Светик уже ждала у входа. Никогда я не смогу так одеваться: алый блестящий плащик до колен, прозрачные колготки, шпильки сантиметров десять... Да еще этот сумасшедший, невероятных размеров белый кокон на голове. И когда она умудряется успевать в парикмахерскую!
- Анечка, привет, как ты стильно выглядишь, в этой размахайке, это теперь так модно, - затараторила-зашептала она, утаскивая меня в Негрустный Скверик. В свое время мы с Юлькой катались там на лыжах и кормили уток в пруду... и где те утки? Одни бомжи спят на лавочках, причем в любое время суток.
Странный город Москва: прямо под окнами новых роскошных кварталов - обнищалые пятиэтажки, около четырехзвездных отелей цыгане табором стоят, рядом с Красной площадью поддельными духами с рук торгуют. Всем все по большому барабану, как говорит Нина, и реклама "Спрайта" въелась в наш менталитет. А по-моему, это наш менталитет въелся в рекламу "Спрайта". Русским всегда было наплевать, как мы выглядим сообща, все разом.
- Слушай, у меня к тебе дело, - начала Светик, дружеским жестом протягивая мне пачку "Winstone". - Будешь?
- Спасибо, я не курю.
- И правильно, - она вдохнула и выпустила дым, - здоровее будешь. Никогда не курила?
- Нет... Девчонки в колледже как-то предлагали, я отказалась.
- Надо же, молодец! - удивилась она. - Умеешь отказываться.
Я пожала плечами. Что особенного в том, чтобы от чего-то отказаться? Я вообще редко чего-нибудь очень уж сильно хочу, чаще наоборот. В детстве Мурза по этому поводу часто сообщала папе, что вот, мол, тут пришла одна вредная Нехочучка и все забраковала: и обед, и новое одеяло, и даже "дядиборину шоколайку"! (Положим, "шоколайку"-то я потом лопала за милую душу, пока никто не видел...) Папа, насколько я помню, обожал меня уговаривать: сюси-пуси, моя куколка, съешь котлетку, давай байки! Ангельского терпения мужчина, не то что я.
Никогда и никому не говори, чего на самом деле тебе хочется, поучала меня моя бабушка-иезуит лет семь назад. "Люди склонны пользоваться этим знанием в корыстных целях, запомни это", - говорила она. "Чем больше отказываешься, тем настойчивее предлагают". В чем-в чем, а в этом она, конечно, права.
- Мы с ребятами собрались на дачу, - сообщила Светик. - Ну, там, знаешь, Лешка, Владик, Юраша, потом еще этот, как его... короче, я тебе про него рассказывала, он в цирке раньше работал...
- Костик, - подсказала я.
- Вот! - обрадовалась она. - Ничего себе, ты лучше меня их помнишь!
- Нет, просто цирк поразил мое воображение, - честно призналась я. - Особенно секс на батуте.
- Ну, это, - отмахнулась она, - ерунда на кукурузном масле.
- Почему на кукурузном?
- Что? А... Нравится оно мне. Подсолнечное не перевариваю! Ну так вот... А Дашка не может.
- Какая Дашка?
- Подруга моя, я же тебе рассказывала. Ноги от ушей, хоть подвязочки пришей, грудь - "трешка", и попа - Новый год... Короче, не может она с нами ехать на дачу, у нее экзамен по французскому. А я одна сразу с пятью мужиками не монтируюсь, сама понимаешь.
- Почему?
- По кочану, - рассердилась Светик. - Ты вчера из детского сада, что ли? Кто ж в одиночку пятерых тянет! Это групповое изнасилование получится, а не отдых на природе.
Я задумалась.
- А если не в одиночку, а вдвоем, то что?
- Культурно-массовое мероприятие! - отчеканила Светик. - Со всеми вытекающими... Понимаешь, нет?
Честно говоря, я не понимала. Или, вернее, понимала, но... но не совсем. Чем, интересно, отличается отдых одной дриады с пятью фавнами от отдыха двух дриад с теми же фавнами? Временем, затраченным на "салочки" перед посадкой в саночки? Или...
- Ты пойми, - снисходительно объяснила она, - мужики - создания примитивные, играют всегда по правилам. Которые, правда, сами же и устанавливают. Что касается нас, у них все очень строго. Когда одна на всех - это, считай, "честная давалка". Всем дает, затем и приехала. А когда две - это уже интрига. Игра по другим правилам.
- А по каким? - глупо улыбаясь, спросила я. Выгляжу, наверное, как идиотка малолетняя, мелькнуло в этот момент в голове...
Но Светик моих опасений не подтвердила, а наоборот, принялась объяснять:
- Две порядочные телки приехали выбирать себе классных мэнов. Кто самый классный мэн, тому одна из этих телок...
-...даст? - предположила я после маленькой паузы, сделанной явно не случайно.
- Это если ему очень повезет, - сурово сказала Светик, - это ему так офигенно повезет, если: ему - порядочная телка - с первого раза - даст!
- Это он очень классный должен быть...
- Вот именно. А поскольку очень классный мэн - большая редкость, и даже если на нашем пути такие встречаются, то вовсе не обязательно давать им это понять с первого раза, - следовательно...
- Да?
- Следовательно, телка мэну не даст, а только пообещает. Когда-нибудь, не так, чтобы ему пришлось чересчур долго ждать, но и не завтра. И только при условии хорошего поведения. То есть, что он к тому времени станет еще более классный. Понимаешь?
- Как бы - да... - задумчиво сказала я.
- Ты не как бы, - рассердилась Светик, - ты сразу это все должна понять и усвоить. И освоить...
Последние слова она почти промяукала - и одновременно легонько провела тыльной стороной алого ногтя по моему запястью. Странно: одно чуть заметное движение - а у меня по спине словно волна теплых пузырьков прокатилась... какой кайф!
- А я... я-то что? - растерянно спросила я, не в силах собраться с мыслями.
- Ты - телка! - торжественно и весело сказала Светик, оценивающе глядя на мою грудь, а затем спускаясь взглядом все ниже, ниже, от чего у меня начало необоснованно першить в горле и захотелось откашляться. - Нормальная телка с нормальным фэйсом и телосложением.
- Ты считаешь?
Наверное, она мне льстит. Особенно про фэйс...
- Короче, едешь или нет?
- Я?!!
- Да.
- Я?..
- Да.
- Я... не знаю...
- Что - не знаешь?
Любопытно: от Светика скрывать свои истинные желания у меня как-то не получается. Глаза у нее зеленовато-серые, полупрозрачные, взгляд быстрый, искоса: влево-вправо-вверх, но - до определенного момента. А как этот самый момент настает, и ей надо что-нибудь быстро выяснить, тут они на одном месте неподвижно застывают - и все, не отвертишься. Надо мне будет попробовать на Юдинцева так посмотреть... нет, что я! Он тогда вообще умрет. Если, конечно, Долгоносиков все наврал про брак по расчету... мне иногда хочется, чтобы - наврал.
- Так как? - нетерпеливо переспросила Светик.
- А... - Я судорожно придумывала, что бы такое еще спросить, прежде чем соглашаться; отказаться, я уже чувствовала, было бы уже выше моих сил. - А далеко это?
- Переделкино. Где писательские дачи. Место - классное.
- Я в курсе...
Юлькин дедушка - лауреат Ленинской премии, заслуженный деятель искусств. На его переделкинской даче прошли почти все наши школьные каникулы. Меня туда брали без сопровождения мамы, чему всегда был несказанно рад папа; в младших классах я никак не могла взять в толк - почему.
- И когда вы едете?
- Не "вы", а мы, - уточнила Светик. - В пятницу. Лешка заедет за мной в пять на работу, и подудим... За тобой Владика можем выслать.
- Владика?... Да, наверное, - пробормотала я и зачем-то спросила:
- А Лешка Первый или Второй?
- Второй, конечно!
Как это я не понимаю таких очевидных вещей?
- Первый, если узнает, что я с ребятами на дачу ездила, таких люлей мне навешает!
Насколько я поняла из хвастливых Светиковых россказней, Первый Лешка - бандит, каких поискать; тот самый, у которого жена Инка - пепельная блондинка. На него у Светика одно время имелись виды, и она поговаривала, что они вот-вот поженятся, "надо только Инку куда-нибудь деть". Потом, видимо, Инка что-то пронюхала, и Первый слинял вместе с ней в Париж недели на три. Светик не очень расстроилась, поскольку тут же подсуетился Лешка Второй. Он, конечно, персона не такая важная: операционист в каком-то второразрядном банке, но зато уже не женат, а разведен, и на Светика прямо не нарадуется.
- Второй мне сапоги подарил, - похвасталась она, мечтательно глядя в большие белые облака, пробегавшие над нами довольно низко. - Красненькие, под этот плащик как раз. Сегодня жарко, а то бы я их надела... Во сколько за тобой заезжать?
- В шесть.
- А чего так поздно? - Светик расстроилась. - Во сколько же вы на дачу приедете?
- В семь... Кстати, он один приедет?
- Один, конечно, а с кем?
- Ну, не знаю... Свет, так это все твои... мужчины?
Видимо, я выговорила последние слова настолько неловко, что она захохотала.
- Анька, Анечка, ты прелесть! Ха-ха-ха-ха...ха-ха-ха... все... Да нет, не все, конечно. Владик - не мой, и Саныч...
Саныч - это хозяин дачи. По-моему, я его даже знаю. Ему лет тридцать, он странноватый такой: любит развлекаться, шпыняя в дорогих бутиках молоденьких консультантов. Типа: "Что я могу для вас сделать?" - "Отойти и не мешать!" - "Может быть, вы ищете что-то особенное?" - "Да, знаете, лиловые бриджи с желтыми карманами, вышитые болгарским крестом..."
Бизнеса своего у него, кажется, нет - а может, и есть, но тайный. Юлька его невзлюбила еще лет пять назад, когда застала его за подсматриванием в бинокль. Мне немедленно вспомнился этот разговор.
... - Представляешь, он смотрел в окна Таракановой! - возмущалась Юлька. - Как раз утром, я знаю, утром она почти всегда дома в неглиже. А он за ней... нет, ты представляешь?
- Тараканова - эффектная женщина, - поддакнула я.
- При чем тут! - возмутилась Юлька.
- А что ж ты думаешь, он хотел списки диссидентов у нее на письменном столе прочитать?
- Да какие списки, он просто гнусный, гнусный скабрезник! - Юлька была в ужасе, а в ужасе она чрезвычайно литературна. - Я леденею при одной мысли о том... о том, что...
- О чем?
- О том, что наши дачи - рядом! У меня ведь прозрачные кружевные шторы... и я... а что, если он... - она задохнулась от внезапного предположения, - что, если он... фотографировал?!!
- Ну, нет, - при всем своем непотопляемом цинизме такой мысли я допустить не могла. То есть - тогда не могла, сейчас-то могу. Тогда времена были другие, и мне было семнадцать. - Не может он такого сделать, Юлькин!
- Ты думаешь? - Она с надеждой поглядела на меня. - А вдруг? Вдруг он... и потом станет шантажировать меня ими? Или - еще хуже: покажет дедушке!!
- Ну и что, - сказала я нарочито небрежно, сетуя на проклятую Юлькину мнительность, - даже если бы это вдруг случилось? Чего там фотографировать-то? Можно подумать, ты там любовью с кем-нибудь занималась...
- Шувалова! - гневно вскричала Юлька. - Это невыносимо, как ты могла...
И заревела. Как сейчас помню, я ее полчаса уговаривала забыть то, что повернулся сказать несносный мой язык. А Саныча она еще год отказывалась узнавать около магазина и поворачивалась к нему всегда спиной, как только он подходил поздороваться. Потом, правда, все само собой забылось. Но все-таки Саныч - не джентльмен, в этом Юлька твердо убеждена. Да и я, признаться, тоже.
А я к нему еду на дачу! Если это он, конечно. Мало ли в Переделкино Санычей...
- Ну, что, - вздохнула я, наконец, - пускай Владик за мной заезжает на "Калужскую"...
- А ты на Калужской работаешь? - Такое впечатление, что ее не волнует, согласилась я ехать с ней на дачу или нет. Притворяется! Но искусно. Надо мне тоже так научиться.