Аннотация: Мы росли, набирались опыта, проходя нелёгкий путь сквозь болезни, смерти, раны и потрясения. Шло обычное становление личности, за которой ожидала взрослая жизнь.
НИТКА ЖЕМЧУГА.
СТАНОВЛЕНИЕ.
"ДЖИГИТ"...
Валерка был с детства дурашлив и задирист: то ли баловали - перед ним три девочки народились, то ли последышу достались все шалости и каверзы, что не родившимся братьям были положены.
- Опять твой любимчик "наследил", - отец ворчал, качая маленькой светлой головой. - Уж и на улицу не выйти - только об ём и шепчутся.
- Нишкни! Не дам сына-кровиночку в обиду! - Дуся, нахмурив полное некрасивое лицо, сдвинув "брежневские" брови, недовольно сопела. - Отец называется, а парня клюют, кому ни попадя! За своими вертихвостками приглядывай лучше - стыду не оберёшься скоро...
Семья была сводная, "как оркестр, только не вышло нам сыграться ладно", как шутил глава. От первой жены у него остались три девочки: Вера, Надежда и Любовь. "Любимые от любимой", - грустно вздыхал тайком горемыка, вспоминая светлую и нежную Катерину, ушедшую до срока, сгоревшую в месяц от непонятной немощи. Шептались бабы, что кто-то порчу навёл на среброглазую красавицу, а как там было взаправду, никто не знал.
Осиротевшим девочкам нужна была мать, вот и женился Николай вскоре, а через пять лет родился сын, назвали Валерием, в честь Чкалова. Мечтали, что тоже прославит род и семью, когда вырастет. Надеялись.
Не срослась семья: Дуся не сумела стать матерью, лишь мачехой: злой, неуживчивой, люто возненавидевшей падчериц. Измывалась, унижала, третировала, отравляла жизнь девочек грязными наговорами и сплетнями. Муж долго не подозревал о беде, что сам привёл в дом. Стал прозревать, когда старшая, Наденька, повесилась в сараюшке на заре по весне. Никто не знал, чем её так допекла Дуня, что заставило тихую и забитую девочку пятнадцати лет так поступить. Списали на первую несчастную любовь. Время было советское, бога не боялись, отпевать не пытались, постарались побыстрее забыть.
Кто бы следом ушёл - не ясно, да только поймал муж жену за руку, когда она на среднюю, на Любу, верёвку набросила - хотела удавить и выдать лиходейство за самоубийство. Сберёг Николай дочь, избил до полусмерти Дусю - сын её спас, крик поднял. Дело дошло до народного суда. Когда председатель узнал правду, взял с женщины подписку, что отныне она не приблизится к падчерицам, и будет исправно платить за их содержание интернату районному. На этих условиях её не посадят в тюрьму - сын дико кричал и умолял спасти мать.
Девочек отселили от злыдни, стало им легче. Домой приезжали только на праздники и каникулы, старались быть больше у подруг и родичей, но братика любили всей душой, он им отвечал тем же. Баловали, когда выросли и пошли учиться, гостинцы привозили, одёжку импортную, гитару чешскую где-то раздобыли...
Годы прошли, сёстры вышли замуж, детки посыпались. Брат окончил школу. Пришла повестка в армию - провожали всем селом! Любили баламута и озорника, девки сохли, висли на двухметровом красавце, мечтали охомутать до призыва - Дуся не позволила им даже близко к кровинушке-сыночку подойти. Так и уберегла от ушлых хищниц.
Попал в Морфлот на три года - рост и сила помогли. Служил исправно, благодарности приходили часто, на что мать гордо вскидывала брови и презрительно хмыкала в магазине или бане: "Не по вашим зубам мой соколик!", окидывая девок и баб злыми глазами.
Время пролетело быстро - Валерий вернулся! Месяц селяне "гудели" на радостях, в каждом доме накрывали стол, зазывая красавца в новенькой морской форме. Месяц плавно продлился до трёх. Дембель запил. Пришлось парторгу его приструнить:
- Неделя. Потом в отдел кадров. Завод ждёт и твой станок.
...В тот день, в пятницу, Валерка решил покончить с хмелем и праздниками и начать жить с чистого листа - пошёл в баню.
Это была целая религия! Баню построили сразу, едва село стало называться таковым. Рудник - дело грязное, без хорошей парилки не отмоешь свинцово-урановую пыль. Вот и выстроили большое здание с помывочным залом, парилкой и несколькими отсеками с душем: помылся, попарился - под прохладный душ: красота и чистота. В четверг и субботу мылись женщины, а пятница была святым мужским днём. Шли все, кто не был на работе!
Приезжали и пастухи с высокогорных джайлау, с проветриваемых ледников - задубелые и обветренные, загорелые до черноты казахи и киргизы. Для них возле бани была специальная коновязь и длинное корыто из двух секций: чтобы отмыть грязь с сапог и поилка для коняг. Пока скотинка отъедалась из торб ячменём и сеном, их хозяева отмокали, мылись, парились до одури в парилке, забираясь на самые высокие полоки. Выходили не скоро, опивались в зальце ожидания кипячёной тепловатой водой из титана, долго сидели на скамьях тут же, остывая, отирая малиновые лица от испарины: нельзя на коня - простынешь сразу. Пока остывали, успевали наговориться и с ожидающими помывки, и с помывшимися: новости, сплетни, сводки с полей, политика, анекдоты... Там же узнавали, что показывают нынче в Зимнем или Летнем клубе. Если было время - шли туда, привязывая терпеливых лошадок за невысокие карагачи и берест*.
Вот как раз у клуба и случилась однажды беда.
Валерка сходил в баню рано, ещё по холодному пару, потом подался к знакомому киномеханику в клуб, побалакал с ним до первого киносеанса. Картина шла не слишком интересная, не остался, вышел на улицу. Заметил, как несколько пастухов, привязав лошадей, пошли в кассу - решили посмотреть кино. Лукавая мысль пронзила голову вечного заводилы. Подождал, когда казахи скрылись в фойе и кинулся к лошадкам с озорным криком:
- Кого покатать? Эгей! Пацаны, разбирай транспорт! Мы джигиты!
Те загомонили, закричали, зашумели:
- Не дури! Они государственные! Не тронь! Пристрелят! Не зли пастухов!
Не слушал - не привык к отказам. Быстро отвязал самую крепкую крупную лошадь, вскочил, долго лупил её по бокам каблуками сапожек - не желала нести на себе рослого чужака; кружил на дороге, с трудом ладя с упрямой животиной.
На шум и ржание выскочили пастухи, подняли крик-мат-свист, угрожали, уговаривали дурака русского - тщетно. Хозяин лошади рассвирепел:
- Верни лошадь! Убью! - сорвал с плеча охотничье ружьё, взвёл курок. - Ты на мушка! Верни мой жеребец! Стреляю!
Будучи уверенным, что это только пустая угроза, парень лишь поднял коня на дыбы и рванул в переулок! Раздался выстрел дуплетом. Люди вскрикнули в ужасе! Никто не думал, что пастух так будет защищать соцсобственность. Человек оказался ответственным и отчаянным - решил вернуть лошадь любым способом. Даже таким. Если что с конём случиться - казаху до конца жизни не выплатить колхозу её стоимость!
Когда очнулись от оглушающего залпа, когда развеялся дым от пороха, рассмотрели: на перекрёстке в луже собственной крови лежал парень, смотря остановившимся взглядом в мартовское голубое небо, стремительно затягивающееся чёрными тучами. Подбежали, закричали, кто-то кинулся и скрутил убийцу, кто-то бросился в сельсовет звонить в милицию...
Через час на месте преступления осталась лишь расплывающаяся кровавая лужа, которую обложили камнями гранита, такого же красного, как смешанная с талым снегом кровь Валерия Черёмухина. Струйки выскальзывали между камушками, змеились по дорожке переулка, заставляя людей обходить их со страхом и содроганием: "Не наступи! Не принеси на ногах домой смерть..."
Был народный суд - люди потребовали. Шума было много. Общество раскололось на два лагеря: ругали покойника и отчаянно жалели. Бедному радетельному пастуху впаяли срок. А Валерку хоронили всем селом, с оркестром, с выстрелами из ружей над могилкой - перепившиеся друзья салютовали глупости и жестокости мира. Мать мало что видела и помнила - бухалась в обморок, потом лежала в больничке. Едва выжила.
Смерть сплотила их семью: дочери стали чаще гостить у отца, привозить внуков, только младшая, Вера, так и не простила мачеху за "съеденное" детство и юность. У неё будет шесть детишек, старшего назовёт ещё в утробе Валерой, а мальчик родится с "волчьей пастью" и умственно отсталым. Долго бабы шептались: "Божье наказание Дуське за смертоубийство - уроды внуки". Так в принципе, и будет: почти все пойдут по "кривой дорожке" или будут рождаться с серьёзными психическими и физическими отклонениями.
Дед Николай, безумно всех детишек любя, не позволит никого отдать в спецучереждение, вырастит сам, терпя болячки и выходки, молясь до смерти за их проклятые кем-то души.
*...карагачи и берест - южные листопадные деревья рода ильмовых, вяз.
Февраль, 2016 г.
В ЛЕТНЕМ КЛУБЕ БЫЛИ ТАНЦЫ...
Отпуск Марины начался.
- Его следует отпраздновать!
- Где?
- Да на танцах же!
- Точно. Пригласим всех!
...На подходах и на аллеях парка, на пятачке перед ним и в самом Летнем клубе, яблоку не было где упасть! Импровизированный слёт выпускников сельской школы состоялся!
Наряженные в лучшие одежды, с красивыми причёсками и макияжем, на высоких каблуках босоножек, женщины возбуждённо переговаривались, переходили из группы в группу, сгрудившихся по всем углам сельчан. А мужчины, облачённые по такому поводу в лёгкие костюмы и светлые рубашки, старались меньше выражаться нецензурными словами и нервно курили, бросая искрящиеся в сгущающейся тьме окурки в глубокий ров за клубом.
Радостные дети ещё сновали вокруг парка, не желая покидать родителей, а те их выдёргивали из шустрых стаек, давали несильного "леща", и приказывали "бежать галопом домой, а то задницу обдеру, когда вернусь". Дети не сильно обижались, ещё некоторое время крутились неподалёку, но, услышав грозный и уже сердитый зык родителя, понурившись, брели домой, с грустным: "Ну ладно, ребят, пока... А то папка, точно, ремня задаст...".
Звучала заводная музыка прошлых школьных лет, и уже мало кто мог устоять перед таким соблазном! Вскоре на маленьком танцевальном пятачке уже было тесно, и самые отчаянные танцоры вышли из ворот Летнего клуба, и тут же, на бетонном круге у его входа, устроили вторую альтернативную танцевальную площадку. Кто тогда только с кем ни перетанцевал! Кому только ни построили глазки, зля своих "половинок", с кем ни пофлиртовали и ни позаигрывали! Сколько людей встретились вновь, в такой дружеской атмосфере, впервые после окончания школы! Как многие смущались, словно в ранней юности, когда к ним подходили их бывшие одноклассники и протягивали руку, приглашая на танец! И как робко приглашаемые смотрели на своих супругов, молчаливо испрашивая разрешение того. А уж когда следовал согласный кивок - сколько радости было на лице ангажируемого! Словно и не было стольких лет разлуки после школьной поры, и он, или она, чувствовали себя опять пятнадцатилетним счастливым школьником, которого одноклассник пригласил на танец на взрослых танцульках!
Компания Маринки, заразившись всеобщим радостным безумием, закружилась в танцах, меняя партнёров, смеясь, шутя и приобнимая счастливого кавалера к своей разгорячённой груди.
Только одноклассница, Иринка Васильева, стояла в кругу клана её мужа, окружённая со всех сторон их хмурой и молчаливой стеной. Все попытки ребят из класса пригласить её на медленный танец в стороне от толкающихся танцоров провалились. Она грустно отрицательно качала головой, стыдливо прикрывая тонкими ручками большой, круглый живот, не смея поднять глаза под пристальным приглядом свекрови, её сыновей и дочерей.
Поражённые неудачей парни ломали головы, как бы высвободить её на несколько минут из-под жёсткой опеки и поговорить с однокашкой? Тут на сцену вступил заводила и выдумщик Торопыгин, и уже через несколько минут Иринкин конвой... растаял! Кого-то отозвал "серьёзно поговорить, извини, что в такой момент, но это - срочно" друг. Кому-то на ушко что-то шепнули, и та, оглянувшись, ушла с поста. Кого-то пригласил одноклассник, со словами, "дорогая, столько лет не танцевал с тобой! А, помнишь...?", а к кому-то подошли парни, что-то возбуждённо говоря, "что только ты и можешь разрешить наш спор, ведь у тебя светлая голова!"
Растерявшаяся Иринка осталась одна! Друзья с детства и школы её сразу утащили в тёмный уголок танцплощадки, где накинулись с объятиями, расспросами и... руганью! Наслышаны были о несчастливой её семье, где жила в страхе, "на кулаках". Но, что бы ни говорили ей, как бы ни уговаривали, что бы ни предлагали - впустую. Наотрез отказывалась что-либо менять в своей жизни. Только сейчас можно объяснить её поведение: стойкий синдром заложника. Тогда не знали такого понятия и для определения ситуации были два понятия: терпи и разводись. Вот она и решила: терпеть. Ребята уже горячились, обнимали бедняжку, тихо шептали в пунцовое от смущения ухо всякую ерунду, пытались развеселить и дать возможность, хоть на время, почувствовать себя вновь юной и свободной...
Откуда ни возьмись, из густых зарослей парка появился её муж Вениамин, странно посмотрел на группу друзей вокруг жены, решительно двинулся в гущу, и, резко разбросав опешивших на мгновенье парней, со всего маху... залепил пощёчину не заметившей его Ирине! Удар был такой силы, что голова её странно вывернулась, и беременная женщина повалилась друзьям на руки!
То, что произошло дальше, скорее, напоминало кошмарный сон...
Подруги потащили шокированную столько внезапным нападением Иришку в сторону от круга, в самую тень, под стволы знаменитых "адамовых пальм". Набежавшие и подошедшие на крики друзья и знакомые накинулись с кулаками на озверевшего Веника. Звуки музыки уже полностью перекрылись шумом драки. Музыка тотчас стихла, и в полной, неожиданной тишине, стали слышны только страшные, пугающие ноты ужаса: крики, шум, гам, маты, рычания, всхлипы и гулкие звуки ударов в человеческую плоть, мелькание искажённых злобой лиц, оскаленные рты, бешеные глаза, налившиеся кровью белки глаз разъярённых, уже не желающих останавливаться мужчин...!
В секундную паузу между какофонией свары, вклинился истерический плач Веника!
- Мужики!! Чо случилось...?? Вы чево на меня все накинулись? А...?? Чо я вам всем сделал-то...!?
Все, мгновенно опешив, замерли: похоже, что после злобной вспышки, Вениамин, придя в себя... ничего, не помнил...!
Конечно, всё это произошло в считанные секунды, но людям они показались затянувшимся адом!
Налетели со всех сторон Венькины родичи, схватили его избитое, обмякшее тело на руки и потащили домой, не оглядываясь. Его мать, крупная, статная, крепкая казачка, с мощными плечами и властным взором, осталась, и, надменно поглядывая на сбежавшихся со всех сторон людей, грозно спросила.
- Ну, что тут стряслось? - хотя, на её жёстком лице и читалось, совсем другое: "Погодите, я вас ещё всех достану и разотру, как соплю!"
Тут уж, как накинулись на неё все: и женщины, и мужчины, и парни с девчонками...! Вытащили на свет в центр танцевального круга Иринку, с залитым кровью лицом.
- Нате вам, сельчане, доказательство!
- Смотрите, уважаемая Екатерина Георгиевна, как Ваш разлюбезный сынок, Веник, избивает беременную жену на людях, уже не стесняясь!
- Значит, делает это уже не первый раз, и уж Вы, мама, это и сами знаете...!
На голову матери Веника посыпались ругань и проклятия. Ей столько всего тогда наговорили! У людей словно прорвало словесную плотину, и уже её было не остановить! То, что семья Васильевых столько времени скрывала - на лицо. Вернее, на лице забитой несчастной Иришки, которая безостановочно рыдала, трясясь всем телом, уже не выдержав страха и позора на глазах у всего села. Довольно было унижений и рабства! Теперь был целый клуб свидетелей! А это уже не замолчишь и не затрёшь, не подкупишь и не пригрозишь расправой - факт имел место.
...По образовавшемуся проходу на танцплощадку в круг прошла председатель Сельсовета Пронина Зоя Ивановна и подняла руки, призывая всех селян к тишине. Когда возбуждённые дракой и ссорой голоса утихли, подошла к Васильевой.
- Неужели Вы думали, что все слепы и глупы...? Мне Вас жаль, но больше Вам это с рук не сойдёт: отныне, семья Вашего сына будет у нас на особом контроле. А Вас с мужем, я жду завтра у себя в кабинете. Всего доброго, односельчане! Призываю вас к спокойствию. Продолжайте танцы. А с этим делом будут разбираться компетентные органы. Я вам всем обещаю! - закончила, повысив голос.
Не успела повернуться и направиться к выходу из круга людей, как на том конце толпы, у выхода, остановилась машина с надписью "Милиция". И из неё, придерживая фуражку, вышел участковый с высоким мужчиной в штатском, с суровым тяжёлым лицом и чёрными, как вишни, глазами. Стало понятно - начальник Райотдела Мохов прибыл!
Уже потеряв интерес к развитию дальнейших вполне предсказуемых событий, девчонки-одноклассницы повернулись к всхлипывающей уже сухими рыданиями Иринке, ласково повели её на улицу, когда им на ухо Быстров прошептал, что привёл маму пострадавшей, и она уже ждёт дочь за воротами. Передав подругу с рук на руки родительнице, попрощались с ними и вернулись в клуб.
...А там уже всё закончилось: начальник, спокойно выслушав Председателя Сельсовета, теперь тихо беседовал с притихшей, улыбающейся заискивающей улыбкой мамой Веника, и что-то строго выговаривал, смотря на неё жёсткими, непримиримыми глазами. Да, не повезло Васильевым в этот роковой вечер: тайна не только открылась, но и ударила по престижу всей семьи, да ещё и мало того, теперь её сына повесткой вызывали в районное отделение милиции, явно не для вручения Похвальной грамоты!
Друзья обрадовались! Это, уже была победа! Теперь их Иришку не забьют насмерть, втихаря, и не смогут потом сказать, что сама на себя руки наложила! Отныне, были спокойны за её судьбу. И, когда их отпуска закончатся, и они разъедутся, возможно, навсегда из села, не будут больше так переживать и со страхом читать письма родных и друзей, страшась узнать из них жуткую весть о судьбе Иринки. Довольно плохих новостей! Им и так уже стольких пришлось похоронить, со многими попрощаться навсегда. Танцуя, тихо разговаривая о происшедшем, каждый надеялся, что подобного не повториться никогда. Хотелось только счастливых и радостных дней и известий. Очень.
Февраль, 2014 г.
БЕЗОТВЕТНАЯ ЛЮБОВЬ.
После нескольких пьяных от радости встречи дней, пережив бурю восторгов и массу вопросов: "А помнишь...? А эта где? Да ты что...? А он куда уехал...?", одноклассники схлынули со двора, и для Мари-москвички началась простая жизнь отпускника.
Как-то вечером после танцев пошла с Борей, вечным поклонником с детства, на школьный стадион, чего не особенно хотела. Немало неприятного было с ним связано. Усевшись на деревянный пол трибуны, свесив ноги над стадионом, долго молчали, думая каждый о своём.
- Я испугался за тебя, Маринка, - голос друга дрогнул, - честно! Ты опять была в самой гуще - так и до беды не далеко! - схватил в объятия, прижавшись дрожащими губами к виску, где нервно бился пульс. - Ты что, совсем без головы? Тебя когда-нибудь просто убьют, если не перестанешь везде лезть!
Ей было больно от железных прутьев перил балкона висячей трибуны для почётных гостей. Они холодили и жгли ноги через шёлковое светло-серое платье, на котором сумрачно темнели какие-то пятна.
- Кровь, - проговорила тихо, чем сразу напугала парня, и он отпрянул. - Наверное, Иринкина, когда её оттаскивала в драке от Веника. Жаль платье, красивое было...
- Нет, ты сумасшедшая! - заорал. - Я и так места себе не нахожу от страха за неё, каждый день, а она - "платье жалко"! Нет, ты точно без башки стала в своей Москве!
- Ты об этом хотел со мной поговорить? - спокойно, посмотрев искоса. - Я устала, Боряш. Если это всё, я, пожалуй, пойду...
- Прости... Нет, не об этом, - погрустнел и задумался. - Касым...
- Ему стало хуже!?? - захлебнувшись ужасом, взлетела, вскинулась, вскочила и бросилась к выходу трибуны, зацепив подол жемчужного платья о заусеницы на прутьях балкона, и даже не сразу заметила это. Намеревалась бежать к Касе, и не до платья было в эту минуту!
- Стой ты! - тоже вскочил на ноги, догнав уже на дорожке под окнами родной школы, схватив за руку. - Остановись! Ты же не дослушала! - стоял напротив, смотря обречённо, убито, поражённо, что ещё сильнее было заметно в ярком свете полной луны, заливавшей ночной пейзаж торжественным прохладным, серебристым сиянием. - Дааа... Как только услышала - соскочила. И глаза в пол-лица от страха за него... Полетела, - боль стояла в глазах ощутимой стеной. Отпустил девичью руку. - Но не ко мне. Знакомая история, правда? - увидев, как негодующе вскинула голову, полыхнув глазищами, поторопился сказать. - Касым согласился лечь в больницу, как только ты с ним тогда поговорила, в тот же день. Уж не знаю, какие нашла слова, чем ты его так потрясла или что сделала, но он уже третью неделю в Алма-Ате.
Договорив, разочарованно опустил плечи, засунул дрожащие руки в карманы брюк и, сгорбившись, словно отгородившись спиной, пошёл со стадиона, не оглядываясь.
Маринка вернулась на своё место, села на деревянный ещё тёплый пол трибуны, свесив ножки и болтая ими, как в детстве, облокотилась на перила, коснувшись, горячим лбом железных перекладин, задумалась, гладя порванное шёлковое платье руками...
"...чем ты его так потрясла, или что сделала...", говоришь? Да, Боря, сделала. И нисколько об этом не жалею!" - откинулась на поставленные сзади спины руки, подставляя лунным потокам света своё уставшее лицо, и тихо, печально улыбаясь, вновь ощутила на губах лёгкую горечь камфары и солёный привкус крови...
...Перед глазами всплыла картина того памятного вечера: кружевные световые пятна фруктового сада, запах камфары, ажурная тень листьев персикового дерева на лице и худом, болезненном теле Касимки.
- ...Так целуют только покойника! - Кася возмутился, приподнялся на локтях и приник к губам в настоящем поцелуе. - А я ещё живой, - прошептал еле слышно, и так обречённо и потерянно, опустив глаза вниз...
Упав на колени перед низкой софой на прохладную густую траву, она нежно подняла его голову руками на уровень мерцающих глаз, наполненных слезами, дождалась, когда зардевшийся Касимка посмотрит в них, и, приблизив губы к его губам, прошептала.
- Докажи...
...И только струи ветра на влажной коже, оглушающие трели цикад, плач совы-плаксы в ущелье, и еле уловимый далёкий гул низвергающейся вниз воды водопада. "Вода падает... Падает... Падаем..."
...Прижавшись к мокрому плечу Симки, вдруг укусила сильно, до крови! Удивлённо вздрогнул, ещё часто дыша, посмотрел на выступившие капли и на губы в алых разводах.
- Тавро?
- Да, чтобы не забыл своего обещания..., - прильнула в прощальном поцелуе, проводя пальцами, едва касаясь нежно, по худым плечам Каси, тонким рукам и тонкому позвоночнику, остро выпирающему из-под кожи, вызывая новую волну жаркого трепета и хриплого низкого стона, - и жил, помня и меня, и эту ночь... Нашу ночь... - и, вцепившись ногтями в спину, вновь в затмение...
"...Так говоришь, Борюня, он согласился поехать на лечение? В то же утро? Ну что ж, тогда всё было не зря. И никто не в праве меня за это судить. Мерило - Касина жизнь... А всё остальное уже не важно. Важна человеческая жизнь, ни больше, и ни меньше...
Говоришь, что не к тебе побежала? Но ты ведь здоров и силён, и тебе не угрожает изверг-муж или смертельная хвороба, и с головой у меня порядок, паря! Просто ты опять всё себе придумал, и не моя в том вина. Ведь с седьмого класса я тебе ни разу не дала понять, что ты мне больше, чем друг, не так ли? И ты сам всему был свидетелем: да, увлекалась, но не тобой; да, заигрывала, но не с тобой; да, любила, но не тебя.
Знакомая история, говоришь? Да, очень. Но что же здесь поделаешь, а? Против зова души не пойдёшь, Боря! А я тебя не слышу, не чувствую. Не тем ты голосом поёшь, что ли? Или не на том языке? Не пахнешь по-особенному для меня? Прости, друг и мой "молочный брат", видимо, тебе в грудничковой группе слишком часто давали мою бутылочку с молоком моей мамы, вот и не ощущаю я тебя, как мужчину. Ты только брат. Нечем тебе помочь в твоём недуге - неизлечим. И всегда будет таковым. Это безответная любовь. Прости..." - протяжно выдохнула, тяжело опустила руки на перила балкона и залилась слезами.
Февраль, 2014 г.
ОБОРОТНАЯ СТОРОНА СВАДЬБЫ.
После неприятного инцидента на танцах, одноклассники решили развеселить сельчан чем-нибудь запоминающимся, чем-нибудь таким, о чём будут помнить долгие годы, что может обернуться легендой. Так в озорных головах молодых ребят родилась идея с фальшивой свадьбой.
- Таакой будет розыгрыш!! Пальчики оближем!
Пара определилась быстро: Маринка и Борька. Он был её пожизненным воздыхателем - подходящий персонаж. Ребята просто хотели повеселиться и развеселить, но даже не представляли себе, во что выльется такая невинная забава...
...Закончился киножурнал, в кинозале под открытым небом зажёгся свет, давая возможность опоздавшим зрителям занять свои места. Люди переговаривались и оборачивались на коридорчик у входа в зал, желая знать, кто же опоздал...
На "сцену" Летнего клуба, со спектаклем, выступили "молодожёны". Стоило им появиться на проходе между рядов скамеек, как на них обрушился целый шквал аплодисментов, криков, свиста и визгов! Это рассевшаяся по стенам, крышам, деревьям оплаченная и подговорённая ребятня принялась за свою работу, вызывая шок и оторопь у зрителей! А детвора неистовствовала и визжала так долго, пока ребята не стали им бросать сладости и мелкие игрушки прямо на стены, крыши и деревья! Что не только не утихомирило детей, а наоборот, породило шум разгоревшихся свар и драк при дележе подарков и сладостей...
Зрители очумело оборачивались на шум-гам, приподнимались с мест, в надежде рассмотреть причину этого бедлама, спрашивали друг друга, выворачивая шеи.
- Да шо там такое...??
- Молодожёны...?
- А чии оне?
- Та не может то быть!!
- Шо вы говорите? Женятся...!?
- Чия то свадьба?
- Та не брешите ж вы...!
- Та сами ж гляньте - то свадьба прыйшла!
- Не верю своим глазам! Борька з Маринкою...!??
Уже никого не интересовало то, что происходило на экране! Никто даже не удивился, что фильм вовсе не индийский, на который все и пришли целыми кланами! В биксе с плёнкой был другой фильм - в районе что-то перепутали. Да вот только, кого это уже расстроило, и вообще, трогало...?
Шумная "пьяная" компания, откланявшись горластой ребятне, расселась на задних скамьях и продолжала старательно играть расписанные роли: шумела, переговаривалась, принимала поздравления и т.д. Подыгрывая друг другу, Мари с Борей изображали страстно влюблённых и ошалелых от счастья "новобрачных". Их "свидетели" тоже вели свою игру, а "гости" всячески задирали людей и малышню, безобразничали, выставляли себя пьяными идиотами, опившимися на свадьбе любимых друзей...
Только один человек не играл - Борис. Он даже и не старался играть - просто жил этой минутой и невсамделишной свадьбой, этими поздравлениями и его "счастливой невестой", с трепетом прижимая девушку к себе, целуя каждый улучённый момент, страстно проводя по спине дрожащими руками и смотря на неё глазами, полными счастливых слёз... Решил просто прожить свою короткую маленькую семейную жизнь с любимой, пока она в отпуске. Мари этого и опасалась, и ей всё сложнее становилось его контролировать, к всеобщему восхищению и умилению.
- А новобрачный-то, без ума влюблён в свою красавицу-невесту!
- Да, как Мариночка сегодня хороша!
- А как она мило стесняется, уклоняется от Борькиных ласк!
- И..., ой, посмотрите, даже шлёпает дурашку по рукам!
- Ооо..., а он-то, ты посмотри, как младенец, прижимается к её груди...! Ха-ха-хааа...!
- Ой, а она его, за волосья - не шали, всему своё время!
- Ага, и за ушко его треплет! Как нашкодившего котёнка...!
Спасибо, что Юрик-"дружка" заметил Маринкин взгляд и оттащил Борьку в сторону, заставил с ним покурить и успокоиться в уголке открытого зала, всё что-то рассказывая и не отпуская от себя. А сам всё поглядывал на Карину-"свидетельницу", которая вошла во вкус и неприкрыто флиртовала, строила глазки ребятам из компании, купалась во всеобщем восхищении, принимая их похвалы и поцелуи рук, счастливо вздыхая и кокетничая.
Только вернувшийся с большой сумкой Быстров, "тамада", не мучился ни от счастья, ни от расстройства. Расстегнул сумку, и, достав оттуда несколько бутылок шампанского и хрустальных бокалов, устроил целое представление с его открыванием. Взяв бутылку в руки, инсценировал "падение", под всеобщее: "Аххх...!", поймав её в полуметре от бетонного пола прохода между рядами скамеек. А, "поймав", продолжил спектакль: старался открыть, поворачивал горлышко на людей, компанию, детвору на стенах, а те визжали, прятались за спины друзей, прыгали вниз на землю с испугу... Молодёжь, включившись в его дурашливую игру, выкрикивала советы и рекомендации, поверив, что "Серому" досталась "строптивая" бутылка, и гвалт стоял уже нешуточный!
В тот вечер вряд ли хоть кто-нибудь посмотрел фильм. А кино-то оказалось очень интересным: "Роковая ошибка" (Югославия), который демонстрировался, невзирая на вакханалию, устроенную "гостями на свадьбе"...
...В какой-то момент плёнка фильма оборвалась, свет в зале опять зажгли, и в смотровое окошечко оператора просунулось лицо Шурки Червякова. Он был одноклассником "свадебной компании", и захотел узнать, почему обычный, рабочий момент, как обрыв плёнки, вдруг вызвал такой шум в смотровом зале? Это ребятня за границей зала, опять требовала сладких авансов за свою непыльную работу! И вот Сашок, увидев "свадьбу", а об истинности происходящего он был не в курсе, зашёлся в таком искреннем восторге, что начал просто орать в узкое окно-амбразуру.
- Ребята! Однокашки мои! Как я за вас рад!! Мои дорогие...! Борян!! Маринка!! Горько...!!
Глядя на его глуповатое, но такое искреннее и счастливое лицо, друзья просто попадали на скамейки, и, уже не заботясь ни о выражении лиц, ни о сложном гриме и волшебных причёсках, ни о праздничной обстановке, зашлись в безудержном хохоте так, что слёзы хлынули из глаз...! Как же забавно выглядел Шурик в своём сердечном и чистом, простом и откровенном порыве! Его счастливая рожа ещё долго потом снилась им в юмористических снах! Бедняга, он ведь ничего не знал! Не посвятили в тайну, зная его болтливость.
Эта его донельзя смешная сентенция опять всколыхнула толпу сельчан, взбаламутив всю муть сумрачных душ. Опять послышались отовсюду сплетни и гадкие наветы.
- Чего это им, так загорелось-то...??
- Та, небось, уж пузо нагуляли!
- Та Борькино ли, то пузо-то...??
- Не говори, небось, прикрывается дурачком нашим, фифа ленинградская...
- Неее, мне его мать-то, Анька, давеча жалилась, что Борька её, уж дюже тужит без Маринки, с яслей оне вместе, вишь!
- А может, и взаправду они влюбилися, а...?
- Чего зря языки-то чесать, бабы?
- Цыц, вы, сороки!! А ну, прикусите свои поганые языки! Лучше пожелайте молодым счастья!
Все эти разговоры угомонились лишь тогда, когда неистовствующего Сашка, наконец, призвали к трудовой дисциплине, и он, ещё выкрикнув пару восторженных фраз, скрылся в окне оператора и запустил фильм...
Боренька, слыша такие разговоры, психовал, злился на жителей, рвался в драку с побелевшим, бешеным лицом. Пришлось "невесте" повиснуть на нём, изображая прилив нежности, а самой шипеть на ухо "жениху".
- А ну, сядь! Укушу сейчас, больно! Чего беленишься?? Я что, не предупреждала тебя об этом? Не говорила, что и не такое ещё услышишь?? Угомонись, "муженёк"! А то, пожалуй, не укушу, а стану на глазах у всех раздевать тебя страстно...
Обалдев от последних страстных наигранных слов и касаний, буян мгновенно осел на скамейку, размяк и прильнул к губам, стискивая спину дрожащими руками... Так и дотянули время до окончания сеанса.
...Потом долго недоумевали друзья: "Ведь односельчане видели нас с младенчества, на их глазах мы выросли и разлетелись по стране. Так почему столько грязи в душах?"
Кто-то радовался за счастье "молодых" открыто, подходил, жал руки, целовал и искренне поздравлял, смахивая счастливые слезинки. Кто-то неприятно улыбался и шипел гадости в спину. А кто-то и вовсе глухо молчал, и в этом молчании было столько злобы и ненависти, что даже мурашки по спинам ребят пробегали, а волосы на затылках шевелились...
Кто бы мог подумать, что такой счастливый светлый праздник, как молодёжная свадьба, мог породить в некоторых чёрных душах такую жгучую зависть и ярость!
Вот это и поразило компанию до глубины души: "Неужели люди так измельчали душами, что перестали быть родными? Тогда, нет ничего удивительного в том, что дети уже не хотят возвращаться сюда, в село. Нет тут больше любви. Нет и Родины. Открылась эта истина только сейчас, на шутливой свадьбе. Вот так порадовались и порадовали мы..."
Февраль, 2014 г.
ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ. ТЕ, КОГО ЗНАЛИ...
"БАЙБАК".
Детство было не слишком сытым и весёлым - жили на грани нищеты, не имели, подчас, самого необходимого, но тогда так жили большинство. Просто нашей семье жилось чуть труднее - многодетная. Но, как ни было сложно, родители старались хоть крупинкой радости разнообразить скудный рацион и мир развлечений. Такими развлечениями оборачивались поездки за продуктами "на низа".
Село было высокогорное, и любая поездка на равнину превращалась в праздник, в повод разнообразить впечатления и встряхнуть застоявшиеся эмоции. И пусть там, куда ехали, текла такая же жизнь, само новое место и люди вносили новизну и обновление. Самым дальним пунктом назначения в таких коммерческих вояжах были село Почтовое и городок Кара-Балта в Киргизии. Граница тогда существовала номинальной, зачастую обозначаемая лишь вывеской да вечно поднятым шлагбаумом.
Накануне поездки нас, детей, загоняли спать пораньше, пригрозив, что не возьмут в поездку - срабатывало мигом, куда там снотворному браться! Будили затемно, чтобы успеть к первому автобусу, что отправлялся в шесть утра. Частенько один вид темноты отбивал охоту ехать у кого-нибудь из нас. Чаще самыми отважными были я и сестра. Потом, когда сестра выпорхнула из семейного гнезда, ко мне присоединился младший брат. Но самое интересное и запоминающееся случилось именно при сестре.
...В тот день выдалось довольно прохладное хмурое утро, что не остудило нашего желания проехаться "на низа". Пока доехали до села Калининского, погода улучшилась и небо развеялось.
Первое, что всегда делали родители - кормили нас в местном кафе, что было на территории базара. Обычная пирожковая, но там был свой устоявшийся веками мирок: неспешные рабочие, за закопченными и грязными стёклами выполняющие свою каторжную и непростую работу: месить, катать, лепить и жарить. Кафе торговало беляшами, но здесь же пекли и лепёшки, которые начинали выпекать в тандыре ближе к обеду, когда основная масса приезжих уже затоваривалась нехитрыми покупками и уезжала по домам. А с раннего утра в уголке базарной площади стоял чад и гарь, аромат и неистребимый запах пережаренного прогорклого растительного масла. Это не отпугивало клиентов, потому что ни разу никто не отравился здесь или страдал после трапезы изжогой - честные дунгане работали в кафе. Это была большая трудолюбивая семья скромных и тихих людей, ремесло потомственное, идущее из веков. Такого понятия, "подмешать", "разбавить", "второй свежести" для них просто не существовало! Вот и пользовалась их нехитрая стряпня постоянным и неизменным спросом.
Мы бегом мчались с остановки автобуса и вставали в конец уже большой очереди покупателей. Пока стояли, разглядывали мелькающие руки работников за окнами: натруженные, в жилах, масленые, со следами порезов и ожогов - настоящие, трудовые. Когда созерцание рук утомляло, оборачивались и таращились на жизнь базара за спинами. Огромная открытая площадь была уже заполонена торговцами: деревянные ряды-прилавки ломились от овощей и фруктов, горы красного молотого перца возвышались выше голов продавцов. За прилавками были ряды крытых ангаров для мяса, молочных продуктов и мёда. На самых задворках размещались торговки яйцами.
Между базаром и кафе был пятачок открытого пространства со столиками на одной ножке - грибками. Вокруг них порой разворачивались самые интересные сценки жизни. Многое тогда насмотрелись, посмеялись, постыдились.
В память особенно врезался один персонаж: средних лет мужчина, неопрятный, располневший, обрюзгший, линялый какой-то, явно не пьяница или бомж, как сейчас бы сказали. Он был... побирушкой, но не нищим, клянчащим у людей деньги или еду, а подбиралой: как только столик освобождался - тут же подходил и доедал то, что там оставалось: объедки беляшей, недоеденные яйца, сваренные вкрутую, допивал воду или лимонад из бутылок, если таковые оставались... Неприятное зрелище, унизительное, конечно.
Торговцы, стоящие невдалеке в рядах, окрикивали его, гоняли, матерились, но на мужчину это мало оказывало влияние: продолжал своё дело. Уходил ненадолго, чтобы появиться вновь, едва проголодается. В спину его неслось презрительное: "Щощка, орыс каырсы, кир ит"*, но, едва я попыталась спросить у бабаев-узбеков, что это значит, они делали невинные лица и тихо отвечали: "Байбак. Как суслик, только толстый". Верила по детской наивности. Нет, чувствовала, конечно, что ругательное что-то, нелицеприятное, но впитанное с кровью матери и с правилами окружающей среды безоговорочное уважение и доверие к старшим сказывалось. Даже в мыслях не было, чтобы не поверить и подвергнуть сомнению сказанное!
Папа обычно тихим окриком прекращал мои изыскания, возвращая в очередь - вожделенный завтрак был на столике. Для детей здесь предусмотрительно держали несколько деревянных ящиков, и мы с удовольствием влезали на них, становясь вровень с родителями. Наевшись до отвала, могли спокойно ходить по базару, не засматриваясь голодными глазами на изобилие и богатство на прилавках.
Закупившись, неспешно шли в парикмахерскую - обязательную процедуру для всех приезжих.
Это было длинное одноэтажное здание сталинской постройки с множеством секций бытового назначения: парикмахерская на полтора десятка рабочих мест в каждом зале: и мужском и женском; всякие мастерские: от часовых до шорных; там же имелось ателье пошива и ремонта одежды, рядом вечно открытая дверь сапожника - местного умельца и достопримечательности... Целый мир всевозможного предназначения!
Выходили не скоро, подстриженные и ароматные: женщин сбрызгивали "Красной Москвой", "Красным маком" или "Кармен", от мужчин разило "Тройным", "Шипром" или "Русским лесом", даже для детей придумали одеколон: "Шалунишка" - смесь ванили и дюшеса, видимо.
Так и благоухали, пока шли к селу Почтовое - там было лучше снабжение товарами и продуктами, или ехали несколько остановок в городок Кара-Балта, где имелись универсамы и промтоварные магазины.
Накупив обновок, уставшие шли через городской парк, отдыхали на скамейках, перекусывали, радовались прохладе и неге. Пока шли к остановке возле военкомата, много чего интересного и забавного случалось и наблюдалось.
Сколько раз проделывали этот путь, а запомнился лишь один случай: папа, заметив, какие красивые цветы (гацания, пёстрая рудбекия, гайлярдия?) цветут на клумбе возле военкомата, хитро зыркнув на меня строгими глазами, вышел из автобуса и вскоре вернулся... с букетом! Мама вернулась чуть позже, задержавшись в магазине, и накинулась на отца с руганью, говоря о дурном примере, неприемлемом поведении и пр., а меня не было счастливее на свете! Отец, видя, как среагировала мама на его маленький подвиг, вручил цветы мне!
Водитель, только что вернувшийся из диспетчерской, увидев в моих руках букет, расхохотался: "У военкомата надрала? Тогда, бежим скорее!" и сорвал автобус на пару минут раньше срока, сигналом собирая копуш-пассажиров с площади, открыв для них двери.
Мама "пилила" отца ещё долго, а мы с ним любовно переглядывались и признавались в любви безмолвно и искренне. По сей день помню терпковатый аромат ворованных цветов-ромашек! Конечно, такие моменты жизни просто не забываются.
Столько лет прошло, столько пережито, столько забыто, а те поездки прочно засели в памяти, оттеняя их с годами в новых красках, показывая под разными ракурсами.
Байбака вскоре убили. Ходили смутные слухи, что подвыпившая молодёжь расправилась с умственно отсталым человеком, но наказать никого не смогли - свидетелей не нашлось. Кто ж на своего соседа покажет? Азия.
Много лет спустя, я вновь оказалась в тех местах, прошла по знакомым дорожкам и площадям, но никакого удовольствия не получила: словно с тем побирушкой ушла эпоха, будто чужим стал город и базар, хотя там по-прежнему сидели за горами красного перца старики и неспешно переговаривались, отмахиваясь от надоедливых мух.
Заговорила с ними, вспомнила Байбака - отмахнулись: "Не помним". Слукавили, конечно. Купила беляш в обновлённом, заново отстроенном кафе - гадость. Похоже, в новом здании уже не было той мастеровитой и талантливой семьи дунганцев. Испортили рецептуру, утеряли её безвозвратно. Тяжело вздохнув, ушла, больше не пытаясь вернуться в реку памяти - кончилась эпоха Союза.
Ехала на новеньком "Икарусе"-транзите домой, и никак не могла отряхнуться от чувства, что чего-то в детстве не сделала: то ли не помогла, то ли не поблагодарила, то ли просто не сдержала укор во взгляде. Эта недосказанность до сего дня не покинула душу. И уже не покинет, видимо.
* - ...щощка, орыс каырсы, кир ит (кирг.) - ...свинья, русский нищенка, грязная собака.
Сентябрь, 2015 г.
"ПОТЕРЯШКИНА ЖЕНА".
Её звали Нина. Замужем, дочь, квартирка и... А больше ничего не было. Даже мужа. Потерялся.
- ...Ну, и как такое могло сотвориться? Эт в наше-то время! - отец сверлил несчастную тяжёлым неприветливым взглядом. - Чо такое вытворила, что он сбежал?
- Пропал, папа... - потухший взгляд не поднимала, лишь сжимала тонкие побелевшие губы. - Утром пошёл на работу и не дошёл до неё. Милиция оказалась бессильна.
- Что сказали? - мать стояла у печи, нервно сжав в руке толкушку - картофель мяла для поросят.
- Дело завели о пропаже. Начальник сказал, что год "повисит", тогда оформят, как без вести пропавшего.
- И...? - Василий наседал авторитетом на дочь. - Сколько эта бодяга будет волокититься?
- Не поняла. То ли семь лет, то ли пять. Потом по суду признают умершим и выдадут справку о смерти. По ней и оформят развод.
- А дитя кто будет содержать? Это ж, потеря кормильца напрашивается! - бушевал, негодовал, понимая, что дочь может свалиться на его голову с нуждой и бедой. - Государство чем может помочь и когда?
- Ничем. Нет тела, нет дела. Даже как одиночку не признают.
- Брошенка, значит. И не супружница, и не одиночка, и не мать вроде... Так, потеряшкина жена!
- Отец!! - Глаша не выдержала, хоть и понимала, что понюхать ей потом мужниного кулака. - Ей и так несладко! Она ж твоя дочь! Кто ещё пожалеет, как не родители! Кто поможет?
- Не мы. У нас пенсии копеечные. Сами вдоволь не едим, - отрезал Василь. - Ждали, что дети вырастут и будут помогать... Как же. Они только сюда бегут! - погрозил увесистым кулаком жене. - Всё ты! Сосунков вырастила! Где опора? С чем старость встречаем!?
- Да не сюда они бегут! А отсюда! - взвилась супруга. - Всех разогнал сам! Никому нет места! Все плохие!
Нина встала из-за стола. Родители смолкли враз, настороженно переглянулись.
- Спасибо за хлеб-соль, родные. И не думала сюда возвращаться. Поделиться хотела бедой своей. Не вышло. Спасибо за науку. Она мне пойдёт на пользу...
- Ниночка... - перебила испуганно мать.
- Я в порядке, мам. Отец прав: сама должна справиться. Поедем мы.
- Не пущу! Только приехали! - Глаша кинулась, обняла длинными худыми руками кровиночку. - Настеньку столько не видели... Не уезжай... Не насмотрелись мы на вас...
- Пора. Нужно оформлять документы. Дочке в школу - хлопот полон рот.
...Через час Нина с дочерью вышли из калитки отчего дома под глухие рыдания матери. Не оглянулась. Незачем было. Свинцовый взгляд отца чувствовала на спине до тех пор, пока не свернула в переулок.
- Мам, почему дедушка назвал меня "потеряшкиной кровью"? - синеглазо полыхнув на мать, улыбнулась Настя. - Будто есть "найдёнкина"... - светло и легко рассмеялась.
- Обязательно будешь найдёнкиной! И счастливкиной, и смеялкиной, и кривлялкиной! - подхватила смешинку Нина.
- Ага! А потом училкиной, зубрилкиной и пятёркиной...
Пока шагали на остановку автобуса, перебрасывались шутками и обзывалками, строили рожицы и смеялись до колик в животах.
...Село давно скрылось из вида, затерялось в складке гор, занавесилось лёгким маревом: то ли взвесь желтоватой глиняной пыли, то ли пыльца трав, пересохших и ломких, то ли воздух так сильно выгорел в азиатском пекле августа.
"Хорошо, что уехала. Выел бы душу с мозгами, - тяжело вздохнула женщина, поглядывая на притихшую дочь. - Лучше в одиночку жить, полной сиротой... - захлебнулась обидой, знакомой с самого детства. Постаралась сразу зажать её, затолкать в сознание, не выпускать больше никогда наружу. - Справлюсь. Если Сашу не найдут... Судьба моя такая. Столько лет ждала счастья... Опять одиночество. Сирота с сиротой, - покосилась на Настёнку. - Потеряшкины и есть. Хоть фамилию меняй..."
Отвернулась, стала смотреть в окно, провожая привычный и знакомый пейзаж грустными глазами. Не знала, как скоро его увидит. Дорога домой на многие годы заказана, только письма останутся и звонки. Ещё редкие гости - братья. Они её не забывали, любили, жалели, но помочь были бессильны.
Мужа Нины так и не найдут. Пройдёт время, его признают умершим. Женщина постарается жить полноценной семьёй с другим мужчиной, но те слова, брошенные в сердцах отцом, будут звучать в её ушах ещё очень долго: "...не супружница, не одиночка и не мать вроде..., потеряшкина жена..."
Октябрь, 2016 г.
НЕЛЮБИМАЯ...
Ксанка была красавицей: стройная, статная, высокая, как модель, длинноногая, с ладной фигуркой, милым личиком, на котором сияли карие, как вишни, очи, черноволоса. Да к тому ж из приличной семьи, с хорошими манерами и неплохими перспективами. Лишь сутулость её портила - стеснялась роста. Это потом, в конце восьмидесятых, модельная внешность станет мечтой девчонок, а в семидесятых она была объектом насмешек. Так и слышала в спину обидные "дылда", "каланча", "жердь" и пр. Терпела, старалась не обращать внимания, училась на "отлично", окончила школу с золотой медалью, поступила в педагогический - продолжила династию педагогов.
Всё было хорошо, только на душе девушки не было покоя - любовь, будь она неладна. Влюбилась в одноклассника ещё в седьмом, о нём лишь мечтала все годы. Мучилась ревностью и завистью. И безответным чувством.