Первый день ... Будто катком по телу ... Тело сладко ныло, чугунные, неподъемные руки палицами вдавливали вглубь пружины дивана, блаженно впитывая расслабленность и не в силах насытиться ею. Ка-а-айф.
Солнце, пробившееся к вечеру сквозь тучи и жалюзи, добавило светлой радости и отпустило в короткий, глубокий сон. Вот оно счастье.
Суетящиеся вдоль дорожек люди муравьями стаскивали отовсюду кто веточку, кто старую ветошь из-под кустов, кто битое стекло прошлогодних бутылок в бездонных зеленых мешках. Время собирать ...
"Есть время собирать камни и время разбрасывать" (Экклизиаст).
Всякое правило превращается в Принцип только тогда, когда становится всеобщим. Вот и теперь, сами того не ведая, люди творили Принцип, из года в год сначала собирая мусор и тут же в мыслях заранее уже готовясь разбрасывать новый - всего-то семь дней осталось до Первомайской Пасхи, - на шашлыках после-постных замешанной.
"Вот каша-то в головах будет! - части мачты выкладывались на землю и складывались строго параллельными рядами, дополняя уже выложенные рядом длинные цветные чехлы парусов, - В один день тебе все радости жизни! А с ними - и все разнообразие свежего мусора будет заложено по кустам, по канавкам, да под лавочками - для следующего субботника на будущий год. Велика глупость человеческая, а никаким энтузиазмом она не вычерпывается, а может, из него она и растет?"
Тяжелые летние уже тучи, местами черные снизу, но изнутри светлые, напитанные простором скорого тепла, пронизанные солнцем, проглоченным, но не съеденным ими, точно крокодилы из сказки, медленно и сытно двигались стадом из Европы, переваливали через столицу и утекали дальше, в сторону Дальнего Востока, растворяясь на просторах дождями и половодьем неизбежных весенних наводнений. Здесь же студеная вода, почти гладкая еще от плотной тяжести, сулила ровный разгон, - как по ухоженному зимнему горному склону. Радовала.
А чего еще надо? Зимой это самая радость - выйти на такой вот простор, да по свежевыпавшему, глубокому, пусть неровному, пусть переметами от вчерашнего ветра, да такому мягкому, проглатывающему любые удары на скорости и от подскоков снегу. Лети - не хочу! Тут что сельскому лыжнику в поле горе - глубокий свежий снег, то по ветровому разгону или в горах - самое счастье. Пари', лети, наслаждайся вволю!
Ледяная вода приняла ровно, привычно, будто и не прошло почти полгода. Ступни, обутые в толстый неопрен, мягко и глубоко погрузились в чистый еще, незамутненный песок. Прозрачная, что позднее-осенняя, что ранне-весенняя вода каждый раз одинакова - незамутнена еще или уже ни растительностью, ни животной или человеческой купальной мутью - стекло, насквозь просвечиваемое невидимым за облаками солнцем.
"Вот так бы весь год, а? - снаряга уже на воде сложилась воедино как бы сама собой - Помнят руки-ноги-то".
Стайка пацанов на берегу в белых футболках "Субботник", утомленная, общественно, наверное, полезным, но таким глупым сейчас для них и вовсе ненужным им делом, отвлеклась от погони за двумя большими синими знаменами мероприятия, - в бездельной агитации раскатывающими вдоль берега на велосипедах, и хлынула к самой кромке воды:
- Смотри, смотри, сейчас полетит!
"Полетать неплохо было бы, да не завалиться бы с непривычки", - холодная вода, конечно не остановила бы, но мелких неудобств сегодня не хотелось. Да и праздник все-таки - первая вода! Но ветер потянул от берега ровно, сначала несильно, позволяя рукам и спине приноровиться, вспомнить, и уже только у островов, метров через триста, добавил и, дав уже совсем освоиться, втопил только через километр от берега, после мыса, позволил зависнуть под парусом, как под огромным одиноким цветным крылом гигантской стрекозы! Приподнял над водой и понес-понес! Все быстрее, быстрее! Вот уже шлепая днищем о невысокую, тяжелую еще от холода рябь! Не подскакивая на ней, а только отбивая скорый, лихорадочный ритм скорости, скорости, скорости! ...
Глаза время от времени открывались и снова блаженно смыкались, даря телу отдых.
"Знали бы соседи, что тут кайфом признается, совсем бы за чумного сочли" - ленивые мысли скользили, перетекали, покачивались, уютно убаюкивали все еще парящее после четырех часов зависания тело, - "Небось, уверены, что самое счастье, - это когда перед зрителями ликующими у берега пижонишь ...".
Да не дай бог, - избави' и сохрани. Вот оно реальное блаженство - когда в чиллауте, под навесом, на циновках, сплошными рядами расстеленных, на сухом, прохладном и таком мягком под циновками песке, в тени, с чашкой горячего чая после каталки на море счастливо смотришь и никого рядом, тишина ... И там, когда в море - никого рядом и тишина и свист ветра, да шлепки по волнам, да вертящаяся доска под ногами и парус крышей от неба заслоняет ... Хотя, можно и так вот - на широком как циновка диване, покрытом все теми же циновками, жестком. Чай, сладкое, солнце за оконными жалюзями, ноющее мясо спины, плеч, рук, неповорачивающаяся шея, ноги, жаждущие найти наконец-то согнутую как-нибудь по-особому, удобную расслабленность, ... и предвкушение завтрашнего, нового Счастья!