Аннотация: 23-24 место на Большом конкурсе КЛФ. :)) Ну, просто есть куда расти!!! :))
Посвящаю гордости российских шахмат В. Крамнику.
У того, кто сдает карты, всегда больше возможностей сжульничать: опытный шулер заранее определяет расклад для других игроков.
В шахматах все иначе: победит сильнейший, если у него не украдут с доски фигуры.
Выигрывает тот, кто предвидит больше возможных комбинаций ходов.
Нельзя делать два хода подряд. Таковы правила.
Недостаточно знать правила.
Игрой надо жить...
Жить...
жить...
* * *
Я стою посреди огромного поля, размеченного как шахматная доска, в одних трусах и босиком. Горячий вечер обжигает лопатки и бьет под колени, пытаясь уронить меня. Чтобы не упасть, делаю пару шагов вперед, и в стопы впиваются прошлогодние сухие травинки.
Здесь пустынно, однако не оставляет ощущение, что кто-то наблюдает за мной, сверля пристальным взглядом затылок.
Я резко оборачиваюсь, и вижу Черную королеву, стоящую по диагонали от меня. Лицо скрыто густой вуалью.
Сейчас ее ход. Она делает шаг и оказывается на моей клетке, сталкивая меня в неизвестно откуда взявшуюся рядом пропасть. Я падаю...
... И просыпаюсь на больничной койке, где нахожусь уже вторую неделю.
* * *
- Мы сделали все возможное, мальчик будет жить... но...
Доктор делает паузу и вертит в пальцах головку фонендоскопа.
- Что? Говорите, не надо тянуть. - Ирэна Винсент теперь готова ко всему, ведь главное ей сказали - Эдвард будет жить.
- Он останется калекой. Если сможет впоследствии ходить, хотя бы, на костылях, считайте, ему повезло.
Ирэна задумалась: хорошенькое везение, ничего не скажешь.
Лето в этом году выдалось необычайно знойным, а дождливая осень принесла полиомиелит.
Внезапность, с которой болезнь отправилась гулять по стране, застала врасплох взрослых, а наказанными оказались, как всегда, дети.
Поспешная вакцинация и меры предосторожности, - все это было позже, а сегодня борьба шла за каждую коротенькую жизнь. Правда, как всегда, везения хватило не на всех. Открыт был счет смертельным исходам и тем, кому суждено стать инвалидами.
- Мама, это несправедливо! - кричал Эдвард Винсент, тринадцати лет отроду, но рано познавший подлость судьбы. Он хотел бы затопать ногами, но те не поддавались, а сам он теперь был прикован к креслу, возможно, до конца дней.
Что могла ответить сыну Ирэна, не во власти которой было вернуть ему возможность бегать? Две жизни: ее и мальчика, сплетясь в один клубок, катились теперь по наклонной вниз, под грохот обрушившихся планов и надежд.
Единственное, что оказалось неизменным в новых для них условиях, - это шахматы. Для того чтобы переставлять на доске резные фигурки, не требовалось большой подвижности.
* * *
Мне снятся шахматные партии. Все, что происходит в жизни, я также пытаюсь рассматривать как турнир. Кто-то все время пытается сбивать фигуры с доски, но я упрямо продолжаю разыгрывать чужой гамбит.
Способность передвигаться возвращается постепенно, как только смогу вставать и ходить при помощи костылей, вернусь в школу.
Главное - выдержать обстрел любопытными взглядами, не дергаться. Представлю, что я - тур, и упорно стремлюсь к своей позиции.
- О футболе теперь придется забыть, - слышу над ухом, оборачиваюсь и вижу близко-близко лицо Горана Наковича, одноклассника. Он склонился прямо к моему уху, чтобы сообщить эту новость: так низко, что светлая прядь его волос щекочет мой висок, а в серых глазах можно разглядеть точки и разводы.
Чего-то подобного я ожидал, но не так быстро. Впрочем, все равно...
- Придется. Зато больше времени будет на шахматы.
Горан тонко улыбнулся, изогнув губы, отвел со лба челку.
- Тогда сыграем еще. А пока дай мне списать домашнее задание по алгебре. Ты ведь сделал?
Я полез в рюкзак и достал тетрадь.
Он спокойно взял ее и убрался за свою парту.
Раньше Горан никогда не удостаивал меня и взглядом - вокруг достаточно отличников, которые поспешно протягивают тетрадки, лишь бы не быть избитыми его дружками.
А рук он никогда не пачкал, не подрался ни разу, однако авторитет - непреложен, словно за плечами его стоит кто-то огромный, обладающий удивительной властью над людьми.
Сам не понимаю, почему меня тянет обернуться на него.
Чтобы как-то рассеять смятенье, я достал из сумки походный набор шахмат на крошечных магнитах и мгновенно забыл обо всём.
Передо мной, умещаясь на одной ладошке, лежит модель мира, его миниатюрная копия. И я, Эдвард Винсент могу управлять им, зная его законы, комбинации ходов, предугадывая за несколько шагов развязку. Здесь я всесилен!
С того дня я постоянно ощущаю странное покровительство Горана, который берет свою мзду домашними заданиями и короткими партиями в шахматы. Играет Горан неплохо, но рискованно, внезапно меняя тактику, и мгновенно попадая в ловушку, методично расставленную мной. После поражения он вспыхивает, стискивает зубы и клянется, что уж в следующей партии обязательно выиграет.
- Ты мне друг? - в очередной раз спрашивает Горан, сверля меня взглядом, и я понимаю, что за этим вопросом должно последовать доказательство моей преданности. Так смешно, что он считает себя таким авторитетом: мне ничего не стоит развернуться к нему спиной. Но, все же, есть в нем что-то, может, просто не хочется разочаровывать его.
Через год мне удается отыграть у болезни одну ногу и стать обладателем тяжелой трости, которой, кажется, завидуют одноклассники. Горан тоже меняется. Стал выше и тоньше: теперь он напоминает хлыст.
Наша наспех сколоченная дружба внезапно дрогнула с появлением Ее. Черной королевы.
Для всех она была Долорес Рамон, той, которая сразу обратила на себя внимание гордой посадкой головы, черными косами ниже талии и карими глазами, формой напоминающих ядрышка миндаля... Хотя вряд ли кто-то нашел для нее подобные слова. Они просто стояли, разинув рты.
Горан напрягся и сделал стойку, а я уронил трость.
- Это твое? - спросила она и нагнулась. Горан сделал то же самое, и мы столкнулись лбами. Долорес прыснула.
Принимая из рук девочки трость, я на секунду задержал свои пальцы на ее. Горан чуть заметно нахмурился, и я почувствовал, как от него исходит волна злобы.
* * *
Когда Эдвард появился в классе после болезни, все обратили на него внимание: он теперь отличался от нас. И, самое главное, ему было плевать на это, он не выглядел жалко или напугано. Мне сразу же захотелось сделать так, чтобы он дрогнул, и я подошел напомнить о ногах, которые он волочил по классу.
Но тот и ухом не повел, шахматист хренов. Будто ждал и даже рад.
Нельзя упускать его из поля зрения. Если он захочет стать лидером, у него это получится. А главный здесь - я!
Однако похоже на то, что кроме шахмат его мало что интересует. К счастью, он не пытается воевать со мной: все же, бить калеку как-то несолидно.
Я провожаю Эда после школы до дверей дома, и его мама умиляется, считая меня лучшим другом ее больного сынишки. Какие люди, в большинстве своем, доверчивые! Ими можно управлять, если знаешь их маленькие слабости. У Эда слабость - его шахматы. Проиграю, и вижу, как он самодовольно лыбится. Понятно, что равных в шахматах ему нет, но он все равно радуется как ребенок, которому дали откусить от большой плитки шоколада. На остальное ему плевать.
Однако однажды я заметил за ним и другую слабость.
Это случилось, когда в наш класс пришла Долорес. Я сразу решил, что эта девочка достойна стать моей королевой, и королевой выпускного бала, разумеется. Я сам приведу её и прикреплю к корсажу орхидею.
И тут я вижу глаза Эда.
Он стоял и смотрел на нее, не отрываясь. Когда она отдавала ему трость, этот чудак покраснел до основания волос. Неужели он мог подумать, что такую красотку, как она, может заинтересовать какой-то калека?
Мне хочется расплести ее косы и обмотаться волосами. От нее пахнет сладко, как от вазы с фруктами.
Посторонись, Эд. Она моя.
* * *
Как-то незаметно Долорес стала нашим третьим звеном, заинтересованно слушая и меня, и Горана, не отдавая явного предпочтения никому, так, что каждый из нас уверен: именно на меня она посмотрела теплее. Однако я не идиот, чтобы дать ему догадаться об этом.
Да только в этот раз он обставил меня как младенца. Такого я не предвидел.
Когда класс почти опустел, Горан подошёл ко мне и, спросил.
- Ты влюбился в Долорес?
Мне вдруг стало жарко.
- С чего ты взял? - голос противно сорвался на писк.
- Мне показалось, что ты на нее засматриваешься, - ухмыльнулся он.
Мой ум, по привычке, начал перебирать тысячи комбинаций. И ни одной подходящей.
- Тебе показалось, - наконец выдавил я, ненавидя себя за слабость.
Горан хлопнул меня по плечу.
- Ну и зря. Девчонка она классная. А вот мне она очень нравится.
За нашими спинами скрипнула дверь. Мы одновременно обернулись и увидели Долорес, которая смотрела на нас. Как долго она там находилась, было непонятно. Я опустил глаза, а Горан выдержал её пристальный взгляд. Она ещё немного постояла, а потом повернулась и ушла.
Я снова слышал, как трещит фундамент ненадежного перемирия с судьбой.
Открыто обвинить Горана в преднамеренности я не могу: Долорес появилась внезапно, а меня самого никто за язык не тянул. Можно было ответить честно и встретиться лицом к лицу с соперником.
Поэтому я предпочитаю и дальше делать вид, что мы по-прежнему друзья, но подспудно чувствую, как два краеугольных камня нашего тройственного союза неизбежно сближаются между собой, отдаляя меня, третьего.
Пальцы привычно соскальзывают в карман, к спасительным шахматам.
В этот раз я построил партию так, чтобы взять Белого короля ферзем.
* * *
Нейтрализовать Эда оказалось делом простым. Он действительно втрескался в Долорес, но скорее бы съел свою шикарную трость, чем обнаружил это. Вот это-то и делало его слабым.
Я видел, как Долорес возвращается в класс из библиотеки. Мне надо было успеть задать Эду пару вопросов до того, как она войдет. Думаю, что хорошо знаю женщин: они никогда не откажутся узнать кое-что секретное, особенно, если это касается их.
И когда Эд припечатал сам себя дурацким ответом, она как раз стояла в дверях и все прекрасно слышала. Долорес очень гордая. И что сможет предпринять Эдвард?
Она теперь отдает явное предпочтение мне. А он молодец, делает вид, что ничего не произошло. Уткнулся в свою доску и часами над ней зависает, не делая ни одного хода.
* * *
Мне теперь не обязательно двигать фигуры по клеткам: игра перешла в иную плоскость. Теперь я точно знаю, шахматы - действительно модель мира, не примитивная, а схематичная, сведенная к единицам и нулям. Надо попробовать записать это как программу, найти коды всех фигур, каждого их возможного хода. Пусть на это уйдут годы, но я должен понять, почему Черная королева сдается жалкой пешке и изменить это...
Выпускной бал я выдержал достойно: даже покрутился на месте с девочкой из класса.
Долорес плыла по залу с достоинством глубоководной рыбы, яркой и гибкой. А рядом с ней вился прилипала с белобрысой чёлкой.
Вернувшись домой, с двойным усердием принялся за программу. Но все это время перед глазами маячит Черная королева из моих детских снов, дразня и насмехаясь.
Годы учебы в университете, работа в лаборатории исследований общества, статистика, математика, социология... То, чем занимаюсь, так или иначе относится к моим собственным исследованиям: я не намерен тратить ни секунды на что-то постороннее.
Стремительный взлет карьеры Горана потряс всех, кроме меня. Во-первых, я хорошо знал его, еще с детства, во-вторых, был в курсе его планов как друг семьи, а в-третьих, мне удалось получить довольно достоверный прогноз у своей новоявленной программы.
"Самый молодой президент за всю историю страны" - писали газеты. Надежда нации и все такое, но я-то знал, кто им достался.
Горан, получив в руки неограниченную власть, тут же стал переделывать все по собственному разумению. А в его понимании идеальный мир - где все перед ним преклоняются. Надо отметить, он умеет владеть аудиторией: толпа раскачивается в такт движений его рук, как у опытного дирижера. Они обтекают под взглядом гипнотизирующих глаз и готовы на все.
Долорес... Она по-прежнему улыбается на приемах, расцеловываясь с женами министров и подавая руку самим высоким чиновникам. Но по мере того, как растет ее живот, увеличивается и боль в ее глазах, заметная лишь мне, знающему каждый жест, каждое движение души, каждую мысль, еще только зарождающуюся в ее мозге.
Горана распирает изнутри тщеславие, и он уже не похож на гибкий кнут, как в юности, а скорее, напоминает быка в период гона.
* * *
Я достиг практически всего, к чему стремился. Власть, деньги, известность, неограниченные возможности во всем, чего пожелаю.
Что меня всегда забавляло, так это то, насколько люди ведутся на самые простые уловки: тщеславие, зависть, неуверенность в себе. Я собираю все нити их тайных пороков в горсть, и они превращаются в марионетки.
Сложнее всего пришлось, как ни странно, с Долорес. Возможно, это потому, что она ближе всех находится ко мне: я тяну за её веревочку, а она дергается как испорченная кукла. Беременность только усугубила назревающий конфликт: она недовольна всем, начиная от моих методов правления, до поведения в собственной спальне. Разве я могу допустить, чтобы кто-нибудь знал о том, что в доме командует женщина?
Сегодня я сказал ей, что она поедет в санаторий и будет там до последнего. В ответ она разбила дорогую вазу, швырнув ее в стену. Сам не знаю, как это получилось: я шагнул к ней, и она вдруг оказалась на полу, у подножия лестницы. Я сбежал к ней по ступенькам и поднял тревогу.
Из-за падения начались преждевременные роды. Ребёнок выжил. Долорес - нет.
А к моему имиджу добавился образ вдовца с младенцем.
* * *
Четверть года выпали из моей памяти, начиная со дня, когда я прочитал некролог по поводу безвременного ухода супруги Президента.
Мне даже показалось, что многолетняя работа над программой теперь не имеет смысла, но в той же газете опубликовали фотографию дочери Долорес, и я увидел в этом крошечном личике мою будущую Черную королеву. Я буду служить этой еще ничего не значащей пешке, и однажды приведу ее к трону.
Сегодня настал тот час, когда мне следует показать то, чего я добился, Горану.
Надо было бы заснять на пленку, каким алчным огоньком вспыхнули его глаза! Он-то думал, в его руках вся власть, но по сравнению с тем, что мог предложить ему я, она была ничтожной.
Знать, что сделает в тот или иной момент каждый из его министров, держать их в кулаке - о таком подарке он не мог и мечтать. Вообще, знать практически всё!
Что Президент? Он теперь мог стать Великим Диктатором, пожизненно, посмертно, навсегда. Ему бы хотелось сунуть руки в теплое чрево чужих государств, держать их за кишки, сжимать сердце, но я доказал, что столько достоверной информации не удастся достать, и рано или поздно его постигнет участь свергнутого тирана.
Меня раздражает то, что он везде таскает за собой маленькую Клару, она такая хрупкая, доверчивая, а ее постоянно окружают лживые лица. Мне надо спешить, иначе он изуродует чистую душу.
* * *
Теперь я могу сказать, что никто и никогда не сможет отобрать то, что принадлежит мне по праву.
"Машина власти", как я мысленно окрестил изобретение Эда, дает такое преимущество, которого нет ни у одного из смертных, и равняет меня с богами.
Я всемогущ!
Долорес, неблагодарная, могла бы разделить этот триумф, но ей хотелось управлять мною, контролировать мои мысли и поступки. Я не чувствую себя виноватым в том, что случилось, она могла бы быть поосторожнее и не бросаться вещами в моем доме. Что же ты наделала, Долороес...
Наша дочь во всем похожа на свою строптивую мамашу, требует постоянного внимания и даже послушания с моей стороны. Чтобы она не капризничала, приходится везде таскать ее за собой. Всех это, почему-то, умиляет: какой заботливый отец, какая очаровательная парочка! А мне, если честно, невыносимы ее крики, когда за мной закрывается дверь.
Впрочем, с годами она становится занятнее: словечки, невинное кокетство. С трудом выдержал тот месяц, когда она гостила у родителей Долорес. Без нее дом опустел, став мрачным холостяцким обиталищем.
Я смотрю на ее профиль, и вижу ту Долорес, какой она возникла передо мной в классе. Все же, она была удивительно красива...
Сам не заметил, как эта кроха вросла в меня, вплоть до последнего ноготка. Кто бы еще мог заставить меня подчиняться своим капризам? Этого не удавалось даже Долорес.
Клара берет со столика её фотографию и изучает каждую черту лица, сравнивая с собой.
- Папочка, а я буду такая же красивая, как мама?
- Ты будешь еще красивее... Ты - самая красивая девочка на свете.
Она смеется и целует меня. И кто бы мог подумать, что у Великого Неуязвимого есть маленькая слабая точка в самом центре сердца.
* * *
Когда Клара вырастет, я открою ей тайну отцовской власти. Я научу ее, как стать Черной королевой, съев Белого Короля. Она не сможет отказаться от такого предложения, ведь ее воспитывает Горан, для которого власть - превыше всего.
Сейчас она гоняет какого-то мультяшного пингвина на моем компьютере, пока мы с Гораном обсуждаем план на неделю.
- Дядя Эдвард, я хочу соку, - командует она, не отрываясь от монитора.
Мне хочется думать, что она - моя дочь. Хотя бы на час.
Но Горан сам идёт к холодильнику и приносит ей сок.
Мы спорим уже час. Ему кажется, что жизненно необходимо ехать по стране перед выборами. Он хочет снова почувствовать обожание толпы, манипулировать ими, без этого ему становится скучно.
Однако программа упорно выдает мне один и тот же результат: покушение.
Не могу сказать, что так уж переживаю за него, но слишком рано еще, Клара совсем ребенок, а без Горана нам не удержать власть до тех времен, когда она подрастет.
- Да брось ты! У меня лучшая охрана. Мы сейчас вычислим того, кто опасен.
- Ты не понимаешь. Программа моделирует обстоятельства нелинейно, учитывая твои поступки! Она предвидит и твою мотивацию!
Горан отмахивается.
- Ладно, ладно, успокойся. Я не поеду.
Клара спит в кресле, прижавшись щекой к подлокотнику и свесив пухлую ручку.
* * *
Эдварду никогда не понять, а мне никогда не объяснить того состояния, в котором я пребываю, поднимаясь надо толпой. Она как рокочущая волна моря - колышется у моих ног, и достаточно протянуть над поверхностью руку, чтобы добиться полного повиновения.
Я должен время от времени испытывать это чувство эйфории, оно мне снится и мучит. Кто может остановить наркомана во время ломки, когда он идет искать свою дозу? А кто остановит меня?
Клара, конечно же, поедет со мной. Она должна видеть это, проникнуться мощью, приобщиться к моей частной религии.
Эду знать об этом не обязательно. Мы отбываем завтра.
* * *
Я снова стою посреди клетчатого поля, босой и замерзший. Небо давит свинцовой тяжестью, а ветер режет глаза. Острые песчинки секут голые ноги.
- Папа! - за моей спиной раздаётся детский крик. Оборачиваюсь и вижу Клару. Она бежит по жухлой траве, раскинув ручки.
Я раскрываю навстречу объятия, но она пробегает мимо! И я вижу, как она приближается к Черной королеве.
Та появилась, как всегда, внезапно.
- Стой! - ору я, но девочка не слышит и подбегает к ней. Черная королева поднимает вуаль, и я вижу лицо Долорес.
Она смотрит на меня печально, будто я в чем-то глубоко виноват перед ней.
- Прости меня... - шепчу я. - Прости...
Она берет дочь на руки, поворачивается и идет прочь.
- Не уходи! - но она не откликается на мой крик, ускользая и растворяясь в сумерках.
- Долорес, Клара!
Я просыпаюсь и уже знаю, что Горан нарушил слово.
Только бы успеть!
* * *
Никто не успел.
Никто.
Зачем вокруг толпа телохранителей, если они не успели сделать главного?
Спасти мою дочь...
Я был на пике волны обожания, восхищения. Я парил над толпой, растворяясь в каждой паре влюбленных глаз. И лишь у одного из толпы внутри таилось зло, которое не успели разглядеть и остановить.
Он метил в меня! Его пулю должна была встретить моя грудь. Но этот подонок не сумел даже как следует прицелиться.
Тишина, мой голос звенит над головами, и внезапно - громкий, отрывистый звук. А через несколько секунд - женский вскрик. За ним - еще десяток, и лавина воплей!
Мне показалось, что время сделало вдох, так и замря на месте: обернулся, словно во сне, медленно, на движение за спиной. И снова замер... Чтобы затем, спотыкаясь, ринуться, расталкивая охрану, к ней...
- Клара!
Смутно помню, как отпихнул кого-то, схватил на руки дочь, поддерживая поникшую головку, а на руке - кровь!
Что-то орал, звал на помощь, но это уже не имело никакого значения.
Она была бесповоротно мертва...
* * *
В кабинете Горана растоплен камин и задернуты шторы. Пол перед креслом завален разорванными журналами. Помнится, он собирал те, в которых были статьи о нем. Учитывая то, что практически в каждом было хоть короткое упоминание, листов были кипы.
Горан поднял очередной комок бумаги и бросил в огонь. И даже не обернулся на мои шаги.
На столике толпились бутылки в ужасающем количестве. По уровню содержимого в большинстве из них можно было судить о состоянии хозяина.
Я подошел поближе и окликнул его. Он слегка повел в мою сторону головой.
Ни в позе, ни в глазах Горана не угадывалось опьянения. Тяжелый, как жернов, но чистый, как ледяная вода взгляд.
- Пришел полюбоваться на руины? Смотри... Когда еще такое удастся.
Я присел в кресло рядом с ним.
- Будешь зачитывать мне приговор? - криво ухмыльнулся он. - Не трудись. Я сам себе его вынес.
- Послушай...
- Не надо, Эд. Слишком много слов. И ни одно из них не стоит жизни моей девочки...
Я шел сюда, чтобы вывалить на его голову поток обвинений, но сейчас понимал, что действительно, слова бессмысленны.
Мой мир развалился одновременно с его.
- Власть... У меня было все... И кто бы мог подумать, что держится это на одном крохотном гвоздике.
Горан впился ногтями в брови.
- Я никак не могу понять, Эд, наказание это за то, что я задрал голову и думал, что выше всех? Это ты... ты внушил мне эту иллюзию!
Он с яростью уставился на меня.
- Стой, Горан, - я встретил его взгляд без страха, - ты, кажется, хочешь разделить свою вину со мной? Так скажу тебе, что если и виновен, то не в том, что ты думаешь.
У него дернулась щека.
- На что ты намекаешь?
- Брось, ты не о том думаешь. Единственное, в чем я виноват, так это в том, что не отбил у тебя Долорес.
Горан расхохотался. Он смеялся так долго, что я подумал: сошел с ума... Замолчал он внезапно.
- Что бы ты мог предложить ей, идиот!
- Все. И даже больше.
- А, да... Твоя адская машина... Одного не пойму, Эд, зачем тебе было отдавать ее мне?
- Долорес я уже не мог получить обратно. Вряд ли ты позволил бы ей так просто уйти. Я еще не вполне уверен насчет ее гибели.
У него отвисла и затряслась нижняя челюсть.
- Ты что, обвиняешь меня в ее смерти? - завизжал он.
- Пусть это остается на твоей совести. Ее уже не вернуть... как не вернуть Клару. Вся моя надежда была именно на нее.
- Какая еще надежда?
- Она должна была стать Черной королевой!
Горан уставился на меня.
- Ты сошел с ума... Как же я сразу не догадался! Ты - шизофреник!
Он вскочил с кресла и навис надо мной.
- Ты подсунул безумную программу, чтобы отнять у меня все! Ты все это подстроил, подонок!
Он схватил меня за грудки и встряхнул.
- Я из тебя душу сейчас выбью...
Мне вдруг стало смешно: в его поступке было столько беспомощности, отчаяния.
Он еще раз дернул меня за ворот рубахи и отпустил.
- Ненавижу тебя... - и забился обратно в кресло.
- Я всегда знал, что ты однажды выкинешь мне какую-нибудь подлянку... - продолжил оттуда после паузы. - Ты сломал мою жизнь.
- Кретин...
Я словно выплюнул это слово.
- Ты всегда был кретином. Самодовольным, наглым и самоуверенным.
Он попытался что-то сказать, но я его заткнул.
- Замолчи. Противно слушать твой бред. Такие как ты видят только себя. Все остальные для вас - мусор. Вы берете то, что вам приглянулось, не задумываясь даже, что у вас в руках! Я предупреждал тебя, скотина, что нельзя ехать, а ты задрал хвост и помчался за сахарной косточкой. По твоей милости, не по моей, нет Клары! Это ты, ты убил её!
Горан дышал тяжело, будто получил пинок в грудь.
Я встал и направился к двери.
- Стой... Погоди...
Я обернулся.
Он смотрел на меня с мольбой.
- Я не знаю... Как мне жить дальше...
Тишина... И дыхание загнанного зверя.
- Дальше... Нет никакого дальше...
* * *
Дулом упереться в подбородок и нажать на спусковой крючок пальцем.
Это просто... Только нажать, и я услышу второй выстрел в моей жизни.
Последний.
Все.
* * *
Все мы - фигуры на огромной доске. Кто играет нами? Неизвестно. Одно я понимаю отчетливо: это точно не мы сами. Подобно Горану, я был уверен, что веду партию, но меня обставили в три хода.
Кто-то разыграл великолепный гамбит с Черной королевой, пожертвовав такой важной фигурой. Потом позволил провести вперед пешку и опять взял ее. Казалось бы, незнакомец играет за белых, но вот он, Король, лежит в пыли...
И последнее, что мне осталось - встретиться со своим игроком лицом к лицу, полежать на его ладони шахматной фигурой.