Он остановил свой подъем где-то на высоте девяноста пяти километров над поверхностью. Когда-то Он решил не отказываться от измерения расстояния в километрах в качестве общего эталона, так как эта мера была удобна для использования на практике недалеко от поверхности - но не всегда - а также в качестве абстрактной единицы, числа, при составлении умственного отпечатка Земли.
Ощущение от дыхания на такой высоте было отличающимся от ощущения приповерхностного дыхания. Хотя состав газовой смеси была такой же, но ее не хватало для насыщения, поэтому Он здесь уже не дышал только газом. Если на поверхности Земли то, что Он называл гелием, приобретало свою живительность в виде или газа, или воды, то здесь гелий оживлял в виде плотного потока быстрых горячих частиц. Причем живительные частицы, как Он видел, ускорялись со значительным удалением от поверхности, преобразуясь сначала в удлиняющиеся локоны, а затем и в расширяющиеся полотна. Эти полотна были очень похожи на тени-простыни в Лесу, только они были гораздо больше и в размерах, и в насыщенности движением.
Он любил быть тут, на этих высотах, в мире частиц. Частицы здесь господствовали - даже различные камни, залетающие сюда с межпланетного космоса, независимо от своих размеров, превращались в быстрые горячие частицы.
Именно здесь Он и учился прыжкам. Прыжкам на сто-двести-триста-пятьсот километров. Ориентирами для совершения прыжков на этой высоте ему служили большие облака, озера, горные цепи, морские заливы, города. Каждый прыжок длился пять ударов сердца, поэтому и скорость перемещения была различна, однако неизменным оставался восторг. Ведь при таких скоростях перемещения Он интенсивнее воспринимал и Солнце, и Луну, и звезды, и тень Земли, рисующие свои узоры здесь, на родной планете.