После моего возвращения из больницы домой, по дороге я встретил имама (священника) нашего селения "Матарак", муллу Зайнуддина Ибн Гайнуддина. Мы поздоровались. В беседе со мной Зайнуддин Ибн Гайнуддин с особой интонацией сказал:
- Высокочтимый Ал Казим, Бог велел нам, чтобы мы уважали друг друга, и чтобы имели доброе отношение со своими соседями. Ибо он сказал: 'Я прощаю грехи того человека, который сумеет простить другого, который огорчил его'.
Если вы истинный мусульманин, то должны простить Рамазанова".
Человек я по натуре был богобоязненный. Поэтому и простил Рамазанова. Мы опять начали жить мирно, как и раньше в родном селении "Матарак".
Странное название у нашего села. Что означает это название, до сих пор никто так и не знает. Один учёный топограф долго искал ключи к этой загадке, но не смог найти. Он даже заболел, и всё-таки таинственность этого слова разгадать ему не удалось.
Но общество оценило его труды, и ему на день рождения подарили рубаху. Правда, у этой рубахи рукава были немножко длинные. Санитары, известные как "псих бригады", туго закручивали эти рукава. А всё потому, что этот учёный все время бил сам себя по голове.
После этого сельчане и ученые топографы перестали заниматься разгадкой этого слова.
В Матараке есть завод, который перерабатывает хлопковые отходы. Эти отходы называется "увада". По этой простой причине сельчане называют этот завода 'Увада-заводом'. Хлопок, который выращивался и его собирал народ, уходил неизвестно куда, а увада, то есть отходы, доставались нам. Народ от этих отходов шил себе матрацы, чапаны, подушки и другие жизненно необходимые вещи.
Уже прошло десять лет, как я работал на этом предприятии. Заведовал амбаром.
Имя моей жены Бабат, настоящее её имя - Мухаббат. В детстве родители её звали "Бабат", так она на всю жизнь и осталась Бабат. Бедняжка, так привыкла отзываться на "Бабат", что своё настоящее имя она узнала только при получении паспорта.
В молодости я был безумно влюблён в нее, и мы поженились. У нас двое детей - Араббой и Шараббой. Директор "Увада-завода" был нашим соседом, а дом его находился за домом Рамазановых. А Рамазанов был его шофёром.
Имя этого директора - Каланхан, а фамилия Адалатов. Каланхан Адалатов - человек почти без шеи, голова его шарообразная, а мясистый нос напоминает поверхность луны с вулканическими кратерами красного света с фиолетовым отливом.
Он пузатый и хмурый человек. Каланхан Адалатов всегда бреется на работе, то есть у себя в кабинете. У него были один чайник со сломанной ручкой без крышки и одна пожелтевшая пиала с трещинкой. Из этой пиалы Адалатов пил кофе. Когда хотел побриться, в этой же пиале для бритья взбивал пенку крема. Ещё когда директор курил, это пиала служила ему и пепельницей.
А во время ужина Каланхан Адалатов, как бы угощая ревизора, наливал ему в эту пиалу водки.
Каланхан Адалатов не любитель спиртного, но иногда выпивал. Недавно один рабочий из мотального цеха, пригласил коллектив на свадьбу.
Сидим на этой свадьбе, кушаем, пьём, слушаем музыку. Смотрю, глаза Каланхана Адалатова окосели. Взгляд у него был какой-то туманный. Он приказал мне:
- Налей водки!
Я налил. Он выпил, но не закусывает. Вдруг он повернулся лицом ко мне и говорит:
- А ну-ка, скажи мне, в каком году родился Карл Маркс?
Если честно, я не ожидал такого вопроса. Сердце моё ушло в пятки. Я дрожащим голосам сказал:
- Не знаю, Каланхан Адалатович.
Тогда вытирая мясистые губы салфеткой, Каланхан Адалатов привстал, оскалив от злости крупные и крепкие как у гориллы, зубы, вцепился в мой воротник и начал меня душить:
- Политическая слепота! Ты не имеешь права существовать на этом свете! Ты не знаешь, когда родился Карл Маркс?!
Хорошо, что во время скандала вмешались добрые люди и с трудом освободили моё горло от цепких пальцев директора.
Чуть было я не умер на этой свадьбе от рук собственного же шефа. Сижу, пью воду, чтобы успокоить сердце и лихорадочно думаю, что сегодня же начну зубрить даты рождения всех знаменитых людей, включая Наполеона, Кутузова, Адольфа Гитлера и, конечно, Каланхана Адалатова.
В это время директор начал кричать:
- Эй, тамада! Куда ты смотришь? У нас водка кончилась! Почему не приносят?! Кто так угощает гостей?! Что?! Как это, водка кончилась?! Тогда пусть возвращают обратно наши деньги, которые мы скинулись и подарили на свадьбу!
Директор орал, а остальные гости с укором смотрели на нас. Нам стало стыдно. Весь коллектив покраснел. А когда Каланхан Адалатов опустил голову на стол и уткнулся лицом в торт, пришли здоровые ребята в тёмных очках с бритыми головами, похожими на очищенные яйца, и стали помогать директору подняться, чтобы он смог уйти. Но они своими действиями лишь усугубили ситуацию и выпустили джина из бутылки.
Разгневанный директор стал сопротивляться "дружинникам":
- Пусти меня! Руки прочь от Вьетнама! Я хочу пить! - кричал он и, чтобы парни не смогли его оттащить, он крепко уцепился за край стола. Но парни в тёмных очках оказались сильными, и они начали тащить Каланхана Адалатова как мешок с зерном. Наш директор тоже не хотел сдаваться. На этот раз он уцепился за скатерть, как утопающий в водовороте быстротечной реки цепляется за соломинку.
Парни оттянули Каланхана Адалатова вместе со скатертью, и всё что находилось на столе, посыпалось на землю. Дорогие фарфоровая посуда, хрустальные вазы, фужера и рюмки - всё разбилось вдребезги. Началась драка. Кто-то ударил Каланхана Адалатова кулаком по физиономии, тот закачался, но не упал. Только его дерматиновая шляпа полетела как неопознанный летающий объект.
Я начал защищать директора, но он кричал на меня:
- Всё, не держи меня, Ал Казим! Дай ему бумагу и карандаш, пусть пишет завещание! Ибо ему на этом свете осталось жить совсем немного! Во имя отца и сына и святого духа, Аминь!
Проговаривая эти слова, Каланхан Адалатов нанёс удар ногами в пах бритоголового гоблина, но промахнулся, и удар пришёлся на другого. Драка продолжилась до самого утра. Утром в порванных рубашках без пуговиц и без рукавов, с многочисленными ссадинами и синяками под глазами, как побитые собаки гости разошлись по домам.
Я пришёл домой и лёг спать. Как собака, я спал целый день без задних ног. Вечер тоже проспал.
Жена испугалась, подумав, что я умер. Утром, слава богу, проснулся. Умылся, позавтракал и пошёл на работу. Прихожу, а там, в сторожевой будке сидит Каланхан Адалатович. Трезвый. Поздоровались. Я только хотел открыть рот, директор, перебивая меня, дал задание:
- Найди - говорит - где-нибудь супру. Новичка на работу принимаем.
Супра - это толстая скатерть, на которой готовят тесто из муки для хлеба. Супра, то есть эта скатерть, у узбеков издревле считается священной.
Каждый раз, когда Каланхан Адалатович принимал кого - либо на работу, он настаивал, чтобы тот торжественно поклялся над супрой и перед Уставом " Увада-завода".
Текст клятвы был таков:
Я, такой-то, вступая в ряды рабочих "Увада-завода", перед священной супрой и перед Уставом "Увада-завода" торжественно клянусь: свято хранить тайны великого "Увада-завода" и никогда не заниматься политической деятельностью, не участвовать на несанкционированных митингах даже тогда, когда мне месяцами или годами не платят зарплату. Если нарушу эту клятву, то пусть меня постигнет суровая кара заводского устава и презрение администрации! И пусть меня бросят с завязанными верёвкой руками и ногами в барабан, где расщепляются хлопковые отходы".
Задание Каланхана Адалатовича для меня - закон!
Я принёс супру, и мы торжественно приняли на работу новичка. После этого Адалатов дал мне в руки пакет, на котором было написано "Совершенно секретно".
Я взял пакет и вышел на улицу, чтобы отвезти его в город. Надо было в назначенный срок отвезти засекреченное письмо тайному получателю.
Сел в автобус. Еду. Рядом со мной присел человек с треугольной головой, лет сорока пяти, глазастый, как стрекоза, в полосатой рубашке похожей на матрац. Он без остановки жевал жвачку как корова, которая с помощью ушей лениво разгоняя надоедливых мух и переваривая травы знойного лета, лежала в тени хвойный деревьев Голландии.
В автобусе прямо перед нами стояла девушка. Она ехала и через окно любовалась панорамой уличных пейзажей. Она пожирала глазами всё, что попадало в поле её зрения.
Смотрю, на юбке той девушки висит какая-то нитка. Дай, думаю, уберу незаметно эту нитку и этим самым совершу доброе дело.
Я взялся за нитку, но она оказалось пришитой. Тогда я осторожно прокрутил нитку вокруг пальца и резко потянул на себя, чтобы её оторвать. Но тут случилось что-то ужасное - юбка девушки разорвалась до самой талии. Пассажиры невольно уставились на её с нежными кружевами белоснежные трусы и дружно расхохотались.
Я побледнел. Некоторые пассажиры смотрели на меня недружелюбным волчьим взглядом, а другие - с удивлением. Ну, думаю, конец. Сейчас она поднимет скандал, и люди из меня сделают омлет или пиццу, потом тепленьким сдадут в руки родной милиции. Я ей говорю:
- Девушка, а, девушка, извините. Я не хотел... этого. Я только хотел... убрать нитку с вашей юбки...
Оказывается, девушка даже не заметила, как юбка разошлась напополам. Она развернулась, посмотрела на свою юбку и, вопреки моим ожиданиям, улыбнувшись, сказала:
- "Какая прелесть! Спасибо вам. Вы очень помогли. Я сама хотела зайти в какое-нибудь ателье мод, чтобы на юбке сделать разрез. Сейчас юбки с такими разрезами как раз в моде. Даже не знаю, как Вас отблагодарить".
От этих слов девушки я был в смятении и думал что всё это, происходят во сне или наяву? Может это галлюцинация? Я подумал, что, кажется, пора срочно обратиться к врачу. Похоже, я заболел. И тут вмешался в разговор человек с треугольной головой, лет сорока пяти, глазастый как стрекоза в полосатой рубашке похоже на матрац, который время от времени с жадностью жевал жевательную резину.
Он захлёбываясь говорит:
- Мм - да - а - а! Браво! Браво! Я просто в восторге! У вас золотые руки! Вы, как я полагаю, вор - карманник с огромным стажем. То, что вы сейчас продемонстрировали - это просто великолепно! Мастерство! Высший пилотаж! Это искусство! Вы легко и незаметно разрезали юбку, словно великий хирург с сорокалетним опытом, который занимается трансплантацией человеческих органов в далёкой Индии, где жулики в дождливые дни с зонтикам в руках поют:
Я гардешми а - а - асманехе о тан - тара - аху -у - у - у - у - у,
Авараху, у - у - у - у - у,
Авараху...
Понимаю, понимаю. Трудные времена! Сейчас не только простым гражданам и ворам трудно существовать. Особенно карманникам. В автобусах ездят одни бедняки, у которых кошельки, как и они сами, худые. Государство не заботится о них. Жить с каждым днём становится всё труднее и труднее. А это отражается на всех слоях общества, в том числе на вас, я имею в виду, жуликов. Кругом нищета, люди зарабатывают мало. Резать пустые кошельки неинтересно. Тут погибает талант. Умирает искусство, и пропадают золотые руки. Поэтому многие воры и жулики поступили на работу в милицию. Стали работать прокурорами, судьями, губернаторами и прочими. Некоторые жулики даже стали депутатами и сенаторами. Совсем скоро они будут баллотироваться в президенты. Я правильно говорю, коллега? - С этими словами человек с треугольной головой, глазастый как стрекоза, в полосатой рубашке похоже на матрац, жуя жвачку, уставился на меня. Своими словами он разбудил во мне зверя, и я стал кричать ему:
- Что ты говоришь, товарищ?! Какой я вор?! Я обыкновенный, простой, законопослушный гражданин своей страны! Я не коллега тебе!
В этот момент человек с треугольной головой, глазастый как стрекоза в полосатой рубашке похоже на матрас, как в тумане куда-то исчез.
Пассажиры тоже ехали как в тумане. Салон автобуса превратился в парилку финской бани. Я тоже сидел как на берегу осенней Темзы, где в густом тумане с поднятыми воротниками и в клетчатых кепках посасывая трубки, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон, по мокрым камням Трафальгара бродили призраки. Вдруг прозвучал крик шофёра:
- Граждане пассажиры! Горим! Сейчас автобус взорвётся! Спасайся, кто как может! Полундра - а -а!
Шофер, предупредив нас своим криком, выпрыгнул из кабины прямо в канаву. Испуганные пассажиры, все как один, двинулись в сторону двери.
Этот автобус был с одной дверью. Она была деревянной.
У этой двери сразу образовалась пробка. Женщины плакали, мужики ругались, крыли друг друга благим матом.
Как назло карман моих брюк зацепился за гвоздь, который торчал в деревянной двери. Только тогда, когда деревянная дверь отлетела, я оказался на свободе.
Слава тебе - говорю - Господи!
Гляжу, люди обнимаясь, поздравляют друг друга с успешной эвакуацией.
На наше счастье автобус не взорвался. Шофёр тоже вышел из канавы и подошёл к автобусу. Потом, взяв ножовку, топор и гвозди, начал ремонтировать деревянную дверь, сделанную из наструганных досок. В это время я осторожно подошёл к девушке с разорванной юбкой. Обнял её крепко и, глядя ей в глаза голодным взглядом, долго поздравлял. Девушка нашептала мне стихи на непонятном языке, словно зелёные камыши на весеннем ветру у берегов Нила. Стихи звучали примерно так:
До се мо эки ва, эки ва,
Жозе кью, досе туа
Кзес теғе долави...
Хотя я не понял ничего, но не хотел оставить без ответа эти непонятные, но удивительно нежно звучащие строки.
Уткнувшись носом в её нежные волосы с райским запахом, я шепнул ей на уши, как далёкое эхо волн: