Конечно, мы простимся, куколка моя. Простимся радостно и светло. Тебя ждут - кукольный домик, игрушечная железная дорога и какой-нибудь Кен в смокинге. А мне уже все равно, что меня ждет. Что бы там ни было, я с этим справлюсь.
Тебя принимали за студентку, за школьницу, за подростка. Маленькая - дышала мне в солнечное сплетение - с маленькими руками и большим, всегда улыбающимся ртом... Волосы настоящим золотом светились, хотелось отрезать кусочек. Все было кукольное, даже серьезные голубые глаза. Как они могли смотреть, эти глаза. Прямо и насквозь.
Во мне порой просыпались отеческие чувства. Так и видел, как веду тебя куда-нибудь за руку. Старше всего на пять лет.
Забыл главное: кукла была говорящей. Слова искорками летели или водичкой журчали, суть одна: слишком мы хороши друг для друга.
Ну и ладно, подумаешь. Не скажу, что не очень-то и хотелось, поскольку хотелось-то очень. Или очень не хотелось. Когда ты капризничала, мне хотелось тебя сломать или бросить.
А потом я представлял, как ты лежишь там, в своем кукольном домике, брошенная, с закрытыми глазками, с вывернутыми ручками-ножками... и возвращался.
* * *
Она говорила быстро, захлебываясь, при этом постоянно улыбалась, глаза смотрели сквозь меня или сквозь стену, слова получались живые, круглые, катились и стучали, она хотела до меня достучаться, так, наверное? Смеялась... Она видела, я думаю, перед собою тоже куклу, этакого мага и чародея в дырявом плаще, свинченного ржавыми болтами Пьеро, грациозного, как заброшенная буровая вышка, знающего все наперед и таинственного, как саранча... В ее смехе было отчаянье: всегда, всегда. Я не понимал. Я сидел, со своими длинными коленками, со стеклянным блеском в глазах, весь чужой, весь - вышел. Мне казалось, я любил ее. Ей все это представлялось совершенно иначе.
Дарила мне игрушки, талисманы, амулеты, всё - мал мала меньше. Про себя говорила: "Такая маленькая... Такая милая..." Для нее это значимо было, наверное: малость. Живая малость. И эти птички, рыбки, дракончики - всё это было она, пока было с нею. А в моих карманах превращалось просто в куски пластмассы. Я не умел, не хотел ценить ничего, кроме того, что само по себе дышит и само по себе теплое. Возможно, потому, что сам холоден, а о том, что я дышу, знают только зеркала.
* * *
Стеллажи, полки, металлические рейки. Синий морской конек в квадратной оранжевой коробочке. Рыбка с магнитиком во рту. Резиновый паук. Заводной твердоклюв, молотящий по стеклянной плоскости стола. Рыбки и птички, и нет лишь одной игрушки - моей любимой. Боюсь, что, когда я смогу собраться и подняться, мне уже незачем будет выходить из дому. Я уже опять стану человеком.