Аннотация: "Ад пуст. Все демоны здесь". В. Шекспир.
У него был толстый живот, переваливающийся через ремень и падающий на колени, поэтому он тяжело дышал, так как, наверняка, такой же шматок сала был и внутри, который сдавливал внутренние органы и мешал дыхательным экскурсиям диафрагмы, он весело потирал красные потные кисти с толстыми короткими пальцами:
- А-а новая клиентка, кого хороним, мадам? Бабушку, дедушку, какой рост у почившего, какой гроб хотите?
- Себя хороню, - еле слышно выдавила клиентка, женщина средних лет, примерно, 45-50, не больше, морщин на лице нет, но кожа очень бледная, поэтому глубокие черные круги под глазами очень заметны, хотя, может быть, это всего лишь косметический дефект из-за отсутствия на нижнем веке подкожно-жировой клетчатки.
У дублёнки на рукавах мех вытерся, и явно она не дотягивает до среднего класса, опытным взглядом оценил гробовщик клиентку, тяжело вздохнул, опять придется толкать дешёвый гроб, с которого в его кармане останется небольшой процент, и что за народ пошел, уже пятый клиент сегодня покупает дощатый гроб, обтянутый дешёвой материей, но здесь он немного растерялся от неожиданного ответа, или ему послышалось, дама пришла заказывать похороны себе?!
- Как себя, милочка? Вам ещё жить и жить, не стоит так шутить, ведь слова материализуются, как скажешь, так и обязательно случится.
- Расскажу все по порядку, - начала дама грустным голосом, - одинокая я, нет у меня детей, но живу я в дорогой квартире в центре, стоит она примерно двадцать пять миллионов, а у моей кузины в Украине дети "бедствуют", вот она и решила меня со света сжить, уже три раза что-то подсыпала мне в чай, последний раз я болела очень тяжело, не могла даже сидеть в кровати, задыхалась, участковый сказал инфекция тяжёлая, вызвана, кажется, streptococcus pnevmoniae, больные очень часто на третий день умирают, да и не доказать мне, что это дело рук моей кузины, но мучает меня вопрос, где она берет этот стрептококк, ведь она простая учительница английского языка, она продолжает ко мне напрашиваться в гости, очень рвалась 25 января на Татьянин день, хотела, наверно, меня добить, раньше даже никогда и не поздравляла меня с именинами, кстати, меня Татьяна Георгиевна Климова зовут, три раза за год я переболела тяжело стрептококковым сепсисом, в четвертый раз, я думаю, не выдержу, заболею и умру, поэтому и пришла заказать себе всё на похороны на все деньги, которые у меня есть.
- Какой гроб нравится! - раскрыл каталог ритуальщик, гробовщиками их теперь не называют, обижаются очень, они работники ритуального агентства.
- Так, за 80 тыс. мне не нравится, возьму подороже , дубовый, с кондиционером за 250 тыс.
- Ну и ладненько! - обрадовался ритуальщик, - а подушечку высокую или низкую, платье будете брать, а веночки от скорбящих родственников?
- Венок закажу от кузины, она ведь не закажет, денег пожалеет, и ещё один - от подруги.
- А когда собираемся в преисподнюю? - шутит гробовщик, - первый случай за всю жизнь, клиент сам себе организует похороны, да и гроб какой себе дорогой взяла, сегодня удачный день, - смакует ритуальщик подробности выгодной сделки.
- А как же с подушечкой, какую выбрали высокую или низкую, низенькая - 100, высокая - 250, ой, извините, гроб же с удобствами, есть отсек для планшета и смартфона с наушниками, кондиционер с тремя режимами cold, hot и fan, с приподнятым изголовьем, подушку можно не заказывать, а как же я узнаю, что вы отправились в мир иной, вы же мне не позвоните в этом случае, оставьте, умоляю, хотя бы телефон подруги.
- Я, думаю, это случится в апреле, кузина не отступит, и сделает "контрольный выстрел", и детям поможет, коттедж у них трехэтажный не достроен, все почти уже сделали, остались только отделочные работы, внучка на стоматолога учится в мединституте на платном, ещё и дочка "бедствует" в Киеве, замуж вышла, а детей нет, хочет на ЭКО пойти за ребеночком, тоже почти миллион придется потратить, жалко мне их, в четвертый раз я даже и лечиться не буду, а сепсис без лечения через неделю или две закончится летальным исходом.
- Дай бог удачи кузине и ее детям, и вам царствия небесного, замечательная вы женщина, - скороговоркой выпалил гробовщик, забрал деньги и проводил побыстрее клиентку за дверь, так как очень боялся, что она передумает, - не забудьте сдать паспорт в ЗАГСе и получить Свидетельство о смерти.
* * *
"Я на земле так гнусно жил, что, если
окажусь в аду, меня
станут избегать и грешники, и сатана".
Низами Гянджеви.
Дождик за окном моросит, опять хмурая погода, но он любит весну и осень, клиентов много в этот период, сизый голубь со скрюченной лапой опять прилетел, стучит клювом по пустому подоконнику и косит черным глазом в окно, выпрашивает хлебные крошки, приручил он этого сизаря, но ещё больше у него на прикорме людей, главврач, простые доктора, которые без устали поставляют ему клиентов, подталкивают бабушек в преисподнюю, редко кто старше восьмидесяти уходит домой после госпитализации в эту больницу, обычно все уходят через него, а родственники чаще всего денег не жалеют, провожая в последний путь маму, бабушку, свекровь, тещу, отца, дедушку, но лиц мужского пола намного меньше, слабее они, видимо, из-за нестабильности негомологичных половых хромосом или вредных привычек, да шут с ними, думать ещё над этим, почему мужики умирают раньше, кабинет у него небольшой, три на три, письменный стол поставил он у окна, чтобы больше было света и пять стульев для посетителей, взял на "Юле" бесплатно и стол, и стулья, уезжала семья на постоянное место жительства куда-то в Европу, всю свою мебель раздавала бесплатно, он у них ещё взял итальянскую спальню в бежевых тонах, такая красота, глаз не отвести, а этот сизарь стучит клювом в стекло, ещё не наелся, такой же ненасытный, как Роза Всеволодовна из кардиологии, в ее дежурства к нему опускают по 5-6 старичков, умеет докторица их подталкивать, и сама, умница, без вознаграждения не остаётся, по штуке получает за каждого, летом у него затишье, старички разъедутся по деревням, садовым участкам и к нему не торопятся, теребит он, конечно, докторов, овладел языком Эзопа, пишет в смс, например, "где дрова, печь на даче топить нечем, плачу по полторы штуки", доктора сообразительные, с такой зарплатой можно пуститься на все тяжкие, попробуй выживи на ставку в 6900 руб, они, молодцы, умеют работать, но контактирует он не со всеми, так как возможна утечка информации, но кто будет проверять, своей смертью старичок умер или нет, меньше трат для пенсионного фонда, уже вечер, смеркается, но голубок сизокрылый ещё не улетел.
- Какие прожорливые эти сизари, - думает ритуальщик, бросает ему остатки булки, считает деньги, распределяет их по многочисленным отделам своего кожаного портфеля, который становится похожим на прямоугольный ящик, - сегодня неплохо, почти два с половиной лимона.
Закрывает он быстро свою ритуальную контору, замок один, сигнализации нет, так как воровать у него нечего.
- Всё своё ношу с собой, зря я, конечно, здесь оклеветал всех врачей, к ним и на кривой козе не под'едешь, одна Роза Всеволодовна - понятливый человек, а как хотелось бы побольше клиентов, - говорит он про себя, открывает машину, кладет портфель рядом и выруливает со двора морга, как ему подфартило с работой, а был ведь когда-то простым инженером на машиностроительном заводе, шум, грязь, грубые работяги, кроющие всё и всех матом, маленькая зарплата, всего сто двадцать советских рубликов, как вспомнишь, так вздрогнешь, а здесь чистенькие доктора, интеллектуальные, а самое главное сообразительные, но даже его, повидавшего очень много на этой должности, иногда передёргивает от алчности Розы Всеволодовны, но с другой стороны если посмотреть, все равно умрут эти старички, никто два века не живёт, но наряжаться будут в последний путь не в его конторке, а где-нибудь по месту жительства, город же огромный, и сколько развелось этих ритуальных контор, как бродячих собак, на каждом углу - веночки, гробики, сообразили предприимчивые люди, что дело прибыльное, на два события наш народ не жалеет денег, на свадьбу и на похороны, но, слава богу, лицензии на ритуальные услуги не всем дают, связи надо иметь, то есть деньги, все куплю, сказало злато, и любовь, и смерть.
* * *
"Гуманность есть только привычка, плод цивилизации.
Она может совершенно исчезнуть".
Федор М. Достоевский
Небольшая комната, довольно светлая с тремя письменными столами, за которыми колдуют кардиологи-ревматологи, в том числе и Роза Всеволодовна, кардиолог с 30-летним стажем, сегодня она докладывала на врачебной конференции о состоянии тяжелобольных, оставленных под наблюдение дежурного врача, она уже на пенсии, но подрабатывает в больнице ночными дежурствами, берет их почти каждый день, никто не возражает, пусть работает, если здоровье позволяет, больница многопрофильная, тысячекоечная, в районе, где дымят трубами промышленные предприятия, выплевывающие на свои улицы после рабочей смены многотысячную толпу рабочих. Сегодня Роза Всеволодовна доложила врачам больницы, что состояние тяжелобольных ближе к удовлетворительному, за исключением двоих в палате доктора Татьяны Георгиевны Климовой, которые скончались в результате острой сердечно-сосудистой недостаточности, реанимационные мероприятия были безуспешны.
Татьяна Георгиевна плакала долго и безутешно, закрывшись в дамском туалете, столько сил и терпения вложила она в этих больных, которые скончались сегодня ночью, Ирина Петровна, 62 лет, уже шла на поправку, приступов стенокардии не было в течение двух недель, Татьяна Георгиевна даже покупала ей на деньги из своей крохотной зарплаты лекарства, которых не было в отделении, а в эту пятницу хотела уже выписать, но и за три недели успела она полюбить эту улыбчивую Ирину Петровну, которая не давала скучать никому в палате.
- Остановиться и больше не рыдать, - приказала она себе, умылась холодной водой и пошла в ординаторскую, опухшие веки выдавали ее недавние слезы.
- Ну вы, как девочка-интерн, - зло сказала Роза Всеволодовна, хлопнула дверью и пошла отдыхать домой, чтобы вечером опять заступить на ночное дежурство, жила она недалеко от больницы в соседнем доме, дочка у нее родила двух близнецов от мужчины лет на тридцать старше ее, которого к моменту рождения близнецов и след простыл. Сама Роза Всеволодовна была когда-то красивой брюнеткой, но морщины избороздили ее некогда миловидное лицо, брыли повисли, веки сморщились, как сухая апельсиновая корка, больных она не любила, все на одно лицо, сердечники, работа казалась рутинной и однообразной, если бы не дочка, давно бы вышла на пенсию и уехала бы на дачу, но вот судьба-злодейка, выкинула неожиданный фортель, раздался звонок:
- Да, совершенства в этом мире нет, дорогая Роза Всеволодовна, во всем чистейшем есть нечистый след, - бархатистым баритоном читал Шекспира Алексей Григорьевич, знакомый читателю ритуальщик, - вы одна из самых прекрасных цветов на земле, божественная Роза, общаетесь с таким нехорошим парнем, гробовщиком, у меня есть для вас две новости, хорошая и плохая, с какой начнём?
* * *
Дорога извивалась серебристой лентой и убегала за горизонт, покрытие четырехполосного шоссе было гладкое и блестело от моросящего дождя, за боковыми стеклами газели, на которой ехали на ритуальный склад Роза Всеволодовна и Алексей Григорьевич, была лесополоса справа и слева во всей красоте своей сентябрьского утра, когда только увядание лишь слегка позолотит верхушки берёз, на осинах чуть порозовеют листья, но портил осеннюю красоту нудный моросящий дождь, небо заволокло пеленой облаков, и не видно было ни конца, ни края этому белесовато-серому полотну, как будто натянутому умелой рукой мастера на потолок небес. Алексей Григорьевич насвистывает мелодию из арии оперы Чайковского "Иоланта", на которую они с Розой Всеволодовной вчера ходили:
- Кто может сравниться с Матильдой моей,
Сверкающей искрами черных очей,
Как на небе звезды осенних ночей!
По тропинке в лесополосе шел мужчина в старом плаще и опирался на деревянный посох, вдруг он останавливается, а сидящие в машине как будто попадают в свч-поле, эфир наполняется скрежетом и лязгом, как будто кто-то трясет груду металлолома на свалке, но среди всего этого лязга и грохота Роза Всеволодовна как будто слышит голос этого странного человека в черном плаще:
- Ты убила мою мать, Марию!!!
Роза Всеволодовна помнит, какая-то была в ее ночное дежурство старушка по имени Мария, ей было больше восьмидесяти, она ее отправила к праотцам быстро, поставила ей капельницу с хлористым калием и несколько раз прибегала в палату, крутила пластиковое колёсико, чтобы побыстрее отлетела ее душа.
Над полосой шоссе стоял туман, из которого вышла в белом платье женщина:
- Ирина Петровна?! - охнула Роза Всеволодовна.
Все завершилось в считанные секунды, многотонная фура справа задела газель, и она вылетела на встречку лоб в лоб рейсовому автобусу. В автобусе по счастливой случайности никто не пострадал, а кузов газели был смят в лепешку вместе с водителем и единственной пассажиркой, когда выносили Розу Всеволодовну, вернее то, что от неё осталось, пассажиры рейсового автобуса ужаснулись, как будто на коровьей лепешке покоилась голова Розы Всеволодовна без единой царапины с широко открытыми глазами, полными ужаса, а человек в черном плаще продолжил свой путь по заросшей травой тропинке придорожной лесополосы, сделал шагов десять от автокатастрофы и сбил деревянным посохом шляпку бледной поганки, ее высокая ножка раскрошилась, а шляпка безжизненно упала на сырую землю, над которой она когда-то высокомерно возвышалась, а пелена облаков над ним рассеялась, остывающее сентябрьское солнце подсушило дорогу, босые ноги странного путника уже не мокли от дождя и он дальше продолжил свой путь по лесополосе вдоль автомобильной трассы, на которой часто случались автокатастрофы, висели выцветшие венки на придорожных столбах и сухие букеты цветов, человек шел и насвистывал арию из оперы Чайковского "Иоланта":
- О, как чудно! Как светло! что это? Сон? Иль грёза?.....Небо? небо? А в небе свет! О, как прекрасно небо! О, купол неба лучезарный, впервые вижу я тебя, дай мне, душою благодарной, воспеть тебя при свете дня!
* * *
Апрель, на газонах остатки грязного снега, но это не снег, это мусор на дне стакана Вселенной с окурками, обрывками бумаги, обертками от конфет и мороженого, с чернотой многодневной пыли и копоти, впитавшей бензиновый угар и промышленный смог, вода, она растворяет в себе тонны грязи, застывая при минусе, а сейчас апрель, капели и лужи с бензиновыми кругами, грязный лёд тает, земля на газонах, как угольный фильтр, не пропускает грязь в свои недра, поэтому подземные водные реки всегда чище, чем эти черные бурлящие потоки весенней воды. Человек в черном пальто, странствующий по городам и весям, превратился в плачущего ребенка посредине улицы, спешащие куда-то люди не замечали его, пузатый человек толкнул его своим толстым портфелем и зло сказал:
- Чучело.
Ребенок упал, потом поднялся и испуганно прижался к грязной стенке автобусной остановки, потом он превратился в женщину, держащую в руках две сумки, она висела на горизонтальном поручне и растерянно искала глазами свободное место в автобусе среди фигур сидящих мужчин в темной одежде.
- Чучело, - сказал ей человек в спортивных штанах с красными лампасами.
На мгновение у странного человека потемнело в глазах, он увидел себя с вывернутыми назад руками среди людей в штатском, черный воронок мчался по проспектам весеннего города, люди в штатском сканировали его тело, искали самое уязвимое место, чтобы вонзить виртуальный нож, повернуть его несколько раз и выдернуть, а потом хладнокровно смотреть, как дёргается в агонии его тело, он очнулся и вышел, черный воронок поехал дальше, превращаясь на глазах в мусороуборочную машину, которая вывозила мусор на заводы и в крематории.
Странный человек, подхватив посох, покинул эти земли:
- Чучело, - кричали ему вслед, а лик убитой старушки Марии заволокло дымом мусоросжигательных заводов.
Маленькие сжигатели чучела Зимы, с детства привыкшие сжигать все под брендом "чучело", сожгли все книги, у них в лексиконе появилось ещё два знаковых слова - слова-лозунги "Фикшн"(fiction) и "Мани" (money), второе слово
в терминах прагматической семиотики стало для них иконическим знаком, обладающим перформативной властью в современном обществе.
- Но я не могу уйти, - подумал человек в черном плаще, - здесь же дети и старики, и он превратился в прозрачный невидимый эфир и оживал в душах святых людей, чтобы мир не потерял веру в добро и милосердие.
* * *
Она проснулась, в комнате стало светло, через неполностью закрытые жалюзи проникали солнечные лучи, на стене напротив ее кровати была тень с жёлтыми полосками-ступеньками, ступени... по ним надо подниматься, шаг за шагом, осваивая каждый день новую ступень, так учил ее отец, а сегодня он ей приснился, в этом сне она исполняла с группой девочек танец снежинок на ёлке в советском посольстве в Дрездене, она там родилась, но почти ничего не помнит, только очень смутно, как отец в офицерском парадном кителе, красивый и сильный, взял ее на руки и прошептал в ее розовое ушко, что сегодня наша Танюша молодец и была самой красивой снежинкой, она смотрела в его серо-голубые глаза и обнимала обеими руками, а рядом стояла ее мама, улыбалась и говорила, что она настоящая маленькая фрау, гладила ее по беленьким кудрявым волосикам, она хорошо помнит это и теперь, мама сказала ей тогда на немецком:
- Mein Herz , mein Schatz .
Мама по утрам и весь день говорила с ней на немецком, она очень хотела, чтобы с детства она знала в совершенстве два языка, мама умерла четыре года назад, а отец... прошло уже двадцать лет, мама говорила, что не всякая его болезнь победила бы, таким железным здоровьем он обладал, но нашлась такая болезнь, которая с'ела его мышцы, высушила кости, это была непобедимая и коварная миокарцинома, хоронили его с воинскими почестями, как полковника в отставке, прошедшего всю войну, гремел оружейный салют, постаревшие друзья-офицеры, став полукругом вокруг гроба, говорили длинные речи, каким прекрасным он был офицером и товарищем, но она не смогла приехать на его похороны, слава богу, что не видела она его побежденным, в ее глазах он всегда был победителем, она называла его Георгием, он сам так хотел, и добавляла Победоносец.
Татьяна, наконец, проснулась, умылась холодной водой, стряхнув остатки сна, сделала несколько упражнений на растяжку и вспомнила, что завтра у подруги день рождения, надо угостить ее пирожками собственного приготовления по кулинарным рецептам бабушки Лизы, которая ее и научила всем премудростям приготовления пищи, но если что не так она делала, всегда била ее по рукам, а когда на 96 году жизни она уже стала терять память, то по сто раз на день спрашила, как дела и есть ли у нее кавалер, всегда считала себя барыней, революцию не приняла в душе, но молчала, даже когда у них национализировали их собственность, кондитерскую фабрику, муж ее, Яков, не пережил всего этого, умер скоропостижно, баба Лиза его иногда вспоминала, в ее серо-голубых глазах сверкали молнии:
- Видела сегодня во сне этого бабника, сказал, что давно ждёт меня, но не вышла я к нему, так как была не накрашена и нормально не одета.
Но однажды вечером она вдруг захотела одеть свое самое красивое платье, выпила за ужином пятьдесят грамм за упокой души Якова и отправилась спать, а на утро все узнали, что бабы Лизы не стало, она ушла в иной мир, где ее ждал единственный и неповторимый Яков.
Татьяна стояла у окна, и вдруг эфир, наполненный божественным солнечным светом, заполнил все ее существо, она ожила, как цветок после полива, расправилась, как помятая перчатка, вдохнула полной грудью весенний воздух, она жива, и ощутила каждой новой клеткой жизнь, в живом организме жизнь нельзя убить, каждый день рождаются миллионы новых клеток, а они молоды, как весенние почки на березе, молоды, как клетки младенца.
* * *
Странный человек бродил по весеннему городу, зашёл в парк, рядом с ним гудела четырехполосная магистраль, когда-то здесь была узкая полоса шоссе с односторонним движением, шум машин не нарушал тишину парка, не надо было стоять на светофоре девяносто секунд и дышать выхлопными газами, вдоль парка пожилой мужчина с палками для скандинавской ходьбы вдыхает в разогретые лёгкие утренний смог, человек в черном плаще останавливается и пытается ему сказать, что вредно заниматься терренкуром рядом с шоссе, хотя терренкур и является методом тренирующей терапии, развивает выносливость, улучшает работу сердечно-сосудистой системы и органов дыхания, стимулирует обмен веществ, тренирует мышцы, но лучше ходить где-нибудь на берегу моря или в Кисловодске, или в Пятигорске, а здесь пыль осядет на стенках альвеол, кроме вреда вам эта ходьба ничего не принесет, но пожилой человек ничего не ответил, видимо он страдал тугоухостью, странный человек продолжил свой путь, медленно вращается колесо обозрения с цветными кабинками, какой-то миллиардер хотел отвоевать эту территорию под аквапарк и запустил сюда жука короеда, чтобы выглядел парк более неприглядным, легче было выиграть тендер и меньше было работы по спиливанию столетних деревьев, парк за два года почти весь высох со стороны дороги, кора на деревьях засыхала, скручиваясь в длинные рулоны, падала на землю, оголяя белые безжизненные стволы, но и аквапарк не построили, жители отвоевали единственный уголок живой природы в промышленном районе мегаполиса, но никто уже не вернет красоту погибших столетних деревьев, на каждом шагу блестели свежими спилами пни, на которых сидели вороны и как будто считали годовые кольца:
- Карр-кар, а моему пню было всего тридцать лет, - кричала молодая ворона, - а рядом - двадцать...
Ворон с поседевшим пером, которому в этом году исполнилось триста лет, каркал охрипшим от старости и ночного холода голосом:
- Гнезда вить негде, карр-кар, снесли наши старые дома вместе с деревьями.
На берегу парковых озёр - тишина, тонкий лёд лёгким кружевом лежал на почти оттаявшей суше, прибрежные ивы отмывали свои длинные ветви в ледяной воде, тишина была везде, в магазинах, и на широких проспектах, можно было совсем не знать языка и жить в этом городе, молча купить продукты, молча расплатиться картой на кассе в магазине, в метро, в автобусе, в трамвае, в подземке - молчаливые люди с наушниками, неотрывно смотрящие в смартфоны, в офисе - молчаливый компьютер, на улицах молчаливые старушки и непросыхающие алкоголики, собирающие пивные банки, замолчал интернет, лет двадцать весело бубнил на разные темы, но после оттепели опять наступили заморозки... молчаливый хмурый хозяин мочит румяные спелые яблочки в деревянных бочках, кожица на них лопается, когда заливает он их сладковатым кипятком, но забывает положить соль, да, и что за жизнь без соленого словца... осенью, отрываясь от родных берегов куда-то поплывут листья, а за ними крылатки с сухими плодами, рассекающие водную гладь, как моторные лодки, унесёт их течение русской реки, чтобы выбросить на чужом берегу...
* * *
Холодное апрельское утро, человек в черном плаще ступал босыми ногами, разбивая лёд на лужах, лёд трескался и трещины расходились к периферии, так разбивалось его сердце сотни, тысячи, миллионы раз, но время штопало края, жив ли он сейчас? странный человек, который, наконец, пришёл в зал прощания, где отпевали его мать Марию, молодой священник с гривой смоляных волос и черной бородой говорил нараспев красивым баритоном троекратно тропарь Пасхи:
- Христо́с воскре́се из ме́ртвых, сме́ртию смерть попра́в, и су́щим во гробе́х живо́т дарова́в.
Христос воскрес из мертвых, смерть поразив смертию Своею и находящимся во гробах даровав жизнь вечную.
Он сидел в зале прощания, невидимый и неузнанный никем, слабый, подавленный, он сейчас был наиболее уязвим и открыт перед темными силами, они мечтали его наклонить, раздавить, уничтожить, дым кадила попал ему в лёгкие, обвил его шею, как спрут, и сдавил трахею, он потерял сознание, блуждая в потустороннем мире, он очутился за несколько тысяч лет на этой земле, была черная ночь, на перекрестке, где он стоял в твердой памяти и рассудке, предаваясь размышлениям, неожиданно появилась трехликая черная лошадь Геката, на одном лице, смотрящем на восток, было написано власть, на лике, смотрящем вперёд - страх, а лицо, обращённое к нему, было ликом любви, а вела лошадь красивая женщина с черной гривой, как непроглядная тьма, закутанная в сеть из черных конских волос, она дразнила его красивым телом, но чтобы овладеть ей, надо было порвать самую прочную в мире сеть из конских волос, но он был философ, а не женолюб, она неожиданно повернулась к нему, достала заколку из волос, обняла его, ее нежные руки гладили его по спине, и нащупав ямку между лопатками, эти слабые женские ручки вонзили в него острый клинок заколки, он был убит язычницей, жрицей ночи, только за то, что был философом и проповедовал любовь не плотскую, а любовь ко всему сущему.
Дым от кадила развеялся, он очнулся, и вспомнил, что его мать Мария, земная женщина, умерла на Пасху, она была простым человеком из плоти и крови, а он воскрес из мертвых, чтобы опять умереть, так как новоявленный Понтий Пилат мечтает убить философа и его уже давно мучает мигрень.