После смерти старого фронтовика дяди Мухитдина, дожившего до глубокой старости, в кожаном переплёте обнаружился его потёртый дневник. В Кашкыркишлаке он был одним из уважаемых людей. Поскольку я занимался творчеством, мурдашуй (человек омывающий тело усопших) Гаипназар дал мне этот дневник и попросил, чтобы я его не терял. Забрав дневник, после похорон пошёл домой.
Дома я начал читать дневник и увлекся им. Описываемые события в дневнике были настолько интересными, что всю ночь на пролёт я не мог оторвать от страниц глаза.
Пролог
Я прекрасно знал, что для меня этот дневник мог бы стать моим приговором чтобы военном трибуналом привлечь меня к высшей мере наказания через повешение. Поэтому я начал писать его только после смерти Иосифа Сталина в период Хрущёвской оттепели. Я писал то, что видел в своей жизни, которые вам даже не снились.
Война
И так, в 1942 году меня призвали в армию. Под Краснодаром мы проходили учения. После учения вместе с лошадьми нас отправили поездом на Украинский фронт.
То ли от нехватки боеприпасов, толи от недоверия к нам, оружие, кроме лопат для выкапывания окоп, нам не дали. Вражеские самолёты неожиданно нас разбомбили вблизи города Ростов на Дону. В результате поезд сошёл с рельсов, и начали гореть вагоны.
Страшно даже вспоминать, сколько невинных людей погибло тогда.
После бомбёжки фашисти взяли нас в плен. Я бы как преданный солдат своей отчизны застрелился, но к сожалению не смог. Кроме лопат пехотинцев, у нас никакого оружия не было. Как стадо овец гитлеровцы нас погнали в неизвестную нам сторону. Под конвоем мы шли колонной целый день. Нас не кормили, и отдохнуть не разрешали. От усталости и от голода мы шли качаясь как пьяные. Отстающих и падающих фашисты расстреливали прямо на месте. Отдохнуть немного нам разрешили только к вечеру. От усталости мы легли прямо на сырую землю и задремали. В ту ночь многие заболели. В полночь опять нас подняли и заставили ходить. Мы, шатаясь, сонно шагали под холодным дождём по не асфальтированной дороге. Фашистские конвоиры и офицеры были в водонепроницаемых плащах и перед тем как идти плотно они поужинали. Только к утру мы пришли туда, где нас должны были разместить. Это был лагерь для Советских военнопленных.
Сначала мы прошли осмотр,после чего забрав нашу одежду нас переодели в полосатые пижамы, Здесь нам дали еду, которую едой назвать было невозможно.
В этой еде отсутствовали мясо и жир. В этом жидком супе плавали только куски гнилой капусты. Хлеба не было. На второй день днём фашисты, демонстративно разрезав на мелкие куски мяса дохлой лошади, высыпали их нам как корм для кур. Голодные узники, толкая друг друга, бросились к кускам сырого мяса дохлой лошади и начали есть с жадностью хищных зверей. В это время сверху, откуда бросали эти куски мяса, открыли шквальный огонь. Пули пролетали, свистя прямо над нашими головами. Все военнопленные, опасаясь шальных пуль, от испуга одновременно легли на землю. Увидев это, фашисты смеялись доупаду. Потом они ещё бросили нам куски сырого мяса дохлой лошади. Узники встали и опять было кинулись к кускам сырого мяса, но тут фашисты опять открыли шквальный огонь, после чего фашистам на смех снова нам пришлось лечь на землю.
Была поздняя осень. День за днём крепчали холода. В лагере начали сортировать людей. Евреев зверски избивали. На них натравливали злых служебных собак. Одного еврея собаки загрызли живьём. Другого, при попытке бежать, застрелили как куропатку. Поскольку я был народным целителем, ночью в бараке помогал тем узникам, которых избивали фашисты. Я их лечил по-своему. Раньше для воздействия на психику больных, я их лечил в основном стихо-терапией и песенной терапией.
Из-за невозможности лечения людей в лагере с помощью песен, мне пришлось применять стихо-терапию. Когда я читал стихи наизусть, раненные узники гипнотизировались и впадали в глубокий транс. После сеанса, избавившись от боли, они чувствовали себя бодрыми.
Конечно, я бы мог загипнотизировать и фашистов, но я боялся, что в случае осечки они меня убьют. Это было бы равно самоубийству. Я, видя как узники, вылечившиеся моими сеансами, вставали на ноги радовался. Это было здорово!
Но среди нас оказались стукачи, и они проинформировали фашистов о моей врачебной деятельности. В результате чего фашисты, ночью ворвавшись в наш барак увели меня. На улице было холодно. На зловещем ветру на железных столбах качаясь, свистели колючие проволоки и скрипели фонари. Мощные прожектора освещали лагерь и на меня нервно лаяли собаки.
Меня привели к начальнику лагеря. Он был человеком рыжеволосым и высоким. Худой, с выпуклыми глазами, как у копченой рыбы. Когда мы зашли в его кабинет, он стоял у окна и курил. Рядом с ним стоял ещё один толстый тип тоже в униформе фашистов с глубоким шрамом на лице. У двери офицер с конвоирами подтянулись и в поднимая правые руки произнесли хором "Хайл Гитлер!" в постойке смирно приветствовали своего начальника.
- "Хайл!"- сказал начальник лагеря. К нему присоединился толстый адъютант с глубоким шрамом на лице. После этого начальник лагеря приказал одному офицеру чтобы он вместе с конвоирами вышли из кабинета.
Когда они покинули кабинет, начальник лагеря стал меня допрашивать. Толстый адъютант переводил его слова с немецкого на русском языке.
- Ты коммунист?
- Нет, беспартийный.
- Доктор?
- Не совсем.
- Как это, не совсем?
- Я народный целитель. Табиб. Табиб это...
- Какими методами ты лечишь?
- Стихами, иногда песнями... То есть в основном стихо-терапией и песенно-терапией
- Разве можно лечить таким способом?
- Да.
- А кто ты по национальности, Еврей?
- Нет. Я Узбек. Узбекистан. Есть такая республика в Советском союзе.
- Успакистан? Пакистан что ли?
- Нет. Узбекистан. Узбек, бек, бик, буюк. Ну, Самарканд, Бухара...
- А -а, Самарканд. Бухара. Тамерлан? Ты из нации Тамерлана?
- Да - а, да.
- А почему ты тогда лечишь евреев?
- Независимо от национальности и веры больные люди для меня пациенты Я просто обязан помогать тем людям, которые нуждаются в моей помощи. Отец меня так учил.
Услышав эти слова, начальник лагеря задумался. После небольшой паузы он начал говорит:
- Ты сможешь вылечить ребёнка, который страдает фобией?
- Постараюсь - сказал я. Начальник лагеря молча сдавил сигарету в пепельницу.
- Кто этот больной, где он?- спросил я.
- Это мой сын - сказал начальник лагеря.
- Ваш сын? - удивился я.
- Да , его не смогли вылечить даже учёные академики. Так что хорошенько подумай. Я тебе дам шанс. Если вылечишь его, останешься в живых. Если нет, то в таком случае умрёшь самым страшным способом. Потому что Отто мой единственный ребёнок.
- Извините, а на что жалуется ваш сын? - опять спросил я.
- Он всегда говорит что, за дверью или за стеной кто- то стоит. Мы прекрасно знаем что там никого нет. Чтобы убедить его в этом, мы прямо перед его глазами открываем все двери даже шкафов и комодов. Даже переворачиваем всё, что находится в комнатах. Но он опять за своё:
- Вот же он, стоит. Что, вы не видите его что ли?- чёрный, худой и мохнатый человек с маленькой головой. Выгоньте его, я боюсь - говорит он. Мы не знаем, что делать.
- Вы не горюйте, всё будет хорошо - подбодрил я его.
-Ты завтра встретишься с моим сыном - сказал начальник лагеря.
- Хорошо - сказал я. Начальник лагеря сделал знак глазами и толстый адъютант для вызова того офицера с конвоирами нажал на кнопку сигнала. Они зашли и увели меня обратно в барак.
На улице по-прежнему дул холодный ветер, раскачивая на мрачных столбах скрипучие фонари.
Стены деревянных бараков на лай служебных собак отдавались эхом. Я видел снежинки, которые печально вращаясь при свете навесных фонарей тихо и тихо падали словно пушистые перышки пристрелянной птицы.
Кутаясь в свою полосатую одежду шёл я лихорадочно дрожа от холода.
Наконец меня заперли в холодный барак, где лежали узники. Я благодарил Бога за то, что меня не застрелили фашисты. Я лег на свою соломенную постель. Отвечая тихим голосом, на вопросы друзей однополчан даже не заметил, как уснул.
Мне приснился страшный сон. Во сне меня привели в комнату пыток. Там были огромные котлы, наполненные водой. У каждого котла с длинными палками в руках стояли по два стражника. В котлах с холодной водой находились узники. Когда узники чтобы глотнуть воздуха выныривали головой на поверхность воды, стража беспощадно била палками по их головам и они опять ныряли в воду. Конвоиры спрашивали:
- Ты кто по национальности? - Узбек - сказал я. Ах, узбек? Тогда разденься и спустись вон в тот котёл. Потому что тот котёл как раз для тебя. В этом котле находятся Узбеки. Хотя не видно, но их там много. Многие наверно умерли от нехватки воздуха.
- Да? - сказал я. Потом продолжал:
- Простите, а почему над нашим котлом нет стражников с длинными палками в руках, которые бьют по башке узников, когда они поднимают головы чтобы вздохнуть?
- А, вы не нуждаетесь в стражниках. Вы сами не дадите своим подышать, утягивая за ноги и топя друг-друга.
Конвоир не успел сказать свои слова до конца. В этот момент из воды вылезла тощая рука узника с татуировкой "Мамарайим" и схватив меня за ногу стал затягивать меня в котёл,где бурлила холодная вода. Я утонул и начал задыхаться. Тут брык, и проснулся. Ох, какой кошмарный сон - пробормотал я, благодаря Бога за то, что этот кошмар произошёл во сне.
Утром опять пришёл тот офицер с конвоирами, и они увели меня. Когда мы зашли в кабинет начальника концлагеря, офицер с конвоирами подняли правые руки и произнесли хором:
- Хайл, Гитлер!
- Зик Хайл! - сказал начальник концлагеря. К ним присоединился вчерашний адъютант-переводчик.
Начальник концлагеря на этот раз разговаривал со мной в более мягком тоне. Он объяснил мне, что я перед тем как идти врачевать, с точки зрения гигиены, должен принять ванну.
Я принял ванну и переоделся в гражданскую одежду, которые дали фашисты. Потом после того, как я поел по человечески, меня посадили в машину и под конвоем мы поехали. Ехали мы по ухабистой дороге через лес. Шёл мелкий снег.
Наконец мы приехали в роскошную виллу, где проживал начальник лагеря со своей семьёй.
Приветствуя по-фашистски, нас встречала охрана. Мы зашли в дом. К нам на встречу вышла красивая, голубоглазая немка. Начальник концлагеря повёл меня в комнату, где сидел его больной сын.
- Положите ребёнка в кровать - сказал я.
Ребёнка положили в кровать.
- А, как называется песня-то? - спросил начальник концлагеря . " Лазги - Хоразм йулларида" ответил я. Потом начал петь:
Омоне - е - е - ей омо - о - он !
Гани доглар , гани до - о - оглар ,
Корлу улар, корсиз улма - а - асс,
Йигит боши - и - и омон булса - а - а,
Ёрли улар ёрсиз улма - а - а - са - а - аййй
Омо - о - о - н !
Р - а - ан !
Рандада - дида - дандада !
Диндада дандада - диндада !
Калам билан чизилга - а - ан ,
Кошинга уртаний му - у - у !
Икки аждар илондай ,
Сочинга уртанийму - у - у !
Суйла манга эй сана - а - м ,
Кимни севар ёрисан ?!
Кайси чаманзо - о - орни - и - нг ,
Лолайи хуммо - о - орсан ?!
Кайси Хутан охуси - и - и ,
Нофаи то - о - о - то - орсан ?!
Буй - буй - буй Коракуз гал бари х!
Олакуз гал бари .
Коракуз бу - у - уй - бу - у - уй !
Олакуз буй - бу - у - й !
Когда я из низкой октавы песни поднялся до " Авж ", то есть до ноты" До " ребёнок начал корчится и громко плакать. У него от страха расширились глаза. Я, не останавливаясь, пел, делая жесты руками, чтобы родители крепко держали своего ребёнка за руки и ноги. Они делали, так как я говорил. Запевая, я встал с места и начал танцевать на ритм " Лазги ". Смотрю, конвоиры тоже присоединились ко мне. Мы танцевали долго, как говорится до седьмого пота. Как раз в это время ребёнок пришёл в себя и улыбнулся. Таким образом, я вылечил больного сына начальника концентрационного лагеря. Естественно, после того как я вылечил Отто, фашисты стали называть мой метод лечения новым открытием на горизонте мировой медицины, то есть чудом медицины, и каждый день стали меня возить то в клинику, то в полевой госпиталь, где лечили фашистских солдаты и офицеров.
Мне было всё равно. Все больные независимо от национальности и происхождения для меня были пациентами. Я их лечил от чистого сердца. Однажды в полевом госпитале я проводил сеансы и пел " Лазги ". Тогда все раненные солдаты и офицеры поднялись с мест, где они лежали забинтованные и на костылях танцевали со мной. Врачи, медсёстры и санитары тоже плясали. После этого сеанса фашисты меня отправили на далёкий остров, который находился в Тихом океане, где немецкие учёные проводили медицинские научные эксперименты
Перед отлётом фашисты предупредили меня о том, что там опасно. Оказывается, островитяне не любят врачей. Я поблагодарил их за своевременное предупреждение, и мы сначала ехали в поезде, за тем полетели на самолёте до берегов Тихого океана и в порту, сев на небольшой корабль, долго плыли по Тихому океану, пока не приплыли к берегам острова мутантов и гнид.
Когда фашистские офицеры, усадив меня на лодку, оставили одного, было темно, и звёзды сверкали над океаном. Фашисты уехали обратно, а я остался один на побережье острова, где качая мою лодку на могучих волнах шумел прибой.