...Ярко светило солнце. Трепетали молодые зеленые листочки. На подоконники игривый ветерок заносил опадающие цветки сирени...
Мари сидела за столом в кабинете и дописывала очередную историю болезни. Почему-то она любила сидеть именно здесь, в маленькой сестринской. Наверное, это из-за сирени. Здесь была очень красивая сирень.
- "...Нанес сильные удары руками в область живота, следствием чего стали многочисленные гематомы и незначительные повреждения внутренних органов..."
Сам кабинет был тоже красивый, хоть и маленький и довольно бедный - на госфинансы евроремонт не сделаешь, да и новое оборудование в операционную нужно гораздо больше, чем шкафы мореного дуба в сестринскую. Здесь были стены мирного кремого цвета, потолок, оклеенный светлыми обоями, четыре стола, холодильник "Мороз" еще прошлой эпохи и продавленный диванчик.
В общем, Мари все это вполне устраивало, да и негоже младшим врачам жаловаться.
- Мари, вызов, - довольно противным голосом оповестил местный стелл.
- Хорошо, сейчас буду...
Она глубоко вздохнула, отложила историю болезни и с грустью помахала рукой любимой сирени.
- Куда хоть?..
- На первый этаж, - с сарказмом сказал Дерр.
Мари привычно добежала до ближайшего телепорта и скомандовала отправку. Мигнуло в глазах, и вот она уже стоит в холе первого этажа.
В холле царило необычное для такого времени (и уж тем более - места) оживление. Мари легко вклинилась в толпу, продираясь к ориентировочному эпицентру. За стенами выла Скорая. Ясно, опять что-то срочное...
- Дерр, готовь операционную... на всякий случай, - сказала Мари тихо, но стелл ее, конечно же, услышал.
- Мне сказали ее приготовить уже восемнадцать раз. Мне готовить восемнадцать операционных?..
- Ясно, снимаю приказ.
Да что же там все-таки такое?..
Она наконец пробилась к центру холла и едва сдержала себя в профессиональных рамках.
На доставленном пациенте не было ни единого живого места. Почти полностью разорванная аура... Наверняка не может колдовать... Отключенные первое, второе и четвертое сердца, четвертое явно осознанно... Позвоночник сломан в четырех местах, в левой руке лучевая кость явно была раздроблена и регенерировала весьма посредственно... Нет шести пальцев... Ребра... даже считать не хочется...
- Кошмар, - выразила всеобщее настроение Главный врач Больницы. - Дерр, операционная готова? Кости придется ломать и сращивать заново... Да и на эн-регенерацию надо бы положить...
- Готова, готова... Вы мне об этом сегодня девятнадцать раз говорили, как будто бы я тупой...
- Дерр, я потом извинюсь, хорошо?.. А ты работай пока!
- Да готово все, готово...
Существо погрузили на ближайшую тележку, и длинная процессия двинулась к операционной. Мари прочно заняла позицию рядом с главврачом, что давало определенный шанс задать несколько вопросов.
- Что случилось?..
- Какая разница?! - раздраженно буркнула главврач. - Мы врачи, а не историки! Хотя иногда бывает очень жаль...
Малопонятный намек Мари мужественно проигнорировала.
- Да, кстати, курировать будешь ты, - привычным безразличным тоном поставила в известность главврач.
- А почему я?..
- Привыкай, - пожала плечами сеньора Ларио. - Не забудь про психологов... тут без них уж точно не обойдется...
Они наконец дошли до ближайшей операционной, но Мари сеньора Ларио пренебрежительно оставила в коридоре. И, пожалуй, правильно сделала.
Впервые к курируемому пациенту Мари попала только следующим утром. В маленькой комнате, почему-то одиночке, хотя обычно пациентов предпочитали селить в многоместки - меньше возни с полами, - было тихо и сумрачно. Всю обстановку составляли железная кровать и маленькая прикроватная тумбочка - совершенно пустая. Значит, по социальной статье. Этим же объясняется то, что встревоженная мать (или на худой конец тетя) не дежурит под палатой...
"Тут недолго заработать клаустрофобию", - недовольно подумала Мари, зажигая свет. Пациент даже не пошевелился.
Она подошла поближе, достала метрику, совмещенную с историей болезни, вгляделась в маленький комочек, свернувшийся под одеялом.
Во-первых, это была девочка, на вид лет пятнадцати человеческих, хотя, судя по метрике, ей было чуть меньше десяти, а в графе "развитие" стояло безликое слово "отставание". Значит, дриада, скорее всего, темная... у них взросление гораздо раньше...
Во-вторых, на ней действительно не было живого места. Это было заметно даже сейчас, когда из-под теплого одеяла торчало только лицо - слишком узкое, бледное, с огромными фиолетовыми синяками под глазами и длинным тонким шрамом на правой щеке.
Наверное, раньше она была довольно симпатичной. У нее были очень правильные черты лица, красивый аристократический нос и когда-то шелковистые волосы, сейчас бессердечно (и довольно криво, как будто бы здоровым тесаком) обкорнанные по плечи.
Мари посмотрела на свеженькую метрику, занимавшую едва ли полстраницы.
"Метрика N167
Фамилия: неизвестно
Имя: неизвестно
Сведения о родителях: неизвестно
Энергетический рисунок ауры: А-198-23-452-ВКУ-365
Личный номер вживленного процессора: 756-23-914-Н (папка с данными с сервера стерта; восстановлению не подлежит)"
Это было все.
"Социалка... опять... заколебали", - мрачно подумала Мари. Социальных клиентов она не любила - они приходили в больницу снова и снова, девать их было некуда, а лечить бесполезно. В основном это были брошенные дети или старики, реже - легионеры с секретных операций, потерявшие большую часть отряда. С последними было попроще - те хотя бы точно знали, что с врачами не спорят, безропотно терпели не слишком приятные процедуры и молча уходили из больницы.
Впрочем, с легионерами по медстраху тоже хватало хлопот, а именно их в военное время и было больше всего. Нет, они не стенали и не качали права. Просто их было очень много. И ранения в основном были тяжелые.
А уж социалка...
Мари вспомнился случай примерно трехлетней давности, еще в то время, когда она начинала работать медсестрой. Тогда привезли маленького мальчика, вытащенного из подвала под взорванным домом. Ребенок провел в нем девять дней. Выходить его так и не удалось - он умер на операционном столе...
И сейчас скорее всего будет также...
Она наконец зашевелилась.
- Доброе утро, - осторожно сказала Мари.
Глаза мгновенно распахнулись; в зеленой глубине мелькнул затаенный страх.
- Не бойся меня...
Зеленый на мгновение сменился пылающим янтарем.
- Я ничего не боюсь!..
Голос был хриплый и слабый. С раздробленными позвонками она еще недавно совсем не могла двигаться. Глаза затуманены тупой, ноющей болью, уже вполне для нее привычной.
"Ох уж эта социалка..."
- Все хорошо, мы в больнице...
Она некоторое время молчала, думая о чем-то своем, а Мари мучительно пыталась вспомнить лекцию доктора Реймана о приемах работы с психически неуравновешенными пациентами.
- Od'de?..
- Чего?..
- Ничего...
За маленьким, забранным мелкой решеткой окошком опадала сирень, ярко светило, улыбаясь, весеннее солнышко, на чистом, умытом вчерашним дождем небе не было видно ни облачка. Денек был на редкость погожий. Работать не хотелось.
- Как тебя зовут?..
- Жюли...
Так, кажется, разумную речь она все же воспринимает - уже неплохо.
- А полностью?..
Девочка наморщила лоб.
- Жюли Лилиан Амадео ла Вегас.
Ла Вегас... это было что-то очень знакомое.
- А родилась когда?..
Надо хоть медкарту сегодня заполнить... Или хотя бы анамнез...
- Семнадцатого сентября первого года.
Семнадцатое сентября... это получается, что... да нет, быть не может...
- А маму как зовут?.. - на всякий случай все же спросила Мари.
- Айрили Диналэ Бранте ла Вегас.
Мари записала под диктовку, хотя это имя она знала наизусть.
"Охренеть..."
- А как ты себя чувствуешь?.. - уже более участливо спросила Мари.
Позже она узнает, что на вопросы о самочувствии эта девочка всегда отвечает "нормально", как бы погано ей на самом деле не было. Но до этого момента пройдет еще очень много времени.
А пока она тихонько вышла из комнаты, улыбаясь проходящим мимо людям и чувствуя, что уже готова убивать голыми руками.
Она взорвалась только вечером, в кабинете главврача.
- Да это просто какой-то бред! Живой человек! Что же это в мире творится, а?..
- Мари, хватит.
- Ничего не хватит! Да я этим ублюдкам самолично...
- Мари!..
- Что, Мари?.. Это я с ними еще по-божески, милосердно... Их бы к позорному столбу приделать, вот тогда точно правосудие свершится!.. Ей же десять лет, понимаете?.. ДЕСЯТЬ!.. Ни одного целого ребра!.. Раздроблены позвонки!.. Ходить не может, связки разорваны!.. На руках всего четыре пальца, и уже никакая регенерация не поможет!.. Про то, как обошлись с симпатичной девочкой, я вообще молчу... Шарахается ото всех, если в комнату заходит мужчина, зарывается в одеяло!.. Еще бы, после такого-то детства!
- Мари!
- На всю страну транслировали!.. После того случая Ловцов на месте в клочья раздирали!.. В паутине освещали с подробностями... имена и фамилии приводили... Да никто и подумать не мог, что она выживет!..
- Хватит!!!
Сеньора Ларио так треснула ладонью по столу, что Мари наконец замолчала, только теперь осознав, что стоит в кабинете главврача, потрясая метриками и историей болезни с аршинными описаниями.
- Это я имела в виду, когда говорила, что в отряды тебе еще рано, - уже спокойнее произнесла главврач, пожилая женщина с бабушкиной улыбкой и жесткими глазами. - Может быть, ты неплохой врач, не боишься крови и смерти... Тебе все равно еще надо привыкнуть.
- Привыкнуть?! А к ЭТОМУ еще и привыкать нужно?!! Да этих сволочей...
- Долг врача - лечить и спасать, а не мстить, Мари. Убивают воины, а не мы. И если тебе встретился человек, которому нужна твоя помощь, ты все равно должна ему помочь. Кем бы он ни был.
- Нихрена себе у вас милосердия! Побольше, чем у матери Терезы!..
- Мари, ты врач... и не должна так проявлять свои эмоции. Сядь и успокойся. И дело не в милосердии, Мари, а в хладнокровии.
- Хладнокровии?.. Вы ей в глаза главное не смотрите!..
- И ты не смотри. Так будет проще.
Мари наконец села, прикусила губу. Метрику она все время нервно сворачивала в трубочку.
- Давай сюда документы, - вздохнула сеньора Ларио. - И данные всех исследований. И иди, отдохни. Завтра опять на работу.
Мари кивнула и вышла. Сеньора Ларио положила документы в ящик, даже не пытаясь читать. Подошла к сейфу, вытащила едва початую бутылку коньяка, щедро плеснула в чайную кружку; выпила залпом. Пусть вредно, зато мысли не так бьются в голове...
Нет, к этому все же невозможно привыкнуть. И хорошо.
- Милосердие, хладнокровие, - пьяно пробормотала главврач, понимая, что зря столько выпила на пустой желудок. - На сегодня хватит... Спать, спать, спать...
~
- Вот, знакомься - это твой лучший друг на ближайшие два месяца.
Жюли с немалым удивлением оглядела нечто колесное с черной обивкой.
- А что это?..
- Кресло, - с готовностью пояснила Мари, радуясь, что девочка сама задала этот вопрос. Сама бы она объяснять не стала. Да и вообще, первую неделю пациентка вообще говорила, только если ее прямо спрашивали... - На нем ездят те, кому временно нельзя ходить. Тебе помочь пересесть, или сама попробуешь?..
- Сама, - твердо ответила девочка, а Мари в который раз удивилась тому, насколько она не любила кого-то о чем-то просить.
Движение ей далось с немалым трудом, но от помощи в передвижении она все равно отказалась. Немного поездила о комнате, морщась каждый раз, когда неловко задевала пальцами колесо.
"Сможет ли она вообще когда-нибудь ходить?.. - невольно подумала Мари, наблюдая, как кресло в который раз огибает кровать. - Попытается так точно... Она не из тех, кто будет мирно сидеть в инвалидной коляске..."
- Пойдем в столовую, скоро завтрак...
Управляться с креслом она научилась быстро, и даже благополучно спустилась по лестнице, по специальным полозьям, держась двумя руками за перила. В больничном халатике, слишком для нее большом, и инвалидном кресле она казалась маленькой, хрупкой и немного испуганной. Только глаза горели непримиримым огнем.
"Как странно... У нее глаза все время меняют цвет..." - невольно подумала Мари и едва успела придержать кресло на повороте.
Столовой в больнице служил огромный зал, сложенный из серых гранитных плит. Он располагался на втором этаже, прямо над реанимацией и по соседству со слишком маленькой кухней. По всему залу, серому и довольно мрачному, были расставлены столики на шесть человек, неуклюже украшенные снежинками и фигурками ангелков - хоть Новый Год прошел уже давно.
Жюли с любопытством разглядывала обстановку. Для нее здесь все было в новинку, а, значит, интересно.
- Запоминай: теперь это твое место. Здесь сидит еще одна девочка - думаю, вы поладите...
Это было довольно рискованное мероприятие - оставлять ее наедине с незнакомым человеком. Но, в конце концов, не всю же жизнь она проведет в палате, как в герметичном аквариуме...
- С завтрака сама поднимешься наверх, хорошо?..
Жюли кивнула и вонзила вилку в омлет.
Она уже пила чай, когда к столу подошла девочка со смешными светлыми косичками с аккуратно вплетенными синими лентами.
- Привет, я Линдси, ты, наверное, про меня знаешь... - бросила через плечо девочка.
Жюли не знала, кто такая Линдси, и никогда не слышала ни об одном человеке с таким именем, но исправно поздоровалась и представилась.
- У тебя что-то с позвоночником да?.. Ну не волнуйся, это быстро пройдет... у меня мама врач, я в этом разбираюсь...
Жюли кивнула и глотнула еще компота.
- Она обещала ко мне сегодня зайти и принести Лою... Лоя - это моя кукла, - пояснила девочка. - Она улыбается и вообще почти как настоящая Улыбаться - это очень модно... А у тебя есть кукла?..
- Нет.
Линдси ослепительно улыбнулась.
- Тебе больше нравятся плюшевые зверьки?.. Никогда не понимала, как можно спать в обнимку с меховой собакой... Она же мешает... Ну да ладно, это твое дело. А ты ведешь дневник?..
- Нет, - во второй раз ответила Жюли, мало что понявшая из быстрой болтовни Линдси.
Линдси снова улыбнулась. Видимо, у нее это было привычкой; или она действительно считала, что это очень модно.
- Понятно... Так, что это на завтрак?... А, опять омлет... фу, ненавижу... У меня от него сыпь... А ты хорошо знаешь здание Больницы?..
- Нет, - снова ответила Жюли и ничуть не удивилась, когда Линдси снова улыбнулась.
- А я хорошо знаю, - затараторила Линдси, не уделяя больше никакого внимания омлету, зато с интересом разглядывая новую соседку. - Я тут была во всех коридорах... и даже в реанимации. А еще я была в библиотеке, там пыльно и неинтересно, все какие-то томины...
- Линдси?..
- О, это моя мама. Ну ладно, я пошла. Удачи тебе!
Жюли была рада избавиться от говорливой соседки, но ее все равно кольнула острая зависть, когда женщина со стильной прической обняла Линдси и вывела ее в коридор.
Когда Мари вечером зашла к ней в комнату, Жюли сидела в кресле перед запотевшим зеркалом, всем в желтую крапинку, и мучительно пыталась улыбнуться.
- Мари, а что такое дневник?..
- Ну... это такая тетрадка, в которую человек записывает все, что с ним происходит и что он думает по этому поводу.
- А зачем?..
- Не знаю. Многим нравится. Что, хочешь попробовать вести дневник?..
Девочка пожала плечами. Мари улыбнулась, наколдовала блокнотик с ручкой.
- Ладно, сиди, я еще попозже зайду...
Мари снова улыбнулась и вышла из комнаты, плотно притворив дверь, а Жюли уставилась в блокнотик невидящим взглядом; потом, решившись, начала писать.
У нее был очень красивый почерк - мелкий, почти бисерный, но при этом ровный и разборчивый.
Но вести дневник оказалось очень скучно, и вскоре вместо ровных строчек страницу заполнили маленькие изображения дракончиков и фениксов, прилетающих друг к другу в гости. Они все жили в красивой долине, через которую протекала чистая река. Над долиной сияло яркое солнце, а небосклон был чистым и ясным. Рядом с горами умостился аккуратный домик, на крылечке которого сидела и улыбалась большая и счастливая семья...
Она покосилась на серое небо за окошком, вздохнула и убрала блокнотик в пыльную и пустую тумбочку.
На следующее утро, за завтраком, она поняла, что Линдси, в общем-то, и не нуждается в благодарных слушателях - ей было абсолютно все равно, разговаривать с Жюли или с фикусом, поэтому она ее благополучно не слушала, только изредка улыбалась. В конце концов, это было очень важно - улыбаться.
После завтрака она поехала в свою комнату, но куда-то не туда свернула и вскоре обнаружила, что окончательно заблудилась в хитросплетениях коридоров.
- Девочка, что ты тут делаешь?..
- Я... э-э-э... ищу библиотеку.
На самом деле она даже и не думала в тот момент о библиотеке, но признаваться, что просто заблудилась, было как-то не с руки.
- Ну так вот она, библиотека, а я библиотекарь. Заходи.
Она с трудом преодолела низенький порог и оказалось в огромном зале без окон, заставленном высокими шкафами.
На взгляд Жюли здесь было очень интересно. Здесь было много разных книг, очень старых и странных, с мерцающими в темноте камнями и заклепками, с замками, не позволяющими их открыть и ртами, которые изредка зевали или даже выдавали какую-нибудь сентенцию.
- Ну и что же ты хочешь прочитать?.. - улыбнулся старичок.
- Все!
До самого обеда она копалась в книгах под молчаливое одобрение старого библиотекаря.
- А что ты не идешь есть?..
- А-а-а... А куда?..
- Я так и понял, что ты заблудилась. Идем, я тебя провожу...
Он действительно довел ее до дверей столовой, а потом еще долго что-то объяснял Мари, раздраженно при этом хмурясь.
Потом Жюли еще много часов проведет в библиотеке, читая, пробуя все найденные заклинания и заново учась улыбаться.
~
Мари стояла у маленького окна, за которым ветер гонял по улицам поздние желтые листья, и разглядывала внушительную стопку рентгенов. В принципе, это было гораздо удобнее делать в сестринской, где есть специальный стенд с подсветкой, но в сестринской была сеньора Ларио, которая вряд ли одобрит эту авантюру.
Сеньора Ларио была очень неплохим врачом, с богатым опыт и доброй бабушкиной улыбкой. К большинству своих пациентов она относилась как к любимым внукам, то есть баловала конфетами и очень берегла.
- Нет-нет, Мари, еще рано... кости не срослись, нужно больше времени... И мышцы еще слишком слабые... Ты же сама говорила, она даже в душе стоит с трудом...
- Но после душа все равно пытается ходить. Если на мышцы не давать нагрузку, они такими и останутся. А кости уже вполне восстановились, я же только позавчера делала аурограмму...
Сеньора Ларио на этом месте поджимает губы, и добрая бабушкина улыбка превращается во врачебную.
- Мари, пока еще я здесь главный врач. Я, конечно, не запрещаю, тем более что по мнению большинства именитых врачей пытаться ставить ее на ноги уже действительно можно... Я не запрещаю, я настоятельно не рекомендую.
Мари не совсем поняла, в чем разница между этими двумя понятиями, но согласно кивнула.
И вот сейчас она стоит у окна, разглядывает рентгены и аурограммы и хмурит брови - совсем как сеньора Ларио.
Потом решительно разворачивается к кровати.
Жюли сидит на покрывале, положив ноги на кресло, и рисует в альбоме дракона в плотном клине. Дракон был красивый, с огромными мудрыми глазами и крепкими, надежными крыльями. Дракона, судя по подписи внизу рисунка, зовут НеёЛьён. Интересно, она на самом деле знает каш'штэ, или это совпадение?.. Все может быть, что и знает. В конце концов, ей было пять лет, когда... В переводе на человеческий это почти десять... Кто знает, какое она получила образование?..
Вообще, в этой девочке было настолько много странного, что Мари уже устала удивляться.
Как выяснилось, она понимала латынь, поэтому все разговоры касательно ее здоровья приходилось вести за пределами ее палаты.
Или, например, она знала заклинание Армагеддона. У нее была отвратительная привычка использовать это заклинание постоянно, без перерывов, перекатывая два миниатюрных Амагеддончика из руки в руку, что производило на окружающих неизгладимое впечатление. Впрочем, Мари ее вполне понимала - наверное, она просто слишком долго жила без магии, что теперь слишком боится снова ее потерять... Или она так учится основам длительного контроля?..
Она понимала двоичные коды и любила программировать кресло - правда, потом всегда возвращала все настройки на место.
Она умела обращаться с холодным оружием и, судя по горящим глазам, очень его любила; но когда ей давали в руки куклу, она терялась и просто смотрела на нее большими изумленными глазами.
Она неплохо пела, несмотря на немного ломающийся голос, и читала ноты с листа. Неплохо - но абсолютно без души.
Она ненавидела цветы - особенно мертвые.
Она выросла на берегу моря, но не умела плавать.
Она очень любила читать и частенько пыталась плести найденные заклинания - осторожно и в защитном куполе. Сеньора Ларио была в бешенстве, когда об этом узнала - дескать, колдовать, с такой аурой, без присмотра, без преподавателя... но Мари никогда не говорила об этом Жюли...
А еще она совершенно не умела улыбаться. Хотя очень старалась и часами стояла перед маленьким зеркалом в умывальной.
Мари тряхнула головой, отгоняя воспоминания.
- Вставай.
Жюли поежилась под тяжелым взглядом, переставила худые бледные ноги на пол и неуверенно развернула кресло.
Она ненавидела это кресло, но в ее положении жаловаться не приходится.
- Я сказала: вставай, а не садись, - поправила Мари, откатывая кресло и улыбаясь в ответ на неверящий взгляд огромных зеленых глаз.
- А... можно?..
- Можно, можно...
Девочка осторожно и неуверенно встала и, пошатываясь, прошла метра два. Мари довольно скептически разглядывала подкашивающиеся ноги; каждый шаг давался Жюли с трудом, но, судя по судорожно сжатым зубам и сосредоточенному выражению лица, останавливаться она не собиралась.
- Все, садись, достаточно. Значит так, колесного друга я забираю, но с ходьбой, пожалуйста, не переусердствуй. Осторожно, с перерывами, в столовую только на лифте... не дай Демиурга каких пробежек, подпрыгов или чем там еще занимается молодежь... Понятно?..
- Понятно, - подтвердила девочка, дрыгая ногами в слишком больших тапочках.
- Вот и хорошо...
Следующий раз Мари нашла Жюли на лестнице, когда она, тяжело дыша, поднималась наверх шестой раз подряд.
- Таак... И что здесь происходит?.. - уперев руки в боки, спросила Мари.
- Вы же сами говорили, что если не тренироваться...
- Это я не тебе говорила, и вообще, подслушивать нехорошо.
- Вы очень громко говорили, - возразила девочка с жесткими, слишком темными глазами.
- Надо было не прислушиваться, - резко бросила Мари. - И вообще, разве ты понимаешь сонорин?..
- Конечно, - удивленно пожала плечами Жюли. - Я говорю на шести принятых языках Атиланты, кроме эсперанто. Сонорин, неовербал, каш'штэ, силлдон, солярия-элл и друидский диалект.
- А... не принятых?..
- В основном - по одному на расу. А что?..
- Да нет... ничего... может, ты еще и французский знаешь?.. - усмехнулась Мари и почему-то совершенно не удивилась, когда Жюли кивнула и пробормотала что-то по-французски.
Несколько мгновений они разглядывали друг друга - угловатая, слишком худая девочка-подросток и уверенная в себе тетя-врач.
А Мари невольно подумала, как сильно изменилась за прошедшее время ее странная пациентка.
Очень худое лицо, обрамленное вьющимися каштановыми волосами, всегда заплетенными в тугую косу, светлая кожа, тонкий аристократический нос, глубокие зеленые глаза, неплохая фигурка - еще чуть-чуть, и она станет почти симпатичной. Вот только во взгляде так и осталась странная жесткость, почти жестокость. И странный холод, будто на самом деле она давно уже умерла...
И Мари порой становилось жутко от этого взгляда.
- Ладно, иди уж... хоть бы в библиотеке посидела, егоза...
В библиотеке тихо и довольно темно - тяжелые, плотные шторы задернуты, а в зале горит всего несколько люминесцентных ламп. Старик-библиотекарь сидит на столе и наигрывает на маленькой арфе простенькую гамму.
- Вы переход в ми-мажор сделали неправильно, - не удержалась Жюли и тут же прикусила язык.
- А как надо?..
Он протянул ей арфу; она наиграла гамму.
- Хм, понятно... Может, что-нибудь споешь?..
- Я... не умею.
- Ну и что?.. Я вон, играть не умею. Спой, внучка, порадуй старика...
Она неуверенно посмотрела на маленькую арфу. Мягко тронула струны.
Он скрывает все мысли в тумане ночи. Забывает о чувствах, сомнениях, боли. Он теряет с рассветом от сердца ключи. А с закатом - найдет ли их снова?.. И закрыта душа на замки - от зари до зари. И под солнцем он - каменный лик без смятенья и горя. И ему никогда и никто не протянет руки. И никто не окинет сочувственным взором. Он придумал так сам, без чьего-то участья. И забыв о себе, все пытается смыслы найти. Заслужил ли он малую толику счастья?.. Иль опять запираться ему - от зари до зари?..
Мелодия была довольно сложной - слишком сложной для едва отращенных пальцев в полупрозрачных медицинских кастетах. А пела она как-то очень... безразлично, и, наверное, сама это понимала.
- Я же говорила: я не умею петь.
Она протянула арфу.
- А что это за песня?..
Жюли только пожала плечами.
- Ее пела моя мама. Давно.
Больше ей таких вопросов не задавали...
На этот раз она ушла из неуютной библиотеки до обеда. И долго-долго стояла у стрельчатого окна с широченным подоконником, вспоминая...
...маленький атолл в семи милях от берега, зеленый и светлый, с непролазный лесом и великолепным песчаным пляжем. Она любила ходить по линии прибоя, поднимая ракушки и глядя, как вода смывает ее следы с песка...
...дом... нет, не так - Дом. Небольшое здание с примыкающей конюшней - всегда пустующей. С кухни всегда восхитительно пахнет блинами и великолепными белыми лилиями, стоящими на подоконнике. На резном лакированном крыльце частенько сидела Эля, рисуя в блокноте фигурки людей. Или дед, тщетно пытающийся подозвать робких алокрылых фениксов...
...мама... не думать об этом...
...и она сама - смешная маленькая девочка с длинными вьющимися волосами в золотистом платье, уже предвкушающая праздничный торт... Ей сегодня исполняется... это очень важная дата! Ведь до этого ей было четыре года, а теперь станет пять лет.
Но вместо гостей пришли ОНИ...
Она зажмурилась и уперлась лбом в подоконник.
А перед глазами уже плывет...
...- У, псина, все штаны разодрал, <...>!
- Держать ночного в таком месте...
- Да ну, старый уже...
- Ага, молодой бы тебе глотку, а не штаны порвал...
Прихожая залита кровью. В самой большой, еще дымящейся луже - разрубленный ошейник с жадно вырванным топазом. Рядом распластался труп уже давно не молодого, полностью седого мужчины...
Где-то за домом гудит небольшой космолайн.
- Ее нашли?..
- Сопротивлялась, сучка, - криво усмехнулся мужчина в длинном черном балахоне, снова пиная женщину в бок. Что-то хрустнуло.
На новом персонаже десантные сапоги. Почему он не носит пластобувь, как все нормальные люди.
- Гля, че нашел, - слышится из комнат, и в прихожей появляется третий, волоча за собой испуганную девочку в разорванном золотистом платье. - Вторая сбежала телепортом, едва успел сбить настройки...<...> знает, куда ее вынесет...А с этой что делать?..
- Привяжи пока к стулу, если будет время, продадим... не успеем - выкинем в космос.
Мужчина кивнул, резко выдергивая с чистой, как операционная, кухни ближайший стул и цепляя за него девочку "констриктором".
Балахон снова разворачивается с распластавшейся у стены женщине. На свету сверкает тонкий нож дамасской стали.
- Ну что, говорить будем?.. Я почему-то так и думал...
И по дому разносится страшный детский крик и возглас: