Моё имя, моё главное имя (впрочем, я теперь иногда сомневаюсь в том, что оно главное), в общем, то имя, что дали мне при рождении (о других я скажу позже) - Игорь. Мать с отцом выбрали его заранее, как только узнали, что у них родится мальчик. Я закрываю глаза и отчётливо представляю себе эту картину: мои родители, немолодые (я поздний ребёнок), но и до возраста социальной эвтаназии им ещё добрых двадцать лет - вот они сидят в уютной, стилизованной под девятнадцатый век, беседке...
В парке Будущих Мам такие беседки располагаются рядом с каждым изгибом любой из многочисленных аллей. От дороги беседку скрывают пышные кусты сирени, предоставляя возможность молодым парам отдохнуть от житейской суеты в уединении, насладиться природой, побеседовать о прекрасном. Всё для блага будущего маленького человечка. Пусть родится здоровым и растёт счастливым! Семья на дошкольный период будет освобождена от налогов, государство оплатит все квартирные расходы, предоставит ребёнку бесплатное питание и удобную современную одежду. Только пусть он будет, пусть будет! Слишком стало их мало, детей, и с каждым годом - всё меньше и меньше. Бывают короткие всплески рождаемости, о которых победно трубят СМИ, но после каждого такого подъема женщины, словно сговорившись, наотрез отказываются заводить детей. Слишком хлопотно это, да и в будущем, когда чадо подрастёт, может оказаться не по карману. На долгие годы родители вынуждены будут себе отказывать в собственных правах и свободах в пользу прав и свобод своего ребенка. Придется избегать нежелательных знакомств, разговоров о работе, скрывать даже дома (особенно дома!) свои религиозные и политические убеждения - заботливые работники ювенальной юстиции неусыпно стоят на страже интересов детей - они даром хлеб не едят, бдительно следят за нравственным обликом семьи, за тем, чтобы на ребёнка не оказывалось никакого постороннего идеологического влияния. Если что не так - малыша заберут на усыновление, а родителям в лучшем случае навесят алименты в пользу государства, а не повезёт - так и на принудительное перевоспитание в лагерь маргиналов отправят. Если же всё обойдётся и чадо благополучно вырастет в семье, то в двадцать пять, в день совершеннолетия - разбейся в лепёшку, а предоставь ему а) ключи от собственной квартиры, б) выкупленное место на кладбище. И то, и другое - удовольствие не из дешёвых. А не обеспечишь - те же ювеналы выставят тебя на улицу. И после смерти - прах выкинут на помойку. В общем-то это правильно: каждую пару при регистрации брака предупреждают - согласившись с появлением на свет дочери или сына, родители берут на себя определенные обязательства, а не сумели за четверть века собрать нужных средств - сами виноваты, ребёнку-то жить надо. Скажите спасибо, если соцработники ваше существование вообще признают целесообразным. Конечно, если не кривить душой, уж лучше и честнее так, чем как некоторые. Представляете, находились моральные уроды (язык не поворачивается назвать их родителями), которые, пока не были введены суровые штрафные санкции, старались схитрить, и ведь как подло: за пару лет до совершеннолетия ребёнка они отказывались от прав на его воспитание и таким образом освобождались от необходимости обеспечивать собственное чадо жильём. Но государство быстро с такими разобралось. Обременительные пожизненные штрафы, снижение порога возрастной эвтаназии - вот что они получили за свой меркантилизм. Разумеется, другим стало неповадно так поступать. Вот тогда стремительно вырос самый большой за последнюю сотню лет пик суицидов. Часто родители оканчивали жизнь вместе, как и жили, парами, освобождая детям квартиры - выпрыгивали, взявшись за руки, из окон, выпивали смертельную дозу транквилизаторов, заказывали себе убийство в криминальных структурах, одно время вошло в моду садиться вдвоем в машину, разгонять ее по крылу разведенного моста, и, обнявшись, падать вниз, в реку. Романтика тридцатых... А что им оставалось делать, когда не хватало средств на покупку квартиры и места на кладбище? Жизнь прожить - не поле перейти. Никто лёгкую судьбу человеку не гарантировал. У кого она, скажите, вообще, дура, лёгкая? Думаете, у меня всё так просто? И я такой вот сукин сын, у которого всё распрекрасно, сижу и рассуждаю с самодовольным видом о том, как другим следует жить и чувствовать себя, когда им ху@во по самое не могу? Я вам еще расскажу про свою судьбу, подождите. А пока поймите - для человека проще детей вовсе не иметь. И себе проще, и детям.
Однако, мои родители решили рискнуть и завести меня. Из расчёта, чтобы моё совершеннолетие совпало с их шестым десятком - сроком социальной эвтаназии. Они были ровесники, не только в один год и месяц родились, но даже почти день в день. Мать - пятого января, а отец - четвертого. Вот они и подумали, что если не заработают к моему совершеннолетию достаточно денег, то пусть ювеналам не придётся выкидывать их на улицу, пусть моя совесть будет чиста и я никогда не почувствую себя виноватым в их преждевременной и унизительной смерти, они рассчитали срок моего рождения так, чтобы самим умереть самой что ни на есть естественной смертью стариков - от социальной эвтаназии. Но Боже мой, Боже мой, как это больно, если бы вы знали, как это больно, когда родители уходят вместе, а ты ещё совсем юн, тебе всего-то двадцать пять, не тридцать, не сорок - двадцать пять, ты только что закончил институт, получил работу, и вдруг на тебе - в день твоего рождения раздается звонок в дверь и самых твоих близких людей забирают эвтанологи. Это больно, чёрт побери, поверьте мне, это просто невыносимо. Это колобродит в тебе потом не месяц, не два - годы, да и сейчас, когда я вспоминаю своих родителей, на глаза мои невольно наворачиваются слёзы. Нет, лучше не плакать, расслабляться мне совсем не стоит.
... Я закрываю глаза и представляю себе увитую плющом беседку в парке Будущих Мам. Родители, обнявшись, тихо и нежно обсуждают, как меня назвать. Сначала мать говорит, что её родственники настаивают на имени Михаил - так, дескать, следует назвать сына - в честь деда, её отца, недавно усыплённого. А отец возражает - его родня требует, чтобы моё имя было Александр, так называют испокон века всех мальчиков в его семье, и быть мне следует Александром Александровичем. Они начинают спорить. Мама говорит, что не хочет вечно, позвав: "Саша!" - слышать в ответ "Который?". А отцу имя Михаил не нравится, так зовут его старого пердуна начальника, скорей бы эвтанологи за ним явились... "Типун тебе! - шлёпает отца по губам мать. - Даже врагу такое желать негоже". Отец соглашается с ней, но говорит, что имя Михаил будет вечно вызывать у него раздражение. И вообще - что нам родня? Мы взрослые люди. Сами выберем, как назвать сына. Ребёнок ведь наш - не их. У отца оказывается в кармане ридер, подключенный к центральной библиотеке. Он открывает справочник имён и мать выбирает понравившееся ей короткое и звонкое имя Ян - ведь я должен родиться в январе. И оба они тоже январские. А январь, как известно, назван так в честь римского бога Януса Двуликого, бога солнца - солнца, которого в нашем мире стало так мало, а еще Янус был богом входа в иной мир, ведь как раз, когда я вырасту, они... ну отец и без слов понял. "Нет, - сказал он. - Никаких Янусов нам не нужно, никаких нам не надо богов входов и выходов, станет ещё сын взломщиком квартир - я суеверный. Как назовешь - тем и будет. И двуликого не хочу - пусть будет прямым и открытым парнем. И не желаю я каждый раз, называя сына по имени, вспоминать о дне своей смерти - кто его знает, есть он тот мир или нет, доживем до шестидесяти - там узнаем, а до этого лучше ни о чём таком не думать. А вот давай назовем мальчика Игорем. В честь моего любимого поэта Маранина. Хочу, чтобы сын стал великим поэтом..."
И отец продекламировал на память строчки, которые растрогали мать настолько, что судьба моего имени, а значит, в какой-то степени и моя собственная, была предрешена:
Не разъять нам сплетенных рук.
Этой ночью, слепой и длинной
мы легли на гончарный круг,
и любовь наша стала глиной.
По телам разгоняя жар
над шершавым горячим кругом,
нас с тобою лепил гончар,
перемешивая друг с другом.
А по венам текло вино,
пахло хлебом и пряным тмином.
Два дыханья слились в одно,
и мы стали с тобой кувшином.
Был разлит в него сладкий мёд
нашей первой случайной встречи.
И огнём раскаленных звёзд
обожгли его в тот же вечер.
Дождь ли будет стучать в окно,
вьюга злиться ли ночью длинной,
мы с тобою теперь одно,
нераздельное на половины.
Я бы не рассказывал вам всё это, потому что ситуация с выбором моего имени непосредственного отношения к моей истории не имеет. Но я решил, что лучше вам всё это заранее поведать, чтобы потом не отвлекаться и не объяснять, почему для меня так важно имя Игорь - то, которое дали родители. Именно оно, а не остальные мои имена, в том числе возникшее в предчувствии матери и догнавшее меня через сорок лет имя - Янус Многоликий. Возможно, Янус считает теперь себя главным. Может сдаться, так оно и есть. Люди с возрастом меняются, а я, хотя внешних событий жизни у меня гораздо меньше, чем у других людей, пережил очень многое и Игорь не вправе считать, что занимает по-прежнему главенствующее положение в иерархии моих личностей. Но я усилием воли всегда стараюсь отождествлять себя именно с ним.
2. Катастрофа
Это пока не история. История началась год назад. Беда, с которой я был до этого едва знаком, в один прекрасный день решила, что я ей нравлюсь и поэтому стоит сделать наши отношения более близкими. Беда - дама решительная, с ней не поспоришь, она умеет настоять на своём, и твоё мнение о том, хочешь ты с ней водить знакомство или нет, её совершенно не интересует. Если она решила тебя поиметь - просто будь готов к тому, что поимеет. Сопротивляться бессмысленно. Можно расслабиться и попытаться получить удовольствие. Беда любит преподносить своим жертвам приятные сюрпризы. Вот и надейся на то, что они будут не слишком болезненными. А что ещё остаётся? Попросту ничего.
Беда пришла в начале обыкновенного рабочего дня и сходу обрушилась на меня. Обрушилась в самом, что ни на есть, прямом смысле этого слова - в виде сорвавшейся с высоты тридцати метров разгрузочной площадки. Конечно, если бы меня придавило плитой, от меня бы и мокрого места не осталось. А так - мокрое место очень даже осталось, приехавшие эскулапы признали его живым, соскребли на носилки и с диким воем машина "скорой" понеслась по городу. Почему-то врачи понадеялись, что пятно на земле сможет когда-нибудь вновь принять форму человека. Беда не собиралась меня убивать, она не придавила меня плитой - просто скинула вниз ещё не сгруженные с площадки кирпичи. Могло случиться так, что амортизатор каски выдержал бы, тогда бы я, возможно, успел отскочить, но первый же удар меня оглушил, я потерял сознание и упал, а остальные кирпичи превратили мое тело в кровавое месиво.
Всего этого я не успел почувствовать. Просто шёл в направлении подъёмника, придумывая, какими словами устрою монтажникам взбучку за то, что накануне они не вернулись к работе после обеда, а потом оглядываюсь и вижу - никуда я уже не иду, а лежу себе в больничной постели, палата одноместная, чистенькая, вокруг ни души. Вроде, я целый. Изо рта не торчат, как у больных в кино, разные трубки, но хочу встать - а ни рукой, ни ногой не могу шевельнуть. Я их просто не чувствую. Боли, вроде, никакой, только на грудь что-то давит, в голове сильно звенит, и на душе муторно и даже, можно сказать, страшно.
Я не стал звать медсестру - кнопку вызова мне не нажать, а кричать, не зная, что случилось, мне показалось унизительным - может, пустяк какой, а я к своей персоне внимание привлекать стану. Раз я не на операционном столе, раз вокруг меня никто не суетится - значит, всё под контролем, рано или поздно кто-нибудь появится и мне всё растолкует.
Не успел я так подумать - отворилась дверь и в палату вошёл Сергей Мухин, мой зам на стройке. Он-то мне первым и рассказал всё, что случилось. Оказалось, я провёл в искусственной коме ни много, ни мало - три месяца. А до этого меня чудом спасли. Когда на место катастрофы подъехала "скорая", я был размазан по земле потрохами наружу, с изломанным позвоночником, все думали - я мёртв, но врач определил пульсацию и меня повезли не в морг, а в Институт мозга. Меня штопали трое суток, бригады врачей сменяли одна другую, вставляли на место органы, сшивали нервы, сосуды, фиксировали осколки костей, и всё это время я держался и не пытался умереть - видать, родители знали секрет, как слепить меня основательно и надёжно. А потом нейрохирурги уступили очередь бригаде генетиков, трансплантологов и регенерологов. Не все кости и ткани удалось восстановить естественным путём, и они начали колдовать над тем, чтобы моё тело само произвело недостающие части. Меня ввели в искусственную кому, чтобы я, не дай Бог, не пришёл в себя и не помер после стольких усилий врачей от болевого шока. Я, конечно, слышал про чудеса медицины, про то, что нынешние врачи научились выращивать за несколько месяцев утраченные органы и даже конечности, но не предполагал, что они продвинулись так далеко - мне восстановили даже фрагменты мозговой ткани - часть её была повреждена при катастрофе. Но когда на мне всё наконец зажило и началась восстановительная терапия, первая же проверка рефлексов показала, что руки и ноги мои не реагируют ни на какие раздражители. Проходимость нервов была нормальная, но, очевидно, мозг перестал распознавать импульсы, идущие от конечностей, хотя физически я был в полном порядке. Мозг как бы ослеп - он перестал воспринимать руки и ноги как часть моего тела. Такое вообще-то случается с вероятностью один к пяти тысячам. Вот этим единственным из пяти тысяч невезунчиков оказался я. Со временем, возможно нервная, связь могла возобновиться, но с гораздо большей вероятностью мне предстояло провести остаток жизни в постели. В любом случае, эскулапам не было больше необходимости держать меня в состоянии бессмысленного овоща, и мне перестали давать коматозные препараты. Странно, почему меня не эвтанизировали? - отстранённо подумал я. - Лучше бы я умер, не узнав всего этого.
Впрочем, я не до конца осознавал безвыходность своего положения, хотя всё, что рассказывал Сергей, казалось мне ужасным и невероятным. Я был потрясён - не забывайте, мой организм чувствовал, что всего лишь полчаса назад я шёл к подъёмнику и собирался устроить разнос монтажникам. А тут оказалось, что разнос устроили мне. И какой разнос! На тысячу мелких кусков.
Я спросил, кто занял моё место на работе. Сергей ответил, что прорабом стал новенький, только что испечённый в институте специалист, я успел застать его появление, но представлял себе совсем смутно - какой-то бестолковый мальчишка. При этом я отчётливо помнил, что сегодня он мне встретился по пути и поздоровался, но лица его вспомнить я не сумел.
А Маринка? Мухин должен был её знать - она работала в бухгалтерии, и наша связь ни для кого не была секретом. Сергей отвёл глаза. Я и так понял. Я не стал её осуждать - если бы с ней случилась такая же беда, скорее всего, я тоже не стал бы отдавать свою жизнь на заклание беспомощному инвалиду. Будь она ещё женой, а так... Но ведь только вчера мы договаривались, что сегодня после работы она зайдёт ко мне... Значит, всё кончено, и не надо себя обманывать - кончено навсегда. Я сжал челюсти, чтобы не выдать своих чувств при постороннем. Интересно, половую функцию мне восстановили? Хотя, впрочем, какая теперь разница? Я больше не мужик - баб мне отныне не знать, я даже онанизмом никогда в жизни не смогу заняться.
Сергей всё время подбадривал меня, то и дело повторяя, что могло быть и хуже. А что могло быть хуже? Я себе такое представить не мог.
- Мухин, да иди ты... - на очередное его "всё не так плохо, как кажется", - выдавил я.
Вероятно, мой мозг не только физически функционировал не в полную силу. Скорее всего, и умственно я тоже сдал. Потому что мысль о том, кто будет за мной ухаживать, где я возьму средства на оплату счетов за больницу, на пропитание, на квартирный налог - эта мысль даже не мелькнула в моей голове. Сергей сам заговорил об этом.
- Нет, ты представь себе. Тебе, действительно, безумно повезло. Ты мог умереть. Ты бы непременно умер, если бы в тот день врачей "скорых" не проверяли на профпригодность. Им нужна была нулевая смертность для переаттестации, а тебя так размазало... В любой другой день кто повёз бы тебя в институт мозга? Отправили бы в районный клоповник помирать в приёмном покое... Нет, всё не так плохо, как могло бы быть. А потом... На тебя могли навесить оплату счетов. Но твой юрист - молодец, он своё дело знает. Когда страховая компания устроила вопёж, что ты сам виноват в случившемся, что ты как прораб отвечал за безопасность участка, он нашёл несоответствие между расчётной и платёжной ведомостью компании. Оказалось, что инженер по технике безопасности у нас давно не числится, а вот зарплату его кое-кто получает... как думаешь, кто получал его зарплату?
- Селезнёв? - предположил я, помня о том, какие загребущие руки у начальника стройки.
- Ну, разумеется. Был дикий скандал. Селезнёва прокатили в новостях по первому. С работы попёрли. И вряд ли его теперь куда возьмут на приличное место. Но главное - ты оказался чист. Страховщикам пришлось смириться с тем, что они будут оплачивать твои счета. Ты бы знал, сколько стоили все эти операции! Тебя резали 8 раз. А лечение... Ты знаешь, сколько стоит здесь один койкодень? - Сергей закатил глаза и я понял, что вряд ли смог бы оплатить больничный счёт даже за сутки. - Но и тут твоё везение не кончилось, - увлёкшись, продолжал Мухин. - Когда страховщики поняли, что им не отвертеться от тебя, они решили извлечь из твоего случая максимум выгоды - тут такая рекламная компания завертелась! Ты бы только знал...
Но тут Сергея, оттеснив его за дверь, прервал вошедший в палату врач. Это был приятный обходительный дядька с очками на острогорбом носу, через которые он вперил в меня проницательный взгляд.
- А-а-а-а, наш ковбой уже на коне, - добродушно поприветствовал он меня, как будто мы с ним были давно знакомы. Впрочем, он-то меня наверняка успел хорошенько изучить, но я видел его в первый раз. Его спокойная уверенность и доброжелательность придавали мне душевных сил.
Врач откинул одеяло и я увидел своё исхудавшее тело. Впрочем, никаких других изменений я в нём не заметил. Я ожидал увидеть многочисленные шрамы, но кожа была ровной и гладкой и, хотя стояла зима, загоревшей. Вероятно, пока я лежал в коме, мне проводили сеансы физиотерапии. Конечно, в рядовой больнице никто не стал бы со мной так нянчиться. Меня обслуживали на полную катушку. Вот уж действительно: повезло так повезло.
У врача с собой было несколько блестящих металлических инструментов, которые я тут же окрестил "набором палача" - с их помощью он проводил различные таинственные манипуляции над моим телом, стучал молотком, втыкал длинные тонкие иглы, проводил по коже острым предметом, похожим на отвёртку и всякий раз спрашивал про мои ощущения. Я по-прежнему не чувствовал ни рук, ни ног. Туловище и голова реагировали на раздражение, хотя несколько вяло. Врач внимательно посмотрел на меня, покачал головой, потом сказал, что я слишком рано вышел из комы, может быть, всё ещё образуется - пару недель меня подержат в палате, а потом, если психиатр признает меня вменяемым и не случится никаких ухудшений, направят на выписку. Вы пока отдыхайте, - предупредил он. - Но всё-таки подумывайте о том, как обустроить свою будущую жизнь за пределами больницы.
Когда врач вышел, в палату опять проскользнул Сергей. Это меня очень заинтересовало. Почему от меня отказалась Маринка, почему рядом со мной нет никого из друзей, а этот человек, которого едва ли я мог бы назвать приятелем, он всего лишь сослуживец, не больше - почему он дежурит в моей палате? Я вырос прямым и открытым парнем, как того и желал мой отец, поэтому я просто спросил Сергея о том, какую нужду он имеет во мне, беспомощном и бесперспективном уёбном обрубке. Мухин тоже мужик честный, он не стал юлить, он сразу мне объяснил, что интерес его ко мне вполне меркантильный, но обоюдовыгодный, не хотелось ему мне сразу об этом говорить, но раз уж я спросил...
В общем, оказалось, что Сергей - многодетный отец-одиночка. У него не один, как у всех, не два, как у самых отважных, а целых три ребёнка, стремительно подгребающих к своему совершеннолетию. Мухин не сумасшедший, просто его жена родила тройню и умерла через неделю от какой-то невыявленной вовремя и развившейся в её утробе инфекции. Героический мужик Сергей, он не отказался от детей, а решил воспитывать их сам. Чтобы не цеплялись ювеналы, по законам которых каждому ребенку полагалась отдельная комната, он произвёл сложный квартирный обмен, в результате из двух однокомнатных - своей и жены - он сделал небольшую, но вполне уютную трехкомнатную квартиру, с приличного размера кладовой, которую он оборудовал под свою спальню. Зато у каждого из детей, как и полагалось, было своё собственное помещение с окном и отдельным входом. Всю жизнь Сергей пахал на работе, вечера проводил с детьми - им полагалось четыре часа непосредственного родительского внимания, а по ночам халтурил, разгружая ящики с хлебом на кондитерской фабрике. Когда он спал и как справлялся со всем этим - уму непостижимо. Но за двадцать пять лет он накопил, изворачиваясь и влезая в долги, 30 кусков еврази на три места на кладбище и 50 - на квартиру. Свою трехкомнатную - он разменял (по хорошему знакомству) на две однокомнатные. Жильём дети были обеспечены. Но самому Сергею жить было негде. Один из сыновей хотел его взять к себе, но ведь понятно, что парню двадцать пять, жениться пора, а как втроём в одной комнате? В общем, это не вариант, Мухин честный человек и ущемлять в правах своих детей не собирается. Когда со мной случилось несчастье и стало известно, что я вряд ли смогу сам себя обеспечивать, Сергей понял, что ему улыбнулась удача - если я только соглашусь взять его в квартиранты, - а уж он оплатит мне квартиру, питание, медикаменты, обеспечит (пускай только по вечерам и в выходные, но всё-таки домашний уход) - нам обоим это выгодно, не так ли? Сослуживец смотрел на меня сдержанно, но я понимал, что он с нетерпением ждёт моего решения. А я поражался тому, что пятнадцать лет проработал с ним бок-о-бок и, оказывается, совсем не знал. Как всё-таки люди умеют прятать свои проблемы от чужих глаз! Но вот теперь мы оба в беде, и мне, действительно, нужны будут и деньги после выписки, и уход . Даже если бы у меня был выбор, я бы всё равно согласился - просто потому, что сам теперь зависел от всех, а от меня - никто. И для меня казалось важным, что я хоть для кого-то представляю собой огромную ценность.
В общем, если принимать мои обстоятельства как обыкновенные, то всё складывалось, как нельзя лучше. Оставшиеся две недели мной по плотному графику занимались врачи, гипнологи, массажисты и физиотерапевты всех мастей. Даже прикреплённый к институту китайский мастер цигун испробовал на мне свое мастерство. Однако, при любом раскладе консилиум вынес неутешительное резюме - шансы на моё выздоровление минимальны. В любом случае, мне рекомендовали ежедневно выполнять упражнения лечебной физкультуры, проходить глубокий массаж, заниматься интеллектуальной деятельностью, чтобы в мозгу образовывались новые нейронные связи, мне также очень желательно разнообразить своё общение с окружающими для того, чтобы не утратить социальные навыки, без которых моё сознание быстро деградирует, и хотя бы пару раз в неделю мне надо бывать на природе. Да, и насчёт лекарств... Оказалось, врачи не знали, буду ли я испытывать серьёзную боль за пределами института. Сейчас в моей крови находилась изрядная доза обезболивающих, но на воле я должен буду следить за тем, чтобы не злоупотреблять ими и по возможности регулярно чередовать. Принимая наркотики, я могу подсесть на них так, что мне будет требоваться постоянно всё большая доза, пока их концентрация в крови не станет смертельной. Есть медикаменты, блокирующие сигналы боли, идущие к мозгу, но мне они не показаны, так как моё тело и без того не очень дружит с головой. А анальгетики вредны для печени и не столь эффективны... В общем, если боль вернётся, её нужно будет держать в узде - не давать измочалить моё сознание, но и совершенно избегать тоже не следует - во всём нужно знать меру: и в боли, и в обезболивании. Такие вот дела...
3. Кровать Медведа
Накануне выписки ко мне заявились работники страховой компании, их было трое: жизнерадостный краснощёкий мужик, который через каждые пару слов сообщал мне и всем окружающим, как мне повезло (будто я сам это уже не выучил!), сухая мрачная тётка в трауре, представившаяся специалистом компании по техническим разработкам, и военный - лет пятидесяти, педантичный и молчаливый, он всё время стоял у входа и наблюдал за мной. Наличие военного в страховой компании меня не столько удивило, сколько встревожило. Но краснощёкий мужик сразу полез ко мне со своими предложениями, и у меня не осталось времени на беспокойство - я должен был выслушивать его не совсем связную и разборчивую стремительную речь и только успевал мычать в ответ - времени на то, чтобы я мог высказаться, он мне не предоставлял.
Короче, суть их визита состояла в том, что страховая компания решила использовать мой случай для рекламной акции - уже два месяца по телевизору гнали ролики, в которых рассказывалось о человеке, которого размазало по земле, после того, как на него свалилась с тридцатиметровой высоты груда кирпичей, однако он (то бишь я) чудом остался жив. В любой европейской стране или в Америке что бы с таким человеком сталось? Его бы не приводя в сознание, отвезли к эвтанологам. А у нас? Страховая компания "Медвед", имеющая полувековую историю с момента своего создания, оплатила все расходы по многочисленным операциям и восстановлению искалеченного человека. Всё для блага населения! В роликах показывали Селезнёва на скамье подсудимых - он отделался условным сроком, бухгалтеров института мозга, которые называли баснословные цены на используемые для моего лечения трансплантанты, рядовых граждан, которые выстраивались в очередь в страховую компанию "Медвед". А я... я стал знаменитостью, хотя без моего согласия никто не имел права показывать меня по телевидению и никто из зрителей меня до сих пор не видел. Каждый рекламный ролик заканчивался словами: "Когда наш любимый Игорь Дронов выздоровеет благодаря "Медведу", он сам расскажет о том, что страховая компания для него сделала".
Всё шло очень хорошо, пока не оказалось, что я не смогу больше ни ходить, ни шевелить руками. Слухи об этом просочились в народ. Люди стали активно обсуждать - что для меня было бы лучше: эвтанизироваться или жить бессмысленным и бесполезным обрубком.
Большинство считало, что лёгкая смерть намного предпочтительнее, ведь любой понимает - возможность вовремя умереть - это одно из достижений демократии: права любого человека на достойное существование и свободы на личную жизнь. Это понятно всем. Но в меня уже было вложено слишком много средств. Кроме того, страдал престиж компании, против которой конкуренты сразу же стали плести козни, публично распространяясь о том, что "Медвед" нарушает мои права и свободы. Страховая компания решила, что мне пора показаться перед публикой. Да, вот таким искалеченным, но с рассказом о том, какую неслыханную щедрость проявило руководство "Медведа" в отношении меня - мне гарантировали максимально полноценное существование, какое только возможно в моём положении. Техники "Медведа" соорудили лечебно-санитарную кровать, разработанную специально для меня, кровать меняла угол наклона и могла при необходимости складываться в самодвижущееся кресло на колёсиках, она имела матрас, массирующий тело в трех режимах, к ней прикреплялось похожее на оборудование зубоврачебного кабинета, приспособление, способное кормить меня с ложечки и поить водой через трубку, иглы автоматических шприцов готовы были пронзить меня в том случае, если бы давление резко поднялось или опустилось, кардиомонитор и всевозможные датчики функционировали круглосуточно, а в матрасе по моему желанию могло образовываться раздвигающееся для понятных нужд отверстие. Сама кровать была напрямую соединена с компьютером, также индивидуального производства, он был весьма миниатюрен и исполнен в виде очков, представляющих из себя стереомониторы, а за звук отвечали клипсы, приклеиваемые к мочкам ушей. Компьютер со временем должен был научиться распознавать мою речь, но уже сейчас он должен был реагировать на импульсы моего мозга и подчиняться им. Сухая тётка в трауре провела подробное тестирование компьютера и кровати, они работали идеально. Какова всё-таки ирония судьбы! Мой мозг не хотел полноценно общаться со своим организмом, но прекрасно работал в связке с мёртвой техникой.
Визит представителей "Медведа" завершился моим согласием на участие в пиаре компании, после этого в палату немедленно вкатились телевизионщики, очевидно, только этого момента и ожидавшие. Я очень устал, но старался изо всех сил улыбаться и повторять те фразы, что мне диктовали. Краем глаза я замечал по-прежнему отчего-то меня раздражающее присутствие военного, но он, достояв до самого конца всей этой клоунады , продолжал в течение двух часов наблюдать за мной, однако за это время не проронил ни слова. Когда всё закончилось, он последним вышел вслед за телевизионщиками, краснощёким мужиком и сухой тёткой. Затем пришли санитары забрать медведевскую невероятную кровать - её предстояло перевезти к завтрашнему утру ко мне домой, за транспортировкой обязался следить Сергей Мухин, я доверил ему ключи от квартиры и он уже несколько дней обживался у меня.
Переезд я перенёс стойко, хотя растрясло меня по дороге не на шутку. Перевозку тоже снимали на телевидение, и надо было держаться. Я был бы рад помахать зрителям рукой, но увы! - сделать мне это было не под силу. Я мог только кивать головой, надеюсь, не слишком криво улыбаться и радостно возглашать: "Привет, Медвед!" Слава Богу, от длинных речей меня на сегодня освободили.
4. Дома
Дома меня ждал возбуждённо-суетливый Сергей. Он уже успел переоборудовать помещение. Мой письменный стол из большой комнаты исчез, и вся она преобразилась, не могу сказать, что бы к худшему, скорее, наоборот, но мне предостояло ещё привыкнуть к новому виду своей бывшей гостиной. Медведевская кровать была поставлена у окна - таким образом, чтобы я мог наблюдать за тем, что происходит на улице. Мы не оговаривали подобных мелочей, Сергей сам позаботился об этом - и я оценил его внимательность. Новый телевизор стоял на столике в изножье кровати, а рядом с ней стояло старинное массивное кресло, которое Мухин, очевидно, привёз от себя. "Если тебе мешает, я уберу и кресло и телевизор, - извиняющимся тоном предложил он. - у тебя теперь есть эти очки, говорят, они будут показывать все каналы, но ты знаешь, я подумал, вдруг ты захочешь вечерком посидеть в компании, посмотреть, что по ящику... Ты не против?" Я был не против, я был очень даже рад. Как же я за столько лет не заметил, что рядом со мной, бок-о-бок работает такой классный мужик?! Довольно настойчиво и бесцеремонно он вытолкал за порог телевизионщиков, представителей компании, санитаров и любопытствующих соседей по лестничной клетке, после чего сварил настоящий крепкий кофе и напоил меня из специальной кружки - успел уже где-то раздобыть. Как оказалось, готовит Сергей тоже отменно. Не как в ресторане, но после моих вечных гамбургеров и больничной пищи... в общем, мне с ним повезло.
Сам он поселился в моей бывшей спальне - маленькой и тёмной. Был тактичен: без приглашения появлялся, лишь когда наступало время завтрака и ужина, а также перед сном - проводил водные процедуры и глубокий ручной массаж, с которым, конечно же, никакой вибрирующий матрас не мог сравниться. Днём Мухин пропадал на работе, а вечера старался провести дома, чтобы быть рядом, если вдруг мне что понадобится. Я старался не злоупотреблять его добрым расположением - лучше поменьше надоедать человеку, тогда я смогу рассчитывать на его помощь и благожелательность ещё долгое время. В голове моей возникла мысль, что надо бы завещать Сергею квартиру, но я не торопился вызывать нотариуса - помирать прямо сейчас никто не собирался, и с этим можно было подождать.
Пока Сергей был на работе, я оставался предоставлен самому себе и привыкал к своей новой жизни - не жизни, нет, существованию почти в полной неподвижности и одиночестве. Сначала одиночество мне было очень даже кстати - не так легко принять то положение, в котором я оказался, для этого требовалось время, и немалое. Кроме того, как ни постаралась страховая компания с оборудованием кровати - к ней предстояло ещё приспособиться. При всей своей многофункциональности она оказалась не так удобна, как я вначале её расписывал. Особенно это касалось разверзающегося по моему желанию отверстия для естественных нужд. В меня закралось подозрение, что проектировала его та самая сухая тётка в трауре, потому что рассчитано оно было явно на женщин - мужчина бы точно додумался до того, что лёжа мочиться без помощи рук в дырку под задницей не слишком удобно. Я учился поворачиваться на живот и обратно на спину, используя мышцы туловища - это не так-то просто, как кажется, а если ещё учитывать ширину кровати и то, что на мне были очки-компьютер, стоящие целое состояние и которые я боялся нечаянным неловким движением как-нибудь повредить, можно сказать, что задача, которую я учился решать, была не слишком проста.
Боль, в теле, о которой меня предупреждали врачи, явилась на третий день пребывания дома. Она была сильной, но терпимой, единственное, она не давала мне заснуть, и перед сном кровать колола мне обезболивающее. Иногда впивающаюся в ягодицу игла попадала в нерв и это вызывало сильный дискомфорт, кроме того лекарство подавалось слишком быстро и на заду образовались болезненные плотные желваки, но что я буду перед вами привередничать? Это было не самое неприятное в моей жизни. Кроме того, я мог попросить Сергея сделать мне укол, но понятие свободы личной жизни я впитал с молоком матери - не стоило излишне обременять человека заботой обо мне, ему и без того хватало хлопот.
Я не хотел оставлять себе слишком много времени на бесплодные размышления о своей нелёгкой судьбе, поэтому с первых же дней старался себя всё время чем-нибудь занять. Сперва осваивал технические возможности кровати, через каждые два часа делал предписанные мне врачами упражнения, медитировал и представлял, что я чувствую свои руки и ноги. Но, увы! - я их совсем не ощущал, даже фантомных болей в конечностях не было. Но я упорно повторял свои попытки, зная, что если брошу их, то этим убью последний шанс на выздоровление.
Через несколько дней я решил испробовать возможности компьютера, не связанные с кроватью. Сперва я подключился к телевидению. Мне было любопытно посмотреть на себя со стороны. В рекламных роликах по первому и второму каналам то и дело появлялись сюжеты "Медведа", связанные со мной. Не очень их было приятно смотреть. Я себе совсем не понравился, хотя все окружающие относились ко мне с симпатией. Обо мне вообще было много разговоров. Несколько шоу на разных каналах также были посвящены мне. Даже политический канал не обошёл стороной мою персону. Благодаря той катастрофе, что случилась, вновь был поднят вопрос о возможностях современной медицины, которая способна регенерировать и омоложать ткани, так не стоит ли часть бюджета пустить на то, чтобы продлить населению молодость и перенести на пять, а то и десять лет срок эвтаназии? На полном серьёзе обсуждалось, сколько средств налогоплательщиков займёт такая программа. Но оказалось, что этот вопрос тесно связан с жилищным, ведь пятьдесят восемь процентов граждан, как и мои родители, подгадывают с рождением ребёнка так, чтобы его совершеннолетие совпало со сроком их социальной эвтаназии. Если же их не эвтанизировать в шестьдесят, то люди окажутся бездомными, а вопрос, что более гуманно - дать вечный сон или выгнать на улицу, решается однозначно. Подобная программа станет катастрофой для целого поколения.
В интернете также велось достаточно много дискуссий обо мне. Здесь встречались гораздо более крепкие мнения и высказывания. В общем-то будь я здоров, я бы, наверное, тоже считал, что нечего особенно нянчиться с куском мыслящего мяса, но сейчас я вдруг как никогда остро почувствовал любовь к жизни. Я не понимал, как совсем недавно ещё мог помыслить о том, что лучше бы мне было вовсе не просыпаться - ведь тогда я не узнал бы как следует Сергея, понятия не имел бы о том, какие теперь есть возможности у медицины, у меня не появилась бы прорва времени на то, чтобы почувствовать - что я человек, и для того, чтобы быть человеком, я не должен сдаваться, я должен делать упражнения, я должен развивать свой пострадавший мозг, хотя вероятность того, что руки и ноги проснутся так мала, но мне просто необходимо всё это делать, потому что я живой. И жизнь, даже такое промозглое существование, почти лишённое движения - это здорово. И ещё: сколько лет мне не хватало времени на то, чтобы перечитать свои любимые книги, пересмотреть заставившие в молодости задуматься фильмы. Теперь у меня всё это есть. И живу я не на средства налогоплательщиков - судьба подкинула мне человека, которому я дал жильё, а он за это кормит и поит меня. Такой вот натурообмен, как при первобытнообщинном строе. А может, этот первобытный строй был не так уж и плох? Хотя бы потому, что люди имели дело непосредственно друг с другом, решали свои вопросы глаза в глаза, а не с компаниями, собесами, конторами, бухгалтериями, магистратами, которые творят теперь нашу судьбу?
Передо мной появилось много вопросов, но я не торопился их решать. Я расставил в своей жизни приоритеты. И строго придерживался их. И пока что главным было - восстановить здоровье. Если я потеряю то, что у меня осталось, справиться с этим мне будет очень тяжело, поэтому надо держаться.
И вот тогда...
5. Доктор Хаус
И вот тогда я подумал, что мне следует найти своего собственного медицинского консультанта. У меня не было особого повода вызывать участкового врача из поликлиники - состояние было стабильным, но кто-то должен был руководить дальнейшим процессом моего исцеления. Я не имел серьёзных финансовых запасов, а те, что были - решил приберечь на чёрный день. Обременять своей проблемой Сергея мне и в голову не пришло. Короче, я подумал так, что мой "очкарик", как я теперь называл свой компьютер, вполне способен справиться с этой задачей. Он неплохо воспринимал мой голос, но разговаривать вслух в пустой комнате мне казалось противоестественным и я чувствовал себя при этом весьма глупо. Этот психологический барьер, конечно, можно было преодолеть, но я решил, что нет ничего дурного в том, чтобы использовать возможности "очкарика" на полную катушку - ведь гораздо интереснее руководить машиной не голосом, а мыслью. Ей он подчинялся беспрекословно. Поначалу это вызывало некоторые проблемы, потому что мышление моё было весьма хаотично и недисциплинрованно, но я быстро научился следить за тем, какие сигналы посылаю в информационное пространство. Разумеется, это образное выражение, я ничего не посылал специально, сознательно - просто датчики, прикреплённые к моей голове, считывали мысли, как мне объяснили еще в институте, по энцефаллограмме и микродвижениям лба.
Я уже опробовал поисковые возможности "очкарика". Зашёл на пару форумов, представился Игорем Дроновым и тут же схлопотал по самое не могу. На одном форуме меня сразу же обвинили в том, что я украл чужое имя и засчёт него стараюсь заработать себе популярность, на другом - дружным хором отправили к эвтанологам. В общем, идея существовать в сети под собственным именем мне стала представляться бесперспективной.
Я вспомнил, что на летних прогулках, когда я был ещё маленьким, отец рассказывал мне старые истории своего детства. В ту бытность в Америке жил известный врач. Настолько известный, что его знали в Европе и в России и со всего мира ездили к нему лечиться. Кажется, отец называл этого врача доктор Хаус. Хаус прославился тем, что безошибочно ставил диагнозы и назначал нестандартное, но крайне эффективное лечение. У Хауса был скверный характер, но все его терпели, потому что он спасал тысячи обречённых на смерть людей. Некоторые истории о нём были смешные, а некоторые печальные. Я решил, что доктор Хаус станет моим медицинским консультантом. Я порыскал в поисковиках и откопал несколько его фотографий. Колючий, ершистый взгляд, лохматый, небритый, угловатый человек - он мне сразу понравился. На одной из фотографий он был в полный рост и опирался на трость - похоже, у него самого были проблемы со здоровьем. Значит, он хорошо понимал больных. Такой врач мне годился. Я не стал о нём пока подробно узнавать - успеется, пусть-ка лучше сразу приступит к делу. Я смоделировал доктору Хаусу трёхмерный образ с понравившейся мне фотографии, и отправил бродить по медицинским сайтам - набираться опыта и искать информацию по параличам. Я дал своему герою высокий потенциал к самообучению. И он стал быстро развиваться. Первые результаты я получил к вечеру того же дня.
- Сколько шума из ничего, - сварливо произнёс доктор Хаус, представ перед моими очами. - Я знаю лучшее средство лечения для inflancio astus.
На нём был мятый белый халат нараспашку, из-под которого выглядывал неряшливо застёгнутый не на ту пуговицу пиджак. Одной рукой Хаус опирался на крепкую трость, а другой высоко подкидывал желтый теннисный мяч к потолку. На меня он практически не смотрел - следил, чтобы мяч не упал на пол. Вероятно, подразумевалось, что пауза после произнесённых им слов должна произвести на меня определённый эффект.
- Какое средство? И как переводится инф... инф... Что это - вид паралича?
- Inflancio astus, - самодовольно повторил Хаус. - Это заболевание стопроцентно излечивается с помощью единственной процедуры. Для этого больному ректально вводится двести миллилитров скипидара. В переводе на русский язык Inflancio astus означает "воспаление хитрости". - пояснил он и тут же, поймав подкинутый к потолку теннисный мяч, метнул мне его прямо в лицо. - Вставай, бездельник! - грозным голосом рявкнул он.
Я попытался защитить лицо руками. Я попытался защитить лицо руками. Я попытался защитить лицо руками, но у меня ничего не вышло. Мяч угодил мне в скулу, и от неожиданного удара у меня потемнело в глазах и в голове замелькали искры.
- Чёрт! Он не встал! - несколько удивленно воскликнул доктор Хаус. - Может быть, я ошибся, и он не притворяется? Надо проверить эту версию. - и тут он подскочил ко мне и с размаху врезал по моей голове своей массивной тростью.
Я ощутил ещё более мощный удар, чем минуту назад, и вырубился, но перед этим... перед этим я дёрнул руками. Я явственно чувствовал, что, когда Хаус заносил надо мной свою трость, мои руки напряглись и чуть-чуть сдвинулись с места.
Не знаю, долго ли я лежал в беспамятстве. В себя я пришёл от того, что в голове появилась беспокойная мысль - выдержал ли "очкарик" удар тростью? Я попытался поднять руки, чтобы нащупать его, но руки не двигались, однако, в первое мгновение, когда у меня только возникло желание поднять их, я явственно их почувствовал.
Тем не менее, когда открыв глаза, я увидел наглую и самодовольную небритую физиономию, я выругался. Хаус расплылся в бессовестной улыбке.
- Я ошибся, ну так что же, - произнёс он, не моргнув глазом. - У тебя нет Inflancio astus.
В ответ я покрыл его трёхэтажным матом. Я и без него знал, что у меня нет воспаления хитрости. Зато теперь у меня противно ныла скула и болел зуб, от которого отскочила пломба. Похоже, создание виртуального врача - дурацкая идея.
- Слушай, - сказал я. - Ты не должен выходить из-под контроля. Ты обязан выполнять все мои инструкции. Главный - я. Не будешь вести себя по-человечески - я тебя уволю.
- Кадди с пенисом, - хмыкнул в ответ Хаус. Я не знал, кто такая Кадди, но понял, что у моего врача с ней при жизни были сложные отношения. - Ты включи свой мозг. Ах, ты не можешь? Ну да, он же у тебя спит сном праведника. Ну, я тебе помогу, я тебе растолкую. Включай соображалку и отвечай: если бы я не треснул по твоей дурацкой башке, разве твои руки что-нибудь почувствовали бы?
Он знал! Мне не показалось! Хаус тоже знал, что мои руки перестали быть совсем мёртвыми. В них появилась жизнь. Пока ещё микроскопическая, пока ещё едва заметная, но это были уже не два куска мяса, это были мои руки. Мозг искал с ними связь и почти нащупал её.
- Я буду размышлять дальше, - произнёс Хаус. - Но мне нужна доска с маркером и моя команда. Я без них не могу думать.
- Бери, что хочешь, - устало сказал я. - только позаботься о том, чтобы хотя бы твою команду я не видел. Мне и тебя хватает по самое не могу. Общайся с ними за пределами моего сознания.
- Замётано, - пообещал Хаус.
- Я тебе доверяю, - постарался я воззвать к его совести. - Руководи моим лечением. Ты мне нужен. Делай то, что считаешь правильным.
И доктор Хаус взялся за работу.
6. Брюня и обретение формы
Когда Сергей пришёл вечером с работы и увидел меня, он испугался. Ещё бы - под глазом у меня красовался огромный, иссиня-чёрный синяк. Мухин понимал, что я не мог упасть с кровати, удариться, а затем подняться и вновь юркнуть в постель. Квартира была заперта, в неё не мог зайти посторонний и повредить мне. Значит, синяк - следствие болезни, у которой появился новый, неизвестный и тревожный симптом. Квартирант хотел немедленно вызвать "скорую", и только напомнив ему Декларацию прав человека, мне удалось заставить его отказаться от этой затеи.
Я, как мог, постарался его успокоить, сказал, что вся проблема в моём зубе, из которого выпала пломба, что со мной такое уже случалось, и при зубных болях мое лицо покрывается синяками - так на меня действуют внутренние воспаления. И не надо так на меня смотреть, не надо, даю голову на отсечение, что это простой фингал, мне ещё рано покрываться трупными пятнами. Через пару дней я буду выглядеть намного лучше.
Единственное, что мне безудержно хотелось спросить у Сергея: цел ли "очкарик", нет ли на нём каких-нибудь царапин или повреждений, но задать подобный вопрос я так и не решился, он бы вновь возбудил в Мухине излишние подозрения.
Вечером, после мытья-бритья я, как всегда заснул, надеясь, что проснусь, как всегда, в семь утра. Не тут-то было. Ни свет, ни заря, в четыре ночи, явился Хаус, скинул с меня тростью одеяло и рявкнул:
- Вставай, лежебока! Пора лечиться. Я для тебя кое-что нашёл.
Лежать голым перед врачом, который на тебя при этом орёт, унизительно. Но у меня не было никакой возможности натянуть на себя вновь одеяло.
- Слушай, ты, - гавкнул в ответ я. - Мы договорились, что я главный. Так вот, прекрати тут командовать. И положи одеяло, как было. А то уволю, - предупредил я.
- Тебя унижает вид твоего мужского достоинства или твоего тряпичного туловища? - съехидничал Хаус, но послушался и снова закрыл меня одеялом, предварительно окинув мои причиндалы оценивающим и насмешливым взглядом. - Да, так вот. Ты будешь с сегодняшнего дня заниматься борьбой.
- Чем-чем? - поперхнулся я.
- Восточными единоборствами, а точнее, стилем Джит Кун-До, - уточнил Хаус. - Я нашёл на их сайте для тебя классного специалиста. Его зовут Брюс Ли. Он говорит, что сумеет тебе помочь. И я с ним согласен - у него есть для такой уверенности все основания.
- Да я бы лучше русской борьбой, на фига мне восток? - возмутился я. - Это в ваше время всякая экзотика была в моде, а я люблю всё наше, доморощенное, родное, русское. Может, Илья Муромец или Добрыня?
- Добрыня? - ухмыльнулся Хаус. - Махать дубиной? Ну конечно же, сила есть, ума не надо! Нет, голубчик, тебе сейчас нужны не туполомные кулаки, тебе нужна работа с обретением формы. И с этим тебе никакой Добрыня не поможет. Только Брюс.
- Я буду звать его Брюней, - капризно произнёс я (всё-таки я был не выспавшийся).
- Да хоть Сифилисом, - добродушно согласился Хаус и громко свистнул.
Передо мной появился невысокий темноволосый китаец с голым мускулистым торсом. Лицо китайца было молодым и запоминающимся, особенно в нем выделялись чёрные кустистые брови.
- Этот собирается звать тебя Брюней, - сообщил ему Хаус вредным голосом ябеды, но китаец сделал вид, что не заметил его слов.
- Нам пора приступать к занятиям, - сказал он. - Приготовься, сейчас начинаем.
- Я не выспался, у меня болит голова, спина так вообще отваливается, - запротестовал я. - Сейчас четыре утра. Мне и так из-за вас придется вкалывать себе ещё одно обезболивающее.
- Никаких лекарств, - решительно возразил Брюня. - Между прочим, я умер, выпив всего лишь одну таблетку от головной боли. Лекарства - яд. Вся твоя проблема в том, что ты потерял форму. Этим и следует заняться.
- Не согласен, - возразил Хаус. - Без лекарств обойтись нельзя. Вот хотя бы викадин...
- Никакой химии, - твёрдо повторил Брюня. - Во всяком случае, пока мы проходим курс Джит Кун-До.
И мы начали заниматься. Прежде всего Брюня привёл меня в спортивный зал, где собравшиеся в круге люди наблюдали за борьбой двух бойцов. Их сражение (назвать это дракой я никак не могу) было стремительным и твердым. А затем началась тренировка группы. Люди, сидевшие в круге, поднялись и приняли позу, похожую на боксёрскую, которую они изменяли по команде Брюни.
После групповых занятий, которые теперь проводились ежедневно, Брюня в течение часа занимался индивидуально со мной. Начинал он всегда с рассказа о своём жизненном кредо.
- Ты видишь, что восточная борьба красива. Но красота в ней - не главное. Главное - простота и точный расчёт. Ты можешь выжить, только если приспособишься к тем условиям, в которых находишься и сумеешь их эффективно для себя использовать. Постарайся избегать всего лишнего и пустого. Всегда помни о цели и стремись к ней. Я не могу передать тебе свой опыт, но ты можешь сам его взять у меня.
Он рассказал мне историю о дзенском монахе, который переправился через реку на лодке, а затем сломал её и дрова использовал для костра, на котором зажарил рыбу.
- Как ты думаешь, для чего он это сделал?
Мой ум поначалу возмутился этой историей. Зачем портить хорошую вещь, даже если тебе никогда не придётся обратно переплывать реку? Ведь лодка может пригодиться кому-нибудь другому. Но потом я понял, что лодка - это мой мозг. Раньше он работал для того, чтобы я мог себя прокормить, но сейчас у него другая задача. И поэтому я должен относиться к нему иначе. Такие притчи мастер рассказывал мне каждый день.
После разговоров начиналась физическая тренировка. Сначала Брюня показывал мне движения, которые я должен был делать вместе с ним, но руки мои и ноги, как и прежде, не шевелились. С того раза, как Хаус дважды ударил меня, они больше не давали о себе добрых вестей. Но Брюня не придавал этому особого значения, был спокоен и своей уверенностью вдохновлял меня на то, чтобы я не прекращал усилий. Он стоял передо мной, как бы пританцовывая, хотя казалось, что ноги его неподвижны, и наносил удары, останавливая их перед самым моим лицом и телом. Я должен был отвечать, но ответить не мог. Однако, через неделю Брюня вдруг предложил нам поменяться местами, и вот теперь я был Брюней, а он мной. Приняв облик мастера, я почувствовал его тело, его руки и ноги. Ощущения были потрясающие, я снова жил полноценной жизнью! Только бы мне не пришлось возвращаться обратно в своё тело. Каково же было ему в моём, обмякшем, мёртвом туловище? Когда я посмотрел на него, он (то есть я) не лежал в постели, а стоял напротив меня. И тогда мы начали бой. Я видел со стороны себя, но не больного, а здорового. Мои руки и ноги совершали микроскопические, тонко отточенные движения, сменявшиеся резкими ударами.
- Это и есть Джит Кун-До? - спросил я.
- В моё время это называлось методом "зеркальной терапии", - пробурчал вечно увязывавшийся за нами Хаус. - Ничего в этом такого особенного нет. Но эффективно, не спорю. Сам со временем увидишь.
И, действительно, через месяц ежедневных тренировок я стал чувствовать усилием воли свои руки и ноги, хотя они по-прежнему не могли двигаться.
- Ты начинаешь вновь приобретать форму, - заметил однажды довольным голосом Брюня. - Ты достиг определённых успехов, ты научился избавляться от пустых сомнений и приобрёл умение чувствовать уверенность, даже когда причин для неё нет.
В этом был он весь - мои успехи на физическом уровне волновали его гораздо меньше, чем умственные и эмоциональные. Но они были! Они были...
7. Игорь Дронов II
Обычно ко мне с утра наведывался Брюня, а Хаус присоединялся позже, но уходили они, как правило, вместе. Вскоре однако Хаусу показалось, что в нашей компании слишком мало народу, и стало, как он выразился, несколько скучновато. "Нужно срочно произвести пополнение кадров", - сообщил он и заставил меня завести еще одного персонажа.
- Ты варишься в собственном соку, - объяснил он мне. - Ты занимаешься только собой. И совершенно бесполезен для общества. Пусть ты выглядишь как пылесос-мутант с четырьмя шлангами, но работать ты можешь. Кем? Ну вот напряги свой кастрированный мозг и подумай.
И я подумал. "Очкарик" связался с фармацевтической сетевой службой и выяснил, что для меня там есть работа менеджером. Ну, знаете, типа того, что кто-то должен связываться с аптеками, узнавать нужны ли им памперсы, градусники, бинты и примочки. Хаус вдруг засуетился и сообщил, что он прямо-таки рвётся стать менеджером, но я заподозрил в нём корыстные мотивы и сурово поставил на место, пригрозив уволить. Это была самая действенная угроза. Брюня был со мной согласен - Хаус для такой работы не годился.
Для неё я создал нового персонажа. Для регистрации в базе трудоустройства требовались имя и фамилии из метрики, и я назвал новичка Игорем Дроновым II. Двойку я добавил, во-первых, для того, чтобы персонаж не отождествлял себя со мной и понимал, что я главный, мне и без того хватало Хауса с его лидерскими замашками. А во-вторых, я не хотел, чтобы в сети меня путали со мной... Как-то я не очень ясно выразился, мне кажется, но думаю, вы меня поняли.
Игорь Дронов II приступил к работе и вскорости на мой счёт в банке стали поступать деньги. Помимо этой деятельности, я озадачил тёзку еще тем, что он должен был ежедневно проверять все новинки фармакологии, относящиеся к мозговой деятельности. Я надеялся, что за рубежом появится новое чудо-средство, способное помочь моему мозгу найти путь к рукам и ногам. Игорь II раз в неделю предоставлял мне список подобных новых лекарств, с полным описанием их действия, противопоказаний, оценкой экспертов и личным своим мнением, основанным на опыте общения с представителями фармацевтических производств.
Игорь Дронов II держался несколько особняком от Хауса и Брюни. То ли комплексовал рядом со знаменитостями, то ли наоборот, считал, что он единственный делает дело, а они дурью маются, то ли имел какие-то свои соображения, которые от меня скрывал.
Насколько эти трое были друг на друга не похожи! Но, разумеется, в один прекрасный день Хаус решил, что они должны подружиться.
- У тебя нет пивка в холодильнике? - как-то спросил он меня.
- Проверь сам, - огрызнулся я. Мне не нравились его шутки, связанные с тем, что он куда-то меня посылал, зная, что я не могу ходить.
- Сей момент, - ответствовал врач и исчез, вернулся он через пару минут, весь из себя огорчённый.
- Твой Мухин пьёт самый дешёвый и самый мерзкий портвейн, какой я только встречал. Я боюсь, что это вообще не портвейн, а жидкость для промывания канализации! О Боже, я отравился. О, я сейчас умру! - он закатил, придуриваясь, глаза. - Всё, братва, пошли в бар. Здесь за углом я приметил одно замечательное местечко. Брюня, Игорь, оставляем этого лежебоку, час-другой он спокойно проведет и без нас.
- Я вообще-то не пью, - сдержанно сообщил Брюня.
- А я работаю, - добавил Игорь Дронов II.
- А обеденный перерыв? - напомнил Хаус. - Законное наше время. Быстренько сообразим на троих и, кто знает, может быть, нашему лежебоке это пойдёт на пользу?! Он всегда слишком серьёзен, разучился расслабляться, надо ему помочь. Небольшая доза алкоголя полезна для сосудов и нервов.
В общем, он их уговорил. К вечеру, перед самым приходом Сергея, явилась подвыпившая компания. Брюня и Игорь тащили на себе Хауса, который оказался самым слабым из них.