"And here we are. We are the princes of the Universe."
Queen. "A Kind of Magic"
"И вас, мертвых по преступлениям и грехам вашим, в которых вы некогда жили по обычаю мира сего, по воле князя, господствующего в воздухе, духа, действующего ныне в сынах противления, Бог ... по Своей великой любви ... оживотворил Христом..."
Апостол Павел. Послание к Ефесянам. 2:1-5
I
Город Балашиха не раскинулся на семи холмах. И величественная река в нем не катит воды в гранитных берегах. И суровые горы не подпирают небо ледяными вершинами. Но есть в городе Балашиха и славные живописные холмы, и миловидная приветливая речка, и, -- представьте себе такую прихоть техногенного ландшафта, -- горы. Не настоящие, конечно, не Богом зданные, а людьми (из мусора и песка), но пусть не несут они груза геологической истории планеты, все равно спокойно заросли себе травой и цветами, а кое-где и редколесьем, и проворные горнолыжники каждую зиму упражняют на них свои тренированные тела.
В тот день Олег шагал по улицам родного города и наслаждался холодным октябрьским солнышком. Как и все города средней полосы, Балашиха была растерянна и грустна в это время года, заражая своих жителей таким настроением, словно насморком. Руки хотелось держать в карманах, но Олег нес тяжелый портфель с тетрадями и бесценным изданием "Мертвых душ" с иллюстрациями Агина, и жалел, что не взял перчаток. Он возвращался домой с семинара в центральной библиотеке. Сегодня народу пришло меньше, чем на прошлой неделе, и молодежи меньше, но Олег почувствовал такую отдачу слушателей, что уходил окрыленный.
Когда директор центральной библиотеки имени Тютчева обратилась к нему с просьбой о еженедельных семинарах по истории литературы, он удивился и решил, что затея быстро провалится. Но не тут-то было! Народ валом валил в лекционный зал, особенно поначалу. Школьники и пенсионеры, все вперемежку. В основном слушатели представляли женский пол. Девочки строили Олегу глазки. Старушки демонстрировали парадную форму одежды, радуясь шансу выгулять кружевные шали и массивные броши. Но и несложные олеговы задания выполнялись прилежно. Слушатели прекрасно подготовились, например, к семинару "Содержательно-подтекстовая информация" по эпиграфам "Капитанской дочки", долго смеялись, повторяя: "Ин изволь и встань же в позитуру, Посмотришь, проколю я как твою фигуру".
Свернув с прямого, исчерканного автомобильными траекториями, проспекта Ленина, Олег побрел мимо пятиэтажек с детства знакомыми окольными тропами. Только сейчас там было слишком слякотно, и машин во дворах прибавилось. В центре города Олег без преувеличения знал каждый кирпич в фасадах зданий и каждый куст на обочине. Вот он миновал дом, на стене которого лет пятнадцать назад, во времена, когда он сам был школьником, какой-то умник вывел белой масляной краской: "Тихон не авторитет". И жила здесь эта надпись долгие годы, и встречи назначали "у Тихона". А кто был этот "Тихон"? Скорее всего, конечно, тренер ЦСКА. Надпись давно уже пропала, ее погребли под слоем новой штукатурки.
Олег вышел на небольшой пустырь. Летом здесь как-то особенно хорошо принимались лопухи и одуванчики, а сейчас лезли в глаза неопрятные ряды мусорных ящиков, в одном по-хозяйски шуровали галки. Но и этот дворик Олег любил. С ним было связано немало замечательных эпизодов его детства. В блочном пятиэтажном доме, смотрящем окнами как раз на помойку, жил школьный друг Олега Веня Николаев. Отличник, юннат, председатель их пионерского отряда имени генерала Карбышева. Венчик-птенчик, как звала его мама. Восемь лет назад он во главе шайки бандитов с целью ограбления перелез через забор автобазы, где был схвачен охраной. При нем имелся пистолет ТТ, из которого он успел выстрелить в кого-то, но, к счастью, промахнулся. Веня получил девять лет строгого. Однако не все было так плохо. Другой одноклассник Олега, весельчак Лешка Митюхин, работал сейчас корреспондентом на центральном канале ТВ, и Олег порой не без гордости смотрел его репортажи. А девочка, похожая на всполошенную жужелицу, Соня Клочко, которую до слез травили девчонки и которой подчеркнуто брезговали мальчишки, в прошлом году защитила кандидатскую диссертацию по химии, ухитрившись при этом быть матерью троих детей.
В этой части города вообще жило много ребят из их класса, и здесь же стояла их школа N 1. Ее блочные корпуса Олег издалека видел перед собой, и всегда с удовольствием проходил мимо. Широкие окна, как в детстве, манили его. Огромные высокие окна, каких не увидишь, пожалуй, нигде, кроме школьных зданий 70-80-х годов 20-го века. Снаружи они казались темными и строгими, а впускали столько света, что дух захватывало. Олег и теперь больше всего любил взбегать с утра по ступеням просторного школьного крыльца, здороваться направо и налево, поливать цветы в учительской до первого звонка.
Но сейчас он, сам не зная почему, свернул с прямой дороги и, обогнув школу, вышел к шоссе Энтузиастов, делившему Балашиху на две неравновеликие части. Прошел мимо остановки "Спортивная", неподалеку от которой неказистые огороды хозяйственных балашихинцев вздымали к небесам свои разномастные заборы. Именно здесь Олег раньше высаживался из автобуса, или из маршрутки, когда возвращался домой из Университета. Высаживался и непременно первым делом глубоко вдыхал родной воздух, даже вблизи загруженной магистрали свежий и вкусный. Живой воздух.
В этот раз Олег и сам не понимал, что его сюда понесло. Навстречу ему стали попадаться только собачники из окрестных кварталов. Он уже собрался углубиться назад в людную часть города по косой асфальтовой дорожке, как вдруг увидел, что свернуть ему придется в любом случае, хочет он того или не хочет.
Наперерез ему двигалась группа молодцев самого подозрительного вида. Коротко стриженные, в темных куртках, шарообразно надутых, в камуфляжных брюках и военных ботинках, у каждого на плече длинная спортивная сумка. Всего человек пять. Олег же носил длинный серебристый плащ, шляпу, в одной руке, как уже было сказано, держал портфель, в другой -- элегантный зонтик, которым распоряжался наподобие трости. Словом, вид имел явно провокационный в мировоззренческих рамках встречной компании. У таких, как он, такие, как эти, обычно просят закурить, а потом, не размахиваясь, бьют под дых, а там и коленом по носу не сложно достать. Впрочем, сворачивая и ускоряя шаг, Олег вспомнил, что теперь у молодых людей подобного сорта совсем другие объекты применения здоровых сил организма, а именно лица кавказской национальности, и ему с лицом коренного балашихинца опасаться, собственно, нечего. И тут его окликнули:
-- Смирницкий!
Олег обернулся. Один из молодчиков, широко улыбаясь, делал ему ручкой. Это был еще один его одноклассник, Саня Штукатуров по прозвищу Штука, которого Олег не узнал сразу из-за бритой головы и какой-то особенной грозной полноты верхней части туловища. Видеть Саню Олегу было приятно. Улыбнувшись в ответ, он подошел к компании и не без удовольствия обменялся со Штукой рукопожатием, после чего, будучи представлен остальным его спутникам, и с ними тоже.
-- Ну, как она? -- спросил Штука.
-- Олегу уже приходилось встречаться с подобным речевым оборотом, означавшим "как жизнь"? Поэтому, и глазом не моргнув, он ответил:
-- Да ничего, течет. Как сам?
-- Сам, как сала килограмм! А ты, я смотрю, прямо профессор. Что, учишься все?
Отсутствие логики в вопросе не смутило Олега. Его подкупало, что старый приятель, да в школьные годы и не приятель вовсе, не постеснялся, проходя в компании, вот так запросто окликнуть его на улице.
-- Теперь все больше учу, -- добродушно ответил Олег, уже приготовившись к дальнейшим расспросам. Но Штука углубляться в биографию бывшего однокашника не стал.
-- А я вот вишь чего, спортом занимаюсь, -- Штука шевельнул крутым плечом, оттянутым ремешком сумки.
-- Железо двигаешь?
-- Ну, типа того.
Олег заметил, что компания многозначительно переглянулась.
-- Это ты молодец, -- на всякий случай сказал Олег, -- я вот тоже все собираюсь спортом заняться, да все никак не соберусь.
-- Ага, -- произнес Штука, -- давай, пацаны, я догоню! -- крикнул он вслед своим товарищам, потихоньку продолжавшим движение. -- Слушай, Олежа, -- Олег невольно поморщился, он терпеть не мог, когда его так называли, -- у тебя телефон старый остался?
-- Да, старый. Я один теперь, родители на даче живут круглый год. Отец-то в отставке, а мать на пенсии.
-- Ну, так я тебе сегодня-завтра пальцем двину. Не возражаешь?
-- О чем речь! Звони, конечно! Может, как-нибудь пивка попьем?
-- Ага. А хочешь, про спорт поговорим? -- Штука вдруг окинул Олега оценивающим взглядом.
-- Так можно и про спорт...
-- Ну, давай тогда!
Они снова ударили по рукам и отправились восвояси в приподнятом настроении.
Как ни странно, Штука действительно позвонил Олегу. Только не на следующий день, а через неделю, когда Олег уже охладел к школьным воспоминаниям и ясно сознавал дистанцию между собой и Штукой. Он вовсе не зазнавался, просто дистанция существовала, и с этим ничего нельзя было поделать. Однако встретиться со Штукой почему-то согласился. И по пути в узбекское кафе на проспекте Ленина ругал себя за мягкотелость и сговорчивость, предвидя бессмысленную беседу с неминуемым взаимным разочарованием в конце.
Вышло все, однако, не так уж плохо. Много интересного поведал Штука Олегу. Оказывается, он состоял в закрытом патриотическом клубе "Рысич" и очень увлекался историческим фехтованием на двуручных мечах. Рассказывал он об этом с придыханием, и Олег понял, что с патриотизмом дела обстоят довольно туманно, особенно приняв во внимание штукину бритую голову и какой-то лихорадочный напор в движениях, который, казалось, он ежеминутно пытается подавить. Словно стоит только крикнуть: "Вперед!", и покатятся по полу чернявые узбекские головы ничего не подозревающих официантов. Однако слово "фехтование" Олега задело. Когда он сообразил, что приятель хоть и намекает на закрытость и нелегальность своих занятий, не прочь приобщить к ним Олега, он взял да и попросил об этом. Штука немедленно надулся и принялся отнекиваться. Олег мягко напирал, прикрываясь глуповато-развязной ухмылкой. Они договорились, что Штука проведет Олега в клуб, а там видно будет.
После этой странной встречи Олег почему-то повеселел. Он все время помнил, что, во-первых, Штука вряд ли сдержит обещание, а во-вторых, совсем не представлял себя, специалиста по русской литературе девятнадцатого века, с дурацким мечом в руках. И все-таки это неожиданное и, в сущности, малозначительное происшествие расшевелило его. Он стал делать по утрам зарядку, которую забросил год назад. Стал раньше ложиться и раньше вставать. В руках у него теперь все спорилось, за что бы он ни брался. И со стороны можно было бы сказать, что Олег влюбился, так он посвежел и расцвел.
Вечерний звонок Штуки Олег предугадал с утра. Просто проснулся с сознанием, что это произойдет сегодня. И что ему было в этом звонке, что ему было в Штуке и его подозрительных делишках? А вот пело все внутри Олега. Что-то вершилось в его жизни, до этого вполне благополучной, но какой-то ни радостной, ни печальной. И в тот день он уж ничего не мог делать. От работы, конечно, никуда не денешься, но и там все было странно, мимолетно для него, все преломлялось в лучах предчувствия.
Клуб "Рысич" помещался в затхлом подвале одной знакомой девятиэтажки. Помещение было загромождено тренажерами, штангами и боксерскими грушами, похожими на гигантские фекалии. Человек пять, потея и воняя, работали над увеличением мышечной массы. Олегу стало грустно и неуютно. Да и на него смотрели без радушия. Штука по-свойски потолкался между завсегдатаями, может, замолвил словечко за своего протеже. И тогда тренажеры передвинулись к стенам, и появились мечи. Настоящие, стальные, двуручные. Правда, те, кто держал их в руках, управлялись с ними не мастерски. Олегу вскоре наскучило смотреть, как здоровые мужики с гиканьем и горильими ухватками изображают сражение, хотя сами бойцы, видимо, получали несомненное удовольствие от процесса.
Но вот дали помахать оружием и Олегу. Меч весил не так уж и много, килограмма три, но был очень длинен -- от пола почти до плеча Олега, при его вовсе не маленьком росте. Самым сложным оказалось сделать первый замах, а потом руки шли сами собой, надо было только умело двигать корпусом и гасить амплитуду мышцами ног. Олег без объяснения сообразил, что центр тяжести у меча примерно на три кулака ниже гарды. Во время движения какая-то живая, почти неуправляемая сила опускалась на кончик острия. Однажды почувствовав ее, Олег стал о ней тосковать.
Несмотря на то, что в "Рысиче" Олегу совсем не понравилось, он побывал там еще несколько раз. Все ради короткой встречи с оружием. Хотя, положа руку на сердце, он был разочарован тем фехтованием, которое видел, и которое испробовал сам. Однако ему было жаль бросать начатое. Он почувствовал тягу к этому занятию, как летчик -- к полету, мореход -- к дальнему плаванию, писатель -- к долбежке компьютерных клавиш. Даже стал мимоходом наводить справки о секциях исторического фехтования в Москве.
Однажды Штука позвал его в ДК "Ракетостроитель" на какие-то соревнования. В этот ДК Олега водила в детстве мама в школу бальных танцев. На десять девочек в школе было два мальчика. Хилый, тонкоголосый Саша Званцев и Олег. За мальчиками директор ДК охотилась по всему городу, но жертв почти не находилось. Олег же попал под раздачу из-за давней и крепкой дружбы директора и своей мамы. Из бальных танцев он вынес отвращение к блесткам на одежде и гелю на волосах, спокойное отношение к женщинам, хорошую координацию движений и аристократическую осанку. С восьмого класса Олег не бывал в "Ракетостроителе" и, хотя и подумывал уже прекратить свои сумеречные отношения с "Рысичами", его почему-то потянуло опять оказаться в гулком мраморном вестибюле ДК, заглянуть в актовый зал с малиновым занавесом.
Иногда какая-то мелочь лишала Олега покоя, пробиваясь к нему из будущего пульсирующими колебаниями атмосферы, пытаясь дать о себе знать. А в тот день он не почувствовал ничего особенного. Было воскресенье. Храм Преображения, который Олег мог видеть из окна, долго и мелодично благовестил к обедне. Приподнятое настроение с утра владело Олегом. Выдался по-настоящему тютчевский осенний день. Хрустально-прозрачный, с полудня намекающий на скорый лучезарный вечер. Ни ветра, ни солнца, ни уюта, ни расстояний. И рассеянный свет над городом, как пуховый платок, весь сквозной, в отверстиях узоров, казалось, и хранящий тепло.
И не стал Олег садиться за руль своей "альмерки", а, только выйдя из подъезда, с любовью посмотрел, как жидкий солнечный свет ласкает ее синий бок. Водить Олег обожал, наслаждался ездой, но сейчас захотелось долго-долго идти по прямой, сквозь октябрьский обморок природы.
Старый добрый ДК, не разменявший советского духа, по крайней мере, в вестибюле, облицованном пегим полированным мрамором, был наводнен ребятишками в спортивной форме. Олег хоть и оказался в привычной среде, с недоумением бродил по широким дворцовым лестницам. Все, однако, быстро разъяснилось. Никаких соревнований здесь не проводилось. В ДК проходили показательные выступления юношеского спортивного клуба "Исток", которым руководил некий Ян Белов.
Олег слышал это имя на совещании в ГОРОНО в связи с прошлогодней областной спартакиадой. На детишек, изображавших рыцарей, смотреть было приятно. Но когда на сцену вышли взрослые бойцы, Олег окончательно перестал жалеть о потерянном времени. Он догадывался, что все эти трюки ближе к танцам, чем к фехтованию, но смотрел на выступавших заворожено.
В конце вышел и Белов. На первый взгляд его выступление мало чем отличалось от предыдущих, но даже дилетантам было ясно -- перед ними мастер. Спокойная разумная сила направляла его движения. Он не старался показать все, на что способен, он просто наслаждался мощью своего тела. Ликовал в движении, торжествовал над оружием. Такого бы учителя иметь Олегу, такого бы друга! Но не станешь же подходить к нему со словами: "мне очень понравилось, как вы фехтуете, не научите ли и меня так же"? Это было неловко для Олега, вроде как он оказался бы на месте пятнадцатилетних прыщавых поэтов, которые, заливаясь краской, совали ему после лекций листочки со своими опусами.
После выступления Белова в растерянности, со смутой и надеждой в душе он вышел из зала, размышляя, нельзя ли тайком покурить на лестнице. В коридоре топтался Штука со товарищи.
-- Зайдешь сейчас с нами в раздевалку?
-- В раздевалку к спортсменам? Зачем?
-- Эта белобрысая сволочь, Белов, отнимает у нас подвал!
-- Как?
-- А вот так! Для своего "Истока". В ДК им, видите ли, нет условий.
-- Но должны же у вас быть какие-то документы на помещение...
-- Да причем тут это?! Нас, русских патриотов, ни во что не ставят!
-- А Белов разве не русский?
-- Ты че, совсем не въезжаешь? Он латыш там какой-то, или литовец, чухонская морда. Ну, пошли, короче, разберемся.
И Олег поплелся за ними, все еще не понимая, что к чему. Но в раздевалку все-таки не вошел. Ему было видно из-за приоткрытой двери большое помещение, крашеные темно-зеленые стены, длинные низкие скамьи вдоль них, чьи-то сумки, кроссовки. Потом до него долетели невнятные голоса. И вдруг явственно послышался звук удара. Когда Олег попытался заглянуть внутрь, его отбросил падающий навзничь компаньон Штуки. Губы компаньона были разбиты. А в раздевалке закипала драка. Олег видел, как работает немаленькими кулаками Штука, как один из спортсменов "Истока" в белой футболке и синих штанах, совсем еще мальчишка, худой и быстрый, потянулся к ножнам, но его сбили с ног. Паренек, обхватив руками голову, сгруппировался на полу, защищая живот от ударов обутых в тяжелые ботинки лап другого хулигана. А меч в свалке завалился за скамью.
Яростный топот множества ног вдруг ударил сзади, будто ливень по железному подоконнику. Олег едва успел отскочить, как мимо него пронеслись спортсмены и Белов с клинком, занесенным над головой, наподобие шашки. Внутри все заходило ходуном, и Олег понял, что пора, собственно, уносить ноги. Однако его опередил Штука. Чуть прихрамывая, он понесся к черному ходу и заковылял вниз по лестнице. Олег побежал за ним. Сзади тоже бежали, падали, сшибались, кричали, грязно ругались. Из кучи малы вырвался Белов, грозный, могучий, как разъяренный Арес. Быстро оглядевшись, он бросился в погоню.
Не должен был делать этого Олег. Да и кем приходился ему уже и сам благополучно убежавший Штука? Но физическая возможность такого действия почему-то смешалась в Олеге с его необходимостью. Так, словно всю жизнь занимался этим, он оперся рукой об испуганно пошатнувшиеся перила, в прыжке перенес через них тяжесть тела и сиганул вниз, перемахнув целый лестничный пролет, с расчетом преградить дорогу несущемуся по ступенькам Белову. Так оно и вышло, и настолько удачно, что Белов с мечом, занесенным для удара, не врезался в Олега, а сумел вынужденно затормозить, уберегаясь от неминуемого падения.
Еще в движении он махнул оружием, шумно рассекая воздух перед лицом Олега, и заревел: "С дороги!", прибавив, конечно, и матерный оборот. Олег отступил на шаг. Белов находился на несколько ступенек выше, ему и замахиваться не надо было, чтобы рубануть оттуда со всей силы. Глаза у него побелели от ярости, щеки пылали.
-- Я кому сказал?!-- завопил он на еще более высокой и громкой ноте. Но, постепенно приходя в себя, заметил, что ему противостоит незнакомый, совершенно безоружный парень слегка растерянного вида, и странность происходящего начала отрезвлять его.
-- Ты что, плохо слышал меня? -- спросил он вдруг совершенно ровным голосом.
Меч, описав красивейшую дугу, спрятался у него за спиной, но готов был в любой момент вылететь оттуда по такой же изящной траектории.
Что, собственно, отвечать, Олег не знал. Он только поднялся на ступеньку вверх, возвращая себе уступленный было шаг. Белов глянул через его голову, прислушался к шуму продолжавшейся на верху беготни и понял, что того, за кем гонится, ему уже не догнать.
-- Ну что, напросился ты, дружок, на мелкую шинковку, -- бледнея от злости, произнес Белов.
И Олег внутренне согласился с ним: да, напросился. А что, если он правда... Лестница опустела. И шум наверху затих.
-- С девочками-то любишь общаться? -- Белов злорадно ощерился. -- Так не придется больше. -- Меч длинной холодной молнией вынырнул у него из-за спины и прильнул кончиком к застежке олеговых джинсов, затем скользнул вниз, словно исследуя место своего применения. Медленно, любопытно.
Гнев тугой раскаленной волной ударил в голову Олега. Он почувствовал себя правым и уверенным, словно брата родного заслонял. И невиданное оскорбление, оттолкнувшись от его груди, в миг растворило стальную силу клинка.
-- Если тебе дорога будет победа над безоружным, -- произнес он, поднимаясь еще на одну ступеньку, и сам вдавливая клинок в нижнюю часть живота, -- то это, безусловно, твой шанс.
Белов приподнял голову и взглянул сверху вниз с интересом, но и с презрением, еще более выраженным из-за направления взгляда.
-- Идиот! Даже если бы у тебя было два меча, ты был бы передо мной безоружен. Так что разницы нет. Никакой.
Клинок дрогнул и отстранился. Однако презрение во взгляде Белова не померкло. Наоборот, оно переливалось теперь всеми мыслимыми оттенками надменности.
-- Ступай, поищи меч! -- вдруг крикнул он, словно плюнул. Повернулся и побежал прочь. Вверх, выше, выше. Перила колебались и гудели.
Олег отступил к стене, прислонился затылком к ее нелюбезной прохладе и медленно выдохнул. Все. Слава Богу! Этот грозный боец его отпустил. Но что-то металось и билось в Олеге. Унижение. Плевок в лицо. Или перчатка? Не кровь пульсировала, а вздорное возмущение стучало в висках. Как во сне, отлепился Олег от стены, как во сне, положил руку на перила и, перебирая по лестнице невесомыми ногами, полетел вслед за недавним собеседником, еще сам не веря в то, что собирается сделать. До него вдруг дошло, что не случайно заприметил он в суматохе тот, завалившийся за скамейку, меч.
Дрожа, каждый миг ожидая наткнуться на Белова или еще кого-нибудь, Олег вошел в пустое квадратное помещение раздевалки, хранившее запахи разгоряченных тел и потной одежды, и бросился к скамейке. На полу темнели немногочисленные капли крови. Меч был на месте. Не случайно? Где-то далеко, может, на другом этаже кратко прозвучали шаги. Олег замер и облился потом. Но вытащил меч из ножен и выскочил наружу. Остановился и огляделся в большом холле. Вот переход с могучими балясинами, ведущий за кулисы, справа белая лестница -- в фойе. Куда теперь, где искать? А ноги уже несли его наверх, где помещались балетные классы и кабинеты администрации. Но и там, на третьем этаже пусто.
Разум начал возвращаться к Олегу. Он увидел себя со стороны: запыхавшегося, одуревшего, с оружием, к которому прикасался четвертый или пятый раз в жизни, и которым собирался грозить мастеру. "Как глупо-то!" Олег даже скорчился от стыда и отвращения к себе. Но какой-то звон, оглушительный и жгучий, как звон пощечины, еще звучал в нем. И Олег зачем-то двинулся вперед по коридору, деревянными движениями, как слепой, передвигая ноги.
И вдруг одна дверь отварилась, выпустив в коридор Белова все еще с оружием в руках, который, не оглядываясь, пошел куда-то, никого позади не замечая. Олег замер, и чуть не выронил меч. Но и на взгляд его Белов не обернулся, он уходил, и вот-вот мог скрыться в другой комнате. И тогда его позвали:
-- Эй!
Он обернулся, увидев метрах в двадцати незнакомую фигуру, как уборщица швабру, державшую меч.
-- В чем дело? -- чуть повысив голос, откликнулся Белов.
Но тот человек не ответил, а пошел вперед, и в следующее мгновение был узнан Беловым.
-- Ты?!
-- Вот он, меч.
-- Какой меч?
-- Который ты просил меня найти.
-- Вот дурак! Ты не понял, что я тебя отпустил?
-- Нет. Я понял тебя иначе.
-- Да что ты? И как же?
-- Я посчитал это вызовом.
Сердце Белова застучало быстрее. Ни силы, ни твердости он не слышал в голосе незнакомца, словно тот заставляет себя говорить. Да и фехтовальщиком настоящим он, конечно, не был. Но дальше оскорблять его язык не поворачивался. То есть Белов и раньше не намеревался специально наносить ему оскорбление, употреблял бранные слова, не задумываясь. Ну, а как еще разговаривать с ничтожеством, помешавшим расправе над рапоясавшейся шпаной? Но, видимо, не был так прост незнакомец. И что теперь? Сказать, что это не вызов? Но выйдет, что он, Белов, отказывается от своих слов. Пасует.
-- Вот, значит, как, -- неопределенно высказался он, выигрывая время, чтобы обдумать ситуацию. Парень молчал в ответ. -- Ты, я надеюсь, знаешь, с кем имеешь дело?
-- Да, -- сказал Олег.
Он ждал вопроса о себе, готовился к нему. Но Белов только, надменно сощурившись и как бы нехотя, оглядывал его. Это пренебрежение вновь задело, взвило Олега.
А Яна уязвила наглость, с какой выступал незнакомец. Вот, дескать, все понимаю, все знаю, но все равно выхожу против тебя, кое-как держа меч. Нельзя было безнаказанно спускать такие вещи. Белов уже успел подумать, что мало кто на месте этого парня поступил бы так же, то есть не бежал без оглядки, пока цел, а отважился все принять так, как требует того закон чести. Очень мало кто, разве что сам Ян. Уже шевельнулся в нем интерес и вроде как уважение к незнакомцу, но уязвленная гордыня разбушевалась так, что нечем было унять ее. И не без удовольствия почувствовал Ян, как закипают в нем на огне ярости соки и силы.
-- Будь по-твоему, дружок. Назвался груздем... -- сказал он, и, возводя меч над головой в горизонтальное, параллельное полу положение, двинулся к противнику.
Белов как всегда, вспомнил, конечно, главное правило фехтовальщика: перед поединком непременно обозначить про себя его ранг: упражнение, тренировочный бой, бой до первого ранения, смертельный бой. Но вдруг не захотелось ему обозначать, захотелось свободы. Вдохновение настигло его.
Незнакомец тоже взмахнул мечом, и по одному только жесту Белов отметил, что оружие это, хоть и бывало, видно, у него в руках, не освоено им и в четверть против того, что имелось в арсенале у Яна. Тем хуже для него. И все-таки полной силы не придал Ян своей первой атаке. Ему казалось, что сделай он это, парень в миг потеряет оружие или бросится бежать. Ноги унесет, а настоящего урока не получит. Ян решил не спеша потрепать его, дать почувствовать вкус сражения, а затем, развернувшись в полную мощь, раз и навсегда раздавить своим мастерством.
Олег даже удивился, с какой легкостью он отразил первый натиск противника. Может, не так тот и страшен? С каждым движением он чувствовал, как все больше срастается с рукой это лучеподобное оружие, гораздо более легкое по сравнению с тем, что он держал в подвале. Как слушается его, как летит иногда вперед, опережая мысль своего хозяина. И стальное спокойствие вдруг не известно откуда снизошло на Олега, нерушимое осознание того, что нечто верное и неотвратимое происходит с ним, и ничего больше от него не требуется в жизни, кроме этих маховых, рубящих, пронзающих движений.
Ян вел бой легко, без напряжения. Каждый выпад, каждый шаг соперника он все еще предугадывал без труда. Его слегка удивляло, но пока не настораживало, что незнакомец словно оживает от удара к удару, будто ранее забытые навыки постепенно возвращаются к нему. Но так, пожалуй, было даже интересней, что радости в победе над полным неумехой?
Атаку за атакой успешно отбивал Олег. Он совершенно втянулся в бой и начал подозревать, что соперник действует вполсилы, придерживает настоящие возможности. Полагает, вероятно, что не стоит палить из пушки по воробью. Хоть пот покрывал тело Олега, и сам-то он воевал, напрягая все жилы, время от времени чувствуя и предел их натяжению, он вдруг понял, что если и есть у него шанс остаться невредимым, то он заключается в этой задержке противником своей истиной мощи. Чуть только он дождется настоящих атак Белова, тогда -- конец. Едва приняв на себя страшный вес очередного выпада, почти у самой своей шеи задержав вражеский меч, Олег перешел в наступление.
Ян постепенно наращивал темп и напор ударов. На первом уровне сложности незнакомец устоял, даже разошелся слегка. Увеличилась сложность. Несколько неловких, суетливых движений допустил соперник, а потом снова примерился, и даже кинулся нападать. Холодная злоба приходила в душе Белова на смену запальчивой ярости. Уже не проучить этого наглеца хотелось ему, уже большего требовала лютая тьма, встающая из глубины. Ян знал это ощущение, знал, что вслед за ним теряет контроль над эмоциями, но не над телом. Несчетное число побед принесло ему это качество. Он сделал неожиданный, почти смертельно опасный выпад -- противник искусно уклонился, сделал другой -- противник чудом, но отразил его. И Белов сорвался.
Страшными становились удары Яна. Олег сам не понимал, как его распаленное тело, казалось, без всякой команды, то уходит в сторону, миллиметры оставляя между собой и сталью, то бросается вперед, парируя выпады противника. Но и воля в нем крепла, и ярость росла. Он чувствовал, что хоть и не на шутку разгневан, не достиг еще Белов своей настоящей силы. Хоть и рубит с плеча, не видит уже, на каком они теперь расстоянии по мастерству.
Они кружились в казавшемся им узком коридоре, отшвыривая друг друга к стенам, иногда сдирая с них белую краску хищными остриями. Серебристый звон сопровождал каждое движение бойцов. Звездные вспышки, то мгновенные, то протяжные осеняли их страшный танец. Такая гармония, такое величие повелевали вихрем их жестов, что будь у них зрители, ни один не посмел бы броситься их разнимать, даже сознавая, к чему неминуемо движется дело.
И вот все замерло. Словно в просмотре фильма невидимый палец нажал на "паузу". Один из бойцов упал на колени. И стало видно, что второй держит его обмякшее тело на острие меча. Резким движением он вырвал меч из чужой плоти, и тот, другой, без единого звука повалился набок.
Олег уже понимал, что не честь свою, а жизнь сейчас спасает. Как только в нем мелькнула эта мысль, его продрало ужасом от макушки до пят. Но нельзя было остановиться, и постепенно вернулось спокойствие, необъяснимая уверенность в правильности происходящего. Горячо, пластично было тело, тверда рука, глаз верен. В кратких перерывах, когда бойцы переводили дыхание, единственная трудность стерегла Олега -- не тянуться взглядом к глазам Яна. Словно Хома Брут, кричал он себе: "Только бы не глянуть!" потому что чувствовал, -- посмотрит и всю звенящую твердость, всю необходимую сосредоточенность потеряет враз. Так и отдыхал его взгляд на покачивающемся кончике янова меча.
Белов стал чаще прерывать контакт с противником, чтобы сбить того с темпа. Он оставался хозяином боя. Он атаковал чаще. Выбрав момент, когда по его расчету незнакомец будет ждать очередного перерыва, он бросился на него, в цунами обращая первый прилив своего натиска. И тут остановился.
Олег даже не понял, в чем дело. Лишь когда Ян опустился перед ним на колени, он почувствовал, как вдруг потяжелел его собственный меч. И, окаменев, вбирал в себя причудливое выражение удивления, испуга, боли и ненависти на лице противника. И вдруг, едва не закричав от ужаса, рванул на себя оружие, успев всей кожей услышать приглушенный скрежет. Этот звук быстрым бликом пробежал по лезвию, вскочил в ладонь, по руке Олега взобрался к сердцу, которое проколол насквозь. Но еще одно ощущение, густым туманом собравшись вокруг Олега, силилось прорваться сквозь оглушение первого момента. И пробилось, вошло в него, переполнив упоительным трепетом.
Победа! Победа! Вот он, поверженный враг, скрючился у ног. Победа! Какая чистота и сила была в этом чувстве! Это взорвалось внутри эхо крови всех предков Олега, мужчин, воинов, благодаря победам которых, он, возможно, и появился на свет.
И сейчас же звук милицейских сирен донесся издалека, явно приближаясь к Дому культуры. Реальность, острота этой минуты вновь завладели Олегом. Кошмар содеянного им перекрыл дыхание. Он отбросил от себя меч, как извивающуюся гадину, и побежал к черному ходу, успев мельком подумать что-то неопределенное насчет отпечатков пальцев. Бежал и видел перед собой лежащее на боку тело Яна. И только потом, как фотоснимок рассматривая, вспомнил, что крови почему-то совсем не было, и что оружие Ян не выпустил.
Пока Олег шел домой, ему все чудилась погоня. Хотелось спастись, притаиться. Но все верней главная мысль подчиняла себе сознание -- он убил человека! Олег радовался, что в пылу сражения не почувствовал того самого удара в тело Яна. Именно это всегда казалось ему непереносимым: проткнуть живые ткани, которые, говорят, издают треск, словно рвущаяся материя. Однако из тела-то он меч вытаскивал, слышал скрежет. Об ребра что ли? В лихорадке Олег поднялся на лифте, вошел в квартиру.
Тут все по-прежнему, а что с ним? Но все-таки он считал, что справляется со своим новым состоянием сносно. О причудливой комбинации причинно-следственных связей, приведшей к событию сегодняшнего дня, он постарался не думать. Как сложилось, так и сложилось. Может, и не надо было прыгать с лестницы. Но сделанного уж не воротишь. И потом, если бы не Олег убил, его бы убили. Это чувствовал он верно, как лозоходец подземную реку. Не преувеличивал, не сгущал, не оправдывался. Так бы случилось.
Но больным казалось тело. Ныли суставы и мышцы, жаловалось каждое сочленение. Особенно жалобно стенало запястье правой руки, не привыкшее к такому труду. Жар лизал щеки, озноб глодал спину. Здесь уж ничего, кроме водки, помочь не могло. Олег открыл бар и подумал, что один-то раз в жизни может позволить себе пить из горла. Свинтил золоченую крышечку. Пил и думал: "За победу! За жизнь"! Снял покрывало с кровати, торопливо разделся, лег в такую ласковую, уютную, прохладную мягкость, что даже застонал от наслаждения. И под вихрь воспоминаний, где все взлетали и сшибались мечи, забылся.
II
Олег вспомнил, что вернулся вчера около десяти вечера, а сейчас было восемь утра. Вспомнил, что среди ночи несколько раз просыпался, нашаривал в темноте бутылку, которую предусмотрительно поставил на полу рядом с кроватью, и пил крупными глотками. Бутылка была почти пуста. Сырой, полинявший, как плохо выстиранное белье, рассвет маячил за окном. И по цвету неба можно было определить, что еще стоит на земле осень. Совсем уже изошли соки из всего живого, как из пожухлых старушечьих грудей, а все еще копошилось что-то в воздухе, маялось предсмертным томленьем: еще не конец, нет, еще не конец... Но уже пахло морозом, затянувшим белесой патиной унылый горизонт.
О вчерашнем Олег не вспоминал, потому что оно еще не стало воспоминанием. Оно владело каждым помыслом и вздохом. К тому же, натруженное запястье жалобной болью напоминало о своей вчерашней работе. И только в первую секунду пробуждения мысль о бое ударила его горячей тяжестью в средостение, а потом улеглась, успокоилась, прижилась. Ни смущения, ни страха Олег, к своему удовлетворению, не чувствовал. Он даже пытался заставить себя поволноваться насчет возможного ареста (вдруг были свидетели, вдруг его опознают), но и этого не получалось. Интуиция подсказывала, что нечего зря тратить душевные силы, что все обойдется. И какое счастье, что не нужно на этой неделе идти на работу!
Еще под душем почувствовав страшный голод, Олег пошел на кухню и занялся завтраком. Обжарив прозрачно-розовый бекон, залив его яйцами, взбитыми с молоком, Олег увеличил громкость радио. Включил кофеварку, стал ждать, когда яичницу можно будет посыпать тертым сыром. По радио пропикал сигнал: девять. И пошли местные новости. Тревожная волна всколыхнулась в Олеге. Он убавил газ под яичницей и насторожился.
В администрации Балашихи шла подготовка к выборам в областную думу. Губернатор Московской области выражал намерение лично разобраться с недобросовестным застройщиком нового квартала, к которому предъявляли серьезные претензии покупатели квартир. Благочинный Балашихинского района освятил недавно построенный храм Александра Невского. Криминальные новости. Олег, похолодев, сел за стол. ДТП на тридцатом километре шоссе Энтузиастов... шофер скрылся, сбив пешехода ... обнаружен цех, где изготавливалась поддельная водка ...
"Вчера вечером в Доме культуры "Ракетостроитель" произошла драка, в которой участвовали представители историко-патриотического клуба "Исток" и не установленные лица, устроившие дебош во время показательных выступлений членов клуба. Пострадало два человека. Телесные повреждения средней тяжести получил учащийся одиннадцатого класса школы номер один, начинающий спортсмен Михаил Губин. Руководитель клуба, мастер спорта международного класса, хорошо известный в нашем городе как организатор спортивной работы с молодежью Ян Белов был доставлен в реанимацию с проникающим ранением грудной клетки. К счастью, жизненно важные органы оказались не задетыми, состояние пострадавшего стабильное, средней тяжести. Врачи заверяют, что жизнь известного спортсмена вне опасности. К сожалению, ему не удалось запомнить приметы нападавших. Ведется розыск. Всех, кто может сообщить какую-либо информацию о данном инциденте, просим звонить по телефону 02, анонимность гарантируется".
И тогда Олег не выдержал. Он закричал, весь пережитый ужас смерти вгоняя в голосовые связки, все отчаянье, все отвращение к себе, всю слабость свою и силу, всю тоску по прошлой жизни, которая никогда не вернется к нему. Перевернул стул, что-то с лязгом разлетелось по полу, дребезжа, раскатилось по углам. А Олег колотил побелевшим кулаком в стену. Вот так нужно было всадить в него меч, вот так, и еще раз! И повернуть, и смаковать, закрыв глаза, как там все скрежещет и рвется и чавкает.
Отдышавшись и со стыдом взглянув на беспорядок, Олег все же подивился своей жестокости: ведь не радость от того, что он не убийца пришла к нему в первое мгновение, и никакой камень с души у него не падал, а казалось, все это время висел на ней, -- он ощутил досаду и опустошение, шершавую засуху в гортани и в сердце. Механически он выключил газ и кофеварку, ушел в спальню, где окно выходило на северную часть городского парка. Перед этим окном немало важных вещей открылось Олегу в минуты размышления. Но сейчас ему было не до созерцания. Там за деревьями, за фиолетовой рекой, за желтыми корпусами НИИ Среднего машиностроения, за полноводной артерией шоссе Энтузиастов в реанимационной палате городской больницы лежал Ян.
Он думал вовсе не о малом гемотораксе, осложнении своей раны, он думал об Олеге. Какие-то провода и датчики были пристегнуты к груди Белова, к одному из пальцев руки. Из-под одеяла торчал край повязки. Манжета тонометра на левом предплечье раз в полчаса сама собою надувалась с нарастающим шипением и опадала, когда на мониторе рядом с кроватью появлялись нужные цифры. Ночью Ян хорошо выспался после обезболивающего и смотрел сейчас спокойными серыми глазами в свежевыбеленный больничный потолок, на котором ни что не отвлекало его от жгуче-захватывающего упражнения: до последней реснички восстанавливать в мозгу лицо темноволосого молодого человека, вспоминать и заучивать наизусть каждый изгиб его черт. Ах, милые врачи, впрыснувшие ему вчера с перепугу атропин в вену! Знали бы они, что один только голос того человека, ежечасно вызываемый в себе Яном, заставляет сердце усердно работать, а рану -- затягиваться.
Обратный отсчет зазвучал в Олеге сухими ударами метронома. Жизнь его, вполне беззаботная, достаточно размеренная и неопределенно длинная обрела вдруг со всей возможной четкостью и смысл и предел. Но не было у Олега трясучего заячьего страха. Над голыми парковыми березами, над снующими автомобилями Олег вспомнил о своей заветной мечте, спавшей так глубоко, что и не чаяла уже очнуться. Какая пронзительная тревога рвала на части лиловые облака! Как молодо, звонко, всеохватно запела в Олеге полнота бытия, загудел могучий напор нерастраченной силы, жаждущей битв и побед.
Он вернулся в гостиную, разворошил стопку старых газет, нашел нужную. Набрал номер и отрывисто и бегло, словно по написанному, продиктовал объявление:
-- Продам автомобиль ниссан альмера, пять лет, пробег сто тысяч километров, в отличном состоянии.
Затем, не выпуская из кулака трубку, придавил мизинцем кнопку, дождался долгого гудка и набрал другой номер.
-- Алло!
-- Добрый день, это клуб "Кельт"?
-- Совершенно верно.
-- Я хотел бы посещать тренировки по фехтованию на мечах. Но обязательно с персональным инструктором.
-- Да, мы предоставляем такие услуги. Вам известна их стоимость?
-- Нет, не известна.
-- Тренер берет пятьдесят долларов в час. Занятие длится не менее двух часов и проходит не реже двух раз в неделю. Итого, минимум восемьсот долларов в месяц. Но сначала вы должны оформить членский билет, он стоит сто долларов.
-- Меня устраивает.
-- Кроме того, вы должны предоставить нам справку из психоневрологического диспансера по месту жительства, что вы не состояли и не состоите на учете, приходить на тренировки со своим оружием и в особой спортивной форме, о которой мы вам расскажем на собеседовании.
-- Хорошо. Когда можно придти на собеседование?
-- Если вам удобно, можете придти сегодня от 16 до 20 часов.
-- Да, мне удобно.
-- Представьтесь, пожалуйста.
-- Олег Смирницкий.
-- Очень приятно, господин Смирницкий. Ждем вас!
-- До свидания.
-- Всего доброго.
Еще раз воспользовавшись телефоном, Олег заказал такси, оделся и поехал в банк, где нагуливал бока остаток его прошлогодней премии от Фонда поддержки российского учительства.
Carpe diem -- таков был теперешний девиз Олега. И ни в коем случае не жалеть себя. Он ездил в Москву на тренировки сначала каждый день в течение трех недель, благо, его рабочий день продолжался самое большее до четырех часов. Правда, почти ото всех частных уроков и переводов из-за нехватки времени пришлось отказаться. Но после трех дней подряд у него так разболелись плечи и запястья, что он с трудом мог держать ручку и перелистывать книжные страницы.
А когда он, наконец, потянул спину, тренер даже накричал на него и запретил появляться в зале до тех пор, пока боль полностью не исчезнет. Беспокойство и неуверенность грызли Олега. Он думал, что уже способен на многое, но каждый его тренировочный бой с инструктором через две-три минуты заканчивался или потерей меча, или остановкой перед клинком, нацеленным в грудь. И так раз за разом, без конца, без просвета. И пары минут не мог Олег продержаться. Невероятность и несправедливость победы над Беловым угнетали его. Едва оправившись от травмы, Олег опять бросился в ежедневные занятия. И только когда стало понятно, что дела у него на самом деле идут не так уж плохо, и полезнее будет делать паузы в тренировках, стал ездить три раза в неделю. А в свободные дни ходил после работы на лыжах, правда, не далеко, в иссеченный лыжнями парк.
Но и удовольствия некоторые он себе позволял. У Олега был теперь замечательный клинок с серебряным эфесом. В клубе, познакомившись с тренером, Олег сказал, что ему нужна консультация в выборе оружия, и его повезли в специальный магазин без вывески и окон. Внутри Олег ожидал увидеть что-нибудь вроде стилизации под восточный шатер с развешанными на пестрых коврах кривыми саблями и ятаганами. Но интерьер магазина оказался строг и скучен: вдоль стен -- стеклянные, а может быть даже пуленепробиваемые витрины, где длинные мечи без ножен были наставлены, как лыжные палки.
Ждали здесь своего часа и легендарные самурайские катана -- непостижимо дорогие элегантные красавцы, и неподъемные двуручные орудия: альшписы, фламберги с волнообразными лезвиями, длиннющие слешеры, и легкие небольшие клинки: акинаки, сето, поясные мечи. Олег присматривался, не торопясь. Самурайские мечи оказались ему не по карману, равно как и проверенный, возможно даже, отведавший крови антиквариат. В глаза бросались большие мечи, или кокетливые изделия, снабженные драгоценными рукоятями и гардами. Наконец, он увидел оружие, похожее на меч Яна и на тот меч, что тогда подобрал в раздевалке. Клинок равномерно сужался к ромбическому, предназначенному для уколов, острию, неглубокий дол -- срединная ложбинка, спускался примерно на две трети, плоское перекрестие рукояти закруглялось вниз. Оказалось, что это оружие называется странно: бастард или полуторник.
Консультант, немногословный дяденька лет пятидесяти, объяснил, что такие мечи бытовали в Европе в шестнадцатом веке, могут использоваться как при одноручном, так и при двуручном захвате и вполне подходят для занятий в "Кельте". Олегу приглянулся скромный с виду клинок, встретивший человеческий взгляд тусклым и в то же время нежным просверком. Но и самым простым из всех он не был. Его стильная нарядно-серебрянная рукоятка с черненным навершием радостно уткнулась в олегову руку, словно собачонка, нашедшая, наконец, хозяина. И судьба тысячи долларов была решена.
Кроме того, Олег несколько обновил свой гардероб, чтобы не вызывать вопросов в клубе, куда клиенты подъезжали на BMW последней модели, джипах-мерседесах, а иногда и на бентли, Олег же -- на такси. Вообще, он положил себе денег не жалеть. Жив будет, заработает, и проданную машину вернет, а на нет и суда нет. Ужинал он почти каждый вечер в кафе или в средней руки московских ресторанах. Домой его не тянуло. Он сидел в ресторанах за рюмкой коньяка подолгу, слушал музыку. Но так называемых мужских развлечений сторонился, они всегда были ему чужды.
В клубе он познакомился с помощником главного бухгалтера Асей, черноглазой девушкой лет двадцати пяти, и иногда ночевал у нее, окупая свою неразговорчивость и равнодушие к выяснению отношений дорогими духами, нечастыми ресторанными ужинами, и в периоды оскудения фантазии и бодрости духа -- цветами. И как ни странно, цветам эта девочка была рада больше всего. Но здесь Олег действовал не наугад, он хорошо помнил слова старика Ремарка: "цветы покрывают все, даже могилы".
Ася была миловидной смуглой брюнеткой, любила кожаную одежду, любила маникюр, который делала раз в две недели за сотню долларов (при взгляде на свои с непривычки пугающе длинные ногти, отражающие свет электрических ламп, черные гуцульские глаза ее теплели, как у матери, встречающей первую улыбку ребенка), любила смотреть телевизор. Ничего против всего этого Олег не имел. Но самое главное, у Аси ему было спокойно. Конечно, он не сразу признался себе, что иногда остается у нее в тысячеглавом и многоочитом Митино, только потому, что знает -- сюда никогда не доберется Ян. Но однажды признался, и, рассудив, простил себя. Надо же и отдыхать когда-нибудь от этого смертного ожидания.
А ждал Олег на совесть. Каждую секунду. Сначала убеждал себя, что за месяц Яну никак не оклематься, и хотя бы эти первые четыре недельки можно ведь пожить спокойно. Но не жилось, не пилось, не елось. Потом, в работе, тренировках и развлечениях время побежало быстро. Месяц за месяцем. И зима истаяла грязноватым бензиновым чадом. В самом ее конце, в еще слякотной Балашихе, понурой и кособокой, Олег наблюдал, как туманы и изморось доедают последние снежные баррикады. Ожидание к тому времени стало его второй натурой. Но ему не просто было притереться в организме, оно потеснило до этого крепкий и глубокий богатырский сон. Пришлось свести знакомство со снотворными. Зато Олег научился ждать даже веселясь, даже занимаясь любовью. Никакого оружия он, правда, с собой не носил. Не зная толком характер Яна, все-таки чувствовал, что даже если тот выследит его как-нибудь, то из-за угла нападать не станет.
Невероятно сложным оказалось удержаться от расспросов о Белове. С компанией Штуки Олег порвал немедленно и резко. Но те притихли после инцидента в "Ракетостроителе" и сами от греха подальше старались не касаться всего, что было с этим связано. Однако откуда ни возьмись, у Олега обнаружились знакомые, которые могли знать что-то о Белове. Раньше Олег и не помнил, когда последний раз до того злополучного дня он ходил в "Ракетостроитель". А теперь на этом ДК будто свет клином сошелся. Мало того, что Олега тянуло иной раз просто пройти мимо, так еще и повод для визита туда нашелся. Его позвали выступать на областной учительской конференции, доверив представлять лицей, где он работает. Два года назад Олега угораздило стать лучшим учителем района, а это неизбежно влекло за собой определенную общественную нагрузку. Он сказался больным.
Где-то после Рождества просочился слух, что Ян вышел из больницы еще в ноябре, дела его вроде бы обстоят хорошо. Это было последним, что Олегу удалось услышать о Белове. Он посчитал, что должен знать об этом человеке следующее: адрес, возраст, место работы, образование. Оказывается, Ян Белов приехал в Балашиху с родителями из Прибалтики в начале девяностых. Он жил в микрорайоне Южный, довольно далеко от олегова дома, то есть настолько далеко, что на улице они вряд ли могли столкнуться нос к носу. Ян был двумя годами старше Олега. После окончания школы он три года проучился в историко-архивном институте (факультет установить не удалось), затем поступил в Институт физкультуры. Мастер спорта международного класса по фехтованию, тренер первой категории, холост. Но, собственно, зачем нужна была Олегу эта информация? Ничего она не давала ему. Время было главным другом и защитником Олега. Оно одно было необходимо ему, потому что уже после трех месяцев занятий, стало понятно, что с каждой тренировкой в нем вырастает боец, равного которому надо было еще поискать.
Другое дело -- Ян. Олег, поставив себя на его место, только руками разводил. Каким образом можно найти человека, не зная ни имени его, ни фамилии, не зная, балашихинец ли он, москвич ли, или приезжал из Бобруйска в гости к тетушке? Олег на всякий случай старался реже встречаться с теми, кто мог оказаться их с Яном общими знакомыми, перестал бывать на вечеринках и днях рождения. Он понимал, что только случай может помочь Яну. Каждый день, в мороз и в оттепель, выходя из подъезда и с удовольствием вдыхая сладкий воздух, Олег чувствовал в уплотнившемся эфире отчаянье, упорство и неутомимость Яна. Весь город был населен бесплотными подобиями людей, только двое живых и обитали в нем. Один ждал, другой искал, временами воя от бессилия, временами теряя покой от предчувствия скорой встречи.
В клубе "Кельт" Олега встретили внешне приветливо, но, в сущности, настороженно. Он скоро понял, что выглядел в те первые дни мрачным неврастеником и, сориентировавшись, решил принять облик слегка безалаберного, с жиру бесящегося рантье. Занятия начинались после семи вечера. Олег удивился, сколько же народу желает, как и он, постичь основы исторического фехтования. Но инструктор объяснил ему: это, мол, еще ничего, вот года два назад, когда шел сериал "Горец", вообще отбою не было.
Легальны или нет были эти занятия, Олег так и не понял. Правда, над столом администратора он видел какие-то пестрые сертификаты и лицензии с разноформенными печатями и мерцающими голограммами, а в зале на специальном стенде висели фото сражающихся бойцов, как понял Олег -- фоторепортажи с каких-то турниров. Тем не менее, ему намекнули, что распространяться о программе обучения, видах оружия и личных данных инструкторов и членов клуба весьма не желательно. Спрашивали Олега, что его сюда привело, он отвечал, что давно хотел заняться какой-нибудь физкультуркой для тонуса, но в тренажерный зал ходить скучно, к большому теннису не испытывает склонности, для горных лыж нужно слишком много экипировки, которую лень каждый раз надевать и снимать, а от лошадей воняет.
Тренер по имени Георгий Норкин, был лет на десять старше Олега, то есть лет сорока, носил длинные волосы, и за глаза был прозван предсказуемыми сотрудниками и клиентами клуба Маклаудом. Поначалу он довольно холодно общался с Олегом. Тот даже стал слегка заводиться, особенно, когда почувствовал, что у него получается лучше других. Но тренер работал с ним так, словно ничего особенного не замечал. Однако в начале марта, когда полагалось вносить плату за прошедший месяц, Олегу сообщили, что по ходатайству Норкина администрация клуба предоставляет ему тридцатипроцентную скидку. А однажды, выходя из душевой, он наткнулся на Георгия, который деловито попросил его спуститься с ним в бар.
-- Не хотите представлять наш клуб на закрытых соревнованиях? -- спросил тренер, тыкая соломинкой в болотную жижу безалкогольного коктейля.
-- Я?
-- Вы не беспокойтесь, выступите в категории начинающих спортсменов. Соревнования ежегодные, рейтинговые, с хорошим призовым фондом. Участники страхуются на приличную сумму, хотя на моей памяти серьезных травм не было.
-- Видите ли, я вообще-то никогда не относился к этому, как спорту...
-- Ну да, я знаю, вы делаете вид, что ходите к нам для общеукрепляющей физической подготовки. Но я -- ваш наставник, и я вижу вашу сосредоточенность и целеустремленность. Какой-то стержень у вас внутри. Иногда все это даже тревожит меня. Вы не из тех, кто балуется оружием.
Олег смутился и покраснел, чего с ним уже давно не случалось.
-- Но, честное слово, я занимаюсь этим только для себя. Мне интересно, мне нравится...
-- Не сомневаюсь. Всегда нравится то, к чему есть талант.
Олег с удовольствием проглотил это слово.
-- А способности у вас отменные, давно не встречал, -- продолжал тренер, -- можете сделать себе имя в наших кругах, через несколько лет станете наставником, совместите, так сказать, приятное с полезным, заработок ведь это неплохой.
-- Благодарю вас, я подумаю.
Но от соревнований Олег отказался, рассудив, что рано пока высовываться. Быть способным учеником еще не значит выстоять второй раз против Яна. И не просто выстоять, а победить. Олег чувствовал, что пока ему такое не по плечу. Он работал над физической формой, шлифовал технику, но суть фехтования была для него неуловима, как след меча в воздухе.
Уже всех своих одногруппников он изучил и обогнал в искусстве даже тех, кто годами ходил в "Кельт". Но что был для них бой на мечах? Растрясание жира, доза адреналина, снятие стресса. Смешно было гордиться превосходством над ними. С Норкиным Олегу было по-прежнему интересно, но и здесь он стал замечать, что в пятидесяти процентах способен предугадать ход его мысли в поединке. Одну важную вещь Олег усвоил, точнее, проверил на опыте: фехтование -- это не комбинация стоек и оборонительных позиций. Еще Басё говорил: стихотворение должно быть подобно удару меча. Вот и Олег понял, что каждый бой сродни стихотворению. А поэзия только тогда становится поэзией, когда не остается в ней места несовершенству. Если хоть один лишний слог обнаружится в стихе, или вздыбится вдруг неблагозвучное сочетание букв, или проскользнет неправильный оборот речи, никогда стих не поразит душу чистотой непостижимого искусства. Но и соблюдения правил мало! Когда камнерез точит затейливую вазу из малахита, он волен где-то подклеить камень, а где-то соединить несколько частей, но только в том случае вознесется его поделка в олимпийские чертоги шедевров, если он сумеет замаскировать все швы и стыки так, чтобы зритель восклицал над ней: "ой, а как это сделано"?! То же и со стихотворением, то же и с фехтованием.
Выходя на бой, не надо думать про обводные удары и подсечки (ведь пианист, положив руки на клавиши, в последние секунды тишины не думает о том, каким пальцем он будет брать ре-диез в сложном аккорде), надо, взяв ножны, как камертон, прислушаться к своему состоянию, и его выразить росчерками меча.
Однажды Олег осторожно поделился мыслями о поиске сути фехтования с Норкиным. Но тот или не настроен был тогда к трепу, или просто не в духе, ответил почти сердито:
-- У вас что в руках? Орудие убийства. И вы еще спрашиваете, в чем его суть? Уж конечно не в аэробике, которой мы здесь занимаемся в белых кроссовках и черных джоггингах.
Олег надулся было. Но потом подумал, а может, действительно зря он дрючит себе мозги? Его задача -- в максимально короткие сроки стать мастером. Пусть и в самом простом спортивном понимании этого слова. А все остальное, глядишь, и само придет.
Как ни изменилась теперь жизнь Олега, а на работу надо было ходить по- прежнему. Но не только работу, а и науку, которой занимался для души, Олег не забросил. Предмет его литературоведческого интереса, гений Николая Васильевича Гоголя, неожиданно преподнес ему подарок, и Олег за месяц написал остроумную статью "Роль живописных полотен в характеристике образов в поэме "Мертвые души"".
Во время своих семинаров в центральной балашихинской библиотеке, Олег заметил нечто такое, от чего у него просто дух захватило. Оказывается, ни одной научной работы не было посвящено украшению стен в описанных Гоголем помещичьих домах, а ведь, казалось бы, каждую гоголевскую строчку давно разобрали по винтикам. С наслаждением размышлял Олег над значением птиц на картинах в доме Коробочки и портретов Кутузова и неизвестного старика в павловском мундире у нее же, а у Собакевича -- греческих полководцев Маврокордато, Миаули, Канари, греческой героини Бобелины и Багратиона, у Плюшкина -- натюрморта, и гравюры, изображающей сражение. Знакомый критик очень хвалил статью и взялся пристроить в "Вопросы литературы".
Но за работой Олег постоянно испытывал тоску по утраченному образу жизни, по минувшей безмятежности, которой он так легкомысленно пренебрег.
Март вполз в олегову квартиру нешуточной простудой и хандрой. Зима отступала медленно. То казалось, тепло победило, то сорвавшиеся с цепи морозы остервенело хватали прохожих за носы и обгрызали костяшки пальцев. Так и обернулась болезнью прогулка в распахнутом пальто после тяжелой тренировки. А с каким наслаждением разгоряченное тело принимало лукавые ласки влажного серебристого ветра! Лед на реке Пехорке загрустил и разнюнился. Обложившись вышитыми думками, Олег кис на диване, изводил пачками бумажные носовые платки, объедался лимоном и малиновым вареньем. Впервые за все это время не он смог бы сейчас принять вызов Яна, и это донимало его пуще насморка. Устав от телевизора и компьютера, он подходил к окну и долго созерцал обмершие сквозные перелески и сырые тротуары, которые яростно вылизывало ненасытное мартовское солнце. Стая элегантных бежевых свиристелей объедала последние рябиновые ягоды со снегом вместо мякоти внутри. Прилетали в палисадник около дома и снегири.
С того дня прошло почти полгода. И что Олег мог предъявить? Да, он кое-чему научился. Да, тренер считает его способным фехтовальщиком. Но чего все это стоит, окажись он сейчас напротив Яна, напротив самой Ненависти, самой Мести? Словно семена одуванчика, подхваченные ветром, слетят с Олега все его мнимое умение, все его превосходство над простыми смертными. Он чаще всего вспоминал не их с Беловым бой, а выступление Яна на сцене "Ракетостроителя". Совершенством, идеалом, вершиной казался ему тот фехтовальный фейерверк. Он до сих пор не чувствовал в себе подобных возможностей. Ведь тогда, в коридоре ДК, Белов проиграл из-за недооценки противника, который, впрочем, и сам не знал себе цену, из-за простой неосторожности. Теперь он будет бдителен вдвойне. И что же Олег? С чем выйдет он против Белова, превосходящего его в мастерстве и опыте, настороженного и собранного, всю волю собравшего, чтобы смыть с себя позор поражения? В такой ситуации победить второй раз, все равно, что перепрыгнуть с Эвереста на Аннапурну.
Две тренировки Олег пропустил из-за болезни. Две следующие -- просто так. Еще через неделю ему позвонил Норкин, но услышал только жалобы на здоровье. На работу, однако, ходить все-таки приходилось. Олег надеялся, что она развеет и встряхнет его, в ГОРОНО как раз предстояла череда плановых методических советов. Но все втуне. Он ощущал какое-то голодное опустошение и неожиданное отвращение к фехтованию. И подумать было тошно взять в руки меч. А еще стало казаться, что Яна он просто придумал себе, что никто не ищет его и вообще, был ли мальчик? Вот же ясная весна разворачивала боевые порядки.
Утянулся за колеблющийся горизонт серый, нечистый март. Теплыми ветрами накатил апрель. Продолжались семинары в библиотеке. Олег занимался Фетом. "Там человек сгорел, там человек сгорел", зачаровано передавали из уст в уста его слушатели. Рассказывая о Марии Лазич -- несчастной сербке, возлюбленной орловского помещика Шеншина, Олег думал о своей Асе, которую давно не видел. И с неприятным беспокойством отметил, что и она, пожалуй, не горела желанием видеть его.
В начале апреля снова позвонил Норкин.
-- Олег, с вами все в порядке?
-- В общем, да.
-- Тогда, что происходит?
-- Если честно, не знаю, Георгий. Мне все надоело.
-- А, ну это бывает. Должно пройти. Ведь вы теперь все равно не тот, что раньше. Вы сейчас только ничего не решайте. А если решите, сделайте одолжение, приезжайте и сообщите мне это лично, договорились?
-- Договорились.
Олег разговаривал вяло. Он ничего не решал. Ему хотелось мирной жизни. Он был все тот же. Он часами мог смотреть из окна, как воскресает парк. Он радовался первой травинке, выискивал под ногами первого муравья. Однажды, разбирая в поисках какой-то тетрадки шкаф, он нашел альбом с фотографиями прошлогоднего отдыха в Сочи. Они со студенческим приятелем Валерой снимались почему-то в основном в ресторанах и на пляже. Олег немало удивился, увидев тогдашнего себя: упитанного увальня с дряблыми предплечьями и намечающимся пузцом. Он скинул сорочку и встал перед трюмо.
Темноволосый молодой человек, похоже, обзавелся новым телом. Похудев, он казался выше и стройнее, даже грудная клетка смотрелась шире, даже без напряжения проступали косые квадратики мускулов пресса, весело играли рельефные бицепсы. Великолепный и страшный воин глядел на Олега из зеркала. Засмеявшись, он бросился в комнату, к осиротевшему мечу. Меч блеснул ему светлой радостью и застенчивым упреком. Груз упал у Олега с души. Он распахнул окно и потянулся. Жажда битвы оживала в нем, как личинка, разбуженная талыми водами. Он готов был метаться по комнате от нетерпения, повторяя: "ну где ты, Ян? Где же ты, друг мой?" На следующий день Олег поехал в "Кельт". И Норкин встретил его, как ни в чем не бывало.
Видали ли вы Балашиху в мае? О, вы не видали Балашихи в мае! Приезжайте туда! Прямые улицы чисты, словно вымыты после всех праздников. Праздники разбредаются по городу, прикидываясь простыми людьми. Первое мая окуривает дома зеленым дымком новорожденной листвы. Вкусный дым пикников владеет каждым балашихинским парком. А в Балашихе, как установлено точно, из любой точки города за десять минут можно дойти до леса. По вечерам нежный гул клубится под юными кронами -- это сонмы майских жуков вышли на свою мирную вегетарианскую добычу. Какая сладкая тоска на душе!
День Победы проходит по городу в великолепии и торжестве, выметает зеленой плащ-палаткой первомайский мусор. Цветники Георгиевскими лентами вьются по обочинам. Горы букетов перед вечным огнем. Девятого мая проспект Ленина перекрывается машинами ГАИ. Добродушные пузатые милиционеры курят и травят байки. Как приятно прогуляться по проезжей части! Ведь и тротуар свободен, а возьмешь, да и пройдешься прямо по белой разметке. На деревьях тихонько умирают незадачливые воздушные шары. Их полно. Ручные белки в городском парке становятся медно-рыжими. Больше всего на свете они любят мороженое. На праздничный салют народ съезжается из окрестных земель. А потом разъезжается веселый, словно пьяный, но на самом деле счастливый.
Однако самый драгоценный май в Балашихе выдается, когда на него попадает Пасха. Сколько приятных хлопот на Страстной неделе. Говорят, надо скорбеть, и душа просит очистительной скорби, а куличи-то щурятся ласковыми изюминками, а в магазинах расхватывают цветные наклейки и краску для яиц. Верующие снуют меж куличами и свечками деловито, насуплено. У женщин плотные черные платки. Церкви Балашихи переполнены. В них давка, плач младенцев, суета, бестолковые разговоры в очереди к Плащанице. А неверующие двигаются, словно вслепую, будто кто-то невидимый ведет их за руку по темному коридору. Так любимых просят закрыть глаза на пороге комнаты, убранной цветами и свечами.
И вот таинственная огненная торжествующая ночь, а потом день, долгий, прозрачный, щедрый и сытый. Облака пропитываются колокольным звоном, и когда умолкают колокола на земле, в небе еще гудит. И от этого живется легче. Да что ж говорить! А эскадрильи ласточек? Каждая вернется под свой балкон! А соловьи, которых по ночам слышно и вблизи шоссе Энтузиастов? А лягушки у старой плотины на Пехорке? Жители ближайшего к плотине дома добились от администрации бесплатной установки стеклопакетов. Всякий, кто в силу житейских обстоятельств покидает Балашиху, признается, что и весна ему не весна, если хоть глазком не перемигнется с ней в родном городе.
Олег впитывал бередящие душу запахи мая, как губка -- воду. На работе его рвали на части -- заканчивался учебный год. В этот раз экзамены проходили споро и бодро. Всех радовала хорошая погода. Никто не хотел огорчать ближнего. У Олега в доме не переводились цветы. Так всегда бывает у учителей в начале и в конце года. Хорошо еще, что члены родительского комитета имеют обыкновение дарить вазы на дни рождения классных руководителей. Когда начались каникулы, Олег перенес свои тренировки на утренние часы. В клуб он ездил с каким-то особенным наслаждением. Давно не был так легок и быстр, так уверен в себе. Но посетители, делившие с ним пространство спортзала, стали коситься на него с плохо скрываемой неприязнью. Окончательно определилось, что достойных соперников в "Кельте" ему больше нет.
Лето пришло сухое и жаркое. Родители Олега и объявившиеся приятели стали звать его в путешествия. Уехать на море, или в байдарочный поход по рекам Подмосковья, хотя бы на время забыть обо всем! Но Олег твердо решил не покидать города. Все тягостнее, лихорадочнее становилось ожидание. Он скучал о бое, о болезненно-приятном утробном холодке, о стоне предельного напряжения в костях и мышцах. Противник мерещился ему в толпе. Один раз он даже долго шел за неизвестным блондином, издали приняв его за Яна.
Кавказец Рустам, владелец сети игровых автоматов, был фехтовальщиком неплохим: темпераментным, азартным и техничным. И тренировался он много, но, несмотря на это, имел заметный животик, обтянутый дорогим черным трико. Олег знал его манеру боя, как свои пять пальцев, однако, поддавшись уговорам Норкина, и, согласившись на поединок в конце тренировки, решил отработать одну самостоятельно созданную недавно комбинацию с выходом за спину противника. Народ из зала уже потихоньку расходился.
В монотонном звуке негромких разговоров Олег разобрал какую-то неожиданно бодрую и приподнятую интонацию в голосе Норкина. Он беседовал с кем-то, на кого явно старался произвести впечатление. И шаги их приближались.
-- А вот, кстати, посмотри, это тот самый парень, о котором я тебе рассказывал! -- прозвучал голос тренера за спиной. -- Видишь, манера какая интересная? Тот редкий случай, когда мышечная масса позволяет работать полуторником почти как рапирой. Ну, хватит, хватит, господа! Рустам, вы молодцом сегодня! Идите отдыхать.
Не в правилах Норкина было прерывать поединок, и обиженный Рустам потопал в душевую, недовольно озираясь. И Олег с удивлением обернулся к тренеру, но увидел перед собой не его. Рядом с тренером, в двух метрах от Олега стоял Ян, на лице которого еще мерцала улыбка, но в одно мгновение пергаменная бледность вобрала в себя весь ее свет. Острый кадык провалился и взлетел. Глаза остекленели, как у покойника. Олег же почувствовал, что до боли в коленях выпрямленные ноги приросли к полу, и попробуй он сделать хоть одно движение, тут же повалится носом вниз. А Норкин все рассказывал что-то, уже поглядывая на своего подопечного с недоумением.
По сравнению с тем, как запомнил его Олег, Ян немножко изменился. Сейчас он выглядел несколько суше, даже как-то моложе. Волосы совсем платиновые, на тонкой прямой переносице высыпали мелкие ржавые веснушки. Глаза у Яна были серые с толстым антрацитовым ободком вокруг радужки. Осколки бликов дрожали в них. Он пил взгляд Олега, словно узник смрадной темницы -- струю свежего воздуха, проходящую сквозь щель. Пил и пьянел, и уже румянец робко возвращался на скулы.
Помутившийся разум Олега светлел, эйфория закипала колкими пузырьками кессонного хмеля. Моргнув несколько раз, и, шумно выдохнув, он окончательно взял себя в руки. И взглянул на Яна насмешливо и высокомерно.
-- Гоша, так ты представь мне столь замечательного молодого человека, -- на распев произнес тот, обрывая речь Норкина, которая все равно уже большей частью прошла мимо ушей.
-- Да, пожалуйста! Знакомьтесь, Олег Смирницкий. Олег, это Ян Белов, блестящий фехтовальщик из Подмосковья. Вы, надеюсь, слышали о нем?
-- Приходилось, -- негромко ответил Олег, покраснев от досады, что голос его пока не слушался.
И тут дыхание его оборвалось, Ян шевельнул плечом, и его раскрытая ладонь потянулась к Олегу. И он, сорвав защитную перчатку, не медля, двинул свою руку навстречу. Горячая кисть Олега и прохладная -- Яна сплелись в жилистый узел. Пальцы их, как истомившиеся любовники, прижались друг к другу. И еще хотелось сжимать, и теснее сцепляться, и никто не в силах был первым разорвать объятия двух страстей, двух гибельных сил.
-- Очень приятно, -- не слыша себя, вымолвил Олег, сообразив, что хорошо бы изобразить подобие светской улыбки.
А Яну и притворяться не надо было. Он уже сиял, старался даже опускать глаза, чувствуя, что они разгораются странным блеском. Он задыхался, он прыгать был готов от радости.
-- И мне в высшей степени приятно! -- он, наконец, отнял свою руку, словно выдернул клинок из сердца. -- Так что ты говорил, Гоша, хорошие результаты у молодого человека?
-- Да. Невероятный прогресс всего за полгода.
-- А ты не преувеличиваешь?
-- Ну, ты же всегда можешь проверить меня. Странно, что вы раньше не встречались, Олег ведь тоже из Балашихи.
-- Вот как?! Ну, может, он редко бывает в родном городе? -- Белов чуть наклонил голову, -- или по каким-то причинам избегает новых знакомств?
-- Отнюдь нет, -- ответил Олег, ухмыльнувшись так, чтобы Норкин ничего не заметил, а Ян почувствовал всю глубину его ненависти, -- но я слышал, что вы, господин Белов, кажется, были одно время ... э-э... нездоровы?
-- Да, был, -- с мягкой улыбкой сказал Ян, хотя искры ярости задрожали у него на ресницах, -- только это еще осенью. А организм у меня сильный, поправляется быстро. Да и проблема оказалась пустяковой.
-- Вот оно что! Рад слышать. Как теперь ваше самочувствие?
-- Благодарю вас, превосходно.
-- Вот вы, Олег, -- вмешался Норкин, -- не любите ходить на наши соревнования, а выбрались бы позавчера, увидели бы в какой сейчас прекрасной форме Ян. Совершенно восстановился после той неприятной истории. Вам надо расширять свой спортивный кругозор, а то варитесь здесь в собственном соку, уж и соперника подходящего не могу вам подобрать. Если хотите идти дальше, нужно, так сказать, выйти в свет. Людей посмотреть, себя показать. Ян, думаю, кстати, что Олег, как партнер, будет тебе интересен. У тебя ведь тоже сложности в этом отношении.
-- Еще какие, дорогой Гоша, еще какие! Ищешь, бывает, ищешь... Месяцами! С ног собьешься. А к тебе заглянуть и не догадался!
-- Ну вот! -- Норкин был заметно доволен удачным посредничеством. -- А что, Ян, не хотел бы ты прямо сейчас размять косточки?
Пол качнулся под ногами Олега, он не выдержал и отвел взгляд, хотя до этого они с Яном безотрывно смотрели друг на друга, даже отвечая на реплики Норкина. Неужели Белов согласится? Но здесь, в зале, где нельзя даже кончиком клинка прикоснуться к заветному телу, и меч в руке не удержится. Ян молчал. Снова бледность поземкой наползла на его лицо. Как не терпелось ему, как гудела во всех капиллярах кровь. С трудом оторвавшись взглядом от закостеневшего лица Олега, он разомкнул губы и сказал, едва ворочая языком.
-- Я бы с превеликим удовольствием, Гоша, но у меня важная встреча через полчаса. Как-нибудь в другой раз.
И стало понятно, что теперь он заторопится, теперь им втроем здесь делать нечего.
-- Нет проблем. Главное, звони.
-- До свидания, Олег. Был очень, очень рад познакомиться, -- Ян спешил скорее расстрелять дежурные слова.
-- Взаимно. И к вашим услугам, Ян.
Белов, уже повернувшийся было спиной, задержался, и едва заметно кивнул в ответ.
Норкин, улыбнувшись Олегу, вышел провожать гостя. Вернувшись за спортивной сумкой, он увидел, что Смирницкий все еще в зале, сидит на скамье в расслабленной позе, привалившись к стене спиной, и меч лежит у него в ногах.
-- Что это вы не идете, Олег?
-- Уже иду.
-- Вы устали, что ли, сегодня?
-- Сам не знаю. Спина, вроде, болит на старом месте.
-- Эх, сколько же я вам говорил: лучше недотренироваться, чем перетренироваться.
Олег поднялся, хмурясь и нервничая.
-- Извините за вопрос, Георгий, но не могли бы вы мне ответить, Ян Белов сильнее или слабее вас в мастерстве?
Норкин взглянул на Олега с любопытством. Пожал плечами.
-- Понимаете, мы давно не встречались, и раньше я бы вам твердо ответил, что несколько слабее. Но позавчера я видел его в деле, -- он был действительно очень хорош. Такое ощущение, что это ранение обернулось для него, как для мастера, не бедой, а счастьем. Он не только восстановился, но в погоне за прежней формой существенно повысил свой класс. Так часто бывает у талантливых спортсменов. А что касается вас, то престаньте вы, наконец, анахоретствовать. Я же вижу, что у нас вам становится скучно. Стесняться вам, да и мне, как вашему ментору, нечего.
-- Что же, пожалуй, больше не буду, -- твердо сказал Смирницкий, но, как показалось Норкину, печально.
-- И соревноваться решитесь?
-- Поживем, увидим.
-- Вот-вот! Вы подумайте как следует. До свидания! -- Норкин вскинул на плечо сумку, пошел к выходу.
Только в зале Олег немножко размяк. Все в нем как-то опало, сникло. За прошедшее время, казалось, Ян поселился у него в доме, и столько всевозможных картин их встречи Олег себе рисовал, что, мнилось, все уже прожито, познано. Он не предполагал, что наяву это будет настолько невыносимо ярко и тяжело. За эти несколько минут он устал так, словно разгрузил машину с кирпичом. Но тут же на обшарпанной скамье после ухода тренера и другое, нужное состояние вернулось к Олегу. Одно только имя "Ян Белов", произнесенное вслух, подняло бурю вдохновения в груди Олега. Всего лишь перекинувшись с врагом несколькими фразами, он испытал острейшее наслаждение, какой-то небывалый, может быть и нездоровый экстаз. А впрочем, отчего же нездоровый? Сила, рассудок, творческая энергия заработали в Олеге на полную катушку. Поэтом он был сейчас, ухватившим и тянувшим за кончик спущенную с неба веревочку лучшего своего стихотворения, альтистом Даниловым, на пороге бездны вышедшим играть свою главную симфонию.
И неусыпающий червь заветной мечты, и палящее желание еще раз испытать ликование победителя, и необходимость покончить с беспощадным смертельным врагом, перемесившим всю жизнь, и алчная потребность испытать себя в бою с достойным противником, -- все стянулось в один пульсирующий протуберанец, который Олег нес в солнечном сплетении.