Аннотация: БД-7. Вышел в финал. Рассказ получил много плюшек и плюх
Детские сны так легко превратить в ожившую сказку, наполнив их светом и волшебством. Но мой ребенок опять просыпается в холодном поту, утыкается лицом в подушку, тихо плачет и зовет меня.
Он знает, что никто не слышит.
Но я слышу и ничем не могу помочь. Смотрю на него из зеркала и, если бы у мальчика хватило смелости оторваться от мокрой подушки и взглянуть в мою сторону, кто знает, возможно, я нашла бы какой-нибудь способ утешить малыша. Ему уже пять, но от его приглушенных всхлипов у меня словно что-то рвется внутри.
У изголовья стоит моя голограмма трехлетней давности. Иногда он, не выключая, кладет ее под подушку. А иногда берет с собой на улицу. Я знаю, что, когда сын закрывается в комнате, то вместо фильмов он пересматривает семейные записи.
Он делает вид, что не замечает приемную мать.
А я, наоборот, наблюдаю за ней с первого дня появления в моем доме. Неужели такие люди еще не вымерли? Эта женщина шарахается от псифона, как черт от ладана. Она религиозна: умеренно - на людях, и до фанатизма - в душе. Она плачет над мелодрамами вековой давности, словно перед ее глазами умирают живые люди, а не компьютерные модели.
Ради мужа она делает вид, что интересуется политикой и псинетикой, но я замечаю, как стекленеет ее взгляд, когда кто-нибудь заводит разговор на эти темы.
Когда-то она училась в нашей школе, и мне не нужно прокручивать запись первой встречи, чтобы сравнить...
***
В тот день Артем впервые окликнул при мне эту слишком взрослую для школы девочку.
- Тина!
Порывисто обернувшись, она улыбнулась с той готовностью соглашаться с любыми вашими словами, которая выдала в ней человека искреннего, доброго и наивно полагающего, что все, кому она вот так предано заглядывает в глаза, должны относиться к ней если не так же, то хотя бы доброжелательно.
- Привет, - робко отозвалась она.
Интересный экземпляр.
- Ты кто? - мне пришлось спросить вслух, потому что девчонка законспирировалась не на шутку. - Я тебя не вижу.
- Не видишь?
- В сети, дура, - я не хотела огрызаться, но не могла сдержаться при девчонке, которая даже вежливости ради не сняла защиту и не дала себя опознать. - Уж будь добра, скинь свой номер. Задолбалось вслух разговаривать.
- Но, я не... - беспомощно начала девочка, однако, мне уже не до ее оправданий - важнее дать Тёмке по ушам и обработать ту информацию, которую он только что переслал.
"Враки", - обработала. Не поверила.
"Правда", - убеждал меня он. - "Ей двенадцать, но она учится в моем классе. Ее родители - упертые ортодоксы. Сами не подключены и дочку насилуют. А Служба Соцзащиты и вякнуть не может - восьмая поправка к третьей статье второго раздела о правах мешает. И еще... она не форсированная."
"Кошмар", - вырвалось у меня.
Сразу стало понятно, почему она уже который год сидит во втором классе где, судя по "успехам", останется надолго. Ну, до совершеннолетия - точно, раньше ей не позволят самостоятельно не только форсировать интеллект, но и получить ай ди.
Бедняга, она в три раза старше меня, но по уровню развитию стоит где-то между моим котом и посудомоечной машиной.
- Ты зачем в школу ходишь? - спросила я, подразумевая и то, что ради компании ей тут делать нечего - кому нужна отсталая старуха, и то, что даже наша щадящая учебная программа для нее неподъемна.
- Учусь, - едва слышно прошептала она и, закусив губу, опустила взгляд.
"Не приставай, она тебя не поймет", - одернул меня Тёма. - "Хотя, для нефорсированной, она довольно умна".
"Мой кот тоже, жуть, какой умный, но никто не разрешает ему учиться в школе. А у этой девочки, вдобавок, налицо проблема с нервами и полный набор комплексов. Кто ее вообще сюда пустил?"
"У нас равноправие."
"Лучше бы у нас была равнообязаность. Ей инвалидность хоть дали?"
Тёмка дернул меня за косичку.
"Дура ты малая".
"Сам дурак".
***
Тина осталась позади, когда я перешла в третий класс. И теперь, с высоты своих шести лет, я если и смотрела на нее снизу вверх, то исключительно из-за роста. Она вытянулась быстро и рывком, как это свойственно подросткам. Во всем остальном, Тина осталась той же закомплексованной, инфантильной и нефорсированной школьницей-переростком.
- Родители используют тебя для формирования мнения о том, что и такие, как ты способны учиться в школе, - пыталась я вдолбить ей эту простую истину. - Они ведь знают твои оценки и понимают, что во второй класс ты перешла только из-за возраста. В третий так не пройдешь.
- Мои родители... Они хотят, как лучше...
Мы сидели на скамеечке и я, как всегда, большую часть внимания уделяла событиям в сети и совсем крохотную - разговору вслух.
- Как лучше, - согласилась я. - Но исключительно для себя. Ты ведь понимаешь, что не будь они членами этой секты, вы бы пошли по миру. Таких, как вы, даже на работу не берут.
Конечно, она понимала, но воспитание давно искалечило жизнь этого ребенка и сделало ее безнадежным фаталистом. Ребенок. Даже я, которая гораздо младше ее, не могу называть эту девушку как-то иначе. Большой, недоразвитый ребенок, которого родители используют для своих примитивных и, как им кажется, серьезных игр.
Разговаривать с ней трудно - когда язык катастрофически не поспевает за мыслями, приходится или тараторить, или стараться вместить в меньшее количество слов как можно больше смысла. Второй способ общения Тина так и не освоила, потому я говорю быстро, много, а иногда и повторяю по два раза.
- Если ты не научишься распоряжаться своей жизнью, - предупредила я. - Ею распорядятся другие.
Кажется, она не поняла даже этого.
***
Летом я сдала экзамен и перешла в четвертый класс, а Тина провалилась в очередной раз и осталась во втором.
- Обратись в Службу Соцзащиты, - я уже привыкла разговаривать с ней простым, детсадовским языком. - По закону они обязаны предоставить тебе кредит на подключение и форсирование. Но перед этим подай в суд на родителей за то, что тебе жизнь поломали, они будут выплачивать возмещение, и ты быстрее погасишь этот кредит. Как это "зачем"? Да что ты как маленькая! Как бы то ни было, доживи до совершеннолетия, и проблем с родителями и деньгами у тебя не будет. Но первым делом пройди тест на психпригодность, форсируйся и получи ай ди. С твоими нынешними мозгами в сети делать нечего.
Когда Тине исполнилось шестнадцать, даже ее недалекие и упертые родители поняли, что только чудо поможет ей окончить школу. Но в подобные чудеса, оказывается, не верят даже религиозные фанатики.
И Тина ушла.
С моего горизонта она исчезла сразу после того, как завалила тест на психпригодность, отправив этим коту под хвост все мои усилия и время, потраченные на бесполезные разговоры.
***
Несчастный случай, оборвавший мою жизнь на глазах пятилетнего мальчика, подарил малышу слезы, ночные кошмары и ... приемную мать. А Тине - моего мужа и сына.
Служба Соцзащиты, увидев результаты ее психотестов, отказалась даже рассматривать вопрос форсирования, пока Тина не пройдет полный курс реабилитации.
Артем денег на курс не давал, и вместо этого каждый вечер повторял одно и то же:
- Я всегда любил только тебя, - говорил он ей, зная, что я вижу каждый жест и слышу каждое слово. - Наверное, мне всегда была нужна такая тихая и хорошая женщина, как ты.
Она благодарно улыбалась и искренне уверяла, что его слова - лучшая терапия на свете.
А я уже третий месяц брожу по дому цифровым привидением, смотрю на происходящее из всех голографических зеркал и думаю... о многом.
У нее теперь есть мой муж, мой ребенок, мой дом, а у меня ничего, кроме взгляда и мыслей. Взгляд позволяет проникнуть сквозь запертые двери - за одной из них по ночам плачет мой сын. За второй - его приемная мать. Мысли желают вылиться в слова, слова - в действия - схватить за шиворот эту овцу с воспаленными от слез глазами, встряхнуть хорошенько и отправить утешать моего ребенка.
Недолго она была счастлива - ровно до тех пор, пока Артему хватало терпения повторять любовные глупости хотя бы по два раза в день. Потом он начал забывать разговаривать при ней вслух, а она боялась навязываться и только жадно ловила каждый его взгляд, готовая широко улыбнуться при любом, даже призрачном намеке на внимание.
Она удивлялась, когда ею пренебрегали и обращали внимания не больше, чем на пустое место. Она терпела, прятала обиду за широкой улыбкой и не скрывала влажность глаз за ресницами, потому что не понимала, насколько жалкой делают ее еле сдерживаемые слезы.
Как человек, которому катастрофически не хватает дружеского тепла и жара любви, способных высушить слипшиеся от слез ресницы, Тина пыталась дарить тепло другим, но некоторая болезненная надрывная нотка, звучащая даже в веселом голосе, отпугивала и заставляла считать фальшью любое проявление дружеского участия с ее стороны.
Мой сын избегал эту хронически несчастную женщину, запирался от нее в своей комнате, не отвечал на попытки выманить на наживку в виде прогулки на скутере или похода в кафе.
А по ночам оба плакали в подушку. Она - от не проходящего даже после замужества одиночества. Он - от тяжелых снов.
А я смотрела на них и ничем не могла помочь. Я видела, как вырос за последнее время мой мальчик. Хотела разглядеть его поближе, но он словно специально избегал зеркал.
А эта женщина, наоборот, смотрелась часто, но быстро: полсекунды, чтобы оценить припухлость век, после чего быстрое движение рукой, словно стряхивая слезы со щеки, заученная улыбка. И все.
Не такая мать нужна моему сыну. Она это понимала не хуже меня, но все еще на что-то надеялась, улыбалась при встрече, а перед сном по-прежнему плакала навзрыд.
Гипносна она боялась не меньше псифона, и считала, что детские кошмары безобиднее легкого внушения.
Кажется, я была слишком хорошей матерью. Если можно было все повторить, наверное, я стала бы хуже. Я бы сдерживалась и притворялась по ночам, что сплю, как спит сейчас муж, не слыша ни рыданий сына, ни его шепот. Тогда после моей смерти сына не мучили бы кошмары, и подушка всегда оставалась сухой.
Я вижу, как Тина стоит в комнате сына и слишком долго разглядывает мое трехмерное изображение. Может, гадает, чего не хватает ей, чтобы занять мое место?
Нет, поняла я, когда она впервые за все это время включила свой псифон, и ее мысли оказались у меня, как на ладони.
Хочешь поменяться местами? И, правда, хочешь?
***
- Мне не пришлось ее долго уговаривать, - сказал муж, пока я ожидала сигнала окончания курса полной реабилитации. С теми привычками, комплексами и стрессами, которые тяготили тело, ни одна служба в здравом уме не даст разрешение на форсирование.
Все, курс пройден, можно посылать запрос на форсирование.
Вдруг показалось, что чей-то взгляд скользнул по спине и уперся в затылок.
Медленно оборачиваюсь.
Позади только зеркало.
Ну что ж, она должна быть рада - впервые ее самопожертвование сделало кого-то счастливым. Но завтра я все равно полностью очищу зеркала от чужого присутствия.
***
Ночь, муж не спит, не сплю и я.
Мой ребенок опять уткнулся лицом в подушку, тихо плачет и шепотом зовет меня. Он знает, что никто не слышит.
Но я слышу и теперь могу помочь.
"Сынок, открой, это мама", - за дверью настороженная тишина. - "Обещаю, ты больше никогда не будешь плакать по ночам".
Замок тихо щелкнул, и детская ручка неуверенно приоткрыла дверь...