Лохматый пес не спеша трусил следом, привычно опустив голову и попутно также привычно и без особого энтузиазма принимая ве'домые только ему запахи то справа, то слева.
"Так-то, браток", - Серега глянул через плечо краем глаза на попутчика и снова задумался "о судьбах мира". С каждым днем, с каждой такой мыслью и с каждым видимым им сном люди нравились ему все меньше, как существа бесцельные и бессмысленно жестокие. Он снова зацепил глазом пса. Двадцать лет. О себе он уже как-то и не думал. Чего кости мыть попусту? Про себя-то он точно знал, что пока не придет время, пока он не "ссучится", не станет "таким как все", с ним ничего и не будет. В крайнем случае, вон как сейчас, разбудит кто, а собаку жалко. Он тяжело вздохнул и снова сплюнул на вечно грязный, замусоренный пол огромного безлюдного цеха.
Безнадега.
Странные сны снились ему в последнее время. Странные и частые. Давно уже, лет двадцать как. С тех пор, как бабушка отдала ему потемневшую от времени 'и людских слез' икону. Последнее выражение, полученное вместе с 'куском старого дерева', засело в голове и навечно придало подарку весомость чего-то 'исконного'. А сны и вправду стали приходить часто и какие-то реальные, только раньше он не обращал на это внимания. А чего обращать? Глупость одна. Кто ж им верит, снам-то? Разве что бабки? Бабушку он в эту категорию не включал.
Он проснулся, но открывать глаза все никак не хотелось. Его ложе, довольно удобное для отдыха уставшего вдрызг тела, время от времени приятно колыхалось, плавно сдвигаясь немного вперед и создавая ощущение колыбели. Хотя, после такого устатка любая канава в радость, если буграми не по ребрам легла и чтоб не сыро.
- Во, твари, - громкий голос снаружи, из пространства находившегося за пределами его сомкнутых век, заставил все же разлепить глаза и посмотреть в сторону источника звука.
У стоявшей впереди железнодорожной платформы, - ожидавшей своей очереди на выгрузку цветного лома в огромную печь на переплавку, стоял мужик в спецовке. Лицо его кривилось досадой и отвращением. Наверное, к людям. Ничто иное не могло так "отвратить" его здесь, среди всего этого серого, привычно пыльно-грязного, обыденно немытого никем и никогда. Мужик стоял и смотрел на что-то издающее звуки там, впереди, среди тонн лома и торчащих прутьев. "Это" скулило.
- Во, твари, - повтор не прибавил ясности и Серега приподнялся на своем ложе.
Продавленный старый матрас, на котором он, оказывается, расположился, - довольно удобный во сне, лежал на второй платформе, среди таких же, как и на передней, торчащих в стороны латунных прутьев, мотков медной проволоки и каких-то квадратных конструкций металлолома, загораживавших обзор.
"Так вот почему она покачивалась", - мысль об уютной постели сменилась недовольством тревоги. Он поднялся и слез с "уютного ложа", заодно решив посмотреть - "чё там впереди", выяснить причину скуления.
На первой платформе, среди уже разогревавшегося от близости мощной печи металла, в самой середине лома лежала заботливо уложенная кем-то большая пачка старой керамической плитки. Кто-то, не пожалев сил прочно уложил ее на груды длинных прутьев, а сверху, на этой уже нагревшейся пачке, не имея возможности соскочить через жар "закипавшего" металла, лежал старый лохматый заводской пес и скулил. Веревка от его шеи была заботливо придавлена все той же пачкой. Сам сидишь - сам себя и держишь. Прикольно, б ...
Мужик, заметив Серегу, уже для него махнул рукой в сторону жертвы и уж точно для него повторил:
- Во, твари, двадцать лет служила, а они ее в топку, "гуманисты". Типа, "не на улицу же - Негуманно это". А так - быстро и даже пепла не будет. Совесть у них не к тому месту пришита ... а ..., - и он снова махнул рукой, но теперь уже не объясняюще, а безнадежно, и пошел в соседний цех, дальше работать. Гуманизм - не план, кусок в рот не положит и прогрессивку на хлеб не намажет.
"... и совесть глодать не будет", - договорил за него Серега, - "Ага, какая там, с... совесть, если и пепла не останется. Быстро и строго".
Он дернулся было сунуться к платформе, но жар остановил.
- Погоди, - не думая ляпнул он в пустоту, успокаивая то ли себя, то ли бедолагу.
Скулящий пес его тоже не понял, но это и неважно.
"Воды бы где раздобыть?" - он оглянулся, застопорил рубильником подачу вагонов и пошел пошарить по подсобкам, - "Так сразу, блин, и не сунешься, рукава полыхнут, да и руки попалишь", - практическая мысль, хоть и спросонья, но работала. Голова! - "Щас ночь. Врубить пока снова некому будет, так что время есть. Потерпи уж" - последнее, безмолвное, обращенное к псу, ответа не требовало.
В соседнем безлюдном цеху нашел "старого знакомого". Тот уже копошился у своего станка.
- Вода есть?
Мужик кивнул на огромную "самосваренную" ванну за станками. Ржавая мутная жижа не привлекала, так ее и не пить же. Обычная, - руки там сполоснуть или тряпку, типа. Сойдет. Серега пошарил глазами вокруг в поисках ведра, - в ладонях-то много не наносишь, будь они хоть и железом вширь по жизни давленые.
"А я ведь на следующей спал, - дошло до него вдруг, - Это ж какая ж тварь сподобилась меня туда уложить после вчерашнего-то? И ведь не разбудили же ..., - почему-то после собачьей "западни" мысль о случайностях и в голову даже не шла, из-за явной нелепости таких совпадений. Хоть и хлебнули вчера, но "удобно оформленное" место среди металла - это уж перебор. Такое и сам не сотворишь с любого бодуна и врагу не пожелаешь, - Во, твари", - слова мужика, повторенные эхом в голове, многое ставили на место и рождали злобу ответного ожесточения к вечной несправедливости жизни ... или к живущим вокруг?
- Твари, - повторил он зло и сплюнул в пространство.
Не завод такой, люди такие. Серега оглянулся на неторопливо бредущего следом за ним пса и вспомнил свой сон. Здесь хоть есть куда схорониться за делом "от пустых глаз", не то, что вон, в офисе. Запыленные матовые огромные стекла в синей стене над ним не отражали ни отблеска солнечных лучей, да и внутрь, видать, свет пропускали с трудом. Одно название, что "чистая работа". Белая. В воротничках.
"А здесь-то хоть воли побольше, - он оглянулся на окружающий, непривычный для постороннего взгляда "хаос железа", "лом" как бы брошенных инструментов и заготовок, - тут хоть, вон за стол присел и кому ты там виден? Кому ты на фиг нужен? Вот она - свобода. На крайняк - прогул запишут и что?" - Он негромко свистнул псу, кивнул ему головой в сторону, указывая направление, и пошел "на фиг" к дыре в бетонном заборе.
"Хватит с нас с тобой на сегодня, браток. А что, - будешь "Браток". Вот тебе и имя. За двадцать-то лет службы, небось, заработал".