Абрамова Ирина Васильевна : другие произведения.

Сага. История Марины. 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Завершающая история саги "Последняя капля", - "История Марины" - это роман "Ждите ответа...", в котором рассказывается о последней попытке Конторы ГБ, втянуть героиню в новую шпионскую игру двух супердержав - Англии и России. История основана на реальных событиях рубежа конца 80-х и начала 90-х гг.
   ЖДИТЕ ОТВЕТА...
  
   Глава 1.
   Трудовые будни.
  
   Вагон метро был переполнен до отказа! Как всегда в это время в этом несносном городе. Час пик. Утро. Москва! Поезд вынырнул на поверхность и поехал по Автозаводскому мосту, проезжая над мутной и грязной водой Москва-реки. Она вяло несла свои зелёные воды в сторону Копотни, последней на её пути, а потом, вырвавшись из гранитных оков московских набережных, потечёт уже по землям Подмосковья. Туда, где осядет муть и грязь столицы, туда, где её разбавят многие притоки, маленькие речушки и ручьи, туда, где сам воздух чист и свеж.
   Задыхаясь в духоте переполненного вагона метро, стеснённая со всех сторон, зажатая сотнями человеческих тел, набившихся в вагончик, Мари захотела тоже туда, на воздух и ветер, на природу, на простор опустевших осенних полей: 'Как там сейчас свежо и прохладно, светло и пустынно, и как же там сейчас пахнет: сырой землёй и плесенью осенних грибов, прелой травой и подмёрзшими дикими яблоками, древесной корой и снегом!'
   Состав нырнул опять в тёмный душный тоннель метро, грохотал и трясся. Замедлил ход перед станцией раз, другой. 'Опоздаю, если несколько раз притормозим!' Нет. После 'Автозаводской' поезд резко подхватился и полетел, не сбавляя хода. Посмотрела на часы: 'Порядок, успею'.
  
   Приехав на работу в гостиницу 'Москва', пробежала мимо знакомого швейцара.
   - Доброе утро, Илья Михалыч! Как прошло дежурство?
   - Порядок в танковых войсках! Благодарю, Маринка-малинка!
   Засмеялась привычной шутке, прощаясь на бегу. Ему домой, а ей на работу. Смена.
   Расписавшись в рабочем журнале приходов и поздоровавшись с сотрудницами, забрала с бокового рабочего столика три ключа от только что освободившихся номеров: выезды. 'С началом рабочего дня!'
   Закружилась привычная карусель трудовых будней: выезд, уборка номера, перестилание кроватей, пылесос. 'Кто теперь заедет в эти номера: важное лицо или простой путешественник?' - только подумала, тут же стало некогда.
   - Марин! Подойди, пожалуйста, на пост! - сотрудница Женечка заглянула в номер, где девушка закончила уборку и собирала инвентарь. - Там Галка тебе что-то должна передать или сказать. Не поняла.
   - Иду! Что-то случилось? Не в курсе?
   - Нет, я не вникала. Просили подойти, вот я тебе и передаю.
   Вышла из номера вместе с подругой, прикрыла дверь.
   - Пойду, узнаю. Может, что-нибудь приятное скажут, - улыбнулась и подмигнула.
   - Ну-ну. Надейся и жди! Ха! Давненько нам никто приятного не говорил. Ладно, я пойду, чайку приготовлю, а ты приходи, расскажешь, что там за срочное дело такое.
   На том и порешили.
   - Привет, Галочка! Звала? - подошла к стойке регистрации дежурной по этажу Галине Горовой, ожидая, когда закончит говорить по телефону.
   Невольно подслушав разговор, поняла, что к ним на этаж просятся гости - целая делегация, а дежурная объясняет, что только три номера освободились, и других выездов на ближайшие сутки не планируется.
  
   Задумалась: 'Чудеса, да и только! 'Основной' корпус гостиницы, старый и разваливающийся, рассыпающийся и ветхий, почему-то пользуется постоянным и неизменным, повышенным спросом у гостей столицы, а ведь есть ещё два новеньких с иголочки современных корпуса: 'А' и 'Б'! Там всё устроено по высшему разряду: полы покрыты новыми ковровыми покрытиями вместо нашего старого дубового гнилого паркета; ванные комнаты с новенькой сантехникой вместо вечно протекающих, разваливающихся раковин, душей и страшных некрасивых чугунных ванн; с теле- и видеоаппаратурой, с ультрамодной мебелью, с раздвижными диванами вместо скрипящих кроватей, мастодонтов-шкафов, этих фанерно-деревянных монстров, тяжеленных и неподъёмных, и отвратительно показывающих теликов. А какие в новых корпусах бары и кафе!
   Ан нет, смотри-ка, всё к нам: и едут, и просятся. Вот и сейчас напросились-таки. Вот и пойми их!
   Не желают гости жить в современных интерьерах с новыми ковровыми покрытиями, и всё тут! Им больше привычны скрипящие тяжёлые двери; громады шкафов; запахи горячей мастики, натираемой ворчливым и хмурым Юрием Степановичем, который таскает свою допотопную полотёрную машинку и тихо под нос матерится на гнилые, крошащиеся дубовые доски паркета! Им дороже прохладные трубы отопления и вечные сквозняки из перекосившихся от старости окон и дверей балконов. Им, как воздух, нужны те же лица горничных и дежурных, обычный круг обслуги, приученной и вышколенной за долгие годы работы, привыкшей к длинным периодам партийных Сессий, Съездов и Пленумов, и терпеливо выносящих их, членов Партии, загулы, пьянки и безобразные выходки! Мы - их семья, привычное окружение. Мы свои.
   Основной корпус 'Москвы' был всегда востребован политической и культурной элитой страны во все времена, с самого первого года постройки, с конца тридцатых годов! Он был овеян славой и слухами. Построенный 'на костях', на мраморных плитах от основания храма Христа-Спасителя, взорванного в самом начале 30-х годов, корпус впитал в себя благоговение 'намоленных' плит, страх и ужас людей, потом его разбирающих и чувствовавших горькую память разрушенной святыни. И всё же работать в этом корпусе легко и приятно, словно 'намоленность', 'святость' плит фундамента даже спустя полвека всё ещё действовала и ограждала всех: и работающих в нём, и проживающих. В корпусе за столь долгую историю 'Москвы' никогда не случалось насильственных смертей, а только естественные - раз, и нет человека: сердечные приступы, остановки дыхание, инсульты, несчастные случаи. Такие смерти были скорыми и милосердными, словно Храм не мстил его разрушителям, а продолжал спасать'.
   Странные мысли витали в голове Марины, пока дежурная по этажу решала организационные вопросы по заселению освободившихся номеров.
  
   Заселение это шло не гладко: не желала группа, просящаяся на этаж, расставаться! Галина всё убеждала администратора поискать другие варианты, согласовывала с начальством вопрос, получая ЦУ.
   - Фууу... Наконец-то, - положила горячую трубку на рычаг телефонного аппарата. Откинув роскошные каштановые слегка вьющиеся волосы с шеи, вскинула на сотрудницу красивые серые глазищи в необыкновенно длинных густых тёмных ресницах, улыбнулась виноватой шаловливой улыбкой настоящей московской красавицы. - Теперь, с тобой: сама всё слышала и поняла, - посмотрела в глаза. - Едет большой человек, бизнесмен из Австралии. Его сопровождающих нам удалось раскидать по другим корпусам, а вот сам - к нам. Напросился. Кто-то ему порекомендовал наш шестой этаж, - устало откинулась на спинку кресла и продолжила наставления. - Селим его в твой 621-й номер. Так что, внимательней там всё ещё раз осмотри, и что срочно понадобится, сообщи, тогда успеем отремонтировать, достать, исправить. Что ещё? А, мыло! Возьми его у нас в дежурке в шкафу: там 'Консул' и разовый шампунь, и... туалетная бумага красивая! - крикнула в спину, видя, что девушка уже роется на полке шкафа. - А с бельём уж сами там с Караваевой разберитесь... - усиленно вспоминала, всё ли сказала.
   - А гость надолго? Если да, то срочно вызови сантехника - там холодная батарея. Замёрзнет ведь, южанин наш приезжий! Запиши заявку, а то забудешь.
   - Сказали, что делегация пробудет три-четыре дня, а там, как переговоры пойдут. Наша сторона оплачивает основные дни визита, а остальное - за их счёт, - ухмыльнулась и прибавила с иронией. - И за их деньги!
   - Понятно. Ты не волнуйся на счёт номера - не впервые встречаем почётных гостей. Да, не забудь о слесаре! Клеить и утеплять балкон ещё рановато, так что пока не буду, - прижав к груди бумагу, шампунь и мыло, добавила. - Пошла я, если что вспомнишь - в горничную позвони.
  
   Вернулась в подготовленный номер, разложила ванные принадлежности в душевой комнате, ещё раз придирчиво оглядела, пошла в бельевую за постельным бельём для иностранного гостя.
   - Люсёк! У тебя есть комплект белья абсолютно новый? Гость очень важный едет в мой номер, - рассматривая новое бельё, поинтересовалась у бригадира. - А к тебе никого не заселяют из его делегации? Они из самой Австралии!
   - Нет, мне и своих постоянных клиентов хватает! - смеясь и кося кривым левым глазом, ответила пожилая, низенькая, полная женщина. - Да и на что мне твои иностранцы? Я ж языка не знаю! Как с ними-то общаться? Руками показывать? - во всё горло хохотала, трясясь круглым пухлым телом. - Это ты у нас такая для них востребованная, вот и обслуживай! Ты молодая, умеешь с ними поговорить по-ихнему, вот и старайся.
   - Ладно-ладно, я и так за вас всех отдуваюсь! Как только кто важный - Марина! Как иностранец - Мариш, спасай! - тоже рассмеялась, толкнув бригадира в мягкий тёплый бок. - Колись, Люсёк! Расскажи, чем вы их тут до меня прикормили, что гости только на наш шестой и селятся, и лезут? В гостинице что, корпусов других нет? Или здесь мёдом намазано?
   Вокруг них с Людмилой собрались сотрудницы, забежавшие в горничную по делу. Послушав, тоже стали шутить и строить предположения, одно смешнее другого.
   - Э нет, лиса! - накинулись на молоденькую девушку. - Это уже не наши гости, а твои! Как только ты у нас стала работать, так и кончилась наша спокойная привычная и понятная жизнь! - шутя, сделали вид, что рыдают. - И стали к нам селить ентих иносранцев да важных 'шишек', а от их одни проблемы: то языка нашего не знають, то капризами мордують, то услугами, о коих мы и слыхом не слыхивали! Ужасти, просто! - хохоча, стали несносные, толкать и щипать смеющуюся Мари. - И всё к нам на этаж просються, усё молють, шоб у твои номерочки, а ежели твои не свободны, дык, хошь в любыя, лишь бы на наш этаж попасти... - катались от смеха, 'подковыривая' друг друга. - И это она нам ещё говорит, что мы их прикормили? Сама-то их, рассказывай быстро, чем кормишь, чего сулишь-обещаешь, затейница-чаровница эдакая...? - смеялись, подмигивали, ёрничали.
   Отсмеявшись, утерев выступившие от смеха слёзы, договорились, закончив свои рабочие дела, собраться в горничной через несколько минут и выпить по чашке чая.
   Управившись в своём номере, постелив новое бельё на кровати, девушка вывезла рабочую тележку с инвентарём в коридор и вернулась к подругам в горничную, как и обещала: 'Время пить чай, а трудовые будни подождут'.
  
   Глава 2.
   Гость из Австралии.
  
   Номер важного гостя заселился только к вечеру, когда Марина уже уходила со смены домой.
   Передав сменщице просьбу о внимательном и чутком отношении к иностранцу, ушла с работы со спокойной душой до завтрашнего вечера, когда предстояло выйти в ночную смену. Впереди были целые сутки на домашние дела и хлопоты.
   Они пролетели в обычной суете, возне с дочерью, беседах с мамой и в походах по магазинам. Вечер следующего дня в тот раз наступил уж очень быстро! Опять работа. Только и успокаивало то, что после ночной её ожидали два свободных дня.
  
   Проехав на работу и подойдя к стойке дежурной, бросила взгляд на рабочий столик сбоку. Сразу стало понятно, что спокойной и лёгкой смены не видать, как своих ушей. На маленькой столешнице столика в специальных конвертах лежали уже четыре ключа выездных номеров. Ещё два поодаль были пусты - возможные кандидаты на выезд.
   - Привет, Маринка! - улыбнулась приветливо сменная дежурная Оленька Лисова: белокурая, светлоглазая, статная, тонкая девушка с идеальными формами юного тела. - Как видишь: четыре выезда уже. Да это, пожалуй, ещё и не все. Два номера не решили, когда же поедут: может сегодня ночью, а может, только завтра утром..., - смотрела прозрачными светлыми голубовато-хрустальными глазами, хлопала редкими длинными светлыми ресничками и расстроено сопела изящным маленьким носиком. - Не выйдет у нас с тобой, Маришка, спокойной смены, - протяжно вздохнула и потянулась гибким телом: томно, протяжно и маняще. - Эх..., так не хочется сегодня работать, просто ужас! Ах, как хочется настоящего кофейку из турочки, который всегда так чудесно варит Рубенчик! А? Махнём в ресторан к Рубену? Он нам с тобой та-аакой кофе сварит... Ммм, пальчики оближешь... - мечтательно говорила высоким томным голоском, блаженно прикрывая глаза цвета выгоревшего голубого шёлка. - Мечты. Мечты. Вот так всегда! Только одни мечты и остаются, - надула капризно маленькие пухлые губки московская красотка. - Только и остаётся нам с тобой - мечтать...
   Грустно смотря в огромные окна фойе этажа, за которыми был только унылый, холодный дождь, девушки помолчали, думая каждая о своём. Но работа не ждала - пора было приниматься за неё немедленно.
   - Да, Мариш! Твой 621-й заселился и уже не доволен: холодно ему, видите ли! Сантехник приходил сегодня два раза, но только развёл руками, сказав, что батарея в номере настолько 'зашлакована', что прокачка даёт лишь кратковременный эффект. Менять надо. Я сама ходила к гостю в номер и трогала - холодная. Замерзает гость. Надо тебе сегодня срочно балкон и окно заклеить, но вот когда ты это сможешь сделать? Столько выездов сейчас!
   - Тамара Емцова что, не могла заклеить? Я же клеила окна в её номере вчера, когда гостья с ребёнком пожаловалась на холод! А ей, выходит, стало лень?
   - Согласна с тобой, Марин! Я ей так и сказала. Ответила, что сегодня работы невпроворот! - посмотрела с недоумением. - В журнале работ проверила - только один выезд её! Чем умаялась? Нахалка, - сочувственно вздохнула, ободряюще улыбнулась. - Не расстраивайся! Может, те два номера сегодня не поедут, тогда вполне сможешь заняться оклейкой...
   Кивнув подруге, Мари пошла в горничную переодеваться, ругая тихонько нерадивую сменщицу.
  
   ...Поравнявшись с дверью номера 621, внезапно приняла решение, постучав.
   Распахнулась тут же, словно гость знал, что горничная должна к нему зайти, и ждал этого момента с нетерпением.
   В проёме двери перед Мариной предстал пожилой, высокий, худой, статный, сухопарый, по-военному подтянутый мужчина с узким лицом, на котором сверкали тёмно-синие сапфировые глаза, отливающие металлическим блеском. Тонкие нервно сжатые губы, над которыми виднелись небольшие седые усики, не оставляли сомнения, что перед ней стоит военный человек. Коротко стриженые седые волосы и идеальная осанка спины только довершали эту картину. Поняла сразу: 'Этот человек явно не склонен к легким переговорам, и уж точно скорее сам отдаёт приказания, нежели их исполняет! Человек войны или... разведки? Солдафон не потерпит ни слабости, ни непослушания, ни некомпетентности в любом вопросе'.
   Мысленно собравшись, строго следя за собственной осанкой и руками, контролируя каждое слово и выражение лица, коротко кивнула в приветственном жесте.
   - Добрый вечер! Меня зовут Марина. Ваша горничная до утра. Меня проинформировали о Вашей проблеме. Постараюсь решить её, как только освобожусь от неотложной работы, - показав четыре ключа в руке, продолжила. - Как только управлюсь, тут же приду к Вам.
   Внимательно посмотрела в лицо, пытаясь понять, всё ли правильно гость понял из её слов.
   Выслушав с непроницаемым лицом, смотрел неотрывно в глаза, и только когда услышал о неотложной работе, неуловимо, но надменно вскинул бровь.
   - Как скоро Вы сможете освободиться? - на чистейшем русском! - Когда Вас ждать?
   - Сообщу предварительным звонком телефона, - чётко ответила, опять кивнув на ключи. - Четыре выезда - это три-четыре часа работы. Я позвоню Вам. До свидания!
   Повернувшись на каблуках сапожек, пошла по коридору в сторону горничной, стараясь не стучать громко. Шла и чувствовала: гость смотрит в спину.
  
   В тот вечер она не убирала выездные номера, а 'летала' из номера в номер! Не хотелось заставлять важного гостя искать её, напоминая о данном обещании. Каждый раз, проходя по рабочей надобности мимо его комнаты, видела, что дверь в коридор приоткрыта. Возможно, иностранец следил за перемещениями горничной по этажу, контролируя.
   Заварив кипятком клейстер в ведёрке, нарвав полоски чистой белой ткани для оклейки окон, достала из своего шкафа припасённую для особых случаев специальную бумагу, светлую и ровную - работа будет лёгкой и недолгой. Порадовалась: 'В час управлюсь - не успеет оглянуться! - присев на диван, ожидая, когда раствор немного стынет, задумалась. - В номере не меньше семнадцати градусов тепла - сама вчера смотрела, а он замёрз. Мерзляк! У меня в квартире и того меньше. Скорее бы уже отопление дома включили, что ли? Тут уж затопили, а этот закоченел, шишка на ровном месте. Ладно, пора идти, спасать южанина изнеженного'.
   Посмеиваясь, пошла к дежурной, отдать ключи от готовых к заселению номеров. На часах было около десяти часов вечера.
   - Оленька, не поедут пока номера? - спросила в момент, когда она что-то старательно жевала.
   Только мотнула отрицательно белокурой головой, не прерывая приятного действа.
   - Передумали?
   - Угу.
   - Слава богу! - выдохнула с облегчением. - Пойду в 621-й, буду клеить балкон. Если что - звони туда, сообщи, хорошо?
   - Угу!
   'Повезло хоть в этом. Можно спокойно без спешки приняться за оклейку. Мне нравится такая работа: клеишь, думаешь о своём, напеваешь песенки под нос... Стоп! Какие песенки? Гость в номере. Может, австралийский солдафон не уйдёт из него. Тогда заставлю помогать. Ха! Ещё посмотрим, чья возьмёт! - усмехнувшись воинственным мыслям, приободрилась и пошла к телефону, предупредить гостя о скором приходе. - Что ж, Австралия, держись. Русские идут!'
  
   Глава 3.
   Культурный шок.
  
   Зайдя к гостю, сразу поинтересовалась:
   - Вы останетесь в номере на момент моей работы или предпочтёте посидеть в кафе или в холле? Там Вам дежурная предложит кофе или чай.
   - Нет, я останусь! - отрезал не терпящим возражений голосом.
   'Да уж, солдат и есть. Что ж, мне не привыкать к сложным гостям'.
   - Как Вам будет угодно. Тогда, Вы мне будете помогать, - наивно проговорила, в душе усмехаясь, заметив, как удивился и возмутился. - Балкон и окна высокие, а я маленькая! - быстро включила 'маленькую и бедную девочку'. - Мне без помощи никак не обойтись!
   Услышав, смутился, покраснел.
   - Что мне делать?
   - Пододвиньте, пожалуйста, журнальный столик к балконной двери, а на него поставьте стул, ведь только так я и смогу дотянуться до верхней панели двери. А Вы держите стул, - пояснила, уловив недоуменный взгляд. - У нас в гостинице нет специальной бригады по оклейке окон и балконов. У них, наверное, было бы всякое оборудование. А мы приспособились работать, используя подручные средства, имеющиеся в наличии...
  
   ...'Заговаривая зубы', стала споро работать, обращаясь то с одной просьбой, то с другой. Подавая то связку рваной на полоски ветоши, то удерживая ведёрко с клейстером на кончике стула, а то и держа сам стул, старался не поднимать глаза, сообразив, что это станет невольным подглядыванием под юбку девушке. Хмыкнула одобрительно: 'Умница оказался. Деликатный'.
   - Как Вы этим собираетесь утеплять балкон? - оторопело уставился на полоски бумаги и ткани. - А технического пластыря и поролоновых прокладок нет?
   - А что это такое? - со смехом выдавила. - Первый раз о таком слышу! У нас в стране всегда клеили бумагой и тканью, поверьте, - смотря с высоты стола и стула, забавлялась, видя его смущение и острое мальчишечье желание поднять голову заглянуть ей в лицо. - Уверяю Вас: высохнув, эти простые средства будут самыми стойкими и надёжными защитниками от сквозняков, сырости и холода. Даже в случае оттепели ткань и бумага, отсырев, не отвалятся, как Ваш пластырь, лишь набухнут. Едва погода сменится, высохнут и вновь станут твёрдой надёжной непроницаемой коркой, - присела на стуле, заглянула вглубь мужских глаз, касаясь синевы зрелым малахитом, мягко и тепло улыбнулась. - Просто, поверьте мне на слово.
   Подав руку, деликатно отвёл взгляд и помог спуститься на стол, потом на пол, где быстро закончила работу на нижних панелях двери.
   - Как Вы живёте в таких условиях? - не понимал в советской жизни ничего. - Это ненормальные условия для проживания! Это экстремально и неполезно для здоровья!
   Тайком вздохнула: 'Вот наивный! Объяснять что-то - время терять. 'Здесь надо технически', - как сказал один герой советского мультфильма, не объясняя сути процесса глупому королю. Всё покажу гостю и в городе, и в стране, ткну носом в нашу 'экстремальную и неполезную' жизнь, как слепого котёнка в каки'.
   - Мы другой жизни не знаем, - усмехнулась, сверкнув озорными глазами.
   - Вы ещё и смеётесь... - поражённо выдавил. - Смотрите на всё это скотство со смехом и оптимизмом...
   - ...и не грустим о другой жизни. Как можно жалеть о том, чего не знаешь? Меньше знаешь - крепче спишь! - сдержанно рассмеялась, быстро собирая остатки ветоши с ковра.
   Поражённый гость следил за ней удивлёнными глазами, недоверчиво вглядывался в свежее улыбающееся личико, пытаясь рассмотреть за весёлостью признаки недовольства, горя, нужды, высматривая печать обречённости и вынужденного смирения. Напрасно. Марину всё устраивало!
   Не стесняясь и не пряча глаз, сел на кресло и стал в упор рассматривать её вылинявшее форменное клетчатое платье, застиранный желтоватый фартук, дерматиновые коричневые растоптанные тапочки. С грустью смотрел на остатки ветоши на полу, клейстер в ведёрке, мокрые полосы на стыках окон и балконной двери и просто не находил этому убожеству словесного определения и морального оправдания! Не было слов. Был только стыд и возмущение.
   Пауза затягивалась.
   Мари мельком взглянула на поникшее пунцовое лицо гостя и всё поняла: 'Просто потерял дар речи. Бедняга! Впервые в России? Вряд ли. Был раньше лишь в хороших гостиницах? Вероятно. Сдаётся мне, здесь вояка испытал сейчас самый настоящий культурный шок. Уверен, что увидел всю подноготную? Ну-ну... То ли ещё будет, уж я обещаю! Увидит советскую действительность без глянца и рисовки с заднего двора нашего строя, с задворок, с самой периферии, с окраин и трущоб! Получит 'незабываемое и непередаваемое очучение', попробует тот самый 'скусс спессфисский'! Проникнется не глазами, а душой, - не успев злорадно хмыкнуть, тут же посочувствовала, сжалившись по-женски. - Лихо придётся человеку. Жаль, наш всё же, бывший'.
  
   - Вы не переживайте за нас. Мы счастливые люди: не голодаем, есть вода, газ и электричество, - вынеся остатки рабочего материала в коридор, вернулась в номер. - Наши дети посещают ясли и детсады, в пионерских лагерях и профилакториях отдыхают всё лето, радуются, оздоравливаются на природе. Отпуска у нас большие и полностью оплачиваемые, так же, как и больничные листы - профсоюз силён. Всё в порядке, спасибо за неравнодушие и сопереживание!
   - Нет, это не в порядке. В ваших квартирах, наверное, тоже так же холодно? И дети болеют, конечно, очень часто... - не на шутку встревожился, вскинулся, поднял побледневшее лицо. - А лекарства дорогие, да и качественных не достать, верно? Такие же врачи. Плати или умирай? Так?
   - Да не слушайте Вы меня! Неумно пошутила и слишком сгустила краски. Простите, - попыталась успокоить, резко сменив тему. Подошла к термометру, посмотрев на шкалу. - Температура начала подниматься. Теперь у Вас в номере станет совсем тепло, как только всё высохнет, а это случится уже к утру, - обернулась со светлым личиком. - А в квартирах со дня на день включат отопление. Скоро в летних платьях дома ходить будем! Не замёрзнем! На улицу будем выскакивать с удовольствием - остужаться! Потому так мы и любим зиму...
   Автоматически расставив мебель по местам, всё поправив и подобрав малейший мусор с ковра, направилась к выходу. Остановилась, оглянулась: гость продолжал задумчиво сидеть в кресле, смотря перед собой слепым взором.
   - Ещё просьбы, вопросы, приказы будут? Могу идти? - шутя, козырнула, вскинув руку к виску. - Пора приниматься за другие неотложные дела. Разрешите удалиться, господин? - глухо: скорее всего, и не слышал, находясь в глубокой задумчивости. - Когда проголодаетесь, поднимитесь на седьмой этаж - в буфете неплохой ассортимент продуктов и напитков. В корпусе 'А' выбор ещё разнообразнее и богаче. Всего доброго! - тихо проговорила напоследок и неслышно вышла.
   Австралиец так и не отошёл от шока, продолжая сидеть в глубоком велюровом кресле. Запоздало сообразив, кивнул девушке, прощаясь. Не увидела. Уже шла по коридору в горничную.
  
   Глава 4.
   Трудные шаги.
  
   Отработав смену, которая оказалась к утру довольно хлопотной и маетной, Мари ехала домой в вагоне метро, прокручивая в уме события последних часов: встреча, работа, оклейка, разговоры с австралийцем, шок и его такое искреннее смущение.
   Пережив потрясение, совсем оставил свою чопорность и надменность, став спокойным, заботливым, внимательным и приветливым. Видя, что у неё опять начались выезды номеров, вышел из комнаты и куда-то исчез. Очень удивил, когда появился у дверей горничной с полной тарелкой пирожных! Деликатно постучав в дверь, не переступил порога, а отдал подарок в коридоре.
   - Увидел, что у Вас полно работы и подумал, что Вы, должно быть, так и не поужинали, - смущаясь, продолжил. - Правда, в буфете почти ничего приличного не осталось, только вот это...
   - Вот спасибо! Мои любимые 'Штафетки'! Дочь Иветта любит покупать 'Буше', шоколадные бисквиты, - зардевшись нежным румянцем, стыдливо опустила густые ресницы под пристальным мужским взглядом. Опомнилась, скромно пожала плечиками, омыла зеленью глаз. - Благодарю.
   Улыбнувшись открыто и искренне, помолодел на пару десятков лет! Теперь нельзя было дать и пятидесяти, а в сначала показалось, что ему лет семьдесят.
   - Очень рад, что Вам понравилось, - смутившись, покраснел, как мальчик. - Давно не покупал сладости...
   Не договорил, осекнувшись. Поняла, что хотел сказать: '... для девушки'.
   Любуясь покрасневшим, смущённым, красивым мужественным лицом, радовалась его чистым искренним чувствам, которые, вероятно, давно не испытывал. Помолчав, с теплом заглянула в синие глаза.
   - Не выпьете с нами чаю? Я отнесу сладости на пост, и мы устроим маленькое дружеское московское чаепитие. С самоваром! - мягко смеясь, смотрела в потерянный взор.
   - Пожалуй, откажусь. Устал. Не привык к вашему часовому поясу! Сейчас в Австралии..., - посмотрел на часы, - утро следующего дня. Скоро ланч. Надо поспать, простите! - засмеялся негромким бархатным смехом, удивив в очередной раз: на щеках появились очаровательные детские ямочки! Задержавшись ещё на минутку, спросил. - Когда Вы придёте с выходных...?
   - Через два дня, - вполголоса, немного удивившись вопросу. - Сегодня - отсыпной, завтра - выходной, - зачем-то пояснила подробно, подняла навстречу морской синеве взгляд, растерявшись и вспыхнув узким личиком и ушками.
   Заглянул глубоко в девичьи глаза, как-то по-особенному зацепившись, словно нырнул в изумруд с головой безоглядно, как с обрыва, с разбегу, по-мальчишечьи: 'Будь что будет!'
   - Я Вас дождусь.
   У Марины отчего-то сбилось дыхание, схлынул румянец со щёк. Нашла в себе силы только стыдливо кивнуть, не сумев отвести глаз от сапфира, чем порадовала его. Ещё раз окунувшись в зелень девичьего взгляда, с загадочной улыбкой ушёл, учтиво поклонившись на прощанье и поцеловав ей руку.
   Замерла, глубоко задумавшись: 'Странно всё это! Сказали, что делегация приехала только на три-четыре дня, а он... Поменялись планы? Что задержало? Чем заинтересовался австралийский гость? - задумчиво провожала взглядом уходящего по длинному коридору этажа высокого, стройного, пожилого красавца-военного. - Хорош, чёрт побери! Зрелость лишь придала шарма'.
   Так и доехала до дома, переживая снова и снова события минувшей ночи.
   В этот раз выходные прошли ещё быстрее! Не успела оглянуться, и вот тебе - вновь работа.
  
   ...Стоило появиться на этаже, как тут же в лифтовом холле перехватила коридорная горничная Милена Дмитриевна. Кинулась навстречу с таким таинственным видом, что Мари испугалась. 'Не случилось ли что в моё отсутствие? Что-то с сотрудницей, с гостем, пожар, потоп...? - Милена же решительно подхватила под руку и пошла рядом, явно не собираясь расставаться. - Чудеса! Сколько вместе работаем, столь пылкой дружбы с её стороны не наблюдалось', - саркастически хмыкнула под нос.
   Проводив девушку до стойки дежурной, женщина осталась ждать, делая вид, что убирает в углу коридора, шепча в её сторону странные слова:
   - А тебя с самого утра кое-кто дожидается, волнуется, придёшь ли? Даже дверь в свой номер открыл, чтобы не пропустить твой приход...
   - И Вам здравствуйте, уважаемая Милена Дмитриевна! - смеясь, ответила, возведя глаза горе. - Уж думала, не стряслось ли что ужасное на этаже, пока меня не было? - вздохнула с облегчением, лукаво улыбаясь. - А по мне всего лишь соскучился гость! Уффф... Предупреждать надо - чуть Кондратий не хватил с испугу-то, - озорно рассмеялась, хитро поглядывая на пожилую интеллигентную сотрудницу. - Мне на ум пришло самое непоправимое и страшное! Нет? Ничего подобного? Тогда остальное - лишь рабочие моменты. Семечки! Полузгаем!
   - Шутница! Ладно, иди, уж. Ждёт ведь. Выглядывает, бедняга.
   Посмеиваясь над её неугомонной и любопытной натурой, решила немного помучить, проучить, наказать 'любопытную Варвару' за излишнюю тягу к 'жареным фактам'. Нарочно стала затягивать поход по коридору в комнату горничных: долго беседовала с дежурной по этажу, расписывалась в журнале приходов, делилась с сотрудницей планами на день, выписывая срочные работы по номерам из текущего рабочего расписания; решала какой-то вопрос с заведующей секцией, когда она поднялась с пятого этажа на пост, услышав звонкий радостный голосок и заразительный игривый смех Марины; здоровалась с уходящими по делам гостями, отвечая на их приветствия, вопросы о самочувствии, о делах на день, давая советы, куда пойти в Москве прикупить, посмотреть, погулять...
   Бедная Мила по третьему разу на одном и том же месте тёрла полы, протирала подоконники и кресла, пока не привлекла вялой и странной вознёй внимание начальницы. Только тогда, подхватив рабочий инвентарь, вмиг растворилась, быстро ретировавшись в горничную, и дала, наконец, девушке возможность спокойно пройти длинным коридором этажа без лишних глаз и ушей.
   ...Мари любила эти мгновения по утрам: идёшь по ковровой шерстяной дорожке красного цвета, приглушающей стук каблучков, встречаешь гостей, выходящих из номеров, здороваешься, отвечаешь на заботливые вопросы о здоровье домочадцев, о столичном транспорте и ожидаемой погоде, о новостях и сплетнях столичной богемы, вычитанных из вчерашней 'Вечерней Москвы'. Мужчины в отсутствие своих женщин флиртуют и строят глазки, рассыпаются комплиментами и безобидными замечаниями, стараясь поцеловать ручку, приобнять. Всё в рамках приличий и морали - простой шутливый ни к чему не обязывающий московский трёп. Да и с уходящей с ночной смены сотрудницей всегда приятно поговорить, поинтересоваться о прошедшей смене, гостях и новостях гостиницы. Вот почему не хотела, чтобы Дмитриевна помешала всё это испытать сполна.
  
   - Вижу, у Вас все мужчины в поклонниках значатся, - услышала у себя за спиной знакомый голос. - Доброе утро, Марина!
   Как раз прощалась с пожилым южным гостем: остановил для привычного долгого ритуала приветствия с извечными вопросами и вздохами, пожеланиями здоровья родне до седьмого колена, заботы о ней и самочувствии дочери; с добрым ворчанием и сочувствующими сетованиями на погоду, что ухудшается, сыро, на переполненный транспорт и долгую дорогу на работу и т. д. и т. п. Попыталась деликатно ускорить трогательное действо. Старик-грузин стоял, пожимая её обе руки пухлыми натруженными руками, заглядывая в лицо, прикасаясь к спине тёплой ладонью. Никак не отпускал, радуясь молодой свеженькой девочке с такими ясными зелёными красивыми глазам, так похожими по цвету на новые побеги виноградной лозы, любовался невинной и чистой весной в их глубинах...
   Услышав голос австралийца, Мари тепло улыбнулась грузину извинительной улыбкой, обняла худыми ручками, позволила на миг прижать себя к плотному крепкому телу, легко и нежно поцеловала в заросшую недельной щетиной крепкую щеку. Только тогда с шумным вздохом отпустил, прослезившись от дочерней невинной ласки: деликатно привела его в чувства, напомнив, кто она. Прошептав слова благодарности, неторопливо двинулся к стойке дежурной.
   Лишь тогда медленно обернулась к иностранцу, старательно следя за лицом.
   - Здравствуйте! Это не поклонники, а многолетние почитатели, - отшутившись, посерьёзнела, посмотрела вслед медленно уходящему старику. - Они здесь бывают столь часто, что воспринимают нас, горничных и дежурных, как членов их семей. Потому так встречают, обо всём спрашивают, всем интересуются, по-настоящему переживают, стараются помочь и поддержать. Все свои. Как одна большая семья!
   - У нас такого не встречается, - с грустью проговорил, потемнев синью глаз. - Запад держится совсем на иной культуре и правилах. Там живут очень обособленно, не знакомятся слишком близко, не позволяют вмешиваться в частную жизнь, держатся на отдалении не то, что руки или ноги - зачастую это стометровка безопасности, - настоящая печаль мелькнула во взоре. - Этому ещё способствуют огромные расстояния, которые подчас разделяют поселения. Нет..., там бы не стали люди вот так, запросто, разговаривать с малознакомыми людьми, и уж тем более отвечать на личные вопросы! - поражённо смотрел, пристально рассматривая спокойное и внимательное лицо девушки. - Они всё у Вас спрашивают, а Вы отвечаете без заминки, не задумываясь над ответом, открыто и не стесняясь! И Вы им задаёте провокационные вопросы, а гости, не думая, не скрывая ничего, отвечают со всей откровенностью. Поразительно! И нет совсем запретных тем? Не испытываете неловкости от их подчас интимных излияний? Или раздражения, что ждут таких же от Вас? Не хочется просто отвернуться и уйти от нескромных расспросов и оценивающих взглядов? Не в тягость такое бесцеремонное панибратство?
   - Вовсе нет! Мы не считаем такие отношения в тягость и называем иначе: братство народов. Братья и сёстры. Мы от души и чистого сердца интересуемся их жизнью и зачастую в курсе всех семейных дел. Вот Вам яркий тому пример... - сияя изумрудными глазами и лукавой мягкой улыбкой, протянула обе ручки проходящему мимо степенному пожилому азербайджанскому депутату. Остановился, кивнул австралийцу, обернулся к девушке, поцеловав ей ручки, приобнял за плечи, шепнув на ушко: 'Пэрсик! Так би и съел...', на что ответила: 'И Вам доброе утро, Карим! Как Салема?' Кавказский гость сильно погрустнел: 'Дэвочка родился...' Покачала головой, зыркнула на иностранца. - Вот, слышите? У его дочери родился первенец, девочка, а он в трауре, бессовестный! - звонко засмеялась, шлёпнула по шаловливой руке горячего южанина, когда сделал шутливый жест 'дам по попе'! Смеясь, покачивая крупной седой головой: 'Шалунья!', покраснев полным лицом, он неспешно ушёл. Повернулась вновь к гостю, смотря проницательно и серьёзно. - Так мы и живём - всё общее: симпатии, дети, болезни, печали, радости, невинный флирт, рождения, тризны...
  
   Он поражённо следил за постояльцем, который, сдав ключ на пост дежурной по этажу, обернулся и помахал Марине рукой, уходя к лифтам.
   - До свидания, дочка! Принэсти фрукти тибе с ринка...? Пэрсик? Гранат?
   На что махнула в ответ рукой: 'Нет! Ещё не съели прошлые!' Смеясь, отрицательно покачала головой в кокетливой фетровой шляпке цвета кофе. Понял, помахал двумя руками: 'Пока!', ушёл.
   - Нет. Мне не понять никогда, наверное, - протяжно выдохнул, покачивая растерянно головой. - У нас всё иначе. Кардинально! И... холоднее, что ли? - поражённо выдавил, провожая глазами степенного убелённого сединами депутата, который, идя в лифтовой холл, останавливался, уважительно здоровался, пожимал всем руки с почтительным поклоном и неизменными вопросами. - Поразительно. Эти даже не мусульмане... Обнимает...
   - Это и есть дружба народов. Эдем в отдельно взятом государстве, - усмехнулась, прикусила язык, широко улыбнулась. - Не стесняйтесь и Вы, пока Вы в Союзе. Приглашаем Вас в нашу большую дружную многонациональную семью! В наше настоящее сердечное семейное тепло! Будьте и Вы её членом! - широко развела руки, словно приглашая в объятия, шагнула навстречу. - Добро пожаловать домой, родной! С возвращением на Родину! Рады, что Вы, наконец, с нами! - деликатно невесомо обняв, быстро отступила. - До встречи!
   Коснувшись правой брови, отсалютовала двумя пальчиками под поля шляпки, щегольски щёлкнула каблучками осенних коричневых сапожек, выразительно полыхнула зрелым изумрудом из-под нешироких полей. Повернувшись, пошла по коридору, чувствуя на спине мужской взгляд.
  
   - ...Он всё смотрит на тебя! Прямо не сводит глаз! Ты посмотри только, а, что она вытворяет! Ну, Маринка, ты и зараза! Уже свернула мужику мозги напрочь! Всё: голова набок и язык на плечо у бедняги! Готов! - Люся-бригадир стояла в проёме двери горничной и, смотря вдаль коридора за спину молоденькой сотрудницы, заходилась в тихом, озорном, хулиганском смехе. - Так и не заходит в свой номер. Волосы теребит на макушке... Ой, как пить дать, лысый домой уедет!
   Подходя к комнате горничных, Мари делала ей 'страшными' глазами знаки, заставляя уйти со своего наблюдательного пункта и прекратить шпионить за гостем! Но, показав язык, та не сдвинулась с места! Обе рассмеялись: 'Два сапога пара'.
  
   ...Австралиец всё стоял и стоял перед приоткрытой дверью номера в коридоре шестого основного этажа и, казалось, никак не мог переварить ту информацию, которую только что рассказала советская русская девочка с искрящимися, волшебными, зелёными глазами. Старался во всём разобраться, докопаться до истинного глубинного смысла её предложения, дойти до самого донышка правды, достигнуть границы души: и девушки, и всех советских, тех, кто называет себя с такой гордостью: 'Я русский! Я советский! Я из СССР!'
   Марина видела это и понимала прекрасно все его трудности и терзания: 'Сейчас он похож на потерянного мальчика, которого строгая мама вытолкнула в новый незнакомый двор, и теперь предстоит там познакомиться с местными заводилами и драчунами. Так страшно сделать первые шаги навстречу неизвестности! Туда, где всё чужое.
   Отчасти, так и есть.
   Австралия - совсем другая страна, отдельная и далёкая от СССР часть света, где сам уклад жизни - полная противоположность! Вот гостю и показалось здесь, в Союзе, всё удивительным, возмутительным, шокирующим и... таким сложным для понимания. Оттого и стоит сейчас на виду у всех, гладит непокорный седой 'ёжик' волос на голове и выглядит таким беззащитным и ранимым... ребёнком! Для него я только что так широко распахнула двери своего большого дома и пригласила войти запросто, без церемоний, что он, истинный австралиец, прожжённый западник, иностранец до мозга костей, привыкший долго согласовывать и договариваться заранее о встрече, прежде чем войти куда-то, подолгу стучащий в двери, так растерялся: 'Что, можно войти? Без предварительной договорённости? Без рекомендаций? Не будучи иметь честь быть Вам представленным? Без предварительного звонка по телефону? Просто так, по-семейному? А я не причиню неудобств? Не нарушу Ваших личных планов?' Долгая ему предстоит дорога - познания и понимания. Примет ли душа?'
   Стола на пороге горничной, прислонившись руками к косяку, опустив на них подбородок, тихо наблюдала из-за угла за гостем, осторожно глядя сквозь стеклянные двери коридора. Прогнала любопытных сотрудниц в раздевалку, попросив позволить побыть наедине с мыслями несколько минут. И было, о чём поразмыслить: 'Что-то происходит между нами, доселе неведомое. И донельзя трепетное! Он это тоже почувствовал. Не зря же настолько заволновался, что плохо стал владеть ситуацией и эмоциями. Я его не просто удивила, а ударила в поддых буквально всем: внешним и внутренним миром, их неизведанной, такой неожиданной глубиной и полнотой! Думал, видимо, что мы более примитивны. Понял теперь ошибку. Вот и дышит взрослый, умудрённый и искушённый мужчина, как рыба, выброшенная сильной волной обстоятельств на берег чужой реальности. Сейчас он не 'профи'-вояка, и даже не высококвалифицированный разведчик. Нет. От него остался лишь бедный потерянный и растерянный русский мальчишка, - ей стало вдруг так жаль человека! - Не переиграла? Ужель перегнула палку по глупости девичьей? Наверное. Напрасно. Не учла возраста. Ну и что, что военный! Возраст-то какой... Жаль старика, - вздохнув, виновато улыбнулась. - Не переживайте, господин хороший. Я не сержусь на Вас за первые минуты знакомства. Больше не буду мстить. От 'солдафона' в Вас сегодняшнем не осталось ничего: 'деревянные' плечи опустились, подбородок больше не задирается выше носа, синие глаза совсем потеряли металлический блеск, показав, что в них есть, оказывается, живое и чистое дно. Вот теперь, когда из надменного, высокомерного, презирающего всех и вся забугорного солдата Вы превратились в растерянного ребёнка - нравитесь мне по-настоящему, до волнения и 'мурашек' на коже, - хихикнула, покраснев. - Обожаю детей! С удовольствием помогу пройти самые трудные и сложные, такие для Вас опасные первые шаги по моей любимой Родине. С приездом, родной! Наш, русский. Настоящий. Истинный. Исконный. Чистый, как сама древняя Русь'.
  
   Глава 5.
   Затянувшаяся командировка.
  
   Потянулись странные, удивительные дни.
   Гость проводил свою делегацию домой, а сам, кажется, решил продлить пребывание в Союзе на неопределённый срок. Платил из личных средств, всё куда-то ездил: то в Ленинград, то в область, то в архивы, то с инспекцией. И не заикался о дате выезда. С некоторых пор засел за пишущую машинку, принесённую ему из посольства, и стал писать, но, плохо справляясь с русской клавиатурой, попросил дежурную Оленьку в свои выходные дни поработать у него секретарём-машинисткой. Что писал, Оля сотрудницам не рассказывала, делая такое таинственное лицо, что было даже смешно!
   Нездоровое оживление и любопытство по отношению к иностранцу схлынуло, выровнявшись до простого и привычного ощущения добрососедства.
   Спокойное, ровное и корректное отношение к Марине утихомирило слухи и домыслы, вспыхнувшие в начале визита. Теперь, если постоялец просил зайти горничную в номер на минутку, посещение не вызывало такого ажиотажа, как раньше. Сотрудницы не бросали дела, стараясь подглядеть и подслушать, что происходит за дверьми заветного номера? Не потому ли, что дверь всегда оставалась приоткрытой?
   Лишь 'надзорные' от Конторы по долгу службы неустанно и неусыпно, постоянно, не ослабляя внимания к их персонам ни на мгновенье, ни на минуту, заставляли пару невольно всегда быть настороже, держать 'ухо востро'. Тотальное внимание, присмотр, 'недремлющее око' Системы было на страже Родины и её интересов, пристально наблюдая - 'хвост' следовал повсюду и за девушкой, и за гостем, и за обоими, когда удавалось выбраться на прогулку по столице.
  
   Как же они мешали! Постоялец иногда уговаривал Марину после ночных дежурств показать красавицу-Москву, микрорайоны-новостройки, лесопарки и музеи-заповедники, но не парадные, а простые, полузаброшенные, покрытые сорняками и мусором, не посещаемые привычными толпами иностранных туристов. Стоило немалых усилий оторваться от глобальной 'слежки' и присмотра 'чекистов'. 'Товарищи', видимо, забыли, что сами девочку всему и обучили на спецкурсах для персонала по обслуживания вип-персон: не было такого случая, чтобы 'топтун' не потерял 'объект'. 'Бедняга, как же он отчитывался?' - язвительно хмыкала про себя озорница, но его профессиональные проблемы её касались в последнюю очередь. Мари так хотелось показать 'бывшему русскому', что же это такое - СССР, и как это - жить в 90-м году в Союзе, едва очнувшемся от 'застойных' правителей?
   Не водила по пустым магазинам - это ему было известно. Пользуясь возможностью, понравилось вводить мужчину в семейный круг знакомых и друзей, выдавая австралийца за далёкого родственника, впервые приехавшего из глухой сибирской провинции в столицу.
   Друзья были только рады воспитанному, скромному, интеллигентному, тактичному и удивляющемуся всему и вся гостю в их доме. С удовольствием рассказывали о себе и родных, показывая тяжёлые семейные фотоальбомы, о работе, о том, как оказались в столице, съехавшись сюда со всех концов огромной страны и республик! Сколько забавных и грустных историй выслушал, сколько романтики и студенческого духа впитал этот зрелый, серьёзный мужчина. Как к нему тянулись дети: облепляли почти сразу, словно только и ждали этого! Сидя на коленях у 'нового дедушки', малыши забавными коверканьями слов доводили его до слёз от смеха! А когда устраивали домашние концерты, стараясь рассказать стихи и спеть песни из репертуара советской эстрады - он зачастую просто сползал с дивана и на полу дослушивал маленьких артистов, внимая им сквозь смешливые слёзы. Взрослые же, по-дружески добивая удивительного 'родственника-таёжника', хитро сверкая озорными заговорщическими глазами, начинали рассказывать советские официальные анекдоты, а потом шёпотом и опальные, 'кухонные'. Бедный постоялец! Марине приходилось на ушко терпеливо объяснять двойной смысл этих народных перлов - уж очень были специфичны: чтобы понять в полной мере, нужно было здесь родиться, вырасти и жить постоянно, зная историю досконально, изнутри семьи.
   Как был удивлён бытом, скромностью и достоинством людей, живущих в стеснительных и ограниченных строем и цензурой условиях, сохранивших не только человеческое лицо, но и находящих в этой жизни свои положительные стороны. Обучаясь в высших учебных заведениях, уча детей суровой советской жизни, продолжали радоваться малому и испытывали настоящее счастье в свободе и открывающихся с Перестройкой безграничных перспективах!
   После таких несанкционированных, 'подпольных' посещений грустнел, задумывался и несколько отстранялся от отчаянной девушки. Пытался уложить неудобную угловатую занозистую информацию на свои отполированные идеально ровные полки капиталистического сознания.
   Почувствовав 'дистанцирование', деликатно спрашивала:
   - Господин Межерис, притормозим пока с посещениями? Сменим программу на официальные маршруты? Могу предложить 'Коломенское' или 'Царицыно'.
   Странно смотря в зелень, помолчав, неизменно отвечал:
   - Ни в коем случае - это намного интересней и поучительней, нежели музеи и театры.
   Понимающе вздыхала: 'Он словно ребёнок на новом аттракционе в парке! Страшась и замирая сердцем, просит родителей: 'Ещё!' Опять и опять пугается, но наслаждается минутой непознанного, сильного, будоражащего тело и душу чувства, когда садится в кресло неизвестной игрушки! - прекрасно сознавала и то, что играет с огнём. - Контора промахов не прощает. Знаю это очень хорошо - 'вхожа' в кулуары. Но, вкусив отравы несанкционированной свободы, не могу остановиться, вот и вся правда. Веду двойную игру: и вашим, и нашим - до поры, до времени'.
  
   ...Марине по рабочей необходимости приходилось часто убирать и в их служебных номерах, и 'родном' номере-офисе, где был постоянный пост. Зная всех 'оперов' не один год, могла запросто сказать, открыто, не боясь обязательной и повсеместной 'прослушки'. Это даже было на руку - пусть сразу слышат и принимают меры.
   - ...Сергеич, а чего это ты всё за мной присматриваешь, как за новенькой и неопытной, а? Или не доверяешь? Сомневаешься в благонадёжности? Напрасно, сам понимаешь: я настоящий ребёнок эпохи, советский продукт времени и пропаганды. Преданнее и глупее меня нет никого, - прибавляла с кривой улыбкой. - Своя я!
   - Не в тебе, Маринчик, а в госте. Чувствуешь разницу? - делая таинственное и важное лицо, ЮС смотрел на неё поверх тяжёлых роговых старомодных 'рабочих' очков. - Что он так задержался? Уже всех навестил, кого планировал навестить, ко всем съездил и расспросил, кого нашли по его просьбе, даже простых людей представили, и он в Чертаново к ним в гости ездил сам, - криво улыбнулся, хитро сверкнув стёклами очков. - Ну, почти без нашего надзора, честно! Вот я тебя и спрашиваю: что ему, гостю нашему заморскому, забугорному, на твой взгляд, ещё нужно здесь? Ну-ка, девочка, давай, пораскинь мозгами, а я прекрасно знаю: они у тебя есть! Можешь не делать мне тут глупую и невинную мордашку! Знаю-знаю: талантлива до безобразия и восхищения, плутовка наша! - смеясь, прищуривался, впивался серым взглядом в девичье тонкое, мраморное личико немилосердно и беспощадно. - Сколько раз мы тебе предлагали: переходи в Систему. Ты стопроцентно 'наш' кадр: умный, изворотливый, находчивый, трезвомыслящий и хладнокровный. Говорю же: 'наш' человек. Утверждаю и буду утверждать это на всех уровнях, как профессионал своего дела! Так нет, всё отшучиваешься, увиливаешь, выкручиваешься и спускаешь на тормозах с милой улыбкой. Говорю же: наш 'кадр'!
   Ухмыляясь, не мигая, смотрели друг на друга, как равные по силе воли партнёры, уважающие личные границы и территорию: двадцатисемилетняя девушка-обывательница и матёрый бывший 'спец', ныне пенсионер-наставник, 'опер', опекун и соглядатай от 'цербера' - КГБ.
   Да, это правда: с первого дня работы Мари в гостинице они начали 'обрабатывать' тихо, ненавязчиво, тактично и так интеллигентно! Позже оценила уловки и приёмы, стало даже приятно: с ней 'работали' такие 'спецы'! Но все усилия были напрасны. Не на ту нарвались. Против этой Системы у неё был стойкий врождённый иммунитет, привитый отцом и его генами: сам дважды попадал в поле зрения 'органов', и дважды был репрессирован. А его отец-пан, прямой потомок Потоцких, проживающих в Умани, так и сгинул где-то в застенках НКВД. Не раз говорила мысленно 'спасибо' отцу и деду: после их опыта общения с 'чекистами' у неё не было ни малейшего желания официально сотрудничать, тем паче влиться 'в прайд' как полноправный и уважаемый член советской 'Коза Ностры'.
   Использовала их интерес в корыстных целях совершенно откровенно, без зазрения совести, когда добивалась реабилитации отца, доставки личного 'Дела' из украинского отдела КГБ, когда читала ещё не полностью снятые с грифа 'Секретно' не разрешённые к постороннему просмотру документы. 'Особисты' шли потенциальной коллеге во всём навстречу, надеясь на дальнейшее взаимовыгодное сотрудничество. Просчитались. Ей удалось попасть в узкий зазор времени, который позволил остаться безнаказанной и... неприкосновенной. Видимо, были полностью уверены, что сама придёт к ним в силу своих способностей и особенностей характера рано или поздно. Не торопили.
   Времена столь стремительно менялись, что вольность не возымела негативных последствий. Наоборот, зауважали 'чёрные вороны', признали ровню, даже стали друзьями: осторожными, внимательными, преданными и... опасными. Мари любила отчаянный риск, легко ввязывалась в авантюры, шла на откровенный блеф, чем и привлекла внимание 'органов'.
   Потом случилось то, что случилось, и пришлось поневоле влиться в 'семью', что совсем не радовало, но давало 'охранную грамоту' от других не менее опасных структур. Счастливое стечение обстоятельств оградило от спецшколы. Позволило не стать официальной сотрудницей, а быть на особом положении под уникальной опекой негласного покровителя 'из верхов'. Если бы не последнее - силой забрали б в 'школу'. 'Повезло с 'крышей', блин', - усмехалась лишь.
  
   Сейчас спрашивал-допрашивал Сергеич, совсем 'забыв', что она не на службе!
   Подумав, взвесив все 'за' и 'против', решила ответить старику с пользой и тайной мыслью.
   - Может, пособить надо чем, в чём вы ему не помощники? Давайте так: я деликатно поспрашиваю, постараюсь узнать, в чём загвоздка, а потом мы и подумаем, что с этим делать. Идёт? Только уговор: перестаньте 'ходить' за мной. Гость не дурак, заметил, сказал. Видел, как за мной шёл парень. Переживает, что стал виновником 'слежки'. Думает, что следите, потому что общается со мной. Нервничает, бедняга, что 'подводит под монастырь', - вздохнула, строго взглянула. - Положитесь на меня: что смогу, узнаю, но если замечу 'хвост', конец дружбе. Ты меня знаешь, ЮС, опозорю 'хвостанта' прилюдно!
   - Ой, не поминай ты мне того недотёпу! - простонал, краснея до лысины и смущённо смеясь. - Молодой ещё, считай, первое 'полевое' задание. Не знал он, чья ты дочь и подопечная, и что ты его 'ведёшь', а не он тебя! - расхохотался во всё горло. - Погорел салага тогда с треском! - утих и как-то странно посмотрел. - А ты в курсе, что...? - замялся.
   - ...тот случай теперь рассматривается, как классический провал начинающего 'особиста'? - закончила фразу. - Да, в курсе. Спасибо. Услужил. Ещё и с ребятами это на курсе разбирают! Твоя работа, Сергеич?
   - Откуда ты знаешь об этом...? - совершенно обалдел. - Вот ведь чертовка! Когда только успела узнать? - ошарашенно и недоуменно всматривался в хитрющее лукавое лицо девчонки, давно ставшей притчей во языцех в кулуарах 'школы'. - Аааа... Догадываюсь... Ну, да - Съезд! 'Режимный патруль'. Ребята там совсем молодые, 'зелёные'. Вот, трепачи! Разнесу всех! - вошёл в раж. Опешил. - Но... Постой! Ты в Съезд была на 'больничном' с дочкой... - чесал задумчиво лысину, искоса посматривая на ухмыляющуюся паршивку. - Хотя..., была у тебя одна ночная смена... Поразительно! Одна всего ночь, и всё у них выпытала! - хлопнул себя по лбу, ещё пуще рассмеявшись. - Приходи к нам, а? Христом Богом прошу! - сложил молитвенно руки, рухнув на колени, хохоча до слёз. - Не дай пропасть такому таланту по быстрому раскалыванию парней! Чем ты их берёшь? Измором, лаской или чем поинтересней? - захлёбывался от смеха.
   - Поверь: у них просто не осталось выбора... - ухмылялась, свысока посматривая на коротышку-'опера'. Утихла, шагнула вплотную, наклонилась к самому уху старика, едва уловимо шепнула. - Тебе этого лучше не знать. Предупреждаю, любя. Клянусь, - отступив, выпрямилась и продолжила хихикать, внимательно смотря на 'особиста' странной зеленью затаившихся глаз.
   Не прервал смеха, даже не дрогнул голосом - настоящий 'профи' - лишь в смеющихся глазах на миг промелькнул то ли животный страх, то ли мистический ужас. Справился с чувствами мгновенно, не уронив планки профессии.
   - Вот за что мы и любим - как на пороховой бочке чувствуем себя рядом с тобой: никогда не знаешь, где рванёт, когда и отчего! И главное, невозможно догадаться, есть ли там порох вообще? И в какой момент... он там появится... - медленно встав с колен, утирал слёзы, обессилено бормотал. Подойдя к столу, рухнул на стул в полном изнеможении. Нервно ослабил ставший вдруг необъяснимо тугим узел на галстуке, промокнул обильно взмокшую лысину, лоб, шею, протёр запотевшие очки. Взгромоздил их на нос, посмотрел поверх оправы, бросая испытующие взгляды на Мари. 'Удивила девочка до дрожи. Чёрт! Её опекуны хоть сознают, что за 'птица' им попала в руки? Скорее всего, она и сама своих способностей до конца не осознаёт. Да уж..., холод в сердце так и не оттаивает - заморозила, ведьма зеленоглазая!' Едва взял себя в руки. - Подумаешь? По сей день скучают по своей 'Пани' твои наставники, постоянно меня просят уговорить тебя. Может, решишься пройти 'школу'? Там и твои 'штурмовики' из пятой группы уже имеются. Все четверо, - странно покосился, зыркнул исподлобья: 'Хороша, девчонка! Ох, и заноза! Такая соблазнительная! Чистая отрава!' Осмелев, коварно усмехнулся. - Вот все обрадуются! Да и куратор с тренером затосковали. Так и говорят, что совсем закисли в строгих стенах, что нет того смеха и воздуха, который был вокруг тебя, когда у них стажировалась!
  
   - Ладно-ладно, не подлизывайся, старый лис! Нашли вентилятор. Пусть на улице почаще бывают, вот и надышатся! И без меня там не тошно - некогда скучать, - смеялась, понимающе глядя на покрасневшего мужчину: 'Борется с желанием обнять и полапать, кобелина замшелая кагэбэшная. Но знает, что дам отпор нешуточный'. Прекратила смех, жёстко посмотрела в серые глаза. - Дашь слово, что ослабишь за мной и гостем контроль - помогу. Надо выяснить, почему у австралийца так затянулась командировка? Или не заинтересованы в разгадке этой тайны?
   - Нет, ты только посмотри на неё! - притворно возмущенно проворчал, поёжившись от её взгляда: 'Опять этот взгляд! Хочется провалиться сквозь пол, и всё тут! Да..., уникум и есть. Слухи правдивы: взглядом может убить и свести с ума'. - Она дразнит меня тайной, как морковкой, а я у неё за того осла, который тянется за ней и тащит воз вперёд...
   Услышав сравнение, с ней приключилась форменная смешливая истерика, а Сергеич, ничего не понимая, смотрел на катающуюся по дивану девушку и с неподдельным удивлением взирал на корчи. Потом до него стало медленно доходить, открывая двойной смысл его же собственных слов. Как же тогда захохотал: 'Это же надо: сопливая гражданская девчонка спровоцировала умудрённого опытом 'чекиста', прошедшего..., ну, не важно что, сравнить себя с ослом, и не просто сравнить - уподобить! Дал я маху... Старею...' Отсмеявшись, сдался: дал-таки честное слово коммуниста о снятии надзора с Марины и её постояльца.
   Провожая из кабинета, заломив воображаемую шапку набекрень, посматривал задиристо и даже нахально на красотку.
   - Эх, где мои тридцать-сорок лет? Женился бы, не задумываясь, на тебе! Клянусь! Отдам полжизни за такую возможность!
   - Да я бы не пошла за тебя, коротышка! - по-доброму шутя, меряясь с ним ростом, ответила с таким же бесстыжим смехом. - Мне нравятся крепкие, высокие парни!
   - Так ведь и высоко 'отшила'! Кто тебе этой весной такого красавца подослал? А? Два метра ростом, коренной москвич, мама-папа интеллигенты в десятом поколении, элита московская! А уж, какой красавец! Да и Веточке твоей он сразу понравился, а ты его прогнала. Как же расстроился, бедненький - 'поплыл' сразу от твоих изумрудных глазок! Как его донимала одесским польско-еврейским чувством юмора - пробила-таки сдержанность и невозмутимость солдафонскую, умница ты наша! Мне ребята из его группы потом говорили, что, только пообщавшись с тобой, он научился улыбаться. Не видели его улыбки за два совместных года обучения, представляешь? Всё строил из себя Исаева... Штирлиц нашёлся... - грустно смотрел, умоляя только глазами, не словами. Понял, они тут бессильны: 'Глухой номер: 'Пани' встала в позу!' - Давай, я его опять сюда на 'режим' запишу. Скучает до сих пор, сохнет, бедолага! Пожалей нашего Ромео! Довёл за полгода всех до исступления тоскливыми вздохами и бессонницей! Вся группа слёзно просит и преподаватели! Клянусь! Сжалься над людьми, Мариш! Честное слово. Поверь, так всё и есть. Пропадает офицер... Теряем кадры...
   - Издеваешься? На восемь лет моложе! Пацан совсем! Кашку ему варить, что ли, прикажешь? - остановилась, обернулась, посерьёзнела, смотря прямо в глаза. - Золушкой не хотела быть в их элитной семье в шестикомнатном дворце на проспекте Вернадского. Только царицей. Не пообещали даже в будущем. Осталась при своём. Не жалею.
   - Вот привереда какая: я - стар и беден, он - молод и слишком богат...
   Криво ухмылялся, провожая к двери, старательно пряча серые глаза. Понял всё: 'Не поспоришь. Княжна и есть'. Не осудил. Знал её хорошо. Свой. Прощались, смеясь и подшучивая.
  
   ...Шла в горничную, облегчённо вздыхая: 'Дело сделано: не будет больше 'хвоста'. Так раздражал! Пора действовать и понять, почему постоялец продлил командировку?'
   На этаже продолжалась обычная жизнь: выезд, уборка, заезд, услуги, расставание, выходные.
   Закончились секретарские подработки у дежурной Оленьки, и книга, которую писал гость, ушла куда-то в издательство, а он так и не назначал даты отъезда. Всё чаще стал задумчиво смотреть вслед, когда Марина с рабочей тележкой проезжала мимо его номера по коридору. Создавалось ощущение, что что-то решает для себя важное и судьбоносное, и это скоро всплывёт на поверхность. Вот-вот.
   Нервозность ощутимо нарастала. Замерев, сотрудницы девушки работали, казалось, вполсилы. Время серьёзных решений близилось. Осталось терпеливо подождать развязки.
  
   Глава 6.
   Последние дни размышлений.
  
   Погода в Москве стремительно менялась: засвистели ледяные ветры, закружились в воздухе первые снежинки, пока ещё сразу тающие и превращающие дороги в мокрую неуютную кашу.
   У Марины простыла дочь Иветта. Нервничала, переживала, как бы не 'сесть на больничный', чего уж очень не хотелось - деньги терялись приличные.
   На задумчивые взгляды постояльца стала как-то по-особенному больно реагировать: что-то в его глазах поменялось в последние дни и стало причинять душевный дискомфорт, вызывать волнение. Смысл взглядов давно стал понятен всем: гость 'положил глаз' на русскую девушку. Казалось, вся гостиница знала об этом! Во время обедов в рабочей столовой, стоя в очереди на раздаче блюд, Мари ловила на себе завистливые, оценивающие, ревнивые, недоуменные взгляды женщин и девушек.
   - Вот эта!?
   - Что он в ней нашёл...??
   Да рассерженные, хмурые, обжигающе-презрительные косые взоры мужчин и парней.
   - Ещё одна на богатство иностранца позарилась!
   - Все они, бабы, продажные!
   И очень внимательные, заинтересованные - со стороны всевозможных надзорных органов.
  
   Но не только взгляды выдавали г-на Межериса с головой. Стал часто приносить из валютной 'Берёзки' мелочи для дочери Марины, с которой успел подружиться за несколько ночных дежурств, когда той пришлось брать девочку с собой из-за нездоровья престарелой мамы. Покупал подарки и продукты, передавая пакеты через третьи руки. Но так деликатно и... находчиво!
   Как-то, проходя утром на работу мимо знакомого швейцара Ильи Михайловича, поразилась до немоты. Увидев её в потоке гостей, он неуловимым жестом подозвал к себе и тихо сказал, опасливо оглянувшись по сторонам.
   - Когда будешь идти домой, зайди ко мне в каптёрку, - улыбнувшись, подмигнул. - Там есть для тебя пакетик.
   На женский удивлённый взгляд прижал палец к губам и отошёл обратно на свой пост у двери.
   Идя со смены, чуть не забыла про просьбу, даже спокойно вышла на улицу. Догнал на углу здания, проводил до метро, и только тогда отдал пакет в руки.
   - Умница, Марина! Сообразила пройти мимо. За тобой до порога гостиницы шёл какой-то парень, потом его окликнули, и он отстал... - вздохнул с облегчением, хохотнув нервно. - Чуть не попались! Теперь здесь передачки будем передавать, - озорно по-мальчишечьи подмигнул и пошёл на рабочее место, махнув на прощание.
   Совершенно обалдев, не стала смотреть содержимое пакета - некогда. Только дома выложила всё на стол: продукты из 'Берёзки' и несколько ярких книжек-раскрасок явно финской полиграфии. Только один человек мог ей это передать.
  
   Наутро поблагодарила гостя за презент.
   - Как странно, Мариночка... - проговорил, удивляясь чему-то. - Мы столько времени каждый день видимся с Вами, общаемся, а Вы меня ни разу не назвали по имени, только по фамилии! - видимо, самого забавлял этот факт. - Не стесняйтесь, пожалуйста! Спокойно можете звать запросто: Александр, Алекс. Мне это будет приятно, не сомневайтесь.
   - Мы обычно не общаемся так близко с гостями, извините, - неловкость момента заставила девушку опустить глаза долу. - Как правило, обращаемся по номеру комнаты или по фамилии, если гость часто бывает. Имён вообще не знаем. Исключения единичны. Если известное лицо или звезда какая...
   - А если понравился? Постоянный клиент? Многолетний знакомец? Любимец?
   - По имени-отчеству. Такое случается крайне редко. Не положено. Дистанция обязательна. Субординация превыше симпатий.
   - Мой презент Вас не оскорбил? - запоздало спохватился, заволновался. - Скажите как есть, не церемоньтесь!
   - Отвечу так: не стоит подвергать швейцара опасности разоблачения. Человек может потерять неплохую и обеспеченную работу.
   - Понял.
   - За меня не волнуйтесь. С нами всё в порядке: спасибо продуктовым наборам, - увидев удивлённое лицо, усмехнулась. - Ещё не слышали о таком? В конце каждой недели нам на рабочие места доставляют набор из разных продуктов. Благодаря им, мы сыты и довольны, - смотрела прямо в глаза, посылая сигналы, призывающие поразмыслить над словами. - Стоят недорого, поступают бесперебойно, ассортимент разнообразный и весьма щедрый. Если праздничный - и деликатесы не редкость.
   - Ах, да, - сообразил, наконец, что этим хотела сказать. - Вы с высокими гостями общаетесь и обслуживаете. Должны жить в достатке, чтобы не возникало желания пожаловаться членам Партии и Политбюро на плохую жизнь, - задумался на минуту, что-то вспомнил, вскинул брови. - Я здесь, в Москве, ездил к семье одного рабочего. Поразил факт, что в гастрономе возле его дома пустые полки, а стол для меня накрыли царский! Это не показное было, я бы заметил и почувствовал, поверьте, Марина! Их дети не стали кушать сервелат и красную икру, сказав, что они надоели. Подумал тогда, мол, откуда берут дефицитные продукты? Теперь понятно.
   - В Москве почти нет проблем со снабжением: продуктовые наборы, талоны на спецпитание и промышленные товары самого предприятия - скидка до пятидесяти процентов, обмен продукцией других производств из разных отраслей - минус тридцать процентов от розницы, спецобслуживание, выездные магазины по заводам и фабриками - дороговато, но импорт, который зачатую тут же перепродаётся с хорошей выгодой, и... привычный блат, - заметив взлетевшие до отказа в немом вопросе брови, пояснила. - Личные знакомства в магазинах, на базах, рынках, складах, в подсобках магазинов; возможность записаться в особую очередь на дефицит. С этим мирятся и живут, стараются влиться в такую систему, чем её и питают, - говорила спокойно, размеренно, нейтрально, с расстановками и деликатной интонацией.
   Переваривал информацию с интересом, впитывая уже без изумления и отвращения, но и без особой радости. Слушая подробности советской жизни, а вернее, выживания в условиях посткоммунистической действительности, грустнел, хмурился, о чём-то усиленно думал сосредоточенно и постоянно, что-то решал в душе, намечал какой-то план. В такие моменты немного терял над лицом контроль, и, находясь поблизости, можно было подсмотреть мысли мужчины: вот чему-то обрадовался, и лицо озарилось мягкой улыбкой, в следующую минуту, погрустнев, опечалился, а то и вовсе помрачнел, словно мысленно одёрнул себя за необузданные фантазии.
   Неоднократно в такие моменты Мари ловила внимательный придирчивый взгляд на себе, словно о ней думал, и только её касались все помыслы этого красивого, породистого дворянина.
  
   Всё когда-нибудь заканчивается. Подошло к концу и время его визита в страну Советов.
   Как-то, убирая номер, поняла: чем бы Александр ни занимался, кого бы ни искал, какие бы переговоры ни вёл - всё прекратилось. Командировка явно заканчивалась, и это было понятно по собранному багажу, занявшему место на багажной тумбе в прихожей номера, по полупустым вешалкам для одежды в шкафу, по серьёзному сосредоточенному лицу Алекса, вновь ставшим чужим, холодноватым и отстранённым.
   Дежурная по этажу по секрету ей сообщила, что постоялец доживает последние два дня, что уже заказаны билеты на самолёт, на Родину. Рассказала с грустью - всем понравился беспроблемный, спокойный, культурный и щедрый гость.
   'Кто знает, кого теперь поселят в его номер?' - тихонько шептались по углам женщины этажа. Поглядывая с любопытством на Марину, ждали новостей и подробностей в отношении дальнейших планов Александра. Ей сказать было нечего - находилась в полнейшем неведении.
   Время замедлило ход. Все замерли в ожидании развязки.
  
   Глава 7.
   Серьёзный разговор.
  
   Всё окончательно решив и подготовив к отъезду, австралийцу оставалось лишь наносить прощальные визиты московским знакомым и друзьям, покупать для родных русские сувениры, сидеть в кафе и ресторанах гостиницы и столицы с соотечественниками, живущими и работающими в Москве и стране. Напоследок всматриваться в окружающий пейзаж, лица людей, вечно спешащих по своим делам, запоминать, вдыхать, слышать русскую и не совсем речь, или находиться в полном одиночестве в номере, редко выходя надолго.
   С наступлением холодов, Межерис больше находился у себя в комнате, что делало уборку несколько затруднительной. Просить его покинуть номер Марине было неловко, а сам этого делать не желал. Понимала: любуется ею в момент работы, наблюдает за отточенными, выверенными движениями, выражением лица, взглядом и улыбкой, слушает голос, вдыхает запах тела и волос, напитывается визуальной и обонятельной информацией впрок. И чувственной.
   Пришлось у начальницы внепланово выпросить для всей бригады горничных этажа новую униформу, которую должны были дать только в новом году.
   - Почему тебе загорелось пощеголять в новенькой форме? - допытывалась Ольга Хлебникова, заведующая секцией 5-6-го этажей. - Дотерпеть нельзя было? Осталось всего пару месяцев!
   - Оль, пойми нас. Лето было кошмарно жарким, форму стирали по два раза на дню! Она теперь больше на ветошь похожа и очень сильно села. Наклоняться при гостях уже неловко, - старалась говорить от имени всей бригады. - У Люси и вовсе развалилась вдрызг. Латка на латке! Стыдно в лохмотьях ходить! Центр Москвы, правительственная гостиница, депутаты, иностранцы... Позор, честное слово! Уговори, пожалуйста, завхоза! Пусть поторопятся с выдачей формы и тапок!
   - Ладно, Маришка-лисичка, постараюсь. Ты в курсе, что униформу поменяли? Теперь не так страшно выглядит. И материал другой.
   Сотрудницы 5-6 этажа основного корпуса стали первыми щеголять в новеньких платьях с красивыми белыми фартучками! Пусть обновки по-прежнему в мелкую клеточку, а фартучки почему-то из плотного синтетического кружева, это новые и крепкие вещи. Стало не так неловко убирать в номерах, если гости на время уборки не желали их покидать.
  
   ...Для Мари заканчивалась очередная рабочая неделя, назавтра предстояло выйти в ночную смену. 'Генераля' свои номера перед сдачей их сменщице, задумалась о дочери: 'Уже начала кашлять, значит, после ночной надо идти в поликлинику и брать больничный лист - тянуть не имеет смысла. Опять до астматического синдрома докашляется'.
   - Марин, там тебя твой гость из 621-го просит зайти в номер, как только станешь немного свободнее... - сменщица Тамара заглянула в комнату, постояла, наблюдая за вознёй, и решительно отобрала тряпку. - Хватит тереть! Проваливай к гостю, кому сказала! Ему надо с тобой что-то срочно обсудить, а ты, с твоим рвением, никогда не освободишься. Марш! Сама потом приберу, если что. И, Мариш..., - непонятно посмотрела, словно стыдясь просьбы, - выслушай его, пожалуйста... Обещай... Наберись терпения... Не взбеленись...
   Удивившись до онемения словам и действиям старшей подруги, кивнув, всё же послушалась, пожав плечиками: 'Номер почти готов к проверке. Остались мелочи'.
   Прежде чем пойти к постояльцу, освежилась влажными салфетками, капнула на сгиб локтей по скупой капле любимых духов 'Фиджи', переоделась в новую униформу, повязала кокетливый фартучек, сменила казённые, страшные, коричневые дерматиновые тапки на свои кожаные, модельные, австрийские, тёмно-синие 'выходные' туфельки на каблуках, поправила у трюмо причёску и макияж. Подумав, вдела в волосы новый бархатный ободок, прекрасно оттеняющий цвет волос и глаз.
   Бригадир смотрела на девушку из-за приоткрытой двери соседнего 632-го номера и загадочно улыбалась, не говоря ни слова, что было само по себе удивительно! 'Чтоб Люся промолчала, не сморозила чего-нибудь скарбезное, матерщинное, уничижительное, увидев, как в рабочее время прихорашивается молоденькая горничная...? - хмыкнула. - Чудны дела твои, Господи! Или они уже знают то, что мне не ведомо? Что ж, сейчас всё и узнаю, - шла по длинному коридору, покрытому ковровой дорожкой красного цвета, стараясь не стучать каблуками модных туфелек, и с удивлением заметила, что в коридоре не встретилась ни одна сотрудница. - Что за странное затишье? Попрятались, что ли?' Отбросив посторонние мысли, сосредоточила внимание на двери австралийца. Подойдя, успокоила дыхание, поправила платье, глубоко вздохнула полной грудью несколько раз, словно перед прыжком в воду. 'Надев' скромную, сдержанную улыбку, тихонько постучала в приоткрытую дверь.
  
   Александр открыл в ту же минуту: ждал её прихода. Сделав молча пригласительный жест в глубину номера, проводил, предложив сесть в глубокое кресло. Сам же, находясь в нервном возбуждении, сел не сразу, а некоторое время ходил по маленькой комнате, меряя шагами: от двери к балкону, от окна к шкафу. На лице опять не проступало ни одной живой эмоции, что сразу встревожило Мари: 'Таким приехал в Союз: настороженным, не ожидающим ничего хорошего'.
   Задумалась, деликатно наблюдая за метаниями Алекса: 'Что снова так расстроило? Весь месяц мы пытались окружить его домашним теплом и любовью, охотно приглашали к себе в гости, в семейное лоно и уют московских окраин, приносили из дома домашнюю выпечку и салаты, компоты и варенья - старались порадовать простой русской стряпнёй. Значит, не мы виной тому, что его лицо вновь напоминает маску, - продолжая молча наблюдать, окинула взглядом номер, словно увидев впервые. - Да... Тесный, темноватый, с нелепой планировкой и громоздкой мебелью. Всё равно обладает какой-то особой атмосферой уюта и домашности. Не хватает яркого добротного текстиля, маленьких сувениров на полочках и столах, живых цветов в горшках на подоконнике, а летом на балконе. В милой терракотовой вазочке на письменном столе, оживляя номер, краснеют гроздья рябины, которые я нарвала у себя во дворе возле подъезда на днях. Новые люстры и бра украшают номер переливами радуги в хрустальных подвесках - недавно вымыли. Красиво. Может, потому возвращаются сюда гости, приезжают вновь и вновь, занимают по возможности те же номера, изучив расположение и обслуживающих их горничных...?'
   Размышления девушки прервал Александр.
   - Спасибо, Марина, за такт и понимание, - облегчённо вздохнул и, наконец, сел напротив на стул, переставив его от письменного стола. - Мне потребовались несколько минут раздумий. Разговор нелёгкий. Нужно было найти слова, с чего начать. Скажу честно: до сих пор не могу внятно сформулировать начало. Даже для себя. Надеюсь на Вашу женскую сообразительность, интуицию и... терпение, - смущённо улыбнулся впервые за несколько последних дней и странно посмотрел в глаза. - Начнём, пожалуй. С богом.
   Чуден был тот разговор! Причудлив, как арабская вязь, столь же сложен, так же завораживающе-таинственнен для её понимания. Слушая тихие слова зрелого красивого для своего возраста мужчины, напрягала всё внимание и жёстко следила за выражением лица, чтобы, не дай бог, не оскорбить или обидеть мимикой постояльца. Старалась не удивляться ничему.
   Алекс, сидя на стуле в московской гостинице, находясь так далеко от своего дома и родни, говорил о ней, о семье, о родословной, об истории Великого Исхода русских из России в начале двадцатого века.
   Рассказывать было о чём!
  
   ...Семья Александра Межерис (Межерицкого) была старинная, аристократическая, всегда служившая Трону и Отечеству. Сколько боли было в голосе рассказчика, когда повествование коснулось смутного времени Революций и развала Великой Империи! Как переживал, рассказывая о метаниях отца и дядьёв и о том, насколько мучительно было признать полное поражение и принять невыносимо трудное решение об эмиграции. Страшное и болезненное.
   Пройдя все этапы первой волны переселенцев, наводнивших Европу, они оказались сначала в Польше, Франции, Англии, и лишь потом по стечению обстоятельств 'осели' в далёкой и чужой Австралии, ставшей для многочисленной семьи новой Родиной. Александр родился уже где-то в пути, то ли в Швейцарии, то ли во Франции, на их границе, в начале 20-х годов.
   Оказавшись оторванными от Европы, разделённые с ней бескрайними океанами, русские вынуждены были верить всему, что сообщали тогда газеты. Сообщения становились с каждым днём всё страшней и трагичнее: расстрел царской семьи, уничтожение священнослужителей, разграбление и национализация всех угодий и поместий русских аристократов, лишение права собственности эмигрантов, разруха, голод, репрессии и абсолютное беззаконие в Советской России. Ясно было одно: возврата домой не будет. Никогда.
   Оставалось только начать жизнь с нуля, сбившись в русские поселения, держась семьями, не терять языка и культуры канувшей в Лету Великой Российской Империи. Оттого и говорит Александр чисто и без акцента, что дома в кругу семьи только на русском и общались. А вот его дети нет. Не захотели дальше держаться за русские корни. Стали настоящими австралийцами, смешались в браках с местными семьями, переняли их быт и культуру. И уклад. И веру.
   Семья росла и разъезжалась по огромной стране. Достигнув в бизнесе хороших результатов, они могли себе позволить учить детей в лучших учебных заведениях не только Австралии, но и Европы: в Англии, во Франции, в Германии и Швейцарии. Так, незаметно для себя, русские семьи потеряли связь с родной почвой далёкой России, и только старшее поколение семьи ещё цеплялось за самобытность, старалось не затеряться совсем на просторах заграничья.
   Лишь Перестройка и эпоха Горбачёва дала дожившим до этих дней русским новые силы и надежду. Не на возвращение. На свидание с любимой Родиной. Из всей семьи, огромного клана, только Александру удалось совершить первое в истории их рода паломничество на родную и Святую Русь. Ему не помешали ни жёсткие рамки делового визита, ни строгий надзор и 'слежка' 'особистов', ни долгие годы замалчивания и неизвестности. Он выполнил все пункты Большого Плана, составленного дома, и теперь есть, с чем вернуться: документы, архивные выписки, письма, потрёпанные фото, видеозаписи встреч с далёкой роднёй, которую успел найти - всё порадует родных в Австралии и даст новые силы к дальнейшей жизни. Вне Родины. Вне Руси.
   ...Вот что рассказал Марине Александр, говоря тише и тише, волнуясь всё больше, до хрипоты.
  
   Его возрастающее волнение вывело девушку из глубокой задумчивости. Словно почувствовала, что это не просто рассказ о семье. Всё, о чём поведал, каким-то образом касается её лично. Предчувствие не обмануло.
  
   Глава 8.
   Нежданно-негаданно.
  
   Прервав повествование, встал и подошёл к балконной двери, смотря во внутренний двор гостиницы, разглядывая зажигающиеся окна корпуса А, стоящего напротив Основного. В воздухе кружился мокрый снег, стекал с окон и балконов, капал вниз грязными серыми каплями, оставляя на покрытом снегом газоне внутреннего двора неопрятные бесформенные чёрные пятна. Небо было тёмно-серым, низким, неприветливым, угрюмым и безрадостным. Смотреть было не на что. Александр вернулся и встал возле стула.
   Взглянув снизу из глубины кресла, Мари распахнула навстречу густой сини малахитовые глаза, зардевшись мучительным румянцем. Всё смотрела и смотрела, не в силах отвести, вспыхнув уже и ушами, и шеей. До слёз задохнулась от эмоций, увидев на губах мужчины нежную улыбку, тёплые родные глаза, в сапфировой глубине которых сияла, мерцала, манила чистая, как горный родник, душа. Взгляд был, как прохладные капли горного водопада в самое летнее пекло - освежающие, радующие, желанные. Мгновение спустя, неуловимо изменился, став океанским омутом, Марианской впадиной. Замерла, поняв: 'Сейчас скажет то, ради чего пригласил в номер'.
   Дыхание Алекса стало частым и прерывистым, ноздри нервно подрагивали, губы сжались в тонкую полоску. Взгляд по-мужски откровенно ласкал девичье пунцовое лицо, ощупывал осязаемо овал и пухлые губы, светлые локоны кудрявых волос, оттенённые бирюзовым бархатным ободком. Вспыхнувшими глазами скользнул по вздымающейся высокой груди, опустился на тонкие пальчики рук, нервно теребящие уголок белоснежного кружевного фартучка. Надолго задержался на нежных коленях, едва прикрытых форменным клетчатым платьем, остановился на маленьких ступнях и крошечных пальчиках ног, виднеющихся в вырезах носков синих модельных туфелек.
   Дверь номера, как всегда, была приоткрыта. Из коридора доносились обычные рабочие звуки гостиницы: дребезжание тележек с инвентарём, катящихся по неровному дубовому паркету, перекрикивание горничных, разговоры гостей и звуки телефонных звонков в номерах. Сам факт тет-а-тет, не смотря на то, что с Александром сидели при открытых дверях, необычайно смущал девочку, потому что слова уже были не нужны - стоило посмотреть в его лицо. Обстановка резко изменилась и явно перерастала из деловой, переговорной, в откровенно интимную.
  
   - ...Спасибо, что не прерывали восклицаниями и вопросами, Марина. Редкая женщина удержится от замечаний, когда ей что-то долго рассказывают, - сиял сапфировыми глазами, обволакивал мягкой улыбкой и бархатным голосом, слегка оттенённым чувственной хрипотцой. - Вы либо терпеливая, либо слишком умная. Как говорится, третьего не дано.
   - Спасибо за лестную оценку, но... Нет, не терпеливая. Поговорить люблю... - стало неудобно сидеть в мягком кресле под пристальным, чисто мужским, ощупывающим, укутывающе-раздевающим взглядом. Подвинувшись на краешек, выпрямила спину, вздохнув свободно полной грудью. Помогло: стыдливый жар отпустил, стало легче дышать и... думать. - Просто не хотела помешать течению Вашей мысли. По себе знаю: потеряешь нить, потом мучительно вспоминаешь, о чём же ты, собственно, говорил? Боишься заговорить вновь, страшась начать говорить невпопад. Это называется у русских - попасть впросак. А в Одессе бы сказали: 'Дала-таки маху'.
   Услышав это, Межерис совершенно по-мальчишечьи рухнул на стул и, опёршись руками о сиденье, расхохотался открыто и озорно. Сразу исчез куда-то почтенный возраст, взрослость и опытность: не был убелённым сединами мужчиной-военным, а мальчиком, рассмеявшимся удачной шутке родного человека, задорно гогоча и болтая ножками под стульчиком от радостного возбуждения!
   Держала лицо учтиво-вежливым, наблюдая за необычным поведением и удивляясь: 'Совсем недавно видела его суровым 'солдафоном' с резким, надменным, непримиримым блеском в глазах. Что это? Притворство? Мимикрия? Быстрая психологическая приспосабливаемость к обстоятельствам? Гибкая психика? Или нарочитая игра, рассчитанная на мою наивность и неискушённость? Наверняка выяснил, что мне едва исполнилось двадцать семь, - отстранённо понаблюдав ещё несколько мгновений, успокоилась абсолютно. - Нет, он искренен, как на исповеди. Только здесь и сейчас, сам того не сознавая, стал собой, возможно, впервые за многие прожитые годы! Глупые, простые, незатейливые слова оказались куда сильнее искушённых дипломатических приёмов и нечаянно достигли мгновенного положительного результата, сломав стену отчуждения и настороженности. Что ж, далеко не первый раз мне удаётся детской непосредственностью брать и не такие преграды, располагать к себе самых сложных и непредсказуемых людей. Стоит лишь вспомнить арабов. Знакомая ситуация. До боли...'
  
   ...Отсмеявшись, как-то по-особенному посмотрел и, что-то окончательно решив, выпрямился, сев ровно, вскинул решительные глаза.
   - Марина! Вы, вероятно, мучаетесь вопросами, спрашиваете себя: 'Зачем он мне всё это рассказал? Я тут причём? Для чего я здесь?' Ведь так? - глубоко без улыбки испытующе смотрел в глаза. - Вы даже не удивлены. Поразительно! Словно ждали этих слов и разговора. Правду говорят: 'Женщина слышит сердцем то, что только собирается сказать мужчина', - вспыхнул румянцем на худых щеках, порывисто вздохнул, придвинул стул ближе к креслу и взял её за руки, закрыв их в тёплый надёжный замок узких суховатых ласковых ладоней. Глядя глаза в глаза, больше не тянул. - Не буду Вас томить ожиданием и неведением. Я рассказал о семье лишь с одной целью: Вы должны знать о ней всё и войти в нашу семью, будучи в курсе её истории досконально. Стать, тем самым, полноправным членом. Её частью. Стать одной из нас. Я предлагаю Вам стать моей женой и уехать со мной в Австралию.
   Мог этого не говорить. Что-то такое давно витало в воздухе. Она и прежде чувствовала эти флюиды симпатии, душевной привязанности, телесной тяги и обоюдной сердечной склонности. Последнее время Алекс изменился, помолодел, воспрянул духом, вздохнул полной грудью, словно до этого и не жил вовсе! Не зря же сотрудницы эти дни ходили вокруг неё на цыпочках, избавляли от любых тревог и малейших трудностей. Да что там подруги! Вся гостиница жила в ожидании развязки, переживая за коллегу и соотечественницу! Даже 'особисты' оставили пару в покое полностью: заметила бы 'хвост' обязательно - 'видела' нутром.
   Опустив глаза, старалась держать эмоции в узде и усиленно думать: 'Выходит, никакой загадки в задержке не было? Простые человеческие чувства - вот якорь, который застопорил привычное движение вперёд вечно путешествующего гостя. Следовательно, нет больше силы в договоре с 'гэбэшниками' - это частная жизнь, к государственным делам не имеет никакого отношения. Свобода! Или... нет? Что, если...? - задохнулась ужасом до слёз. - А если это и есть цель Конторы? Вот, чёрт! Идиотка!! Об этом ни разу не подумала! Неужели это моя новая 'программа'? Как тогда с 'Аравией'*. Вовлекли помимо воли - вынуждена была доиграть, чтобы выжить! А вдруг была права, и Алекс не 'просто военный', а военный разведчик? Тогда и мне, и ему не видеть спокойной жизни не только в Австралии, но и в адском пекле. Мы неизбежно окажемся в шпионской 'вилке': с нашей стороны - КГБ, с его стороны - Ми-5, а то и само ЦРУ до кучи. Господи..., да наша совместная семейная жизнь превратится в кромешный ад!! Мне ли этого не знать!? Наслышана о подобных случаях. Отпускали дурёх 'за бугор', а потом... - очнувшись от мыслей, собралась с духом и выгнала их из загудевшей вмиг головы. - Не время. Не думать! Стоп. Не сейчас и не здесь. Тихо. Доводи встречу до конца и... постарайся просто выжить, Машук'.
  
   Алекс тем временем неотрывно внимательно наблюдал за низко склонённой девичьей головой и пунцовым лицом и что-то начал понимать или почувствовал. Бережно выпустил её руки из своих ладоней, сел опять прямо на стуле, слегка отодвинувшись от кресла, откинулся на спинку, непринуждённо закинул ногу на колено.
   Только в этот миг до неё дошёл весь смысл постановочной части их разговора: 'Посадил в кресло - не просматривается из коридора при открытой двери, а сам сел на стул - в зоне видимости. Боже, какая умница! Не будучи уверенным в положительном исходе беседы, не дал сплетникам ни малейшего шанса, ни крупинки пищи для недостойных разговоров! До конца сберёг репутацию даже в мелочах. Ни в чём не подставил и не опорочил, - старательно держала эмоции под контролем, размышляя дальше. - Опытен. Мои мысли ему хорошо знакомы - открытая книга. Всё рассчитал на несколько ходов вперёд - стратег. Опыта, безусловно, много больше моего. Всё сделает, как надо - 'профи' - профессия и призвание. Ошибка практически исключена, - тайком вздохнула. - Спасибо. Одной мне не справиться. Двое - сила, даже против двух могущественных Систем. Теперь всё будет иначе. Не как тогда, с моим Алёшкой, когда ему пришлось остаться один на один с нашим ГБ. Не выжил любимый. Один в поле не воин'.
   - Я много думал эти дни, - помолчав и загадочно улыбнувшись, продолжил разговор, едва уловимо обведя указательным пальцем по воображаемому кругу комнаты. Ахнула: 'Знает о 'прослушке' и призывает, как ни в чём не бывало, продолжать беседовать!' - Даже не звонил домой семье, не общался со знакомыми, чтобы не помешали моим намерениям ничем! Хотелось полностью отстраниться от всех, кого я знаю, не подпасть ни под чьё влияние, не услышать ни чьего постороннего, пусть даже и дружеского мнения. Старался абсолютно с головой погрузиться в вашу жизнь, попытаться понять и принять образ жизни...
   Дав возможность закончить мысль, закрыла на мгновенье глаза: 'Я поняла'.
   - Удалось? - спросила с тёплой улыбкой, стараясь следить за голосом и интонациями. Продолжала пылать лицом под мужским вязким, затягивающим, целующим взглядом.
   - Увы. Сколько ни пытался, ни ставил модель вашей жизни под разными углами, мысленно применяя мой богатый и разнообразный опыт - нет, не получилось: ни понять, ни принять, - сложил тонкие сухощавые руки вместе, поставил локтями на колени, поднеся кончики пальцев к губам. - Такой образ жизни - это не выход в лучшее, в процветание, нет! Это тупик. Простите...
   - Господь с Вами! За что Вы просите прощения? За право высказать своё мнение? - удивилась не на шутку. - Вам ли не видеть всего нашего уродства? Спасибо за откровенность, Александр! Только, это наша жизнь, другой нет и вряд ли будет...
   - Будет для Вас с дочкой! Потому и предлагаю Вам более счастливую и достойную жизнь, понимаете? Что её здесь ждёт? Гостиница...? - тут же спохватился, виноватым взглядом попросил прощения, когда вскинула спокойные, прохладные глаза. - Если бы ни гостиница, я бы не встретил Вас, Марина. Беру свои слова обратно! Можете поругать меня! Имеете право! - смеясь, смотрел говорящими взором прямо в душу: 'Мы вместе, мы справимся!'
   - Не сомневайтесь. Не премину воспользоваться, как только возникнет стоящая трёпки ситуация. Страшитесь: в гневе я страшна! - пошутила, зардевшись, но воинственно поставив кулачки в бока. - Пока нет повода для драки - побережём нервы для более подходящего случая, - кокетливо отвела растрепавшийся белокурый локон со лба, вспыхнув под жадным взглядом цвета вечернего летнего неба.
   Слушая шаловливую болтовню, он был на седьмом небе от счастья: 'Обещание будущих драк говорит только об одном - они будут! Остальное - пустяки. Главное - поняли друг друга. Абсолютно. Мы - пара! Настоящая. Нашёл'. Обрадовался до слёз, затрепетал телом.
  
   Заметив заблестевшие, повлажневшие глаза Алекса, Мари поняла всю неосмотрительность своих слов и шуток. Безмолвно ругнулась крепко, подняла руки перед собой, останавливая готовые сорваться с его губ слова.
   - Не торопите меня, пожалуйста! И не говорите сейчас ничего, ради всего святого! Хорошо? - посмотрела с тревогой и сомнением. - Дайте время. Умоляю, Александр!
   - Я уезжаю через два дня, - тихо, потерянно, погрустнев. - У Вас немного времени для размышлений. Простите. Так получилось. Вы завтра придёте на работу в ночную смену? - увидел утвердительный кивок. - Тогда, до завтра! Я буду ждать Вашего предварительного приговора: жить или не жить. Как у Шекспира. Почти. После Вашего ответа будет точно по тексту классика: 'Быть или не быть'. 'To be, or not to be...'
   Встал со стула, подал руку, помог девушке подняться из глубокого низкого велюрового кресла, обитого тёмно-зелёной тканью, что так чудесно оттеняла её глаза. Посмотрев прямо в глубину встревоженных, расширенных, взволнованных, 'лесных' омутов, склонился и ласково стал целовать женские руки, страстно шепча: 'Держись, милая! Я буду рядом! Ты не останешься одна никогда!'
   Ласка вызвала в ней крупную дрожь, прокатившуюся горячей волной от головы до пальцев на ногах, сердце 'ухнуло' вниз желудка, вызвав лёгкую дурноту. Опустевшее место затрепетало крыльями бабочек и стрекоз! Они щекотали, шевелили тонкую мембрану брюшины и диафрагмы, порождая ощущение полёта и невесомости. Смотря в замешательстве на склонённую седую голову мужчины, покрывающего поцелуями руки, прижимающего их к своему пылающему лицу, старалась усилием воли подавить дрожь, сотрясающую тело. Пока не достигла пальцев на руках, можно было совладать, а потом... Вдруг появилось такое сильное, острое, неудержимое желание прильнуть к Алексу, прижаться щекой к седым коротким волосам, поцеловать макушку, ощутить тепло! Сдаться на милость победителя и, наконец, обрести твёрдую опору в жизни, защиту в лице строгого и надёжного, умудрённого опытом жизни достойного мужчины! Человека, который уже пошёл на смертельный риск и, возможно, предательство своих служб, поняв, что нашёл ту единственную, только ради которой и может совершить этот поступок. Лишь теперь увидела в нём того, кого давно ждала: принца, воина, героя.
   Словно подслушав мысли, Алекс поднял синие глаза, посмотрел в упор неотрывно в замершую зелень. Выпустив девичьи кисти, нежно, но крепко сжал её предплечья в сильных руках, приподнял, как пушинку над полом на уровень глаз, прижался лбом ко лбу Мари и тихо, радостно, взволнованно засмеявшись, прохрипел: 'Ты! Я нашёл тебя!' Медленно опуская на пол, всё сильнее сжимал руки. Воздух загорелся, завибрировал, звуки исчезли. Говорить расхотелось. Распахнутые глаза, затрепетавшие души и частое стеснённое дыхание всё сказали за них. Дальше закричали б тела!
   Вовремя опомнилась: 'Пора уходить срочно!' Мгновенно выскользнула из задрожавших, взмокших мужских рук и исчезла из номера, оставив лишь тонкий шлейф французских духов.
  
   * ...как тогда с 'Аравией' - история изложена в приключенческой повести 'Аравийский изумруд'.
  
   Глава 9.
   Небесная справочная.
  
   Выйдя из номера, неспешно шла по коридору, прокручивая в голове разговор, стараясь успокоить нервную дрожь в теле. Задохнулась от острого предчувствия и горькой вины: 'Боже..., мы едва не потеряли головы! Ещё несколько минут, и Алекс начал бы меня целовать, - трудом опомнилась. - Да... Дела. Давненько так чувственность не подводила'. Подойдя к горничной, услышала возбуждённые голоса сотрудниц. Остановилась.
   - ...Тихо, я сказала! Не орите вы так, а то услышит! - говорила Женечка, кого-то успокаивая. - И чтоб ни одна сейчас рта не раскрывала: дайте девчонке самой всё решить. Молчок, поняли? Люсь, тебя прошу отдельно: не заговаривай сейчас с ней, понимаешь...?
   - Ишь, раскомандывалась тут... - недовольно ворчала бригадир. - Не дурнее тебя - понимаю... Тихо! Идёт, кажись...
   Девушка нарочно стала громко стучать каблуками, словно издалека идёт. Приглушив постепенно звук, вошла в горничную и прошла в раздевалку. Коллеги сидели вокруг круглого стола, покрытого белой пикейной скатертью и, как ни в чём не бывало, старательно пили чай, смотря только на стол, где стоял полусъеденый торт. Фыркнула тайком: 'Конспираторши!'
   - О, тортик! - нарочито бодро проговорила. - Кто презентовал? - рассмотрев сладость, удивилась. - Да ещё и 'Киевский'! Мой любимый.
   - Твой 621-й. На прощание. Сказал, что потом не будет времени попрощаться с нами, - ответила Тамара. Поймав предостерегающий взгляд Жени, сменила тему. - Мариш, я всё в твоих номерах проверила, доделала там всякие мелочи, так что, ты свободна. Проваливай домой! - закончила, шутя.
   - Да, Маришка, чего тебе здесь торчать? Заведующая уехала в Главк на совещание, уже не вернётся на работу. Поезжай домой пораньше. Иветку заберёшь с продлёнки в школе пораньше, по магазинам с нею прошвырнётесь... - разливалась 'соловьём' Люся. - А мы тебя прикроем, если что. До завтра!
   Споро допив чай, горничные в мгновенье ока вымелись из комнаты!
   Мари рассмеялась их всеобщему заговору согласия: 'Всегда бы так! А то всё склочничают, сплетничают, гадят'. Быстро собравшись, через десять минут выходила из подъезда гостиницы, привычно ловя в отражении окон и витрин за собой 'хвост'. Но, сколько ни проверялась, его не было: 'Сдержал слово Сергеич, снял 'наружку'. Свобода'.
   Выполнив с дочкой намеченную бригадиром программу, счастливые и уставшие вернулись домой, где бабушка быстро их накормила и уложила в постель, пообещав завтра попозже разбудить, не поднимая захворающую внучку в школу.
   Едва успев мысленно помолиться и спросить у покойной бабушки Анны совета относительно предложения австралийца, Марина провалилась в сон. Безмолвный запрос полетел сквозь Космос в Справочное бюро Небесной Канцелярии и, видимо, прибыв вовремя, нашёл своего адресата, потому что под утро пришёл ответ 'оттуда'. Вот только на такой она не рассчитывала явно...
  
   ...'Рейндж Ровер' резво подскакивал на каменистой красноватой дороге, заставляя Мари и детей подпрыгивать на упругих кожаных сиденьях, вызывая у малышей всякий раз весёлый смех! За их безопасность не беспокоилась: были крепко пристёгнуты широкими ремнями безопасности. Сама же, как всегда забыв пристегнуться, только забавляла малышей, теряя то и дело от подскоков с головы соломенную шляпу, которая, слетая, била по спине, будучи привязанной к верхней прорези для пуговицы светлой рубашки. Ребятня визжала от восторга, когда выуживала её свободной рукой за спиной и водружала на место, продолжая другой рукой спокойно вести машину по неровной ухабистой дороге. Надев шляпу на голову и сделав невозмутимое лицо, старалась не смотреть в зеркало заднего обзора: поросята всегда строили такие уморительные рожицы, ловя в нём её глаза, что количество смеха в машине уж точно не уменьшалось.
   Так продолжалось до нового крупного камня, попавшего под колёса джипа, который заставлял пассажиров опять высоко подпрыгнуть, взвизгнуть и... И всё повторялось снова. Это была самая любимая забава детишек - поездка с мамой на новой машине до ближайшего городка. Не впервые они уже ехали по этой дороге: так было короче, хоть и каменистее. Зато весело!
   Пришлось приглушить смех - начинался непростой участок дороги. Даже дочка с сыном притихли, зная о скалах и обрыве.
   Набирая скорость, чтобы разогнать машину в гору, прислушалась к звукам мотора: там было что-то неладно. Стук и скрежет насторожили, и женщина понадеялась, что дотянет до сервиса в городе, до которого и оставалось-то мили три. Джип влетел на горку, перевалил и понёсся по дороге вниз к повороту, где придётся притормозить: за скалой обрыв, ехать надо ювелирно, почти притираясь к скале. Чем ближе машина приближалась к обрыву, тем было понятнее, что случилась беда. Сколько ни вжимала педаль тормоза в пол - глухо. Тормоза отказали! Стараясь не паниковать, посмотрела в зеркало на детей - тоже были напуганы, но молчали, лишь смотря на мать расширенными от ужаса сапфировыми глазами. Взяв себя в руки, резко вывернула руль, стараясь свернуть с опасного участка дороги, хоть и рискуя перевернуть машину. Но видно милосердие Господне в тот момент закончилось для них: в стойке руля что-то звонко хрустнуло, и, уже не слушаясь женских рук, баранка руля завертелась с бешеной скоростью. Всё, теперь не было и руля - машина стала полностью неуправляема. Время замедлило бег. Поворот неумолимо приближался. Мари кидало по салону из стороны в сторону, и не было никакой возможности даже сдвинуться с места, чтобы попытаться перелезть к детям и отстегнуть их, выбросить из машины! Ледяной холод сжал сердце, и времени осталось только на то, чтобы посмотреть на светлые головки малолетних детей и пожалеть их. Поймав её взгляд в зеркале, смотрели так, словно сами поняли всё в доли секунды. За секунды до...
   Последние мгновения виделись со стороны, словно её душа уже покинула тело и была теперь лишь сторонним наблюдателем: джип, попав колесом на большой валун, резко кинуло на скалу, отбросило, высоко подкинув в воздух, перевернуло, перекинуло через ограждение на краю обрыва, и уже ничто не мешало машине, кувыркаясь, лететь в пропасть с высокого края бывшего карьера. Последними осознанными звуками, что услышала, были наполненные страхом и ужасом крики детей. Машина упала на дно карьера колёсами вверх, тут же взорвалась и загорелась. Душа Марины висела над пожарищем в самой гуще вонючего дыма и всё высматривала, не выжил ли кто? Лишь убедившись, что таковых просто не может быть, улетела...
  
   - ...Нет! Нееет! Боже! Дети!! - вскочила на постели, перепугав мать Варвару. - Нет... Не может быть... - говорила, тяжело дыша, уже смотря на неё, но всё ещё не понимая, где находится. Оглядевшись, увидела комнату, полную чёрного зловонного дыма! Он медленно вращался вокруг и был отчётливо виден в полосах света, которые бросал в комнату уличный фонарь под окном сквозь густую кружевную занавеску. - Мама! Что это? Почему в комнате дым?
   - Какой дым, доча? Ты что? Где ты его видишь? - спросонок никак не могла понять, о чём толкует. Села на кровати, протёрла глаза. - Ты посмотри, и в правду дым. Господи, горим!?
   Вскочили, кинулись на кухню, включили свет, осмотрели и убедились, что там всё в порядке. Вернулись в комнату: дым был только вокруг кровати! Но, прямо на их глазах стал таять и... пропал, оставив после себя лишь стойкий запах горелой резины и кожи! Стояли, раскрыв рты, поразившись увиденному.
   - Ты чувствуешь этот запах, или я схожу с ума? - спросила у матери, не доверяя себе ни в чём.
   - Горелая резина и что-то ещё... Не пойму... - всё принюхивалась к воздуху комнаты. - Кожа или... тряпки?
   - И то, и другое, - прошептала, кинулась на кухню, обессилено рухнула на стул и залилась слезами. - Я сгорела с детьми...
   До утра не сомкнули глаз, пока рассказывала страшный сон.
   - ...Вот тебе и ответил Господь, - обескуражено пробормотала ошеломлённая мать, содрогаясь в нервной дрожи. - Лучше бы не спрашивала. Это ведь даже не ответ - это предупреждение! Нет, предвидение! Тебе удалось, уж не знаю как, заглянуть в планы самого Господа Бога! - тихо вздыхала и плакала. - Нельзя было спрашивать... Грех это... Ой, доча, не знаю... Тебе решать: верить или нет? Может, дьявол покуражился... А если нет...? Вот беда...
   Для Мари выбора уже не существовало: всё показали во сне доходчиво, просто и ясно. Решать отныне не приходилось ни ей, ни дочери Иветте, ни матери, ни кому бы то ни было вообще из смертных. Ответ дан свыше. Им. Самим. Бессмертным и вечным. Милосердным и бесчеловечным.
   Рассвет встретила, стоя у окна. Ответ австралийцу был готов.
  
   Глава 10.
   Сто раз отмерь...
  
   Под впечатлением жуткого видения ехала вечером на смену, всё слыша крики нерождённых детей. Запах горелой резины с той ночи стал неизменно вызывать у Марины слёзы. Превратился в постоянный, неотступный, горький спутник на всю жизнь - запаховый след несчастья. Метчик рухнувших надежд на счастье. Маркер беды и вечной пожизненной скорби.
   Сидя в вагоне метро, даже не представляла, как об этом скажет Александру?
   - Господи... Марин! С тобой всё в порядке!? Да на тебе лица нет! - ахнула дежурная Галочка Горовая, подруга и наперсница, испуганно хлопая огромными серыми глазами, опушёнными густыми, длиннющими, чёрными ресницами. - С дочкой что-то? Или с мамой? - румянец сполз со щёк, губы дрожали, пальцы нервно затеребили кардиган ручной вязки.
   - Нет-нет... С ними всё в порядке, если не считать Веткиной простуды. Спасибо, что переживаешь, милая. Придётся после ночной идти в поликлинику и брать 'больничный', - постаралась через силу улыбнуться. - Плохо спала. Заболеваю, видно. Не волнуйся. Отработаю, Галчонок, - вздохнула поглубже, беря эмоции под контроль: 'Не время, Машук'. - Что там у нас на трудовом фронте? Как смена? Что передали с дневной?
   За разговорами и планами на вечер, за приветствиями и прощаниями с сотрудницами, гостями, отвлеклась от чёрных дум: 'Нет времени на личное. Пора приниматься за работу'.
   Освободилась только часам к двенадцати вечера, когда затихли хождения по коридору гостей и их посетителей, прекратились бесконечные звонки в номерах, закончились, наконец, всевозможные просьбы: сделать чаю, погладить, постирать, забрать посуду из номера и отнести в ресторан, а на обратном пути прихватить кофейник с натуральным кофе, ответить на многочисленные вопросы, посулы и всякие лестные предложения о совместном ночном времяпрепровождении. Всё выполнив в полном объёме, поговорив и решив, деликатно отклонив приставания, отшутившись от чересчур назойливых кавалеров, подошла к стойке дежурной: поговорить, выпить кофе в тишине, посидеть в полумраке гостиничного холла этажа.
  
   Увидев девушек в укромном уголке в одиночестве, подсел старенький постоялец Марины, грузин Датуна Георгиевич, и достал из нагрудного кармана конверт, в котором оказалась особым способом сложенная семейная фотография.
   - Вот, Мариночка, обещанная фотография моих мальчиков, - гордый отец показал фото, на котором были одни мужчины. - Смотри: восемь мальчиков! - распирала такая гордость! - Уже многие из них большие... - узловатой рукой нежно гладил глянец фотографии, глаза наполнились счастливыми слезами.
   - Можно посмотреть? - тихо спросила, стараясь отвлечь от грусти. Протянул карточку дрожащими руками. Приняла с пиететом, рассмотрела, восхитилась. - Какие все красавцы, папа! Особенно трое старших - Ваша копия! Ах, какие орлы! А глаза... Сразу замуж за них захотелось! - рассматривая, нащупала пальцами сзади фото складку картона, перевернула и, хмыкнув, с коварной улыбкой стала разворачивать боковые загибы большого семейного фото. - А карточка-то с секретом. А, дедушка Дато? - покраснел, но препятствовать исследованиям не стал, хитро поглядывая озорными мальчишечьими глазами, торжествующе косясь на Галину, которая вскинула удивлённо брови и подалась вперёд, всматриваясь в фото. - Так-так... Восемь мальчиков, говорите? И..., - развернула разом оба края фотографии, на которых оказалась... женская половина семьи, - ...ещё столько же! Да ведь и девочек у Вас не меньше, дедушка! - захохотав, Мари положила развёрнутую во всю длину фотографию на журнальный столик, за которым и сидели. - Да Вы проказник, дедуля! Хулиган, но орёл!
   Захохотали хором, раскатывая по холлу заразительный смех. На огромном семейном фото старого грузина девушки насчитали... девять девочек! У мужчины оказалось семнадцать детей!
   - Ну, я же тебе сказал: восемь мальчиков..., - лукаво посмотрел на красавиц и, помедлив, продолжил, небрежно отметая обеими руками от себя дальнейшие слова, - ...не считая девочек!
   Не скоро смех утих на этаже. И шутки.
   Только после этого, убедившись, что в ближайшее время не понадобится Гале или гостям, Марина позвонила в номер австралийца.
   Встретив её вечером, только коротко взглянул, погрустнел и больше не докучал просьбой поговорить. Видимо, на девичьем лице было ещё столько горя, что решил дать право самой решать, когда стоит встретиться. Когда будет к этому готова.
   Теперь, взяв себя окончательно в руки, нашла силы для встречи и тяжёлого разговора.
  
   ...Открыв на деликатный стук дверь, он сделал привычный приглашающий жест внутрь комнаты, показал на кресло. Но туда пришлось сесть ему - настояла.
   - Вам лучше сесть здесь, уверяю Вас, - заговорила, помедлив немного. - Разговор будет столь же тяжёл, сколь и невероятен... - помолчала, глядя, как он тогда, в балконное окно и безотчётно обнимая себя руками за предплечья. За стеклом была ночь, только гости из соседнего корпуса не все спали - разгар веселья! - Странное дело. Мне, как Вам в прошлый разговор, нужно время. Хотя и понимаю: сколько бы его у меня ни было, и тогда разговор не начался бы, - повернулась к Алексу, сидящему в глубоком кресле и смотрящему на неё с таким мрачным выражением лица, что невольно горько улыбнулась. - Какое у Вас лицо, Александр! Словно больше не ждёте от меня ничего хорошего... Не надеетесь вовсе, - отойдя от балкона, села на приготовленный стул возле журнального столика неподалёку от кресла, как он тогда. Только дверь на этот раз не была объектом всеобщего внимания - на этаже она с дежурной Галиной и эти, из Конторы, вечное 'недремлющее око и ухо' Госбезопасности - Цербер и... спаситель. - Позвольте Вам задать вопрос? - увидев утвердительный кивок, продолжила ровным, отстранённым голоском. - Вы верите во... сны? В вещие сны? Такие, после которых Вас не покидает чувство, что так всё и будет? Что это просто неизбежно?
   - Да. В этом смысле я мистик. Такие сны слишком часто сбывались в моей жизни. Не верить им давно разучился, - подался в кресле немного вперёд, сменив положение тела. - Вы что-то увидели сегодня во сне, Марина? Я Вас правильно понял? - понизил голос и с волнением добавил. - Тогда, если это не слишком для Вас больно, расскажите.
   - Чуть позже, хорошо? А пока отвечайте на вопросы, пожалуйста, - задумчиво смотрела в никуда, продолжая говорить. - Мне сначала надо убедиться кое в чём.
   - Я отвечу на них со всей искренностью, клянусь! Слово дворянина! - загорелся румянцем, выпрямил гордо спину, вздёрнул подбородок. - Спрашивайте обо всём, не стесняйтесь. Слово чести, не скрою ни один неприглядный факт! Давно нужно было всё обсудить, много раньше... - покаянно вздохнул, посмотрев печально и виновато. - Я виноват и готов отвечать.
   - Благодарю, - улыбнулась сдержанно и ободряюще, глубоко вздохнула, отодвигая растревоженные эмоции - могут помешать. - Итак. Ваш дом одноэтажный, большой, стоит в пустынной местности. Вокруг большая эвкалиптовая роща, за ней дорога, ведущая в городок. Но есть и другая, через заброшенный карьер. Так?
   Кивая утвердительно на каждое замечание, удивлялся всё больше - никогда не говорили о его доме и семье. До сего дня личное было под негласным запретом.
   - В Вашем доме сейчас никто из детей не живёт: у всех свои семьи. Они не захотели оставаться в глуши, разъехавшись по городам, - не спрашивала, просто констатировала факт. - Хозяйством занимаются наёмные рабочие. Вы и родственники владеете всем, ведёте документацию, оперируете ценными бумагами...
  
   - ...Простите, Мариночка! Поклялся себе не прерывать Вас, но не могу! - сел в возбуждении на край кресла, напрягся, как струна. - Откуда Вы это узнали? На меня здесь досье имеется, и Вы его прочитали?
   - Нет, конечно, успокойтесь, - перегнувшись через разделяющий их журнальный столик, положила руку на мужское колено и, нежно сжав, попыталась успокоить. Почувствовала, как его бьёт нервная дрожь. - Я же Вам сказала: всё вижу во снах. Клянусь. Слово потомственной дворянки из рода Потоцких! - прямо посмотрела в сапфировую синь, выпрямилась и гордо вскинула голову. - Я могу продолжить? - увидев удивлённый, ошеломлённый, недоверчивый, скептический взгляд, высокомерно вскинула правую бровь, побледнела. - Вы смеете сомневаться в искренности моих слов, милостивый государь?
   Посмотрев в глубину женских зелёных, спокойных, внимательных глаз, в которых начало разгораться праведное возмущение, всё сразу понял и безоговорочно поверил. Зардевшись, полыхнул радостным, гордым, восхищённым взглядом по беломраморному, заносчивому, надменному, спесивому личику полячки по крови и происхождению, тонко улыбнулся.
   - А вот теперь верю! Мы ровня! - взял девичью руку и, встав с кресла, с уважением и пиететом поцеловал, с достоинством поклонившись. - Моё почтение, графиня! Смиренно прошу прощения.
   - На первый раз прощаю Вас, князь, - милостиво склонив белокурую головку, лукаво зыркнула в смеющийся сапфир. Рассмеявшись от души, расслабились. Продолжила рассказ. - ...Есть у Вас такое место, где старая дорога идёт по невысокому нагорью, огибает возле нагромождения скал. Не доезжая до них, есть знак-вывеска, на ней написано название...
   Забыв, нахмурилась, стараясь вернуть иностранные слова из памяти, но тщетно. Тогда попыталась вспомнить сон, закрыв глаза. Уходя мысленно в подробности, мягко забрала свою руку у Алекса. Удержав на мгновенье, прикоснулся губами, но она не почувствовала - сон плыл перед глазами: '...Машина тряслась и подпрыгивала, смеялись дети... Мимо окон проплыл знак... Знак! Стоп! Немного назад... Ещё... Вот: 'High Stone Point'. Есть!'
   - Дайте лист бумаги и карандаш, - не открывая глаз, едва слышно прошептала. - Мне не произнести этого, но написать смогу, пожалуй.
   Метнувшись к письменному столу, быстро положил перед ней требуемое на журнальный столик. Периодически приоткрывая глаза, быстро, но старательно записала печатными буквами три иностранных слова. Подала листок Алексу, внимательно наблюдая за реакцией. Прочитав, смертельно побледнел, стиснул до синевы тонкие губы под полоской коротких седых усиков, задышал нервно и прерывисто! Резко сжал записку в кулак, словно мстя без вины виноватой бумаге за то, что выдала его или предала.
  
   - Я правильно написала эти слова? Что они означают? - пыталась расшевелить, вывести из оцепенения вопросами. - Я не понимаю английского: в школе учила немецкий. Плохо. Едва на 'тройку' осилила. В английском совсем беспомощна, даже букв не знаю практически. Александр!
   Передёрнувшись телом, очнулся, перечитал ещё раз три злосчастных слова, медленно развернув смятый листок. Помолчав, протяжно выдохнул.
   - Там есть и другая вывеска..., и знак, - тихим, мёртвым, убитым голосом едва проговорил, почему-то не в силах смотреть в зелень её глаз. Не мог опомниться от страшного потрясения и... предчувствия непоправимой катастрофы. Лишь подавленно, грустно подумал: 'Странная девочка. Потрясающе красивая и... пугающая чем-то. Впервые такую повстречал на жизненном пути'.
   Услышав, закрыла глаза, на мгновенье вернулась в сон.
   - Да, я и забыла! Знак опасности, обрыв... - голос вдруг осип, сорвавшись, тело начало трясти. - Там нарисована машина, пробившая ограждение и... летящая в пропасть, - еле слышно прошептала с содроганием, с трудом сдерживая слёзы ужаса и прозрения: 'Оно! То место!'
   - Вам точно не показывали фото моего дома? Дороги? Гор? Людей из моего окружения? Эти, из ГБ? - хрипло спрашивал, забыв об осторожности. На все вопросы и предположения она лишь отрицательно покачала светлой головкой, печально и абсолютно обречённо улыбаясь. - Тогда, бога ради, объясните мне: откуда эти знания у Вас в голове??
   - Из сна, - выдохнув-вытолкнув слово из лёгких, собралась с силами, задавила усилием воли дрожь тела и голоса, заставила слёзы откатиться от горла. Резко сменила тактику разговора, сев прямо и надёжно. Рыкнула безмолвно: 'Хватит вилять, дура!' - Давайте, я Вам свой сон расскажу, а потом задам ещё несколько вопросов. Идёт? - слабо улыбнулась, постаралась вернуть спокойствие и лёгкость в сложную непредсказуемую беседу.
   - Согласен, - сел вновь в глубину кресла и приготовился слушать, сжав руки в кулаки, мерцая темными морскими глубинами.
   - Поймите меня и поверьте, прошу! - вскинула потемневшую, но спокойную зелень, мягко улыбнулась уголками побледневших под слоем светлой помады губ. - Когда Вы узнаете подробности, постигните истинный смысл русской поговорки: 'Семь раз отмерь, один отрежь'. Сейчас и приходиться 'мерить'. Мне рассказать сон от начала до конца или только финал?
   - Расскажите, Мариночка, с того момента, когда Вы вчера вышли из моего номера после нашего разговора, пожалуйста! Хочется знать, что у Вас в жизни и голове происходило за эти сутки, понимаете? - виновато взглянул, прося глазами прощение за любопытство, и улыбнулся той тёплой, нежной, сердечной, обволакивающе-парализующей улыбкой, которая поразила её вчера, едва не лишив трезвомыслия.
   Увидев её, тайком вздохнула, с трудом сдержав чувственную дрожь в пальцах. По спине прокатилась волна будоражащих 'мурашек', грудь напряглась в жёстком плену немецкого корсета-грации. Беззвучно простонала: 'Сколько же придётся 'мерить', Господи, чтобы, наконец, хватило сил и отваги 'отрезать' всё раз и навсегда...!? Как жестоко...'
  
   Глава 11.
   Убийственные аргументы и факты, или Вещий сон.
  
   По просьбе гостя стала рассказывать подробно обо всём, что происходило вчерашним вечером вплоть до самого сна. Сам сон по мере повествования вспомнился весь, с самого начала.
  
   '...Приземистое одноэтажное здание, казалось, прижалось к раскалённой красной земле в поисках прохлады и тени. Жара не отступала, дождей не предвиделось. Эвкалиптовая роща за усадьбой, издавая одуряющий смолистый запах, посерела от пыли, скрутив тонкие длинные серые листья в жгутики, в попытке спасти ту самую малую толику влаги, ещё сочащуюся по ним.
   Выйдя из прохлады веранды на оглушающий зной, я прищурилась от ослепляющего белого и раскалённого солнца: 'Жарко! Пора съездить в городок, развеять детишек'. Прошла по тропинке изумрудного газона, где круглые сутки щедро разбрызгивали влагу несколько дождевателей. Шла по шелковистой траве, спугивая соломенной шляпой кузнечиков и бабочек, паучков и букашек, ящериц и пчёл, пьющих драгоценную воду. Январь, самое пекло, макушка лета.
   Возле гаража меня ждал Том, высокий мощный старик - наш механик, дворник, садовник и огородник. На нём был потёртый комбинезон с закатанными брючинами, так выцветший на сильном австралийском солнце, что невозможно было угадать цвет. На голове неизменная соломенная шляпа с большими полями, но без верхнего донца. Как объяснял малышне Том, 'чтобы голова не скучала по солнечным лучам'. Он молча отдал мне ключи от 'Range Rover P38a' и пошёл открывать ворота.
   На лужайку перед домом с криками, визгами и смехом выкатились мои младшенькие: Майкл и Стейси. Так они просят себя называть вне дома. А для нас они - Миша и Настя.
   Майкл уже стянул у старшей сестрёнки шляпку с головы, и та побежала жаловаться на брата не ко мне, а... к Тому! Старик, наклонившись к ней, что-то тихо говорил, а потом посмотрел на сына. Майкл, как сомнамбула, подошёл к садовнику и... отдал шляпу сестрёнки без единого звука протеста! Я звонко рассмеялась, поймав озорной взгляд мужчины в свою сторону, когда сверкнул ярко-голубыми глазами, как бы говоря: 'А, что я сказал? Отдаст, куда он денется?' Как ему это только удаётся? Один взгляд, и дело в шляпе! Мой сынишка, должно быть, преклоняется перед этим великаном, надеясь вырасти таким же могучим. Ну-ну. Пусть надеется. Гордая и успокоенная таким бодигардом Стейси приняла свой головной убор с видом королевы, которой надоевшая служанка подала корону. Том её так избаловал! Стоит перед девчушкой в глубоком почтительном поклоне и держит в огромных мозолистых лапищах, как на подносе, маленькую соломенную шляпочку маленькой капризули-принцессы. А та, слегка подбоченясь, словно нехотя, сдёрнула убор: 'Ладно уж, давайте вашу противную шляпу...'! Вот распоясалась прынцесса, блин! Пора жаловаться папе.
   Смешные они у нас! Стейси пять, и она уже полностью сформировалась, как личность - копия папа Александр. В кого пойдет четырёхлетний Майкл - загадка. Дочь похожа на папу, а вот сын не знаем, в кого он выдался? Оба светленькие, синеглазые, рослые, с тонкой аристократической костью. Да..., мною здесь и не пахнет! Ни польской спеси и заносчивости, ни узких покатых плеч, ни пепельных локонов, ни изумрудных глаз-омутов, ни музыкальности и артистичности - ничего! Ну и ладно. Зато мои младшие самые забавные!
   Стояла в сторонке и посмеивалась, пока следовала традиционная процедура посадки в машину. Том всегда сам руководил парадом, беседуя, наставляя и смеша детей. Он замещал папу, когда тот бывал в отъезде.
   Вспомнив мужа, вздохнула: 'Куда опять поехал? Зачем? Всё загадки какие-то... Разведчик хренов! Psa krew! Ох! Простите! Excuse me. Pardon. Не гнiвайтесь, панове! Bardzie proszе pani! Не буду ругаться, привычка. Была не права, вспылила... Ладно, не моё то дело! Business, блин...! Ох, Алекс..., где тебя чёрт носит, а, родной...?' Встряхнулась, опомнилась, подошла к джипу.
   Поблагодарив Тома, перекинулась с ним несколькими фразами, и он пошёл впереди машины, чтобы придержать лёгкое сетчатые ворота, закрывающиеся от ветра. Потом ещё долго нам махал соломенной шляпой без верха и, закрыв створки ворот, пошёл к дому. Настала пора освежиться из графина ледяным чаем со льдом, приготовленного для него и ожидающего в холодильнике.
  
   Пристёгнутые широкими и жёсткими ремнями безопасности малыши с начала поездки сидели тихо, не в состоянии свободно двигаться. Но это приказ папы. Джип открытый, а дети очень подвижны: мало ли что им придёт в голову во время движения! Вот и грустили, только крутя по сторонам головами и разглядывая окрестности.
   Проехав часть пути по новой дороге, решила сократить путь по старой, через заброшенный карьер. Уж очень сегодня жарко. Быстрее в город приедем. Увидев, куда я свернула, малыши обрадовались и приготовились к отменной забаве, ставшей для них традицией. Дорога по мере приближения к нагорью становилась всё ухабистее и каменистее, и нам с детьми приходилось подпрыгивать на мягких сиденьях дорогой и крепкой машины. Этого-то и ждали ребятишки. Для них начиналась главная потеха!
   Я как всегда забыла пристегнуться, и стоило подскочить на сиденье повыше, как моя шляпа тут же слетала с головы и сдувалась ветром за спину. Наученная прошлым опытом, заранее привязывала её шнурок за петельку верхней пуговицы рубашки, но тогда она начинала колотить по спине. Это очень смешило малышню - хохотали в два горла, засранцы! Не смотря в зеркало заднего вида, спокойно доставала непослушную шляпу из-за спины и водружала на законное место на голове, пришлёпнув кулаком. Это вызывало у детей истерический приступ смеха! Так и ехали до следующего крупного камня на дороге, который не успевала объехать. А так как камней была целая пропасть - умора козявкам была гарантирована. За это они и любили ездить со мной в городок.
   Пока сражалась со шляпой, автоматически вела машину в гору. Прислушалась к работе мотора, нахмурилась: 'Что-то мне не нравится сегодня твой звук: стучишь, звенишь, дребезжишь. Чёрт! Надеюсь, дотянем до города и до сервиса, а, парень...? Осталось самая малость - три мили с хвостиком. Давай, паря! Поднатужься, мальчик мой!'
   Разогнав джип в гору, перевалили её, и теперь уже по инерции мчались всё быстрее и быстрее под уклон. Камни сыпались из-под колёс, ветер давно сдул шляпу с головы, дети притихли, заворожённые быстрой ездой. 'Так..., сейчас мы притормозим тебя... Тормозим. Чёрт! Ну, давай же!!' Но, сколько ни вжимала педаль в пол салона, всё было напрасно. Тормоза не реагировали на мои потуги. Отказали. 'Так. Не паниковать! Следить за лицом. На тебя смотрят дети. Smile! Господи, только не здесь! Скоро скала и поворот. Если не притормозить - вылечу, нахрен, в пропасть. Боже!' В последней попытке спасти хотя бы детей, сильно вывернула руль машины, прекрасно понимая, что от такого резкого манёвра, на такой сумасшедшей скорости она неизбежно перевернётся и не раз, а я... не пристёгнута. Ну и пусть - дети в креслицах и ремнях, им повезёт больше.
   Видимо, нашему Ангелу-Хранителю мы стали уже не интересны. Руль, странно хрустнув и зазвенев в стойке, перестал слушаться моих онемевших от натуги рук: вырвался и завертелся с такой скоростью, что удерживать дальше не было никакой возможности. Всё. Теперь у меня не было и руля - джип полностью неуправляем. Смотря в зеркало заднего обзора на своего малолетнего сына и крошку-дочь, только и успела подумать: 'Так малы!' Они, поймав мой тихий обречённый взгляд в зеркале, словно всё поняли сами. Не кричали, а только смотрели расширенными сапфировыми глазами, будто смиряясь и прощаясь навсегда. Попав на большой валун правым колесом, джип кинуло на скалу слева, резко отбросило...
   ...Я погибла первой. Меня, непристёгнутую ремнём безопасности, бросило на стену скалы, снесло полголовы, закинуло вновь в салон джипа. Рука попала в крутящийся руль, хрустнув, намоталась на стойку, и, будучи надёжно 'привязанной' так к машине, я разделила судьбу и с ней, и с моими детьми, за которыми наблюдала теперь сверху.
   Дальнейшее видела со стороны: машина, ударившись о скалу, высоко подлетела в воздух, перевернувшись, перелетела через отбойник и, покувыркавшись, рухнула в расщелину бывшего карьера. Упав на дно колёсами вверх, задымилась и сразу же взорвалась. Она горела, а я, паря над полыхающей машиной, всё ещё слышала полные ужаса, дикой боли и смертельного страха истерические крики наших детей, горящих заживо. Дым, пожар, крики. Дождавшись моих обожаемых малышек, приняв их в свои любящие руки, плачущих и обезумевших от страданий, успокоила, поцеловав, прижала к груди и уже с улыбкой смотрела, как догорают наши тела там, на земле. Нам больше не было больно. Мы были счастливы. Мы были вместе'.
  
   Замолчав, Марина крепко сжала зубы и губы, рассуждая дальше только в уме, понимая, что такое ему нельзя говорить и знать: 'Нам не дали ни единого шанса на выживание, и тот, кто это сделал, точно всё рассчитал. Испорченные тормоза и подпиленный руль - полная гарантия того, что человек, который сядет за руль этой машины, не вернётся из поездки живым и невредимым. То, что авария была подстроена, теперь точно знаю, и кто это всё сделал тоже. Знала уже тогда, когда моя душа висела над пожарищем, смотря, как горят мои дети'.
   Рассказывая Александру семейное будущее, в которое ей почему-то позволил заглянуть бог, не рассказала только о догадках, а вернее, о точных сведениях, кто подстроил катастрофу. Так и решила: 'Не сейчас. Возможно, никогда не расскажу: нужно кое-что выяснить, прежде чем обвинить в столь тяжком преступлении кого-либо. И потом не расскажу. Нет. Буду молчать'.
   Слушая жуткую историю гибели молодой жены и маленьких детей в катастрофе, он вжался в кресло, глаза остановились в неопределённой точке, словно не рассказ слушал, а смотрел фильм-хронику, страшный и притягательный: и сил нет смотреть, и оторваться нету сил.
   Молчала, закончив рассказ, сдерживала изо всех сил рвущиеся наружу рыдания, не вытирала лишь залитого слезами мертвенно-бледного лица с неподвижными, немигающими, распахнутыми глазами, держа в стиснутом кулачке бесполезный кружевной носовой платочек. Сидела, повернувшись вполоборота к письменному столу, где горела каплями крови рябина, и не могла отвести от неё глаз, как заворожённая: 'Красная, как кровь. Кровь моих детей. Будущих, ещё нерождённых... Кровь невинных младенцев... Кровь первенцев... Как жестоко, божечка'.
   Алекс сидел в полной прострации и, вероятно, прокручивал ленту катастрофы в голове вновь и вновь. По мере просмотра хроники всё страшнее становилось лицо: судорожно сжатый рот, прищуренные глаза, вздувшиеся желваки скул, мрачный ледяной взгляд...
   Ахнула: 'Демон мщения Аластор, не меньше! - при взгляде на мужское лицо у неё поползли 'мурашки' по спине. - Как ужасающ он в своих мстительных мыслях! Только и остаётся понадеяться, что столь смертельные аргументы, как гибель его семьи в моём сне, не найдут губительных фактов в реальной жизни, когда отец начнёт мстить собственным детям. Старшим. От первого брака'. Опомнилась, взяла эмоции под контроль, начала трудную беседу.
  
   - ...Вот такой вещий сон мне привиделся нынче ночью, - тихо заговорила дрожащим голосом, стараясь вытянуть его из омута страшных мыслей, развеять пелену жуткого наваждения, вернуть в безоблачную и безопасную действительность. - Мама сказала, что теперь за мной решение: верить ему или принять за простой кошмар. Хотя..., о каком решении тут рассуждать? Всё показали. Просто и понятно. Как говорят на Западе: без комментариев.
   - Вы не всё рассказали, Марина. Я прав? - очнувшись, вдруг вскинулся. - Конечно, прав. Так прячете глаза! Это относится к аварии? Говорите! Я имею право знать! Это мои дети! Немедленно! Я приказываю Вам!!
   Изумившись, обалдев, вмиг прекратила слёзы. Замерла телом и дыханием, лишь мысли бились в голове больно, громко: 'Приказываете? Мне!? Нет. Не надейтесь! Коль так, к этой части разговора я не буду готова никогда, Mr. Alex. Ничем меня не заставить, господин хороший. Кричать? Ну-ну...' Упрямо и гордо выпрямившись на стуле, отерев остатки слёз голубым платком, твёрдо и непреклонно посмотрела прямо в глаза.
   - Думали, испугаюсь? Посмотрим, у кого сильнее воля и выдержка, господин Межерицкий. И благороднее порода. Вам меня не подавить, не согнуть и не сломать, и тем паче не запугать. От грубости и напора становлюсь сильнее и... злее. Клянусь честью, или я не правнучка Потоцкого! Хa! Jeszcze Polska nie zginela! На меня кричать изволите, поручик...? - злорадно усмехнулась, зыркнув опасно и тягуче. - Напрасно. Непростительная ошибка, сударь. Не на ту нарвались, милейший! Пссс... Не стена! Наскоком не взять! Кавалергард нашёлся... - высокомерно, надменно фыркнув, изогнула заносчиво правую бровь, сжала губки бантиком, выдвинула упрямый подбородок, возмущённо затрепетала раздувающимися крыльями носика, негодующе презрительно засверкала глазами, прищурив их, свысока окинула застывшим изумрудом зарвавшегося мужлана. - Парвеню!
   Ошарашенно вглядываясь в её новое, совершенно изменившееся лицо, изумился до предела, до немоты, поражённо выпрямился, хотел что-то сказать, но, наткнувшись на ледяной взгляд, застыл, побледнел, а потом... сдался под невыносимым гнётом парализующей зелени. Поражённо выдохнул: 'Сердце рукой стиснула!', постарался оградиться от такой бешеной энергетики и воли, справился с паникой, покрывшись пятнами нервного румянца на худых впалых щеках. Медленно встал из кресла, обошёл вокруг Марины, сидящей строго, неприступно, с идеально ровной спинкой на самом кончике стула, со стиснутыми на коленках кулачками, где всё ещё голубел мокрый от слёз кружевной платочек. Постоял рядом, задумчиво смотря на гордо вздёрнутую головку в пепельных локонах, в которых был утоплен тонкий кожаный ободок с искусственной шёлковой голубой розой, на пылающий негодующий румянец щёк, шеи и ушек, на возмущённо вздымающуюся грудь и... усмехнулся в тонкие усики. Смущенно потёр щеку рукой, сдерживая тёплую одобрительную улыбку, покачал седой головой: 'Да... Вот тебе и гордая полячка. Истинная Марина Мнишек! Порода. Доказала. Делом'. Походил по номеру бесцельно и рассеянно несколько минут, остановился.
   - Пожалуй, требуется перерыв в переговорах. Вы не против, г-жа Марина? - увидев отрицательное покачивание женской головы, предложил. - Кофе? - царственный кивок. - Сейчас принесу, - и стремительно покинул ристалище.
  
   Глава 12.
   Говорить только правду.
  
   У неё появилась возможность собраться с мыслями перед решающим этапом разговора. Поразмыслить было над чем: 'Нужно чётко решить, что говорить, а что нет. Как сказать - ещё та задача. Где найти подходящие слова, чтобы объяснить всё, что на душе? Как этим сообщением не ожесточить? Стоит ли вообще рассказывать? С другой стороны, не рассказав подробности, не получится внятного объяснения. Недосказанность может оказаться ещё более губительной, чем страшная и откровенная правда. Куда ни кинь, всюду клин! Чёрт! За что мне всё это? Блиинн... Matka boska! Psa krew...'
   Алекс вернулся с двумя чашками горячего кофе, поставив одну перед ней на журнальный столик. Сел напротив в кресло.
   - Как-то не приходилось нам с Вами, Марина, пить кофе. Не знаю, какой Вы любите? В гостях всё больше чай предлагали, домашние компоты, вино, наливки, кисель... - смущённо помолчал и выложил на блюдце пакетик сахара. Всмотрелся в лицо, заметил следы усиленных мыслей и тяжёлых дум. - Не переживайте! Все проблемы вполне решаемы, уж поверьте моему большому опыту. Я давно живу на этом свете, кое-чему научился. Терпение и упорство - главные столпы удачи! - покраснев, спохватился. - Извините, Мариночка. Пейте кофе. Остынет. Сахар...?
   - Спасибо. Чёрный. Без ничего, - приняв из его рук чашку, стала медленно пить горький ароматный напиток. Отпустило. 'Он прав: нужен был перерыв'. Улыбнулась, полыхнув зеленью в сапфир, расслабилась. - Действительно стало легче. Благодарю, - 'Только вот то, о чём я умолчала, ничто не разбавит, не сгладит, и никакой сахар не подсластит ту горечь. Увы, - вновь перевела взгляд на кровавые ягоды рябины, вздохнула протяжно и тоскливо. - Кровь. Кровь моих детей... Стоп! Не думать'. Рыкнула безмолвно, взяла себя в руки. Продолжила беседу. - Как ни странно, кофе с его терпким вкусом придал мне силы. Пожалуй, расскажу Вам ещё кое-что, Алекс.
   - Вы словно выпили микстуру правды! - рассмеялся легко, просветлев лицом и засияв взглядом. - Клянусь, я не подливал Вам её в чашку! Чист, аки слеза ангела небесного!
   - Верю Вам на слово, - шутя, отвечала, поддерживая лёгкий тон беседы. - Может, это было бы лучшим выходом для меня? Не надо напрягаться, следить за произносимыми словами, строго выстраивать фразы, заботиться о чувствах собеседника, щадить его душу, продумывать наперёд все последствия сказанных слов. Просто выговориться, не задумываясь и не оглядываясь, вытряхнуть из головы весь словесный мусор, так мешающий и мучающий! Плюнуть на всё и вся с высокой колокольни! Забраться на неё, истошным криком: 'Пожар!' собрать весь город, а потом с радостным, мстительным чувством предупредить, что сейчас плюнешь вниз! - неприкрыто расхохоталась. Убавила веселье, состроила уморительно-просящую рожицу, сложив в молитвенно-умилительном жесте ручки. - Не найдётся такой пилюльки, а? Не завалялась она, случаем, у Вас в кармашке сюртука? - протянула руку с открытой ладошкой, стуча пальчиком другой руки по ней. - А не соизволите ли Вы, сударь, положить её вот сюда? Такую маааленькую голубенькую таблеточку крохотного говорливого счастья. Нет? Половиночку хотя бы? Тоже нету? Ну, хош осьмушку, барин? Ужо сыщите, будьте так ласковы и милосердны! Смилостивитесь, умоляю! Нет? Так-таки не сыскалася...? От ить бяда... Ах, как жаль! Кручинушка одолеет теперь. Правда-правда...
   Шаловливое подтрунивание полностью растопило напряжение и нервозность, царившую между ними последний час. Как подростки, смеялись от души до слёз в глазах, сияющих и счастливых. Стало в разы легче и проще. Отсмеявшись, утерев уголки глаз, посмотрели друг на друга с полным доверием и взаимной безудержной симпатией, лаская лица тёплыми взглядами, тёмно-сапфировым и нежно-изумрудным. Воздух в комнате завибрировал и тонко запел. Опять это случилось, даже дыхание сбилось! Одновременно отвели глаза, покраснев лицами, стеснённо дыша. Слова были лишними. Едва не забылись, а беседа не была закончена. Всё ещё пролегала меж душами тьма недосказанности и тайны.
  
   - Не мучайтесь, не заботьтесь, не переживайте и не щадите. Говорите, как есть, - с каждым словом становился всё серьёзнее и строже. Посуровев, проговорил хрипло, решительно. - Я готов.
   - Не обессудьте. Напросились. Тогда..., снова вопросы, - тяжело вздохнула, села удобней на стуле, слегка откинулась на спинку, протянув ноги в кожаных туфельках с открытыми пальчиками под стол. - Расскажите о семье. И прошу..., - вскинула внимательный взгляд, смотря прямо, не сводя взора, - отныне говорим только правду! - когда на миг замер, а потом кивнул, вздохнула с облегчением, признательно улыбнулась, на мгновение закрыв глаза: 'Благодарю!'
   - Вдов. Уже десять лет. Два сына и дочь. У всех семьи. Живут отдельно, - сухо начал говорить. - Внуки есть, но со мной почти не общаются, - увидев взметнувшуюся бровь, пояснил, криво улыбнувшись. - Из-за моего желания вновь жениться. Уезжая сюда, сказал детям, что они уже взрослые, и моё участие в их жизнях свелось к кратковременным визитам, рождественским подаркам да редким домашним праздникам. Что хочу вновь почувствовать себя отцом маленьких детей, воспитывать их, видеть, как они растут и взрослеют. Почувствовать то, чего был лишён в своё время в молодости, когда сутками пропадал на работе и неделями в постоянных разъездах.
   - Встретили Ваше заявление в штыки? Понятно. Сочли предательством по отношению к их матери, - понимающе кивнула.
   - Они не имеют права обижаться на меня! - горячо, с негодованием, вскинувшись. - Когда они женились и выходили замуж, мы с женой решили сразу разделить бизнес и капитал, и теперь ко мне у них не должно быть претензий! - взглянул гордо и независимо. - Моя женитьба - сугубо личное дело! Они взрослые люди. У каждого своя жизнь, в которую я не вмешиваюсь.
   - Они дети, прежде всего. Обиделись за мать.
   - Если бы! - рассердившись, занервничал, повысив голос. - Боюсь, им нет дела до памяти матери! Их волнует только одно - деньги! Чтобы оставшаяся часть семейного бизнеса не ушла из их рук! Надеялись, что оставлю долю если не им, то внукам, как обязан поступить дед!
   Замолчал на минуту, и тогда отважилась задать тот самый вопрос, на который и страшилась услышать ответ, и уже его знала. Из сна. Боялась подтверждения.
   - Алекс..., - вздрогнул от её приглушённого, незнакомого голоса, посмотрел озадаченно, - могу я у Вас спросить о том, что очень важно для меня? - кивнул в замешательстве. Помедлив, продолжила тихим и странно-отчуждённым тоном. - О какой сумме идёт речь?
   Замер, насторожился, борясь с целой гаммой чувств: 'Вопрос конфиденциальный, личный, сугубо финансовый. Я в праве не отвечать на него вовсе! - смотря на спокойное, расслабленное девичье личико, ясные, нейтральные глаза, слыша абсолютно ровное едва уловимое дыхание, понял, что интересуется этим не в корыстных целях. - Любопытство? Наивность? Иначе волнение уже бы выдало - алчность трудно прикрыть и скрыть: расширенные зрачки, ускоренный пульс, капли пота на лбу или над губой. Ещё много признаков. А здесь чисто. Ничего. Погоди-ка. Нет... Тут что-то иное... Неужели...? Сверка с информацией из сна!? Бог мой...' Коротко вздохнув, решился ответить откровенно.
   - В денежном выражении, или оценка всего имущества со всеми вложениями? - выдержанно и ровно, словно сидел у делового партнёра и решал насущные вопросы совместного бизнеса. Увидев утвердительный кивок на последних словах, задумался. - Курсы акций меняются, что-то дорожает, что-то дешевеет, но если навскидку по последним данным... - внимательно посмотрев в девичьи 'лесные' глаза, вдруг заметил следы усталости в их глубине и на побледневшем личике: 'Конечно! Время-то заполночь. Едва сидит'. Поспешил с ответом. - В районе восьми...
   - ...миллионов долларов, - закончила тихим, хриплым, севшим, жутким, мёртвым голосом, а в голове зазвучало похоронным эхом: 'Даже после всех вычетов нам перепадёт по два жирных куска...' Голоса его старших детей. Отрывок их сговора. Её с детьми смертный приговор...*
  
   Потрясённо распахнул глаза: сидела неживая, с трудом сдерживая набежавшие слёзы, бездумно прижав ладонь к стиснутым губам, словно закрывая рвущуюся наружу правду! Даже успел услышать сдавленный стон: 'Боже...' Выдохнул: 'Понятно. Я так и подозревал! Оказался абсолютно прав'.
   - Вы и это знали? - поразился, разволновался донельзя. - Опять Ваш сон? Да? Ответьте!
   - Да, - объяснять подробнее не было сил! Её просто начало трясти в нервной дрожи: 'Именно об этой сумме шла речь там, на границе сна, в той части, о которой умолчала и скрыла от Алекса'.
   - Господи Иисусе... - судорожно выдохнул, побледнев, как полотно. Заскрипев зубами, заиграл желваками, стараясь не напугать девочку-сомнамбулу необдуманными словами и действиями: 'Не гнать коней, поручик! Спешиться. На цыпочках'. - Что-то есть ещё, о чём мне не рассказано?
   - Нет. Простите. Это все вопросы. Клянусь, - постаралась сказать твёрдо и спокойно. 'Молчи! Забудь, Машук! Только не сорвись'. Невероятным усилием воли заставила себя не дрожать. Получилось. Вздохнула. Успокоилась. Совладала с лицом и дыханием. Села на стуле ровно, не опираясь на спинку. Решительно вскинула голову. - Прошу прощения, что отвлекла Вас и не дала рассказать о Ваших внуках, - подавив в душе приступ паники и слёзной истерики, постаралась увести разговор в сторону, оберегая человека от ужасной, убийственной правды. 'Ему не справиться с нею. Нет. Она его убьёт! Теперь это поняла чётко. Выход - молчать. Всю жизнь'. Улыбнулась через силу. - Продолжайте, пожалуйста, Алекс. Итак..., дети обеспокоены утечкой доли из вашего семейного бизнеса. А внуки здесь причём?
   - Здесь только деньги 'причём', - сердито ответил, 'раскусив' хитрость девушки, но не смея пока настаивать на подробностях, уже вкусив её упрямства. - Это и стало камнем преткновения в наших отношениях. После скандала, когда отказался на малышей переписать свою долю, перестали привозить внуков, - расстроено смотрел перед собой, сжав вместе ладони. - А я очень к ним привязан, понимаете, Марина?
   - Понимаю и сочувствую Вам всей душой. К сожалению, так бывает часто - дети самый сильный рычаг давления на родителей и родственников. Сама едва не оказалась перед разводом в подобной ситуации - знаю, о чём говорю, - тяжело вздохнула, вспомнив кошмар тех дней. - Вы поэтому не звонили домой из Москвы? Чтобы ещё больше не раздражать, не раскачивать непростую ситуацию?
   Сильно удивил её тем, что покраснел внезапно и так стал прятать глаза, прямо как ученик, застигнутый врасплох строгим учителем за неприличным и постыдным занятием! Взрослый, пожилой мужчина буквально стыдился поднять взор! Справившись с эмоциями, выпрямился в кресле, посмотрел гордо и прямо в понимающие, мудрые не по годам женские глаза.
   - Мы решили говорить друг другу правду. Говорю сейчас, - сумел, открыто смотря в лицо, продолжить разговор. - Каюсь. Когда понял, что не хочу уезжать из Москвы без Вас, Мариночка, я позвонил дочери и всё рассказал. Господи..., какой скандал она закатила мне по телефону...! - закрыл на мгновение синие глаза, покачав поражённо и разочарованно головой. - Не постыдилась, открыто пригрозила: стану упорствовать, упекут в клинику! На что ответил: не прекратят давить на меня, переведу средства и останусь жить с молодой женой в Союзе!
   Всю тираду выпалил с таким озорным, по-мальчишечьи довольным лицом, с эдаким задиристо-независимым видом, словно только вчера юношей вышел из-под опеки суровой матери и бахвалился первым самостоятельным отчаянным поступком. Поведав о разговоре, гордо смотрел на Марину, будто ждал обязательного одобрения и заслуженной похвалы!
  
   Стиснув зубы, сдержанно улыбалась, а в уме стонала: 'Господи, боже ж ты мой! Не зная ничего из этого непростого и запутанного положения, я многое, тем не менее, угадала! И предвидела. Сон - вот моё доказательство. Поистине, 'в руку'. Спасибо, что сказал заранее, Саша! Благодарю за откровенность, родной, - изо всех сил 'держала' лицо, смотрела в глаза Алексу, смолкшему и пристально смотрящему на неё. Еле сдерживая нервную дрожь в руках, старалась усиленно думать на отвлечённые темы. Опустила взгляд на столик, посмотрела на недопитую чашку. - Кофе, а ты и впрямь 'эликсир правды' оказался! Как знать, не попей мы тебя, сказал бы он всё это? Спасибо, горький мой! Теперь правда не кажется такой невыносимой - предугадано и предсказано свыше. А кто предупреждён, тот вооружён. И спасён. Спас и ты. Спасибо, ангел-хранитель, за 'небесное кино'! - мысли больно били по черепной коробке, вызывая настоящую мигрень - болезнь особ 'голубых кровей'. Быстро достала из кармашка фартучка 'тройчатку' и запила остатками кофе. - Нужна ясная голова. Финал. Наступает заключительный этап трудных и непредсказуемых переговоров. Ответы получены. Выяснила всё, что хотела. Выводы сделаны. Полотно жизни выбрано. Пора подводить черту на столь причудливой ткани и... 'резать'. Рубить'.
   Продолжая безмолвно сидеть в кресле, мужчина пристально смотрел в девичье лицо, и его радость и торжество куда-то медленно улетучивались, унося с собой и спокойствие. Лишь в этот миг понял, что и последние подробности Марина знала, и потрясающая новость, на которую так уповал, для неё таковой не являлась - женское чутьё и интуиция сработали в полной мере. 'Провидица? Или её ангел-хранитель не подвёл, проводил душу наверх? Почему ей ответили? - вспомнив ту поговорку, со стоном догадался, о чём она так красноречиво молчит. - Время 'мерить' закончилось, пришла пора 'резать'. Что дальше? Расплата? Неужели всё кончено...?'
  
   * 'Даже после всех вычетов нам перепадёт по два жирных куска...' ... Её с детьми смертный приговор... - история описана в дополнении 'Вариант жизни и смерти. Смерть Александра-2'.
  
   Глава 13.
   ...один раз отрежь.
  
   - У меня такое чувство, будто мои слова - это мой приговор! - волнуясь, заговорил хриплым прерывающимся голосом. - Как в поговорке: 'Язык мой - враг мой'? А Эзоп сказал: 'Что может быть лучше и хуже языка?' Так? - не на шутку встревожился, заглядывал в погасшие потемневшие зелёные глаза девушки, пытаясь прочитать в них глубинные, потаённые мысли, разгадать эту невероятно сложную загадку по имени Марина. - Не молчите, прошу Вас! Бог мой... - взял женские ручки в ладони, поцеловал, словно губами мог исправить положение, обречённо смотрел на печальное, худенькое, мраморное личико и мягкую, смиренную, немного отрешённую улыбку. - У Вас в глазах столько понимания и терпения. Как у монахинь в монастыре под Ленинградом, где побывал недавно. Смотришь, словно в колодец: бездонный, прохладный, тёмный, пугающе-манящий... И хочется той свежести, и боишься её. И уйти не можешь почему-то...
   - Да Вы поэт, - с нежной удивлённой улыбкой проговорила и, выпрямившись на стуле, вспомнила о чём-то. - Кстати, как Ваша книга, Алекс? Издаваться будет здесь или в Австралии? Подарите?
   - Книга? Причём тут книга? Я же не стихи писал... - выпустил её руки, недоуменно-ошарашенно посмотрел и... рассмеялся. - Заговариваете мне зубы. Понятно. Смена темы. Сдаюсь! Задавайте Ваши вопросы дальше. Появились новые? Отвечу с радостью и терпением. Дотошность - неплохая черта для женщины! Редкая и ценная, - сел на краешек кресла, оказавшись вплотную ногами к коленям Мари. Неожиданно взял её руку за запястье, ощутимо сильно сжал пальцами в районе пульса. Замер. Прислушался. - Спокойный, сильный, ровный, без скачков и промежутков. Вы словно засыпаете... - поразился, тяжело вздохнул. Мягко выпустил её руку, вернул на место, сел снова вглубь большого велюрового кресла. С грустным вздохом откинулся седой головой на подголовник, смотря глубоким, долгим, умным взглядом в бесстрастное девичье лицо. - Приговор, так понимаю, вынесен и обжалованию не подлежит? Вы - есть первая и последняя же инстанция. Ни апелляции, ни пересмотра, ни надежды на помилование...
   - Вы не преступник, я не судья. Не мне Вас судить и наказывать - есть суд и повыше, - задумчиво смотря в синеву внимательных, красивых глаз, держалась достойно и стойко. Тайком вздохнул: 'Солдат, а не женщина!' - Спрашивать не о чем. Вы ответили на все неозвученные вопросы. Предвосхитили их. В ответах причины и следствия. Допрос с пристрастием окончен. Благодарю за искренность и открытость, Алекс. Прошу прощения, если ненароком обидела Вас или задела душу. Не желала этого вовсе. Клянусь.
   Едва уловимо вскинув брови, затих, сел в кресле прямо. Поставил локти на колени, поднёс кисти рук к седым коротким усикам над верхней губой. Задумался надолго, мысленно прокручивая запись долгого разговора, вспоминая и складывая в единую систему все факты и доводы, новые и ранее известные сведения, оценивая заново, вновь придирчиво просматривая в голове кадры катастрофы. Старался припомнить нюансы и подводные течения беседы: вдруг что-то пропустил под первым оглушающим впечатлением жуткого сна-наваждения девочки. Девочки, оказавшейся то ли провидицей, то ли медиумом, то ли сомнамбулой с редким даром. Уникумом.
   Мари допила остатки остывшего кофе, ставшего горьким, терпким, неприятным, как события, что произошли во сне. Окунулась в мысли, жёстко следя за выражением своего лица и руками, не позволяя им ни дрожать, ни сжиматься, ни даже бледнеть или краснеть: 'Какой он мрачный! Догадался сам. Умница. Несчастный! Сколько должно быть сейчас в его голове зреет вопросов и претензий к своим детям, спланировавшим такую трагедию! Сколько отчаянных мыслей родилось, готовясь к акту мести за преступление, которое алчные наследники ещё не совершили! Какие превентивные меры обдумывает в эту страшную, невыносимо-горькую минуту? И помочь-то нет никакой возможности! Чем тут можно помочь? Только присутствием близкого сердца того, кто станет жить его бедами, кто разделит неподъёмную тяжесть вины и раскаяния, кто сможет стать частью мужской сути, частью жизни, частью сердца и тела. Увы, Саша, не будет у тебя родного и близкого плеча рядом, когда вернёшься в дом, в своё семейное гнездо, в ставшую Родиной далёкую Австралию. В твоё родовое имение, превратившееся в злосчастное яблоко раздора здесь, в далёкой и чуждой им всем России, в ненавистной отныне Москве, в опасном и враждебном Союзе. Стране, которая покусилась на их жирный кусок благосостояния и покоя, - безмолвно возопила, стараясь ни морщинкой не дрогнуть на худом лице. - Господи, как ты смог такое допустить!? Алекс ехал сюда в поисках родных корней и счастья, а нашёл могилы, ещё большее одиночество и... ненависть! Ненависть собственных детей! - невесомо выдохнула, стараясь дышать ровно, чтобы не растревожить и без того нервного и расстроенного человека. - Славный, такой достойный... Как ты суров, боженька! Послав реальный шанс на счастье, тут же подарил такой 'довесочек', что дар обернулся в гирю, что утопит любого, кто посмеет принять её... Я беру. Только я. Это мой грех и ноша, мне и нести...'
  
   - ...Нет! Всё это просто не укладывается в голове! Сколько ни смотрю туда, в Ваш сон, никак не могу поверить в случившееся! Одним отделом мозга понимаю - такое не придумаешь от скуки, а другой частью не принимаю наотрез, категорически, - не спрашивал, рассуждал вслух, пытаясь разобраться в фактах. - Вот готов сию минуту сказать, что будущее можно изменить, повлиять на события, нанести упреждающий удар..., но тут же душа кричит: 'Всё уже начертано на небесных скрижалях судьбы!' И проверять правдивость предвидения что-то совсем не хочется, не так ли?
   - Да, это так. Я точно проверять не собираюсь. Не смогу. Только не ценой детских жизней! Нет. Простите. Не сумею переступить через эту преграду. Нет! Она выше души и самой жизни.
   - Знаете, что странно? Только сейчас это отметил: мы оба не подумали о том, где была Ваша старшая дочь Иветта? В тот момент её в машине не было. Лишь наши малыши... - голос изменил Александру. Резко встал с кресла, порывисто подошёл к балконной двери, засунул в карманы брюк сухие, тонкие, изящные кисти рук. Стоял, опустив низко голову, съёжившись-сгорбившись, отгородившись спиной, борясь с накатившим беспросветным отчаянием в одиночку, по-мужски.
   Вздохнула, закрыла глаза: 'Пусть поплачет. Я уже сутки оплакиваю детей. Его очередь'.
   Помолчав, прислушалась к дыханию: ему удалось справиться со спазмой в горле - дышал без хрипа, хотя и продолжал упрямо смотреть в темноту сквозь стекло на соседний корпус, где горели редкие окна номеров.
   Не выдержав, отчаянно, до слёз пожалев человека, неслышно встала со стула и подошла сзади. Напрягся, почувствовав её за спиной, дёрнулся было, но, предупреждая его порыв обернуться, прошептала: 'Не оборачивайтесь, прошу!' и прислонилась к спине, положив лицо у основания шеи между лопатками. Так и стояли в полной тишине номера, не видя даже отражения в окне, не касаясь друг друга руками. Девушка забирала из его тела и души часть боли по погибшим в будущем детям. Помогала справиться с горем здесь и немедленно, пока не разорвалось немолодое сердце Александра от невыносимой тяжести и гнёта вины. Он ей нужен был живой! Ощутив кожей лица, как его начинает бить мелкая дрожь от её тихого дыхания, прикосновения губ к спине, мягкого колыхания упругой груди, тепла горячего тела и манящего запаха юной женщины, неслышно отстранилась. Положила руки сзади на крепкие плечи, сжала и... отступила, намереваясь сесть, как ни в чём не бывало, на стул. Едва отвернулась и сделала шаг в сторону журнального столика, как Алекс порывистым движением корпуса обернулся, молниеносно выбросил длинную руку и схватил Марину... за шею, притягивая к себе! Сразу сообразив, во что это может вылиться, выставила руки между телами, упираясь острыми локтями в его пресс.
   - Ты собираешься меня задушить? - едва слышно спросила, смотря в потемневшие, странно мерцающие мужские глаза цвета ночного моря в лунную ночь: там назревала буря. - Тогда не медли, прошу тебя. Сломай шею, подари лёгкую и скорую смерть.
   Дёрнувшись телом, улыбнулся загадочной, затаённой, сокровенной улыбкой, притянул за шею правой рукой к лицу и прижал к себе её тоненькое тельце левой, обвив талию мягко, но надёжно. Маленькая и тщедушная Мари оказалась в замке крепких и цепких рук взрослого и очень опытного мужчины. Хмыкнула тайком: 'Так ко мне неравнодушен и... неравнотелен! Попались...'
   Положение стало не просто сложным - опасным! Понимали оба, не забывая о том, где находятся, но до конца это сознавала только девочка: 'Если сорвётся - ему до конца смерти не оторваться от наших 'спецов'! Такой компромат!'
   - Задушить? Я? - сжав несильно белокурые кудрявые локоны в кулак, приподнял девичью голову навстречу своему лицу и глухо прошептал, неотрывно смотря в зелёные, спокойные, бескрайние, как весенние луга, глаза. - Только не я. Ты совсем иные чувства порождаешь. Нет..., не пошлую уничтожающую смерть, а саму жизнь, возрождающую и порождающую, - не заметив паники во взоре, ласково выпустил волосы на волю, вновь положив ладонь на тонкую шею девочки, гладя большим пальцем сонную артерию медленно, протяжно и... опасно! В её голове мелькнула опаляющая мысль: 'Лёгкое нажатие ногтя, и я уже на небесах. Ну же, Сашка, давай!' Глазом не моргнула, смотрела призывно и требовательно. В его голове зазвенело, взор стал затягиваться пеленой возбуждения. - Я собираюсь целовать тебя..., - голос срывался, руки начали мелко дрожать, всё сильнее стискивая ей затылок и шею, - и любить! Немедленно!
   'Этого-то мне больше всего и не доставало!' - опомнилась, вздохнула, мягко упираясь в его грудь ладошками. Смотря не отрываясь в потемневшие, возбуждённые глаза, заметила, как белки постепенно стали наливающиеся кровью. Зарычала тихо: 'Предел. Сорвётся сейчас'.
  
   - Стоп! Замри, Алекс! - закрыла на мгновение глаза, отгородившись от напора его энергии, взяла себя в руки, открыла и заглянула в мужскую душу: строго, прохладно, без улыбки, без малейшей ласки. Пробиться сквозь одурь в ослеплённые страстью и диким желанием глубины сумела только так: смотря жёстко, прямо, мрачно, холодно. 'Не может не опомниться - проверенный способ и приём. Спасибо Юре-буряту'. Вновь тихо начала разговор. - Алекс..., вздохни глубже, закрой глаза на минуту, пожалуйста. Всего одна минута. Прошу тебя.
   Не поняла почему, но неожиданно легко подчинился - ждала худшего: нападения. Затих, перестал дико стискивать руки на шее, затылке и талии. Ослабил немилосердную хватку до нежного касания. Распахнул сапфировый, манящий взгляд, вопросительно-растерянно вскинул брови и... медленно закрыл пылающие и мятежные глаза, замкнув их густой порослью длинных ресниц. 'Он оказался таким же бунтарём, как и я! - тайком облегчённо вздохнула и обрадовалась. - Справлюсь. Мы похожи'. Чем и воспользовалась. Мягко положила руки на мужские кисти, пожав, сняла с талии и шеи. Высвободившись, беззвучно отступила и села на стул, словно и не было этой волнующей сцены между ними.
   Не открывая глаз, Межерис стоял и чутко прислушивался к её невесомым шагам в сторону стула, лёгкому шуму, когда села, шороху плотного кружевного фартучка, который, очевидно, перевязывала в тот момент. Ощутил тонкий аромат французских духов, когда встряхнула волосами, поправляя причёску, заново вдевая ободок в волнистые пряди цвета тёмной дымчатой платины. Слышал, как старалась выровнять взволнованное дыхание, беря под контроль эмоции после непростой ситуации возле балконной двери. Ситуации, которая могла всё испортить, если не сломать едва начавшиеся отношения! Алекс осознал только в эту минуту. Понял, что поддался эмоциям не совсем вовремя. С виноватым вздохом отвернулся к окну и постоял некоторое время, так и не раскрыв глаз. Едва ли не впервые в жизни испугался сам себя. Просто не мог гарантировать, что, увидев даже её отражение в стекле, не захочет довести всё до конца. 'Нет. Нельзя так с нею поступать. Она иная! Это не озабоченные сексом западные или американские дамочки! И не забитые, несчастные горничные из богатых отелей, боящиеся отказать тебе в страхе потерять место работы! - еле догадался сквозь отупляющий угар желания. - Мальчишка! Ты едва её не потерял! - мысленно застонал, отгоняя минутную острую боль из сердца. Глубоко и размеренно подышал, расслабив мышцы грудины. Отпустило. Улыбка согрела побледневшие губы. - Нашёл. Она. Я люблю эту странную девочку! У меня хватит терпения и опыта, чтобы добиться её добром, лаской и любовью. Не постелью. Нет. Это губительный путь. Теперь стало понятно окончательно: почти неопытна! Глупец её муж! Не раскрыл в девочке настоящую женщину! Не узнал по-настоящему, болван. Такое сокровище было в руках! Мне выпало счастье стать для неё истинным мужчиной! Раскрыть цветок...Тссс, Алекс, держи себя в руках. Не юноша. Не гоните лошадей, ротмистр Межерицкий! Попридержите стремена. Она же сказала, что её не взять наскоком! Подсказала, ненароком, умница польская. Настоящая дворянка: сильная, гордая, хладнокровная, стойкая. И такая красивая...! - сильнее сжал веки. - Не смотреть. Анализировать. Подумать есть о чём. И порадоваться'.
  
   Вернулся на место спустя несколько минут, вопросительно посмотрел Марине в глаза - ждал ответа на вопрос о дочери Иветте.
   - ...Давайте посчитаем, - спокойно продолжила прерванный разговор, не потеряв нить, не забыв. - По-видимому, с момента приезда в Австралию прошло лет восемь-девять. Сейчас дочери почти девять. Плюс восемь, значит, на тот момент ей шёл семнадцатый-восемнадцатый год.
   - Должно быть, была в колледже, - улыбнулся смущенно, сдержанно, почти придя в себя. Только жаркий румянец выдавал пережитое. Неуловимо покачал головой: 'Да... Взволновала своим нежным касанием к моей спине до предела! И трезвомыслием в такой ответственный момент. Едва не сорвался. Чудом удержал ситуацию под контролем! Старею? Или воздержание подвело?' Вернулся к беседе. - Рассуждаем, будто всё происходит наяву, в данный момент. От таких мыслей можно сойти с ума! Уже начали...?
   - Поэтому пора закончить разговор и закрыть тему, - своевременно, весомо и грамотно подытожила долгий, изматывающий диалог. Встала, одёрнула униформу, расправила плечи, спокойно и прямо посмотрела в глубину насторожённых мужских глаз. - Я не могу при данных обстоятельствах принять Ваше приглашение в семью и жизнь, Александр. Спасибо за великодушное и искреннее предложение! Оно было очень ценно для меня, клянусь! Возможно, мне придётся сожалеть об этом отказе всю жизнь. Скорее всего, так оно и будет... - потерянно отвела глаза, смотря в никуда, говорила через силу и душевную боль. Прикрикнула беззвучно, одёрнула: 'Держаться! Не показывать снаружи! Не сметь раскисать, пани Марыля! Держи фасон...' Помолчав, продолжила задумчиво. - Прекрасно понимаю, что на моём месте любая женщина, наверное, сказала б: 'Ну и чёрт с ней, с аварией! Может, обойдётся ещё? Хоть поживу всласть десяток лет, да дочку свою пристрою!' Но не я, - подняла глаза, умоляюще глядя в морскую синь. - Не смогу жить с таким грузом, с вечными подозрениями в отношении Ваших близких, с оглядкой и опаской! Это будет не жизнь, а паранойя! И через детей, уж помилуйте, просто не в силах перешагнуть, надеясь пожить в достатке. Я не в состоянии осилить такую плату за счастье! Вот, сказала, - смотря грустными от безысходности глазами цвета сумрачного леса, вглядывалась в побледневшее мужское лицо, возможно, в последний раз. - На этом всё. Мне пора.
   - Ещё пару минут! - глаза восстали, но не голос. - Вы тогда сказали: 'Семь раз отмерь, один отрежь'. Да, мы много 'мерили', теперь нужно 'отрезать'. Всё верно. Всё правильно и логично: стройно, обоснованно, аргументировано, с мощной доказательной базой, не вызывающей ни малейших сомнений или иных трактовок. Но почему же мне так грустно и больно!? - лицо вспыхнуло алым, взор стал метать молнии. - Словно Вы отрезали и часть меня, живую плоть! Я уверен - это не конец наших отношений! Буду приезжать, постараюсь переубедить Вас, попытаюсь заставить изменить решение! Применю весь свой опыт и знания, сумею переломить Ваше мнение в отношении этой ситуации в целом. Я не сдамся! Не отступлюсь! - Межерис не предпринимал попыток встать с кресла, давая понять, что ещё не готов закончить разговор.
   Девушка стояла возле стула спокойная, собранная, решившая сложную психологическую проблему и оттого уже не волнующаяся: решение принято. Молчала. Упорно.
   - Вижу, сейчас с Вами нет смысла говорить, - понял её молчание правильно, кивнув седой головой. - Я приеду в Москву в следующем году в октябре-ноябре месяце. Буду звонить Вам на работу, узнавать о Вашей жизни: или у Вас, или у Ваших подруг-горничных и дежурных по этажу. Оля и Галя - Ваши близкие подруги, они мне не откажут в такой малости. Мы с ними об этой услуге договорились, - поймал строгий, опасливый взгляд зелёных глаз. Сообразил. - Знаю, что все телефоны прослушиваются - меня это не остановит и не отпугнёт! Оставлю Вас на год: успокоитесь, переживёте душевную драму, ослабите память ужасного сна, отодвинете его на дальние полки сознания, обдумаете с другой точки зрения. А я дома приму свои меры, безотлагательные и кардинальные! Довольно цивилизованных уступок и интеллигентного миндальничания! Это моя жизнь! И только моя, - угрожающе проговорил, взглянув с негодованием на красный телефонный аппарат, стоящий на письменном столе возле окна.
   - ...И настроите против себя ещё больше людей! - взволнованно выпалила Мари, сделав в душевном порыве невольный шаг навстречу. - Вас упекут в 'психушку'! Не забыли угрозу дочери? Остыньте, умоляю! Не накручивайте ситуацию до упора - лопнет пружина! Ослабьте хватку. Постарайтесь смириться и... просто жить, - подняла умоляющие малахитовые глаза, полные слёз. - Взываю к Вашей чистой душе и ясному разуму! Помиритесь с детьми и внуками! Молю! Они - самые близкие на свете Вам люди. Ваша семья. Ваши корни. Ваше прошлое и будущее, - тяжело вздохнула, отвела помрачневший взор на тёмное окно: 'Ночь, тьма, тоска. Как на душе. Сдохнуть бы...' - А я никто. Презренная пылинка на ступнях бога. Лунатик. Сомнамбула. Местная городская сумасшедшая. Химера. Вечная пленница кошмарных снов. Меня зовут Та, Которая Грезит Наяву - Такогна. Умалишённая. Я не подарок для такого мужчины, как Вы. И вообще никому: ни мужского, ни женского пола. Моя юдоль - одиночество, изгнание, схима. Значит, так суждено. Мактуб, как говорят арабы. Карма. Мы будем вместе, но не в этой жизни. Когда-нибудь... Потом...
   - Мы не буддисты и не кришнаиты. Мы православные и другой жизни для нас не будет. Будем менять эту! - встал с кресла, решительно шагнул к Мари, смотря горящими, неистовым сапфиром в насторожившийся изумруд.
   Понимая, что за этим последует, не прощаясь, быстро покинула номер: 'Словесную битву ещё выдержу, а вот ласка может сломать. Ею вряд ли ограничится, судя по его страстному лицу, - приняла правильное и весьма уместное решение. - Бежать! Галопом! Лети, Машук!'
  
   Глава 14.
   Трудное прощание.
  
   После столь трудного разговора Мари необходимо было чьё-то общество, чтобы забыть на время тревоги и переживания, всё отчаяние и безысходность. Вот и пошла... к 'особистам'. Только они и могли отвлечь её от проблем. Трезвомыслием и цинизмом - как раз то, что нужно.
   Степаныч, сменщик ЮСа, встретил без удивления, словно ждал прихода девушки. Усадив на стул, налил горячего крепкого чая, положив в чашку две полные ложки сахара.
   - Знаю, знаю! Не любишь сладкое..., - посмотрел на неё сверху, стоя возле стола с заварочным чайничком, - а я тебе ещё и заварочки подолью! Понимаю - не просто так пришла заполночь в рабочую смену, - старик сделал знак глазами, приказывая выпить приторно-горький чай. Увидев, что покорно выполнила безмолвный приказ, удовлетворённо вздохнул и заговорил. - Ты, главное, Маришка, не отказывайся от советского гражданства. Оставь двойное. Мы тогда сможем тебе отсюда помогать, когда возникнет необходимость. А то девчонки сразу рвут связь с Родиной и кусают потом локти! Близок он, ан не достанешь - иностранка уж. Дурёхи! А ты у нас особенная, наша сумасшедшая полячка, наш весенний ветерок, мы все тебя полюбили! Не хотим, чтобы ты страдала там без связи и поддержки...
   Совершенно сбитая с толку, ничего не понимала: 'О чём СС тут толкует? Какое гражданство!? И не собиралась уезжать! - подумав, грустно улыбнулась. - Ааа..., так 'чекисты' были на сто процентов уверены, что ухвачусь мёртвой хваткой за предложение австралийца! Уже выстроили целый стратегический план моего дальнейшего проживания и поведения заграницей на многие годы вперёд! Смешно и печально: столько усилий и часов умственной работы - псу под хвост. Не в их силах, оказалось, просчитать мои вещие сны. Этого-то ни один заумный Аналитический отдел Конторы не способен предвидеть. Против них сам Господь Бог. Не с Ним им тягаться - не те силёнки-то! Жаль бедолаг. Разрушила такую стратегию...'
   - Смотрю я на тебя, а ты словно и не со мной. А, Марин? - привёл в чувство голос Степаныча. - Спишь на ходу? Может, кофе натуральный пойдём выпьем? - вгляделся в расстроенное лицо. - Да на тебе лица нет! Что стряслось, девочка? Гость обидел, что ли?
   - Нет, Степаныч, не гость, а жизнь. Последнее время мой ангел-хранитель одни гадости делает. Что-то там, наверху, не в порядке. Не любят они, чувствую! Ох, и воздадут же мне... - вздохнув, ухмыльнулась криво. - Не волнуйтесь за меня. Не еду я никуда. Не брошу вас в такой трудный для Родины час! - хихикнула, озорно поглядывая на опешившего оперативника. - Боюсь, что не справитесь вы тут без меня. Пропадёте, как пить дать. Останусь, помогать буду, не дам Родине сгинуть в огне империалистического пожара! Положу живот свой за дело справедливости, за веру русскую, православную! Жизнь отдам, не задумываясь! - рассмеялась, продолжая забавляться его оторопью и растерянностью.
  
   - К-как не п-поедешь? Ты что, совсем от радости ум потеряла?? - поражённый до предела, зашёлся в негодовании, заикаясь и брызжа слюной. - Я тебе не поеду!! А кто твоему австралийцу всё про тебя рассказывал!? Кто подводил к мысли, что лучше тебя ему в Москве женщины не сыскать?? - поднёс увесистый волосатый кулак девушке под нос. - Я что, зря устраивал тебе возможность встречаться с ним вне гостиницы!? - увидев её застывший, напряжённый взгляд, коварно усмехнулся, опасно прищурившись, ощерившись, как старый, но опасный волчара. - Да ты, никак, решила, что я за тобой только 'зелень' посылаю? Или допустила мысль, что провела нас? - уже не улыбался, сверкая ледяными, враждебными, чужими глазами. Выпрямился, развернул плечи, навис скалой над столиком и её склонённой светлой головкой. - Отдел? Контору?? Целую Систему ГБ!?? Ох, и глупая же ты ещё, 'Марыля'! Да вы с гостем под круглосуточным контролем были, есть и будете!! Намотай себе это на твои чудесные волосы, 'Пани Потоцкая'! - осёкся, понимая, что 'занесло' - болтлив становится к старости. - И я, слышишь, позволил вам с ним сегодня поговорить, понятно!? Это моя 'программа', и я тебе не позволю её завалить!! Только попробуй 'встать против ветра'! Сметём обоих! - зарычал бедняга, откровенно проболтавшись. Судорожно вздохнув несколько раз, остыл, молча отругал себя за невоздержанность: 'Кретин! Обозлишь - хрен получишь чего от неё! - покаянно положил на девичьи поникшие, узкие, покатые плечики руки, с волнением и пиететом нежно поцеловал в горячую макушку, любовно потёршись о кудрявые душистые волосы носом. - Точно, пора в отпуск на юга, в тепло, лет так на пять-десять'. Протяжно выдохнул. Заговорил мягким, раскаявшимся голосом, сожалея о вспышке и искренне жалея любимицу. - Ой, не дури, Маринка! Хороший он мужик, чистая правда! Всё про него знаем: надёжный и строгий, обеспеченный и достойный, спокойный и без отклонений всяких-разных... Хочешь ещё что-то знать - дело дам почитать, хоть и не имею права, - проговорил быстро, речитативом, снизив голос до едва уловимого шёпота, склонившись к ушку девочки. Сжал сильно руки на плечах, в подтверждение своих слов. Вздохнул, снял ладони, выпрямился, заговорил громче. - Ты будешь за ним, как за каменной стеной, родная! Клянусь, говорю сейчас от чистого сердца! Не как 'чекист', а как отец. Если бы у меня была незамужняя дочь твоего возраста, я бы её ему обязательно сосватал. Силой бы заставил, не отвертелась бы! 'Спасибо' бы потом до смерти мне говорила. Не желал бы лучшего мужа для неё, а зятя для себя. Настоящий он, понимаешь? Редкость по нашим дням. Наш, истинно русский душой остался, хоть и служит у них, - заметив медленное отрицательное покачивание светлой головы, вскипел. - Он что, не сделал предложения...!?
   - Да сделал, сделал. Спасибо. Но я уже сказала: не поеду в Австралию. И не уговаривайте. Поймите, дело не в госте, а во мне. Это только моё решение. Он разочарован до слёз - в полном расстройстве в номере сидит. Я к вам потому и сбежала, чтобы дали возможность пока его не видеть, - стиснула нервно руки, сжав их между коленями, стараясь силой воли не пускать отчаявшиеся мысли дальше в сознание: 'Держать 'стену'! Не дать проникнуть даже слову! Ни в коем случае. Не сейчас. Никогда. Если разжать 'кулак' - свихнусь!' Вздохнула, с трудом справляясь с панической атакой. - Не спрашивайте ни о чём. Так надо. Просто поверьте на слово. От такого решения зависит жизнь нескольких людей. Всё.
   - Фууу... Напустила туману! А ты не можешь пояснее высказаться? Староват я, туповат для решения ребусов! Кто тебя напугал и чем? Пользуйся - вся Система встанет на защиту твоих интересов, девочка! Лучших 'спецов' подымем! Будь этим горда, чёрт подери меня совсем! Скажи - решим проблему махом!
   - Ага. А она потом мне выйдет раком, - шутя, закончила сентенцию, пытаясь придерживаться легкомысленного образа. - Да всё в порядке, не волнуйтесь. Никого 'подымать' не надо, - беззаботно махнула рукой, пожала плечиками. - Что-то во мне ненормальное, что ли? Не хочу покидать Родину, и всё тут! Не вынесу чужих лиц и языка на чужбине! Мне русский мат важнее ихних богатств! Тоска-кручина съест в год, не шучу! Тупая я... - ухмыльнулась нахально, надменно косясь на возмущённо сопящего старика. - Такое объяснение пройдёт в отчёте?
   - Никто не пишет по нашим беседам отчёты - они частные! - сурово отчитал-рявкнул тут же. - Если боишься ностальгии, мы тебе самолётом будем берёзки присылать! - засмеялся с ней. Тайком выдохнула: 'Купился'. - Эх, дурёха..., жалеть ведь будешь потом! Ладно. Поживи ещё с годик спокойненько здесь, поварись в нашем котле. Может, дозреешь? Он, котёл-то наш, скоро так рванёт, - тихо прибавил, странно смотря в глаза, заставляя смотреть на губы. 'Дура! Беги с дочкой! Поскорее! Вали 'за бугор'! Спасайся!' - шептал без звука. Поняла, еле кивнула. Закрыл глаза: 'Умница!' и продолжил громко. - Поживи, пока, Мариша. Время терпит, - проводил до двери, ласково касаясь вспотевшей ладонью её спины. На пороге осмотрел с головы до ног, хмыкнул довольно и восхищённо. - Закавыка ты, а не человек, 'Пани'. Вот все наши удивятся, когда узнают, что ты и иностранца 'отшила'! Лети, птица! Полетай пока...
   Шла из 'сапожка' по коридору, а Степаныч стоял и недоуменно смотрел в спину тяжёлым взглядом. Старалась идти спокойно, а в голове билась только одна огненная, мучительная мысль: 'Я так и знала!'
  
   - ...Мариш! 621-й просил утром, за полчаса до ухода, зайти и забрать продукты из холодильника, - Галка смотрела с состраданием, словно всё знала и понимала. - Забери, они твои по праву. Не Тамаре же их оставлять - не очень-то обслуживала его. Я сама видела: на пять минут зашла, повозила пылесосом и тут же вышла. Не стесняйся, забери до прихода других горничных. Можешь ко мне в 'дежурку' сумку поставить - не увидят. Я тебя провожу, прикрою.
   - Спасибо, Галочка. Неудобно всё-таки. Он когда точно выезжает? - посмотрев расписание, увидели: выезд завтра в 17.00. - Видишь? Тамара может не успеть его 'перекрыть'. Номер останется ночной горничной. Всё по праву принадлежит той, кто будет этот 'выезд' делать.
   - Не смеши! Не Пискуновой же оставлять! Этой неряхе и хамке!? - откровенно рассмеялась. - Брось, не глупи! Забери и не думай ни о чём. Прими, как прощальный подарок. Презент.
   Кивнув, рассталась с Галей до утра - выездов не ожидалось: 'Повезло в этот раз с дежурством: гости не выезжают. Можно с Алексом нормально без спешки поговорить и попрощаться. Навек'.
  
   Как только собралась домой, позвонила ему и сообщила, что дежурство почти закончилось. Пригласил к себе, а в голосе было столько волнения, что ей стало неловко. Вздохнув, собрала в кулак волю и... пошла прощаться. Впервые за долгие годы работы в гостинице шла по коридору в номер гостя и не хотела этого делать! Приходилось тащиться насильно, убеждая себя всеми аргументами: '...Не попрощаться с человеком, который уже считал тебя членом своей семьи, частью своей жизни - верх неприличия, Машук! Это просто отвратительное, откровенное хамство, свинство и бесчеловечность...' Сознавала, а ноги едва тащились. Не знала, дошла бы до его номера или в панике повернула назад, но всё решил хозяин.
   Алекс вышел навстречу. Шёл, глядя ей в глаза, словно придавал силы, поддерживал на расстоянии, не позволяя дать слабину, взывая к гордости и упрямству, к той самой шляхетской спеси, что так его поразили, восхитили и порадовали накануне. Подойдя вплотную, внимательно посмотрел в глаза сверху, с высоты своего огромного роста, молча крепко взял кроху русскую за руку и повёл к себе. Сжал довольно сильно, будто боялся, что вырвется и убежит. Понимал и был настороже, мобилизовав профессиональные навыки. Мари было больно от жёсткого сжатия, но и понимала: не держи он так сильно - удерёт трусливо, не выдержит ещё одного объяснения и телесных мук. Настроенный на одну волну, почувствовал её состояние, взяв и вторую руку в плен. И вовремя - в бессознательной панике вдруг рванулась в сторону испуганной быстрокрылой птицей...! Его реакция страстного охотника и профессионального разведчика оказалась быстрее - мгновенно притянул к себе и подхватил на руки, вжав в сильный торс, заключил в плен ручными кандалами: тёплыми, любящими и безжалостными. Нёс по коридору своё сокровище, смотря непроницаемой синевой прямо в мятущиеся тёмно-зелёные глаза. Ни Алекс, ни она в тот момент не подумали, как всё это выглядит со стороны?
   'Слава богу, коридор абсолютно пуст', - сумела оценить ситуацию. Последним осознанным движением заставила себя посмотреть вдаль, в сторону поста дежурной: приложив руку к губам, поражённо молча, там стояла Галина, смотря на них расширенными, испуганными глазищами, не зная, нужна ли помощь? Чтобы успокоить её, Марина положила голову на плечо Алекса. Глубоко выдохнув, подруга прошептала: 'Ну, дела!' и рухнула в кресло. Это отрезвило Мари: нашла в себе силы, чтобы исправить ситуацию, успокоив всех разом.
  
   - Со мной всё в порядке, - прошептала хриплым голосом. - Отпустите меня на пол, Алекс. Прошу, - виновато улыбнулась, когда выполнил просьбу тут же. - Благодарю. Я справлюсь...
   Замешкав перед дверью номера, он повернул девочку, словно марионетку, лицом к себе, заглянул сверху в глубину изумрудных испуганных глаз. Ощутимо коснулся синью её души, мрачно и грустно усмехнулся почему-то. Завёл в комнату, обняв за плечики, усадил в кресло.
   Её била крупная нервная дрожь. 'Как я не люблю прощаний! Не умею делать этого! Порчу всё своим неловким, глупым поведением! Искусство расставания так и не далось мне, сколько ни училась у людей, сколько ни читала пособий по этике... - метались мысли, перескакивая с одной на другую, но так и не выбрали верную и подходящую. Беззвучно взвыла в отчаянии, едва следя за лицом. - О чём говорить? Что сказать на прощание? Чем развеселить? Что оставить на память о себе...? Как продержаться эти несколько минут...? Была ты девчонкой из аула, ею и осталась... А всё туда же... В верхи... В сливки... В общество...'
   - Какая Вы бледная, Марина! Хорошо себя чувствуете? Не больны? - встревожено разглядывал совершенно белое, 'перевёрнутое' лицо - не могла сейчас его контролировать. Вся - один комок нервов! - Господи..., и руки такие холодные, - склонившись, взял девичьи кисти в тёплый и ласковый замок, прикоснулся губами. - Так и есть - ледяные! Простужены! Пожалуйста, сегодня не выходите из дома. Такси вызвать? Не стоит с инфекцией ехать в общественном транспорте.
   - Нет. Спасибо. Это не здоровье. Это нервное. Простите за беспокойство великодушно, Алекс! Трудная выдалась ночь нынче: мысли замучили, вина и совесть, - судорожно всхлипнув-вздохнув, отважилась поднять голову и открыто посмотреть в мужские тревожные глаза. - Мне нет прощения и искупления...
   Не дав договорить, прижал к её губам тёплые, сухие пальцы, молча, в упор посмотрел синевой в душу с такой безграничной любовью, что, задрожав, задохнулась от слёз: 'Этого-то я и боялась! Это будет не прощание, а настоящее свидание! Значит, неизбежна смертельная битва характеров и... темпераментов. Дааа, ребятки-'опера', держитесь... Раскройте ушки и запасите побольше плёнки... - нервно хохотнула, стиснула зубы, задавила истерику, отвлеклась на другие мысли. - Ох, и трудное прощание у нас получится! Только бы не сорваться...'
  
   Глава 15.
   Блаженны верующие...
  
   Гостиница просыпалась. Уже были слышны скрипы и стуки в номерах постояльцев, звуки звонков телефонов, голоса в коридоре этажа. Вот и у Алекса в номере вдруг зазвонил телефон. Вскинулись оба!
   - Это меня! - опередил, видя, что Мари поспешно поднимается с кресла. - Я жду... messenger... эээ... посыльного.
   Поднял трубку и заговорил на английском. Разговор длился минуты три, не больше, что позволило девушке немного расслабиться и собраться с мыслями.
   - Я выйду на несколько минут. Прошу Вас, не уходите, пожалуйста! Дайте мне слово чести! - строго смотрел, не спуская глаз. - Мне это очень важно.
   - Господь с Вами, будь по-вашему! Я не покину этого кресла, честное пионерское, - с улыбкой обернулась, сделала стойку, отсалютовав по-пионерски. Кажется, это успокоило гостя больше, чем простое советское честное слово. Подошла к креслу, села, вскинула глаза. - Узнайте у дежурной, пожалуйста, я не нужна пока?
   - Хорошо. Я пошёл, - тепло улыбнувшись, покинул номер.
   Ей осталось только сидеть в глубоком, удобном, мягком гостиничном кресле, откинувшись головой на подголовник, и думать, думать, думать...
  
   ...Вероятно, задремала. Когда очнулась, Алекс сидел на стуле и с грустной, печальной улыбкой смотрел на неё, уйдя в невесёлые мысли. Не открывая глаз, смотрела сквозь густые ресницы, всё больше сомневаясь в правильности своего решения. Сомнения сильнее и сильнее разъедали такую, казалось бы, сильную оборону, и неизвестно, как бы она ослабла, если бы Мари не встряхнулась и не прогнала решительно все непрошеные мысли из глупой, слабовольной, мягкотелой головы. Отругала себя сильно, по-мужицки, последними неприличными словами: 'Не забывай, Марик, кто ты есть в этой жизни - пшик и грязь. Вот и помни об этом, чтоб даже в мечтах от неё не отрываться - больно будет туда возвращаться. И не обольщайся впредь - не та среда обитания, не та страна, не то время. Ты промахнулась эпохой, пани'. Вздохнула, 'проснувшись'.
   - Вы уже вернулись? Прошу прощения, задремала...
   - Я всё приготовил: сумка стоит у швейцара в дежурке. Выйдете из гостиницы, он вам её принесёт в последний раз, - грустно проговорил, протяжно вздохнув. - Там продукты и подарок для Вашей дочери. Примите их, пожалуйста, и не думайте ни о чём плохом. А я сюда вернусь, и мы с Вами ещё поговорим и о снах, и о жизни..., - задохнулся на миг, но мгновенно справился с перехлестнувшими эмоциями и душевной болью, - и о детях, - осип голосом. - Не терзайте себя мыслями, пока забудьте о неприятном, - едва дёрнулась, чтобы встать, поспешно остановил. - Не двигайтесь, прошу! Хочу напоследок запомнить Вас именно такой, как сейчас: с поджатыми в кресле ногами, с уставшим и печальным лицом, задремавшей, красивой и молодой...
   Заволновался, голос завибрировал, стал нервным и прерывистым, и до Мари дошло: 'Ему-то сейчас в сотни раз тяжелее в эти минуты, чем мне! Как переживает и раскаивается в событиях, которые ещё не случились! Какой груз вины отныне будет лежать на его плечах всю оставшуюся жизнь! Божечка..., какая же я близорукая, глупая и недалёкая! О чём думала, когда вывалила на него всё это? О себе, о детях. Хотела предельной откровенности, а надо было просто спокойно отказать, сославшись на большую разницу в возрасте. Все мы задним умом мудры. Нагородила огород! Испортила человеку жизнь, даже не живя с ним. Да..., потрясающий у меня талант 'перепахивать' мужчинам судьбы. Не счастьем, не радостью для них оборачивается любовь ко мне, а карой божьей пожизненной! Проклята. Трижды...' Покачала головой, начала разговор.
   - Как бы Вы не пожалели о визите в нашу страну, - опустила ноги с кресла ('Не помню, когда я их подняла?'), выпрямилась, нашла ножками, затянутыми в тонкие колготы, кожаные туфли, надела. Подняв лицо, посмотрела с лёгкой ироничной улыбкой. - Направляясь сюда, этого Вы точно не планировали. Такого пункта в Вашем Большом Плане не предвиделось. Простите, что перевернула всю Вашу жизнь вверх дном. Клянусь, я этого не хотела. Слово чести. Со мной такое происходит впервые и не повторится никогда. Больше не допущу. Никаких резких движений. Только размеренная, тихая жизнь обывателя, - закончила шёпотом, вспомнив приговор светила офтальмологии, вынесенный ей полтора года назад в санатории спецбазы.
   - В таких непредвиденных, незапланированных событиях есть особая прелесть человеческой жизни. Как была б скучна без сюрпризов и неожиданностей! Больше напоминала бы скучную, ровную, без зигзагов и резких поворотов железную дорогу: точно по расписанию, строго по рельсам; всё расписано, запланировано, ожидаемо и предсказуемо - тоска, а не жизнь! Как в монастыре - строго по канону. Каждый день, из года в год, только серые будни, - задумчиво говоря, внимательно всматривался в растерянное лицо Мари и вынашивал, скорее всего, тайную мысль. Очнувшись, посмотрел с такой тоской, любовью и надеждой, отчаянием и... необузданным желанием, что её 'пробрал мороз' по спине: 'Ещё несколько мгновений - сложно будет контролировать безумца: в глазах ясно читается желание поцелуя и... животная страсть! Знакомые симптомы. Хватило парней, блин...' Заметив в женских глазах беспокойство, близкое к панике, взял усилием воли эмоции под контроль, выставил руку ладонью вперёд. - Всё в порядке, Мариночка. Не бойтесь, - произнёс хриплым, низким, севшим голосом. - Минутная слабость. Извините, - глубоко вздохнул, на мгновение закрыл потемневшие от страсти синие глаза, вновь открыл и проникновенно посмотрел в бледное личико. - Верьте мне, милая.
  
   - Блаженны верующие... Так, кажется, в Писании? - не сдержала горькой, виноватой, печальной улыбки, едва справляясь с желанием расплакаться. Поспешно отвела заполненные слезами глаза, посмотрела в серые рассветные сумерки за окном, хмурое небо. - Наверное, я и есть блаженная. Такие видения... - покачав головой, вздохнула тяжело и обречённо, безнадёжно махнув рукой. - Значит, так тому и быть. Отказываясь от счастья - желаю счастья Вам. И это искренне! - справившись с невыносимой горечью, повернула светловолосую голову и посмотрела прямо в синие глаза насторожённому, замершему, напряжённому мужчине, решившись на окончательный разрыв: 'Довольно тянуть. Пора, Машук'. - Забудьте меня и гостиницу 'Москва', как кошмарный, неприятный сон, прошу. Поверьте, так будет легче. Выдавите из памяти, как... прыщ. Только так сможете успокоиться. Даже не вспоминайте - выжжете душу. Молю, поверьте на слово, Алекс! Сейчас не я с Вами говорю, а мои душа и сердце. Услышьте их. Теперь мне лучше покинуть Вас и этот номер, пока не испортила впечатление о себе. Не умею прощаться, простите.
   Встав из кресла, решительно направилась к двери номера.
   Межерис неожиданно встал со стула, перехватил Мари на полпути и резко, порывисто, сильно, со стоном обнял! Сжал со всей силы, на короткое мгновенье став единым целым, слился с телом, стал дышать одними лёгкими, биться одним сердцем, смотреть одними глазами.
   Она, маленькая и худенькая, растворилась в его руках! Даже в туфлях на каблуках едва доставала головой до его подбородка. Замерев, не пыталась заглянуть в глаза, боясь, что увидит в них то, что навсегда привяжет, разрушит напрочь защитные покровы, заставит забыть обо всём! Похолодела душой: 'Обо всём? А как же дети!?' Только память о погибших детях спасла её тогда.
   Крепко прижав любимую, Алекс положил голову на её макушку, ласково гладя спину дрожащими руками, что-то говорил на английском надрывающимся голосом ритмично и слаженно, словно читал стихотворение. Догадалась - читал Библию, притчу о блаженных верующих. Речь плавно и мягко обволакивала и убаюкивала, утешала и исцеляла, манила в мирный семейный покой: в тихие вечера перед камином в гостиной, в долгие беседы при приглушённом свете пламени; в весёлую возню малышей с большой собакой, развалившейся на коврике возле её ног; в теплоту любящих глаз супруга, ласкающего жену сапфировым взглядом и обещающего им, когда дети улягутся, страсть и небесный полёт в мир и негу истинного человеческого счастья - счастья мужчины и женщины, которые бесконечно любят друг друга чистыми душами...
   Невероятным усилием воли прогнала чарующее видение, проплывающее перед глазами, продолжая вслушиваться в чужую, но такую прекрасную английскую речь: 'Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны плачущие, ибо они утешатся...' Утешилась и она: стало легче, обрела силы, укрепилась в вере. Протяжно вздохнув, слегка отстранилась от дорогих объятий: 'Пришла пора расстаться, Машук. Навсегда. Беги'.
   Едва отодвинулась, он схватил её руками за голову и, держа лицо между жаркими, узкими, крепкими ладонями, смотрел огромными, расширенными, синими глазами. Цепко вглядывался в любимые черты лица, запоминая их, вбирая на память и впрок изгибы и очертания, впитывая цвета и оттенки, запах губ и волос, кожи и самого девичьего естества. Нежно и ласково гладил большими пальцами подбородок, всё ближе подбираясь к губам...
   Время замедлило бег. Звуки проснувшейся гостиницы отодвинулись на задворки сознания. Лишь взволнованное, нервное, прерывистое, частое дыхание пары стало аккордом дальнейшего.
  
   Медленно наклонился к губам, но девушка, из последних сил цепляясь за остатки характера и гордости, успела положить руку на свои губы.
   - Нет, Алекс! Нет, - твёрдо прошептала, пристально смотря в глаза, осенённые густыми, длинными, тёмными ресницами. Умоляла взглядом остановиться и не предавать её интересов.
   Остановившись в сантиметре от пухлых губ, прикрытых тоненькими, дрожащими детскими пальчиками, на минуту закрыл клубящиеся пожаром страсти мятежные глаза, сильно сжал руки на женских щеках. Открыв приглушённый и притихший на миг сапфир, мягко и грустно улыбнулся, большим пальцем медленно отвёл её руку с губ и поцеловал. Нежно ласкал, согревал душу, не требуя ничего взамен, не преступая мысленно проведённой ею границы - только поверхностное касание кожи. Целуя, не спускал колдовского взора, завораживая, топя с головой в безрассудстве и кипящей геенне желания! Почувствовав, что задрожала осинкой, поцеловал по-взрослому: с прикусом, сильно, жадно, голодно, глубоко, требовательно... Сразу поняла: 'Сорвался! - мгновенно оказалась прижатой сильной и неожиданно мощной рукой к бёдрам! Чувствуя его всем телом, зарычала. - Мгновенье, и мы окажемся в постели!' Что и произошло в следующую минуту: непонятное движение в сторону алькова, неуловимый шаг, второй, третий... Держал в плену сильных рук: левая на затылке - вцепилась в локоны волос и шею, правая на талии - крепко и жёстко держит тщедушное тельце на весу. Миг, и невероятным способом обнаружила себя... на кровати без колгот и туфель - стояла на коленях!
   - Алекс! Очнись, пожалуйста, - шептала, касаясь губ, не в силах вырваться из вцепившихся в голову крепких, тренированных рук возбуждённого, взрослого и отчаявшегося мужчины. - Саша! Сашенька, родной! Опомнись!! Шура! - по худенькому личику поползли слёзы сожаления и подавляемых чувств, что рвались из души и пылающего тела, рвя последние нити разума и трезвомыслия. - Во имя любви... Молю... - схватила его за запястья, с силой сжав. - Остановись...
   Был глух. Быстро снял фартучек, почти расстегнул платье. 'Как? Когда? Пылание сапфира, как гипноз, и не соображаешь, что происходит...' Платье спущено по пояс, кружево не скрывает округлостей груди! Тут же прильнул к ним губами, обхватив обнажённую спинку ручищами, притиснул так, что не вздохнуть... Еле собралась с силами и пошла на штурм неприступной стены.
   - Да остановись ты!! - гаркнула так, что звякнули подвески в бра на стене. - Неужели не понимаешь меня!? - дрожь накрыла с головой: сильная, крупная, неотвратимая. 'Предательница! - знала себя. - До падения миг!' Тело покрылось крупными 'мурашками', сильно увеличив напряжённую грудь, голос осип, став хриплым, низким, невыносимо притягательным - безотказный магнит для мужчин, но губителен и для неё! Выталкивая слова из горла толчками трясущимися губами, сипела дрожащим, страстным голосом, будоражащим плоть до встающих дыбом волосков на коже. Взбеленилась молча: 'Ах так!? Теперь держись, кавалергард...' Смотря в упор в губящий омут глаз Алекса, всё сильнее разогревала свой изумруд, распахивала глубины, из которых ещё никто не спасся. - Да я, не задумываясь ни на миг, стала бы твоей немедленно, сию же минуту! И прожила отпущенные восемь лет в полном и безграничном счастье с тобой! И в безумной страсти!! - взяла себя в руки на последнем витке сознания, цепляясь за него уже из гордости и... злости. Выпрямилась, оттолкнула ошарашенного мужчину от возбуждённой, крупной груди, мёртвой хваткой вцепилась в его запястья ногтями, впиваясь ими, ломая маникюр! - И, летя в ту пропасть, благодарила бы бога за то неземное счастье, что даровал перед смертью! - не скрывая обжигающей чувственности в потемневших глазах, смотрела откровенно, открыто, призывно. Теперь не защищалась, не просила пощадить, не умоляла остановиться, а нападала, провоцировала, искушала, губя не его тело, но бессмертную душу! В странно светящемся взоре не было ничего человеческого - в зелёном пламени плясала златоглазая ведьма с чёрными вьющимися волосами до пят! Видение породило в пылающем, возбуждённом, крепком теле бывалого военного разведчика животный, мистический ужас, перехлестнувший мышцы раскалённой колючей проволокой! Шипы впились в плоть, терзая невыносимой, адской болью! Сверкнула взором-лезвием мстительно, оскалилась хищно, плотоядно. - Больно? Нам тоже было больно!! В той машине я была не одна! Понимаешь ты это, эгоистичный болван!? - сошла на истерический крик, заливаясь бурными, яростными слезами. Через боль и стон, опомнившись, постарался отвлечь девочку, взяв её голову в руки, стал мягко гладить пальцами щёки и напряжённую шею. Не помогло: буквально горела тельцем, словно на том погребальном огне, и исходила нечеловеческим криком и потоками слёз. - Я не готова стать убийцей! Не могу заплатить за наши восемь лет счастья такую страшную, чудовищную цену - жизнь детей!! Это выше моих сил!! Выше плотской женской любви! Выше самой жизни!
  
   С ощутимой мукой, с физическим страданием закрыл мятежные, кипящие глаза, клубящиеся безудержным пожаром страсти и давно подавляемого желания. Надсадно, хрипло стал дышать, хватая ртом воздух. Было видно, как ему трудно опомниться, как мучительно в уме ищет ту отправную точку трезвости, что поможет в этом. Видимо, нашёл: передёрнулся, побледнел, застонал глухо и горько. Открыл глаза с красными белками, посмотрел в залитое слезами лицо и стал отпускать девичью голову палец за пальцем, заворожено смотря на них, как на предателей, которые оказались куда умнее и хладнокровнее хозяина. Разжав, повернул узкие ладони кверху. Долго рассматривал, словно видел на поверхности... кровь и не верил глазам. Задрожал, побелел худым, аскетичным лицом до синевы, задышал часто и нервно. Придя в себя, опомнился, с тоской посмотрел на Марину, охватив-окинув напоследок тонкое, маленькое тело жадным взглядом. Застонал, стиснув зубы, заскрипел ими, замотал головой из стороны в сторону... Справившись с атакой исступления, через силу стал медленно одевать любимую трепещущими, похолодевшими пальцами. Делал это намного медленнее, неумело, чем раздевал. Борьба совести и тела так и не ослабла, терзала душу и сильный организм, не считаясь ни с доводами рассудка, ни с годами. О возрасте сейчас не помнил. Какое там! Чувствовал себя вновь двадцатилетним, впервые влюбившимся юношей, который нашёл свою единственную, желанную девушку. Вот оно-то, это дикое желание, и не хотело отпускать, затмевая разум и слух. Только слёзы девочки сдержали инстинкты, сильная любовь и уважение. Борясь с собой, пытался остаться для неё джентльменом. Не возлюбленным. Любимым. Долгожданным принцем. Женихом, посланным небесами. Сказкой.
   Когда надевал кружевной белый лифчик, защёлкивая сзади, поцеловал в губы нежно и невесомо, как невесту; застёгивая форменное клетчатое платье с рядом пуговиц спереди, целовал плечи, как госпоже холоп; заглядывая в глаза с обожанием, говорил ими: 'Люблю!' Завязывая белоснежный кружевной фартучек, прижимался губами к шее легко, вдыхал запах горящей женской кожи: 'Так пахнешь только ты!' Надевая на её голову кожаный ободок с композицией из самоцветных камушков, утопил нежно во взлохмаченные, кудрявые, светлые локоны, прижимаясь и запоминая на ощупь. Целуя голову, замирал дыханием и сердцем, задыхаясь от нежности: 'Как же я тебя люблю, Ундина!' Помедлив, обнял ласково, поднял с колен, взял на руки и, целуя родные губы, опустил с кровати на пол. Поставил на ноги - едва не упала! Подгибались и плохо слушались. Вздохнув понимающе: 'От нервного потрясения и перевозбуждения. Бедная'. Положил её руки к себе на плечи, чтобы держалась, опустился на колено, обул на голые маленькие ступни девочки-крохи туфельки. Колготы надеть не решился, страшась обоюдного срыва: свернул и положил в карман платья. Стараясь не смотреть в глаза, поднялся с колена. Поддерживая, обнял, укачивая любимую, успокаивая молчанием и... тишиной. Опомнился, осмотрел личико: белое, без кровинки, с синими губами. Дёрнулся нервно телом: 'Безмолвная, отчаянная истерика! - метнул глаза на дипломат, но разжать объятия так и не решился. - Повременю с препаратом. Сильная. Должна сама справиться, - гладя спинку, большими пальцами безотчётно ласкал низ её груди: трепетала, часто вздымалась в нервном дыхании-всхлипе. - Срыв. Подожду, - вглядывался деликатно вглубь расширенных зрачков, поражаясь неимоверно, до онемения. - Как этой юной женщине удалось найти слова, которые удержали нас на краю пропасти? - протяжно и виновато вздохнув, достал из кармана фартучка кружевной платочек и с любовью, нежно промакивая, вытер ей слёзы, катящиеся из изумрудных глаз хрустальными ручейками. - Да..., это надолго: серьёзный срыв. Добился? Эх ты, престарелый Ромео, - возвращая бесполезный платочек на место, не удержался и приник к солёным, приоткрытым, желанным губам в нежном поцелуе: настоящем, супружеском, с лёгким прикусом, едва касаясь языком глубин. Закрыл на минуту в порыве короткого скупого счастья глаза. Оторвавшись от хмельных губ, прошептал искреннее 'прости', положил руки на её голову, нежно взяв в ласковый плен. Гладил-ласкал пальцами, словно целуя пульсирующие виски и худые щёки, уголки губ и подбородок, давая любимой время прийти в себя, шепча едва уловимо. - Я с тобой, моя единственная... Я рядом... Держись, моя любимая пани...'
  
   Положив ладони поверх его тонких кистей, Мари странно вздохнула, с трудом справилась со слезами, стала водить по коже, как слепая, исследуя кончиками пальцев мужские руки. Не раскрывая глаз, старалась запомнить их очертания, задерживаясь на косточках и сухожилиях, ногтях и подушечках красивых, аристократических рук. Тут же вспомнила сон: нега и ненасытная страсть супружеских ласк, трепет и жар этих любимых рук, касающихся её в самых потаённых местечках. Волна трепетной дрожи сотрясла уставшее, истерзанное последними волнениями тело.
   - Я помню их, - прошептала дрожащим, низким голосом, - и то, как они умеют меня любить.
   Алекс ощутил эту мощную волну страсти, передёрнулся телом, сильно зажмурил вспыхнувшие огнём глаза. Справляясь с запоздалой чувственной атакой, передавшейся или прочувствованной им через женскую кожу, затрепетал от хриплых слов любимой. Застонав от безвыходности, сжал её голову в тисках сведённых пальцев, сделав больно, но была только благодарна за это - ему сделала больнее во сто крат! Тяжело вздохнув, отступил на расстояние вытянутых рук, стараясь не смотреть на лицо Марины. И так знал: 'Больше не скрывает чувств. Расцвела во всей красе: пухлые, сочные, зовущие губы, мерцающие малахитом, светящиеся, неземные, нечеловеческие глаза, дрожь тела в крупных чувственных 'мурашках', пунцовые щёки, трепет крыльев носа и вздымающаяся в частом дыхании полная грудь, - зарычал безмолвно. - С таким трудом справился с собой... Если увижу её, сорвавшуюся, едва сдерживающуюся, чтобы не броситься в мои объятия, точно сойду с ума!' Мысленно отгородился от дикой и необузданной энергии, льющейся из её тела, закрыл охранный кокон ауры и, наконец, смог погасить полностью желание, так терзавшее последнее время, лишая трезвомыслия и воли. Сжав тонкие губы, медленно отнял руки от её лица, с болью, с криком в глазах расстался окончательно с нежной бархатной кожей, аккуратным слегка выпуклым подбородком, изящным носиком с маленькой горбинкой посередине и едва заметной ложбинкой на кончике, высокими скулами-яблочками и пухлыми, манящими губами такого чувственного, изысканного абриса! Отпускал без звука, вздоха, единого слова. Молча.
   Очнулась, кровь отхлынула от лица и головы, прояснив разум. Отведя взгляд от мужского лица, медленно отступала к двери, ещё касаясь его рук. Скоро невозможно стало держаться. Руки расцепились, разорвались, расстались. Беззвучно одновременно выдохнули: 'Конец'.
  
   Стояли в оглушающей тишине гостиничного номера, не осмеливаясь посмотреть друг другу в глаза, прекрасно понимая одно: стоит стать единым целым - превратятся в детоубийц. Оба.
   Вздохнув прерывисто, Межерис всё-таки поднял мрачные глаза, желваки заиграли на скулах, словно боролся с собой из последних сил. Решился.
   - Мы должны быть вместе. Сейчас понял окончательно. Мы созданы друг для друга! - произнёс странным, низким и отрешённым голосом. Задохнулся от нахлынувших чувств. Собрался с силами. - Вот когда я тебя встретил, моя истинная судьба! На склоне лет! Ты стала наградой, наказанием и... пожизненный крестом. Господи Иисусе..., - выдохнул, преодолевая приступ удушья от отчаяния, - чего Ты ждёшь от меня: раскаяния и смирения? Как? После всего!? - судорожно вздохнул несколько раз, пытаясь справиться с невыносимой тяжестью на душе и с болью за грудиной. Помолчал. Поднял к потолку синие глаза, сквозь зубы глухо застонал, справляясь с нестерпимой душевной мукой. - Не жди! Не имеешь теперь права! - задавив отчаяние, несколько успокоился, посмотрел в зелёные, страдающие, сочувствующие глаза Мари. - Я многое повидал за долгую, насыщенную жизнь. Поверь, родная: такое бывает очень редко, когда слышишь человека душой и телом одновременно. Я тебя услышал всю и всем! И то, что услышал, не просто понравилось, не оставляет никакого сомнения: оно моё! Ты моя! Вся! И я твой - чувствую это каждой порой тела и сердца. Чувствуешь и ты, понимаю, - дёрнулся с места, когда вскинула руки-крылья к губам и зажала горестный крик. Заставил себя оставаться на месте: 'Не подходить! Терпеть. Заканчивай разговор, Алекс. Не упусти важных слов'. - Мы нашли друг друга - это самое важное, что случилось в наших судьбах. Теперь ни за что тебя не потеряю, клянусь жизнью! Я вернусь за тобой, моя гордая полячка, Мариночка. Моя истинная жена! Моя госпожа...
   Не выдержав мук, жалобно вскрикнула раненой птицей и с рыданием выбежала из номера.
  
   Глава 16.
   Решение свыше.
  
   Повезло: в коридоре не оказалось ни души, что позволило Мари пробежать до горничной без свидетелей, не показывая никому горя и слёз. Брать себя в руки в ту минуту была просто не способна. Рухнув на диван в комнате отдыха, зажимала рот руками, стараясь сдержать рвущийся наружу истерический, дикий, животный крик отчаяния от безвыходности положения, сознания ускользающего счастья и страстного желания быть с этим мужчиной не только сию минуту, но и всю жизнь! Голова загорелась, закружилась, носом пошла кровь... Спас обморок. Без такого перерыва в эмоциях, скорее всего, сошла бы с ума. Очнувшись через несколько минут, стиснула зубы, сдерживая теперь другой крик - от дикой боли! По каждой мышце, сосуду, клетке истерзанного тела били миллионы острых тончайших игл! 'Значит, не просто потеряла сознание, а перестала дышать на некоторое время. Маленькая кома - подарок от ангела-хранителя'. Не скоро опомнилась. Во рту была кровь - прикусила щеку. Солёно-кислый вкус кое-что напомнил, и мысли отвлеклись от сегодняшней трагедии, вспомнив другую, произошедшую совсем недавно, в прошлом году. Целый ряд трагедий последнего отпуска дома. 'Кровь и облепиха. Нурка!' Странное видение поплыло перед глазами, пугая отчётливостью и реалистичностью!* Оно отвлекло на время от страданий нынешних. Но всё когда-нибудь заканчивается и время тоже. Через пятнадцать минут была прежней. Чувства вернулись. Изо всех сил старалась сдержать порыв вернуться и остаться с Алексом навсегда, пыталась успокоить нервы и плач, вновь вернувшийся. Реальность отрезвила: 'С минуты на минуту придут на дневную смену сотрудницы. Кому-кому, а им ничего не следует знать ни под каким видом! Ещё с ними работать - не хватало насмешек в спину. Чёрта с два!'
   Услышав издалека голоса, последним рывком воли заставила прекратить истерику, быстро переоделась, навела макияж гуще и ярче, 'надела' беззаботную маску.
  
   - О, привет, Мариш!
   - Как смена?
   - Что нового?
   - Какая-то ты бледноватая сегодня...
   - Простыла? Хреново выглядишь.
   Вопросы сыпались со всех сторон, любопытные жадные взгляды вцепились в лицо.
   - Поговорили с гостем из 621-го номера?
   - Что решили?
   - Привет и вам, дорогие! - с улыбкой отвечала, держа эмоции в железных тисках характера, не позволяя голосу дрожать. - Смена прошла, слава богу, тихо и скучно: только два номера выехали. Новостей нет. Всё как всегда. Заезд гостей ожидается сегодня после обеда - едут группы путешественников. Не заскучаете! А с 621-м не торопите: всему своё время! Какие наши годы?
   - Вот шутница! Твои-то годы - тьфу, по сравнению с его. Ты хоть знаешь, сколько ему лет? - Люся-бригадир накинулась птицей. - Да ему скоро семьдесят! Подсмотрела вчера в документах. А ты - годы. Поджимает его срок: не мальчик, чай. Не тяни с ответом, Маринка! Время для него не терпит, - вздохнула, пригляделась пристальнее. - Понятно. Не решили ничего путного, да?
   - Люська!! Ну ты и репей! Отстань от девчонки!! - Женечка вскинулась на старшую, как разъярённая кошка! - Не лезь не в своё дело! Идём, Мариш, провожу тебя до лифта, - обратилась к напрягшейся девушке. - Пошепчемся по-сестрински... - зыркнула через плечо. - Цыц все!
   Попрощавшись с любопытными, но притихшими коллегами, Мари пошла с подругой, моля об одной милости Господа: 'Только бы не встретить Александра! Мне просто не вынести ещё одного свидания на сегодня. Если откроет дверь, когда я буду проходить возле номера - конец: не смогу пройти мимо!' Сжалился, проявил милосердие - коридор был тих и пуст, дверь не открылась.
   Женя безмолвствовала, даже краем глаза не косилась на её застывшее лицо. Находясь рядом, поддерживала девочку дружеским участием, жалела истерзанную в клочья душу, истекающую кровью. Догадалась обо всём. Не осудила. Проводила до лифтового холла, нажала кнопку вызова и, дождавшись кабину, только кивнула на прощание, понимающе и сочувственно улыбнувшись. Ушла. Оставила наедине с горем. Мари благодарно выдохнула: 'Умница. Всё поняла верно. Спасибо'.
   - Стой! - рука вклинилась в закрывающиеся створки лифта. - Ты кое-что забыла, Марин, - Галя поставила увесистый пластиковый пакет на пол кабины, смотря не выше сумки. - Пока! - исчезла.
  
   Проходя мимо швейцара, увидела его у стойки портье. Учтиво кивнув, быстро показал глазами на улицу. 'Ясно: догонит, как тогда', - поняла, вышла на тротуар. Подождав на углу здания, заметила, что старик несёт увесистую клетчатую сумку и нервно оглядывается по сторонам, не находя её взглядом. Вышла, чтобы не волновался и не искал, не привлекал странным, суетливым поведением ненужного, постороннего внимания.
   - Вот, девочка моя, твоя ноша... - запыхавшись, поставил сумку за гранитный выступ облицовки гостиницы, выпрямился, с трудом проговорил. - Тяжела работа... Еле дотащил. Не волнуйся: тебе-то, молодой, не тяжко будет! Это я расслабился, изнежился, - рассмеялся, утирая пот с крупного красного лица. Присмотрелся, посерьёзнел. - Устала, Мариночка? Смена нелёгкая вышла? Понимаю. А тут я, старый болтун, задерживаю. Держи, золотко, - кивнул на сумку. - Последняя передачка, сказал. Жалко гостя: добрый, спокойный, культурный и не жадный. Ладно, Марина, пойду. Смену надо сдать. Счастливо! - махнул рукой и торопливо пошёл обратно на пост.
   Как доехала домой, не помнила.
  
   В сумке оказались продукты и игрушки для дочери. Как она тогда радовалась заграничным карандашам, раскраскам и ярким журналам с красивыми куклами, которых надо было одевать вырезанными нарядами! А Мари ещё долго не могла их видеть! Руки тряслись и закипали слёзы. То, что пережила за последний месяц, обернулось трагедией, крахом судьбы. Впереди зияла яма, которую ей уже никогда не перешагнуть - силы сгорели в прах в том карьере.
   Сидя на больничном, который вынуждена была взять, с болью наблюдала, как Вета раскрашивала платьица для вырезанных и подклеенных на картонку бумажных куколок. Когда те одёжки истрепались, пришлось рисовать новые, поневоле касаясь вещей, подаренных Алексом.
   Пережив, перестрадав, помаявшись бессонницей, чем очень досаждала матери, вернулась через две недели на работу: бледная, с сине-лиловыми подглазниками, сильно, до истощения похудевшая, осунувшаяся, с умершими, неподвижными, будто стеклянными глазами. Гости первое время от неё шарахались, не узнавая! С трудом вошла в привычный трудовой ритм: заезд, проживание, обслуживание, проводы, выезд; привычные, предсказуемые шутки, 'бородатые' анекдоты, флирт, неловкие заигрывания, откровенное хамство случайно оказавшихся в приличной гостинице людишек - всё вернулось на круги своя. Жизнь продолжалась: кипела, шумела, любила, ругалась, напивалась, праздновала...
   Только для одной юной женщины она остановилась. В душе Мари отныне царили леденящее ощущение пустоты и безвоздушное, мёртвое пространство - вакуум одиночества. Больше ничему и никому не удавалось с того рокового дня зажечь лукавый и беззаботный огонь в её потухших глазах. В них стояла лишь неизбывная печаль, словно она уже потеряла любимых детей. Сама же осталась жить для того, чтобы оплакивать, скорбеть по ним и ещё по тем, другим, потерянным навсегда, всю оставшуюся жизнь: никчемную, пустую, бессмысленную, беспросветную и безнадёжную. Жизнь нищей матери-одиночки, отвергнутой полусироты, мрачной полувдовы; полуженщины, получеловека, полусущества. Жизнь ничтожества, имярека, изгоя...
  
   Мать Варвара, пожив с такой печальной и молчаливой дочерью, не выдержала и к весне уехала в деревню.
   Марине стало легче в определённом смысле. Не нужно контролировать лицо и эмоции каждое мгновение, даже ночью. Никто не мешал рыдать ночь напролёт в подушку, не есть сутками. Можно сидеть, уставившись в одну точку, и ничего не делать неделями. Ничто не помешает быть собой: несостоявшейся невестой, брошенной женой, никчемной матерью. Стала той, кем была фактически до встречи с австралийцем: разведенкой, никому ненужной, нежеланной, нищей, несчастной, стремительно стареющей в неполные тридцать лет - хронической неудачницей. Грустная правда прорвалась через условности и двуличие, необходимые для создания имиджа самодостаточной, красивой, состоятельной, современной москвички: независимой, гордой и эмансипированной. Из сильной, волевой, неординарной личности молодая женщина медленно превращалась в серое, блёклое, неопределённое, невразумительное существо 'женскаго полу'. Освободившись от рамок общества, стала обычной среднестатистической единицей: убитой, растерянной, раздавленной, потерянной и отчаявшейся, полностью махнувшей на себя рукой: 'Всё. Кончилась жизнь. Началось существование. Ему и соответствую'.
   Летом, отправив дочку в ведомственный пионерский лагерь под Звенигородом, задумалась: 'Стоит ли дальше оставаться в гостинице? Решили сносить, чтобы отстроить заново. Ждать до конца? Чего? Полного развала и неразберихи?'
   Решение нашлось само.
   Мать освобождала подвал от старого картофеля. Нагрузив большую корзину до упора, стала подниматься по ветхой, гнилой лесенке наверх... Результат: три сломанных ребра, компрессионный перелом позвоночника, трещина в бедре. После длительного лечения стало понятно: без сиделки не обойтись. Пришлось Мари уйти из гостиницы и ухаживать за пострадавшей. Работа в гостинице 'Москва' закончилась внезапно и бесповоротно.
  
   Шёл 91-й год. 'Павловская' экономическая реформа. Талоны. Нищета. Стихийные рынки. Криминал. Проститутки на улицах столицы. Поголовное пьянство. Неуверенность в завтрашнем дне. Ваучеры.
   Повезло - приватизировала квартиру быстро. Появилась собственность, которую можно было сдать или продать в крайнем случае.
   Мари с братом Виком, покупая на Даниловском рынке картофель, разговорилась с продавцом. Бойкий мужчина с подростком-сыном наперебой рассказали о крепком совхозе-миллионере на Орловщине, о толковом и пробивном хозяине, о хорошем жилом фонде предприятия, и о том, что в новых мастерских катастрофически не хватает токаря-слесаря, а местные забулдыги ничего сами делать не умеют, что был там хороший токарь, да переманил его кто-то!
   Эта встреча для девушки стала ответом на все чаяния и запросы туда, в Небесную Канцелярию: 'Ответили быстро! Спасибо, что не томили долгими и нудными словами: 'Ждите ответа... Ждите ответа...' Напротив: 'Спрашивали? На ваш запрос отвечаем...' Вот уж поистине: 'Просите, и дано будет вам. Стучитесь, и да отворится вам. Спрашивайте, и да ответят вам'. Спасибо, ответом остались довольны! - радовалась за брата. - Нашли ему работу! В Москве это сделать невозможно - развал везде, разруха начинается'.
   Уже в апреле Вик устроился на работу в совхоз. Тут же дали однокомнатную квартиру в новеньких трёхэтажках, построенных по 'Программе 100' - Строев в столице подсуетился. Дом пообещали подыскать в течение года - много хлынуло переселенцев и беженцев из республик, готовых отколоться от Союза.
   Жизнь медленно налаживалась. Для семьи Марины в конце тёмного тоннеля забрезжил слабый свет надежды...
  
   * Странное видение..., пугая отчётливостью и реалистичностью... - история описана в романе 'История одной свадьбы'.
  
   Глава 17.
   Сельские жители.
  
   Спустя полгода после расставания с Александром Межерисом, Марина Риманс оказалась в самом сердце России: на Орловщине, под городом Мценск, в деревне. Два года сдавала внаём столичную квартирку на Борисовских прудах, потом продала в августе месяце 93-го, окончательно порвав с Москвой. Стала полноценной жительницей Средней полосы России с огородом и хозяйством. Мать присоединилась к ним весной того же года, когда она с дочкой Иветтой и братом Виком купила полдома на околице села. Семья воссоединилась.
   Став жителями красивейших мест, воспетых Тургеневым, Аксаковым, Фетом, Буниным и Андреевым, любовались чудесными пейзажами лесов, лугов, нив и закатами; вдыхали чистейший воздух, напоённый девственной природой; брали воду из родников и колодцев. Даже в домах она была особенная - артезианская с явной минерализацией. Забыли скоро, что была другая, московская жизнь, что случались в их судьбах удивительные встречи с замечательными людьми, что знали не только радости обретения, но и горечь потерь, невыносимую боль разлук и разочарований. Здесь всё было иначе: спокойно и надёжно, как самая древняя земля.
   Уйдя из гостиницы, девушка сделала всё так быстро и хитро, что сотрудницы ничего не поняли. Для них - ушла в отпуск, потом не вернулась. Даже близкие подруги не знали правды. Полностью доверяла, но в данном случае незнание для них было спасением. Даже для 'особистов', 'оперов' и 'других' это был та-аакой сюрприз! Спланировать и выполнить так запутанно, быстро и без лишних свидетелей помог замдиректора гостиницы Мишин, с которым была в тёплых, дружеских и доверительных отношениях. По сей день говорит ему искреннее спасибо.
   Он утаил часть её 'Дела' от 'Первого отдела' ГБ, сымитировав пропажу из Отдела кадров. Старшего 'кадровика' оштрафовали за утерю важных документов, влепили выговор с занесением в личное дело, но Сергей не оставил в беде друга: выписывал постоянно премии, доставал путёвки в санатории и на курорты его семье, обеспечивал двойными нормами талонов спецобслуживания на распродажах. Проследил, чтобы при уходе на пенсию он ни в чём не потерял: ни в стаже, ни в надбавках, ни в спецдоплатах от Конторы.
  
   ...Они нашли Мари только через два года! Как ни 'шифровалась', любимая Система разыскала и не оставила без любви и повышенного внимания. Ещё долгие восемь лет замечала за собой 'слежку', особенно когда 'ходил' какой-нибудь новичок-профан из местного, Орловского филиала Конторы. Доходило до абсурда! Потряс один случай, случившийся на второй год её добровольного изгнания и затворничества, в июле 93-го.
   ...Выйдя рано утром из дома на околице села, заметила в утренней дымке на окраине огородов позади домов силуэт новенькой чёрной 'Волги' с сильно тонированными стёклами салона. Удивилась: 'К кому эта красавица с утра пораньше приехала? Тонировка такая плотная! Как гаишники не цепляют?' Спустя несколько часов, обнаружила её там же. Смешно было видеть элегантную городскую машину среди возвращающихся на обед деревенских коров, бычков и телят, которые обнюхивали и осматривали её с недоумением. Решила проверить вспыхнувшие подозрения: пошла в магазин, выбрав путь по огородам. Заметив, что подопечная уходит из дома, 'Волга' медленно двинулась следом, открыто преследуя! Презрительно фыркнула: 'Вот идиоты! В деревне, по грязи и коровьим лепёхам, устроили 'слежку', как в шпионском боевике!' Купив хлеба, на обратном пути заметила её на перекрёстке шоссе возле колхозной конторы. Решительно подошла к окну водителя, постучала согнутым пальцем. Опустив тонированное стекло на пару сантиметров, он повернул лицо, и Мари чуть не упала от смеха: в тёмном от тонировки салоне сидели три мрачных юных паренька в тёмных очках и в чёрных же кожаных плащах. 'Летом! Днём! В жару! - подавила усилием воли рвущийся из груди смех. - Пора действовать и срочно!'
   - Ребята, хорош деревню смешить. Уезжайте отсюда, богом прошу. Вы же меня позорите перед людьми, честное слово! Передайте в Москву, в Контору: 'Всё в порядке. Прошу снять 'наружку'. Всем привет от 'Пани'. Свободны. Проваливайте.
   - Женщина, вы ошиблись! - тупо ответил водитель и тут же закрыл окно.
   Хмыкнула, покачала головой и пошла домой. Не успела пройти полсотни метров, как они сняли наблюдение и уехали. Потом ещё не раз были рядом, но 'вели' более профессионально, деликатно: догадались машины брать неприметные, и методы слежки стали умнее, изощрённее. Да и интересы их охватили не только саму девушку, но и её близких: брат вскоре уехал, мать решила 'поездить по старшим сыновьям', внимание сосредоточилось на дочери Вете.
   - Мам, меня вчера у школы ждала чужая машина. Юркнула к Лёсику в 'Пирожок'. Страшно стало.
   - Опиши их.
   - А фиг их знает! Видела водилу - в сером костюме. Рядом, кажись, в очках чёрных кто-то маячил. Не видно было - чёрные окна! Лёсик сказал, что номера орловские.
   Так Марина поняла, что за дочерью ведётся наблюдение. Оно прекратится много позже, когда она уедет в Москву учиться.
  
   ...Однажды на рынке в толпе у Мари кто-то вытащил кошелёк. Едва обнаружила пропажу, как стоящий неподалёку молодой, высокий парень с холодными, серыми и внимательными глазами тихо произнёс, глядя прямо в глубину изумруда, словно запоминая или узнавая это сияние.
   - Девушка, это не Ваша вещь? - показал взглядом на кошелёк, лежащий... прямо у её ног! - Будьте бдительнее. Жуликов хватает везде, - проговорил и... пропал в одно моргание.
   Тяжело вздохнула: 'Орловские 'спалились' окончательно. Пора принимать безотлагательные меры! По негласному правилу Конторы, если ты на 'наружке', не имеешь права вмешиваться ни во что, даже в убийство клиента, если только и это не входит в твои обязанности - негласная охрана 'объекта'. А этот, с ледяными глазами, не удержался и вмешался, заметив кражу, тем самым, 'засветился'! 'Ляпов' с их стороны становится всё больше, откладывать бессмысленно. Придётся вмешаться в неуправляемый и вышедший из-под контроля Москвы процесс. Они должны чётко объяснить, что в приоритете: охрана или наблюдение. Если совокупность - что-то назрело нехорошее вокруг меня'.
   Люди наблюдательны. Вояжи незнакомых машин неподалёку от дома на околице не прошли бесследно. По деревне поползли слухи один чудовищнее другого! Мари представала в них то бежавшей тюремщицей, то иностранной шпионкой, то разжалованной любовницей министра, то международной аферисткой, то 'мамкой' из столичного элитного борделя, а то и вовсе внучкой самой Маты Хари, невесть как дожившей до наших дней, оказавшейся в глухой деревне для маскировки!
   Пришлось набраться смелости и наглости и позвонить по заветному номеру, впечатанному в женский мозг ещё со времён работы в гостинице. Для этого была вынуждена ехать в город в тихий дневной час, когда в переговорном пункте бывает мало народа. Нервничала сильно: 'Звонок окончательно может 'проявить' моё место жительства! Чёрт его знает, кто может 'прослушать' даже их линию! И выбора нет. Остаётся надежда на Систему и её незыблемое могущество'.
  
   - ...Москва, - подала записку с первыми четырьмя цифрами телефонистке.
   - Время и номер полностью не указали! - раздражённо выпалила, толкая её обратно.
   - По итогам переговоров. Номер наберу сама, - Мари спокойно вернула бумажку обратно. - Чек и квитанцию приготовьте для отчёта.
   - Не положено! Оплачивайте точное время! Соединение я делаю!
   Поняв, что иначе нельзя, Марина написала три заглавные буквы, повернула записку к оператору, смотря прямо в светло-серые маленькие глазки в белёсых ресничках.
   - Немедленно. Без глупостей, - низкий, ровный, рокочущий голос серьёзной девушки ничего хорошего не обещал работнице связи.
   Едва взглянув на буквы, она нервно икнула, побледнела до синевы, метнула на клиентку испуганный, ужаснувшийся взгляд. Видя, что та не сводит прищуренных, жёстких, пристальных, мрачных глаз, стала набирать дрожащей, пухлой рукой номер на коммутаторе. Через минуту проблеяла, вспотев до крупных градин пота на полном багровом лице и короткой толстой шее.
   - Вторая кабина.
   - Спасибо. Обеспечьте надёжную и бесперебойную связь. Передайте по линии жёсткий приказ, - просто пригвоздила ледяным взглядом к месту оператора, - 'Не подслушивать: чревато серьёзными последствиями', - незнакомая строгая девушка с военной выправкой не спускала тёмно-зелёных глаз, вводя в панический ужас деревенскую тётку вполне детородного возраста, и своим металлическим голосом словно царапала её рыхлое, дебелое, вялое тело. - Могу надеяться на чёткое исполнение просьбы и приказа?
   Лишившись дара речи, тетёха только кивнула головой, ещё больше покраснев.
   - Благодарю за службу. Совет: примите немедленно 'Андипал' - давление взлетело, инсульт вполне возможен при Вашей конституции, - скользнув тяжёлым взглядом по притихшим редким посетителям, стоящим почему-то поодаль от стойки плотной серой кучкой, спокойно прошла в означенную кабину, чётко по-военному стуча каблуками босоножек. Хмыкнула безмолвно: 'Хорошо, что одежда в стиле 'милитари' - похожа на униформу. Поверили обыватели. Струсили серьёзно. На руку: будут молчать даже 'за рюмкой чая' и без моего предупреждения'.
  
   Стоя в телефонной будке междугородней связи, долго не могла себя заставить набрать на диске заветную комбинацию цифр. Вздохнув, всё-таки сделала это, сев на затёртое, замурзанное откидное сиденье. Номер долго не отвечал, потом трубку сняли и молча стали слушать.
   - Здравствуйте! Марина Владимировна Риманс. Работала здесь много лет. Есть важная информация для ...-го отдела. Прошу, выслушайте меня, пожалуйста...
   Разговор был странным, односторонним, но главное - трубку не положили, не прерывали фраз, что случилось бы неизбежно, если б ошиблась номером или его сменили. Кто бы уже там ни сидел, на том конце провода, он был из Конторы. Для неё этого было достаточно: выслушали. Не слышала в трубке дыхания или каких-то посторонних звуков - сработала запись. Потом обязательно отнесут в ...-ский отдел и, прослушав, проанализируют и примут соответствующие меры.
   Заканчивая разговор, почувствовала, что там, рядом с телефоном, есть живой человек.
   - ...Прошу Вас передать от меня огромный привет ССу, ЮСу и АМу. Бесконечно им благодарна за помощь и чуткость. Помню и люблю... - всё говорила, растягивая время.
  
   - ...Маринка!! - зашёлся кто-то старый от радости. - Еле успел! Фууу... Дай отдышусь... Ох... Добежал... - Степаныч шумно пыхтел и дышал в трубку, на кого-то приглушённо ругаясь. - Я это, я! Родная!! Что там у тебя опять стряслось? Чего это ребята тут сидят, рыдают и катаются от смеха по полу и стульям? Ааа..., кажется, догадался: смежники! Да? Насмешили? Знакомая ситуация, правда? - засмеялся, но одышка не дала расслабиться. Пожалела: 'Бедняга. Совсем старый стал, а всё на посту'. - Ты меня слушаешь? - дождавшись её 'угу', замялся, продолжил. - Ээээ... Приезжал, метал громы-молнии, обвинял Контору в преследовании тебя за связь с ним. Бедолага, чуть не сошёл с ума, разыскивая! - захлебнулся в восхищении и возбуждении. - Вот это ты отколола!! Даже нам, при всех наших возможностях, удалось только недавно напасть на твой след! Эх, какая сотрудница пропала! Талант! Сокровище!
   - Степаныч, не отвлекайся, старый лис! Я ведь тебя хорошо знаю, - призвала к ответу болтуна.
   - Есть, товарищ начальница! - шутя, козырнул, искренне радуясь звонкому, родному, юному голоску. - Ээээ... Объясняли, что мы тут ни при чём, что времена и методы изменились, никого за связь с иностранцем больше не преследуем, что сами тебя потеряли, чёрт тебя побери, засранка ты эдакая! - любяще и восхищённо хохотнул, видимо, почёсывая щёку. - Мол, страна у нас большая, пока человек найдётся, нужно время. Так нет! Сам бегал, хлопотал, подключал дипломатические каналы, ещё кого-то... - взвыл от возмущения, не договорив. - Марин..., ну чего ты сбежала, а!?? Ну, в правду, не силой же тебя заставили бы тогда идти за него замуж!? Кого ты испугалась тогда?? Да всё мы проверяли неоднократно: никаких угроз тебе или твоей семье обнаружено не было! Слово 'чекиста'! Коммуниста! Коренного москвича! - распинался. Лишь хохотнула про себя: 'Уже не знает, старый, беззубый червь, чем клясться!' - Что стряслось-то?? Я до сих пор не сплю, вспоминая те дни. Может, расскажешь уже, а, родная? Уважь старика, дай выспаться мне, наконец, - задохнувшись, хрипел больной грудью, и свист был слышен даже сквозь шум, треск и помехи междугородки. - Может, это я тебя тогда своим болтливым языком переполошил? Прости старого дурака - занесло чуток. Так тогда захотелось дать подзатыльник по твоей глупой, упрямой башке, когда ты целую группу 'зелёных' 'на губу' отправила! Мою группу!! Как ты их от себя 'обрубала', ума не приложу? Колись!
   - Не заговаривай мне зубы. Мы с тобой это проходили. Сейчас рассержусь и что-нибудь сморожу в сердцах! - пригрозила, шутя, хитрецу, раскусив уловку: 'Информация есть, но обрадовать нечем - пытается уберечь, дорожа и любя. Все свои'.
   - Ой, ой, ой, уже спугался! Щас соскочу и в лес ускачу! - счастливо рассмеялся, не изменяя привычке балагурить и смягчать ситуацию народной прибауткой. - Да, в общем-то, я всё рассказал, родная, - вздохнул, умерил веселье, погрустнел голосом, посопел. - Ээээ... Всех порасспросил, девчонок твоих 'забодал' вопросами. А что они? Ты ведь и их подвела, зараза! Руками только разводили, слёзы горькие утирали, мол, пропала в одночасье, пропала с концами: ни адреса, ни телефона, ни письма - боимся худшего. Расстроенный пожил недельку в своём номере, абсолютно без головы и лица пометался по Москве и области, помучил-помурыжил моих салаг-новичков, ну..., и проводили мы до самого трапа самолёта, - разочарованно, обиженно пыхтел, грустно и горько вздыхал. - А он-то, бедный..., всё оглядывался по сторонам там, на регистрации, в зале вылета, всё надеялся на чудо до последнего момента! Его представители посольства провожали, так на них и не смотрел, всё головой вертел, от каждой маленькой, худенькой, светловолосой женщины вздрагивал, подбегал к ней, заглядывал в лицо! Да уж... - зарычал через зубы, не решаясь высказать гордячке всё, что о ней думает. Справился с гневом и возмущением. - Ждал и надеялся до последнего вздоха нашего русского воздуха. На трапе долго стоял один, и уж когда на него стали ругаться, только тогда и зашёл в салон. Да и там не успокоился - в иллюминатор смотрел, ну, прям не отрываясь! Как мальчик всё ждал, что ты каким-то удивительным образом появишься на лётном поле и остановишь его 'Боинг'. Мои ребята даже прослезились, увидев всё это, так он их пробрал до кишок свои горем! Плакали навзрыд, когда отчёты писали, клянусь, Маришка моя глупая и любимая. Эх тыыиии... - протяжно, тоскливо и жалобно скульнул, выдохнул, тяжело астматически сипя, и добавил напоследок, бья вдогонку, наверняка. - Хочешь, свяжемся с ним? Он, уже от отчаяния что ли, оставил нам личные контактные телефоны. Личные! Ты ведь понимаешь, что это для него означает, и какие может иметь последствия такой поступок? - 'опер' всё давил и давил на Марину. - Не передумала? Срок-то приличный. Третий год уж заканчивается после вашей разлуки. А, Мариш? И меня к себе, старого, погреть косточки пригласите? А я деток ваших буду нянчить, за дедушку может сойду? От тебя нельзя ничего было скрыть, поняла: ты мне дорога, как дочь. Плохого бы не посоветовал, девочка наша упрямая. А...?
  
   - Прости за всё, Степаныч, - тяжело вздохнув, старалась сдержать кипящие слёзы. Сидя в тесной, душной кабинке маленького уездного городишки, в самом сердце России, мыслями была с ним, с Алексом, потерянным и обезумевшим от горя и одиночества мужчиной, несбывшейся мечтой, несостоявшимся счастьем, страстным другом. Сердце обливалось кровавыми слезами рухнувших надежд, а она спокойно продолжала разговор с тем, кто мог о нём рассказать, хотя вновь и безбожно растравлял подёрнувшуюся тонкой плёнкой забытья жуткую сердечную рану. - Ты мне столько добра сделал, а я ответила такой неблагодарностью... - давясь слезами, старалась не выдать своего состояния по телефону. Прибавила, прощаясь. - Перед ЮСом извинись от моего имени, пожалуйста. Он всегда поддерживал и направлял в жизни, как отец. Михалычу - низкий поклон земной. Да...! Не говори никому из моих девчонок, что я нашлась! Пусть ничего не знают. Так будет лучше для них, понимаешь? Меньше знаешь... Они заслужили покой. От всех. Хлебниковой - ни-ни! Табу.
   - Ты хорошо всё обдумала? Жаааль... Такая красивая пара! А как подходили друг другу! Мы вами тогда просто любовались! Столько фотографий нашлёпали! Вы на них такие молодые и счастливые! Даже у твоего куратора ваше фото на рабочем столе стоит, клянусь здоровьем! Помнишь, когда вы остановились на Каменном мосту, и он тебе поправлял беретку? Вот там вас и поймали удачно в объектив. Такая красота! - взволнованно упрашивал, уговаривал, убеждал всеми доводами и аргументами, всё ещё не оставив надежду на удачный исход его 'программы'. - И вовсе не скажешь по ним, что он тебя старше, больше чем в два раза. На тех фотографиях вы смотрелись почти ровней. Может, прислать несколько штук, а, Маришка? - замолчал, коварный лубянский иезуит, прекрасно понимая, что предложением заживо режет, ранит её тупым ножом горя, калечит 'по мясу' невыносимой, бесчеловечной мукой безысходности! Но, желая достичь своих целей, уже не жалел - 'профи'. Помолчал, поняв молчаливый отказ, тяжело, протяжно, обескуражено вздохнул, сдаваясь и признавая полное, безоговорочное поражение: 'Всё. 'Пани' встала в позу - бесполезно продолжать. Конец. Окончательный проигрыш по всем статьям. Провал. Незавидное окончание моей карьеры. Теперь отставку дадут, не замедлят. Пенсия, огород и пустота, вместо любимой работы и осознания собственной значимости для Конторы. Пришёл и мой черёд уйти в тень, покинуть пажити разведки, преподавательской и оперативной работы. Кто бы мог подумать раньше, что меня собьёт с ног пигалица полутора метров роста и весом с барашка! И кто?? Гражданская!! Свет ещё не видывал такой упёртой, упрямой девчонки! Она и есть баран! Ослица, ей-богу! - посопел огорчённо, собрался с силами, но вновь зарычал, стиснув зубы. - Стояла бы сейчас здесь, напротив меня, встряхнул бы заразу строптивую, как грушу! Уж смог бы убедить полячку нашу гордую и неприступную'. Закрыл глаза, взял эмоции под контроль, порадовавшись, что стажёры на цыпочках давно покинули дежурный номер, стал заканчивать тяжёлый для обоих разговор. - Так жаль мужика. До слёз, - покряхтел, посопел, но смирился с таким женским упрямством. Знал же. - Да ты кремень. Уважаю, хоть и совершенно не понимаю тебя, Мариша. Так и не сказала ничего! Ох, характер у тебя, 'Марыля-полячка'! - грустно рассмеялся, и в этом горьком смехе она ощутила и осуждение, и восхищение, и... мистический страх. 'Сами такой воспитали, лучшие наставники со мной работали, не так ли? Так чего пенять-то?' - молчаливо укорила старика. Не услышал - не научился этому. Не дождавшись ответной реакции от неё, выдохнул и сдался полностью. - Пока, родная! Не пропадай, звони. Что бы со мной ни случилось - сообщат и передадут тем, кто в курсе о тебе и твоих делах. Нас скоро расформируют, но этот телефон как был нашим, так и останется. Поняла? А за 'смежников' не волнуйся: прослушаю твоё сообщение, помозгую и поговорю с ними. Крепко обнимаю, милая! Прощай! Да...! - торопливо прокричал вдогонку. - Нет уже ЮСа. Умер. Сердце. На посту. Пока!
   Связь разъединилась, в трубке пошли прерывистые гудки, а Мари всё сидела, сжимая её в онемевшей руке, и не могла сдвинуться с места. 'Нет уже Сергеича. Умница был. Совсем не похож на 'гэбэшника'. Не потерял человеческого лица, до конца оставался душевным и способным сочувствовать, хоть и работал на самую страшную и кровавую в мире систему ГБ долгую жизнь...'
  
   - ...Девушка!! Вы оглохли?? Зову Вас, зову! - пунцовая от возмущения телефонистка стояла возле приоткрытой двери кабинки и раздражённо сопела. - С Вами всё в порядке? - рассмотрев, стушевалась, пожалела. - Плохие новости? Беда? Валерьянки?
   - Нет. Спасибо. Справлюсь. Я сильная, - проговорила и... залилась слезами.
   - Я только хотела сказать, чтоб Вы забрали выписку за переговоры. Абонент перевёл их за свой счёт, - тихо проговорив, протянула квитанцию. - Вам точно помощь не нужна? Тогда, пойду я. Люди ждут. И... спасибо большое за совет. Помогли таблетки. Полегчало мне. Едва не померла я... Низкий поклон от моих детей... Трое их...
   - Спасибо Вам за всё, - едва пробормотала сквозь слёзы в ответ.
   Проводив глазами телефонистку, откинулась на стенку переговорной кабинки: 'Вот как! Степаныч понял, что такое количество времени в телефонной будке междугородки стоит целого состояния! Перевёл разговор на Контору. Спишут, как незапланированные расходы. Последний презент от Конторы и Системы. Спасибо всем! И прощайте. Больше не позвоню. На этом конец'.
   С достоинством королевы покинув помещение переговорного пункта, вышла на воздух. Подняла лицо к небу, ослепнув от оглушающего палящего солнца. 'Лето. Жара. Пыль. Июль. Белое, раскалённое солнце... Где-то я уже это видела... Стоп. Забыть! Навсегда! Начинается новая жизнь! - облегчённо вздохнув, расправив плечи, выпрямив спинку, гордо вскинув белокурую голову, Марина Риманс решительно шагнула на тротуар, стуча высоченными шпильками новеньких босоножек. - Свобода! 'Свободна и невидима!*' - воскликнула про себя, загадочно улыбнулась, сверкнув бесподобным изумрудом глаз, и легко зашагала в новую действительность.
  
   * Свободна! Невидима и свободна! - фраза Маргариты из романа М. И. Булгакова 'Мастер и Маргарита'.
  
   ЭПИЛОГ
   (к роману 'Ждите ответа').
  
   Сведений об Александре Межерисе она больше не имела. Не звонила. Не интересовалась. Не возвращалась надолго в Москву.
   * 'Наружка' снялась в 2000-ном году. Видимо, закрыли 'дело' по причине смерти одной из сторон. Марина Владимировна жива, следовательно, не стало Алекса, хотя, это её догадки. Но, хорошо изучив законы 'Особого отдела', женщина уверена, что права: Межерис мёртв.
   * Как только себя 'отпустила', тут же нашёлся молодой местный парень, который, несмотря на разницу в восемь лет, сделал предложение. Двадцать лет они вместе. Растёт совместный сын.
   * Дочь Иветта живёт в Москве, замужем, двое детей.
   * Престарелая мама Варвара живёт с Мари и не любит вспоминать то жуткое время, когда дочь, как сомнамбула, сидя, спя или идя, видела пророческие сны. Чтобы не расстраивать старушку, дочь не рассказала ей, что 'видела' недавно гибель Александра на той самой дороге, в точно таком же, как в первом сне, джипе, в точно такой же аварии! И что самое страшное, видела дату катастрофы: тот самый год, день и час, когда там погибла бы сама с детьми, если бы решилась тогда уехать в Австралию. Карма места.
  
   Осталось только 'пройтись' по всем героям и сообщить об их дальнейших судьбах.
  
   * Гостиницу 'Москва' закрыли в середине 90-х, разбросав оставшихся сотрудников по разным рабочим местам московского сервиса, но, конечно, это была неравноценная замена. Не было уже той великой страны, не было того могущественного аппарата и его 'цербера' - КГБ, следовательно, и должного контроля и помощи, на которую бы могли надеяться сокращённые и досрочно выгнанные на пенсии люди. Жаль, в гостинице работали высокопрофессиональные люди - цвет сервиса, лицо Москвы!
   * Сотрудницы Марины в большинстве были уже пожилыми женщинами, и такая встряска им не пошла на пользу - их нет давно. Только знает о своей сменщице Тамаре Емцовой и подруге Женечке Баклановой.
   * Тамара Емцова удачно перевелась в маленькую гостиничку на окраине столицы, где и доработала до пенсии. Сейчас она уже пожилая женщина. Дети и внуки скрашивают ей закат жизни и радуют Тому своими смешными проделками, напоминая, что жизнь продолжается. И будет продолжаться, не смотря ни на что.
   * Евгения Бакланова устроилась после развала 'Москвы' в другую гостиницу, но, посмотрев, что за постояльцы проживают в ней, перешла на работу портье, не желая близко сталкиваться с откровенными бандитами и наркоманами, наводнившими Москву. Она сейчас уже на пенсии, живёт в деревне, на даче, и не любит даже вспоминать то время, когда была молода, красива и добра, и старается пореже смотреться в зеркало, страшась того лица, которое смотрит из него. Женя осталась истинной женщиной - ненавидит старость, хоть она уже и пришла к ней. Есть сын, с внуками пока не везёт.
   * Дежурные по этажу - зрелые женщины. Только у Галочки Горовой сложилась счастливая семейная жизнь: муж, дети, уже есть внук. А вот Оленьке Лисовой и Оксанке-хохлушке не повезло в жизни - одиноки.
   * О своих наставниках-'особистах' в силу понятных причин ей ничего не известно.
   * Лишь однажды, будучи в Москве в гостях у дочери, в центре увидела знакомое лицо очень высокого мужчины, который, заметив Марину, вздрогнул, замер на несколько минут, буквально прирос к месту! Опомнившись, мгновенно скрылся с глаз. Только тогда его вспомнила - это тот самый парень двухметрового роста, которого ей 'подослал' любимый Сергеич-'опер'. Даже имя вспомнила милого парнишки - Дима. Ехала в метро, улыбаясь, вспоминая характеристику: 'Коренной москвич, два метра ростом, папа-мама интеллигенты в десятом поколении, московская элита!' Что ж, судя по машине, в которую ринулся тот мужчина, жизнь у Дмитрия сложилась успешно. Лишь по его стремительному побегу стало понятно: он узнал Мари, даже спустя столько лет. Видимо, так и не забыл цвета её волшебных глаз.
  
   КОНЕЦ.
  
   Сентябрь, 2009 г. - И. В. А.
  
   Продолжение читайте в дополнениях в роману.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"