- Цветы разгрузим, позвоним мастеру, скажем, что разводного опять нет, где клумбы укладывать, не знаем. Пусть что хотят, то и делают. Пошли, однако, деушки.
Молодой человек перешёл дорогу и встал среди сувенирных развалов смотровой площадки, разглядывая лотошников и их товарец. Преобладали матрешки. Выстроившись по ранжиру, лысинка в лысинку, они вели хороводы на каждом третьем столе. На них открывали красные пасти палехские шкатулки, в лакированных боках которых отражались геометрические формы полудрагоценных минералов. Довольная жизнью "хохлома" пузатилась рядом с хрустальным городком. Лениво, как у себя на пляже, разлеглись рогатые раковины и перламутровые уши жемчужниц.
Жара уходила медленно, но неунывающее в любую погоду торговое племя свое дело знало. Потягивая парное пиво, они вполглаза просеивали вяло фланирующую публику, с известным душевным подъемом начиная рекламную кампанию, когда по-внешнему иностранец приближался к их раскладным столикам ближе определенной, только им видимой черты. На полтона менее вдохновенно предлагались сувениры покупателю, обличьем выдававшего, что он скорее их соплеменник, не импортный залетчик, но, слава Богу, и не столичный житель. Сам Ламброзо пошел бы к ним в ученики. Что там врожденный тип преступника: приплюснутый нос, развитые надбровные дуги, приросшие мочки. От бандитской рожи за версту своротит. Но попробуйте на самом глазном дне заметить потребительскую искру, просчитать ее потенцию, в смысле конфуцианское непротивление стать обладателем, к примеру, хохломского набора в виде двухведерной братины для крюшона и шестнадцати уточек черпачков и соответственно адекватно развернуть рекламную атаку, применяя основные европейские языки. Чётко отделялись аборигены, будто у тех на лбу красной паровозной краской было написано: москвич. Москвичи лотошников откровенно не интересовали. Так же, как наоборот.
- Эй Степан. Бумажный. Я здесь.
Молодой человек, мечтавший о жидком кислороде, обернулся, буркнул:
- Ну натюрлих. Белая рубашка, чёрный пистолет.
Подходивший в самом деле смотрелся нордически. Словно не было за спиной рабочего дня, душного и изматывающего. Поздоровались за руки, причем сразу после рукопожатия названный Бумажным эй Степаном с раздражением посмотрел на свою потную ладонь.
А в это время торгашей покинуло душевное равновесие. Показался туристический автобус в два этажа, всплакнув тормозами, остановился фронтом, и из него посыпались синеголовые японцы. Почти каждого по животу похлопывал фотоаппарат или видеокамера. Японцы для сувенирных рядов - все равно, что высокооктановый бензин транспортному средству. Повернувшись к этой суете спиной, молодые люди замолчали, разглядывая в который раз знакомую панораму. Лужники всей массой тонули в сумерках. Кастрюлька стадиона уже до краев была полна сизо-лиловой темнотой, в которой плавали огоньки запасных выходов. По циркулю встали мухобойки осветительных мачт и темнели на глазах. Но дальше на кострище города разгоралось электрическое пламя. Верно, тот, кто устроил этот летний зной, дул изо всех сил на угли. Левее побледневшего храма Живоначальной Троицы тыкали небо исполинские пальцы Красной Пресни. Справа по склону змеились тела новых трамплинов, отстроенных заново вместо проржавевших бедолаг режимных времен. В последнюю секунду край солнца вскипел, ударил лазерным лучом в медные макароны Академии Наук и пропал.
- Ты зачем меня вызвал? Лень было подняться ко мне?
- Сидеть - пьяным не будешь. Потом, гулять нужно каждый день автоматически. И мастерская наверняка накалилась...
- А где остыло, забодай тебя комар?! Жарит так, что жопу сморщило!
- Фу! Ты же законодатель в области изящного. Учись говорить важно...
- Это как?
- Каком кверху. Сказанное должно было иметь такую форму. Э-э... коль скоро всеусердный солнца пыл угаснет, э-э... оруже-в-носец достославный...
- Уконтрапопится бодать.
- Не сбивай. Благоволеньем вышним, вверяемые страстности Эроса, румянещего день пределов рая...
- Не, не, давай переделаем. Румянещего день пределов рая. Вверяемся запалу прераспутного Эроса, так что морщит попугая, наблюдавшего с утёса.
- Попу Гая, который Юлий Цезарь?
- Другого. Пылает страстью день Эроса, так что морщит попу гея, приобнявшего матроса.
Посмеялись оба.
- Ничего-о, через полчаса можно будет жить.
В самом деле, снизу от Москвы-реки ощущалась, нет, еще не прохлада, но уже и не душная безнадежность уходящего дня, давшего, наконец, отдых своим крыльям.
- Притащил работенку из общественного стойла, молодчик?
- Нет, деканату не нужно никакого оформления. Положительно, вы сегодня дурного мнения обо мне. А вот завтра, шевалье, эдак в шесть-семь часов могу я попросить о встрече?
Степан перевалился на бок и удивленно вгляделся под соломенную челку.
- Что за прибамбасы? Приходи в любое время. Всегда рад тебя видеть.
- Я не один приду. Понимаешь, когда я продал Наркисовичу, что мы с тобой земляки-однокорытники, и даже интимно, что к холодному пиву, согревающему душу, неровно дышим... прости уж... - малость замялся.- Короче, шеф послал меня договориться о приватной беседе.
- Папакараха! Так, Лузин, соблаговоли объяснить пречистыми устами, зачем я понадобился твоему профессору кислых щей?
- Зачем, зачем... К корешкам книжек из серии "Жизнь замечательных ученых" подобрать обои. Мы же замечательные ученые?
Степан оценивающе оглядел товарища с ног до головы.
- Слышь, однокорытник... Дай-ка мне твою одёжу на несколько минут. Не выпучивай глаза. Только галстук и рубашку.
Последовала невнятная сцена с вопросами и недоумением, но скоро Степан, сломив сопротивление, увел товарища за ближайшие деревья. Там они поменялись одеждой, и переодетый побежал через дорогу к женщинам, заканчивающим выгрузку из грузовичка горшков с цветами. Проскочив пешеходную зебру, сбросил скорость, начальственно нахмурился и уже солидной фигурой приблизился к озеленителям.
- Добрый вечер бригада.
За всех ответила женщина-мордовка.
- Здрасьте, однако.
- Так, а где Цекавый? - и остановил жестом тройные женские вопли.- Спокойно! - сурово.- Завтра же на планерке подниму этот вопрос. С алкоголиком будем кончать! А сейчас за работу. Фронт работ известен? - получив негативный ответ, повел женщин за собой, объясняя по дороге.- Завтра день цветов. Сейчас размечу и выкладывйте.
- Как..?! - удивились женщины.- Мы же вроде должны клумбы обновлять? - они показали на клумбы вдоль фонтанов.- Какой день цветов?
Но им нечего было ответить на вопрос: где шарится разводной пьянюга? Где минимальный начальничек, женщины не знали, и это их сильно угнетало. Они покорно следили, как Степан расставлял на асфальте горшки с цветами, комментируя:
- Здесь сделайте круг, но с разрывом, от сих до сих. Здесь прямая к прямой. Тут две маленькие круглые клумбочки. Несите горшки. Здесь прямая и еще так, так и так,- он широко бегал, прицеливался, устанавливал горшки по какой-то причудливой, известной только ему схеме.- Здесь три прямые. А здесь прямая к прямой и эдак. Наконец, прямая и круглая клумбочка. Цветовые комбинации на ваше усмотрение,- похлопал в ладоши.- За работу, дамы!
И ушел, оставив озеленителей в великом сомнении. Товарищ встретил его в том же недоумении, но Степан от вопросов уклонился и, после обмена одеждой, в качестве компенсации за неудобство, купил и вручил товарищу мороженое. Все еще было достаточно жарко, поэтому стоило только скусить шоколадную крышечку, как мороженое ожило. Шоколад, расколотый трещинами, пришел в движение навроде континентальных плит. Плиты наезжали друг на друга по всем правилам геотектоники. Приходилось съедать в первую очередь куски, потерявшие сцепление и готовые рухнуть вниз.
- Подсунул мне! - успел высказаться нордический товарищ и снова затанцевал языком, потому что ванильная магма, выдавленная на ребре, покатила вниз. Едок всё быстрее оглядывал мороженое, ликвидировал сладкие потеки всё энергичнее и где-то даже вынужден был экстраполировать возможные места прорывов.- Ну тебя с твоим мороженым! - еле успев донести до урны ползущее по палочке розовое тело.
- Повеселил меня,- захихикал Степан.- Я поэтому и купил.
- Тогда я куплю тебе банан, облитый шоколадом, чтобы ночью мучили эротические кошмары.
- Меня не будут мучить эротические кошмары, потому что, в отличие от тебя, семейного человека, я имею плотское удовольствие регулярно.
- Мне, знаешь ли, важнее не количество, но качество.
- А мне и то и другое. И, само собой, одновременно.
Вокруг начинался второй акт вечерней пьесы. На смотровой площадке и аллеях произошли заметные изменения. Лотошный ряд поредел, многие паковались, допивая свое пиво и забивая урны пивными банками до краев. Туристов осталось немного, но всюду гуляли пары и шумели стайки московской молодежи. Особенно выделялись "зеленоголовые". Редкие "панки" косились на них с отвращением. Им была противна такая подделанная стилистика. Мода "зеленоголовых" проста: покупаешь полиэтиленовую кепочку, по верхней плоскости - мелкие дырочки, через которые накануне тусовки поливаешь водой лепешечку гумуса с семенами травы. На третий день с начала полива, когда взойдут ростки, можно надеть проросшую кепочку, идти на "клумбу", нести всякую чушь и расти дальше "газон-ламой". Одно слово - мода!
Под занавес прикатили роллеристы. Расставили в ряд банки "кока-колы", являющейся собственным символом роллеризма, и устроили шумные состязания. Разбегались и винтили ногами вокруг банок прихотливые фортеля. В особенности поднимался ажиотаж, когда кто-нибудь очередной, не удержавшись на ногах, шлепался на свои защитные наколенники, налокотники, а чаще на надежный зад. Громче всех, гоготал упавший. Прохожие частью переходили к парапетам, другие собрались зрительской шеренгой и принимали живое вербальное участие в соревнованиях, то есть, переживали и, выбирая себе любимчика, не без азарта болели. Когда после очередного падения поднимался дым коромыслом, прореженный сувенирный ряд наполнялся ухмылками и переглядываниями. Они сами привыкли быть центром внимания, и роллеризм, как явление общественной жизни, их коробил.
- Я ушел. Мое почтение, дизайнер.
- Вам тем же самым местом. Целую в дёсны.
Степан улегся животом на парапет и надолго задумался, оглядывая клинок реки и город за ним.
- Любовь москвичей к товарищу Сталину безгранична.
Слова, сказанные шепотом, вывели Степана из прострации. Вполоборота к нему, рядом, стояла девушка фарфоровой бледности в свете первых уличных фонарей и, закинув голову, разглядывала университет, перебегая глазами со шпиля на полушпили, по строчкам окон вниз, к скульптурным группам, по зеву входа к широкой лестнице. Почувствовав на себе взгляд, оглянулась.
- Прости, что ты сказала?
Девушка пошевелила пальцами в воздухе.
- Я в уме размышляла и случайно...
- Извини за настырство, но вот же сейчас что-то архидревнее...- энергично колотнув ладонью.
- Как думаешь, Иосиф Виссарионович был сложным человеком?
Степан неуловимо бросил глаза вниз, на стройные ноги. "О-ля-ля!"
- Фу! Ну разве можно в такой вечер о мерзавцах?
Девушка хмыкнула.
- Вечер, кстати, всё еще душный. Я вот подумала, это же на его теле строили эти соборы.
Степан понял ход ее мысли, но прокоментировать не успел. Девушка, явно теряя к нему интерес, закончила:
- Скучно говорить о ментальности покойников. Нет повода. Только шальные мелкие мысли.
- Именно! Эти капли не на нашу плеш. Социалистическая фаланга там, вгрызающаяся в тьфу ты..! Сен-Симон, кладбище Пер-Лашез и козлы, зачихавшие в общем-то светлую идею. Плюс отопление этой пирамиды из-за сложного рельефа стен стоит та-аких деньжищ! - надул щеки, задвигал бровями и засмеялся.- Но что за аберрации на сон грядущий? - и снова выстроил веселую рожицу в том смысле, мол, что рад был почти познакомиться и пора углублять отношения. Но девушка не оценив его энтузиазма, пошла к остановке, сказав вместо прощания:
- В самом деле. Пятиугольник - есть многоугольник с пятью сторонами.
Даже не повернув голову на его последний выстрел:
- Пускай девочки не задаются!
Возвращаясь, по дуге обходя женщин, заканчивающих выкладку клумб, мимо освежающих, наконец, фонтанов, молодой человек думал о том, какие странные особы посещают Воробьевы горы в третьем акте вечерней пьесы.
2
"Спать хочу! Не буду брать",- решил художник. Но телефон настаивал. "Лишь только прозвенит расхристанный будильник, я стану знаменит, как разума светильник."
Низом подушки выбросил руку вперед и с неудовольствием сжал горло телефонной трубки.
В красное, отмятое за ночь ухо знакомо ударило звуковой волной.
- Привет сирибрякам! Степчик, ты что, спишь еще, собака? Уже начало девятого! Ну, ты спун!
Степан сморщил нос.
- Не ори белугой, колготки порву. Ночью душно было, я весь извелся. Сплин у меня и опрелости. Чего хотел?
Да ничего особенного, его дружок просто жизни радуется. Дружок уже успел с человеком встретиться - денежки за портрет получил - обмыть надо, святое дело. Он тут рядом, на проспекте Вернадского. Степан повыл, прозёвываясь, и выразил мысль: ясное дело, поправиться, если вчера вдруг угораздило набраться, но будней порой надо... В микрофоне смущенно захихикало в том плане, что как раз и угораздило.
- Черт с тобой - приезжай. Только похмеляешься сам. Вань, купи по дороге женских тампонов три пачки, у меня закончились, а я хочу с сангиной поработать.
Художник использовал тампоны в качестве растирочного материала для графики. Фетровые палочки для этого дела в магазине художественных принадлежностей и стоили дорого, и их не напасёшься.
- Офонарел?! Что обо мне кассирша подумает?
Степан прошлепал к рукомойнику и долго разглядывал в зеркале свою физиономию. Ай, какая красота - краше в гроб кладут. Прижал к голове волосянные протуберанцы.. Побриться необходимо. Поставил кофейную турку на плиточку, прикрыв сверху тарелкой, выбрался на балкон мастерской и панорамно повёл глазами. Что за пейзаж открывался с этой высоты! Всем пейзажам пейзаж! Вообразить, что под ногами корзина, а над головой плывет золотой баллон, простреленный насквозь солнцем,- дух захватывает! Трудно представить, что есть еще где-нибудь на свете мастерская художника, улетевшая в такие далианские небеса. Мастерская художественного оформления Московского Государственного Университета имени Ломоносова находилась на самом верху центральной башни, в последнем каменном барабане, несущем на себе шпиль с гербом-раритетом. Когда-то здесь стояли лифтовые крупповские монстры, но после реконструкции их заменили на компактные мощные моторы Новосибирского моторного, перемонтировав лифтовую этажом ниже. Освободившееся помещение переоборудовали в мастерскую, где жил и работал Степан Андреевич Бумажный, художник со средне-специальным образованием, двадцати семи лет от роду.
Вдруг вспомнив что-то, подбежал к бортику и свесился вниз, рыская глазами.
- Ага! - торжествующе.- Молодцы тетки! Кр а с и в о в ыл о ж ил и...
Между фонтаном и смотровой площадкой пестрыми цветами было выложено пять букв, в конце гераниевым пожаром восклицательный знак. С чувством внутреннего удовлетворения прочитал:
- Стё-па. Ну спасибо, порадовали. А Цекавого-бухарика уволить!
На турке забрякала тарелка. Бросился обратно, разложил махровое полотенце, ложкой побрызгал кипятком, и начал пришлёпывать полотенце на щёки. При этом кряхтел и поднимал колени, похожий на мальца, которому срочно приспичило в одно незатейливое место. В это время за дверью в стене затопало, и Степан побежал к двери, и прижимая полотенце.
- Щетину паришь?
Вошедший был тоже художником и никем иным, стоило на него только посмотреть. С утра аккуратно причесанные пальцами борода и волосы успели встать дыбом. Зеленые глаза кальмара плотоядно щурились на большой пакет с выпуклостями бутылочных боков. Планка рубахи съехала на бок, перекошенная упаковкой баночного пива, придавленного потным локтем. Иван Вильчевский не был толстым, он был большим. Большой и шумный людоед Ракшаса. Шести футов четырех дюймов росту и шириной в плечах невообразимой. И всего у него было с перебором. Считая за мужскую честь глажку собственных брюк, он утюжил стрелку до неприличной остроты. Усаживаясь в кресло, нога на ногу, неприлично выставлял напоказ из-под неприлично выглаженных брюк неприличную полоску волосатой ноги над носком. И хохотал, оглушая, мешая крик с доверительным шепотом, которому место либо на похоронах, либо в библиотеке. Тома, его маленькая жена, помаленьку воспитывала его и отпускала в светское общество с неохотой. Было за что. Анекдотчик он был классический. Если кто не по мудрым замыслам поднимал эту тему - всё!, скоро забыв, по какому поводу собралась, компания корчилась, обхохатываясь, теряла волю, и попадала в вассалитет к расказчику. Имелась у него забавная привычка, более похожая на манию. Без подарка не появлялся никогда. В будни - безделушку, в праздник - с выдумкой и купеческим размахом. "Ты, Степка, любишь кофе, а я - дарить подарки. У меня от этого настроение поднимается обезьяной по пальме." Вильчевский получил сильное академическое образование, имел талант и силы писать пятиметровые картины с поражающим количеством персонажей в семьсот фигур и слыл историческим жанровиком с неплохим галерейным весом.
- У вас там внизу такая страхолюдная вахтерка, что каждому нормальному мужику захочется стать гомосексуалистом. Она, представляешь ли, мне в спине чуть дырку не просверлила, на пиво пялясь. Вот тебе подарочек,- вручая поролоновую мочалку в форме сердца.- Чтобы был ты у нас чистым, как гуманизм эпохи Возрождения. Так ты меня поддержишь?
- Чего ради? Я бриться пошел, а ты не секутись, располагайся.
В пакете виднелся верх огромного букета, Вильчевский запустил руку под него и вытащил две пачки тампонов.
- Странно... Я ж три купил. На кассе, что ли оставил ?
Цветы, сто процентов, предполагались жене, с получки-то.
Каждый занялся своим делом. Бородатый живо столкал со стола бумажные рулоны, банки с красками установил горкой у стены, вышарил из под букета ещё и побросал на крышку хлебный батон, пачку масла, консервы. Открыв бутылку массандровского "Хереса", сопел и ковырял пальцем целлофан упаковки, выуживая банку пива. Степан морщась, скоблил шею.
- Теперь можно и выпить, буде кто возжелает. А возжелают, думаю, все. Последний раз спрашиваю: дары Вакха пьянствовать будем?
- Отвались.
- Настаивать не буду. Но нос у тебя всё равно влажный сегодня.
Плеснув в чашку, борода со словами "Воля слабеет, скоро конец!" выпил и потянулся за пивной баночкой.
- Супер-дупер! Можно жить! - моська раздовольная.- Старик, ты знаешь парадокс брадобрея?
- Слушай. Деревенский парикмахер бреет всех тех, и только тех жителей деревни, которые не бреются сами. Спрашивается - должен ли он брить самого себя?
- Отстань. Я еще кофе не пил и не завтракал, и не писал. Чего они растут постоянно?! Правда, лучше раз в году родить, чем каждый день бриться. Пена в нос лезет, кожу щиплет...- ворчал, обрызгиваясь одеколоном.
Плеснув ещё винца, бородатый нацепив ручку чашечки на сардельку пальца, пошел кругами по мастерской. Но скоро стал соляным столпом около станка.
Станок с картиной, укрытой распоротой наволочкой, плавал в солнечном луче. Звали станок - Августом, в минуты раздражения - Бобом бензольным. Август-Боб бензольный для Степана был живым существом. На его мореной коже вытатуированно: "Не давай обещаний сгоряча", "Не сердись во хмелю", "Не строй планы в радостном возбуждении", "Не думай о предстоящих делах уставшим".
Вильчевский, не решаясь нарушить извечное табу, морщась, заглядывал в темные складки.
- Потом. Пусть подсохнет.
- Нет, губася, сейчас, немедля, давай, давай родной!
- Ну Иван!
- Да не Иван! Не Иван!- загнусив противно.- Жаднуч ты! Всёмоёка ты! Дайнедамка, иштычегозахотелка, никуданепускатель! Какая ты, мама, неразрешительная! Убери тряпку, тебе говорю! - выпил вино и поставил чашку на палитру в краску.
Степан фыркнул и поднял за углы наволочку. На картине был изображен странный город. Город, как широкая вавилонская башня, но не строгой геометрии, а неровно, так растет на березе прихотливо гриб-чага. Дальше, сплетаясь, уходили в предзакатное небо мостики, переходы, лестничные марши. И где по логике строительных материалов должно было всё заканчиваться, тянулись ввысь, в край картины, тончайшие шпили. Но и на них виднелись микроскопические, не больше муравьинных глаз, окошечки, говоря о том, что город-башня имеет гигантские размеры. На желтой, с ядовитинкой, равнине стоял крылатый конь, а рядом с ним, не касаясь земли, висела беззащитная обнаженная фигурка девушки. Причем ее правая нога и левая передняя нога коня были связаны.
- Хых, человек божий, обшит кожей,- оглушительно хлопнул по бедрам, наклонился, долго разглядывая детали, и не разгибаясь повернулся к автору. Еще ниже согнулся в поклоне, делая рукой широкое кольцо, будто давал отмашку шляпой.- Ты - хан Удачи! Тебя нужно повесить в красном углу вместо иконы и молиться на тебя. Повесим за шею, чтоб холсты не прятал. Эх, старикан, ты же знаешь, художник художника редко похвалит. И то потому только, что второй уже ласты завернул. По этому поводу я предлагаю все-таки малёха приурезать.
- Приурезать-то по какому поводу - что ласты завернул или что похвалит? - обнимая с краю неохватного друга, спросил Степан.
Бородатый хихикнул.
- Анекдот свежий услышь ты. "Рядовой, бля-бля, выйти из строя. Поднять танк спереди!" "Не получается. Тяжелый." "Попробуйте поднять танк сбоку." "Не могу. Тяжелый." "Сзади." "Никак не могу! Ну очень тяжелый!" "А то,- говорит лобастый старшина.- двести тонн!" - и покатился со смеху, кладя пасхальные поклоны.
Разлили вино. Вильчевский поднял чашку.
- Хочу выпить за твое мужское начало. Пойми меня правильно. Не за члены, но за начало.
Они выпили. "Херес", несмотря на преждевременное употребление, был хорош, то бишь свеж и резок, как растертая в пальцах горная крымская трава. Сгоношили завтрак. Насекли батон, развернули пачку крестьянского масла, намазали бутерброды с печеночным паштетом.
Иван потребовал перенести стол к окну, заради панорамы. Неужели в ясную погоду на семьдесят километров видно? Они перетащили к окну стол с вихляющимися рок-н-ролльными ногами и окончательно утвердились в бездельи и светской ни к чему не обязывающей трепотне, разложив еду-питье на высоте в две сотни метров от плоскости, на которой утвердился задумчиво созерцающий свои бронзовые мысли великий русский ученый из архангельской деревеньки.
- Простодырый ты, Степа. Столько работ накопил, давно бы устроил персоналку. Продался - бабки бы колом стояли. Эх, пива мало, душа моя!
- Душа, Джованни,- это ветер тела. А тело - могила души. Сам Руо хотел писать на необитаемом острове. Выставки - лажа. Сё есть подогретая капуста, сказали бы древние римляне.
- Сам ты римлянин! Это что там белеет? Я у тебя сто лет не был, ты, оказывается, налопатил,- Вильчевский направился к картинам.- Если это написано не с натуры - тогда я тебя не пойму.
Именно, что с натуры. Степану было скучно, он позвонил Пёрл и совместил приятное с полезным. Поставил станок рядом, зеркало напротив и приятно пописал, пока модель мечтала о своей любимой Франции.
- В своём репертуаре. Неаргументированно, как природный катаклизм,- наклоняясь над вторым холстом.- Начинаешь работу - хорошист, заканчиваешь - двоечник.
Антуанетта сначала была написана реалистически правильно до тошноты. Потом усилил не по делу рефлексы, захулиганил цветом, потом превратил симпатичную девчонку в баранью тушу, затем, вообще, всё свернул в водоворот белой краски. Только и осталось от реальности рыжее пятно в левом верхнем углу. У Антуанетты цвет волос на зависть апельсинам.
- Что ты хотел этим сказать, не пойму? - рассматривая третью картину.
Внизу холста прокорябано по белилам черенком кисти: Ты не зря умер. Степан индифферентно пожал плечами, хотя было что рассказать. Договорился с моделью по телефону о сеансе, шел домой и увидел на ветке красивенькую золотистую птичку. Подумал о том, что не плохо бы усложнить картину, вписав эту птичку от колена до голени натурщицы. Поработал с прохладцей, заленился, птичку не стал дописывать, так, мазнул пятном условно, потом когда-нибудь закончит если будет настроение и пошел проводить девицу до метро. Но, видно, не так просто планируется на небесах. Когда возвращался, в сквере на асфальте, чуть не наступил на умирающего молодого ворона. Стало жалко, унёс в мастерскую, попытался покормить, подпихивая блюдечко с молоком. Но ворон только слабо отклевывался, валил голову на плоскость, тяжело дышал и закатывал глаза плёнкой. Степан уже топтался у постели, когда птица вдруг ударила крыльями, сбросилась со стола на пол, серанула струёй, выгнулась и захрипела, в ужасе открыв клюв. Её покидала жизнь. Здесь-то художника и ударило божьей искрой. Не имея ни секунды подтягивать тылы: готовить палитру, довыдавливать краски, пришлось перекусить зубами, попавшийся под руку, черный фломастер, вытащить фетровый цилиндрик с краской и рисовать им с натуры саму смерть. Душа птицы, наверно, не улетела куда положено, художник перехватил её, поселив в живописном слое. Чтобы картина не давила - пришлось ещё сверху прикрыть ангельским крылом. После хоронил птицу под утро в парке (не спать же с покойником рядом), вобщем, вымотался порядком. Через два часа его разбудила Ира Малышева, забежав отдать книгу. Услышав ночную историю, сообщила, что у неё с мессиром по поводу белого цвета договорённость. В чём она заключается не сказала, но попросилась прийти с одним знакомым, у которого с мессиром давняя войнушка.
Вильчевский обернулся к Степану.
- Ты, со своим местом в искусстве определился, парниша? Что ухмыляешся? Я, тем не менее, оконтурю. Ты долгое время был символистом. Хоть вынянчили тебя в своём детсаде сюрики, ты, просушив сопли, ответил черной неблагодарностью. После символизма тебя понесло и это "понесло" я бы назвал войной с хаосом. Но мордоваться с хаосом, задача непосильная хоть для кого. Поэтому ты постоянно терпишь поражение а зализываешь раны, и отлеживаешься на реализме, малюя тошниловку, типа этого,- показывая одной рукой на картину с конем и девушкой со связанными ногами, другой на "Завтрак аристократа", висевший в метре дальше. "Завтрак аристократа" случайно остался с времён бывшей жены. Жена заставляла писать подобную коньюктуру, убеждая: "Если они так быстро продаются, так и мажь только их." Через два десятка таких картин у Степана начались судороги и он развёлся.
Кстати о покушать. У дружка его после вина яма желудка открылась. Решив слить завтрак с надвигающимся обедом, художники направились за страшненькую ширму "а ля Чина", к маленькому холодильнику, затравленно шипевшему котенком. В решетке дверцы - консерва. Вильчевский, сморщив репку, прочитал на ней:
- Нельма туруханская. Отлично! Уху сделаем.
- Ты знаешь, на кого похож? - свело щёки Степану.
- Знаю! - породив поток фасонистых поз. - На великую пустоту Тайсюй. Такой же загадочный и роковой.
- Дурачок ты, похожий на питерского разночинца. Смольный взят! Шлите водки, патронов и курсисток. Забыл совсем! У меня же в морозильнике два минтая есть.
Обработали рыбьи тушки, с перевесом начистили луковок, взялись обдирать картофель.
- Не взопреем с ухой-то? Не сезон, а день на максимум пошёл.
- Гурманы уху еще по-особому, охлажденной едят. Слышал об этом?
- Ты это кому говоришь, сын Хаоса?! - сразу взъерошился бородатый.- Да ты знаешь, что я едал самую настоящую тройную? Сам её варил на Тунгуске.
В закипевшую воду ингредиенты. Один музыкально брякал ложкой в кастрюле, другой, златоуст, глотая слюну рассказывал:
- Я тебе, как на духу говорю. Ни в одном ресторане ихняя еда рядом не стояла. Что есть настоящая уха? Свежая рыба, чтоб глаз еще не потух. Тройную можно есть только на берегу. Поймал, сварил, съел. Отъедь в сторону километр, свари - всё, не то! Эрзац-пища, только в ресторациях и можно выдавать. Для начала вывари окуньков, выкинь - полубульон готов. Дальше интуитивно, в зависимости от рыбы. Наруби сиговых, чира можно взять, если муксун - брось головы обязательно. Самый цимус! Есть еще такая рыбка нежнейшая - тугун. Мясо пахнет малосольными огурчиками. Проварил на четверть - сразу картофан, лучок, перец горошком, лаврушинского. И мгновенно осетриночки порционами. Ты думаешь, всё? Фигушки! Если хоть один налим в сеть залез, отваренную печенку разотри на крышке - и туда опять. От этого цвет бульона становится изумрудистым каким-то. А за-апах! Нанайские собаки под ноги бросаются. И уж если совсем из-под сердца, возьми в конце плесни пару ложек водки в котелок. Эх, Брунгильда! Не нужны мне твои ласки, дай ушицы похлебать! Да еще флакончик подостывшей в Енисее, да заел пером-лучком, и употребляй ее с дымком, соплю только подбирай!
Степан потащил кастрюлю, пышущую жаром в живот, на стол. Разлили вино, выпили. Похлебывая горячее и потея, прошлись по кулинарной теме. Степан вспомнил мероприятие, в котором сотрапезник не участвовал (у сотрапезника в то время отрезали апендицитный хвостик), когда в блины с подачи девочек укладывалась в складчину купленная красная икра, пересыпалась мельчайше резаным маринованным лучком и пожиралась страстно студентами вкупе с ледяной "Смирновской". Обмычаться, до чего вкусно! Плавно перешли к дичи, соглашаясь оба, что банальная курятина, талантливо приготовленная с овощами, тоже есть желанный продукт, особенно птичьи попочки, нежно истомлённые в духовке. Вильчевский вспомнил мамины изыски и долго доказывал, что порваный и поэтому сухой мант уже вовсе не мант, а кошачья еда. По-настоящему же именно луковый сок в фарше дает ту брызжущую на рубашку и скатерть сладость, булькал губами, скалился, показывая правильный укус целенького манта и процесс его высасывания.
- Сладкая роса твоя речь. А я, Ваня, пацаном был, всё мечтал к Тау,- там,- китятам попасть, чтобы новых фруктов попробовать. Эдакого чего-нибудь экзошедеврального. Арбуз какой-нибудь гранатовый, зерна - рыбьи глаза и взрываются во рту. Вкус, соответственно, чтоб оргазмонистический. А ока-залось...- цыкнул зубом.- На Земле еще столько можно найти. Меня когда первый раз в Париж учёный Олюнин пригласил, в ЮНЕСКО работает, то спрашивает: "Что бы ты хотел съесть особо?" Я объяснил, натурально. Он покупает сыров вонючих, копченых лапок лягушачих и...- поднял палец.- авокадо, "аллигаторову грушу". И убежал по делам. Думаю: ждать не буду - укушу. Попробовал, сразу признаю - ничего не понял. Кеся-меся какая-то орехово-пластилиновая, простецкий вкус. Олюнин возвращается, разобрался. Начнём, говорит, сначала. Разрезает плод пополам, решетку кетчупом начертил, сбрызнул "чили", насёк крабовых палочек, припорошил зеленью - "Ешь!". Съел я, снова не понял. Бог создал пищу, черт - кулинаров. Наутро он сделал на колбасно-сырной основе. Как у пиццы - тысяча рецептов. Я опять съел. Не-ет,- думаю.- еда - не беда, надо линять низом. А через неделю хожу и маюсь, что мне всё время чего-то хочется. По-фрейдовски пошарил у себя за пазухой в голове - разобрался! Теперь, видишь, зело кушаю.
Иван скривил губёшку. Он пробовал, ему не понравилось. А вот благоверная его... Степан сразу вспомнил томины пельмешечки, ванильные "глаголики", прочие вкусняшки и охотно согласился.
- Томка меня домашней жрачкой подманила. Жить не могу без её щей, будь счастлива и трижды блаженна, стряпуха! - вытянул долговязую паузу, томно помаргивая ресницами.- Едой опоила женщина. Выпьем! Ибо ничто так не красит женщину, как рюмка коньяка в желудке мужчины. Ты читал, что на фризе университета написано? "Посев научный взойдет для жатвы народной". Давай как-нибудь ночью буковку втрафаретим? Жратва народная - интересней.
Насытились. О еде говорить стало противновато. И сразу вспух гусарский вопрос.
- Я тут с таким организмом познакомился! - чувственно зашептал Вильчевский и густо заикал.- Ик, ик... Молодая в стельку! Тип организмов, которым гемоглобин бросается в щеки.
Степан перекособенился особым образом, следя, чтобы руки-ноги не прикасались больше необходимого к обивке кресла, и расслабленно улыбался в потолок, почти не слушая друга. Всё это была чисто пьяная трепотня. Ибо со школьной скамьи людоед Ракшаса любил только свою маленькую жену и не изменял ей никогда, что бы он там ни врал про себя.
- Ты бы видел, ик... какие волосы! - пережимая горло в надежде унять икоту.
- А то, двести тонн! Благоухали кудри, разубранные цветами. В старости стали пахнуть заячьим мехом.
- Он проснулся, недолюб. Видел бы ты нож-ик-ки у организма. От шеи растут.
- Как хоботы головоногих слонов? Я индусов вспомнил. "Бедра прекрасные подобны хоботам элефантов." - вытянул ногу вверх, шевеля розовой пяткой.- Потереть бы тебя щекой об их кожу.
- Не развит ты поэтически. А послушай, какой клевый рецепт,- Вильчевский воздев ручищи, прочитал с поповскими нотками в голосе.- Вдыхайте дыхание молодых девушек утром и вечером приемлемыми дозами. Наука точно установила, что для укрепления и поддержания жизненных сил дыхание в этом возрасте еще содержит первичную материю во всей ее чистоте.
- Надкусив пламенеющим взором, доедай организмы прибором. Хочешь, тоже про любовь расскажу?
- Глаголь.
- Любовь роковая. Один молодой человек, шестьдесят лет яму, пришел с зоны и влюбился в повариху. Приканал к ней домой свататься. Та решительно отказала. Тогда молодой человек отрубил организму голову, допил на завалинке бутылку и повесился под окном на черемухе. Всё!
- Дурочка-Ряба! И после рецепта вечной молодости?
- Угу. Ехал Ваня на коне, вел старушку на ремне, а собачка в это время мыла кактус на окне.
- Какой ты несуразный.
- Суразный я.
- Порхай густопсовый и пьянствуешь.
- Так оно и было. Клянусь Кикилией Макридовной по прозвищу "Килька", моей любимой учительницей биологии,- пьянствую!
- Ороговение мозгов у тебя, кореш. В головушке мик-ик-робные палочки. Вот привязалась проклятая! - взревел на замучившую его икоту.
- Что за пошлость. Артикль такой-то, циферки... Скучно!- Степан разглядывал этикетку поролонового сердца.- А давай мочалке инструкцию придумаем ?
- На фига козе рояль?
- Ну как же..?! Чтобы людишки знали, как правильно пользоваться приспособлением. На завод-изготовитель пошлем задаром, тут адрес есть.
Вильчевский согласился. Действительно, моются бедолаги как попало. Они промочили внутренности добрым глотком вина и "пошли писать губернию".
- Мочалка - звучит гордо!
- Не педалируй. Нужно что-нибудь в таком роде: мочалка - э-э... помывочное средство юстировочного характера. От латинского justus - правильный. Юстиция! Или немецкое justieren - пригонять, точно выверять. Значит, в дальнейшем именуется аббревиатурно - ПСЮХ.
На первом курсе эти дурачки сплавлялись по Мане, притоку Енисея-батюшки. Мана - речка по сибирским масштабам махонькая, но ей наверняка бы гордились те же бельгийцы, если бы она, скажем, протекала в той же Бельгии. Вот поэтому Степан с Иваном, умудрившись сэкономить на пьянках, купили большую надувную лодку. Вильчевский, в то время обхаживавший будущую жену, уговорил Томочку сплавляться. Был с ними еще кто-то, его имя, фамилия и должность сгинули во флуктуациях времени. Но самое главное, был он племянничек своего деда-пасечника. Дед варил те самые великорусские меды, старинные рецепты которых почти что скрылись в тех же флуктуациях. После варки меды закапывались в бочках в землю и лежали там и крепли не один десяток лет, набирая от земли мистическую силу. Племянничек-то и прихватил с собой пару бутылочек дедовского зелья. Нет, они и сами подсуетились. Были у них и водка, и пиво, вот только все это добро привезли домой. Вечером у костерка они попробовали мёда. Не имеет смысла петь сему напитку, потому что невозможно передать истинную сладость. Голова работала, как министерство финансов Германии, а ноги отказали практически мгновенно. Какие там, в задницу, наркотики?! Один совет глупым наркоманам с их ломками - езжайте в Сибирь к деду-пасечнику, падите на колени и молите старца выкопать хоть бочечку. Одной бочки будет достаточно, чтобы привести в изумленное состояние наркоманов всей Европы. Томочка вдруг запросила помощи:
- Мужики, мне плохо. Хелп. Хе-е-е-елп...
Мужики посмеялись над ней: ясное дело - придуривается. Всем так хорошо. Так хорошо! Скоро Тома исчезла. Иван пошел ее искать и увидел в крапиве промятую тропинку. В середине зарослей сидела Томочка и тоненько просила помощи:
- Хелп. Хе-е-е-елп...
Иван поднял было миниатюрную женщину на руки, но мёд проявил свое коварство. Вильчевский шлепнулся с Томой на руках вниз, ноги отказывались служить хозяину. Вышел из темноты с вытянутым лицом и сообщил компании, что в крапиве в возвышенном уединении сидит стая Томочек и все чаечки жалостливо плачут. Степан приказал: кто за солидарность, забрать стаканы, мёд и пойти к Томочке на выручку. В общем, в этот вечер ни одному таежному комару-фашисту не пришло в голову укусить кого-нибудь из этой славной компании. Гордые собой мужики и повеселевшая чайка. И видел бы кто их опухшие рожицы. Крапива есть крапива.
- Внимание! Завод-изготовитель предупреждает: правильное соблюдение помывочного процесса способствует предупреждению механического онанизма,- Степан всхохотнул и принес бумагу с карандашом.- Общая часть. "Нельзя превышать разумную частоту помывок, так как это приводит к пресыщению и переутомлению."
- "Из которой со временем может развиться помывочная апатия." Вяло!
- Спокойно. Мы же не декларируем: "Все пути, ведущие к чистоте, хороши, но главное - мочалка".
- Согласен. Так. "Сила и красота помывочного взаимоприспособления проявляется в управлении своими страстями." Как я сказанул? - подбоченился Иван.- Знатно?!
Иван увлекся - икота прошла.
- "Следует обратить внимание на помывочный темперамент. Мужской - более склонный к элементам риска, нестрогой программе действий, охвату корпуса в целом, женский - глубокая интуиция и тонкость анализа." Плохо?
- Ты что, здорово! Что еще? "Помывочные переживания самопроизвольны и возникая независимо от сознания, интенсивно эмоционально окрашены."
- Еще бы! Если очень чешется от грязи.
Добавили пару фраз о временах года, возбуждающих или тормозящих помывочную активность, и подчеркнули особую роль помывочной доминанты, то есть помывочного тонуса, как безусловно-рефлекторной причины помывочного возбуждения, выраженного первичными признаками; запахом, зудом подмышек, расчёсами, засолением пупочного канала и его воспалением.
После второго курса училища, во время практики они поехали в хакасские степи на рыбалку. Томочка потребовала: "Никакой водки!". А на немилосердные вопли Вильчевского о том, что: "Ты, Брунгильда, в своем уме? Под ушицу святое дело сто грамм принять! И вообще, молчи женщина. Кто тебя в люди вывел? Я тебя в люди вывел! - заявила: "Выбирай муженек: либо я с вами еду, либо водка. Ты меня в люди вывел, а я тебя на себе тащу."
Выйдя из электрички, переждав мощный ливень, они остановили грузовик. Попутка повезла их, но сломалась в глухой степи, буквально на окраине деревеньки с подозрительным названием Уйбат. В заброшенной деревне из жителей оставались лишь несколько семей чабанов, ежедневно растворяющихся со своими баранами в бескрайних степях, Петрович, пожилой мужик, у которого вместо автомобиля был доисторический трактор "Беларусь" с задними колесами с цирковую арену, да две старушонки, как позже выяснилось, враждующие между собой с последнего класса восьмилетки. "Беларусь" утащил на прицепе грузовичок обратно на станцию, а попуток до озера в тот вечер так и не случилось. Пришлось устраиваться к старушкам на постой. Не то чтобы хатёшки бабулек были небольшими, просто так получилось по интересам, что Иван со Степаном заночевали у бабы Феклы с самогонным аппаратом работающим в бане круглосуточно. А Томочка, соответственно, заночевала у старушки-хакаски, при знакомстве представившейся: "Не спужались меня, лебеди? Я колдунья". Перед сном к ним, терпящим из последних сил, нанесла визит Томочка и сообщила, что если они надумали обрадовать себя на ночь самогонкой - то уже поздно. С наущения ее старушки Тома проникла в баню противника и устроила диверсию, то есть подсыпала в выпарившийся самогон особые травки. Так что, если что - заснут они ровно на четырнадцать часов. А она сделает следующим образом: уговорит Петра Петровича, погрузит сонных паразитов на прицеп, предварительно не забыв их раздеть, оттартают их к озеру, там надует лодку, привяжет к веревке смертными узлами вместо якоря камень размером с пирамиду Хеопса, выплывет на середину озера, а оно в поперечнике, сами говорили, два километра, сбросит пирамиду Хеопса в воду, заберет весла и с ними вплавь доберется до берега, уедет с Петром Петровичем до станции, поцелует его в щечку за помощь, а потом сядет на электричку с их одеждой. Ясно им? Степан с Иваном страстно покивали головами на печке, в том плане: что уж тут неясно: смерть коровам! В такой ситуации вставлять зубы и полемизировать - последнее дело. Надо вежливо выслушать и сделать вид, что целиком и полностью... Отмучились еще час, когда баба Фекла уверила: "Спит она уже, соколики. Налетай! Всего-то попрошу копейки за продухт", и взялась рекламировать, какая самогоночка у нее хорошо очищенная, не хуже знаменитой "Посольской" водочки. "Я "Посольскую" люблю, на нее надеюся. Жену по воду пошлю, сам на печке греюся!". Скоро они дружно надрались. Не самогон виноват, выпили вроде не особо - травки контрагента виноваты. Пробуждение их было ужасно. Проснулись одновременно на дне лодки в одних трусах. Лодка мерно качалась на волнах, дул ветерок. Выпучили друг на друга глаза, и страшная догадка посетила их.
- Ты помнишь, что диверсант пообещал вчера?
Как не помнить. Теперь придётся до берега грести ладошками километр, смешить рыбу, потом практически голыми останавливать попутку, потом... Они враз поднялись над бортами лодки. Лодка качалась посреди обширной низовой лужи после вчерашнего ливня, а на берегу стояла улыбающаяся толпа. Улыбающаяся Томочка, улыбающийся Петрович, улыбающаяся колдунья, не улыбающаяся баба Фекла, улыбающиеся чабаны и пара тысяч кхм... баранов.
- Подведем черту. "Проявление помывочной активности без эмоциональной окраски примитивно и низменно!"
- Полностью согласен. Натуральное безобразие! "Помывочный акт не терпит неформального отношения к делу, низкой культуры и плохого вкуса."
- Прелестно! "Помывочный обряд обязан быть тонким и уникальным по своему эстетическому содержанию. Он должен запечатлеться навсегда!"
Погнали дальше.
- "Не рекомендуется начинать помывочный процесс при переедании. Внимание! Алкоголь категорически противопоказан!"
- "Берегите желание! Неперегруженная помывочная функция сохраняется тем дольше, чем меньше помывочный акт воспринимается источником чрезмерных наслаждений. Злоупотребление - источник преждевременного истощения и преждевременного старения." Ты посмотри, как грамотно получается!
На третьем курсе впервые поставили обнаженку. Не то чтобы нагого тела не видели, но смятение было изрядное. И не потому что голая грудь воспринималась клумбой с расцветающей рефлексией известного рода (по девочкам уже бегали), подумаешь, голая грудь, кусок золота, что ли? А потому что появились перед неокрепшими умами дополнительные обертоны. В миру Виолетту Владимировну студенты знали как библиотекаря-практиканта из училищной библиотеки. И вдруг на тебе - обертоны! Два часа отрисовывать бедро, вылизывая рефлексы, беседовать о субъективизме Марселя Пруста и смущенно коситься на зарумянившихся девственниц класса после потягушек Виолетты Владимировны и ее жалобы: "Если бы я знала, что натурщикам тяжелее, чем шахтерам! Подработала на отпуск, называется. Как я устала, братцы-кролики, каменеть тут перед вами. Эй, Иван, ты у нас радиолюбитель, взял бы меня, что ли, за сосок, настроил бы на волну "Маяка"? После таких шуточек Виолетту Владимировну стали именовать "В.В.". Кто служил в армии, знает, что "В.В." - сокращённо от "взрывчатых веществ". Такожде педагог терзал: "Плохо. Плохо! Рисуйте круглые сутки. Пришли после занятий, поели, разделись и делайте друг с друга хотя бы наброски. Ну погодите, дождётесь экзамена - семь шкур спущу! Слушать сюда. Если к понедельнику каждый не принесет по тридцать набросков - всем конец!". Тут Степан Ивану еще ляпнул в том плане, что где уж можно сделать тридцать набросков, так это в бане на Речном вокзале. Там шпана провертела в двери дырочку из мужского отделения в женское. А если рассверлить дырочку - "Без проблем, потому что там закуток, куда никто не заглядывает",- то за полчаса можно сделать не тридцать, а триста набросков. Шутка! Но если серьезно, попробуйте сами нарисовать триста мужиков с синими обволошенными ножками, если вы не гомосексуалист,- стошнит обязательно. Так и получилось, что Степан с Иваном оказались в бане с ручной дрелью, блокнотами и карандашами. Сделав дело, они, естественно, нарезались после пива (Святое дело! Год не пей, а после бани укради, да выпей.), но запьянев и рассупонившись, взялись, похохатывающие жеребцы, рисовать ко всему эротические рисунки в духе великого Бердслея, сошедшего к концу жизни с ума на этой почве. Вильчевский так вообще впал в порнографию, изображая мужчин с членами, которые смело можно было бы использовать вместо колонн Парфенона. Когда пиво кончилось, они проиллюстрировали Кама-Сутру почти полностью. Степан, ладно, тут ясно. А вот Вильчевского имеет смысл извинить - кроме тела жены он других, сделанных из молока и мёда, не знал и прельщаться не собирался. Степан уже отсортировал непристойный материал от набросков и сжёг в печке от греха подальше (повеселились и будет), когда зазвонил телефон. Тома приказала, чтобы муженек забрал ее с тяжелыми сетками из соседнего универмага. Вильчевский протрезвел мгновенно. Он удачно соврал Томе, что подвернул ногу. "Да не ойкай ты! Совсем чуть-чуть. Я же не хожу в шрамах после чихания у окна". И сказал, что за ней сейчас прибежит Степан.
- Чеши давай. Я свои еще не рассортировал.
Он взялся ударно забивать погасшую печь своими листами. Плотный ком загорался плохо, и Вильчевский, морщась от едкого порнографического дыма, пытался раздуть огонь. Бесполезно. Склеенные листы почти не загорались. Кто ходит в походы, знает, что всей газетой костер не подожжёшь. Нужно каждый газетный лист рвать, мять и подкладывать постепенно. Степан посоветовав использовать бензин для зажигалок, убежал. У Ивана же скорее всего заклинило в башке от страха разоблачения, и чтобы не терять время, он вылил весь бензин из пластмассового бутылька в какую-то банку и ахнул в зев печи. Ахнул за мгновение до того, когда сетконосец с Томой вошли в квартиру, хоть Степан всячески и притормаживал по дороге. По комнате от взрыва в печи летали сажа и сам компромат, слегка лишь тронутый по уголкам тлением. Вильчевский сидел на полу с обгоревшими ресницами, выпученными глазами и отвалившейся челюстью. Тома наклонилась, подобрала листик, на котором две веселые женщины качались на качелях. Качели подвешены к колоссальному фаллосу юнца, спрятавшегося в ветвях дерева с улыбкой блаженства на устах. Следует добросовестно отметить, что юнец на рисунке был вылитым Вильчевским. Тома подняла брови и...
- "Мужчина должен сосредоточить внимание не на помывочном акте, а на ПСЮХе." Словечко получилось... Ты, кстати, знаешь, что такое "псюхе" у греков?
- Что там не знать. Космическая душа. Так. "Не следует назначать день и час помывочного акта."
- "Не рекомендуется начинать помывочный акт без психопомывочного настроя. Знаете ли вы свои "тайники"?" Про ступни, интересно, все знают?
Вильчевского спас котенок. На четвертом курсе училища ничего такого легкомысленного вроде и не должно было произойти. Дипломная работа по курсу. Всё стало чрезвычайно сложно. Впереди пыхала жаром большая жизнь и многие эту высокую температуру чувствовали и страшились до полной потери воли. Тут не до шуток! Сиди, изобретай велосипед, делай проект, от оценки которого будет зависеть твоя будущая зарплата и в конечном счете душевное равновесие. Степан с Иваном, обсудив житье-бытье, решили - надо сконцентрироваться. То есть на оставшиеся до диплома месяцы прекратить выпивку и шалопайство. И в самом деле, посерьёзнели и засучили рукава. Вот только Томочка повела себя нестандартно. Сначала обрадовалась трезвости мужа (многочисленные родственники Ивана сразу решили, что ему вшили противоалкогольную ампулу), а потом ее зациклило в той степени бестолковой зацикленности, на которую способны только любящие жены. Тому вдруг осенило, что ее мужик посуровел, и ушел в себя потому, что у него появилась другая женщина. "Томик, да ты что меня пытаешь? Какие бабы?! Я ведь тоже не пью. Дело надо делать!" "А ты бы вообще помолчал! Развратник ты, Степан! И мужа развратил. Есть у него кто? Продай его хоть разёшенек?" "Тома!" "Убирайтесь от меня! А я возьму себе сейчас у соседки котёнка." Дальше больше, и, как ни парадоксально, дело шло к разводу. Иван растерялся, а Тома бойкотировала буквально все. "Давай, Ванька, раз такое дело, сделаем перерыв и надерёмся один раз до поросячьего визга. Успокоим женщину." Они так и сделали. Вот только Тома на следующий день выловила Степана и с тяжелой ухмылочкой спросила: "Что, бросила она его? Напился вчера с горя, бобик". Любой человек знает, что иногда случаются ситуации, когда навроде того что хохмы ради прыгнул в воду в одежде, одежда набухает, тянет ко дну и захлебываешься, носками еще можно дотянуться до скользкого илистого дна, и маленький бы шажок назад,- и встал бы дурак дураком на грунт, а не выходит. И утонуть запросто, и шутка кончилась, и глупость несусветная. Надо придумать что-то радикальное. Иван со Степаном хрустели морковками, а их класс пил "Жигулевское", обсуждая только одну тему. Утром сообщили - президент упал во время прогулки, несчастный случай, повреждение основания черепа. Магдалиночка сказала: "Нельзя убивать людей", и расшифровала. Убийцей может быть микроскопический вирус, гололёд, что угодно, а убивать всё равно никого нельзя. Ни плохих, ни хороших. Президентов тоже. "Царю застят, народ напастят. Нового найдем." "Перестань ты, Серега Солодких, ничегонедумать!" Действительно, не так всё просто. Си-Эн-Эн сообщило, что охранника увезли с переломанными костями. При чем здесь, спрашивается, возникшая паника? Степан попросил совета у мудрой Магдалины. Магдалиночка посоветовала клин выбивать клином. Шок нужен, катарсис. "Можно также содрать кожу и искупаться в море,- вставил бестолковый Иван.- Очень освежает." Магдалина, выспросив детали, предложила конкретный план. Так дружки и сделали. Резиновая красотка в секс-шопе стоила, конечно, недешево, но они ее купили. Ради катарсиса денег жалеть не надо. Записали на пленку с какого-то порнофильма сладострастные стоны, причмокивания и охания, повышающиеся до уханья. Когда Вильчевская была у родственников, уложили куклу на кровать под одеяло, Иван позвонил, попросил жену, сухо сказал, что раз у них такие отношения, значит он вправе пойти на улицу, найти шлюшку, а там... И, не договорив, отключил телефон. Ждать вряд ли пришлось долго, и они, погасив свет, заблаговременно забрались в платяной шкаф у кровати, немного приоткрыли дверцы, чтобы было видно, как к кровати подбегает с кувалдой Томочка, приставили к щели динамиком магнитофон. Только загремело ключами у входной двери, они включили магнитофон. Силы небесные! Включили, да не включилось. Магнитофон и так постоянно заедал, и сейчас в решающий момент не изменил себе старый импотент. Степан встревожившись, защелкал проваливающимися кнопками. С Вильчевским же случилось что-то напоминающее нервный удар. Стало ясно - затея провалилась. В зале вспыхнула люстра, в спальню влетело лезвие света, в комнату вошла Тома и встала, как вкопанная. Они сами вытаращились из щели на кровать. Там в полумраке творилась настоящая любовная игра. Под одеялом бугрились соблазнительные формы, а продувную красотку, сопя, урча, чуть не облизывая, целовал фантом Вильчевского.
- Значит так? Я ухожу от тебя,- сказала Тома голосом, от которого волосы поднялись дыбом. Вильчевского то ли доел нервный удар, то ли на мгновение отключилось сознание, он кувыркнулся через голову и вывалился из шкафа. За ним вылез Степан, бледно улыбаясь, Тома включила свет и сдернула одеяло. У призывно округленного красного рта красотки шевелился и мурчал котенок. Наш брат-мужичок! У Вильчевского от падения на левой скуле наливался синяк. Синяк на правой скуле от оплеухи Вильчевской супругу как бы не считается. Гуляли они до самого утра, благо что шампанским заранее запаслись не хуже гусар. Когда расхлюстанные и счастливые Вильчевские перестали лакать шампанское, а начали хватать друг друга за интимные места, Степан наложил котенку на кухне с горой деликатесной рыбы и с куклой ушел в город. Поцеловав резиновую фемину в лоб, он умудрился пристроить ее в объятие алюминиевого болвана на здании касс Аэрофлота.
Пить плохо. Мнение праведников, выпивших свое ранее. Не пить тоже плохо. Мнение индивидов, использующих алкоголь в качестве творческих стимуляторов. Но хуже всего - резко бросать пить. Это подозрительно. Равным образом и резко начинать пить. Всё должно быть постепенно и взаимообусловлено. Революционные сдвиги череваты. Но это уже другая история. Случилась она сразу после блестящей защиты студентом Бумажным дипломного проекта. Шел две тысячи четвертый год.
- Давай-ка интенсивнее. "Оптимальный захват ПСЮХи: большой палец сверху, средний, безымянный и мизинец снизу. Указательный оставляется свободным для возможного оперативного вспомоществования, как то: протирание глаза от попавшей мыльной пены, скорябывание локальных пятачков грязи, пробивание ушного канала и т. д."
- "Положение а) Субъект снизу, ПСЮХа сверху. Это положение позволяет оптимально взаимосоприкасаться при помывке плечевого комплекса."
- "Положение б). Субъект сверху, ПСЮХа снизу - позиция, позволяющая варьировать удобные положения туловища и ног."
- "Положение в). Основное. Боковое. Это положение позволяет поддерживать наибольшую частоту фрикционных движений ПСЮХи."
- "Положение г). Субъект спереди. Помывщик вводит ПСЮХу по возможности глубже между между помываемыми членами, тем самым способствуя лучшей санитарно-гигиенической обработке пахового домена. Рекомендуется производить тазом вращательные движения."
- Тазом каким? Собственным или шайкой?
- Обоими можно. Следующее. "Фрикционные движения должны нарастать до наступления чувства чистоты. У помывщиц чувство чистоты наступает позже помывщиков, приблизительно через две минуты после измыливания стандартного куска мыла." - бросил карандаш.- Хватит ужо.
- Закончить надо,- не согласился Вильчевский и взялся сам за карандашик.
- На, тогда,- подсовывая дружку для резолютивной части Макаренко, у которого, на какой странице ни открой, всё будет в мажорной нотации. Что и правильно, честно признать. Дети ведь! Будущие самостоятельные помывщики.
- "В вопросах помывки решающим фактором всегда будет политическое и нравственное лицо человека, его честность, его преданность своей стране, его любовь к обществу!" Баста! Наливай!
Разлили, подняли до бровей.
- Наше здоровье! Живём, пока живётся! Здоров - пей, не здоров - не пей. Ацетон нюхай. Главное, не страшиться. Однова живем!
- Да, да! Страх ист шлюссель! Сажман!1 - вскричал Степан, разглядывая, с какой неотвратимостью наливается капля пота в пупе. Капле стало тесно в ее прокрустовом ложе, она выгнула колыхающийся бочок в единственно свободную сторону и даже задержалась на мгновение, остановленная шерстинками живота. Но волосы не смогли остановить рост качества. Край капли фурункульно выпуклился над лениво опадающим животом, подрожал еще чуть-чуть, совсем уж по-малярийному, и обрушилась капля вниз с неукротимостью, будто она не жидкость, а по крайней мере ртутное тело, бежавшее из тайного храма духа, имя которого... Впрочем, нельзя! Имя тайное.
1 sagement (фр.) - умно, мудро
- Чего ты там про шлюхсель? - прогудел Вильчевский.- Опять про своё?!
- Я про ничего не говорил.
- Ты мне не виляй. Ты не дурью майся! Про меня на коне со старушкой на ремне я слышал, про училку "Кильку" тоже, и про ключель услышал. Ты меня поражаешь! Как что втемяшится,- хоть стой, хоть ницом об стол!
Это Вильчевский мыл кости по поводу бредовой, с его точки зрения, степановой теории о том, что лучшим стимулом является страх.
- Тебе если прилипнет мысль, то уже не отлипнет. Кто тебя пугать будет, корефан? Баба на огороде? Пьяница во время отлива в темном подъезде? С чего ты решил, что прорвет? Нашел слабительное, рыцарь-строитель!
Степану жарко после десерта о девочках заниматься еще и вопросами искусства. Он лениво гонял ложкой по дну тарелки рыбьи глаза, вывалившиеся из минтаевых голов во время варки. Вильчевский посмотрел на дно глазастой тарелки и снова принялся орать.
- Пойми, наконец! Позади изменяющихся естественных форм лежит не подверженная изменениям реальность. Человечество столетиями нарабатывает методы, чтобы хоть на самую малую фигню залезть в трусы природе, а у нас ухарь-купец, лихой молодец желаит вытащить разгадку из пены будней на берег, изнасиловав природу в извращенной форме.
- Главное - метод. Согласись? Прорыв через порыв. Вот возможность прорваться к внутренней конструкции.
- О-о-о, давайте знакомиться: я - материальные проценты, экстраполирующие всю модель. А вы кто, сударь? Бессознательный алгоритм? И как, к примеру, вы хотите нас иметь? По-пасторски? Лежа и на спине или как умеют развратные парижане? В особенности парижанки.
- Ты мне бессознательным не тряси.
- Я не трясу. Что его трясти, это же не сиськи госпожи Жорж Санд.
- Ты мне Жоржа в нос не суй. Я никому ничего не навязываю. Это мой принцип. Пусть каждый живет своим умом, даже если он дурак, незачем его системное видение под танки бросать. Пусть его! Я говорю, что такое возможно. Как - разберёмся.
- А ты прыгни с самолета. Без парашюта, но с этюдником. И пока летишь, успеешь написать из будущего ухо. Точно, ухо!