Жизнь, которую Ромулен вел последние полгода, сам он определял не иначе, чем прозябание. Тогда, в декабре, когда он в унынии и упадке ушел из Коруны, он вообще не был в состоянии думать, и тем более, думать о том, что он будет делать дальше. Он бы сам затруднился определить, каким образом он оказался в Артании, но немного придя в себя кое-как добрался до Наполи: как он помнил, там обосновался один из старых приятелей, Эдмон Галли.
Очень старых: их троица Ромулен, Эдмон и покойный Артур - были когда-то неразлучны.
Увы, встреча стала не то что бы сильным разочарованием и потрясением, но оставила очень неприятный осадок.
За шесть лет, что они не виделись, ярый активист кружка "Друзей справедливости" превратился в ярого карьериста. Галли выгодно женился, преуспел в судебной практике, и более всего его занимала тяжба городского общественного совета к Людовико Камино о земельном отводе для строительства очистного стока канализации. Даже наплевав на поджатые губы и неодобрительно-грозный взгляд молодой синьоры Терезы, периодически появлявшейся на горизонте с пунктуальностью часового маятника, и напившись, оказалось, что старым друзьям больше не о чем поговорить, как только вспоминать веселые и не очень студенческие деньки.
Разговор постепенно стек на то, кто как устроился из общих знакомых. Эдмон тактично не коснулся взаимоотношений поэта и Тайной стражи, но не смог смолчать, с искренней заботой заметив:
- Таким талантом, как у тебя, нельзя разбрасываться! Что ты творишь с собой! Тери вообще испугалась, что у тебя чахотка и такими темпами до того недалеко!
- Избавь меня от нравоучений во спасение, - скривился Ромулен, - Я наслушался их от Его Высочества.
- Ты имеешь в виду Лоренцо Ренцио?! - изумился Эдмон.
- Ага... Можно сказать, мне предлагали место придворной канарейки, - он сам поразился тому, какая ненависть вдруг прозвучала в его голосе.
- Идиот! - кратко охарактеризовал приятеля светило юриспруденции.
То, что Ромулен сидит у него, бледный, измученный, худой как щепка, а в таком позорище его слуга Карлито, ходить постеснялся бы, - избавляло от необходимости задавать вопрос, что же нищий поэт ответил на выгодное предложение.
- Ну, сочинил бы ты Железной Берте какую-нибудь оду ко дню рождения или юбилею коронации, - тебе ж раз плюнуть! А она между прочим, много хорошего сделала. Теперь хоть судей за людей считать стали. И в архивах рыться не надо: открыл единое Уложение и сразу все ясно, тут уж куда душеньке пожелается не вывернешь!
- Своя рубашка ближе к телу? - с горькой иронией усмехнулся Ромулен, - Нашел, как со своим стоком разобраться?
Его слова Эдмон неожиданно принял близко к сердцу и натянуто отозвался.
- Романтика, идеализм полезны, но как и все - в меру, а нормальная канализация, между прочим, жизненно необходима.
- Угу, не забыть бы одно из-за другого.
Возникшее отчуждение еще более усугубилось попыткой Эдмона все-таки определить беспризорного товарища под крыло так называемого мецената в лице Урфино Энченци. Ромулен сделал вид, что очень благодарен, но денег просить в долг, как надеялся, не стал. И тут же был поставлен перед грубой прозой жизни: когда на постоялом дворе осознал, что ему не только некуда податься, но и заплатить нечем - в кармане поэта и медной монеты не завалялось.
Ромулен мрачно допивал паршивое вино, с тупым безразличием отметив, что похоже, предсказание на счет канавы скоро сбудется. Ромулен предельно устал и уже не понимал нужно ли кому-нибудь то, что он делает. В том числе ему самому...
Но не писать о том, что видел, не мог.
А смысл писать, если складывать потом это в стол?
Ха! У него и стола-то нет, да и писать скоро не на чем будет...
И лишь запавшая в память ехидная усмешка самоуверенного принца не давала окончательно сдаться и признать его правоту. Что его глупая гордость и наивные понятия о человеческом достоинстве не доведут до добра.
Он - не игрушка и не забава. Если он не может заставить быть людьми сильных мира сего, отучить их распоряжаться чужими жизнями и судьбами, как фигурами на доске, то по крайней мере у него получалось заставить задуматься эти фигуры, и хоть на мгновение осознать в себе личность.
А вот с приближающейся к нему в настоящий момент "личностью", стихами не справиться. Ромулен принял самый безмятежный вид и поднял взгляд на трактирщика, явно намеренного любыми средствами вытрясти из него плату за ночлег и ужин.
Молодой человек ощутил бесшабашную злость, смешанную с нездоровым весельем. Глядя прямо в глаза трактирщику, он небрежно заявил:
- Неплохое у вас заведение, милейший. Полагаю, что мои друзья агенты будут теперь часто к вам заглядывать! Правда Его Высочеству я все-таки не порекомендую... - и пока трактирщик хватал ртом воздух, заказал себе еще вина.
Сбоку раздался тихий смешок. Обернувшись, Ромулен увидел монаха примерно одних лет с собой с живыми карими глазами. Его пристальный взгляд действовал на нервы. Молодой человек несколько раз раздраженно косился в его сторону, пока наконец, тот не поднялся и не подошел.
- Вы позволите?
- Сделайте милость.
- Остроумно, - монах небрежно кивнул в сторону трактирщика, который в это время почтительно разговаривал с двумя дворянами.
Ромулен вежливо улыбнулся.
- Я вас узнал, метр Л Ти, - благожелательно вернул улыбку монах.
- Не припомню, что бы мы были знакомы, - недружелюбно отозвался поэт, ясно давая понять, что и не намерен исправлять это упущение.
- Разумеется, нет. Но я видел вас и много слышал, знаком с вашим творчеством.
Ромулен едва не застонал. И кого-то этот "инок" ему определенно напоминал, кого-то, кого вспоминать не очень-то хотелось.
- Неужто теперь и Святому Трибуналу от меня что-то надо?!
- Я бы этому не удивился, - парировал его собеседник, - Вы и им не спускаете!
- Не люблю лицемерия, знаете ли!
Желание оскорбить, чувствовалось даже не столько в тоне, сколько во взгляде.
- Согласен. Не обмани - одна из любимых моих заповедей.
Ромулен скептически выгнул брови. В этот момент двое дворян, заметили того, кого искали и направились прямиком к ним. Перед молодым монахом они склонились совсем не как перед скромным служителем церкви из ордена братьев-грассаторов, за что были вознаграждены холодным негодующим взглядом, и Ромулен вдруг сообразил, кого же ему напоминает этот странный монах.
- Жаль, но я вынужден прервать нашу беседу. Надеюсь, что нам еще доведется встретиться, метр.
- Вы очень похожи на своего брата, - сказал поэт в спину поднявшемуся монаху.
- Надеюсь, что нет! - Лесион Ренцио обернулся, и смерил его внимательным взглядом, - Метр, я был бы рад, если бы вы приняли мое приглашение. Вы интересный человек, мы могли бы о многом поговорить.
Ромулен беспечно пожал плечами.
- Почему бы и нет! Гостеприимство Королевского убийцы я уже испробовал, будет с чем сравнивать!
Когда Его Высочество Лесион Ренцио вошел в облюбованную поэтом комнату грандиозного палаццо Дома Розетти, Ромулен оставил свои записи, поднялся и поклонился: не низко, не с дерзостью, - с достоинством человека, уважающего себя.
Лесион, уже не в рясе, используемой для путешествий в целях безопасности, но довольно скромном для его титула платье, ответил на поклон как равному, хотя и не удержался от лукавства:
- Что делает с человеком обычный кусок материи! Теперь вы уже не так непримиримо настроены к моей персоне?
- Сожалею, Ваше Высочество, слабости есть у всех. Кто-то содрогается от одного вида черной кошки и переходит дорогу, увидев пустые ведра... У меня же оскомину вызывает сутана!
- Согласен! - Лесион улыбнулся, и противостоять его обаянию было трудно, - Я, как думаю, и вы, не отрицаю наличие абсолюта, благодаря которому сей бренный мир существует. Я лишь сомневаюсь так ли абсолютен этот абсолют: уже признание Диавольской мощи - противоречит всемогуществу Божиему...
- Ваше Высочество изучали богословие?
- В том числе, - согласился Лесион, - Метр, не обязательно именовать меня столь высокопарно! Вам это не свойственно... Да и я пока не могу отрезать вам язык!
Ромулена передернуло.
- Что бы вы не говорили, - но чувство юмора у вас одинаковое с правой рукой Ее Величества!
Лесион, успевший уютно расположиться у открытого окна, поднялся.
- Простите! Это была дурная шутка.
У поэта на языке вертелся язвительный ответ, но он его проглотил, сделав над собой не малое усилие.
- Метр, я действительно восхищаюсь вашими стихами! И вашей стойкостью... Ваши принципы заслуживают самого глубокого уважения. Сделайте одолжение, задержитесь здесь! Ваше присутствие, - не иначе как знак свыше...
- В первый раз меня записывают в знаменье небесное!
- В пророка вы играли с увлечением.
- Забавно, как всех интересует моя судьба! Его Высочество Лоренцо предсказал мне мученический венец.
- Что же в этом удивительного, - с оттенком печали признал принц Лесион, и на удивленный взгляд пояснил, - Вы сами связали свою судьбу с судьбой своей страны, и готовы на жертвы ради нее. Поверьте, я как никто другой могу понять вас: восемь лет своей жизни я потратил на то, что бы вернуть Артании независимость и свободу...
- Под своим чутким руководством, - ехидно закончил Ромулен.
- Полно, любое государство, нуждается в правлении. Даже метр Штенглер писал о неких "чистых", чьи решения определяют жизнь народа. Так что, вопрос в том, как формируется это правление, как и с какой целью оно осуществляется. К тому же вы не можете не знать, что в Артании власть монарха никогда не была абсолютной, и уж тем более - не походила на то, как правит королева Аверно.
- Себя вы почитаете достойнее? - усмехнулся поэт.
- Не знаю, - с обезоруживающей честностью признался принц Лесион, - Задержитесь у меня в гостях, метр, и убедитесь сами. Ваш строгий взгляд, возможно, увидел бы то, на что уже не обращают внимание другие.
Ромулен и сам не понимал, почему остался с принцем Ренцио: уж не потому, что растаял перед его обаянием или умилился пылкими речами, - а Его Высочество был хорошим оратором.
Его таскали по провинциям за собой, восхищаясь:
- Метр, ваше острое перо стоит сотни пушек.
Увы, Ромулен чувствовал себя так, как будто Лоренцо Ренцио чем-то отравил его, и испугался: что же удалось такое сделать с его душой, что теперь повсюду чудились неискренность и фальшь...
С трудом верилось, что ссыльные поднадзорные маги ратуют за свободу исключительно по чистоте душевной, а не ради возвращения хотя бы былого положения или возможности возвыситься. Еще меньше верилось, что главы Великих княжеских Домов всерьез возьмутся за построение царства всеобщего братства и благоденствия. Принц Лесион мог оправдывать свои стремления чем угодно, но между тем рассматривал Артанию и прилагающуюся к ней корону, как свою законную собственность. Все это немного напоминало претензии к садовнику заезжим бродягой: тут был пустырь, мой дед его пропил, но за то, что ты посадил на нем деревья, ты должен отдать мне половину.
Пожалуй, только восторженная молодежь, и просто любители подраться воспринимали творящееся с воодушевлением. И Ромулен, очевидно, был нужен, что бы воодушевление это не угасло!
Это был полный крах того, во что он верил - истово, вопреки всему. И нет ничего страшнее, чем разочарованный романтик.
- Зачем вы делаете все, что бы королева послала сюда войска? - хмуро поинтересовался Ромулен у Его Высочества.
Он знал ответ: карательная экспедиция, прекрасный повод для восстания. Взрывные артанийцы не смогут стерпеть подобного и за оружие возьмутся даже те, кто сейчас об этом не думает. Так уже было при Августе, и тому понадобилось залить всю страну кровью, что бы смертный ужас погасил пожар.
Не понимал только одного: неужели они рассчитывают, что окажутся сильнее Империи? О том, что не стоит дразнить грифона, он успел выучить очень хорошо. Сила укрепится хитростью, которую подопрет подлость.
Ромулен на клочки рвал свои стихи, метался как мышь в лабиринте, топя рассудок в вине. Как его-то угораздило вляпаться во все это?! Если бы мог, если бы верил в милость Господню, он бы молился, но и этого ему было не дано.
ВОЙНА (1426 г. осень)
Терпение Ее Величества лопнуло летом. Никто не заблуждался в том, что все инциденты были провокацией, но ограничиваться мягкими увещеваниями и нежными хлопками по мягкому месту было боле нельзя.
Для приведения Артании в чувство был направлен маршал де Нерин, а численность введенных войск была определена из расчета, что бы поразить воображение одним своим присутствием. В довершении всего были приняты меры по усилению пограничного контроля с Ангальтом, и блокаде частью флота побережья: Дома имели целые торговые флотилии, и разумеется конвойные суда для их охраны от пиратов.
И нарыв прорвался.
Розетти открыто подняли флаг Дома Ренцио и присягнули принцу Лесиону, как законному государю независимой Артании, на землях Камино уже шли бои. Происходящее стало сюрпризом только для одного из первых синьоров - князя Целестино Романо, который был занят своими обязанностями при дворе, являясь его главным распорядителем: в сущности, эта должность являлась не более, чем красивым названием, но королева старалась держать своих врагов в пределах досягаемости. Бледный князь валялся в ногах Ее Величества, рвался сам навести порядок в своей провинции и устранить даже малейшие поводы для недовольства государыни, клятвенно обещая приструнить обнаглевшие младшие семьи, кричавшие о гордой независимости и свободе, при которых потекут молочные реки, обещал, что договорится с магистратами, слал письма... Однако добился лишь того, что после прямого запрета королевы, оказался под домашним арестом.
Возмущенные "чудовищным произволом" присягнули принцу Лесиону и Энченци и фактически открыли для его наемных отрядов границу с Ангальтом. Семьи, входившие в Дома, приветствовали короля, а те, кто получил свои земли от Августа стали первыми жертвами.
В городах на территории охваченных мятежом провинций начались погромы: королева целенаправленно тасовала чиновников, направляя их подальше от родных теплых мест, и теперь каждому предъявляли, что он занимает чужое место: чьего-то сына или брата, либо же самого обиженного.
Ледяное спокойствие царило лишь в одной провинции. Неизвестно, какого мнения придерживался князь Стефано Онарди, но его территории географически лежали первыми перед армией Нерина. Он просил маршала о личной встрече, радушно принял его в замке, демонстрируя свою полную лояльности и готовность к содействию. Его Сиятельство более всех королей и свобод заботил сбор урожая: август, сентябрь - самая страда!
Как видно, князь Стефано был великолепным дипломатом и организатором. Полковника Рафта, оставленного в качестве нового начальника усиленного гарнизона в Симилле, тоже встретили по-деловому, организовав настоящее совещание с участием представителей магистратов Меганы, Роверы, Вилленции, и даже присланного епископом каноника. Позиция была однозначной - никаких беспорядков.
Позиция достойная уважения, ибо какой-нибудь крестьянке безразлично живет она в Империи или независимой Артании, а вот зимой что-то кушать надо.
Князь был молод годами, но показал отсутствие ложного честолюбия, и помнил о своей ответственности перед зависящими от его решения людьми. Надо сказать, что личность главы Дома Онарди произвела огромное впечатление и на маршала, и на полковника, в чем они не слишком отличились от боготворивших его жителей провинции. Авторитет его был непререкаем, только и слышно было: князь сказал то, сделал так, распорядился вот эдак, и об этом тоже надо спросить у князя... В такой ситуации, радовало, что и он не присягнул Лесиону Ренцио!
Один пример: в провинции не случилось ни одного погрома, поскольку мнение князя не подлежало сомнению:
- Моя покойная матушка - урожденная Лозиньян, но она сделала много добра людям нашего края и многие до сих пор поминают ее в молитвах.
Отповедь прево Джироламо Доменико была более суровой:
- Я полагаю, что при назначении на должность учитывается прежде всего опыт, соответствующее образование и деловые качества, а не национальная принадлежность или место жительства. Так что подобные высказывания следует расценивать лишь как повод для грабежа.
Однако, Дом Онарди был исключением. К концу сентября, Нерин, рассеявший свои силы по всей Артании, плотно увяз в стычках с наемной армией Лесиона.
- Ему только расстрельной бригадой хватает ума командовать! Он имеет наглость требовать пополнения!
Королева Альберта шипела сквозь зубы и подыскивала новую кандидатуру на пост командующего.
На этом беды осени не кончились. В первый момент, она даже не поверила своим глазам, когда прочитала донесение: с помощью Камино, Геллер вторгся на территорию Родевии, желая силой настоять на своем законом праве.
- Они сошли с ума! - изумленно пожимала плечами Альберта, распоряжаясь выдвинуть ему навстречу войска маршала Роанкура.
Но потом, когда стали поступать следующие сообщения, пришла ярость:
- Эти двое ублюдков ПОДЕЛИЛИ мою Империю! - королева бросалась на стены своего кабинета, то и дело срываясь на такие выражения, которые знать была не должна, - Эти сволочи ДОГОВОРИЛИСЬ! И когда один выманил половину наших войск к югу, второй ударил с севера! Эта рыжая дрянь смеет называть себя королем, а меня своей женой!!! Я поймаю его и четвертую! Я выжгу дотла те города, которые посмели открыть перед ним ворота! Я повешу каждого, кто хотя бы похож на мага... И тех, кто за ними не уследили... и тех, кто их выпустили!! Объявить вне закона каждого, кто хотя бы кружку воды подаст этим тварям!!!
Единственный, кто рисковал в это время находиться рядом с ней, - был Лоренцо, и ему едва удалось убедить ее не ехать в ставку.
Настоящая катастрофа была еще впереди.
Королева Альберта винила себя и не могла успокоиться: она обещала Лоренцо, что никогда не заставит его убить брата, но короли не имеют права быть сентиментальными. Лесиона Ренцио давно следовало устранить, и устранить эффектно, что бы отбить желание у князей к выступлениям раз и навсегда.
Альберта никогда не боялась признать, что и ей может быть чего-то не дано, и она старалась компенсировать это, приближая к себе нужных людей, проявивших свои способности. Полководцем она не была, и вернув себе способность рассуждать, согласилась с тем, что на фронте ей делать нечего. Однако сидеть и ждать известий - было не выносимо!
К тому же известия приходили самые неутешительные. С принцем Лесионом пришли наемники, прожженные авантюристы, которых было не так много, но зато сражения уже стали их второй натурой. Имперскую же армию подводило затянувшееся благоденствие и уверенность в непоколебимом могуществе. Восемь лет долгий срок, да и Август последние годы правил в мире и большинство офицеров и солдат имели опыт не в боях, а парадах, смотрах и организации учений так, что бы они понравились королеве. В свете тактических просчетов командования Нерина, положение оказывалось удручающим. Оставались пограничники и флотские, но их было маловато, к тому же инициатива была упущена.
Кроме того, наемникам важна была прежде всего пожива, и что бы не быть ограбленными, некоторые предпочитали отдать часть, уступить, откупиться, и были города, сдаваемые бургомистрами без всякого участия магов. Так же как на севере, кое-кто вдруг вспомнил старые обиды и поддержал так называемого "законного короля".
Глиняные ноги колосса подгибались, труды и преобразования шли насмарку.
Сообщение о Роанкуре пришло не от самого маршала, а от штатных агентов Лоренцо, которых он предусмотрительно перевел на нелегальное положение, в подполье. Поле под Миттари надолго стало синонимом кошмара и небывалой катастрофы, ибо оно и поглотило большую часть выстроенной по всем тактическим правилам армии Роанкура во главе с самим маршалом.
- Метр Гален, - ласково поинтересовался Лоренцо, - вы, кажется, говорили, что любой из членов Домов скорее покончит с собой, чем пожертвует своими волшебными камнями!
Потрясенный Гален промолчал: не отвечать же сакраментальным "все могут ошибаться". То, что в штабе Геллера тоже в изобилии присутствовали маги и в том числе Ираэль Дианто, не обнадеживало.
Оставалось только почтить память погибших, не виновных в своем незнании и теперь учитывать еще и эту угрозу при планировании.
Принц Ренцио спешил к королеве, что бы хотя бы быть рядом, когда она узнает о поражении, но опоздал.
Для Альберты потрясение оказалось слишком велико! Ослабевшие руки оперлись на стол. Невидящие глаза смотрели в карту. Ее не сломило известие о войне, тома дипломатической переписки, года взаимных улыбок и ядовитых любезностей. Наоборот, это был повод для решительных действий...
Но весть о том, что прямая дорога на столицу открыта практически без сопротивления - оказалась слишком сильным ударом! Словно в один момент вынули державший ее стержень. Ум даже не искал выхода, - потому что его не могло быть. Потеря Триффента, Кадирны и Нешана, - означало падение всех восточных провинций, постоянно не довольной Артании... Разгром маршала Роанкура - означал, что им нечего будет противопоставить войскам Геллера. О боевом духе и говорить не приходилось!
А значит, война уже проиграна. Юго-западные плодородные земли не имели сколько-нибудь значительных укреплений. В этом не было необходимости: побережье надежно запирали порты и мощные форты. На юге - Теравия с ее виноградниками и предгорьями. На севере - фиорды. Направленный на Коруну удар - рубил страну пополам и разом лишал наиболее ценных земель!
Минута растерянности, минута слабости - затянулась... В кабинете стояла гробовая тишина. Предательство, открытые ворота городов именем Ренцио и Геллера... Маги ренегаты на стенах...
Долго, бесконечно долго, стояла Королева над картой страны, которая когда-то принадлежала ей! Медленно, очень медленно - Альберта подняла голову и огляделась... Ближе всех - Таггерт, гвардия. Ранненвар, - Коруна его город, его сердце. Лейденвер - живая бюрократическая машина. Маршал Вельфор - старый честный вояка: половина его людей необстрелянные юнцы, половина знатные тупицы... Гонец, так и застывший соляным столбом, не смеющий удалиться и не смеющий поднять глаз на Королеву...
"Хорошо Ивейн дрессирует своих!"
- Свободен, - на этикет не осталось сил.
Гонец с облегчением поспешил скрыться и едва не столкнулся в дверях с принцем Ренцио.
...Все, что он собирался сообщить, умерло, не успев коснуться губ, когда тяжелый взгляд королевы уперся в него. То, что он испытывал, можно было назвать бешенством: холодная жажда убийства плескалась за непроницаемым бархатным занавесом...
Жажда мести за эту минуту!
Королева улыбнулась - лучше бы не видеть этой улыбки...
Лоренцо с усилием разомкнул губы:
- Ваше Величество, прошу прощения, если мое появление не уместно!
По-прежнему опираясь на стол, Королева улыбнулась снова:
- Бросьте! Я не собираюсь повторять ваше право входить ко мне без доклада... Что вы хотите сообщить, принц?
Это было почти оскорблением! Он сдержался.
- Ваше Величество, у меня есть основания полагать, что мы не сможем удержать столицу.
Глухой ропот, прокатившийся среди присутствующих, затих, когда заговорила Королева.
- Значит, наши выводы совпадают...
- Ваше Величество немного не поняли! Я имею в виду, что возможно...
Он замолчал. Королева наконец выпрямилась. Что имел в виду принц Ренцио, поняли все...
- Но мы же не можем оставить город без боя, - голос Ранненвара прозвучал почти жалобно.
Когда взгляд Королевы переместился на него, Клод Ранненвар пожалел о своих словах.
- Кто вам сказал, что мы оставим город?
***
Войска Геллера уже подступали к столице. Паника распространялась быстрее пожара на сеновале. Как полагается, кто-то говорил, что он-то давно предсказывал все беды, и женщина на троне до добра не доведет... Многие говорили, что королева должна смирить свой нрав и принять мужа и короля, на что другие резонно возражали: неужто, человек, способный на Миттари, будет лучшим правителем, чем Ее Величество? Она хоть массовых казней не устраивала и простых людей никогда не обижала.
Для поддержки гвардии и столичного гарнизона создавались добровольческие отряды из цеховых. Самым удивительным было, что на стороне королевы единым фронтом выступил Университет.
Возвращаясь с совещания у ректора, где обсуждались первоочередные меры, которые следовало предпринять, Яснир был полностью сосредоточен на насущных проблемах городка и распахнув дверь, замер от неожиданности.
Мартина Фонтеро, сидевшая на постели, поднялась. У нее были глаза человека, стоящего на краю пропасти.
- Мартина?! - изумленный Яснир плотно прикрыл за собой дверь, - Что с вами?
- Ничего, - голос девушки был ровен и даже холоден. Она медленно развязывала косынку, затем последовала шнуровка.
- Мартина!!! - Яснир резко развернулся лицом к двери, впившись пальцами в резьбу.
Девушка приблизилась к нему вплотную, так что он ощущал кожей ее дыхание...
- Метр, иногда мне кажется, что вы смотрите на меня иначе, чем на других женщин! Тогда скажите мне, что бы и я смогла сделать свой выбор... Ответьте же мне! Я нравлюсь вам? Хоть немного?!
- Мартина, оденьтесь! - голос молодого человека звучал хрипло и сорвано.
- Нет! Возможно, завтра мы умрем... А я не хочу умереть, так и не узнав ответа! Так и не узнав, каково это...
- Мартина, вы не в себе...
- Да или нет? Я хочу знать!!!
- Что вы хотите знать? - развернувшись, Яснир набросил ей на обнаженные плечи свой хопеланд, поскольку ничего кроме тонкой рубашки на ней не было.
- Я хочу знать, любите ли вы меня или нет? Хоть чуть-чуть... Да - и я буду принадлежать вам! Нет - и я уйду и забуду вас! Я знаю, я смогу...
Ее глаза противоречили словам...
- Мартина... - в который раз повторил Яснир, трепетно касаясь ее щеки вздрагивающими пальцами, - Вы правы! Я вас люблю. Давно. Наверное, с самого первого дня... И именно поэтому я не посмею тронуть вас... опозорить!
- Разве любовь может быть позором?! - взгляд девушки был чистым и прозрачным, - и разве ты сможешь меня прогнать теперь...
- Мартина, - жарким шепотом в распущенные волосы.
Пальцы перебирают медовые пряди, легко касаются затылка, нежной шеи, ямочки между ключицами.
- Я так хочу! - говорит она в бушующие темные глаза мужчины, - и пусть потом не будет ничего....
- Пусть...
Просыпаться рядом с мужчиной было странно. Мартина прислушалась к своим ощущениям, - сомнений в правильности совершенного поступка не было. Это был ее выбор. Мартина придвинулась ближе, открыла глаза и увидела, что Яснир не спит. Молодой человек лежал рядом, опираясь на локоть, и любовался девушкой.
- Ты прекрасна, - шепнул он.
Ее рука легко коснулась черных волос, скользнула на плечо... Мартина нахмурилась, ощутив под пальцами твердый округлый шрам от клейма. Скользившая по спине ладонь чувствовала не гладкость кожи, а рубцы.
- Тебе неприятно? - спросил Яснир.
- Да... нет... мне больно думать, что кто-то посмел обойтись с тобой так!
Яснир улыбнулся жару ее слов.
- Не думай об этом. В мире множество людей, которым пришлось испытать гораздо больше... Гораздо больше боли!.. Мне - не за что упрекнуть судьбу. Если бы моя жизнь сложилась иначе, кто знает, кем бы я стал... Встретил бы когда-нибудь такую девушку... - губы уже путешествовали по подставленной шейке.
- Ты мне льстишь!
- Самую малость...
Их тела снова переплелись в огненном неторопливом танце любви и страсти.
Когда Яснир уходил, она еще спала, разметав по подушке медовые косы.
- Что ж, я знал, что однажды это случиться, - метр Фонтеро тяжело поднялся.
Яснир проводил его удивленным взглядом, - он ждал не таких слов от отца только что лишенной невинности девушки!
- Я рад. Я действительно рад за вас! Но... время вы выбрали трудное...
- Время, - Яснир усмехнулся невесело и жестко, - Да, время... Со дня на день войска войдут в город... любого из нас могут убить. Обоих. Кто знает, возможно, мы пожалеем, что не соединились раньше... что так мало было отпущено...
- Вы на что-то решились.
- Этот город такой же мой, как и ваш! Я слишком многим обязан людям, которые в нем живут! Так что с не меньшим правом могу сказать, что родился здесь!
Обычно сдержанный Яснир говорил так откровенно впервые, и метр Фонтеро поразился горячности его слов.
- Вы не солдат, - с сожалением произнес пожилой врач.
- Но я умею держать в руках оружие! А наступают такие времена, когда пригодиться может каждый клинок...
- Вы готовы оставить ее вдовой?
- Время. Я не могу оградить ее от этого, даже если запрусь в Университете!
- Что ж... Если бы вы были иным, Мартина врядли выбрала бы вас, - сказал метр Гаспар с теплотой и печалью.
Яснир ответил благодарной улыбкой.
- Есть еще одно препятствие вашему браку. Вера, - пояснил метр Фонтеро в ответ на непонимающий взгляд, - Веруете ли вы в Аллаха и пророка его?
- Как я могу в него не верить?!
- И вы не собираетесь менять свою веру.
Яснир молчал.
- А знаете ли вы, что только дружбой с Королевским Дьяволом вы обязаны тем, что до сих пор не знакомы с отцами-экзекуторами? Хотите ли вы, что бы Мартина приняла вашу веру?
- Я не могу требовать от нее этого, - было видно, что молодой человек отчаянно ищет выход.
- Вам может помочь лишь особое разрешение. Я не знаю случаев, когда оно давалось простым людям! Но - это шанс... был бы... время...