Чадящий факел приколочен к стене. Старый, замасленный. Вполне можно обойтись без него, ведь, казалось бы, света он не дает, а лишь коптит воздух. От такого воздуха легкие покрываются темной пылью. Факел скоро догорит и его заменят новым, ибо здесь, в сырой, мрачной пещере, где стены покрыты коркой льда и пятнами сажи, холодный мертвенный свет налобных фонарей раздражает оболочку глаза, а боль в отмороженных пальцах становится постоянной, кусочек вымоченного в керосине дерева - единственное, что напоминает обитающим здесь о солнечном свете, тепле и том большом, счастливом и добром мире наверху, полном живых людей.
Крылатые тени под потолком... Это мыши. Единственные создания, могущие выжить в этом аду. Они шныряют без разбору во все пещеры, едят здешних насекомых, даже, случалось, воровали наши вещи и провизию. Удивительных размеров достигают некоторые экземпляры, кое-кто даже нападет на людей. Пошел тут один по нужде, заглянул в небольшой отнорок рядом с основной выработкой да так и пропал. Спустя неделю нашли его двумя уровнями ниже, в старом забое. Бедняга сломал обе лодыжки, спасаясь от летучих тварей, затем прополз на коленях метров двести, попытался отбиться, но бестии его доканали. Обглоданный скелет удалось опознать лишь по выбитому на каске номеру и инициалам. Никто особенно не горевал, на это нет ни сил, ни времени. Наскоро засыпали обломками породы, прочли молитву и разошлись по своим забоям.
Обвалы - еще один бич шахтеров. Из-за многочисленных разломов в теле скалы все укрепления и подпорки становятся ненадежными. Мы все обречены. Каждый, за исключением, возможно, неопытных салаг ведет свой, особый календарь - "Табель роковых чисел", как его называют у нас. В этом календаре, сделанном из мелованных подшивок старых газет, шахтеры отмечают обвалы породы в ближайших выработках и колличество жертв. Каждая такая отметка, в прямом и переносном смысле "писанная кровью", ибо чернил под землей достать негде, буквально означает: "В этот раз мне повезло, жребий пал на другого". И так изо дня в день, из смены в смену, рушишь неподатливый камень, зная, что однажды его терпение лопнет и духи подземелий обрушат свод над твоей головой. Так уходят многие, и товарищи не скорбят по ним, их просто вычеркивают из списка. Белесые черви вгрызаются в грязную, пропитанную машинным маслом и тухлой жижей, что здесь зовется пивом, плоть и милиметр за милиметром изничтожают тело, которое еще вчера оскверняло своим присутствием тот громадный каменный город, у новичков неизбежно ассоциирующийся с преисподней.
Дымный чад факелов застилает взор, мечутся под потолком крылатые тени... У меня не осталось сил. Колени разбиты в кровь, ладони содраны, голова гудит от неимоверного шума, но душа так же бела и чиста, как в те далекие годы. На ней не оседает рудничная пыль, ее не заботит копоть факелов, она сейчас далеко. Она унеслась в глубины реальности, во времена, когда губы еще не разучились улыбаться, глаза - плакать, а мир был чист и незапятнан. Память услужливо извлекает из закоулков все самое светлое и радостное, но один образ выделяется из массы видений - это событие из моей далекой юности, юбилей, шестидесятилетие родной моей школы.