1.

Узорной лестницы винтаж
влечёт в эпохи,
распахнут в вечность Эрмитаж
зерцалом мира,
часы забот своих отдашь,
сомнений крохи,
и обратится в подвиг блажь,
а сердце - в лиру.


2.

Здесь - Рафаэль, а там - Рембрандт,
а между ними - Леонардо,
прошедший скупки и ломбарды,
но не утративший талант.

Буонарроти, странно кроток,
тревожит желтизной лица,
чуть-чуть косится Тициан
на пышных Рубенса красоток.

Полотен пленники хитро,
к изыску хладны и отделке,
глядят на мытые тарелки
ещё с романовских пиров.

Для впечатлительных натур
струится свет, лаская нервы,
из неподделанных шедевров
и неукраденных скульптур.

По залам, спящим в тишине
среди картин, панно и статуй,
смирясь с грядущею утратой,
иду неспешно, как во сне.


3.

Хоть всё верх дном изобразите -
толпе плевать на эпатаж.
Пресыщенный экраном зритель
лениво входит в вернисаж.

Полотен - сотни, краски - тонны,
возможно эту светотень
оценят позже в миллионы
в какой-нибудь прекрасный день,

или в запасники задвинут,
не вспомнив даже в юбилей,
во времена, что тоже минут,
хотя их не было подлей.

В какие творческие муки
не ведал ты, в какой вираж
тебя затянет, взявши в руки
своё оружье - карандаш.

У кисти и резца заложник,
весь век свой каторжный трудись,
но лишь воистину художник
тот, кто преображает жизнь.

Нас встретят в зале благосклонно
запечетлённый вертопрах,
или сикстинская мадонна
с младенцем грустным на руках...

Напрасно критик распинает,
один талант другим круша, -
да кто ж на свете этом знает:
на что откликнется душа?