Тянущая жилы, невыносимая боль не давала встать с лавки. Утро давно началось.
Теперь так каждое утро. Взрыв что-то повредил. Что? Кто знает?
Лежать невозможно. Повернуться немыслимо. Оставалось упасть боком на пол и пытаться ... Цепляясь за окружающее, скорчиться, наконец, эмбрионом и вставать, вставать. По миллиметру. По капельке.
Битая нога подворачивалась, не добавляя возможностей. От усилий левый глаз задергался сильнее. Безостановочный тик от "приложенного" автоматом виска - "бонус" от "доблестной". Надолго ли? Навсегда?
Стало "совсем хорошо".
"Калека, б ...!"
--------------------------------
- Ты живой там? - голос деда из-за двери, со двора поднимал, толкал, подтягивал в усилии, - Завтракать иди, Паш!
--------------------------------
Паш. Паша ... первое человеческое имя.
Привыкать к нему странно.
Семен Петрович,
Сенька, Семен,
"гяур",
"Химик",
"Немой".
Ступеньки.
Вверх или вниз? Хотелось бы вверх.
Имя из паспорта выбивалось из этого ряда и резало слух непривычностью.
"Надо вставать. Подтянуться за лавку. Потом за стол. Постоять, навалившись животом. Отдохнуть ... Распрямиться ... распрямиться? Дай бог. Может на ходу?"
Медленно повернулся и двинулся на зов, стараясь по ходу движения распрямиться. Очень стараясь. Каждым шагом. Кому нужен калека? Помощник нужен! Калека - нет. Калека не нужен.
Никому.
Страх снова остаться одному, в беспомощной голодной неустроенности, среди наступающей зимы, холодного липкого от грязи замерзания, давал силы.
Силы.
--------------------------------
Раньше одиночество не пугало. Манило. Мечталось. Там. В каменно-бетонном муравейнике слабых, несчастных, - отравленных дымом машин, химией "ингредиентов" в супермаркетах и взаимной завистливой ненавистью.
Грызущих друг друга за место у кормушки, из которой выпадает ровно столько же, сколько и вчера и столько же, сколько будет завтра. Старающихся изменить этот баланс мировой экономики в сторону Жратвы. Или хотя бы подвинуть от "рога изобилия" разбухших и обленившихся. Подставить вместо них свою безмерно распахнутую глотку под поток "манны" земной.
Глубинной, черной манны. Или голубой - серебристо-прозрачной. Принять, подобно хамелеонам, маскировочный цвет этого социума. Непроницаемую темноту озлобленности черной дыры или "невесомость" серебристой "газовости", прозрачной голубизны.
Голубые ... черные ...
Гламурность! ... или Ненависть! Выбор.
Несчастные?
Слабые.
Безумные, подменяющие усталость живой жизни рафинированным "жимом" в декорациях "под природу". Устающие под конец своего краткого существования от осознания глобальной бессмысленности. Вырывающиеся временами, порциями на волю. Экстримом.
Если под слоем ожиревшего мозга еще осталась капля понимания.
Если слабость еще убила навсегда надежду, ... мозг, разум, что там еще?
До конца. До отчаяния стареющей дряблости.
Стареющие раньше в тридцать. Теперь - уже в двадцать.
Прогресс!
--------------------------------
"Прорвемся, б ...!" - мат становился даже привычным, сбивая эмоции в комок молчаливого крика, - "Подумать только! Кто бы сказал год назад! В морду бы плюнул. Плюнул? Не-ет. Пожалуй, даже не понял бы о чем речь. Тем более - мат ... С ...!", - боль "возвернула" к реальности бытия.
--------------------------------
От вдруг распахнутой изнутри двери отпрыгнул, отлетел в сторону пегий котяра.