Он без особого энтузиазма смотрел на заплесневелые несколько сотен лет назад плиты. Говорят, что когда-то тут был храм, кто-то утверждал, что раньше здесь стояла величественная мечеть, окруженная большим городом. А еще он слышал, что это был вовсе не город, а всего лишь касба - крепость, вокруг которой быстро вырос кишлак. Было мнение и о том, что некогда здесь уносился под самые небеса величественный минарет, собирая с округи всех, кто желал помолиться.
Но он точно знал, что все они ошибались. Легендам свойственно врать, со временем превращаясь в красивую сказку, где хороший герой обязательно победит глупого и жадного злодея. Он хотел улыбнуться, но у него для этого не было рта. Синие огоньки глаз зловеще пылали в темноте, из зеркала на него смотрел давно сгнивший труп. Плоть уже давным-давно, от жары, грубо обнажая пожелтевшие кости. Ему вдруг вспомнился первый раз, когда он себя осознал и увидел в зеркале - таким. Ужас, страх и... смирение. А что ему еще оставалось чувствовать, когда вырываешься из многолетнего плена безумия, вдруг обнаружив себя личом?
Черепа и кости друзей, как и прежде, служили украшением его подземного обиталища. По крайней мере, он думал, что это друзья. Наверно, когда-то давно они решили укрыться здесь, спасаясь от чудовища. Может это был каркаданн, а может быть и гаргантюа, так ли уж теперь важно? Несчастные сжимали в руках оружие - кто меч, кто копье, ну а кто-то и вовсе пытался спрятаться от напасти щитом, скрючившись в углу. Не помогло. Поначалу он грешил на местных обитателей, но те лишь изредка давали о себе знать, мирно посапывая в своих уютных гробах.
Что они тут делали, сколько лет назад он умер сам и от чего - все эти вопросы ушли в прошлое, потонув под тоннами раскаленного золотистого песка. Прячась от людей и жалящего своими лучами солнца в подземелье-гробнице, он привык к темноте. Привык к тому, что живые приходят лишь для того, чтобы вновь потревожить его глубокий сон. Они приходят проверить старые легенды и становятся его жертвами. Он не хочет их убивать, правда - просто от них за версту несет жизнью, столь не хватающей ему.
По ночам, когда тьма хищным зверем опускалась на лукумские пустыни, а над людьми повисала зловещая ухмылка луны, когда яркие звезды боязливо зажигались на небосклоне - он спускался все ниже и ниже в погребальные залы. Их было много. Конечно, не целый лабиринт, как... он много раз пытался вспомнить, где еще были огромные подземные гробницы, но память дерзкой девой отказывала ему. Нет, милок, незачем тебе это вспоминать. Живи теперь по-новому.
А иногда он мечтал, что однажды к нему придет собрат маг - и решит его судьбу, упокоив навеки. Чтобы прервать эту повседневную муку и скуку, одолевающую его изо дня в день. Наверно, не найдись в захоронении несколько книг - он бы сошел с ума от тоски. Он проклинал всех богов пустыни за то, что вернули ему разум. Останься он глупой и безвольной нежитью, разве стало бы хоть кому-нибудь хуже? А то состояние в котором он сейчас - более чем плачевно. Иногда его тянуло куда-то наверх, хотелось воспарить к небесам маленькой птицей, устремившись к белесым линиям облаков в красивом полете. Но иногда нечто более сильное тянуло его вниз, к извечной жаре, чужим крикам, страданиям и стонам. В такие моменты хотелось забыться навсегда и он засыпал. Засыпал, чтобы через несколько часов обнаружить, что он все еще осознает самого себя, что он все еще может думать.
Он прошелестел обрывками плаща(плаща?), пролетая мимо рядов с закрытыми гробами. Словно не желая сверкать пустыми ребрами да голым черепом, он, однажды, нашел какой-то старый флаг, лежавший на одной из домовин. От подземной сырости и темноты, под давлением времени некогда шикарное покрывало превратилось в разъезжающуюся тряпку. Но ему вполне хватило для того, чтобы накинуть ее на плечи.
Иногда они поднимались. Не все, но некоторые. Поднимались из незакрытых гробов - словно кто-то по злому умыслу решил не заколачивать их гвоздями. А он все пытался понять - что им за глупое удовольствие оживать и бесцельно бродить из угла в угол? А потом, поняв, что тревожить их вечный покой больше некому, возвращались обратно в "кроватку". И так по несколько раз в год. Или в несколько лет?
Иногда лич выбирался на поверхность, но уйти не мог - пытался много раз, но все попытки оказались тщетны. Проклятый маг древности в проклятом месте, в проклятой же всеми Богами гробнице.
Но недавно сюда пришли они. Еще один небольшой караван, решивший заночевать в месте множества местных легенд и страшных сказок. Проверить их на собственной шкуре, познать свою крепость и выстоять против порождений тьмы. Много он таких повидал на своем веку: молодые и глупые, старые и самоуверенные, сильные и великие. Все они приходили сюда только для того, чтобы стать его очередным обедом, навеки оставшись желтеющими под солнцем костями. Он не понимал их и в то же время - наверно, именно в этой отчаянной глупости заключается жизнь? В абсурдных попытках найти свою смерть - самим. Или ухватить ее за рога и с залихватским гиканьем устремиться вдаль, за горизонт.
Лич подумал, что это было глупое сравнение, отрицательно покачал головой. Люди, что пришли к нему сейчас ему не нравились. Сладкий запах их жизненных сил одурманивающее бил ему в ноздри, разве что не заставляя его прямо сейчас броситься на них. Но вместе с ними была некая... сила? Ею нельзя было обладать, невозможно отнять или купить - с ней можно только родиться. Словно некто шептал ему - не подходи даже близко, да он и не пытался. Но природное любопытство, скроенное на пару с обрыдлевшим бездельем, не давали ему покоя. Если ты лич - почему бы не воспользоваться тем, что умеешь? Время от времени он практиковался в магии смерти, пытаясь оживить то одного, то другого мертвяка, вот и к каравану отправил такого же поднятого. Разведка показала, что люди вооружены и готовы обороняться в случае чего, но на рожон лезть не хотят. Им же лучше. Но ведь любопытно, любопытно же! Мелкий червь интереса через миг обратился огромным всепоглощающим спрутом, в миг опутал его щупальцами, разве что не влив слова прямо в несуществующее ухо - действуй, делай! Оживший чародей осмотрелся по сторонам, пробегая взглядом по стенам, полу, старым гробам. Послежизнье подарило ему возможность видеть то, чего никогда не могли увидеть живые. Аллаши, мелкие духи, юркнули в разные стороны, надеясь спрятаться в какой-нибудь щели, уйти куда подальше. Они уже видели, что бывает с теми, кто замешкается. Вот и сейчас один нерасторопный заметался из стороны в сторону. Иди-ка сюда, дружочек.
Аллаш беспомощно пискнул в ответ, но противостоять хватке мертвого мага не сумел. Словно почуяв, что опасность уже миновала, его глупые, но осторожные собратья выглянули из своих укрытий. Каждый из них любил смотреть, что будет с несчастным, какой муке его подвергнут на этот раз, как извратят, испортят, осквернят? Личу пригляделся ближайший гроб. И правильно - к чему далеко ходить? Но уже через мгновенье отбросил эту затею: нет, в этот раз мертвяк ему ни к чему. Уж лучше он сделает гуля. Испуганный дух, выбиваясь из рук, силился выскользнуть и улететь, спрятаться, даже не подозревая, какой подарок приготовила ему судьба. Стать из обычного шептателя материальным существом, что может менять облик и жить, имея разум, дается не каждому порождению Шуу"маха. Он должен не пищать, а верещать от радости. Хотя кто знает, как аллаши выражают радость? Лич решил, что обязательно подумает об этом в следующий раз.
Тень долго пряталась во второй руке ожившего мага. Пробивалась черными нитями, била щупальцами мрака, чтобы через мгновенье, голодным зверем жадно поглотить крошечного духа. Тот даже не успел понять, что произошло - сгусток тьмы образовывал его тело, отращивал руки, ноги, обратила бесплотье в горячую живую плоть, обращал извечную неразумность в зачатки сознания.
Мертвый чародей оглядел результат своей работы, удрученно подумал о том, что мог бы сделать и лучше, но решил не тратить время. Ночь так коротка, а стоит солнцу показать свои лучи - как все его детища в тот же миг рассыплются прахом. Не здесь, там, на поверхности.
Но отдать приказ своему детищу он не успел - нечто могущественное в тот же миг схватило его, словно игрушку, а потом тряпичной же куклой бросило на землю. Удивленный и ошарашенный, не в состоянии поверить, лич вдруг понял, что за столько лет вновь ощутил укол боли. Ему показалось, что от могучего удара вздрогнула земля, а сам он стал безволен, как недавний аллаш в его руках. Немощность сковала всю его сущность, не позволяя бренной оболочке вновь подняться над землей, заставляя валяться скелетом в куче тряпья на полу. Сила, куда большая, чем обладает он сам, сила, что однажды вновь подняла его к жизни, вернула разум. На миг ему показалось, что он слышит девичью насмешку. Удивление - столь нечастый гость в его сознании, вновь явило себя во всей красе. Еще секунду назад, он мог бы поклясться в этом той старой тряпкой, что замещала ему плащ, никого рядом не было, а сейчас он четко видел, как величаво, гордо подняв подбородок на ближайшем гробу восседает девчонка. Ухмыляется сидит, ногами мотает, словно оказалась не в склизком и вонючем склепе, а где-то на кухне у бабушки. Молоденькая, лет четырнадцати, может быть даже, пятнадцати. Цветочный венок на голове заставил его на миг вспомнить о том, что на его родине девушки всегда плели точно такие же. Волосы аккуратно зачесаны назад, простенькое белое платьице без кружев и прочих изысков смотрелось на ней не хуже корсета и шикарных юбок какой-нибудь из принцесс. Ее белозубой хитрой улыбке было все равно, где она оказалась, едино, что поблизости стоит страшный до чертиков гуль, вперившись непонимающим тупым взглядом в стену. Подмигивающим голубым глазам не хотелось оглядываться, дабы увидеть, как неестественно, пытаясь ухватиться скрюченными холодными пальцами за воздух, откидывая домовины, из последних пристанищ поднимается мертвые. Что на них смотреть-то? Дело-то житейское!
На миг ему показалось, что он уже видел эту девочку и не один раз. Когда-то давно, когда в его груди еще билось сердце, а ему было ради чего жить, она проходила мимо него. Смотрела, грустно качала головой, почему-то обходя стороной, подходила к погибшим друзьям. Безбоязненно клала крошечную ладошку трупам на плечо, а они поднимались. Оставались лежать там же, где и лежали, но поднимались - и шли за ней следом. А после боя ему казалось, что все это привиделось ему лишь в горячке, что это всего лишь разыгравшееся воображение, а, может быть, и само безумие посетило его голову. Потому что он никогда не верил в виллис.
Ему так и хотелось спросить - что ты тут делаешь, милая? Какой злодей загнал тебя сюда, под землю, в старый чужой склеп? Чья злая воля заставила тебя прийти так далеко от родных дорог, лесов и деревень, песен и прыжков через костер? Он не спрашивал - знал, что она ему не ответит. Молчаливая, она вдруг сменила улыбку. С насмешливой на грустную. Что говорите? Жизнь прожить - не поле перейти? А в ее печальном взгляде читалось, будто она уже поле перешла и жизнь прожила, ничем не удивишь. Дочери смерти, танцующие под луной, приходят к тем, кому не суждено увидеть завтрашнего утра, чтобы пригласить на последний (но какой!) танец. Поддалась чертовка-память, высвобождая из своего плена пословицу, что как виллиса к тебе придет, так тут самый душевный пляс и начнется.
Девочка присела на корточки, одарив его - бестелесное страшилище, что все это время пряталось в костяных останках и старом тряпье, лучезарной улыбкой и добрым взглядом, опустила ладонь в его руку, приглашая на последний танец. Он ждал ее столько лет, а сейчас даже не догадывался, что заставило ее прийти и чья воля, наконец, высвободила его душу. Не знал, как маленькая девочка в шатре, сжимая в руках плюшевую игрушку, читает страшные заклинания, призывая себе в помощь саму смерть и освобождая - освобождая бесконечную вереницу здешних не ушедших душ от тяжкого подлунного плена. Не знал и не хотел знать.
Когда виллиса закружила его в последнем счастливом танце, он уже не видел, как высвобожденная энергия после его смерти выходит иссиня-голубым паром прямо из его тела, расходясь по гробнице, проникая все глубже и глубже, пробуждая от извечного сна мертвые тела. Аллаши заинтересованно выглянули из своих убежищ - конечно же, когда еще такое увидишь! - и как только уходящая магия касалась их, преображались, чтобы через мгновение вселиться в еще не сгнившую ближайшую оболочку. Один из них, наверно, самый смышленый, нырнул к костяным останкам, что небрежно развалились на полу. Вокруг них витала энергия, что должна достаться ему и только ему. Он обратился мгновенно, тут же поняв, что за силу получил по наследству. Вновь мелькнули огоньки глаз в пустой черепушке, моргнули крошечной сверхновой, словно салютую новому хозяину дряхлых останков. Теперь он не аллаш, что живет в старых склепах, надеясь подыскать себе страдающую душу. Не иджам, что вселяется в тела умерших, чтобы получить возможность насладиться болью, страхом и плотью живых. Теперь он лич - одно из могущественнейших в мире посмертных созданий, умерший маг, с коим осталась часть его сил. Медленно поднявшись в прокисший воздух, он повис над оживающими собратьями, вдруг понимая, что может ими управлять. Глупый гуль переминался с ноги на ногу, уставившись на своего создателя и ожидая приказов. Как будто так и хотел спросить, отвесив услужливый поклон - чего изволите, господин? А потом неаккуратно споткнулся, зацепив ногой рычаг. Бетонная дверь с гулким шелестом тут же исчезла в полу, ударив новоявленным ожившим холодным свежим воздухом в лицо. И запахом вкусных живых...
***
Султан славного города Акистан, досточтимый, светлейший из светлейших, мудрость нового времени, сын солнца и отрок луны, прекрасный душой и телом Али Масур изволил спать. Ну вот так просто взял, да и завалился на мягкие подушки, отказавшись на ночь от пышногрудой дворцовой нияры-наложницы. Нияра ушла, обиженно поджав губки - а то как же, сам султан не изволил почтить ее своим, кхм, присутствием, а значит, она чем-то прогневала Ин"алла. А он на деле-то всего лишь устал, чего ж тут удивительного? Это только черни всякой, да рабочим кажется, что они одни и работают, а султан тут прямо весь в женском внимании купается, да нектар с медом вкушает. Мол, только бухнул задницу на трон, так сразу тут тебе патока в рот и польется. Ага, жди, как же! Это вот другие султаны, что не гнушаются иметь при себе своевольного советника, может быть, и прожигают жизнь, а ему некогда! Советников Али Масур первым же делом приструнил, да показал, кто в этом дворце хозяин. Всех заклинателей джиннов, кроме одного, повыгнал - от этих джинноведов какой только напасти ждать не приходится. Да и не раз уже жаркие пески сотрясались от вестей - заклинатель в таком-то городе предал своего султана! Правительство Тюрбостана закрывало на это глаза, по крайней мере, пока что. У них и своих забот хватало, а потому они предлагали десяти городам Лукумских пустынь самим разбираться с подобными проблемами. Какая разница, кто там градоправительством занимается, коли все равно поддерживает Тюрбостан? Это вот ежели он вдруг решит высказать, что его город сам с усами и своевольничать начнет - вот тогда его можно за бородку и на солнышко. Наверно, именно это и привело к тому, что в песках начали гулять революционные идеи.
Впрочем, Али Мансур сейчас думать об этом не хотел. В конце концов, его ночи, в последнее время, начали делиться на два вида - те, в которые он хотел забыться сном, но безжалостная, о, мучительница достойных ученых мужей, бессонница приходила к нему, присаживаясь на край кровати. А бывали ночи, в которые он засыпал, едва голова касалась подушки. Сегодня как раз был тот самый второй вид ночей и меньше всего на свете он хотел, чтобы его кто-нибудь отвлек от столь увлекательного и занимательного занятия.
За дверью послышалась возня и чьи-то разговоры. "Убью" - подумал Али Масур, переворачиваясь на другой бок. "Завтра проснусь и обязательно прикажу высечь". Но ночных гостей, кажется, не пугали подобные глупости. Подумаешь, какой-то там правитель славного Акистана спать изволил! Мы тут с вестями пожаловали!
Ломиться в дверь, с грохотом раскрывая ее, напротив, никто не стал - вместо этого тактично постучались. Стражи, что прятались за занавесками, бесшумно выглянули из своего укрытия, ожидая приказов.
Масур поднялся, отрицательно покачал головой. Ну почему? Почему всегда найдется тот, кто возьмет и испортит твой компот? Масур щелкнул пальцами - джинн, заточенный в золоченую бронзовую лампу, недовольно заурчал, но поспешил осветить комнату. Все-таки есть от заклинательских фокусов какая-то польза. Кричать султанам не пристало, а потому он позвонил в колокольчик, означающий, что гостю можно войти в его покои. Али подумал, что если это какой-то пустяк - он казнит всех. Стражников, что стояли у дверей, заклинателя, советника и своих слуг. А уж говорить о участи ночного гостя и вовсе нечего - его и вовсе будет ждать настоящая карусель мучений.
Дверь тихонько раскрылась, и взору явился волнитель ночного спокойствия в окружении аж четырех стражников, министра внутренних дел города и муллы. Ну, куда уж без муллы-то? Странно, что заклинателя не притащили. Масур продрал глаза и понял, что ошибся - вот он, заклинатель, прямо тут и стоит. Да что там - он и есть ночной гость!
- Прости меня, о величайший из величайших, мудрейший из мудрейших! - заклинатель, старик Налим, тут же припал на колени и подполз к кровати. Стой султан на ногах - непременно бы облизал носки башмаков. - Правитель звезд, хранитель своего народа. О...
- Ближе к делу! - рявкнул Али Масур, понимая, что разливаться водой по дереву заклинатель может очень долго. А султан, как ни крути, должен ценить свое время.
- Восстали! Из погребальных урн, могильников и захоронений! Мне был знак, о звезда Востока!
- Кто восстал? Из каких урн? Что за знамение? - Али уже стоял на ногах. Две служанки, вынырнувшие из-за спин стражников, тут же поспешили принести и надеть халат своему господину. Масур запахнул его края, жестом отогнал девушек в сторону. Приказав убираться прочь, начал завязывать пляс.
- Звезда Пустынь, Великая мать кричала от боли! О! - заклинатель пополз все-таки к ботинкам повелителя. Тот хотел было пнуть старика, но вместо этого нагнулся пониже, пытаясь поднять его с пола. В конце концов, если сюда пришел министр Хамис, да еще вместе с муллой - дело и впрямь дрянь.
- Смерть пришла в наши пески! Проснулись мертвые в наших усыпальницах! Ваш великий предок гремит костями по дворцу, распугав служанок и стражу на первом этаже. Знамение, страшное знамение! Разрыв! Произошел разрыв!
Али Масур оглядел присутствующих. Все это очень было похоже на бред сумасшедшего, а верить в сказанное не хотелось. Он уже слышал раньше про нежить - злых духов, что вселялись в мертвые тела. Как их там еще называли? Иджамы? Но чтобы такое произошло здесь, в дворцовой усыпальнице, да еще и с его преставившимся несколько лет назад отцом - что за нелепость?
Из залы послышались испуганные крики челяди, зазвенел поднос, выпавший из рук какой-то служанки, щедро рассыпав по полу россыпь красного винограда. Грохнул одинокий и быстро потонувший в ночном мраке выстрел осмелевшего стражника. "Нелепость" решила не ходить вокруг да около, а потому самолично направилась в верхние султанские покои. Надо же, в конце концов, проверить, как там родимый сынок по нему скорбит. Оставалось только задаваться вопросом - как сей мертвяк до сих пор ходит и почему его еще никто не остановил? Почему стрелял только один и лишь один раз?
- Так ведь это же... в достославного предка вашего, безвременно ушедшего стрелять... - видимо, последний вопрос Али Масур произнес вслух.
- Стреляйте! Стреляйте, ишачьи дети! Ууу, шакалий помет! - вскинул руки разъяренный султан, когда мертвяк уже почти вошел в его светлые покои...
***
Когда батюшка светлейшего из светлейших упокоился во второй раз, небрежно раскинув руки и забрызгав дорогой алкийский ковер кровью, султан с омерзением посмотрел на труп родственника - и не лежалась же ему спокойно! И дары, и благовония, и плакальщицы каждый святой понедельник рыдали - а ему встать захотелось!
- Разрыв! Разрыв! - не уставая продолжал твердить заклинатель, поправляя большую красивую чалму. Али Масур устало вздохнул - добрая ночь на сегодня отменяется. Даже когда все уйдут, а он вновь ляжет спать, сон будет бежать его: перед глазами так и будет появляться перекошенное лицо отца.
- Что еще за разрыв? Говори толком!
- Разрыв произошел! - Налим сглотнул, прочистил горло и продолжил - Кто-то сумел сделать прореху между нашим миром и безначальным космосом!
- И что это значит?
- Как это что значит? Разве вы не знаете, что пока та прореха не стянется через некоторое время, космос будет проникать к нам. Могучие и зловредные джинны, неограниченные никакими заклятьями ворваться сюда, к нам! - старик так рьяно размахивал руками, будто вот-вот собирался взлететь. Али Масур вновь вздохнул - ну надо думать, что новые гости аж из самого космоса будут рады прекрасной возможности немножечко пожрать людей и сплясать на костях своих бывших поработителей. Он ожидающе глянул на старика - ну, чего, мол, еще доброго порасскажешь?
- Иджаммы, джинны, возможно даже брахчарские ракшассы! Кто знает, что они натворят здесь!?
- И далеко этот твой... разрыв? - Масур желал услышать, что как можно дальше от его города. А сегодняшний ночной инцидент - так, всего лишь случайность. Но посмотрев на Налима, султан быстро понял, что его надеждам не суждено сбыться.
- Близко. У проклятого оазиса, помните где это?
Султан закусил нижнюю губу и кивнул головой - прекрасно помнит. И повезло же ему, однако: революционеры в последнее время доставляли ему немало хлопот, а тут еще и нежить свалилась ему на голову. Хоть хватайся за нее теперь, бедолажную.
- Знаешь как остановить? - решив перейти сразу к делу, Али совсем не по-султански ухватил старика за бороду, тем самым прервав очередной поток ученого словоблудия. Заклинатель все и сразу понял.
- Конечно, знаю! - он поправил съехавший головной убор, тактично откашлялся., почему-то глядя в сторону. Знать-то он, конечно же, знает, да вот только кто ж...
- Ну, так чего ты тогда ждешь? Делай! Делай же что-нибудь! - султан был готов разразиться громом, пока еще без молний. Молнии пускай пока в стороночке полежат - пригодятся.
- И рад бы, о величайший из величайших, сын небесных светил! Но для этого мне нужно отправиться в касбу-крепость, что близ Акистана величественного, Зираф-Киза.
Али Масур отошел к окну, пожевав губы. Зираф-киза - крепость, построенная еще его отцом, а вот для каких целей - никогда не задумывался. Крепость быстро обросла утлыми домишками, да глинобитными землянками. Оборванцы, кочевники, потерявшие все и вся караванщики приходили туда в попытке начать жизнь с нового листа. Как-то по молодости он и сам бывал там, да ничего особенного не увидел. Касба как касба, люди как люди, хижины как хижины. Тогда отчего же туда так стремится заклинатель?
Налим быстро понял и правильно растолковал сомнения своего господина. Он остался единственным заклинателем - из тех многих, что раньше служили у отца Али Масура. Старик знал толк от его, Налима, науки и умения, Масур же ценить отказывался и считал чем-то вроде баловства.
- Сама пустыня снизошла благодатью на те пески, даровав свое благословление, пустынный странник не раз посещал ее своим присутствием, одаривая лучезарной улыбкой, о мудрейший! - Налим так и не отучился от стародавней традиции добавлять восхваляющие эпитеты правителю. Али Масуру это не нравилось, но особого неудовольствия он не высказывал. Восхваляет и пусть его.
- Любой заклинатель, али маг иноземный знают, что есть в мире места, где сила струей бьет, бери да используй - продолжил после недолгого молчания старик. Брови Масура удивленно поднялись - конечно, про таки места он слышал, но уж не хочет ли Налим сказать, что Зираф Киза...
Хочет, еще как хочет. Вона как бородищей трясет, головой кивает. Уж не извольте серчать, величайший, но ваш батюшка толк в магиях знал, а вам все недосуг было - вы больше на ружья заглядывались, да пушки громыхающие. Али Масур пропустил упрек мимо ушей. - И что же, если ты туда отправишься, попляшешь с жезлом, покричишь какую-нибудь муть, так и мертвяки вставать не будут? - сказав последнее Али заглянул за спину заклинателя, словно ожидая, что за отцом сюда последует его давно почившая мать. Ну так, чтобы тоже проверить - куда ее благоверный вдруг запропал? Ушел, понимаешь ли, и пропал.
- Нуу - обиженно протянул заклинатель. Эка султанский сынок о его искусстве выражается, поневоле обидишься. Да только на правителя обижаться - головы не жалеть. - Я постараюсь заклясть разрыв. Не один, конечно же - в крепости остались... мои друзья, верные делу. Вместе мы сдюжаем. А вот с прорвавшимися в наш мир уже потом придется разбираться.
- И только в Зираф Киза у тебя получится это сделать? Почему не здесь? Или тут место недостаточно святое?
- Разрыв закрыть надо, а где, как не в месте большой силы этого сделать?
- И много ли их, таких мест?
Налим закрыл глаза, пересчитывая, но, судя по всему, сбился и начал по новой. Али Масур махнул рукой. Какая ему, в конце концов, на самом деле разница? Надо будет кликнуть стражу и палачу наказать поработать немного - высечь какого-нибудь недотепу, да разъяснить всей челяди, что болтливый язык к болтанию кнута над спиной приводит. Быстро уразумеют, что к чему.
- Вы поедете со мной? - с некоторой надеждой поинтересовался старик, поглядев на вазу с фруктами, тайком утащив пару виноградинок и тут же отправив их в рот. Надеяться было на что - если султан поедет вместе с ним, то можно ничего не опасаться - надежная охрана никого не подпустит к правителю Акистана даже на километр, будь ты хоть трижды мертвяк, нежить или еще какая обнаглевшая оказия.
- Ну да, конечно! - не скрывая своего сарказма, хмыкнул Али Масур. - А дела тут ты за меня делать будешь?
Налим сморщился. Кажется, виноград по странному стечению обстоятельств кислым оказался. "Не тот" - бурчал по дороге в свои покои старик, в надежде поскорее лечь спать. Назавтра предстоит долгая дорога, а он уже стар, мерзнет по ночам, да и ноги, знаете ли, уже не те. - Не тот - будто в бреду, повторил он, отрицательно покачав головой и вспоминая старые годы. А потом вдруг залихватски размахнулся, что есть сил стукнул ни в чем не повинный воздух кулаком. - Не та порода, бабий он... Старик-то обязательно пошел бы!
***
Хасс отошел в сторону. Плясать вокруг ново-старого гостя в их кампании ему уже порядком надоело, а Ин"алл не торопился обращать внимания на его молитвы, усердно делая вид, что у него есть занятия и поважней. Пустынный Странник не явился на зов, примолкла Мать-Пустыня и одиночество змеей выскользнуло откуда-то из за плеча, оплетя несчастного хвостом. Даже Тарас - и тот молчаливо пожимал плечами, будто бы это не его дело. Вот посмотрим, как он завопит, когда джинн примется его по частям жрать! Маленький ребенок, коего он душил в себе вот уже десяток-другой лет, вдруг проснулся, захотел обиженно надуть губы.
Душу охватывала бессильная злоба. Сплюнув на песок, он посмотрел на ухмыляющееся ночное светило, на россыпь звезд, вспомнил о том, как когда-то давно его предки слагали о них легенды. И передавали их из поколения в поколение.
Уже слишком поздно, а за упреками и обвинениями той проклятой женщине он совсем позабыл про свой священный долг. Теперь у него уже не получится помолиться как следует, придется делать это... Ухо вздрогнуло, уловив чужой, неестественный для пустынного оазиса звук. И вполне уместный для проклятого оазиса, где по ночам ифрито что творится. Страх паровозом ворвался в воображение, щедро обрисовывая всякую нечисть, потеснил злобу, ухмыльнулся, заставил оглянуться назад. Хасс и не заметил, как далеко отошел от лагеря. По лбу стекла капелька холодного пота. Здоровяк осмотрелся по сторонам, но не заметил вокруг ничего необычного. Песок как песок, ветер как ветер, тихо и почти беззвучно колышутся ветви ближайшего пальмового дерева. Что с тобой, глупенький? - поинтересуется бродяга месяц, подмигнув сгорающей в самоубийственном полете звездой. Испугался? - грозно хохотнут тучи, укрывающие ночную синь черным покрывалом. А ветер решил промолчать. И правильно - за умного сойдет. Тем более что тусклый свет ночного светила выхватил из полумрака человеческую фигуру.
Когда-то давно он видел алкийку в традиционном наряде - полупрозрачная ткань хитона со всем бесстыдством оголяла прекрасные женственные округлости, заставив его одновременно испытать стыд, злость и возбуждение. Вот и сейчас он не мог понять, что же именно видит перед собой. Вьющиеся черные волосы ниспадали на плечи, белоснежный хитон больше оголял, заставляя до бесконечности смотреть на совершенство форм, жаром пылала бронзовая кожа. Насмешливый взгляд осмотрел шадиссца с головы до ног, манящая улыбка, легкий смешок вдруг заставили его сделать шаг навстречу женщине-призраку.
Словно одурманенный, он глядел ей в глаза, забывая абсолютно обо всем. Страх потеснился, а потом и вовсе испарился, уступив место горячей страсти и желанию. Не в силах бороться с своим естеством, он обхватил юную ночную гостью обеими руками. Их губы слились в страстном поцелуе, и лишь через мгновение, совладав с самим собой, Хасс оттолкнул мерзавку в сторону. Словно чей-то знакомый голос подсказал ему, что в этой общей картине выглядит неестественным. Девушка? Откуда здесь взяться девушке, посреди проклятого оазиса? Юная дева смешно и нелепо взмахнула руками, пытаясь сохранить равновесие, устояла на ногах а потом хищно оскалила зубы. В глазах зажегся дьявольский голодный огонек, раскрывая страшную правду. Гуль не стал менять своего облика, отчего сейчас казался еще страшней. Лицо до недавнего прекрасной девушки исказила зловещая гримаса, а сама она припала на четвереньки, изогнув ноги под неестественным углом, упираясь руками в песок.
Хасс понял, что у него есть только два пути - позорно бежать, сверкая пятками, надеясь, что успеет добежать до места стоянки, или же выхватить из-за пояса пистолет и попытаться отбиться. Второй вариант казался ему маловероятным - порождений Шуу"маха простые пули не берут, для них нужны какие-нибудь магические фокусы. Или же ружье, стреляющее волшебными снарядами.
Тварь уставилась на караванщика, неподвижно застыв в одной позе, выбирая подходящий момент для атаки. Рука сама легла на рукоять пистолета. Бешено колотилось сердце, пот градом стекал у него с лица, а в мозгу билась единственная мысль - не успеет. Только сделает шаг - и вот она уже накинется на него сзади. Он уже и раньше встречался с подобными тварями, но тогда-то он был вооружен их пресловутым с Тарасом ружьем.
- Хасс! - Тарас обеспокоенно окликнул своего напарника, заметив, что того уже долго нет. И ему было из-за чего волноваться - в конце концов, не в долине благодати находятся.
Гуль отреагировал мгновенно. Вообще-то они редко когда нападали на людей, предпочитая обгладывать трупы - то разбойники кого-нибудь убьют, то кто-нибудь прихлопнет надоевший отряд разбойников: мертвецами пустыня полнится, еда всегда найдется. Но здесь проклятое место, да и кто знает, кого пробудил здесь своим появлением джинн?
Первый выстрел прогремел - Хасс даже не целился. Гуль поймал своей плотью снаряд прямо в прыжке. Пуля прошла на вылет, заставив тварь взвизгнуть побитой собакой, не упасть на караванщика хищным коршуном, а шлепнуться рядом, поднять тучу пыли. Что есть силы, Хасс с размаху впечатал кулак в челюсть только что вставшему на ноги чудовищу, мощным апперкотом отбросив чудище в сторону. Гуль обиженно, то ли всхлипнул, то ли взвизгнул, отлетев, ударился о торчащий из песка камень.
Не дожидаясь, когда оно вновь окажется на ногах, он бросился бежать. Под ногу, словно из ниоткуда, тут же подвернулся растущий небольшой кактус, заставив его споткнуться, рухнуть в остывающий песок. Ничего, подумал Хасс, еще немного, нельзя останавливаться, еще чуть-чуть! Вон как костер горит - словно спасительная звезда! Ну же, еще рывочек, еще пару дашшалей , еще..., Он не успел: гуль через мгновение пришел в себя, рванулся следом и вот сейчас уже красовался у него на спине, сбив с ног. Шадиссец извернулся, скидывая мерзость со своей спины, но гуль ухватил его за ногу, собираясь вот-вот всадить свои клыки в столь долгожданную плоть.
Прогремевший выстрел и последовавший за ним жалобный визг возвестил о том, что помощь пришла как никогда во время. С трубкой во рту, своим неизменным ружьем в руках, нахлобучив очки от песка на глаза, Тарас гордо озирался по сторонам, в надежде найти хоть кого-нибудь еще. Ведь не для того же он тащил сюда свои телеса, чтобы прихлопнуть какого-то мелкого гуля? А буквально через минуту он пожалел о своем желании.
- Что здесь происходит? - над ухом прошелестел вопрос Джаллин, прибежавшей следом. Урсиец буркнул в ответ что-то неразборчивое, добавив пару ругательств на своем языке. Джинн, что стоял рядом с ней в людском обличье, насторожился, прислушался, облизнул высохшие губы. Он чувствовал - приближается. И в том, что приближается к ним нехорошее даже не сомневался.
- Ат"та имна... - не успело древнее проклятие слетать с его губ, как появились они. Словно желая спросить, кто посмел обижать их любимую зверушку, из темноты выходили проснувшиеся хозяева - испорченные, костлявые, с застывшим предсмертным оскалом на лицах, пугающим жутковатой улыбкой. Ну, здравствуйте, живчики, вот и мы! Не ждали? А мы пришли и мы голодные.
Тарас широко раскрыл рот, выронив трубку, попятился назад. Одно дело - прищучить пару-другую гулей, проучить проклятие пустыни, или отделать мелкого гаргантюа. Совсем другое - когда, словно забытый в веках полк, перед тобой возникают солдаты ушедших времен. Вечно ушедшие, вечно обиженные, вечно голодные. Посмертной песней бряцают проржавевшие доспехи.
Хасс, стараясь не делать лишних движений, поднялся, инстинктивно отряхнул штанину. Мертвое воинство стояло, не решаясь переходить к действию. Словно они кого-то боялись, а, может быть, ждали?
Ждали. Властелином ночи, небольшой иссохший скелет воспарил над своими собратьями. Голову украшала сползшая, успевшая потускнеть под тяжестью времени тиара, в руках нечто похожее на посох, а ночной колючий ветер играл с красной тряпкой, что сейчас выглядела величественнее любого королевского плаща.
Джаллин оглянулась назад, бросив взгляд на оставленный позади лагерь. Ей вдруг почему-то показалось, что вернись она в него обратно - и будет спасена. Словно там ее накроет некий щит, способный укрыть от любых посягательств местных обитателей. Вдруг вспомнилось, что Хасс долго отговаривал их идти сюда, предлагая все же рискнуть, а не совать голову в пасть к джинну. И почему они только его не послушались, почему?
Ка пробежался глазами по ночным гостям. Около двух десятков, вкупе с личом - не очень сильным. Кажется, большую часть своих сил он расплескал где-то по дороге, но все еще по-прежнему представляет опасность. Спасать всех присутствующих он и не собирался. Плевать, если какой-нибудь мертвяк откусит голову недавно освободившей его Джаллин, утащит на расправу девчонку, мирно спящую в шатре. Говорить о том, насколько ему было плевать на судьбу двух караванщиков, даже не приходилось - единственное, что сейчас волновало его, покоилась в небольшом коробе с бархатной обивкой.
Можно было бы бежать, бросив людей, забрать необходимое и отправиться восвояси. Но он сам выбрал для себя проклятье - променял свою сущность на человеческое тело. Не ошибка Джаллин, не таинственная магия, которой обладает ее маленькая рабыня, а его собственная воля. А вот как его новое тело отреагирует на то, как его вдруг укусит мертвяк, и не пойдет ли заражения от трупного яда - не знал.
- Что будем делать? - первым пришел в себя Тарас, как всегда пытаясь найти хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации. И прежде, чем ему ответили, пальнул из ружья.
Магический импульс пропахал среди рядов мертвого воинства борозду, разбросал троих из них в мелкие кости, заставил четвертого, стоящего в стороне, вспыхнуть, словно свечка. А дальше все пошло само собой. Хасс, словно огромная обезьяна, разве что не стуча себе кулачищами в грудь, принялся осыпать мертвяков стремительными ударами. Призывая себе в помощь Мать-Пустыню, Странника и Ин"алла, он могучими руками отшвыривал мертвяков подальше, даруя Тарасу секунду-другую на перезарядку. Урсиец ругался - страшно, метко, не выбирая выражений. Любой бы сапожник от зависти помер. Джаллин вспомнила, что в каком-то из карманов у нее лежали петарды с инквизиторской пыльцой. Маленький, не больше мизинца цилиндр, с крошечным фитильком - благо, что она положила в этот же карман и спички. Не зря, ох и не зря распинался мидли, когда предлагал ей у Жюля запастись этими штуками!
Петарда гулко и громко бабахнула прямо в воздухе, даже не долетая до земли, рассыпала в темноте блестящую пыльцу. Не ожидавшая подобного эффекта Джаллин закрыла уши руками, а Тарас попятился. Сделав пару шагов назад, прикрыл глаза рукой от слишком яркой вспышки. Взрыв света и мерцание пыльцы осветили страшные лики озверевшей от того, что еда сопротивляется, нежити. Лич не торопился принять участие в всеобщей свалке, и даже куда-то пропал из-за спин своих слуг. Петарда Джаллин пришлась очень кстати - Хасс, которого окружили сразу трое беспокойных покойников, был повален в песок, а голодные челюсти одного из нападавших вот-вот должны были сомкнуться на его шее. Касаясь оживших останков, пыльца шипела, источая в воздух гнилостное зловоние, а тела, с протяжным прощальным стоном оседали страшными холодными, и уже навек безжизненными, куклами.
- Предупреждать надо! - прервав на мгновение поток ругательств, упрекнул ее урсиец. В конце концов, а что, если бы они вдруг ослепли от яркой вспышки?
Ка некогда было смотреть, что там происходит у простых смертных. Наверно, никто из его временных спутников и не знал, но именно благодаря его стараниям, лич не вступил в схватку. Все как всегда - люди бездельничают, а джинн всю главную работу на себя берет. Ка проверил, может ли он все еще пользоваться своими способностями - кое-что и в самом деле осталось. Не былое, конечно, могущество, но и не полное бессилье. Для боя они выбрали небольшую равнину, чуть ниже от того места, где их встретили мертвяки, ближе к воде. Не обращая внимания на проблемы каких-то там людей, прямо из воды выпрыгнула рыба, словно на прощанье махнув хвостом и подняв тучу брызг. Поду-умаешь, тут какие-то драться собрались. Мы, мол, таких по сотне на дню видим!
Джинн нахмурился - в нос ударил запах плесени и гнилого мяса, коими успели провонять желтые кости лича. Оживший маг воспарил повыше, вскинул руку с посохом, швырнув россыпь серебристых шипящих молний. Ка ожидал чего-то в этом роде, отскочил в сторону, попробовал выпустить из рук огненную волну. Огненная волна, зарождаясь, обожгла ладонь, но явиться самолично, почему-то, не соизволила, обдав на прощание удивленного джинна жаром. Его сила осталась вместе с ним, вот только его новое тело не могло ими пользоваться. Ка вдруг понял, что наступил тот самый неловкий момент, когда осознаешь собственное ничтожество и, самое главное, ничего не можешь с ним поделать. Верно, сейчас самое подходящее время для плана "б".
- Улла Шуу"мах! - он прошептал прежде, чем с посоха его противника сорвался черный луч. Что ж, настало время действовать не тем, что имел раньше, а то что было всегда с собой - головой. Лич пользуется слабейшими из своих заклинаний, и атакует при помощи посоха. Либо слишком слаб, либо совсем недавно отошел ото сна и не знает, как использовать свои способности. Движения хаотичные, инстинктивные, не похожие на осознанные. Джинн ухмыльнулся - а шансов то у него на самом деле не так уж и мало, как начало казаться поначалу.
Лич широко разинул рот в немом крике, моргнул сверхновыми глаз. Мерзкий, гадкий живой все никак не хотел подчиняться. Не хотел попадать под его прекрасные заклинания, подло уходил в сторону. Бывший дух, что теперь был ожившим чародеем пришел в восторг от целого наплыва новых ощущений. Радость, злость, ярость, желание вцепиться в глотку своей жертве - словами и не передать, да и по-другому не передать тоже.
Ка ухватил камень, лежащий поблизости. Свои силы он использовать не в состоянии, а вот что если попробовать немного по-другому? Что, если передать часть своей энергии другому предмету? Стоило попробовать - особого выбора у джинна не было. Людское тело имело целую массу недостатков и минусов, а вот плюсов абсолютно никаких. Например, не было никакой возможности стать хоть чуточку короче, длиннее, изменить свою форму, дабы ловко уйти от вражеского снаряда. Невозможно было использовать свои силы, да и первый же луч из посоха лича заставит вскипеть кровь, покроет кожу страшными пузырям ожогов. Будь он в своей обычной сущности - было бы больно, но не фатально. А здесь и сейчас у него есть кровь, плоть и тревожно бьющееся в груди сердце. И почему он вообще решил, что может рискнуть и сразиться с хозяином проклятого оазиса? Почему не подождал остальных, решил сунуться вперед? Словно ему больше всех надо было...Ка тут же отметил, что свойственные людям мысли и страхи еще больше мешают, чем все остальное.
Камень игриво замерцал в темноте, описал красивую дугу, и рухнувшей с неба звездой звонко щелкнул по пустой черепушке ожившего волшебника и... ничего. Ка удивленно моргнул глазами - неужели и это не сработало? А ведь, казалось, должно было получиться.
Но вдруг, отрикошетевший камень, упавший обратно в песок, завибрировал и лопнул, взорвавшись, обдав всех каменной крошкой. Ка чиркнуло по руке и что-то теплое потекло по запястью. Так вот оно значит как - нужно время до того, как оно сработает. Хорошо, что еще хоть в руках не держал, а сразу же швырнул. Джинну даже думать не хотелось, что было бы в случае, придержи он свой снаряд подольше.
Взрыв заставил лича остановиться. Удивленный и пораженный, он застыл в нерешительности и, наверное, это и сыграло решающую роль в его дальнейшей судьбе. Джинн не стал терять времени даром, в тот же миг оказался прямо перед мертвым магом, вцепился в его посох. Хрустнула кость руки, вцепившейся в древко мертвой хватки, но лич, кажется, этого даже не заметил. Хозяин проклятого оазиса был до невозможного поражен. Он думал, что теперь он самый могущественный, кто есть на этом свете. Мелкий дух вдруг понял, что испытывает еще одно чувство - страх черной тенью проник в старые кости, заставив резко дернуться в сторону, пытаясь отшвырнуть противника подальше от себя. Словно от ветра, качнувшись в сторону, лич бессмысленно разевал пасть, словно желая выкрикнуть одно ему понятное проклятье. Мертвый чародей протащил за собой Ка - джинн никак не выпускал из своих рук древко посоха. Зажмурившись, он попытался проделать те же действия, что и с камнем пару минут назад. Сейчас он накачает этого мертвяка своей энергией - а тот уже пускай лопнет, как надувшийся мыльный пузырь. Воображение тут же услужливо подсунула ему эту забавную картину и бывший джинн ухмыльнулся.
Беспокойные кости, наконец, сумели высвободить из стальной хватки соперника посох, взлетели выше. За это пришлось заплатить свою цену - надломанная кость руки лича ослабла и, словно перезрелый плод, камнем рухнула вниз.
В следующую минуту абсолютно ничего не произошло. Ка не поверил своим глазам - проклятый оживший чародей никак не хотел рассыпаться кучей костей, хлопнуть в воздухе на прощание магическим взрывом. А костяной волшебник, в свою очередь, кажется, заулыбался, впрочем, разве может череп улыбаться? Недавно упавшая рука, словно притянутая магнитом, встала на свое место. Посох в ночной мгле замерцал еще ярче, освещая ставший более зловещим силуэт. Ка вдруг понял, что сейчас бы не отказался от помощи. Ну, чтобы там какой-нибудь пузатый караванщик жахнул из своей волшебной пукалки, или Джаллин, вдруг вспомнив о своем старом друге, пустила в ход пистолет. Разве он не спасал ее шкуру тогда, с убийцами? Вот она - людская неблагодарность! Или, если уж на то пошло, девчонка в шатре могла бы открыть глаза и достать из подола очередной припрятанный трюк. До этого она удивляла, что мешает сделать ей это сейчас?
Несколько мощных взрывов разметали песок, подняв тучи пыли, словно лич решил устроить маленькую самодельную песчаную бурю. Ка бежал, а в груди бешено колотилось сердце. Страх, что недавно змеей окутывал хозяина проклятого оазиса решил поменять свою жертву и сунулся было к Ка. Джинн отмахнулся от надоедливого чувства. Ничего, он может себя контролировать. Его тело - не безвольный пучок нервов и эмоций, как это бывает у обычных людей. Нужно сохранять голову холодной - паника плохой союзник.
Кстати говоря, о союзниках. Они что-то не торопились появляться. То и дело доносящиеся откуда-то из-за бугра чавкающие звуки, болезненные стоны, крики говорили о том, что кого-то либо уже едят, либо вот-вот собираются пустить на ужин. От людей помощи дождешься, как же! Ифрита в задницу получишь, да аль-дива в ребро, а не подмогу!
Кажется, то что попытался провернуть Ка на самом деле только усилило его противника. Это надо же додуматься - самолично накачать противника своей энергией! Можно сказать, самому себе смерть взрастил. Впрочем, костяной волшебник, кажется, не очень-то и знал, как контролировать собственный магический запас - вкладывал в заклинания энергии больше, чем требовалось, не сдерживал ее в самом себе, а потому она тоненькими ручейками утекала из него. Следовало искать какой-нибудь другой выход.
Подзарядившийся лич в тот же миг напал и, на этот раз, решил немного поэскперементировать с своими новыми возможностями. Песок вокруг Ка закружился маленьким вихрем, вот-вот собираясь облепить все тело несчастного, чтобы через мгновение стать с ним единым целым. Плавали, знаем. Джинн вспомнил, что один его знакомец частенько проделывал такое с проштрафившимися заклинателями, неправильно начертившими какой-нибудь знак. Быстро, безболезненно и без лишних хлопот. И даже тела не остается.
Ка понял, что здесь пан или пропал. Не остановит паршивца сейчас - не пройдет и минуты, как его, новорожденного, не станет. Такой участи Ка себе не желал, особенно в такой близости от слез Синафа. Глупо, обидно, даже стыдно.
Луна острым полукругом секиры навила над головой, ярко сгорая в собственном огне, звезды устремлялись в самоубийственный полет к земле, в угоду влюбленным парочкам и мечтателям. Хорошая, темная, но очень беспокойная ночь для того, чтобы умирать. У несчастного джинна, от страха, не иначе, засосало под ложечкой. Что делать, когда хитрая смерть-проказница, с которой разговаривает девчонка-рабыня, пестрой цыганкой пляшет у тебя перед глазами, блещет, будто на прощание, золотым зубом. Ходит в сумасшедшем хороводе цветов и юбок яркое платье, пышет в лицо жар горячего, вспотевшего, ядреного тела. Словно вот-вот, не останавливая танца, коснется тебя своими руками, затянет в бессмысленную пляску. А после ты очнешься в ее объятиях, понимая, что бессилен уже что-либо сделать. Неужели все смертные умирают так же? Джинны умирали иначе.
Забыв самого себя от небывалого прежде страха, он прыгнул на мертвого чародея. Первая рука царапнула воздух, вторая зацепилась за красную тряпку. Ветхая ткань плаща разъехалась, зацепившись за кости, но свое дело сделала - лич устремился вниз, следом за своей жертвой. Песчинки, что уже буквально через мгновенье готовые пожрать человеческое тело на миг призадумались, а потом и вовсе осели обратно на землю.
Барахтавшиеся в песке кости страшно шамкали ртом, будто желая укусить обидчика. Оторвать кусочек пожирней, разжевать иссохшими зубами, чтобы... для чего? Аллаш и сам не знал, почему ему хочется именно этого и почему он так страстно, на пару с своими собратьями, желает вцепиться в шею своего противника.
Ка, тяжело дыша, не веря, что все еще жив, в тот же миг оказался на четвереньках, не в силах подняться на ноги, бросился на соперника в еще одном прыжке, ловко выбил из его рук посох, придавил весом своего тела, пока паршивец не сотворил еще какое-нибудь проклятие. Пальцы сами собой потянулись к зеленым огонькам, ярко мерцавших в мертвых провалах глазниц. Лич отрицательно закачал головой, не желая отправляться в иной мир. Нет! Так не должно быть! Он должен быть самым сильным, все должны подчиняться ему, все должны самолично подставлять шею, чтобы он мог насладиться плотью своей жертвы!
Жертва никак не хотела подставлять шею. Жертва сопротивлялась пуще всех остальных. Почему все вышло так? Его враг был жалок и ничтожен, обладая лишь смертным телом, с какой-то странной, но усиливающей его, лича, магией. Уж при таком раскладе, как ни крути, а он должен был выйти победителем. Тогда почему же? Неудача? Обстоятельства? Судьба такая?
Когда умираешь, об этом думать не хочется.
Когда-то Ка был знатным проказником. Не раз и не два, проникая в подлунный мир, он пускался в голову первому попавшемуся человеку, вытаскивал наружу его помыслы, вытряхивал, как из мешка, всю дрянь, что когда-либо приходила ему в голову, щедро разбавлял собственным представлением о извращенности и превращал истинного аскета в распоследнего богохульника. Он видел, как скромные женщины, позабыв про священные законы, скидывали с головы платок, одевали мужские штаны, снимали рубаху и халат, выбегая полуобнаженной на улицу. Совращенные, не соображая, что делают, они бросались на первого встречного, предлагая себя всю почище любой нияры. Но в особенности ему нравилось, когда муллы и имамы, сбегаясь на зов родственников, просили изгнать злобного джинна, что вселился в их добродетельного прежде дедушку. О вот - тогда-то уж было где развернуться и высказать всем этим "слугам Бога" все, что о них думает. Он вселялся в детей и заставлял их раздавать пинки и тычки аксакалам. Кричишь не своим голосом, ругаешь их на чем свет стоит, обещаешь геенну огненную в бездне у Шуу"маха, а они все так смешно суетятся вокруг... Ах, какое же все-таки было мирное время его молодости. А когда поумнел и стал старше, разменял вторую сотню лет - все это начало казаться глупой детской забавой.
В ушах хлопнуло, как давешняя петарда, брошенная Джаллин, а глаза заволокло всепоглощающей темнотой. Так оно всегда бывало поначалу. Джинн знал способ одолеть своего противника, вот только не знал - получится ли? По крайней мере, на его памяти, еще ни один из его собратьев никогда не пробовал вселиться в нежить. Ведь, как не крути, это довольно глупая затея.
Тьма начала проясняться. Ка осматривался по сторонам, с нетерпением ожидая, когда туман и марево вокруг него рассеется, открыв перед ним мир. Совершенно безумный мир. В своей молодости он видел развратный бордель в голове у странствующего аскета, дьявольского садиста в маленьком агнце-мальчишке, распутную деву в верной жене. А вот чего ожидать здесь?
Его взору открылась большущая, похожая на изгибающееся, бесконечное шахматное поле площадка. Бело-черные луга уходили, завивались на кончиках старыми свитками, тем самым указывая границы. Синие барашки облаков, что гнал бродяга-ветер, быстро уносились куда-то вдаль на фоне черного, как обсидиан, неба. Над всем этим безобразием повис неправильно изогнутый, словно надломанный, полумесяц, с которого, за всем происходящим, внимательно наблюдали два бешено вращающихся глаза. Журчала речушка, наполненная чем-то липким, красным и горячим, уносясь диким потоком прямо в небеса. Что ж, теперь понятно, почему никто не торопился заглядывать в тайники помыслов нежити. Безумие творившееся здесь готово было коснуться любого, кто решится погостить здесь хотя бы минутку. Джинн - бедствие для честного инн"алита, но нет в мире большей катастрофы, чем джинн-безумец. От обычных хоть понятно чего ждать, а что учудит потерявший разум?
Незримой змеей Ната-безумие лизнула щеку Ка теплым ветром, желая проникнуть в голову несчастного. С сожалением познав, что головы у джинна нет, решила искать другой путь к его разуму. В ноздри ударил запах сандала, смешанный вместе с серой. Как тебе, уважаемый, такой запашок? Не нравиться? Ну, ничего, потерпишь.
Потерпит, решил Ка, выискивая своего противника. Интересно, кто сейчас появиться перед ним? Безумный джинн, ахал-витал? Может быть, пратан-душеглот? Или безумие? Что, если личем правит безумие самолично? Бывает же так - сидит себе человек у костра, кушает только что зажаренного барашка, утоляет жажду теплым чаем, а потом р-р-раз - и на четвереньки падает, лает как собака.
Противник сам выскочил на него. Бесстрашно и безрассудно, почуяв угрозу для самого себя, своему новому телу и могуществу, аллаш теневой змеей выскользнул из укрытия, успел хлестануть Ка призрачным хвостом, заставил отшатнуться в сторону. Джинну оставалось только ухмыльнуться - неужели его противник окажется всего лишь мелкий шептатель? Впрочем, будь он хоть трижды мелким духом, а вот храбрости, наглости и дерзости ему вполне хватало. Шипя и не желая отступать с тех позиций. Что ему удалось захватить, он пытался ужалить незваного гостя, выдворить из своего сознания, выбросить наружу - а там уже, обессиленного, добить.
Интересно, на мгновенье задумался Ка, уходя в сторону от очередного удара, а как там мое тело? Не умерло ли? Дышит ли? Не задохнулось? А то вот же потеха будет - лича убьешь, а возвращаться-то некуда. Добро пожаловать в мертвые, мой друг!
Аллашу не суждено было выжить. Он не знал, как управляться с телом лича, и уж точно не знал, как правильно использовать дарованную магическую энергию - вон она, потоком с земли в небо бьет, по капле утекает. И с каждым мгновением становиться все тоньше и тоньше, того и гляди иссякнет. Мир внутри, это красочное шахматное безумие начнет разваливаться на части.
Джинну не повезло. Задумавшись, он вдруг упустил тот момент, когда аллаш обвил его своим тщедушным тельцем. Вон как ликует, пищит от радости и восторга - не просто победа, а первая победа из множества будущих! Он тут, мол, себе могущественные силы подчинял, старыми костями пользовался, хозяином пустыни, что все это время прятался где-то под песками, сумел овладеть, а тут этакая мелкая оказия. Раздавит и не заметит!
Сущность аллаша лопнула, что мыльный пузырь, разметавшись клочками в разные стороны. Ка мог расправиться с наглецом в любую секунду. Каждый инн"алит с младых ногтей знает, что джинны поедают мелких духов, чтобы становиться сильней. Пожрешь кого-нибудь мелкого, подождешь месяц-другой, пока переварится, а потом вроде уже и силы свои восстановил, можно дальше безобразия чинить. Этот же малыш, кажется, не знал, что сородичи Ка делают с такими, как он, а потому все еще храбрился. А, может быть, надеялся, что овладев новым телом, сумеет победить даже столь серьезного противника. Не знал, глупый, что сейчас сущность джинна на своей исконной территорией. В то время, как аллаши всего лишь нашептывали людям дурные помыслы, джинны заставляли людей эти помыслы еще и реализовывать.
Как там говорили мудрые старцы, поднимая палец к потолку и вознося очи горе? Сильный завсегда слабым обедает? Точно как-то так, Ка не стал вспоминать, как именно. Что ж, придется проверить на собственной шкуре. Джинн вспомнил, как однажды, по глупости, вломился в голову к заклинателю, надеясь свести того с ума. Глупость неимоверная, больше и не бывает. Хранители души и разума в тот же миг среагировали на чужака и хорошенько отделали - чудом живым ушел. А с простыми людьми всегда было проще. Вломишься в их маленькую крошечный мирок размером с комнатку, осмотришь с ног до головы всех присутствующих и выберешь себе жертву. Что там мешает юной деве запрыгнуть к старому караванщику на колени, и, бесстыдно скинув паранджу и платье, обнажить грудь и чресла, предаваясь сладостному пороку? Вон та замарашка, что романтично смотрит в окно? Стоит ее пожрать или убрать из комнатки - и вот уже мир навсегда испорчен. Изгнать джинна можно, а можно ли исправить то, что он уже успел натворить? Говаривали, что одэвленные джиннами менялись навсегда, а некоторые теряли разум.
Здесь и сейчас, с аллашем они почти на равных условиях. Что поделать - так устроен странный мир. Ворвись сюда Ка раньше, чем этот мелкий паршивец - тогда преимущество было бы на его стороне, но он опоздал. Хаотичный разум мертвеца вскипал изумрудными реками, бил в воздух кривыми потоками, изливался дождем - с земли на небо, не скупился низвергать из старых, ни на что не похожих древ, тонкие лучи молний. И, словно вспомнив, что все-таки стоит появиться, последовал запоздавший гром, через мгновение обратившийся в комариный писк, а после заполнивший пространство нелепой какофонией звуков. Непредсказуемый мир, готовый устроить тебе подлянку в любой момент - только оступись! Или не оступись - кто знает, когда под твоей ногой образуется яма? И куда ты тогда провалишься?
Аллаш змеей скользнул в его сторону, сверкнул желтыми точечками глаз, устрашающе показав призрачные клыки. Те, несмотря на всю свою призрачность, заблестели от несуществующего светила. Обещая скорую смерть и расправу каждому, кто осмелится подойти поближе.
Ка осмелился. Мираклом из древних алкийских легенд, перебрасывая могучее тело, он попытался ухватить змею тем, что сейчас являлось его конечностями. Аллаш устрашающе раскрыл клобук, зашипел, а после стремительно метнулся вниз, в огромном желании свить своего противника - как в прошлый раз, только в тысячу крат сильнее. Джинн обратился безногим облачком, заставив своего противника обвить разве только что воздух. Гулко лопнуло в ушах. Безумие, до этого парившее где-то поблизости, вновь решило проверить - а не созрел ли кто из местных участников для того, чтобы навек стать ее служителем? Ка сопротивлялся, не внимая пустому зову. Он не человек, он джинн, сумевший покинуть обретенное смертное тело и проникший в разум лича. В довольно уже испорченный и изъеденный червем философии разум, где сумело поселиться безумие. Впрочем, кто знает, откуда оно здесь? Не залетело ли вместе с приблудным аллашем?