Посвящается Надежде - моему светлому ангелу.
            Ты навсегда останешься в моём сердце!

I Стани́слав
Усталой поступью охотники брели,
В закате небо. Чаща. Вечерело.
Дорогой разговоры не вели,
Об отдыхе давно молило тело.
Чернеет лес. Вспорхнула где-то птица,
Пришлось ускорить путникам свой шаг.
К лесной сторожке надо торопиться,
Там ждет их сытный ужин и очаг.
Мелькнул огонь. Залаяла собака,
Вздох облегченья дружный прозвучал.
Бежит к забору верная дворняга,
Хозяин на крыльце гостей встречал.
Обнялись и в избушку заспешили,
Лесник нехитрой снедью стол накрыл.
Охотники гостинцы разложили,
Всех ужинать хозяин пригласил.
- Скажи, Никитич, что в лесу за ямы,
Травой уж поросли, но глубоки?
Разрезали твердь леса словно шрамы,
С вопросом смотрят дружно мужики.
Задумчиво сидит лесник на стуле,
Достал табак и трубку им набил.
Рассказ начнёт, охотники смекнули,
Откашлявшись, Никитич закурил.

***

- Давным-давно и лесом, и округой,
Один старинный панский род владел.
Стоял их замок царственно за лугом,
Князей Скаржицких это был удел.
Но речь пойдет о пане Станиславе,
Красив и статен был тот дворянин.
Все знали о его горячем нраве,
Но не злоблив был и отходчив господин.
Любимец дам, известный соблазнитель,
Прелестниц юных много он сгубил.
И хоть сердец и был он покоритель,
Но душу для одной пан сохранил.
Любил он пылко, жадно, всей душою,
Любовь цвела как дивнейший цветок.
Не мог назвать ту женщину женою,
Но чувства породили их росток.
Служанка, дворовая девка, Анна,
Возлюбленной Стани́слава была.
Всё было в ней прекрасно, без изъяна,
Дочь Чесу она князю родила.
От счастья сердце пана разрывалось,
Ребёнка он безмерно обожал.
В лице Чеславы Анна отражалась,
Он их боготворил и баловал.
Но счастье бесконечным не бывает,
Превыше для вельможи - только честь.
Стани́слав срочно в Гродно отбывает,
О свадьбе пана разлетелась весть.
Ещё младенцем князя обручили,
И виделся с невестой он лишь раз.
Обеты только злость в нём пробудили,
Но не посмел Стани́слав дать отказ.
Гуляла шляхта весело и шумно,
Вино за молодых лилось рекой.
Супруга влюблена в него безумно,
А мысли князя в тайне о другой.
Он вместо Софья, шепчет имя Анна,
Душой Стани́слав рвётся только к ней.
Холопочка лишь для него желанна,
Домой попасть стремится он скорей.

***

Княгиня озорна и безмятежна,
Румянец её бледность затопил.
Всё норовит коснуться мужа нежно,
А князь меж тем как статуя застыл.
Чета Скаржицких прибыла в поместье,
Хозяев слуги бросились встречать.
Об их приезде разнеслось известье,
Средь дворни милой Анны не видать.
Жену в покои пан сопровождает,
Забыв приличья, сам уходит прочь.
Одна в постели Софья засыпает,
Стани́слав же с другой проводит ночь.
У каждого есть точка невозврата,
И боль, что режет сердце изнутри.
Когда душа огнём тревог объята,
И превращаются ожоги в волдыри.
Что в омут Софья в ненависть ныряла,
Пропитывала кровь она как яд.
Страх и презренье Софью истощали,
Как лёд студёным стал княгини взгляд.
Ни ласка и не роскошь одеяний,
Стани́слава к ней не смогли привлечь.
И чем он холодней, тем Софья рьяней,
Хотела Анну до смерти засечь.
В мечтах она холопку убивала,
И муж принадлежал лишь только ей.
Реальность после горькая всплывала,
И боль взрывалась сотнями огней.
Дни скоротечны: время незаметно,
Стекались плавно месяцы в года.
Уныла жизнь Софьи и бесцветна,
Княгиня не смеялась никогда.
Быть может век свой так и скоротала,
Обиду с унижением тая.
Но по зиме вдруг Софья осознала,
Что скоро их пополнится семья.
Растёт живот, а с ним растёт надежда,
На брак счастливый, преданность, любовь.
Ах, Софья, словно глупая невежда,
В мечтах наивных, ты забылась вновь.
Для пана ничего не изменилось,
Жена лишь для наследника сосуд.
Терпеть ему супругу приходилось,
Для князя находиться с нею труд.

***
Промчалось лето, осень наступила,
Наряд, надев пурпурно-золотой.
Печальные окрестности застыли,
Глаз радуя своею красотой.
Князь с ловчими с охоты возвращался,
Бежала свора гончих впереди.
Во весь опор на скакуне он мчался,
Слуг свиту он оставил позади.
Как вихрь он влетел в ворота замка,
И с взмыленного спрыгнул жеребца.
Лежала на попоне волка самка,
Стани́слав пот рукой утёр с лица.
Затянуты у зверя пасть и лапы,
Густая шерсть свалялась на боках.
Волчица издавала только храпы,
И ненависть горит в её глазах.
Янтарный блеск их пана прожигает,
И светится в них не звериный ум.
Она глядит и даже не мигает,
Стани́слава холоп отвлёк от дум.
- Куда определять, пан, животину? 
Скосив на зверя взгляд, слуга спросил.
- На задний двор, где держат всю скотину,
- Сидит пусть в клетке! - князь провозгласил.
В окно за мужем Софья наблюдала,
Как дворни он приказы отдавал.
Она почти с постели не вставала,
Живот передвигаться ей мешал.
Ломило тело, и спина болела,
Страдала от одышки госпожа.
Дитя росло, а мать его слабела,
Дни проводила Софья возлежа.
К жене Стани́слав даже не поднялся,
Покои обходил он стороной.
У горничной о Софье он справлялся,
Не виделся с ней много дней порой.
Вот и сейчас он сжал в объятьях Анну,
Волос вдыхая сладкий аромат.
- Люблю, - шептали губы неустанно,
- А я тебя, - её слова звучат.
- Любимая, мне надо отлучиться,
Поверенный меня в столице ждет.
Неделю буду там я находиться,
А мне тебя уже недостает.
Князь был при расставании печальным,
Возлюбленную крепко прижимал.
Окинув взглядом женщину прощальным,
Вознице поезжать подал сигнал.
Себя руками Анна обхватила,
Казалось так теплее - рядом он.
В тревоге непонятной сердце ныло,
И с губ её сорвался горький стон.
А Софья дико наверху ревела,
В подушку заглушая страшный крик.
Чудовищная мысль в ней созрела,
Страданиям пришёл княгини пик.



***

Две долгих ночи госпожа не спала,
Ужасный и безумный зрел в ней план.
Дрожь ненависти тело сотрясала,
Тревог и страха отступал туман.
На третий день всех слуг она созвала,
И Анне среди них велела быть.
Подвалы с погреба̀ми наказала,
От пыли с грязью дочиста отмыть.
Прислуга меж собой переглянулась,
"И что хозяйке в голову сбрело?"
А та от слуг поспешно отвернулась,
От вида Анны скулы аж свело.
Все удалились, Софья подождала -
Когда затихнут в доме голоса.
Флакон из тайника она достала,
В душе моля помочь ей небеса.
Украдкой, то и дело замирая,
К сопернице в покои пробралась.
Сосуд заветный с ядом, доставая,
Застыла над кувшином наклонясь.
На краткий миг княгиня усомнилась,
По комнате скользнул безумный взгляд.
Минуты меньше остановка  её длилась,
В кувшин с водой она вливает яд.
Бесшумно вышла и к себе поднялась,
Дыханье сбилось, кровь в висках стучит.
Вдруг боль пронзила тело, Софья сжалась,
Сползая по стене, она кричит.
Истошный вопль по замку прокатился,
В испуге слуги на него бегут.
Ручьями пот по телу Софьи лился,
Хозяйку на кровать они несут.
Она бес чувств, подол испачкан кровью,
Откинута безвольно голова.
Пропитан каждый стон ужасной болью,
Она бела как платья кружева.
За доктором послала экономка,
Велела срочно воду кипятить.
На слуг она прикрикивает громко,-
Вот-вот их госпожа должна родить.
Все в хлопотах, а Анна непричастна,
Она с Чеславой в комнате сидит.
И в этот самый миг она несчастна,
И горечь разливается, кипит.
Как птица в клетке места не находит,
Рыданья душат, в горле ком стоит.
И как в бреду к столу она подходит,
Пьёт воду, - та слегка на вкус горчит.
Прошла минута. Анна пошатнулась,
Всё закружилось, нечем ей дышать.
Шаг сделала, и тот час же споткнулась,
Малышка обняла в испуге мать.
Лицо ладошки гладят осторожно,
Что сил за руку Анну тянет дочь.
Без толку все, и девочке тревожно,
Она не может матери помочь.
На кухню к слугам бросилась малышка,
И сбивчиво на помощь позвала.
Погружены в дела все были слишком,
Не с чем оттуда девочка ушла.

***

Давно стемнело, Софья всё в потугах,
Никак не разрешится госпожа.
Измученное тело её в муках,
В испарине она лежит дрожа.
Царит в стенах поместья суматоха,
Никто из слуг за Чесой не следит.
Покинула дом незаметно кроха,
Она к Степану конюху спешит.
По-доброму старик к ней относился,
Любовь ей к лошадям он прививал.
Порой с Чеславой днями он возился,
За шалости ребёнка не ругал.
Луна дорожку в небе начертила,
Звёзд мириады по бокам горят.
Со всех сторон тьма Чесу обступила,
И тени напирают и скользят.
Для девочки к конюшне путь привычный,
Не чуя ног, что сил она бежит.
Вдруг рык в тиши раздался грозный, зычный.
За ней волчица пристально следит.
Глаза-янтарь, Чеславу прожигают,	
В них обещанье - властный, древний зов.
Они малышку манят и пугают,
Рукой схватилась Чеса за засов.
Нет, сил ребенку явно не хватает,
Замок тяжелый не поддался ей.
Со вздохом она руки опускает,
Сквозь прутья тянет морду хищник к ней.
В испуге Чеса вздрогнула. Застыла.
Но после приласкала мокрый нос.
А серая утробно горько взвыла,
И пасть коснулась девичьих волос.
Она к себе Чеславу притянула,
И та прильнула к клетке, не боясь.
И вдруг волчица челюсти сомкнула,
Упала Чеса, в крике заходясь.
Сомкнулись зубы с клацаньем ужасным,
Но тут же руку выпустила пасть.
От крови стал настил багрово - красным,
Чеслава плача стала отползать.
Сбежалась дворня, вилы похватали,
Степан Чеславу ласково прижал.
А люди уже клетку отпирали,
Удар смертельный зверя ожидал.
Без жалости волчицу закололи,
Чеславу срочно доктор осмотрел.
Малыш родился, Софья же от боли -
Почила, а Стани́слав овдовел.
Но этих потрясений было мало,
В покоях Анну мертвую нашли.
Так в одночасье женщин двух не стало,
Всю ночь в поместье слуги свечи жгли.
Стани́слав только через день вернулся,
В мечтах в объятьях Анну он сжимал.
Но в замке он на тишину наткнулся,
Стани́слава никто уже не ждал.
Здесь скорбь и боль отныне поселились,
Стани́слав будто разом постарел.
В день похорон в часовне все толпились,
Он в склепе женщин положить велел.
И там же свое сердце запечатал,
Опутав его множеством цепей.
Но как бы хорошо его не прятал,
Открыл Стани́слав сердце для детей.
Они ему надежду возвратили,
Вернули краски, смысл дальше жить.
Стену вокруг Станислава сломили,
Смогли тоску потери заглушить.




II Чеслава

Она по лесу вихрем грозным мчалась,
И ветер доносил ей каждый звук.
Дыхание из пасти хрипло рвалось,
Становится в груди сильнее стук.
Охотница деревья обогнула,
Косули запах терпкий в ноздри бил.
К болоту она топкому свернула,
Вид жертвы сразу разум остудил.
Волчица замерла, к земле пригнулась,
Азартом её вспыхнули глаза.
Как молния в рывке она метнулась,
В предсмертных муках корчится коза.
Хруст тонкой шеи оборвал мученья,
Кровь алой струйкой в пасть её бежит.
Волчицы чёрной вой через мгновенье,
Победный, над округою звучит.
Клыки добычу ловко разгрызают,
Рвут мяса только лучшие куски.
Косулю с упоением терзают,
Волчица сжала челюсти-тиски.
Вкус теплой, свежей крови опьяняет,
Утробный рык в груди её стоит.
С глотками жажда только возрастает,
Огнём голодным взгляд её горит.
Чеслава с диким криком пробудилась,
Лицо пылает, в горле будто ком.
Опять волчица девушке приснилась,
Уняла Чеса в теле дрожь с трудом.
На наважденье сны её похожи,
Морок и явь в видениях сплелись.
Опять подтёки свежие на коже,
Как при ударе сильном растеклись.
В смятенье Чеса губы облизнула,
Остался крови вкус на языке.
Ее волной брезгливость захлестнула,
Утерлась, кровь, размазав по руке.
Уснуть не вышло, и она собралась,
Рассвет лишь только в окнах задрожал.
Из замка тенью девушка прокралась,
Бежать пустилась. День в права вступал.
Обрыв с рекою позади остались,
Крестьян селенье, поле - в стороне.
Кусты лозы Чеславе попадались,
Вспыхну́ть, прижалась девушка к сосне.
Вот леса кромка. Впереди избушка,
Клубится тонкой струйкой сизый дым.
Из дома вышла крепкая старушка,
Чеславу взглядом наградив прямым.
С улыбкой Чеса бросилась к хозяйке,
В объятьях материнских утонув.
Прильнула она с нежностью к беглянке,
В дом, за собой Чеславу потянув.
Топилась печь. Теплом изба встречала,
Кот рыжий развалился на полу.
Старушка гостью кашей угощала,
Сама вязала трав пучки в углу.
Хозяйка дома - травница Ялина,
Слыла уменьем хвори врачевать.
Была к ней вхожа дочка господина,
Взялась она Чеславу обучать.
Вдвоём они растения искали,
Сушили, измельчали в порошок.
Дары лесные вместе собирали,
Всегда их, заготавливая впрок.
Зверья язык Ялина понимала,
Шептала заговоры на воду.
Всем просьбам и мольбам она внимала,
Напасти отводила и беду.
-Что девонька, опять ты загрустила?
Ты здесь и в тоже время далеко,-
У Чесы она ласково спросила,
А та вздохнула резко, глубоко.
- Мне чёрная волчица стала сниться,
И я одно с ней целое в тех снах.
Душа моя желает с нею слиться,
А утром меня сковывает страх.
Я вся хожу в царапинах кровавых,
По лесу будто бегала всю ночь.
Тому догадок нет у меня здравых,
- Ах, девонька, чем мне тебе помочь!
Ялина рядом с девушкой присела,
Погладила шрам давний на руке.
- Не зря тогда, ты Чеса уцелела,
И рот пока держи свой на замке.
- Ялинушка, о чем ты мне толкуешь?
Загадками опять ты говоришь.
Ты может быть беду, какую чуешь,
Ну, что же ты, Ялинушка, молчишь?
Ялина как-то странно посмотрела,
Качнула удручённо головой.
Под взглядом строгим Чеса побледнела,
- Потом всё, не сейчас, беги домой!
С хозяйкой Чеса быстро попрощалась,
Мелькнул в дверях девичий силуэт.
Ялина чертыхнулась, не сдержалась,
Нет сил уже, держать в себе секрет.
Всё думала, что может, обойдется,
Не ляжет на Чеславу грех отца.
Но выбор видно сделать ей придется,
И путь пройти нелегкий до конца.

***
Чеслава перед зеркалом стояла,
Надет на ней роскошный был наряд.
Румянцем нежным кожа отливала,
Сиял на шее аметистов ряд.
Короной косы Чеса уложила,
Оставив пару мелких завитков.
И взгляд на отраженье устремила,
Послышался за дверью звук шагов.
Служанка её к ужину позвала,
И девушка спустилась в главный зал.
Прислуга угощеняя расставляла,
Знак подойти Чеславе пан подал.
С ним юноша высокий находился,
В поклоне гость пред девушкой застыл.
К Чеславе князь Скаржицкий обратился:
- Пан Вацлав, - он с улыбкой объявил.
Знакомство Чесы с гостем состоялось,
Места занять Стани́слав пригласил.
Напрасно только Чеса волновалась,
Любезен Вацлав был и очень мил.
Приятно протекала их беседа,
Веселый смех за ужином звучал.
Ловила Чеса взгляд своего соседа,
Украдкой гость Чеславу изучал.
Под впечатленьем Вацлав находился,
От красоты Чеславы, острого ума.
Он понял, вдруг, что кажется, влюбился,
И панночка в смятении сама.
До поздней ночи ужин продолжался,
Лишь за полночь все только разошлись.
Сердечно Вацлав с Чесой попрощался,
А после по покоям разбрелись.
Стани́слав еще долго не ложился,
Дум невесёлых вился целый рой.
В рабочем кабинете он закрылся,
Вина бутылку прихватив с собой.
Стани́слав наконец хотел забыться,
На время от забот своих уйти.
Он лучше не придумал чем напиться,
И бремя опасений отмести.
Но хмель не брал, ум ясным оставался,
Он в мыслях как в трясине утопал.
И точно зверь по клетке он метался,
С вином бокал Стани́слав крепко сжал.
Он ужин этот не с проста затеял,
И Вацлава в поместье пригласил.
Он мысль одну давно уже лелеял,
И юноше пан сделку предложил.
Гость знатное имел происхожденье,
Но род его старинный обеднел.
Из-за долгов он потерял именье,
Учителем в столице он осел.
Науками пан Вацлав увлекался,
Свободно на латинском говорил.
Немного в медицине разбирался,
Детей шляхетских в школе он учил.
Наставника искал Стани́слав сыну,
Решил он Яна дома обучать.
Умалчивал он ото всех причину -
С чего задумал Вацлава нанять.
Списали на причуды дворянина,
С наследником, мол, хочет рядом быть.
Иная была скрыта здесь причина.
Он с Вацлавом решил дочь поженить.
Красой Чеслава дивной отличалась,
Походкой гордой, нежным голоском.
В глазах её вся неба синь плескалась,
И речь текла журчащим ручейком.
Достоинства её неумолимы,
Но портила нечистая всё кровь.
Клеймо бастарда было с ней незримо,
На Чесу тень, бросая вновь и вновь.
Князь лично в Гродно с Вацлавом встречался,
Он Чесы ему руку предложил.
Учитель долго думал, колебался,
Здесь всё размер приданого  решил.
На душу сговор лёг тяжёлой ношей,
Но поздно было отступать с пути.
Пред Чесой грех Стани́слав чуял кожей,
Покой ему нескоро обрести.

***
Урчание из пасти вырывалось,
Туман клубился в утреннем лесу.
Грудь мощная размеренно вздымалась,
И запах чужака стоял в носу.
Волчица с интересом наблюдала,
Не ведомы ни страх ей, ни испуг.
Её фигура силу источала,
Всё зверю здесь принадлежит вокруг.
Качнулись ветки, морда показалась,
И волк предстал пред ней во всей красе.
Тьма чёрная в глазах его плескалась,
Шерсть серая намокла и в росе.
Взгляд. Вспышка. Всё кругом застыло,
Навстречу шаг. Надрывный, хриплый вдох.
Удар волчицы сердце пропустило,
Волк опустился перед ней на мох.
Она склонилась, тихо заскулила,
Лизнула нежно тёплый серый бок.
Давление на шее ощутила,
Сомкнулись зубы хищника в замок.
Боль накатила, заставляя сжаться,
Пот градом спину Чесы окатил.
На стены тени мрачные ложатся,
Спазм резкий тело юное схватил.
Она металась, плакала, стонала,
До алой крови закусив губу.
Прозрачная слеза к виску сбежала,
Морщины сеть сплели на белом лбу.
Горела плоть, дышала адским жаром,
Горячка продолжалась до утра.
С рассветом ночь казалась лишь кошмаром,
Вставать на встречу с Вацлавом пора.
Прогулки в парке стали ритуалом,
Чеслава с нетерпеньем ждала их.
Порой они гуляли вместе с Яном,
Но нравились ей встречи без других.
Она любила тихие беседы,
Несмелые прикосновенья рук.
Из горицвета милые букеты,
Он больше Чесе стал уже, чем друг.
В ней пламя чувства к гостю зарождалось,
В души глубинах тлело угольком.
Чеслава перемен в себе боялась,
За ним тянулась, словно за глотком.
Служанку Чеса к Вацлаву послала,
Велела передать ему, не ждать.
Жить в страхе вечном девушка устала,
С тревогой в сердце ночью засыпать.
Чеслава легким перышком летела,
Подол стелился длинный по траве.
Попасть к Ялине девушка хотела,
Метались мысли в юной голове.
В избы прохладу панночка нырнула,
Её окутал дома полумрак.
Дыханье сбилось и она, вздохнула,
На встречу Чесе с лавки встал чужак.
Поджарый точно хищник и высокий,
В движеньях незнакомца мощь сквозит.
Взгляд сердце пробирающий - глубокий,
Огонь в глазах нефритовых горит.
Для Чесы время в миг остановилось,
Прижала руки девушка к груди.
И голова Чеславы закружилась,
Рождая мысль "Быстрее, уходи!".
Но страх сковал оковами тугими,
Чеслава будто к полу приросла.
И искра пролетела между ними,
Сжигая словно пламя их до тла.
Чужак, её дыханьем обжигая,
Приблизился и с жадностью вдохнул.
И хрипло выдал: "Вкусная, какая!",
Окинув Чесу взглядом, он сглотнул.
Он лесом пах, листвой и прелой хвоей,
И жар от его тела исходил.
От слов его Чеслава стала белой,
- Я, Лют, - мужчина вновь заговорил.
Тут дверь открылась, травницу впуская,
Избушку солнца яркий свет залил.
Чужак смотрел на Чесу не мигая,
И глаз огнём её он опалил.
Ялина незнакомца обогнула,
И бросила, приблизившись к столу:
- Тебе пора, - и пыль рукой смахнула,
Шаги раздались тут же по полу.
Лют молча вышел, девушка вздохнула,
Без сил она оперлась о стену.
И оторопь недавнюю встряхнула,
С глаз разом прогоняя пелену.		
- Кто он такой? - Чеслава просипела,
Ялина не спешила говорить.
И тишь в избе звенящая висела,
А Чеса не решилась повторить.
- Присядь, - знахарка молвила устало,
Не так хотела все я рассказать.
Губу в смятенье девушка кусала,
Тревога стала только возрастать.
- Мне ведомы твои переживанья,
Все страхи, что приходят по ночам.
Пришлись на твою долю испытанья,
Но так угодно было небесам.
Тебя волчица в детстве укусила,
И шрам напоминание о том.
Она тебя укусом обратила,
Отцу твоему на зло ответив злом!
В тебе огонь подземный зародился,
И с каждым годом пламя лишь росло.
По жилам жидким оловом он лился,
И зверя время, наконец, пришло!
Во снах ты видишь суть свою другую,
Противишься и гонишь её прочь.
Но ты должна принять себя иную,
И в этом сможет Лют тебе помочь!

***

Слова лишь звук, ложь чёрная и злая,
Зачем тогда застряли в голове?
Чеслава шла, тропы не разбирая,
Лицо, подняв к небесной синеве.
Куда идти? От мыслей, где укрыться?
Сбежать от всех и от себя самой?
Хотя-бы ненадолго чтоб забыться,
На время обрести в душе покой.
Лесная глушь как никогда манила,
Листвой шептала, зеленью звала.
И Чеса зову леса уступила,
Все дальше в чащу девушка брела.
Стволы деревьев гладила рукою,
Цветов вдыхала сладкий аромат.
И леса любовалась красотою,
Природы мир прекрасен и богат!
Но вмиг её расслабленность пропала,
Чеслава была больше не одна.
Взгляд глаз зеленых девушка поймала,
В нем мудрость не звериная видна. 
Волк был огромный, крупный, грациозный,
Грудь сильная ходила ходуном.
Он царь лесной, чудовищный и грозный,
Но с ней он был ручным, дворовым псом.
Она несмело к зверю потянулась,
Рукой по шерсти мягкой провела.
Пасть хищника в восторге распахнулась,
Лизнуть себя, она ему дала.
Язык шершавый с нежностью щемящей,
Ласкал ладонь, по шраму проводил.
И взгляд его глубокий и дразнящий,
По Чесе с тайной жадностью скользил.
Они без слов друг друга понимали,
Сейчас сердца их бились в унисон.
Девичьи руки волка обнимали,
И морду гладить подставлял ей он.
Они шли рядом, медленно, без спешки,
Жестокий зверь с пичугой молодой.
Вдоль просеки, по неприметной стежке,
Что мхом зелёным поросла с травой.
Он вывел Чесу из леса, к опушке,
И на прощанье к девушке прильнул.
Прижалась Чеса ласково к макушке,
А после серый бок в кустах мелькнул.
Как в маре к дому девушка добралась,
В своих покоях Чеса заперлась.
Измотанность за день на ней сказалась,
В постель она устало улеглась.
И сон её в объятиях укутал,
В улыбке легкой дрогнули уста.
Видений мир оковами опутал,
Сменила вечер ночи темнота.
Чеслава спала крепко, непробудно,
И страхи не тревожили её.
Через окно, сквозь сон звучало смутно,
Лесного зверя грустное вытьё.

***

Зарю одетой девушка встречала,
Прекрасный лик в лучах её сиял.
По утренней росе она бежала,
И ветер её в спину подгонял.
У кромки леса бег на шаг сменила,
К деревьям взгляд с надеждой обращён.
Лют вышел, Чеса глаз не отводила,
Заметно было - как он напряжен.
Она к нему приблизилась в плотную,
Дотронулась несмело до руки.
И силу ощутила мышц стальную,
Он улыбнулся, ей явив клыки.
Ещё недавно Чеса испугалась,
Прочь бросилась, спасаясь от него.
Но в ней волчица пары добивалась,
С ним не грозит ей больше ничего.
Он вел её к лесному бурелому,
Завалы ветер здесь образовал.
К болоту путь он преграждал гнилому,
Коряг казалось Лют не замечал.
Едва за ним Чеслава поспевала,
Ни раз, ни два цеплялась за корчи.
Деревьев тень над ними нависала,
Бывают солнца редко здесь лучи.
Глухие дебри чистяком сменились,
Ковёр цветочный под ногами  рос.
И стайки пёстрых бабочек кружились,
Ударил сладкий запах сразу в нос.
Чеслава удивленно оглянулась:
- Зачем сюда с тобой мы забрели?
А Лют завыл и Чеса отшатнулась,
Такой же вой вторил ему в дали.
И волки из укрытий выходили:
От молодых до сизых стариков.
И самки на поляну выводили,
К ним жавшихся всклокоченных щенков.
Чеслава растерялась и застыла,
А Лют её за плечи приобнял:
- Мой клан, знакомься, - стая дружно взвыла,
И каждого ей волка представлял.
Наполовину счастья не бывает,
Оно есть в жизни, либо его нет.
И сердце благодатью наполняет,
Как звезды в небе разливает свет.
День этот стал поистине счастливым,
Для Чесы его сделал Лют таким.
Он как мальчишка с нею был игривым,
Он стал для Чесы самым дорогим.

***

Она с улыбкой Люта вспоминала,
Когда сидела дома за столом.
Весь ужин в облаках она летала,
За гостем не следила и отцом.
Неловкость с замешательством сквозили,
И как-то не вязался разговор.
Напрасно Чесы взгляд они ловили,
Сидела та, потупив ясный взор.
Стани́слав хмуро к Чесе обратился:
-Ты стала, дочка, часто исчезать!
О стул сердито пан облокотился:
-Где пропадаешь, я хочу узнать?
- Я, батюшка, у знахарки бываю,
Мы травы ходим в лес с ней собирать.
Она их сушит, я ей помогаю,
Не стоит за меня переживать.
Сурово брови стал сводить мужчина,
Гнев медленно в глазах его кипел.
Высокий лоб прорезала морщина,
И голос от досады скрытой сел.
- Вполне разумны опасенья стали,
Мне утром из деревни донесли.
Что волки кабана по лесу гнали,
По следу мои люди их вели.
А ты одна в глуши до ночи бродишь,
И как крестьянка ты себя ведёшь!
С Ялиной полоумной дружбу водишь,
Пора взрослеть! Ну как ты не поймёшь!
Отцу Чеслава возражать не стала,
И пожелав приятных, добрых снов.
Она из-за стола поспешно встала,
Ушла к себе без лишних Чеса слов.
Тревожно было на сердце у пана,
Опасность чует скрытую оно.
Он ночь почти не спал, поднялся рано,
Увидел дочку князь опять в окно.
Как мышь фигурка двор пересекала,
Шаг легок у Чеславы, тороплив.
К воротам старым быстро подбежала,
Исчезла в них, лишь голову склонив.
Что за ребёнок! Неслух нерадивый,
Всё делает отцу наперекор.
Упряма чересчур и нрав строптивый,
За Чесой следом вышел пан во двор.
Её ловить, что ветер в чистом поле,
След дочери давно уже простыл.
Стани́слав дал ей слишком много воли,
Устало пан глаза свои прикрыл.

***

А Чеса ничего не замечала,
Волчица её крепла с каждым днём.
По венам кровь звериная бежала,
А грудь горела девушки огнём.
Лют видел, как волчица изнывает,
Боль зверя передалась и ему.
Что в теле Чесы хищница страдает,
Как заключенный, запертый в тюрьму.
Раздумья прочь и всё же он решился,
Чеславу обращаться научить.
С утра Лют с Чесой рядом находился,
Чтоб дар бесценный девушке открыть.
В лесу он выбрал дивную поляну,
Раздеться Чесе до нага велел.
- Не бойся, я смотреть не стану,
И отвернувшись, Лют оцепенел.
Он слышал вздох и шорох одеянья,
Смятенье чуял и девичей страх.
На тело накатил огонь желанья,
Набатом кровь стучит в его висках.
С большим трудом прогнал он наважденье,
Глубокий вдох и ровно задышал.
Как долго сможет сдерживать влеченье?
Ответ мужчина на вопрос не знал.
Он от Чеславы быстро отдалился,
К пню крепкому приблизился и встал.
На гладкий срез взгляд Люта опустился,
Нож с рунами на лезвии достал.
Всадил его он ловко в древесину,
Волна по лесу тут же пронеслась.
Ударив ощутимо Люта в спину,
Земля под ним дрожала и тряслась.
- Иди ко мне, - Лют к Чесе обратился,
И та к нему покорно подошла.
От девушки мужчина отступился,
С лица Чеславы краска вдруг сошла.
- Ты через нож сейчас перевернёшься,
Ей вкрадчиво он сзади говорил.
- И так же в человека обернёшься,
А после был прыжок, что было сил.
На лапы Чеса волком приземлялась,
Уткнувшись мордой в сочную траву.
И без привычки хищница шаталась,
Как будто всё не с ней, не наяву.
В нос запахов ударила лавина,
Чихнула раз и сразу же второй.
Из них ей незнакома половина,
Но был один - тягучий и родной.
Слух стал острее - Чеса повернулась,
При этом лапы зверя заплелись.
Глазами с серым хищником схлестнулась,
Огня, в них искры яркие зажглись.
Он Чесу обошёл сперва по кругу,
Обнюхал и довольно зарычал.
Толкнул в бок чёрный верную подругу,
Вперед бежать её он приглашал.
- Ты справилась, - слова его как вспышка,
Звучали у Чеславы в голове.
- Не отставай, заблудишься, трусишка,
Он отошёл, ступая по траве.
Она за ним несмело побежала,
А серый хищник ход свой убыстрял.
И радость в сердце только возрастала,
Восторг безмерный Чесу обуял.
Всё ново было Чесе, интересно,
Мир красками чудесными играл.
В груди от счастья сделалось ей тесно,
Из вида Лют давно уже пропал.
Волчица оглянулась, замедляясь,
Высматривая волка серый бок.
Она брела, в лес дальше углубляясь,
Вдруг тень метнулась, делая рывок.
Лют сверху навалился, точно камень,
Чеславу крепко он к земле прижал.
А это взгляд - как жаркий, жгучий пламень,
Насквозь её, казалось, прожигал.
В груди дыханье сбилось от волненья,
Лют запах сладкий самочки втянул.
Прикрыл глаза самец от наслажденья,
И мокрый нос Чеславы он лизнул.
-Теперь, моя, - он мысль послал волчице,
Клыками шею самки прокусил.
У Чесы тут же дрогнули ресницы,
- Уже, твоя, - обряд Лют завершил.
Она свою признала в волке пару,
Отныне для волчицы он вожак.
Палящему отдалась Чеса жару,
Горит на чёрной шее метка-знак.
Любви и страсти музыка звучала,
В сердцах Чеславы с Лютом в этот день.
В закате алом солнце умирало,
Рождая сумрак вечера и тень.
Лют в предвкушенье первым обратился,
Одежду Чесе медленно подал.
И пылко в губы девушки он впился,
Волной своего желания обдал.
Трава влюблённым ложем мягким стала,
Луна и звезды обручили их.
Чеславе с Лютом было ночи мало,
Она была лишь только для двоих.
Сон пары потревожил луч рассвета,
Но почему, так быстро он настал?
В сиянье мягком радужного света,
Мужчина крепко Чесу обнимал.
Он вёл Чеславу тайными тропами,
За руку твёрдо девушку держал.
Лют замер перед волчьими следами,
Зверь к паре вышел, показав оскал.
Чеслава с ним была уже знакома,
Но волка вид тревогу вызывал.
-, У нас, беда! - он простонал с надломом,
- Щенки попали в яму, - он сказал.
Лют от удара будто отшатнулся,
И Чесе его дрожь передалась.
- Когда? - с собратом он переглянулся,
- Под утро, как облава началась.
Со всех сторон нас люди обложили,
Собаки гнали к ямам дальше в лес.
В ловушку всех загнали, мы кружили,
Охотников большой был перевес.
Лишь чудом стая вырвала свободу,
Все выжили, но раненные есть.
Волчата только канули, как в воду,
Что в яме, долетела позже весть.
Я кинулся прочёсывать округу,
Уж думал, что ты к людям угодил.
- Беги назад, - Лют сухо бросил другу,
- Я скоро буду, - он предупредил.
Гнев волнами от Люта разливался,
Зрачок стал вертикальным, пожелтел,
Под руку с Чесой с места он сорвался,
Пот каплями на лбу его блестел.
Они неслись, тропы не разбирая,
Хлестали ветки Чесу по рукам.
До крови кожу нежную сдирая,
От боли слезы лились по щекам.
Минули чащу, вот и леса кромка,
На Чесе взгляд мужчина задержал.
Обнял её и произнёс негромко:
- Люблю, - и прядь волос с лица убрал.
- Иди домой, сейчас я нужен клану,
- Мне страшно, - шепчет девушка в ответ.
- Не бойся, рисковать собой не стану,
Причины волноваться, Чеса, нет.
Среди деревьев Лют бесшумно скрылся,
Чеслава не сдержала горьких слёз.
И страх ужом в душе её клубился,
Беда нависла в этот раз всерьёз.


III Расплата

Разлука - яд, она страшнее смерти,
Тоска, когда когтями душу рвёт.
Обратное кто скажет, Вы не верьте,
Тот не любил, а если так, то врёт.
Разлука - боль, что режет и ломает,
Неторопливо, лишь входя в азарт.
По правилам своим она играет,
В её колоде вечно больше карт.
Разлука - вечность, время ей подвластно,
И сети как паук она плетёт.
Тонка их нить, но этим и опасна,
Попавший, в миг угаснет, и умрёт.
Чеслава утопала в паутине,
Она как тот наивный мотылёк.
Не к пламени летела, а к трясине,
Огонь любви как вихрь её увлёк.
Свет в комнату ткань штор не пропускала,
Ей было всё равно - день или ночь.
Она почти с кровати не вставала,
Никто теперь не в силах ей помочь.
Словами пан Скаржицкий не бросался,
Чеславу он сурово наказал.
На крик Стани́слав в первый раз сорвался,
В покоях запереть дочь приказал.
Еду служанка Чесе приносила,
Нетронутым был каждый раз поднос.
Собрав тарелки, молча уходила,
А гнев отцовский только пуще рос.
Он в курсе был, что Чеса голодает,
Не с кем не говорит, а лишь лежит.
И медленно, как свечка угасает,
Что сердце её девичье таит?
Стани́слав был решительно настроен,
Пора уже Чеславу вразумить.
Он был перед беседой с ней спокоен,
Им многое придётся обсудить.
Вид дочери его обеспокоил,
Исчез румянец, тень у глаз легла.
Он взглядом её долгим удостоил,
А Чеса свой смущенно отвела.
Напротив дочки князь остановился,
Усталый вздох сорвался с его губ.
Помедлив, к ней Станислав обратился,
И голос пана резок был и груб:
- Всю жизнь я посвятил тебе и брату,
Старался понапрасну не ругать.
Берег тебя - души моей отраду,
Никто не смел Вас с Яном обижать.
Ты как цветок росла в оранжерее,
Уход тепличный был за стебельком.
С годами становилась ты взрослее,
Но роза стала вредным сорняком.
- Отец, - Чеслава робко перебила,
Дрожали слёзы в девичьих глазах.
- Дослушай! - сталь в словах отца сквозила,
- Ты выйдешь замуж, - бросил пан в сердцах.
- Жених достойный, умный, родовитый,
Хорош собой, чего ещё желать?
- И кто же мой избранник именитый?
- Пан Вацлав! - Чеса стала оседать.
- Не люб он мне, - Чеслава прошептала,
И женятся паны на байстрюках?
Педантами всегда я их считала,
О чести что пекутся и деньгах.
Отец сказал: "То не твоя забота",
Мы всё давно успели обсудить.
Привыкнуть вам хватил б и полгода,
Весной вас собирался поженить.
Сама меня на этот шаг толкнула,
Через седмицу станешь ты женой.
Что да любви, - боль в сердце  резанула,
Бывает легче без неё порой.
Отцовы речи камнем оседали,
За золото как вещь её продал!
Раскатом громовым они звучали,
Стани́слав Чесу, будто растоптал.
Бежать из замка, выбраться скорее,
Одежды ворох Чеса собрала.
Укрыла одеялом поплотнее,
И возле двери тихо замерла.
Недолго она в комнате таилась,
Служанка вскоре ужин принесла.
За дверью Чеса быстро очутилась,
На миг к стене шершавой приросла.
Всё тихо. Чеса к лестнице шагнула,
Спустилась. Проскочила переход.
Слуг половину девушка минула,
Из замка вышла через чёрный ход.
Шаг торопливый бегом обернулся,
Страшась погони, девушка спешит.
Вдруг серый зверь под ноги ей метнулся,
Огромный волк от радости скулит.
Чеслава к шее хищника прижалась,
Надрывно, горько принялась рыдать.
И крепче к боку Люта она жалась,
А он лицо любимой стал лизать.
Лют первым от Чеславы отстранился,
От девушки немного отбежал.
- Иди за мной, - он к Чесе обратился,
Их путь к избушке знахарки лежал.
Гостей она встречала на пороге,
Чеславу проводила сразу в дом.
А Лют стоять остался на дороге,
Бесшумно после скрылся за углом.
В избу уже входил в людском обличье,
Чеславу первым делом он обнял.
И гладил нежно волосы девичьи,
Любовью взгляд мужчины засиял.
Чеслава после Люту и знахарке,
Про замысел поведала отца.
- Как быть? - она спросила у хозяйки,
Коснулась взглядом та её лица.
- Боюсь совет мой будет не по нраву,
Я сразу была против Ваших встреч.
- Она моя! С рождения, по праву!
Порывисто звучит мужчины речь.
- Я знал, что люди злобны и жестоки,
В грехах погрязли будто бы в грязи.
Все худшие растят в себе пороки,
Теперь ты видишь Чеса их вблизи.
Луны кровавой время наступает,
Ночь судная отмщения грядёт.
Сегодня деревенский люд узнает,
Какое наказание их ждет.
В кольце волков уже селенье пана,
Сигнал я стае за полночь подам.
В клубах ночного зыбкого тумана,
С людьми мы разберёмся по счетам.
За слёзы, что волчицы проливают,
По запертым за прутьями щенкам.
В неволи дни волчата коротают,
Покоя нет ни мне и ни волкам.
Мне ближе зверь, чем облик человечий,
На двух ногах,  я  словно муравей.
А в шкуре волка не страшусь увечий,
И нет меня могучей и сильней.
В глаза сегодня всякий смерти взглянет,
Пройдём по землям княжеским огнём.
Не скрыться никому. Рассвет настанет,
Из этих мест мы навсегда уйдём.
И ты со мной - как старшая волчица,
Приду я после, можешь отдыхать.
Отдалась в доме скрипом половица,
Лют вышел, Чеса принялась рыдать.
И были в тех слезах тоска и горе,
Тревога с неизбежностью слились.
Печаль и грусть застыли в её взоре,
- Теперь что плакать, девонька? Крепись!
Чеславе тихо молвила Ялина,
- Иди на печку, ляг, авось заснёшь.
Тем есть укрыться тёплая овчина,
Перед дорогой малость отдохнёшь.
Качнула Чеса слабо головою:
- Пойду в деревню, здесь не усижу.
В поклоне брошусь к старосте с мольбою,
Волчат без крови я освобожу.
- Не надо, - просит травница Чеславу,
- Затея обернётся эта злом.
Придя в селенье, ты сорвёшь расправу,
И людям станешь, и волкам врагом.
- Пусть так, - Чеслава кротко отвечает,
- Прощай, коль не увидимся мы впредь.
И тенью бестелесной исчезает,
К полуночи ей только бы успеть!

***

Нависли над округой тучи злые,
И ветер даже ветку не качнёт.
Дома в деревне, будто не жилые,
В оконцах свет лучины не мелькнёт.
В плотную к ним Чеслава подобралась,
Вдруг рык негромкий сзади позвучал.
Она среди построек заметалась,
И взгляд её холодный провожал.
К дверям Доната - старосты прибилась,
И принялась, что мочи в них стучать.
Из дома бормотанье доносилось,
Спешит гостям хозяин открывать.
- Ну, кто там? - голос сонный и скрипучий,
Но Чесы вид пыл грозный остудил.
Сменился страхом сразу взгляд колючий,
- Случилось, что? - он девушку спросил.
К нему Чеслава бросилась в колени,
- Прошу, Донат, волчат освободи!
На крик сбежались домочадцы в сени,
- Не стой, а к ним меня скорей веди!
Беда пороги Ваши не минула,
И гром слова Чеславы подтвердил.
Стрелу зарница яркую метнула,
Потоком мощным ливень зарядил.
- Вам волки участь страшную готовят,
Идут волчат пленённых вызволять!
Засовы, их поверь, не остановят,
И пулями зверей Вам не пронять.
- Откуда госпожа о том ты знаешь?
Попятился он в ужасе, крестясь.
- Не здесь, и не о том, ты вопрошаешь,
Кричит ему Чеслава, пуще злясь.
И староста ведёт её к сараю,
Замок железный он с трудом отпёр.
Бубнит под нос: "Колдунье помогаю",
Лицо рукой дрожащей он утёр.
В углу щенки волчат друг к другу жмутся,
Блестят зелёным всполохом глаза.
Увидев Чесу, кубарем несутся,
И заглушает визг щенков гроза.
Толпа людей собралась за Чеславой,
Проклятья в спину девушке кричат.
Грозятся неминуемой расправой,
А Чеса, словно мать ведёт волчат.
Их волки за околицей встречали,
И Лют был грозной стаи впереди.
Щенки к волчицам ждавшим их бежали,
Чеслава под дождём шла позади.
Глаза в глаза они смотрели с волком,
Чем ближе Лют, тем ярче в них огонь.
И боль застыла ледяным осколком,
Чеслава тянет к хищнику ладонь.
- Не нужно, - мысль вспыхнула мгновенно,
И зверь качнул огромной головой.
- Прости, меня, - в ответ проникновенно,
Чеслава шепчет хищнику с тоской.
Но Лют жесток и к Чесе непреклонен,
- Ты пре́дала меня и волчий клан.
Волк не кричит, он вкрадчив и спокоен,
- Твоя любовь - была самообман.
Места навек я эти покидаю,
Ты выбрала сегодня за двоих.
Пусть телом жив,  внутри я умираю,
Прощай, - и голос Люта тут же стих.
Вожак могучий к стае повернулся,
И в ночь бесшумно он волков повёл.
Назад ни разу Лют не обернулся,
И шаг его был грузен и тяжёл.
Прикончить можно словом, не кинжалом,
Не стянутся у раны той края.
Поселится боль в сердце жгучим жалом,
Погибель неминуемую тая.
Всё кончено, вдруг Чеса осознала,
Смешались слёзы с каплями дождя.
По грязи она медленно ступала,
Всё дальше от деревни отходя.
Фигуру Чесы платье облепило,
И ветер продувал её насквозь.
Холодной дрожью тело заходило,
Но в ней лишь безразличье разлилось.
К обрыву ноги вывели Чеславу,
Бурлила пеной мутная вода.
Таили скалы быструю расправу,
Раскинулась внизу камней гряда.
"Костлявой" Чеса больше не боялась,
Подругой стать она хотела ей.
И с краем бездны Чесы поравнялась,
Шагнув в объятья кручи и камней.

***

На том повествованье оборвалось,
Никитич подложил поленьев в печь.
С весёлым треском пламя разгоралось,
Хозяин предложил гостям прилечь.
В молчании охотники ложились,
Никто не тяготился тишиной.
Им хищники лесные ночью снились,
И Лют в обнимку с девой молодой.
Пылал костёр багряного заката,
Лют к стае волчьей гордо Чесу вёл.
В его руке ладонь её зажата,
Он взглядом племя серое обвёл.
И те беспрекословно преклонились,
Отныне человек им равным стал.
И сумерки вечерние стелились,
"Рассвет" для клана только наступал.