Аннотация: Путешествие, шаман и мальчик, который давно меня ищет. Стервец. Ведь просила меня не трогать. Куды бы сбечь? В общем, обычный сон
Плыли мы на теплоходе - на этот раз все втроем - мама, я и Максим Борисович. И втроем же ходили на экскурсии - все, как в жизни. И это была одна из многих экскурсий. Как сейчас помню - там было много леса, солнечные зайчики срываясь с листьев, ласкали мое лицо, открытые пространства не пугали солнечной жарой, а дарили тепло уже успокоившегося лета. Там были холмы - невысокие, поросшие буйной травой, но все равно невыразимо притягательные, а были и очень крутые. И там был музей. Собственно с того сон и начался - мы из него выходили. Я уже не вспомню - что мы там смотрели, какой это город и где мы были до этого. Снаружи этот музей выглядел как простая деревенская изба - еще из тех, громадных, добротных. Музей в ней выдавала только вывеска, плакаты и некоторые уличные экспонаты, на которые я, впрочем, не обратила внимания, скорее всего потому, что до начала сна, при входе в эту избу, уже их осмотрела, как я обычно и делаю. Мама сразу же пошла на теплоход - ей уже надоели прогулки - и это тоже обычно. Остались мы с Максим Борисовичем - он, как всегда, потащил меня смотреть всякие окрестности - ох уж, эта его привычка - нет, мне тоже нравится, но когда уже невмоготу, хочется просто послать его дальним буреломом. Но в тот раз я еще уставшей не была, поэтому просто послушно потопала дальше. Остальные туристы тоже выходили из этого музея... кажется, он все же назывался - "Шаманство и мистические ритуалы..." - но не поручусь - промелькнуло и ушло. А так как пишу строго достоверно, чтоб не сбиться - пришлось написать. Так вот, пошли мы дальше, а там поджидала нас компания девчушек и одного толстенького маленького мужчины в национальных костюмах, с хлебом-солью перед каким-то памятником. Из-за торопливости Максим Борисовича мы сильно оторвались от остальной группы. И этот толстенький дядя гордо сказал, что он - шаман древней династии шаманов и может много чего показать, сделать и рассказать. После посещения одного мероприятия - "Возрождение 2011" - не, не того, которое возникает в ссылках по такому запросу в интернете - сама искала, а другого, тоже официального, но почему-то совершенно неиндексируемого поисковыми системами, я к шаманам отношусь с та-а-аким скептицизмом, что впору было заржать ему в морду лица. Я вежливо отказалась. Тогда он сказал, что такое неверие подлежит наказанию высшими силами и он будет исполнителем их воли (тут мне пришлось спрятаться за спину Максим Борисовича, чтоб мой ржач был не виден с их стороны). Этот шаман простер руки в направлении девушек, которые стояли рядом и они затанцевали. Через несколько мгновений он торжественно возвестил, что я потеряла часть чего-то мне очень важного и пока не поверю в высшие силы, ко мне это не вернется. Ах так, с веселой злобой думаю я. Ну так получите, моськи. Как раз около музея зазвучала музыка - догадались, к чему я веду? Я исполнила перед ними тоже весьма замысловатый танец, зачерпнув ладонью воздух около лица каждого из этой шайки-лейки. Максим Борисович с упоением снимал. Кстати, обидно, что его-то никто не пугал и ничего не лишал! В финале, эффектно встав перед ними, я развернула сложенные лодочкой ладошки, зачем, не знаю, но между ними появилось неяркое сияние. Максим Борисович от удивления забыл щелкнуть затвором. Потом я опять сложила ладошки лодочкой и послала это сияние в землю. Вот, говорю, я попрошу землю вернуть вам утраченное, как только получу то, чего вы меня лишили, решайте сами. В тот момент я знала, как это сделать - да, собственно, и сейчас знаю, только не верю. И, довольная собственно выходкой, пошла дальше. Они молча оторопело смотрели мне вслед. Максим Борисович меня догнал. Ну ты даешь, в своем обычном стиле сказал он - запугала несчастных людей - они аж с лица спали. Ну выбесили они меня, отвечаю я ему, выбесили. Зла на них не хватает. Потом мы еще долго гуляли по этой местности - Максим Борисович изгалялся в видах, ракурсах и способах фотосьемки - местности, меня на местности, просто меня, да еще меня заставлял разделять его маньячизм - он на местности, он - просто, местность - так, как вижу ее я - по его словам, у меня есть природный вкус, поэтому он частенько отрывается на мне, чтобы запечатлеть понравившуюся ему местность. 16-гигибайтной флешки не хватает на неделю путешествия - ни одного раза, ни двух. Носит с собой компьютер, как выносной жесткий диск - ужас. Уже совсем вечерело, скоро теплоход наш отходил. Как раз прошел дождик, посвежело еще. Решили медленно выдвигаться к пристани. Я проголодалась, зашла в кафешечку неподалеку, взяла макароны с сыром на вынос и вышла. Иду, цапаю по макаронке и кушаю, вкусно. Максим Борисович идет рядом. Проходим уже не туристическими тропами, просто жилой местностью - дома, дворики, парки. Возле одного из домиков натыкаемся на этого пухленького дядечку. Он уже не в национальной одежде, а в простой, с короткими рукавами рубашке в зеленую клеточку и в темных штанах. Увидел нас, притормозил. Максим Борисовичу это было неинтересно, он пошел вперед. Мы остались вдвоем. Ну и что, говорю я ему, зачем было это все разыгрывать? Все равно ты - не шаман. Шаман - твоя дочь, девушка, среди тех, кто там стоял. И верю я в это или не верю - мое дело, и с высшими силами, проводником которых ты вызвался быть, я разберусь сама. Возвращай мне отнятое. Он сник и говорит, что не по своей воле этим занимался, а денег для. Кроме того, отнятое у меня было лишь по заказу одного человека, который нанял их семью всех мимо проходящих девушек проверять. Мою отнятую часть тоже уже проверили, поэтому она ему уже не нужна, пусть я ее себе забираю. Махнул на меня рукой. Мне резко полегчало. А теперь говорит, вернешь моей дочери силу? Ну, раз обещала - вытягиваю из земли светящийся стебель, на конце которого распускается цветок, лепестки которого истаивают в светящиеся пятнышки и разлетаются в различные направления. Мы киваем друг другу и расходимся. Мужчина, сгорбленный, подавленный, скрывается за железной дверью подъезда. Чувствую себя последней сволочью. Догоняю Максим Борисовича. Тот интересуется, что этому опять было от меня нужно. Говорю, что просто хотел поговорить по душам. Максим Борисович хмыкает. Идем дальше, он косится на мои макаронки. Говорю ему, что это не просто макаронки, а с сыром и ему предложила - так он сразу горстью отхватил. Эй, восклицаю, ты так их быстрее меня съешь. Он говорит, что нефига было мне предлагать - и снова, цап горстью. Пихаю его локтем. Гад, говорю. Смеемся. Идем под гору, пихаемся локтями, выхватывая макаронки, оба поскальзываемся на мокрой траве и съезжаем под гору, все увеличивая скорость. Мама - вскрикиваю я, вцепляясь в Максим Борисовича. Он обхватывает меня, пытаясь хоть как затормозить на этом крутом спуске. Но мы только разгоняемся, он перехватывает меня и усаживает на себя, чтоб мне не было больно скользить. А сам вскрикивает от боли - трение от скорости все усиливается, его руки уже все красные, а подошвы кроссовок чуть ли не дымятся. Вспоминаю про скольжение, достаю пакет, выстилаю его перед нами - и мы на него налетаем, а я его придерживаю за ручки - теперь Максим Борисовичу не больно от трения, но скорость еще больше увеличилась. Молюсь, чтобы горка плавно сошла на нет - тогда просто остановимся. А горка пока не кончается. Проскальзываем под мостом, по которому переходят люди. Какое-то странное чувство заставляет меня резко обернуться. Как раз в этот момент мы подпрыгиваем на одной кочке. И тут как будто время замедляется - я впервые вживую ...э-э-э-э, если можно так сказать о сне, вижу такой эффект: мы приподнимаемся в воздух, я, обернувшись назад, натыкаюсь глазами на взгляд темноволосого человека. Наш взгляд длится буквально секунду, но я его запомнила чуть ли не лучше всего. Его взгляд полон удивления, он как бы вопрошает - ты здесь? И это правда ты? А я мучительно пытаюсь вспомнить - где я его видела? Потом мы приземляемся на землю и продолжаем катиться. Правда, совсем недолго, наши покатушки заканчиваются самым катастрофическим образом - мы во что-то врезаемся- с треском, грохотом, несколькими переворотами. Наступает темнота.
На какой-то миг она прорезается озабоченным лицом немолодой женщины на фоне потолка и ощущения движения, потом снова - темно.
Открываю глаза. Что-то мне нехорошо-о-о-о-о... Блин, это похоже на какой-то фильм, честное слово. Где я? - какой сакраментальный вопрос. Оглядываюсь, вернее, пытаюсь оглянуться - во рту торчит трубка - е... итить! Что за нафиг? А-а-а-а, это всего лишь аппарат искусственного дыхания - ну точно, фильм. Как все затекло-о-о-о... Под рукой нащупываю пульт. Так, а это - что? Осматриваю его - пульт весьма напоминает пульты от современных кроватей, как в американских фильмах - ну говорю же, что я как в фильме нахожусь. Еще раз его внимательно осматриваю - нахожу одну интересную кнопочку, нажимаю и тут же начинаю мурлыкать - подо мной задвигались шарики - значит, угадала - специальная противопролежневая кровать, не зря я училась в медицинских учреждениях. Сколько ж я тут лежу? Вспоминаю сны, в которых я, проснувшись в похожих учреждениях, неизменно чувствовала себя в опасности и пыталась убежать, один раз даже через воздуховод - он там тоже был, как в американских фильмах. А тут я чувствую опасность? Прислушалась к себе - что-то такое есть, но какое-то очень непонятное. Блин, приснится же такое. Но лежать я тут совсем не намерена - чувство опасности все больше нарастает. Дальше делаю величайшую глупость, в реальности такого никому не рекомендую делать. Извлекаю из себя все катетеры - благо, знаю, как это делается. Хочу извлечь и эту трубку, потом вспоминаю, как эти аппараты начинают противно визжать, если их эксплуатация проходит как то не так, привстаю, плюхаюсь обратно от жуткой слабости. Но я упрямая, привстаю снова, заглядываю сбоку в аппарат, тянусь вниз, насколько позволяет трубка и выключаю тумблер аппарата, несколько мгновений с ужасом жду - смогу дышать или нет - могу, но трудом, словно что-то мешает. Зажмуриваюсь, запрокидываю голову, вытягиваю трубку - чуть не блюю, какая гадость, так противно. Осматриваюсь - само-собой, в палате я одна, дали б мне тут самовольничать, будь я здесь не одна. А красивая палата - сколько-ж она стоит? Так, осталось отсоединить датчики сердцебиения и давления. Уже тянусь к ним, как вспоминаю, что на пульте у заведующего отделением есть экран с данными всех его подотчетных пациентов. М-да-а-а. Значит, времени у меня будет немного, чтоб сбежать... А почему мне хочется сбежать? Очень хочется и чувство это еще более нарастает. Оглядываю палату, пытаясь найти ходы отступления. Наконец, решаюсь, отключаю монитор - хоть какой выигрыш во времени - если не отключать, он заверещит на пульте, а отключенный просто погаснет и не будет привлекать внимания, пока на него не посмотрят. Отдираю от себя все эти датчики и, наконец, сползаю с кровати. О, мама, какая слабость, придерживаюсь за кровать, так как ноги так и норовят подогнуться. Потом иду к окну. Распахиваю. Ой, мама, этаж пятый. Хрен убежишь. В коридоре за дверью слышатся торопливые шаги. Что-то нужно срочно делать. Ой, я дура, зачем бегу, меня ж спасать пытаются!? Перелезаю на внешнюю сторону окна - ну не знаю я, что меня подгоняет - ну сумасшедшая я, знаю, даже во снах сумасшедшая, кто б мне только поверил... На внешней стороне здания идет приступочка небольшая, ага, по ней, значит. Прикрываю окно снаружи, чтобы чуть выиграть время, так оно не сразу в глаза бросится. И меленько переступая, распластавшись по стене, боясь повернуть хотя бы голову, иду по приступочке. Прохожу одну пустую палату с внапрочь закрытым окном, вторую. Заворачиваю за угол. Тут окно приветливо открыто. Со вздохом невероятного облегчения вползаю внутрь. Какая же слабость... Такое чувство, что этой палатой лет 20 не пользовались. Все в пыли, совсем не похоже на только что виденные мной интерьеры, кровати старые, еще эти, с пружинящими сетчатыми подложками. Все без матрасов, белья. Как будто зашла в давно заброшенную больницу. И только я там вся в белом - в больничной рубашке до середины бедра. Кстати, эта палата - на шестерых- восьмерых где-то, может даже больше. И в ней четыре окна. Все, как я уже говорила, покрыто толстым слоем пыли. Может, я уже в другое место попала - во снах чего только не бывает? Иду к единственной двери здесь. Открываю - за ней кирпичная стена, словно эту палату специально заложили, чтобы забыть про нее. Как только дверь открыта - тут же все окна, включая то, через которое я сюда попала - тоже становятся заложенными кирпичом. Становится непроглядно темно. Нет, так не пойдет. Ласково глажу то место, где были кирпичи в дверном проеме, потом несильно толкаю - места соединения кирпичей освещаются желтым мягким светом и часть кладки сносит наружу, за ними осыпается остальная кладка. Тут же снова становится светло - окна снова ничем не заложены. Мельком вижу за проемом пустой чистый коридор. Потом нахлынывает невероятная слабость и головокружение, мелькают какие-то картины в голове, а, может, прямо передо мной - не разберешь. Прислоняюсь к косяку. Как только дурнота отхлынывает, отлепляюсь и оглядываюсь, напоследок, как всегда делаю, прощаясь с каким-нибудь местом... И тут замечаю разительные перемены в обстановке. Больше нет никакой пыли - палата чистая, но какая-то прошлая. Ну нет сейчас таких палат, а если есть - в России, например, они выглядят совсем не новыми. А эта - новая, но ретро-палата. Как в Советский союз попала - все чистенько, ухоженно, но обставлено по тем временам. Ну не знаю я, как это объяснить, мой писательский стаж всего полгода! И то - от случая к случаю. Кстати, сейчас все койки застелены, но пустые. Кроме одной. На ней лежит мальчик - темноволосый, бледный, изможденный - в пижаме. Подхожу к нему. Он лежит, над чем-то напряженно раздумывая, потом, на что-то решившись, поднимает руку и начинает чертить линии. А они проявляются! Что ты делаешь, спрашиваю его. Хочу заключить договор с темными силами, отвечает он - чтобы вылечиться. А почему именно с темными - спрашиваю я. Потому что это единственное заклятие, которое я успел выучить в найденной книге, прежде чем меня положили в больницу. А я хочу жить. Но ведь вылечиться можно и по-другому, говорю я. А я вообще привидениям не верю - отвечает мальчик. Ха - говорю я - ты для меня, между прочим, тоже кажешься привидением. Это говорит лишь о том, что мы с тобой не совпадаем по времени, пространству или...ну, скажем, миру. Он приостанавливает начертание этой фигуры и смотрит на меня. Фигура по-прежнему висит над ним. Но сам он с интересом смотрит на меня. Как это - спрашивает. Присаживаюсь на его кровать. Обыкновенно - отвечаю. Вспоминаю, какой странной мне показалась обстановка в палате и спрашиваю - у тебя какой сейчас год. 1934 - отвечает он. Ну вот, торжествующе восклицаю я - а у меня другой, в будущем, отдаленном весьма. Какой?-интересуется он. Да счас - говорю - такие вещи не разглашаю, вдруг ты меня потом захочешь найти? Если доживу, вздыхает он - это ж палата для неизлечимо больных и я умру, если ничего не предприму. И снова отвлекшись, продолжает рисовать фигуру. Подожди - шепчу я, ведь действительно можно вылечиться другим путем, придвигаюсь к нему ближе. Двумя руками забираю воздух вокруг, формируя светящийся шарик - желтый, привычный, теплый, жду, когда он засияет особенно ярким светом и опускаю его к мальчику. Шарик послушно впитывается, мальчик розовеет. Но вот - говорю я, теперь ты здоров, тебе незачем обращаться к темным силам. Тот думает, потом упрямо мотает головой - нет, говорит. Теперь я хочу, чтоб мир принадлежал мне. Присоединяйся ко мне, продолжает. А не Адольф ли он - мелькает в голове, но тут же отбрасываю эту бредовую мысль - не похож, да и по возрасту не подходит. Нет - качаю головой, поглаживая его по волосам - во мне и так бушует моя темная половина. Она раньше была словно на другом конце качелей, тех, где качаются двое, перевешивая друг друга. А сейчас мы сближаемся, все ближе и ближе, я чувствую дыхание ярости своей злой части ежедневно и мне все труднее сохранять равновесие. Если я стану злой - миру нечего будет мне противопоставить. Я - это сам мир. А я хочу гармонии. Я не пойду с тобой. А ты свой выбор делай сам. Встаю с его постели, разворачиваюсь и отхожу. Боже, какая слабость. Уже дохожу до двери и вдруг сзади меня расцветает пламя. Для меня оно безвредно, но мне снова становится дурно, снова мелькают разные картинки. Когда я прихожу в себя - вокруг сажа, гарь и пепел. Все сгорело. На сердце поселилась печаль. Что ж, он сам сделал свой выбор, уже беспристрастный. Прохожу коридорами, идя к выходу - вокруг уже не бушует огонь, все подернулось сизым пеплом. Здание устояло. Но вокруг - остовы людей - в тех позах, в которых их застигло мгновенное, всепожирающее пламя. Страшно - десятки и десятки людей, что были в этой больнице - все они расплатились за выбор, который сделал один человек. Сгоревшие кровати с почерневшими, скорчившимися силуэтами, сгоревшие стойки и столы, почерневшие, обуглившиеся двери, полопавшаяся штукатурка и краска, отлетевшие, лежащие в коридорах плитки, каталки, стоящие в коридорах и пепел. Пепел, кружась, летает по коридорам и палатам, оседает на моей одежде, я по щиколотку в пепле - он везде, мешает видеть, забивает рот и нос, оседает пуховым одеялом на все, что может его удержать.
Иду к выходу. Коридор выходит в просторный круглый холл, за которыми находятся полопавшиеся стеклянные двери, ведущие к выходу. И там стоит тот мальчик, спиной ко мне. Он стоит и молча смотрит на группки почерневших людей, на все картины прошедшего пожара. Понимаю, что когда проснусь, непременно сунусь в интернет с одним-единственным запросом: "Единственный у целевший в страшном пожаре". Ну, не удержусь. Сон, он, конечно, сон - но ведь интересно. Подхожу к нему сзади. Трогаю его за плечо. Он оборачивается и вдруг утыкается в меня, всхлипывая и рыдая. Оседает, вместе с ним сажусь на покрытый сажей и пеплом пол и я. Он всхлипывает - долго, навзрыд, плечи его вздрагивают. Он словно спрятался в моих объятиях от сделанного им выбора. Я молчу и просто глажу его по плечам одной рукой. Бедный мальчик, теперь ты и сам осознал, что выбор, сделанный тобой, повлиял не только на тебя и оплачен не только тобой. Наконец, он затихает, успокаивается. Все равно, теперь этот мир принадлежит мне - упрямо говорит он. Дай бог - отвечаю я, чтоб это принесло тебе радость и удовлетворение, чтоб тебе не наскучило в первые же 20 лет. Я найду тебя - вызывающе смотрит он на меня. Не ищи - прошу я - позволь мне жить своей жизнью. Нет - он упрямо вздергивает подбородок - я найду тебя и мы вместе будем править этим миром, уж мы ему покажем, мы разрушим его до основания и сделаем его заново, таким, каким он должен быть. Разрушим? - переспрашиваю я - разрушим? Хватаю его за плечи и с силой разворачиваю - смотри, вот они - разрушения, вот чем тебе придется расплачиваться за перестройку - гарью, трупами и непреходящим вкусом пепла на языке. Смотри, говорю - вот твои желания. Он снова замирает, глядя на обгоревшие трупы людей, которых здесь особенно много. Разрушим - бурчу я, поднимаясь. Мама, какая слабость. Снова накатывает дурнота, снова мелькают картинки. Пошатываюсь и налетаю на стену, на которую с благодарностью опираюсь. Как только дурнота проходит, открываю глаза. Чистенький белый потолок, нежно-салатовые стены, замечательно работающее освещение. Похоже, я снова в настоящем. Мама, как же мне дурно. Сползаю по стенке, пытаясь собраться с мыслями, дышать по-прежнему почему-то трудно. Вся моя одежда покрыта пеплом, я вся в нем. Пока я прихожу в себя, меня замечают, бегут ко мне. Кого-то зовут. Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с тем темноволосым человеком, которого видела во время спуска с горы. Ну вот, мелькает мысль, как я ему теперь объясню, что он ошибся, если я - вот она и к тому же, вся в пепле. Да и сама вижу, что его глаза изумленно расширяются. Это последнее, что я вижу, прежде чем опять тьма настигает меня.
Прихожу в себя все в той же палате, все с той же трубкой во рту, хоть из катетеров остался только один, на правой руке, сейчас бездействующий. Твою мать, все сначала. Ну почему трубка-то, я ж сама могу дышать? Так как слабость теперь ощущается даже в лежачем положении, решаю погодить с опрометчивым желанием рвать отсюда когти. Снова включаю шарики, опять мурлыкаю. Потом перевожу кровать в сидячий режим. Осматриваюсь. Дверь открывается. Проснулась - утверждает вошедший мужчина. Угу, проснулась. Он подходит, берет стул, переворачивает его спинкой вперед и усаживается слева от меня. Некоторое время рассматривает меня, я - его. Ничуть не изменилась - наконец, делает заключение он. Хмуро молчу. А что мне остается делать - согласно мычать? Я долго думал - продолжает он - как мне тебя удержать. И придумал - тебе колят вещество, которое угнетает дыхательный центр, без аппарата искусственного дыхания ты далеко не убежишь. Мама, думаю я - так просто - никаких оков, никакой охраны - так просто, нужно всего лишь лишить возможности дышать. Но ведь все мое медицинское образование вопит против такого решения! Обычно человека, наоборот, пытаются заставить всеми силами дышать самостоятельно, а тут - это против всякой человеческой логики! Он смотрит на меня, потом удовлетворенно кивает головой и продолжает - я уже разобрался с людьми, своевременно тебе не вколовшими это средство, так что таких осечек больше не будет. А как же мои человеческие потребности - продолжаю логически размышлять я. Он заметил, что я озаботилась таким вопросом, по взгляду, брошенному на туалетную комнату и ответил, что с этим он тоже придумал, как разобраться, но об этом чуть позже. Выходит, возвращается с тремя книгами. Кладет их мне на кровать - одну за одной. Каким-то образом понимаю, что среди них одна из тех, из которой он подчерпнул давешнее заклятие. Нет - мотаю головой, насколько позволяет трубка, нет - отпихиваю их от себя, я не хочу знать, что там написано. Нет, нет, нет!!! Сама себя боюсь. Себя, которая является частью меня, но далеко не такая благожелательная. Неужели он не понимает, что если я стану другой, если пойду в направлении, которое он мне предлагает - у этого мира никакого шанса не будет, только смерть. И разрушения. И это не гордыня - уж во сне то ей совершенно не место - я и так могу во сне поиметь все, что хочу - это знание, твердое знание, не подсознательное даже, а вполне себе осязаемое. Ничего, ты еще смиришься, усмехается он. Убирает книги и как ни в чем не бывало, продолжает - хочешь прогуляться? По моим загоревшимся глазам и непрошеной улыбке на лице понимает, что я только за. Выходит, возвращается с коляской - тяжелой, громадной, с какими-то устройствами сзади, зовет санитара - тот помогает мне перебраться на коляску - сейчас у меня нет сил даже на это, отсоединяет трубку от аппарата и подсоединяет гибким шлангом к чему-то, что находится сзади этой коляски. Блин, я выгляжу совершенно по-дурацки. Санитар в это время обувает мои ноги в сдвоенные валенки, если можно так выразиться, помогает надеть куртку и укрывает пледом. Этот темноволосый мужчина берет коляску и мы выезжаем в коридор. Проезжаем к лифту - все встреченные люди из числа персонала здороваются с моим возницей. Это моя больница - поясняет он - я отстроил ее после пожара, здесь по-прежнему лечат самые сложные, запущенные случаи, лечат лучше, чем где бы то ни было, так что не говори, что я воплощение зла. И это не единственное, что я с тех пор сделал. Молчу. Да, собственно, при всем желании, не смогу ему сказать ничего - трубка, знаете ли, мешает. Он вспоминает об этом факте и на посту, не сбавляя хода, берет первый попавшийся планшет с листами и карандашом. Чтоб смогла писать - если что захочешь сказать, поясняет он. Кладу планшет на колени - не хочу я с ним разговаривать. Спускаемся, выезжаем на улицу. Впереди - парк, туда мы и направляемся. Он катит коляску, а я размышляю. Я уж боялся, что не найду тебя - наконец размыкает губы он. Блин, это все мое паясничание, удрученно думаю я. И долго искал?- пишу на планшетке. Долго, говорит он - с тех самых пор, как это стало возможно. Это все, что ты сейчас хочешь у меня спросить? - интересуется. Все - раздраженно пишу я - сейчас я слишком зла, чтобы еще о чем-то спрашивать. Он молча продолжает меня возить по парку. Подвозит к каменной оградке и оставляет одну, поразмышлять. Да уж, куда мне сейчас бежать...
Нахожусь на выдающемся вперед балкончике, защищенном небольшим заборчиком- стоящему человеку по пояс. За ним открывается вид на город вдалеке, точнее, не город, а целый мегаполис. Чуть ближе располагаются автострады и пригород, еще ближе нифига не видно - мешает заборчик. Привстаю, чтобы посмотреть и плюхаюсь обратно - мешает эта проклятая трубка. Жду, когда произойдет вдох, отсоединяю и быстро смотрю - там еще одна дорога, от которой отходит ветвь, поднимающаяся в гору, к этой больнице. Становится дурно от нехватки воздуха, а вдохнуть, действительно, не получается. Дрожащими пальцами торопливо присоединяю воздуховод к трубке и легкие снова расправляются от воздуха. Тьфу, противно. И страшно. Как же меня легко напугать - задохнуться - это для меня всегда было страшно. Мамочки, в какую же ловушку я попала... Со злостью стукаю по ручке кресла, задевая какой-то рычажок, коляска дергается вперед. Интересно. Оглядываю с новым интересом коляску - на каждой ручке кресла по рычажку. Исследую их - левый рычажок отвечает за движение, правый - за направление. Хм, а почему бы мне не покататься? Катаюсь, нарезая круги по парку, прямо, наискосок, по окружности. В какой-то момент выезжаю к воротам. С интересом подъезжаю поближе - стоит шлагбаум, ровно той высоты, чтоб я могла проехать, пригнувшись, но вот ровно той высоты, которая помешает проехать аппаратуре, которая установлена сзади на моей коляске. Блин, черти! А за шлагбаумом стоит КПП - хрен здесь проедешь. Еду вдоль ограждения - бесполезно, это вам не Россия, тут нет дырок в заборе. Интересно, почему мне в голову стукнула эта мысль? Если я не в России, то где я? Продолжаю кататься по дорожкам парка. В какой-то момент индикатор заряда начинает противно пищать. Покрываюсь холодным потом. Вот уж чего не хочу, так это задохнуться, не думаю я, что аккумулятор работает только на передвижение, он же еще наверняка и воздух мне качает. Срочно еду ко входу в здание....
...Мы приехали в Троицк, на самую его окраину. Зачем, не помню. Меня сейчас вообще ничего не заботит - полное равнодушие и безразличие, полная отрешенность. Что со мной? Но даже этот вопрос угасает, не успев родиться. Рядом со мной этот темноволосый и еще несколько мужчин весьма крепкой наружности. На этот раз без проклинаемой много раз трубки и на своих двоих. Идем по Троицку. Направление какое-то знакомое. Ухмыляюсь, вспоминая - ба, да мы будем проходить мимо моего детского садика. Вот бы посмеялся этот человек, если бы я дала ему почитать мой сон про пещеру и яйца птеродактилей. Хотя вот что интересно - чем ближе мы туда подходим, тем лучше мне становится и уплывает куда-то отрешенность. В какой-то момент у меня появляются силы и желание действовать, чем я незамедлительно и пользуюсь, совершая невыразимо дикий по своему исполнению маневр. Куда этим мужикам крепкой наружности со мной тягаться - я этот город с детства знаю. Отрываюсь от них и бегу наискосок в произвольном направлении. Как ни странно меня все равно выносит к детскому садику - этого мне еще не хватало - ну его, перекрещивать сны. Не останавливаясь, проношусь мимо памятного леска, мимо этих березок и бегу дальше. Уже чувствую себя на свободе, подбегаю к какой-то группе парней, хочу их пробежать и нестись дальше, но в шею впиякивается игла. Со всего размаха шлепаюсь на землю, несколько раз перевернувшись , пока не загасилась инерция бега, но боли уже не чувствую. Сознание медленно уплывает. Слышу, как подбегает этот, темноволосый.
Эй, мужик, оставь девчонку в покое - это говорит один из тех парней, мимо которых я собиралась пробежать. Чувствую, что они будут меня защищать - почему, не знаю, но на сердце становится неизмеримо тепло. Надо же, нашлись люди, которые решили мне помочь. Невероятно. Непослушными губами пытаюсь улыбнуться. Они подходят друг к другу, остановившись как раз около моей бесчувственной тушки. Они что-то говорят, голоса я еще слышу, а вот смысла уже не понимаю. Хотя тон этого разговора все повышается. Картинка перед моими глазами начинает кружиться, вызывая острое чувство тошноты, и сдвигается куда-то вбок. Потом она гаснет.
Открываю глаза - о, слава богу, проснулась, нахожусь у себя дома, так что все в порядке, я уже в этой реальности. Надо вставать, не дай бог, сейчас усну и этот тягостный сон продолжится. Только откуда такая слабость?