Каждую ночь я все также просыпаюсь в холодном поту, и рот открывается в немом крике. Я снова звал какого-то Билла. И вдруг внутри так больно кольнуло, когда я вспомнил того ряженого петушка из журнала. Ведь его тоже звали Билл. Ненавижу. Я ведь понимаю, что этот Билл значил для меня очень много, раз я зову каждую ночь именно его. Противно, что этот клоун носит имя того, кто был кем-то в моей жизни. Видимо значимым. Я хочу его вспомнить. Хочу понять, что было в моем прошлом, но я ничего не помню. Почему? Почему она решила избавиться от меня, как от надоевшего котенка, который напроказничал, разбив любимую вазу своей хозяйки. Неужели я был настолько нежеланным, что она так просто смогла от меня отказаться. Она говорила не плакать, и я не буду, хоть и слезы рвутся наружу. Не буду, ведь мужчины не плачут. И кто придумал это нелепое выражение? Почему? Почему я должен быть сильным, когда на самом деле внутри пусто. Почему я должен быть для всех законченным ублюдком, когда мне хочется, чтоб меня просто кто-нибудь приласкал. Мне просто не хватает моей матери, но не той жестокой женщины, которая вела меня в приют, а ту, которая любила бы меня. Мне просто не хватает искренних и настоящих чувств. Закрываю глаза, и вновь возвращаюсь воспоминаниями в тот день, когда мать отводила меня в этот приют. Я помню это имя - Билл. Оно целыми днями не выходит у меня из головы. Как бы мне хотелось знать, кто ты такой, что я каждую ночь хочу прижаться к тебе. Зарыться в нежный шелк волос, вдыхая их опьяняющий аромат. Почему-то я уверен, что сейчас этот человек пахнет детством, и чем-то чистым и настоящим. Мне кажется, что в объятиях этого человека я бы мог просто раствориться, вслушиваясь в удары его сердца. Почему же я не помню, кто он такой, раз так отчаянно мое сердце рвется именно к нему. Хочу вспомнить. Просто вспомнить. Хочу ощущать и знать, что он также сильно нуждается во мне, равно как и я в нем. Хочу знать, что это все не спроста, и я однажды узнаю тайну этого имени. Мне даже нравится пробовать каждую букву на вкус, перекатывая у себя на языке, поглощая до последней капли. С детства я запомнил только это имя. Странно, но я даже не помню, как зовут мою родную мать. А имя этого человека врезалось мне в память. Зачем? Нужно забыть, но как это сделать, когда каждую ночь просыпаешься от ужасной боли и тоски, что ты одинок, и твоя судьба, скорее всего, идти по жизни в гордом одиночестве. Но я устал. Устал быть просто не удел. Я хочу жить.
Октябрь 2006 года
Я наблюдаю за Джанин подобно охотнику. Но возможно, наши отношения именно так и можно было бы охарактеризовать. Все же я охочусь за ней, и хочу, чтоб она стала моей маленькой жертвой. Здесь я, конечно же, трахал ни одну девчонку, но она какая-то особенная. В ней есть некая изюминка, которая привлекает мое внимание. Мне хочется не просто обладать ее тело, а хочу целовать ее, ласкать ее тело, срывая с губ сладостные стоны. Я хочу, чтоб она отдала мне свою душу и сердце. Так странно, но я влюбился в нее. Влюбился, ведь она не похожа ни на одну девчонку, с которыми я когда-либо общался тут, и за пределами детдома. Когда подрабатывал в местной булочной, помогая кондитеру замешивать тесто, либо мыть печи. Получал я, конечно же, мало, но зато мне очень нравилось общаться с покупателями, которые обязательно угощали меня различными вкусными булочками, моего собственного приготовления, а я всегда нес их домой, и угощал Джанин, и они ела булочки прямо с руки. Мы так сильно привязались друг к другу, что в детдоме нас уже не воспринимали по отдельности. Мы стали с ней одним целым, которое ни в коем случае не должно было расслаиваться на две половинки. Мы все время проводили вдвоем. Но, конечно же, никто и слова не смел, сказать, ведь они знали, что для них все может закончиться плачевно. В какой-то степени мы использовали друг друга, именно в том, что нам обоим было престижно появляться вместе, под руку, обниматься и целоваться, ведь мы считались самыми популярными в нашем детдоме. Но однажды я осознал, что это для меня уже давно вышло за пределы именно выгоды или обычного утоления своего сексуального голода. Это было то, что на самом деле шло от самого сердца. Я не знаю, как так вышло, что она смогла покорить меня, подчинив своей воле. Она стала меня менять, доказывая, что невозможно прожить, если ты вообще никому не доверяешь, и совершенно одинок в своей вере. Нужно обязательно найти того человека, доверившись которому, ты бы, наконец, почувствовал себя счастливым, что теперь не ты один несешь какую-то важную тайну на своих плечах. Она говорила, что даже если тебя однажды предали, и сделал это самый близкий и родной человек - это совершенно не повод закрываться от людей, становясь подобием волка-одиночки. Нельзя скрывать все свои эмоции за маской подонка, которого кроме плотских утех ничто не способно заинтересовать. Забавно, ведь она была младше меня, а являлась моим учителем. Она учила меня быть в первую очередь человеком, с большой буквы "Ч", а не авторитетом в глазах детдомовцев. Странно, но только с ней я мог не бояться своих искренних эмоций и чувств. Мне было не страшно признаться ей в своих страхах. Ведь я знал, что она ни в коем случае не будет смеяться надо мной, называя слабаком, и никогда никому о них не расскажет, чтоб лишний раз указать мне, что я на самом деле не такой уж сильный человек, а слаб. Она сказала, что страхи делают нас уязвимыми, показывая, что мы обычные люди, и всем нам свойственны страхи. Правда иногда мне казалось, что у нее страхов нет совершенно, словно она ничего на самом деле не боится. Я не знаю, с чем это было связано, но она никогда мне не говорила о своих страхах, до недавнего времени. Прежде она не любила распространяться о своем детстве, и каким образом она сюда угодила. Знал я только то, что родители от нее не отказались, а значит, что-то побудило ее к тому, чтоб покинуть свой родной дом.
***
История маленькой Джанин началась в пригороде Магдебурга, Хавельберге, 4 мая 1991 года в семье медсестры фрау Хельги Штадт и военного летчика Гер. Ганса Шульц. Она была первым и очень желанным ребенком в семье. Ее появления все ждали просто с огромным нетерпением. Ее матери на тот период было двадцать три года, а отцу тридцать лет. Они осознанно шли к этому шагу, и когда уже были готовы, решили, что пора пополнить их семейство. Фрау Штадт очень сильно хотела, чтоб у нее родилась дочь, с которой они бы стали лучшими друзьями. Все же матери легче найти общий язык с дочерью, нежели с сыном. А Гер. Шульц, конечно же, мечтал о достойном продолжении их рода, в виде сына, который смог бы пойти по его стопам и стать таким же первоклассным летчиком, как и он сам. Ведь в его семье уже пять поколений подряд дети - мужчины, становились именно военными летчиками, либо выбирали себе профессию, связанную с авиацией. Он очень сильно любил небо, как и все летчики. Эта была та стихия, которая очень сильно заманивала в свои сети, и выйти из-под контроля и ее власти было просто невозможно. Чем выше ты поднялся в небо, тем меньше у тебя желания возвращаться на землю. В небе все проблемы казались такими мелочными и совершенно неважными, ведь с такой огромной высоты, все теряет свою ценность. Единственное, о чем он никогда не забывал, даже находясь за штурвалом своего любимого реактивного самолета, так это о своей беременной жене. Каждые пол года у него были военные сборы, и пробные полеты. Он давно уже сам стал инструктором, преподавая в военном летном училище, правила управления реактивными самолетами. Он постоянно думал о том, что скоро у него будет ребенок, а значит, ответственности должно быть больше, но он ведь мужчина-солдат, который идет до конца, до намеченной цели, он не привык останавливаться на середине пути. Фрау Штадт с пониманием относилась к любви мужа к небу, ведь насколько ее муж любил авиацию, настолько же сильно она сама любила медицину, она уже и не могла представить и дня своей жизни без спасения чьей-либо жизни. Она очень трепетно относилась к своей специальности. Она очень часто принимала участие в очень важных операциях, помогая делать надрезы, или наоборот накладывать швы. Для нее медицина была тем, чем она мечтала заниматься с самого детства, когда решала, кем она хочет стать, когда станет старше. Она всегда с каким-то особым трепетом относилась к людям, и, как и все девочки играла в скорую помощь со своими куклами и подружками. Родители, конечно же, гордились выбором своей дочери, так как ее отец Гер. Штадт сам был нейрохирургом, и проводил очень сложные операции на сердце. Он был очень горд тем, что его маленькая Хельга тоже хочет спасать жизни простых смертных людей. Мать же всегда говорила, что это ее выбор по жизни, и только ей решать, куда и по какому именно пути идти. Главное, чтоб дочка нашла свое место в жизни, а остальное все уже неважно. И тогда Хельга в семнадцать лет покинула свой родной дом в Бранденбурге, который находился не так далеко от Потсдама и Берлина, и отправила в Магдебург, чтоб получить образование медика. Ей было, безусловно, трудно решиться на этот ответственный шаг, но она не привыкла сдаваться, и поэтому, собрав вещи, уехала прочь, сказав родителям, что обязательно станет врачом, ведь иначе просто и быть не может. Экзамены она сдала все на отлично, и начала учиться в Магдебургском медицинском университете. Окончила она университет на "отлично", закончив его с красным дипломом. Она была квалифицированным специалистом в области хирургии, и пошла, работать в местную больницу, где ей и было суждено познакомиться с ее будущим мужем Гансом Шульц. Он попал туда после того, как получил травму во время учений. Она накладывала ему повязки и швы. Тогда и пробежала между ними искра, которая и предопределила их будущее. Они сразу понравились друг другу, хоть и старались всеми возможными способами скрыть свою влюбленность. Он каждый вечер встречал ее после работы, и подвозил на своем стареньком "Трабан" до ее дома в Хавельберге. Сам он жил недалеко от Хавельберга, так что им было по пути. Он дарил ей цветы, и приглашал в местные кафетерии, в которых всегда пекли самые вкусные булочки в округе, и варили самый лучший кофе "капуччино". Родители были не против их союза, так как они были просто идеальным выбором друг для друга. Их отношения были наполнены трепетным отношением и невероятной лаской. Хотя многие знали Ганса как слишком серьезного человека, но с Хельгой, он никогда не мог позволить себе даже грубого слова, или обращения в ее сторону. Буквально через месяцев 5 августа 1988 года Ганс сделал ей предложение, а через 10 месяцев на свет появилась малышка Джанин. Но как оно чаще всего и бывает, не может быть все слишком идеально, и несчастье пришло в семью Шульц, в тот самый момент, когда во время очередного учения, реактивный самолет, за штурвалом которого сидел Ганс заглох, все моторы перестали функционировать, и он резко пошел на снижение, ударившись об землю. Его довезли в больницу, как раз в ту смену, когда работала Хельга. Она помогала их местному хирургу Геру. Катц оперировать собственного мужа. Операция длилась около восьми часов. После нее Ганс пришел в себя примерно на пол часа, а затем вновь впал в кому. Больше он уже не приходил в себя. Было решено отключить аппарат искусственного поддержания жизни. Она долго не могла решиться на это, ведь понимала, что ее маленькая дочь просто не сможет пережить такую трагедию, как потеря отца, ведь на тот период ей уже было шесть лет, а значит, она уже все понимала, и прекрасно чувствовала. Но другого выхода у нее не было, да и к тому же будучи медиком, она сама прекрасно знала, что у ее мужа выжить всего лишь десять процентов из ста, да и то эти десять процентов явно не в их пользу. И она все же заполнила все необходимые документы, и ровно 15:07:35 у ее мужа была зафиксирована остановка сердца. Травмы были слишком обширны, и даже операция не могла помочь. Она лишь ненадолго продлила его существование на этой земле. После смерти отца, мать Джанин полностью ушла в медицину, отдаваясь своей работе по полной программе. Каждый спасенный ею человек, был словно наполнителем, который должен был заполнить пустоту в ее сердце, которое образовалось сразу после смерти ее мужа. Она стала просто одержима желанием спасать людей, словно таким образом вымаливала для себя прощение у Ганса за то, что, будучи квалифицированным специалистом, не смогла спасти его, и заставить придти в себя. Дочка медленно, но верно стала отходить на второй план, а ведь когда-то она только и считала дни, недели и месяца до рождения своего маленького ангела, как она любила называть свою маленькую Джанин. Та была точной копией своего отца. Такие же красивые янтарные глаза, пухлые губки, острый нос, с чуть вздернутым кончиком. Она была словно постоянным воспоминанием, которое возвращало Хельгу в тот самый день, когда в больницу на носилках привезли молодого летчика тридцати шести лет с обширными травмами и пробитым легким. Когда она подбежала к носилкам и увидела, что там лежит ее муж, она открыла рот в немом крике, и произнесла только одну фразу, которую позже говорила и, стоя на кладбище, смотря на то, как тело ее мужа отправляется под землю. "А ведь ты обещал, что покажешь Джанин, что значит быть свободным словно птица, не забывая о том, что и на земле у тебя есть к кому пойти". Ее мужа хоронили в красивом деревянном гробу, окрашенном в пепельный цвет, это был его любимый цвет. Та фраза значила для нее слишком много, ведь именно она и показывала, кем именно ощущал себя Ганс. Он был птицей, у которой на земле была любящая его семья и маленькая дочурка, каждый раз ждавшая его, покорно смотря в окно, устроившись удобнее на подоконнике. В тот день, когда он погиб, Джанин рисовала маленькие огненные звезды, а на стекле рядом вывела неровным детским почерком всего лишь одну фразу: "Deine Freiheit ist mein Schmerz". Он хотел показать ей, что ощущает, каждый раз поднимаясь ввысь, подобно птице. А она уже тогда всегда шептала ему на ухо именно ту фразу, которую вывела на окне: "Твоя свобода - моя боль". Все было очень просто. Она чувствовала. Поняла, что его больше нет. Она ведь ребенок, но все слишком хорошо понимала. Она знала уже тогда, что люди иногда не возвращаются. И он не вернулся, но лишь в ее сердце он навсегда остался птицей, которую тянуло обратно на небеса. Она стала более замкнутой. С матерью уже было просто невозможно найти общий язык.
Через несколько лет она привела домой нового мужчину. Джанин тогда уже было около 9 лет, а отношения с матерью полностью сошли на "нет". Новому мужу Хельги было сорок лет. Он постоянно срывался на своей падчерице, указывая на ее мельчайшие ошибки, не смотря на то, что она была всего лишь малышкой, но с нее уже спрашивали так, будто она взрослая самостоятельная женщина. Мама же в свою очередь говорила, что мужчина всегда прав, и Джанин не стоит ему перечить, и во всем его слушаться. Последней каплей было то, что новый муженек ее матери пытался ее изнасиловать, когда пришел домой пьяный. Джанин не выдержала и собрала свой небольшой чемодан вещей, и кое-как добралась до Магдебурга, а оттуда с улиц, она и попала в приют Святого Павла. Так и началась ее новая жизнь по совершенно новым правилам. Она на шее носила маленький кулончик в виде крыльев ангела. На одном крыле была написана фраза, которую говорил ее отец: "Только крылья способны дать даровать тебе свободу", а на другом крыле фраза, которую шептала ему на ушко маленькая Джанин. "Deine Freiheit ist mein Schmerz". Это единственное, что у нее осталось от отца, помимо пары фотографий, остальные остались у ее матери в верхнем ящике комода, который она всегда держала под замком, как нечто очень священное и по-настоящему ценное для нее. Так в свои 9 лет, в марте 2000 года Джанин начала совершенно новую жизнь, в которой она оставила только одно воспоминании из прошлого - это своего любимого отца. Отца, который в ее памяти навсегда останется героем и свободной птицей, рвущейся только ввысь.
***
Я помню, как после того, как она рассказала мне свою историю, она начала рыдать. Все время она сдерживала подступающие слезы, возможно желая быть сильной, но все же эмоции взяли верх над ней. И она не сдержалась. Я посадил ее к себе на руки и начал поглаживать по волосам. Она была не такая как все, черт бы ее побрал, она была по-настоящему особенной, и самым дорогим человечком в моей новой жизни. Кулон, висевший на ее шее, был действительно очень красивым, но ведь красота была не снаружи, а внутри, у нее в груди. Я сразу вспомнил, как моя мать вела меня к детскому дому. Помню кровь из разбитой губы. В тот момент, я понял, что она на самом деле еще ребенок.
-Ты знаешь, я очень боюсь физической близости, прости. - Она обняла меня крепче к себе. И тогда я понял, что никогда не смогу взять ее против ее воли, или причинить боль этому созданию, которое так согревает меня, когда все вокруг кажется слишком мрачным и монотонным. Она вносит яркие краски в мой маленький мирок, в который я смог впустить именно ее. Она смогла мне доказать, что именно ей я могу доверять. Могу быть с ней откровенен и честен, и мне не нужно лукавить для того, чтоб в конечном итоге затащить ее в постель. Все это было ни к чему. Мне нравилось просто разговаривать с ней, при этом держа ее за руку. Мне нравилась такая близость, которая сводила с ума. Мы очень часто лежали с ней на диване, и я вплетал свои пальчики в ее шелковистые волосы, которые всегда пахли зимой. Не знаю почему, но я вдруг почувствовал, что когда-то очень любил снег и зиму. Ее аромат кружил мне голову. Я растворялся в ней, желая слиться воедино, но не только телом, а самое главное душой. Ей удалось показать мне мир совершенно с другой стороны. Я очень сильно удивлялся тому, что не смотря на то, что ее жизнь сложилась именно так, она не перестала верить людям. Не переставал видеть мир не в серых тонах, а очень даже красочным и ярким.
Она, безусловно, была необыкновенным человеком, за появление которого в моей жизни, я каждый день благодарил Господа Бога. В то время, когда мы проводили не вместе, я становился прежним самодовольным ублюдком, который не способен на искренние эмоции, единственное, что волнует которого, так это просто секс и не более того. Я трахал тех, кто мне давал, и кого я хотел. Однажды Джанин призналась мне, что жутко ревнует, хоть мы и не были парой на тот период. У нас это было что-то вроде дружеских отношений. И почему-то именно ее ревность подействовала на меня, словно охлаждающий душ, и мне почему-то захотелось, чтоб именно она была счастлива, находясь рядом со мной. Я не хотел, чтоб она ощущала себя еще одной шлюхой в моем бесконечном списке.
Я зажег в небольшой комнате множество свечей. На подносе стояло два бокала с соком и вкусный пирог с клубничным джемом, который я сам испек в булочной у фрау Анхель. Она предоставила мне с раннего утра свою кухню, чтоб я мог все приготовить, и сама принимала в этом участие. Пирог только из печи, следовательно, горячий. На глазах у Джанин была надета повязка, чтоб она ничего не видела. Я завел ее в комнату, и снял повязку. Она открыла рот от удивления, а затем прыгнула мне на руки. Я начал ее кружить, прижимая к себе как можно ближе. Уголки ее губ поползли вверх, показывая, что она счастлива и, обнажая ряд белоснежных зубов.
-Томми, для меня такого еще никто и никогда не делал. Ты первый.
-Ну, вот видишь, ты улыбаешься, и это самое главное.
-А ты сам его испек? - Говорит, показывая на пирог.
-Да, вместе с фрау Анхель. - Мы сели с ней на кровать и начали уплетать пирог, запивая его соком. Если б я мог, я бы повел ее в ресторан. Но именно здесь, в этом детском доме, я понял, что счастье не измеряется твоим денежным благосостоянием, оно зависит только оттого, какой человек рядом с тобой, и как именно ты его ощущаешь. И я счастлив, что рядом со мной есть такая прекрасная девушка как Джанин. Я не представляю, что бы делал без нее и без ее отношения ко мне. Она научила меня просто быть самим собой с дорогими людьми, не надевая при этом маски законченного ублюдка. Я аккуратно уложил ее на шелка простыней, а сам улегся сверху. Она начала дрожать. Я лишь провел рукой по ее спутавшимся волосам, пропуская пряди между пальцев, заменяя, таким образом, расческу.
-Не бойся. Помнишь, ты мне говорила, что нужно довериться человеку на свой страх и риск. Я сделаю все, чтоб тебе было не очень больно.
-Хорошо, ты же знаешь, что я доверяю тебе, как никогда и никому не смогу доверять. - Накрываю ее дрожащий ротик, своими губами, стараясь проникнуть в горячую и очень приятную влагу рта. Слегка развожу ее ноги в сторону, устраиваясь между ними как можно удобнее. Пальцы медленно, что не спугнуть расстегиваются пуговицы на блузке, обнажая ее девичью, и очень красивую грудь. Самая красивая из всех, что я когда-либо видел. От губ перехожу на шею, отчего она начинает рвано постанывать, обнимая меня как можно сильнее, словно боясь, что я не настоящий, и брошу ее. Но я давно решил для себя, что именно эту девушку я не смогу бросить, не смогу быть без нее. Она слишком много для меня значит. Спускаюсь еще ниже, и прикусываю ее сосок, срывая с губ крик. Руки в это время освобождают ее от джинсов, вместе с нижним бельем. Обвожу контур пупка, иногда залезая язычком внутрь. Какая же она нежная, и ее аромат, просто невероятно сводит с ума, кружит голову. Кажется, что теряешь над собой контроль. Хотя так оно и есть, я потерял контроль над своим разумом и телом. Я просто влюбленный кретин. Еще ниже, и начинаю ласкать язычком ее клитор, аккуратно проникая пальцем в нее. Немного всхлипывает. Поглаживаю пальчиками ее живот, заставляя расслабиться. Стоны иногда срываются на крик, показывая, что я двигаюсь в нужном направлении. Приподнимаюсь обратно, впиваясь в ее губы. Освобождаю себя от джинсов, в то время, как она срывает с меня футболку, отбрасывая ее туда же, куда и полетели джинсы с нижним бельем. Надеваю презерватив и медленно прислоняю головку к входу. Зажмуривает глаза, готовясь к боли. Начинаю целовать ее губы, и врываюсь в ее тело. Ее крик тонет в нашем теле. Медленно набираю темп, двигаясь в ее теле. Всхлипывания постепенно прекращаются, и я свободнее начинаю двигаться. Прижимает своими ногами к себе, а я поглаживаю ее бедра, таким образом, успокаивая. Выгибается в спине, от каждого моего сильного толчка, и срывается на громкий стон, всякий раз, когда я медленно почти до конца покидаю ее тело. Мне кажется, что я в этот момент потерял себя прежнего, для того чтоб обрести себя заново. Мы сливаемся воедино, чтоб вновь почувствовать себя возродившимися из пепла. Мы подобны фениксам. Она даровала мне крылья, чтоб я мог оторваться от земли, и взмыть ввысь. Финальные толчки и я кончаю.
-Подожди, побудь еще так, во мне. Я хочу ощущать тебя всем телом и душой. Вжимаюсь в нее телом, ощущая аромат ее волос и тела. Продолжаю ее целовать, слизывая слезы с ее щек.
***
В тот момент, я понял, что несу ответственность за этого человека. Несу ответственность, потому что она доверилась именно мне, позволив нам обоим измениться. Из двух волчат мы превратились в объединенную стаю. Без нее мне уже никогда не справиться и не выжить. Я верю, что она не придаст, и не сможет так просто отказаться от меня, после всего того, что было между нами. Я верю, что нашу связь туже невозможно разорвать, ведь нас связывает слишком многое. Кроме нее у меня больше никого нет, и я сделаю все, чтоб у нее не возникло мысли о том, чтоб уйти к кому-нибудь другому.