Мне было скучно и потно. Лето выдалось на удивление душное, работы немного. Жара-матушка располагала к лени и неге. Я, собственно, сыщик. Частный детектив. Нет, не подумайте, ничего романтического в этом нет. Никакие громкие дела и убийства не расследую. Это только в книжках лихие, брутальные и гениальные сыщики щёлкают убийства как семечки. Мы люди попроще. Пропавшую кошку или собаку найти, за неверным супругом или супругой проследить, собрать компромат и прочие незамысловатые прелести сыскной работы. Работаем на всякую шалупонь помельче, ибо зубастые акулы имеют свою службу безопасности и такие как я им без надобности.
Но я отвлёкся. Так что продолжу - в этот день мне было скучно и потно. Потому как окончательно полетел кондиционер, ремонтники обещали приехать только завтра, и я спасался настольным вентилятором. Уже подумывал не смотаться ли за бутылочкой холодненького пивка, как в мою контору, пыхтя и отдуваясь ввалился участковый, Порфирьев Константин Петрович. Или просто Петрович. Я был несколько удивлён. Петрович, конечно, был осведомлён о моей деятельности, не всегда законной, но мзду свою регулярно получал и в претензии не был.
Петрович меж тем грузно плюхнулся на стул напротив меня, достал платок и вытер вспотевшее, красное лицо. Я молча достал бутылку холодной воды из портативного холодильника, протянул участковому и удивлённо поднял бровь:
- Не рановато, Петрович?
- Я не за этим, - махнул рукой участковый, - мне помощь твоя нужна. Ты знаешь нотариуса Лешковича?
- Алексея Лешковича? - переспросил я.
- Да, - согласно кивнул Петрович, - Алексей Филлипович.
- Знаю. Он мой однокашник.
- Мне надо с ним поговорить насчёт одной мути. Он не на моём участке, потому полномочий у меня нет. Но я так, не для протокола. По душам.
- Хм, - я пожевал губами и продолжил, - могу устроить. Но тебе зачем?
- Да тут такое дело... - участковый помедлил пару секунд, - ...старичок тут один окочурился. От сердечного приступа. Но гложет меня мыслишка, что не всё тут чистенько да гладенько.
- Сильно гложет? - ехидно спросил я.
- Да как сказать - не так что бы очень. Но Гриценко был сослуживцем отца. Они вместе Афган прошли. Я его ещё мальцом знал. Хотя, когда батя умер, только по служебным обязанностям моим виделись.
Я вздохнул. В любом другом случае можно было плюнуть, устроить Петровичу встречу и забыть, но сегодня мне было скучно и потно, поэтому я ответил:
- Ладно. Рассказывай поподробней...
Вонь стояла невыносимая. Петрович прошёл на кухню, открыл окно, сдвинул маску респиратора и начал жадно вдыхать сухой и горячий уличный воздух. Немного помогло. Потом выщелкнул сигарету и закурил, чтобы табачный дым заглушил трупный запах. Осмотрелся. Кухня небольшая, метров двенадцать, но опрятная. Два холодильника. Один - обычный "Атлант", второй - ларь, в которых в магазинах хранят мороженное и заморозку. Заглянул внутрь сквозь прозрачную крышку. Одинокая пачка пельменей сиротливо ютилась на дне.
В кухню зашёл один из судмедэкспертов, Серёжа. Петрович кивнул и вопросительно посмотрел на парня. Тот тоже достал сигарету, пристроился рядом с участковым, затянулся:
- Похоже, сердечный приступ. Вскрытие лучше покажет. Похоже, старик захотел помыться, залез в ванну, тут его и скрутило.
- Ага, - кивнул головой участковый, - то-то я смотрю, что он весь скрюченный какой-то.
- Поза эмбриона, - кивнул головой Серёжа, - редко, но бывает. Похоже, старичок сердечником был. А на такой жаре и духоте труп быстро разложился. Похоже, неделю уже лежит.
Петрович мысленно поморщился от всех этих "похоже", переполняющих речь парня. Но тут уж ничего не сделаешь. Точно пока ничего сказать нельзя.
- Мы его уже упаковали, - между тем продолжил Сергей, - скоро увезём. И надо квартиру опечатывать.
Петрович кивнул, выкинул сигарету и прошёл, стараясь не смотреть, мимо ванной в комнату. Огляделся. Небогато, чисто и уютно. Дверь на застеклённую лоджию приоткрыта. Участковый заглянул внутрь. Всё везде закрыто. На бельевой верёвке на плечиках - коричневый костюм. Весь какой-то помятый, правый рукав почти оторван. Петрович аккуратно проверил карманы. Во внутреннем кармане обнаружился паспорт. Страницы раскрылись с сухим треском. Чуть заметные коричневые разводы по краям - словно документ немного намок, а потом высох. Петрович покачал головой, засунул паспорт обратно и вышел...
- Ну и что? - спросил я. - Что тут мутного?
- Вроде и ничего. Но гложет, ты понимаешь, гложет. Я уже тогда нутром почуял, что дело нечисто. Нюансы, мелочи. Воды в ванне не было, и даже пробкой не заткнуто. Ты как в ванну залезаешь? Я вот воду сначала включаю. Но вода закрыта была. Бельё, опять же, где? Не было его. Ни грязного, которое старик должен был снять, ни чистого, которое должен был надеть. Он что, любил голышом по квартире ходить? Полотенце в ванне одно - маленькое, для рук. Все окна в квартире закрыты, хотя жара и духота страшные стояли.
- Ну, это всё твоя мнительность, Петрович? - покачал головой я.
- Может быть, может быть. Но я всё же проверил бы.
- А при чём тут Лешкович?
- Он дарственную составлял.
- Какую дарственную? - удивлённо спросил я.
- На квартиру. Я же тебе не всё рассказал. Гриценко жил не один. А с троюродной племянницей, Верой. Три года уже как. Она на историческом учится. Он ей жильё давал, она за это за ним ухаживала.
- А где племянница была?
- Уехала отдыхать со своим парнем. Игорь Горностаев, в местном театре работает. Уехали как раз в тот день, когда Гриценко схватил приступ. Ей сообщили, конечно. Она быстро приехала. Старика похоронила, скромненько конечно. У студентов денег немного. Но дело не в этом. Квартиру опечатать хотели, но Вера эта дарственную предъявляет. На квартиру старика. Гриценко её буквально за пару дней до смерти написал. Чуешь тухлятинку?
- Хм, - неопределённо промычал я, - а ведь и правда. Что-то здесь грязновато.
- Вот именно. И это ещё не все. У старика завещание оказалось. Оказывается, деньжата водились у него. Деньги он завещал какому-то фонду ветеранов-афганцев, но к завещанию ещё кое-что было приложено. Вторая дарственная. На эту же самую квартиру. На имя Веры. Только вторая дарственная вступала в силу с момента смерти Гриценко. Вот так-то.
- Нда. Что-то не клеится. Может старик про вторую дарственную забыл. Он, вообще, в памяти был?
- Душнилой он был. Ворчливый и сварливый аккуратист. Но вот склероза у него точно не было.
- Это всё интересно, Петрович. Только ничего не доказывает.
- Думаешь, сам не знаю. Я, честно сказать, про смерть старика забыл на время, но вот тут, буквально три дня назад...
Петрович подошёл к двери и остановился отдышаться в тени подъездного козырька. Собирался было уже зайти внутрь, но тут изнутри раздался матерный говорок, дверь распахнулась и в дверном проёме показалась мужская спина. "Заворачивай!" - грозно заорала спина кому-то внутри. Петрович отошёл в сторонку. На крыльце возникли четыре грузчика, тянущие холодильник-ларь. Петрович его мигом опознал - этот стоял на кухне покойного Гриценко. Потные грузчики остановились на минутку передохнуть, а потом тяжело потащили холодильник в сторону небольшой грузовой "Газели". Следом на крыльце показалась Вера. Петрович кашлянул, девушка вздрогнула и повернулась к нему:
- Здравствуйте, Константин Петрович.
- Здравствуй, Вера, - кивнул участковый, - решила холодильник продать?
- Да, - девушка кивнула головой, - мне он не нужен. Дедушка его себе покупал, чтобы продукты в нём хранить, когда я уезжала. Он поесть любил, а готовить не умел. И в магазин не любил ходить. Вот я ему полуфабрикаты разные покупала - целый холодильник почти.
- Хм, - задумчиво буркнул Петрович и спросил, - вроде пельменей?
- Не только, - кивнула головой Вера, - а что?
- Ничего, ничего... - Петрович отвернулся и начал смотреть, как грузчики грузят холодильник. Вера пошла в ту же сторону.
- Знаем мы этих племянниц, - противный, скрипучий голос заставил участкового невольно вздрогнуть. Он обернулся. На скамейке сидела Машка-Чума, бабка вредная и стервозная. Петрович внутренне поморщился.
- Старый пердун нашёл себе прошмандовку помоложе на старости лет, - между тем продолжала скрипеть Чума, - вот она его и укокошила. А тебе, участковый, не стыдно? Давно бы уже порядок навёл.
- Ты когда Гриценко видела в последний раз? - решил поинтересоваться Петрович.
Чума задумалась, потом ответила:
- Дня за четыре до смерти. А шо?
- Во что он одет был, не помнишь?
- Помню. Как всегда, в костюм. Коричневый.
- Ясно. А костюм помят был? Или порван?
- Нет, - помотала головой Чума, - он же бабником был. Так что одевался всегда аккуратно, с иголочки. А зачем ты, участковый, спрашиваешь?
- Ни зачем! - отрезал Петрович. - Любопытный я и общительный. - Развернулся и вошёл в подъезд. Служебный долг звал...
- Понятно, - мотнул головой я, - а к коллегам своим ты не ходил?
- Ходил. Но тут дело тухлое. Медицинское заключение - сердечный приступ. Так что никто дело по моим догадкам открывать не будет.
- Может старикану подсыпали чего? Ну, там, чтобы приступ вызвать. Такие же препараты есть.
- Есть. Но ничего такого эксперты не обнаружили. Гриценко действительно был сердечником. Да и не так легко эти препараты достать. Так что... - Петрович устало махнул рукой. - Время смерти, опять же, точно установить не удалось. Плюс-минус несколько часов.
- Хорошо, Петрович, - я достал мобильник и начал набирать номер, - устрою я тебе встречу.
Лёха Лешкович, в бытность нашу студенческую - Леший, был как всегда - бодрым и жизнерадостным пухлячком. Он энергично пожал нам руки, усадил на диван в своём кабинете, достал бутылочку коньяку и плеснул в три стакана грамм по сто. Мы чокнулись и бодренько выпили.
- Лёха, у нас к тебе дельце небольшое. Это неофициально, чисто побалакать. Наружу ничего не выйдет. А мы потом сочтёмся.
Лёха кивнул:
- Слушаю. Только сам понимаешь - я могу говорить не всё.
- Знаю, - кивнул я, - есть тут у нас один мёртвый старик. Фамилия - Гриценко. Не так давно он к тебе приходил, дарственную составлял. На квартиру.
Лёха кивнул и защёлкал клавишами ноутбука. Потом поднял глаза на нас:
- Знаете, а я его помню. Вернее, их. С ним внучка была. Он ко мне не приходил - это я к нему ездил на квартиру. Я такое делаю достаточно редко, потому и запомнил. Но старик был сильно болен, поэтому я и поехал.
- И как тебе показалось? Там всё было чисто?
- Да, - кивнул головой Леший, - нас учат распознавать такие вещи. Если там под принуждением или препаратами человек. Но старикан был в порядке. Говорил хоть и тихо, но твёрдо и уверенно. Мол, плохо мне и пока вот не умер, хочу внучке квартиру подарить.
- Так и сказал, что плохо?
- Ну да. Сказал, что сердечник он. Оно и, похоже, было. Потому как в квартире духота, окна закрыты, а он в какой-то свитер и шарф кутался. Мол, зябко ему. С сердечниками такое бывает. Руки ещё у него дрожали, сморщенные такие, с синими венами. Старческие руки, короче. Хотя... - Леха замолчал и задумался.
- Что хотя? - поторопил я.
Лёха поднялся, подошёл к стеллажам, достал какую-то папку и вернулся к нам. Протянул нам лист:
- Вот, смотрите. Это его дарственная. Видите - жирное пятно. Это у старика руки потели. А ему зябко было. По-хорошему, документ надо было переделать, но я решил не мучить старика. Заверил как есть.
- А ты Гриценко в первый раз видел? - спросил я.
- Да. А что?
- Просто у него ещё завещание было. И вторая дарственная. Почти как эта, но только начинала действовать с момента его смерти. И оформлял он их не у тебя.
Лёха пожал плечами:
- Причуды клиентов непостижимы. Вам еще что-нибудь нужно?
Мы вышли на улицу. Я уже было открыл рот, ляпнуть что-нибудь умное и многозначительное, но тут тренькнул мобильник. Работа звала. Поэтому мы просто распрощались.
Я позвонил Петровичу через два дня с неожиданным предложением:
- Петрович, а не хочешь сходить со мной в театр?
- В театр? - удивление на том конце трубки было настолько искренним, что заставило меня улыбнуться.
- Да, в театр, - ответил я, - сегодня дают "Три сестры". - Помолчал немного и продолжил: - Это связано с нашим делом. Ну, ты понял, Петрович.
- Ладно, - вздохнула трубка. - Во сколько?
- В полшестого вечера у входа, - брякнул я и отключился.
На спектакле Петрович явно скучал. Ёрзал на кресле, оглядывался по сторонам. Я его понимал. Актёры играли не то чтобы плохо, но чувствовалась некая усталость и промасленность в их движениях. Впрочем, пришли мы не за этим. Я дождался нужного момента, достал армейский бинокль и впился взглядом в интересное.
- Куда ты смотришь? - с интересом вопросил участковый.
- На Анфису. Престарелую няньку восьмидесяти двух лет. На, и ты посмотри. - С этими словами я сунул бинокль Петровичу.
Участковый взял бинокль и уставился туда же. Сцена кончилась - Анфиса ушла. Петрович опустил бинокль и спросил:
- Ну и что? Бодренькая бабушка.
- Ага, - кивнул головой я, - а ты её руки видел? Сморщенные, с синими венами, старческие такие руки.
- Ну и что? - вновь переспросил Петрович.
- А то, что Анфису играет Завьялова. И ей на самом деле сорок три. В этом театре актёры может и посредственные, но вот гримёр просто мастер.
- И?
- А гримером здесь работает Игорь Горностаев. Парень нашей Веры.
- Вот как, - пробурчал Петрович, - вот оно, значит, как. А я вот проверить не додумался. Что ж, пожалуй, нам пора. Время ещё не позднее для визитов.
Вера была одна в квартире. Мы втроём прошли на кухню.
- Хотите чаю? - спросила девушка.
Петрович отрицательно махнул головой, уселся за стол:
- Садись, Вера. Нам надо поговорить. А это мой, можно сказать, коллега, - представил меня участковый.
Вера села, сложила руки на коленях и уставилась на нас. Была она вся какая-то хрупкая и по-домашнему уютная. Мне стало её по-человечески жаль.
- Скажи мне Вера, кем же ты всё-таки приходилась Гриценко? - спросил Петрович.
- Никем, - ответила девушка, - я внучка одного из его сослуживцев. Дедушка попросил у старика помощи. И он помог.
- Ясно, - пробурчал Петрович, - так зачем ты его убила? Из-за квартиры?
Вера побледнела:
- О чём вы, Константин Петрович?
- Не увиливай, - рявкнул Петрович, - мы разговаривали с нотариусом. Он сказал, что старик был очень болен. И вот ты бросаешь очень больного старика и уезжаешь со своим парнем отдыхать. Даже не озаботившись закупить ему продуктов. Холодильничек-то был пустой, Вера. Как так? А я тебе скажу как. Гриценко был уже мёртв, потому и закупаться не было необходимости.
Вера лишь молча смотрела на нас. Петрович меж тем распалялся всё больше:
- Вы убили старика, засунули тело в холодильник. Потом твой парень гримируется под Гриценко, какой же гримёр не мечтает стать артистом, вы вызываете нотариуса, того который работает подальше от нашего района, и твой парень составляет дарственную. Повезло вам, что Гриценко расписывался закорючкой, которую подделать легко при должной тренировке. Потом вы достаёте старика из холодильника, пытаетесь раздеть, но тело задубело в позе эмбриона и не так просто это сделать. Поэтому вы мнёте и рвёте костюм. Вывешиваете костюм на лоджию, чтобы он оттаял и высох, а тело Гриценко кидаете в ванну. Вот только не замечаете паспорт во внутреннем кармане. Закрываете наглухо все окна, чтобы тело обнаружили не сразу. Думаю, что и "обнаружить" его должны были вы, вернувшись, но тут вам не повезло. За неделю стало вонять так, что запах начал просачиваться даже на лестничную площадку.
- Это ведь только ваши домыслы, Константин Петрович, - тихо сказала девушка, - доказательств у вас нет.
- Ну да, ну да, - ответил участковый, - так бы и было. Но вы допустили ошибку. В квартире было жарко, грим у твоего парня "потёк" и он оставил жирнющее пятно на дарственной. Думаю, на вашем экземпляре тоже. Экспертизе не составит труда установить его состав. Смесь театрального грима и ДНК твоего парня. Так что, открутиться не удастся.
Вера поникла, опустила взгляд. Потом тихо сказала:
- Я не убивала его. Я в тот день задержалась на учёбе, прихожу домой - а он уже мёртв. Сразу хотела скорую и милицию вызвать, но потом меня такая обида взяла. Я за ним столько ухаживала, чуть жопу не подтирала, а он... Тем более, что дед мне квартиру свою обещал подарить. Вот я и позвонила Игорю. Он всё придумал. Остальное вы знаете.
- Я так понимаю - про вторую дарственную ты не знала?
- Нет, - покачала головой девушка, - иначе, зачем это всё?
- Ну да, ну да. Видно Гриценко хотел тебе сюрприз после смерти сделать.
Все замолчали. Наконец, Петрович грузно поднялся и сказал:
- Мы пойдём. А вы со своим парнем убирайтесь из моего района. Меняйтесь, продавайте, но чтобы через пару месяцев вас здесь не было.
-Зачем? - тихо спросила девушка.
- Затем, что я буду знать, что вы натворили. А остальные будут языками трепать, заявы на вас катать. Мне лишний геморрой не нужен.
Мы вышли на крыльцо. Петрович выбил сигарету из пачки, затянулся.
- Что-то ты, Петрович, хватку потерял, - чуть насмешливо протянул я, - отпустил. Понимаю, что наезд с пятном - это просто понты, для экспертизы пятна этого мало, но всё же. Мог ей чистосердечное подсунуть - подписала бы.
- А зачем? - спросил участковый. - Сегодня подписала, завтра отказалась. Мы ведь с её парнем ещё не разговаривали. А он видать башковитый - такого на понт не возьмёшь. Убийство недоказуемо, да и не верю я, что она его убила. А остальное - такое себе преступление. На год-два условно. Не стоит овчинка говна.
- И то верно, - согласно кивнул головой я, - тогда по домам. До скорого.
- До скорого, - ответил Петрович и мы разошлись.