Погасив все свечи и насыпав золы в камин, Эмили вышла на улицу и плотно закрыла дверь. Холодный ветер резко ударил ей в лицо, чуть не сорвав с головы капюшон. Медленно повернувшись к черному неприметному экипажу, Эмили вдруг подумала, во что ей угораздило ввязаться. Что с ней теперь будет?
Отец Ника уже сидел на мягком сиденье, прижимая к себе ребенка, и с недовольным видом смотрел на нее.
- Поживее! - бросил он так резко, что даже отсюда Эмили заметила, как вздрогнул малыш.
Ей так сильно хотелось ослушаться его, не выполнять его приказания, но она была вынуждена подчиниться, но только ради Ника, который мог замерзнуть на холодном зимнем воздухе. Забравшись в экипаж, Эмили уселась напротив отца малыша, который гневно захлопнул дверцу, и экипаж стремительно сорвался с места. Не удержавшись на месте, Эмили полетела вперёд и больно ударилась коленом о переднее кресло, навалившись на сидящего напротив мужчину. Застонав, она уцепилась за его широкие плечи, неожиданно для себя почувствовав его железные мышцы, но он грубо оттолкнул ее прочь, бросив ее обратно на сиденье.
- Чёрт побери, ты можешь быть осторожнее?! - недовольно пробурчал он, заботливо прикрыв голову сына.
Усевшись на свое место, Эмили, наконец, откинула с головы капюшон, поставила на пол свой саквояж и отвернулась от своего угрюмого спутника. Внутри экипажа оказалось на удивлении тепло. Видимо, затопили подседельные печки - тлеющие угольки в чугунных чанах, которые должны были согревать путников. Надо же, какая предусмотрительность. Она не ожидала от сидящего напротив мужчины подобного, но видимо, просто недооценила его. Но он ведь действительно заботился о малыше, волновался за него. Страшно подумать, что он пережил, стремясь найти его, а сейчас пытался быть с ним нежным, хоть это и удавалось ему с большим трудом. Складывалось впечатление, будто он впервые держит в руках крохотного ребенка. И не понимает, что малышу на самом деле нужно. Она решила пощадить его и прийти ему на помощь.
- Ему нужно поспать, - осторожно подсказала Эмили, стараясь не разозлить его.
Но естественно он разозлился. Казалось, все, что она ни делала, непременно выводило его из себя.
- Сам знаю, - довольно грубо буркнул Габби, заставляя себя не смотреть на нее, не заглядывать в эти пугающие зеленые глаза. Ему было так тяжело находиться рядом с ней, что становилось трудно дышать. И еще труднее соображать.
- Сегодня он спал совсем недолго, поэтому крайне важно, чтобы он выспался, иначе будет капризничать.
Ее мягкий и вкрадчивый голос еще больше вывел его из себя. Только гнев мог помочь ему пережить мгновения, проведённые с этой девушкой, поэтому еще более насупившись, он спросил, на этот раз подняв голову и решившись взглянув на нее:
- А почему он спал так мало?
Поразительно, чем больше он злился, тем шире хотелось улыбаться Эмили, которой сидящий напротив мужчина напоминал обиженного ребенка.
- Он часто просыпался, потому что хотел есть.
Каждый раз, когда он думал, что вот сейчас подвернется настоящий повод рассердиться на нее, она говорила то, что лишало его любой возможности даже отчитать ее. Она была действительно невыносима! Как и ее завораживающие изумрудные глаза. Нахмурившись, Габби склонился над ребенком, пытаясь сосредоточиться на Нике, но все его мысли были о девушке, которая сидела так чертовски близко. И к его полной неожиданности Ник вдруг громко расплакался. Вздрогнув так, будто его ударили, Габби осторожно прижал ребенка к груди.
- Солнышко, - проговорил он, медленно укачивая его, чтобы успокоить. - Всё хорошо. Я с тобой, тебе не о чем волноваться...
- Он маленький, он ни о чем не волнуется, - раздался мягкий назойливый голос.
Габби заскрежетал зубами.
- Я знаю, что он маленький! - в гневе воскликнул он и еще более опасным голосом добавил: - И не вмешивайтесь в наш разговор!
- Не буду, - смиренно кивнула она. - Я только хотела напомнить вам, что малыш устал и не расположен к беседе.
Габби выпрямился, ощущая в груди такую бурю гнева, что готов был наброситься на нее. Она что ж, нарочно пытается вывести его из себя!
- Мне лучше знать, что ему нужно, вам ясно! - рявкнул Габби так громко, что малыш вздрогнул и заплакал еще громче. Если только это было возможно.
- Совершенно не обязательно пугать его, - смело ответила девушка, не испугавшись его гнева. И вдруг подавшись вперед, протянула к нему руки и более спокойным голосом добавила: - Дайте его мне.
Габби был готов поставить ее на место, сказать, что ей лучше следует замолчать и не мешать ему, но пока он думал, как ей ответить, она незаметно забрала у него Ника. И оказавшись у нее, малыш тот час же перестал плакать. Это потрясло Габби до глубины души. Остолбенев, он удивлённо смотрел на своего двухмесячного племянника, и если бы не возраст этого малыша, он бы решил, что это какой-то заговор против него.
Девушка стала медленно укачивать ребенка на своих руках, и Ник совсем затих. И даже закрыл глаза, будто чувствовал себя в совершенной безопасности. Будто наслаждался ее объятиями. Габби откинулся на спинку кресла, чувствуя себя преданным своим же родичем.
- Только без глупостей, - не смог он сдержаться от колкого замечания, стремясь напомнить ей, кто она такая.
И к его большому неудовольствию она вдруг вскинула голову и осуждающе посмотрела на него.
- Я лишь хочу успокоить его. Едва ли это можно считать преступлением.
Отвернувшись от него, она стала снова покачивать Ника, что-то тихо бормоча ему. И казалось, это успокаивало его окончательно. Габби следил за всей этой сценой, испытывая смешенные чувства. Как странно, она ведь замешана в похищении Ника. Зачем же так волноваться за него и желать успокоить его? Он снова стал изучать ее профиль, ощущая странное беспокойство в груди. Ее красиво очерченные губы двигались в медленном ритме, повторяя какие-то слова, которых он не слышал. Да и это было не важно. Потому что всё затмевало невероятное волнение, которое он ощутил, продолжая следить за ее губами.
Что в ней было такого? Почему он испытывал то, что испытывал, находясь рядом с ней? Такие острые чувства не вызывал в нем никто и никогда, разве только... Габби не хотел думать об этом. Прошлое было потеряно для него навсегда. Единственное светлое пятно было стёрто семь лет назад, даже не сумев сформироваться.
Он вдруг ощутил такую сильную усталость, что глаза непроизвольно закрылись. Он так долго не спал, гоняясь за преступниками. И в то же время на этот раз спал слишком долго, чтобы определить местонахождение Ника. Ведь только так он мог найти его. Себастьян настоял на том, чтобы с ним поехал один из его людей бывший военный по имени Робин, который когда-то помогал Себастьяну в поисках Тори, когда та пропала. Он действительно был верным человеком, и умел хранить секреты, узнав о тайне Габриеля. Тайна, о которой знал всего один человек на свете. Робин помогал ему и знал точно, что нужно делать в таких случаях.
Но все эти поиски в конец измотали Габриеля. Ему нужно было хоть немного отдохнуть, чтобы восстановить силы. Габби не мог мечтать сейчас ни о чем, кроме чашки чая и мягкой постели. Проведя рукой по своей густой щетине, он подумал, что было бы неплохо еще и побриться. Может поэтому Ник боялся его и плакал?
Взглянув на сидящего напротив мужчину краем глаза, Эмили заметила, как он побледнел. Это почему-то обеспокоило ее больше, чем она рассчитывала на это. Она вынуждена была признать, что испытывает к нему самое настоящее сострадание. Он был необычайно красивым мужчиной, даже не смотря на свою отросшую бороду, но сейчас выглядел по-настоящему истощенным, глаза запали, а густая золотистая щетина говорила о том, что в последнее время у него не было времени даже на бритье. Не удивительно, ведь он должен был прежде всего найти сына. Если бы Эмили довелось потерять свое дитя, она бы облазила весь свет, чтобы только найти его. Поэтому не могла винить своего спутника за грубое и резкое поведение. Он был доведен и нуждался в отдыхе, как и малыш.
- Когда вы планируете остановиться?
Услышав этот тихий и почти ласковый голос, Габби ощутил легкую дрожь, прокатившуюся по всему телу. Он медленно открыл глаза и тут же столкнулся с пронзительными зелеными глазами, которые смотрели на него с неожиданной мягкостью. Он вдруг понял, что не хочет, чтобы она смотрела на него так. Потому что он не мог бороться с чувствами, которые накатывали на него от этого взгляда. И делали его совершенно беспомощным перед ней. Как он мог бороться с ней в таком случае? Он устал бороться с ней.
- Зачем это тебе? - уставшим голосом ответил он вопросом на вопрос.
Эмили выпрямила спину, чувствуя себя не в своей тарелке от его пристального взгляда.
- Если остановка на ночь будет скоро, я не дам Нику заснуть окончательно, чтобы не пришлось его снова будить. Это нарушит его сон, и он не сможет спать долгое время.
И снова Габби не мог не признать то, что эта девушка самое странное создание на свете. Снова ее забота о Никки сбивала его с толку. Почему, ну почему она не печется о том, чтобы сбежать от него, или молить о пощаде? Почему не беспокоится за свою судьбу?
Но вместо того, чтобы отчитать ее за любопытство или промолчать, он задал ей совершенно неуместный вопрос:
- У вас есть дети?
Глаза ее расширились от удивления, став просто огромными.
- Почему... почему вы спрашиваете об этом?
Он сам не знал, почему.
- Вы на удивление легко справляетесь с Ником. Вы очень тонко понимаете настроение детей.
- О, - она опустила голову, но за долю секунды до этого Габби успел заметить в ее глазах какое-то сильное чувство, похожее на боль. Его это так сильно поразило, что у него неожиданно сжалось сердце. Поразительно, но ему была небезразлична грусть, охватившая похитительницу Ника. - У меня нет детей. Я просто... много читаю и узнала обо всем из книг.
Габби нахмурился еще больше, почувствовав, как подпрыгнуло сердце. Он мог поклясться, что где-то это уже слышал. Определенно слышал нечто подобное, но не успел вспомнить, потому что в этот момент экипаж остановилась.
- Приехали, - сказал он уже более мирным тоном и поспешно вышел из экипажа.
Ему следовало думать о насущных делах, об их безопасности, а не о грустных зеленых глазах. Ему следовало так же написать письмо Тори и Себастьяну и сообщить радостную новость, чтобы бедные родители немного успокоились. Это непременно поможет Тори поправиться. Расписывая в уме предстоящие дела, Габби почувствовал себя более уверенным, и, повернувшись, протянул руку девушке, чтобы помочь ей выбраться из экипажа, ведь она держала на руках Ника.
Эмили прижала к груди ребенка и подала руку его отцу, чтобы выйти. И снова странный трепет охватил ее всю, пока она сжимала его сильную ладонь. Может ее просто знобило от холода? Вероятно, так оно и есть, потому что невозможно было поверить в то, что прикосновение мужчины способно было взволновать ее. Выбравшись наружу, Эмили поспешно отняла от него свою руку и, глядя на небольшой дом, перед которым они остановились, не заметила, как нервно сжал и разжал руку стоявший рядом мужчина. Она повернулась к экипажу, чтобы взять свой саквояж, но голос ее спутника остановил ее.
- Оставь, - мягко, почти виновато проговорил он, не глядя на нее. - Я сам...
И Эмили по-настоящему захотелось улыбнуться ему, ощущая в груди необычайно странное, безумно приятное тепло. Она вдруг подумала о том, что за последние годы она не улыбалась так часто, как сегодня. И уж никогда не хотела улыбнуться мужчине. Разве что однажды, сидя под клёном...
Отогнав от себя ненужные мысли и прижав к груди ребенка, она поспешила в дом, чтобы не заморозить его. Ее встретила невысокая пожилая женщина в белом переднике, которая радушно улыбнулась ей и весело проговорила:
- Добро пожаловать, дорогая. Входите скорее, иначе вы и малыш замерзнете от этого жуткого холода.
Эмили вошла в дом и отряхнула одеяло, в которое был завернут Ник, и которое было в снегу. За ней в дом вошел ее спутник и закрыл дверь.
- Добрый вечер, миссис Хилхёрст, - проговорил Габби, оттряхивая свои плечи от снега.
Пожилая женщина улыбнулась ему.
- Как хорошо, что вы нашли, наконец, свою жену. Она такая красавица. Неужели сбежала с ребенком к другому?
Эмили остолбенела, услышав такое. Она взглянула на своего спутника, который, повернувшись к ней спиной, как ни в чем не бывало расстегивал свой черный каррик. Что он рассказал этой женщине до их приезда сюда? Миссис Хилхёрст определенно ждала их. Но он не имел права говорить такое! Испытывая гнев и досаду, она обернулась к хозяйке дома.
- Я не его жена, - слишком резко произнесла она, крепче прижав к груди Ника.
Миссис Хилхёрст удивленно посмотрела на нее.
- Да?
И тут послышался тихий голос ее спутника.
- Она няня малыша. Приготовьте для них комнату.
Растерянно покачав головой, пожилая женщина снова взглянула на Эмили.
- Пойдемте, дорогая, я уже приготовила вам комнату. Вы должны отдохнуть и уложить малыша.
Идя за ней, Эмили почувствовала себя еще более растерянной. Почему он сказал "няня", а не преступница? Ведь именно ее он и обвинил в похищении Ника. И собирался передать властям. Он ведь был груб с ней именно потому, что она была преступницей в его глазах, и иного обращения просто не заслуживала. Почему тогда он представил ее няней своего сына? Ведь только так она могла бы избежать презрения хозяйки этого дома...
Оказавшись в небольшой но уютной спальне с одной кроватью, на которой и предстало ей с Ником провести ночь, Эмили вдруг ощутила небывалое облегчение от того, что осталась одна, что отца Ника не было рядом. Она не могла сейчас видеть его. И так как ей предстояло побеспокоиться о малыше в первую очередь, она с удовольствием занялась им, чтобы хоть как-то отвлечься.
И вот он, накормленный и уложенный на кровати, смотрел на нее своими серыми как у отца глазами, волнуя ее еще больше. Ник помахал своими крохотными ручонками и так широко и солнечно улыбнулся ей, что, не сдержавшись, Эмили наклонилась и быстро поцеловала его в тёплую щечку.
- Ты действительно самый хитрый малыш, которого я когда-либо видела. - Эмили улыбнулась ему в ответ и ласково погладила его по голове, прекрасно зная, чего он желает. - Ты ждешь сказку на ночь, да? - В ответ он более энергично замахал ручками, улыбка его стала шире, от чего сердце Эмили почти растаяло. - Ты хоть знаешь, что ты единственный мужчина, которому я хочу рассказывать сказки? - Малыш весело загукал. Покачав головой, Эмили тихо начала, с умилением глядя на малыша: - В далёком-далёком царстве жил строгий, но очень мудрый царь. И было у него три сына. Однажды царь очень тяжело заболел и позвал к себе своих сыновей. Он велел им найти лекарство, которое сможет излечить его, потому что его врачи были бессильны. И три храбрых принца, спешно оседлав своих коней, пустились три в разные стороны, дабы найти способ вылечить своего горячо любимого отца.
Старший сын набрёл на город, где жили опасные разбойники. - Чем больше рассказывала Эмили, тем быстрее успокаивался малыш, а потом он и вовсе затих, внимательно слушая Эмили, и если бы не его возраст, она бы подумала, что он понимает каждое ее слово. Снова улыбнувшись ему, она тихо продолжила: - Старшего принца хотели пленить, не поверив, что он сын царя. Тогда он бросил вызов главе разбойников и победил его в честном бою, за что разбойники сделали его своим предводителем. И все сокровища разбойников теперь принадлежали ему. Царевич вошел в сокровищницу и вдруг увидел небольшую чашу, которая стояла в стороне от всех на каменном выступе. И словно из ниоткуда из нее лилась вода. На вопрос царевича, что это такое, ему ответили, что это чаша с волшебной водой, которая может вылечить любую хворь. Но она лечит только тех, кто чист душой. И еще, до чаши нельзя дотрагиваться рукой, иначе вода полностью высохнет. Обрадовавшись, что нашел, наконец, заветное лекарство, которое поможет его отцу, и уверенный, что донесёт это до дворца, старший царевич просунул две палки меж двумя круглыми ручками, взял чашу, спрыгнул на коня и помчался домой.
Средний царевич попал в царство кровожадных людоедов, которые убивали своих пленников ради забавы и оставляли себе головы поверженных, как трофеи...
- Что за страшную сказку вы рассказываете Никки на ночь? - послышался тихий бархатный мужской голос с порога.
Встрепенувшись от того, что ее застали врасплох, Эмили быстро обернулась, но так и не смогла ничего ответить. Лениво прислонившись плечом к косяку двери и скрестив руки на невероятно широкой груди, у порога стоял отец Ника в одной белой льняной рубашке, тёмных бриджах из оленей кожи и высоких черных сапогах. Было так странно видеть его без свободно сидящего на нем каррика. Но не это поразило ее. Рубашка обтягивала широкие плечи и сильные руки, а бриджи облегали напряженные длинные ноги. Он был довольно высоким мужчиной. И Эмили снова не могла не отметить, как он красив даже со своей многодневной щетиной, которая закрывала почти всё его лицо, ярко выделяя задумчивые серебристые глаза, которые сейчас с опасным блеском смотрели на нее так пристально, что сердце Эмили забилось тревожными ударами. Золотистые волосы растрепались и падали ему на лоб, делая его вид еще более домашним.
Эмили вдруг поняла, что в нем таится невероятная сила и мощь, которая в любой момент может быть направлена на нее, но это почему то не пугало ее, а жутко волновало. Как так? Почему она не боялась его? Ведь мужчинам было так легко ранить женщину, обидеть и унизить. Они наслаждались своим преимуществом над слабым полом, пытаясь доминировать над ними. Почему тогда стоявший перед ней мужчина не вызывал в ней ни отвращения, ни страха и презрения? Только потому что был отцом этого замечательного малыша?
Тяжело дыша, Эмили отвернула от него свое лицо, вдруг ощутив себя невероятно одинокой и почти потерянной. Как странно, до сих пор ей было терпимо жить одной. Она была даже в некоторой степени счастлива от этого...
- Так что же вы всё-таки рассказывали Нику? - тихим голосом повторил он, ожидая ответа.
Голос, полный любопытства и мягкости. Голос, лишенный жестокости и гнева. Голос, пугающий ее не на шутку.
- Я рассказывала ему сказку.
- Да, но можно было рассказывать о мышах или слонах. Разве тема животных больше не актуальна?
Его вопрос почему-то заставил Эмили улыбнуться. И снова она поразилась тому, что может улыбаться от слов мужчины. Этого мужчины! Хорошо, что он не видел это, потому что она сидела к нему спиной. Ей почему-то не хотелось показывать ему то, что его слова могут заставить ее улыбаться.
- Ему не важно, о чем я рассказываю. - Эмили с нежностью взглянула на малыша и добавила: - Кажется, ему нравится мой голос. Он успокаивает его.
"Как и меня" - вдруг подумал Габби, оторвавшись от косяка двери и медленно шагнув в комнату, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.
- А как называется ваша сказка? Никогда прежде не слышал ее.
- Я... я еще не придумала ей названия, - сбивчиво ответила Эмили, почувствовав, как он приближается к ней. И как при этом сердце бьется всё быстрее.
- Не придумали? - Габби остановился у подножья кровати, и ему в глаза снова бросилась ее длинная рыжая коса, лежащая на ее спине и переливающаяся одновременно цветом красного дерева и расплавленного золота. Какие странные волосы. - Что значит, не придумали?
- Я импровизирую, чтобы Ник заснул.
- Вы умеете сочинять сказки? - Габби был приятно удивлен тем фактом, что у нее оказалась не только живая фантазия. Но и острый ум. И снова он подумал о том, как ей угораздило быть замешенной в похищении Ника. - И что же произошло со средним царевичем?
- Злой царь велел схватить его и обезглавить. Никто не пришел ему на помощь, и среднего царевича казнили.
- Как ужасно! Я и не представлял, что в нынешних сказках принято убивать царевичей.
Эмили снова не смогла сдержать улыбку. По-прежнему не глядя на него.
- Не всё так ужасно. В тот момент мимо лагеря как раз проезжал старший царевич и, увидев, что произошло, бросился к своему брату. Он успел дать ему воды из волшебной чаши и спас брата, но вода из чаши перестала литься. Она закончилась.
Габби удивленно приподнял брови, по-настоящему заинтригованный сюжетом этой необычной сказки.
- И как теперь они могли спасти отца?
Боже, ему казалось, что его обволакивает не только ее голос, который заставлял его испытывать необъяснимые чувства! Она манила его всем, что делала, тем, что говорила. Это было похоже на помешательство. Или сумасшествие.
В этот момент она подняла к нему свое прелестное лицо и совсем тихо сказала:
- Ник заснул.
У него перехватило дыхание, когда он снова заглянул в ее невероятно яркие изумрудные глаза. Непостижимо, но он едва мог дышать, едва мог владеть собой, когда видел ее лицо. И чем больше он находился с ней, тем сильнее подавался ее притяжению. Черт побери, она притягивала его сильнее ветра! Если он еще пару минут будет стоять здесь и смотреть ей в глаза, он окончательно забудет о том, что ему нужно было сделать.
Сжав руку в кулак и сделав глубокий вдох, чтобы прийти в себя, Габби выпрямился и насупил брови, дабы показаться равнодушным и холодным.
- Мы выезжаем рано утром после завтрака. - Он развернулся и направился к двери, но у порога остановился и бросил через плечо: - Расскажете свою историю завтра.
***
Было раннее утро. За окном всё ещё шёл тихий снег. Легкий ветер нежно подбрасывал крупные хлопья, аккуратно складывая их в небольшие сугробы. В доме стояла приятная тишина. Эмили медленно обернулась к малышу, который сжав своей маленькой ручкой ее палец, сладко спал, прижавшись к ней. Она невольно улыбнулась ему, ощущая в груди щемящую нежность. Он покорял ее с каждым днем всё больше и больше, не оставляя никаких шансов забыть его, даже когда она передаст крошку его матери, а затем уедет. Это событие казалось таким близким, но в то же время таким далеким, что сейчас хотелось думать о чуде обретения, а не потери.
Испытывая сильную жажду, Эмили еще раз посмотрела на малыша, который даже не пошевелился, когда она осторожно высвободила свой палец, медленно встала с кровати и обложила малыша подушками с обеих сторон. Она надеялась, что он не проснется, пока она быстро сходит на кухню, попьет воды и вернётся. Надев платье и проведя рукой по распустившимся длинным волосам, Эмили решила заплести косу после посещения кухни, иначе потратит драгоценное время. Да и остальные вероятно спят, так что ей не будет неловко появиться перед людьми с распушенными волосами.
В последний раз взглянув на Ника и убедившись, что он в полной безопасности, Эмили вышла из комнаты и тихо прикрыла дверь. Густые волосы мешали, падая ей на лицо. Привычным взмахом головы она откинула их назад и обернулась. И застыла на месте, увидев в нескольких шагах от себя отца Ника. Она не ожидала увидеть его так рано. Но еще больше она не ожидала увидеть его такого...
Он побрился! И выглядел таким юным, таким молодым. И таким красивым, что Эмили неожиданно поняла, что затаила дыхание, глядя на него. Высокий лоб, прямые золотистые брови, глубоко посаженный миндалевидные серые глаза, прямой нос и красиво очерченные губы. И еще, он выглядел таким странным. Она не могла понять, что в нем было не так... Неожиданно сердце ее забилось быстрее, а голова стала медленно кружиться, когда она заметила небольшую ямочку на его твердом подбородке. Такая странная, даже знакомая впадинка... Почему ей казалось, что прежде она уже видела такую же? Почему она не могла справиться со стремительным биением своего сердца?
Он тоже неотрывно смотрел на нее своими чуть расширившимися серебристыми глазам, будто видел ее впервые. Он был в рубашке, расстегнутой у ворота, которая обнажала его шею и верхнюю часть груди, усыпанную золотистыми волосами. Казалось, он весь был сделан из золота. Чуть влажная после бриться золотистая кожа блестела словно после легкого загара. Отец Ника, отец малыша, которого подвергли жуткому испытанию. Невероятно красивый мужчина с золотистыми волосами, серыми глазами и ямочкой на подбородке. И неожиданно странное чувство узнавания медленно охватило ее, заставляя испытывать жар и холод одновременно, парализируя и ужасая.
В этот момент входная дверь отворилась, в комнату вошел их кучер и подошел к отцу Ника, который теперь пристально смотрел на ее волосы. На ее распущенные волосы.
- Экипаж уже готов...
Он резко поднял руку и, не глядя на своего кучера, медленно бросил:
- Х-хорошо, Робин... Можешь идти.
Кучер кивнул и, развернувшись, чтобы уйти, быстро проговорил:
- Да, Габриел.
И только тогда Эмили, наконец, поняла, кто на самом деле стоит перед ней. Она не могла в это поверить. Не Гэбриел, не Габриель, а именно Габриел, [a], как в слове "чашка". Как такое возможно? Эмили подумала, что бредит. Или до сих пор спит и видит сон. Глаза ее изумленно расширились. Она попятилась назад и прижалась спиной к двери, к опоре, которая поддержала ее в тот момент, когда затряслись колени. Она не могла дышать, не могла двигаться. Боже праведный, но это был именно тот юноша, который некогда заставил ее почувствовать себя по-настоящему красивой и непроклятой. Убедил ее в том, что ей не следует ни красить, ни стричь волосы. Юноша, который выпросил у нее локон волос. Юноша, который подарил ей тот судьбоносный перочинный ножик.
Ее ввела в заблуждение его густая борода. Вот почему она не сразу узнала его. Вот причина того, почему она всё это время чувствовала себя очень странно, находясь рядом с ним. Неудивительно, ведь и семь лет назад он заставлял ее испытывать те же пугающе приятные, непонятные, но в то же время желанные ощущения. Она не заметила, как вышел кучер. Эмили смотрела в глаза отца Ника, и ей казалось, что она снова сидит под тем самым клёном, в солнечный день. День, когда она еще имела право мечтать. День, когда всё в одночасье рухнуло, и она потеряла всё.
Грудь вдруг пронзила такая острая боль, что перехватило горло. Эмили с ужасом понимала, что уже не та прежняя девочка, которая много лет назад понравилась ему. Кто полюбил ее волосы. Она была запятнана, она была грязной. И он был ужасно сердит на нее за то, что она была причастна к похищению его сына. Он почти ненавидел ее. Единственный мужчина, который был способен вызывать в ней нечто значительно большее, чем отвращение. Но что он скажет, когда узнает о ее прошлом? Эмили сумела пронести в памяти теплые воспоминания о нем, но жизнь была так жестока, что решила отнять у нее даже и эти единственные светлые крохи. Что у нее останется, если она потеряет и его, своего светловолосого архангела, светлое пятно на фоне мрачных событий, которые лишили ее всего? С чем она будет жить дальше? Что будет согревать ее холодными, одинокими ночами?
Эмили задыхалась, понимая, что разваливается на части. Она не могла вынести этого. Это было так несправедливо! Так ужасно, что ей захотелось плакать.
Он вдруг сделал шаг в ее сторону и, скользнув взглядом еще раз по ее волосам, которые, вероятно, узнал, заглянул ей в глаза и тихо спросил:
- Как тебя зовут?
У него был такой мягкий, такой ласковый голос, что ей захотелось тут же исчезнуть из этого дома, из этого мира. Мир, который продолжал насмехаться на ней. Но Эмили не могла не ответить. Глубоко в сердце она продолжала наивно верить, что однажды встретит его. И что он узнает ее. И, возможно, захочет подарить ей еще одно светлое, невероятно дорогое для нее воспоминание. Поэтому и ответила. Охрипшим и сдавленным голосом:
- Эмили.
Она увидела, как расширились его глаза от потрясения, как он выпрямился затаив дыхание. Она не могла больше находиться рядом с ним. Она не могла больше видеть его. И собрав все свои силы, Эмили открыла дверь и юркнула обратно в свою комнату, быстро закрыв дверь дрожащими руками.
И только потом на самом деле поняла, что с ней произошло. И что ей предстоит вынести.
Глава 4
Эмили!
Он не мог поверить в то, что услышал. В то, что видел собственными глазами. Как такое возможно? Как это могло быть правдой? Может сознание решило сыграть с ним злую шутку, а слух бессовестно потакал ему? Габби не мог дышать, глядя на стоявшую перед ним девушку. Глядя на Эмили! На ту самую Эмили! Хрупкие воспоминания о которой до сих пор хранились в его памяти и которые внезапно ожили и стали невыносимо терзать его.
Эмили!
Он никогда бы не смог забыть это имя. Ни за что не забыл бы девочку, которая сокрушалась по поводу цвета своих волос. Которая так глубоко переживала холодность своих родных. Которая распустила для него свои бесподобно красивые рыжие волосы, и подарила ему локон этих захватывающих волос. Девушка, которая в книге пыталась по суевериям найти ответы на свои вопросы. Которая поделилась с ним самыми своими сокровенными переживаниями...
Девушка, которая подверглась потом грубому насилию и была изгнана из собственного дома. Семь долгих мучительных лет Габби пытался найти хоть бы слово о ней, надеялся, что хоть кто-то видел ее, кто-то сможет указать или подсказать ему, где ее укрыли от него. Но она исчезла из его жизни. Так, словно она никогда не существовала. Но он никогда не переставал думать о ней! До боли хорошо помнил каждое ее слово, каждый жест, каждый локон переливающихся рыжих волос. Он помнил, как сильно билось его сердце рядом с ней. Как ему было тяжело дышать рядом с ней.
У Габби вдруг что-то перевернулось в груди, когда он увидел расширившиеся от ужаса глаза девушки, когда Робин обратился к нему по имени. Когда потом сама назвала свое имя. Она узнала его! Она знала точно, кто он такой! Но это почему-то напугало ее так, что она сначала застыла, а потом быстро исчезла за дверью своей комнаты.
Габби вдруг почувствовал, как болит сердце. От того, что он едва мог дышать. От того, что он был готов броситься за ней. Он поднял руку, желая остановить ее, но ее уже не было рядом. Она испарилась, как дымка. Габби на секунду прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. Потрясение, которое он испытал, не могло так скоро отпустить его.
Эмили!
Боже правый, как давно он хотел увидеть ее! Как давно хотел увидеть и убедиться, что с ней всё в порядке! И вот теперь он видел её. Видел перед собой экзотическую красавицу, в которую она превратилась за эти семь лет. Которая продолжала заставлять его ощущать то дикое, неконтролируемое волнение, от которого он переставал соображать. Вот почему все это время он не мог спокойно находиться рядом с ней! Вот почему он не мог спокойно смотреть ей в глаза. Эти изумрудные, яркие и пронзительные глаза! Глаза, которые преследовали его во сне и наяву. Глаза, которые он никогда не видел в своих видениях...
"Я просто... много читаю, и узнала обо всём из книг".
Такое могла сказать только та Эмили. Его Эмили, которая сидела под клёном и смотрела на него своим волнующим взглядом!
- Бог ты мой! - простонал Габби, открыв глаза, и, продолжая смотреть на дверь, провел дрожащей рукой по своим слегка влажным волосам.
Всё в одночасье изменилось!
Теперь ничего не могло быть, как прежде. Он вдруг очнулся и, наконец, вспомнил, как они встретились. Он ведь нашёл своего племянника в ее доме. В скрытом от людского мира коттедже, где и жила она всё это время. Куда ее сослала жестокая и бессердечная семья. Господи, как Ник оказался у нее? Как она оказалась замешана в похищении Ника?
У Габби вдруг так сильно закружилась голова, что он даже пошатнулся. Ему показалось, что он сходит с ума. Или уже сошёл. Потому что это не могло быть правдой. Ему хотелось разнести эту проклятую дверь в щепки и оказаться лицом к лицу с ней. Ему хотелось о стольком у нее спросить, о стольком узнать! Но он не смог сделать и шагу. Он просто не мог подойти к её двери. Грудь разрывала такая боль, такой страх и сомнения, что он даже не смог выдохнуть накопившийся в легких обжигающий воздух. Она тоже узнала его, но предпочла скрыться от него. Потому что он взял ее с собой, чтобы сдать властям.
Боже, в какой капкан он попал? Что с ними теперь будет? Меньше всего на свете он ожидал обнаружить ее своим врагом, но именно в такой позиции они теперь оказались.
Понимая, что больше не может находиться здесь, Габби развернулся и быстро шагнул к двери, схватив с рядом стоявшего стула свой сюртук. Ему казалось, что если он не сделает глоток свежего воздуха, он просто свихнется. Или его чертовая голова лопнет от боли! Он должен был ненадолго остаться один, подальше от нее, чтобы немного прийти в себя.
И решить, что делать дальше.
***
Через полчаса Габби снова стоял перед заветной дверью, ощущая в груди невероятное волнение. Хозяева давно встали, завтрак был уже накрыт, но Габби был уверен, что она до сих пор так и не вышла из своей комнаты. Он вдруг застыл, не зная, что сказать ей. Как он посмотрит на нее теперь? Почему даже оказавшись вовлеченной в грязное похищение Ника, она продолжала заботиться о малыше и рассказывать ему на ночь сказки? Для настоящей преступницы это было противоестественно, и всё же...
Эмили!
Одно ее имя заставляло его дрожать от сильнейших эмоций, которые так стремительно охватывали его. Сжав руку в кулак, гневаясь на весь белый свет и прежде всего на себя, Габби резко спросил у стоявшей рядом миссис Хилхёрст:
- Она ещё не выходила оттуда, верно?
Миссис Хилхёрст покачала головой.
- Нет, может, она всё ещё спит?
Не спит она, подумал Габби, тяжело дыша. Она предпочла скрыться от него, чтобы не встречаться с ним. Неужели ей было так неприятно видеть его? Эта мысль почему-то причинила ему неожиданную боль. Не в силах больше бездействовать, он шагнул к двери, но всё же постучался тише, на случай, если только Ник спал.
- Эмили, - прошептал он, и снова сильная дрожь прошлась по всему телу от прозвучавшего имени. Ощущая непривычное бессилие, Габби привалился к двери, пытаясь дышать ровнее, и более грозно добавил: - Мы выезжаем сразу после завтрака.
Он стал ждать ответа, прислушался, но за дверь не раздалось и единого звука. Это вдруг так сильно напугало его, что Габби решил, будто ее там нет. Неужели она сбежала? Стукнув кулаком по двери уже громче, он гневно проговорил:
- Эмили, если ты сейчас же не отзовёшься, я выбью эту чёртовую дверь и войду! Ты меня слышала?
Он прижался лицом к двери и стал ждать. Одна секунда. Две. Три... Стук его сердца отсчитывал невыносимо долгие мгновения молчания, которые складывались в целую вечность! А потом он услышал. Совсем тихо, еле различимо...
- Что? - спросил он нетерпеливо, превратившись в слух.
- Я слышала вас...
У него еще громче забухало сердце, когда он услышал, наконец, ее голос. Голос той самой Эмили! Господи, как он мог не узнать ее? Габби всем тело прижался к двери и положил ладонь на деревянную преграду, словно стремясь прикоснуться к ней. Желая поверить в то, что это не сон. У него снова стала медленно кружиться голова. Сделав над собой огромное усилие, он более мирно, почти ласково спросил:
- Что ты слышала?
- Вы уезжаете после завтрака.
Он закрыл глаза.
- "Мы", - мягко поправил он. - Мы уезжаем после завтрака. - Габби с трудом выровнял дыхание и открыл глаза. - Выходи позавтракать.
У него замирало всё внутри при мысли о том, что он снова увидит ее.
Увидит Эмили!
Господи, он действительно не спал?
- Я не хочу есть...
Если он стремился убедиться в том, что она не желает его видеть, этого было более чем достаточно. И это снова причинило ему необъяснимую боль. Подавив горечь разочарования, он выпрямился, оторвавшись от уже ненавистной двери.
- Тебе придётся выйти оттуда. Рано или поздно. - Он не мог уйти, но и не знал, о чем еще поговорить с ней. Но была еще одна темя, связывающая их вместе. Вот только... Боже, их ведь связывал не только малыш! - Как Ник?
- Хорошо, я уже покормила его, - прошептала Эмили, стоя рядом с дверью и прижавшись к холодной деревянной преграде щекой. У нее так сильно стучало сердце, что она едва могла дышать. Едва могла поверить в то, что всё это происходит на самом деле. И продолжает происходить. Она должна была проснуться у себя в постели в доме тети Альби, потому что это не могло быть правдой. Она не могла стоять так близко к Габриелю. К тому самому Габриелю, которому подарила локон своих волос! Эмили подняла руку и прижала ладонь к двери, мысленно умоляя его исчезнуть! Умоляя уйти... И в то же время не в силах перестать думать о нем.
- Покормила его, а сама не желаешь завтракать?
Почему в его голосе слышалось не осуждение, а беспокойство? Эмили сделала глубокий вдох, и тихо добавила:
- Обычно я не завтракаю...
"Лжешь" - с невероятной ясностью понял Габби. И еще одно открытие потрясло его до глубины души. Она была готова придумать всё что угодно, лишь бы не выйти оттуда! Не выйти к нему! Но она не могла вечность скрываться там. Как бы сильно не боялась его.
- Что ж, -произнес он, сдаваясь, и отошел от двери. - В таком случае мы уезжаем через десять минут. - Он скрестил руки на груди, выжидательно посмотрел на дверь и совершено спокойно добавил: - Если ты решишь и дальше прятаться в этой комнате, я приду через десять минут и сам выведу тебя оттуда, в каком бы виде ты ни была. Ты меня слышала, Эмили?
Ответа не последовало и это еще больше насторожило Габби, который перевёл взгляд на настенные часы и стал считать секунды, складывающиеся в мучительно долгие минуты, когда снова увидит ее. Увидит Эмили!
У него так сильно колотилось сердце, что становилось всё труднее дышать. И еще труднее ждать. Никогда прежде он не испытывал такого безграничного нетерпения. Такого стремления вновь увидеть кого-то. Он гадал, что произойдет: она выйдет сама или ему всё-таки придется войти к ней? Он был готов почти на всё, чтобы снова взглянуть в ее изумрудные, потрясающие глаза.
Когда стрелки часов отсчитали последние секунды, возвещая о том, что прошли отведённые десять мину, Габриел выпрямился и шагнул к двери, но застыл на полпути, когда дверь открылась без его вмешательства. Перед ним стояла девушка из его прошлого! Девушка, которая не давал ему покоя целых семь лет! Девушка, мысли о которой терзали его днем и ночью. Габби замер, не в силах пошевелиться. Замерло и его сердце, пока он смотрел на это теперь уже до боли знакомое лицо на тонкие золотистые бровки, белоснежную кожу, чуть вздёрнутый носик, алые по-прежнему манящие губы... Господи, как он мог не узнать ее сразу? - ужасался про себя Габби, перестав дышать. Волнение снова охватило его, когда он попытался заглянуть ей в глаза, но она склонила голову слишком низко, чтобы у него хоть что-то получилось.
И только тогда он заметил это.
Она повязала на голову зеленый платок, которым скрыла от него каждый локон своих невообразимо рыжих потрясающих волос! Волосы, которые были предметом разговоров в прошлом. Волосы, которые понравились ему и которые так сильно тревожили её. Волосы, которые могли напомнить им давно ускользнувшее от них прошлое. Прошлое, к которому она, вероятно, не хотела возвращаться. Габби ощутил стеснение в груди, но решил пока не делать ничего. Пока было достаточно того, что они узнали друг друга. Она ведь узнала его? Иначе, почему пряталась в комнате? Почему скрыла волосы платком?
Он всё же подошёл к ней. Она уже надела свою накидку и для верности наиболее полно укрыться от него надвинула на голову еще и капюшон. Одной рукой она прижимала к груди Ника, а другой держала свой саквояж. Габби осторожно взял у нее саквояж, ощутив исходивший от нее слабый запах сирени, и, испытывая острейшие, неконтролируемые чувства, он хрипло сказал:
- Пойдём.
***
Эмили было так трудно дышать, что она не смогла возразить, когда он забрал у нее саквояж. Ей было ужасно трудно находиться рядом с ним, но еще тяжелее было смотреть на него. Чего собственно она и не стала делать.
Всё изменилось так внезапно, что теперь она не представляла, что ей делать, как вести себя с ним, что ему сказать? Столько вопросов и ни одного ответа! Боже, она была в таком отчаянии, что не знала, куда ей деться. Она не могла вернуться домой, не могла оставить Ника. Она не могла поделать ровным счетом ничего. Всё снова встало с ног на голову, и снова она лишилась возможности управляться с некой подобий жизни, которую вела до его появления.
Поблагодарив Хилхёрстов за теплый прием, она вышла во двор и увидела Габриеля, стоявшего возле совсем другого, ничем не примечательного черного экипажа, который ждал их. И снова ощутила странный бег своего сердца. Что в нем было такого, от чего ей становилось не по себе рядом с ним? Почему именно этот мужчина вызывал в ней эти непонятные, сложные и недопустимые чувства? Она не хотела прежнего волнения, не хотела ничего из того, что снова могло ввергнуть ее в пучину отчаяния, из которой было так немыслимо сложно выбираться, а потом искать крохи желания вернуться к жизни, в которой не было ничего желанного. Это был ужасный путь.
Поправив капюшон, она шагнула к экипажу, прижав к груди Ника, но сердце снова затрепыхало в груди, когда она оказалась возле его хмурого отца. Он протянул ей руку, чтобы помочь. Эмили застыла, боясь прикоснуться к нему. Любое мужское прикосновение было невыносимым для нее. А его прикосновения были еще и опасны. Ужасно опасны...
Она хотела сама взобраться в экипаж, когда услышала голос над ухом:
- Не глупи, Эмили. Подножка очень скользкая, и ты можешь упасть. Возьми меня за руку.
Почему теперь его голос звучал с нескрываемой нежностью, от которой дрожь прокатилась по всему телу? Почему он сказал, что может упасть она? Почему ее судьба тревожила его больше, чем благополучие собственного сына? Почему, ради всего святого, именно он оказался тем самым юношей, который подарил ей самые дорогие сердцу воспоминания?
Тяжело дыша, она всё же подчинилась, положив свою руку на его ладонь. Дрожь стала сильнее, сердце застучало быстрее. Она остро почувствовала тепло его руки, которое согрело ее оледеневшие пальцы. Почему ей не было противно от его прикосновений? Почему вместо того, чтобы отпустить его руку, ей захотелось еще чуток подержать его?
Сделав глубокий вдох, она быстро взобралась в экипаж и села на теплое сиденье, прижав к себе малыша. Эмили усилием воли подавила все те чувства, которые ей не следовало испытать, и отвернулась от своего попутчика, который устроился напротив, и они тронулись в путь.
Путь, который непонятно, к чему приведет их обоих.
Они ехали вот уже два часа. Два часа молчаливого пути. Сначала это задевало Габби, потому что она жестоко игнорировала его. А ведь некогда охотно делилась с ним своими переживаниями. Потом он решил терпеливо ждать мгновения, когда же она заговорит сама, но видимо сила ее воли была намного сильнее его, потому что она так и не произнесла ни слова. И ни разу не посмотрела на него с тех пор, как вышла из комнаты.
Габби мог бы рассердиться на нее. Но если раньше это удавалось ему с большим трудом, теперь ему было совершенно невозможно сердиться на нее. На Эмили!
"Оказывается, в Англии существует немало суеверий и примет, в которые люди охотно верят... Есть поверье, что если утром в волосах окажется пёрышко от подушки, значит, в вас кто-то влюбился..."
Странно, почему он вдруг вспомнил именно эти давно сказанные ею слова? Габриел снова посмотрел на сидящую напротив девушку, которая усиленно делала вид, будто занята малышом. Будто Габриеля вовсе не существует. Всю дорогу она укачивала Ника, что-то неслышно шептала ему и пыталась себя хоть чем-то занять, чтобы не смотреть в другую сторону. Глядя на ее нежный профиль, Габби вдруг испытал острое желание обнять ее и убедиться, что она настоящая. И неожиданно для себя он медленно улыбнулся, ощущая странное удовлетворение в груди. Рядом на самом деле сидела Эмили! Та самая Эмили! Это было больше того, что он желал все эти семь лет...
В этот момент она резко выпрямилась, глядя в окно. И они оба совершенно точно расслышали, как заурчал чей-то живот. Габби попытался не улыбнуться шире. Девушка застыла, гневно сжав свои побелевшие губы. Он вдруг понял, что не может винить ее за ее поведение. Всё так резко переменилось. Еще вчера они были чужими друг другу. И знали, кто они такие: преступница и каратель. Но теперь... После того, как они узнали друг друга. После того, через что им обоим пришлось пройти...
Габби медленно выпрямился, снова подавляя желание обнять ее, прикоснуться к ней...
- Как давно у тебя вошло в привычку не завтракать?
И снова его мягкий голос прошелся острым лезвием по ее обнаженным нервам, причиняя ужасную боль. Эмили сжала руки на коленях и еще больше отвернулась от него, чувствуя на себе его пристальный взгляд.
- Не ваше дело.
Что еще она могла сказать? Возможно, она была груба, резка и бестактна, но ничего не могла поделать с собой. Она не знала, о чем говорить с человеком из своего прошлого, которому так много рассказала о себе. Помнит ли он хоть что-нибудь из того рассказа?
- Возможно, ты права, - спокойно произнес он, - но я бы не хотел, чтобы ты морила себя голодом.
И снова искренняя забота в его голосе поразило Эмили настолько, что ей стало даже страшно. С какой стати ему проявлять столько беспокойства по отношению к преступнице, которую вез к судье? Она не хотела, чтобы о ней беспокоился мужчина. Ведь мужчина не способен ни на что хорошее. Она не желала, чтобы о ней беспокоился Габриел.
- Моя судьба не должна вас заботить, - снова резко бросила она, не глядя на него.
И с замиранием сердца почувствовала, как он подался вперед. К ней.
- Ошибаешься, - почти миролюбиво заверил он, взяв с сиденья рядом стоявшую корзину. В этот момент у нее снова заурчало в животе, и на этот раз Эмили покраснела до корней волосы, почти ненавидя себя за эту слабость. Как бы она хотела, чтобы всё это оказалось страшным сном и всё исчезло! Но никто не исчез: ни Ник, ни тем более его хмурый отец, который должен был, как любой другой мужчина уже отругать и осудить ее за резкость. Ведь так поступали все мужчины, разве нет? - Это собрала нам в дорогу миссис Хилхёрст. Покушай немного, - сказал он, протянув ей корзину, и незаметно отобрал у нее Ника. - А пока что малыш побудет у меня.
Сбитая с толку, голодная, растерянная Эмили не оставалось ничего другого, как последовать его совету. Именно совету. Он не приказывал, не настаивал. Он просил ее покушать! Будто на самом деле тревожился о ней. Эмили предпочла не анализировать его поведение. Ведь мужчины всегда ведут себя непредсказуемо. И если он решит потом по-настоящему проявить свой истинный характер, ей следует быть сытой и готовой, чтобы достойно встретить его нападки.
Положив на освободившиеся колени корзину, Эмили краем глаз заметила, как мужчина с безграничной нежностью прижал к груди своего сына. И снова невозможно было отрицать ту любовь, которую он испытывал к своему ребенку! Поразительно, но такого мужчину она видела впервые!
У Ника были такие же глаза, как у его отца, и возможно цвет волос как у матери. Эти мысли почему-то огорчили Эмили еще больше. Ощущая неестественную подавленность, и не понимая причину этого, она откинула крышку корзины, но не смогла удержаться от вопроса.
- Как полное имя вашего сына?
Габриел удивленно вскинуло голову и, приподняв золотистые брови, внимательно посмотрел на нее.
- Моего сына? - переспросил он, не достаточно уверенный, что правильно понял ее вопрос.
- Да, вы называете его Ник. Это уменьшительное от Николас или от средневекового имени Колин?
Его поразили две вещи. То, что она, как и много лет назад продолжала удивлять его своим острым умом. И то, что она решила, будто Ник его сын. Задав свой вопрос, она при этом выглядела такой напряженной, такой грустной. Почти несчастной. Это тронуло Габби до глубины души и снова вызвало желание обнять ее. Чувствуя гулкие удары своего сердца, и пристально следя за ней, он, наконец, ответил на ее невысказанный вопрос.
- Ник не мой сын.
И получил настоящий подарок, потому что Эмили повернула к нему голову и посмотрела, наконец, на него своими завораживающими зелеными глазами. Габби почувствовал, как перехватывает дыхание. Сейчас она выглядела такой же изумленной, как утром, когда узнала его. Она ведь узнала его? Он так хотел, чтобы она узнала его!
- Но... - проговорила Эмили, пытаясь остановить быстрые удары своего сердца, когда заглянула в его сверкающие серебристые глаза. Такие знакомые, светящиеся лаской и нежностью! Она так давно мечтала еще раз ощутить на себе этот неповторимый взгляд. Но именно сейчас испытала настоящую боль от того, что исполнилась давняя мечта. - Но у него ведь ваши глаза.
Габби вдруг ощутил головокружительную радость от того, что она обратила внимание на его глаза. Интересно, она помнила цвет его глаз или заметила это только сейчас?
- У него глаза матери, моей сестры, - с еле заметной хрипотцой произнес он, не в силах отвести от нее свой взгляд. Эмили же это удалось сделать с невероятной легкостью, что немного даже напугало его, явив ему то, насколько он бессилен перед ней. Габби не мог понять, какое чувство завладело им: чувство разочарования или облегчения. - У меня нет детей. У меня нет и жены...
- О, - прошептала Эмили, отвернувшись от него, не понимая, почему ей вдруг стало так легко от его слов. И почему так внезапно прошла грусть? - И как же полное имя вашего... племянника?
Неужели она все это время думала, что Ник его сын? Взглянув на малыша, он тихо произнес:
- Николас. - Он осторожно провел пальцами по лобику Ника, который спал у него на коленях. Такой кроша! Такое значимое для многих существо! Так много смысла было вложено в имя этого ребенка. Габби вдруг ощутил в груди знакомую черную муку, когда совсем тихо добавил: - Его назвали в честь нашего отца.
Эмили не смогла сдержаться и еще раз посмотрела на него. Лицо его было серьезным, а глаза с такой грустью смотрели на малыша, что стало немного не по себе. И голос его прозвучал так печально... Создавалось такое ощущение, будто ему было трудно говорить об этом. Неужели ему больно? Мужчинам может быть больно? Эмили не знала, что и думать. Словно он был не из этого мира. Не из того мира, где мужчины постоянно пытались унизить женщин и причинить им боль при любых обстоятельствах, доказывая, что они имеют на это полное право. Неужели мужчины могут чувствовать?
Он вдруг поднял голову и посмотрел на нее своими пугающими грустными глазами, а потом тихо добавил:
- Ника назвали в честь нашего покойного отца.
Эмили не знала, что и сказать, глядя в серые глаза мужчины, который был способен испытать самую настоящую боль. Боль от потери. От потери того, кто что-то значил для него. Поразительно, но снова он появился в ее жизни для того, чтобы доказать, как она заблуждалась все эти годы. Эмили так сильно ненавидела всех мужчин, что перестала обращать внимания на них. Но невозможно было не обратить внимания на боль в глазах Габриеля. И это настолько сильно тронуло ее, что невольно сжалось сердце. У нее сжалось сердце по вине мужчины! По вине того самого Габриеля, которого она и не надеялась снова увидеть. По вине мужчины, который на миг явил ей свою боль.
- О, - только и смогла произнести Эмили, чувствуя, как сжимает невольно приподнявшуюся руку. Рука, которая готова была устремиться к нему. Как такое возможно? Чтобы она захотела по собственной воле прикоснуться к мужчине! Эмили резко выпрямилась. - Простите... Мне так...
Но он не дал ей договорить. Габби сам не знал, почему заговорил об этом. Но в взгляде Эмили было нечто такое, что заставило его признаться в самом сокровенном. И он вдруг понял, что не сожалеет об этом. Удивительно, если учесть, что он никогда ни с кем не обсуждал покойных родителей.
- Лучше покушай, пока Ник спит.
И снова забота в его голосе поразила Эмили. Она хотела выразить ему, как ей жаль услышать о потери его отца. Она действительно испытывала сострадание к нему. К той боли, которая так внезапно появилась в его глазах и так же быстро исчезла. Она не понимала его. Она не знала, кто он такой на самом деле. И как ей теперь вести себя с ним. Почему у нее вдруг сжалось сердце от того, что она увидела боль мужчины? Только ли потому, что однажды она показала ему свою боль, и он утешил ее? Или в самом этом акте было нечто большее? Нечто гораздо более значимое?
- Но я... - хотела было возразить Эмили, но на этот раз произошло кое-что другое.
Он протянул руку и накрыл ее сжатый кулачок, прикоснулся к той самой руке, которая секунду назад готова была по собственной воле потянуться к нему. Это было невероятно. Это было так трогательно. И вместе с тем так опасно! Он сжал своей теплой ладонью ее пальцы, и Эмили внезапно ощутила желание заплакать. Грудь вдруг пронзила такая боль, что сдавило в горле. Потому что его пожатие, его прикосновение дало ей то, что не мог дать никто другой. Дало ей шанс поверит в то, что не всё потеряно для нее. Он словно удержал ее от падения в пропасть. В очередной раз.
Это было слишком опасное прикосновение. Оно могло разрушить все те преграды, которые на протяжении семи лет она выстраивала вокруг своего разбитого сердца.
- Лучше покушай немного, - проговорил Габби, не веря в то, что она, наконец, позволила ему прикоснуться к себе. И она не отдернула руку. Не отпрянула от него. Она позволила ему держать ее руку. - А потом я дам тебе Ника, и ты сможешь нянчиться с ним столько, сколько захочешь.
Он вдруг увидел, как потемнели ее глаза, как чуть заметно задрожала ее нижняя губа. Габби узнал выражение этих глаз. Ей было больно. Боль он видел в ее глазах еще тогда, семь лет назад, когда сидел под кленом и слушал ее рассказ. Сейчас она позволила ему не только дотронуться до себя. Она на миг позволила ему увидеть свою боль. И позволила ему утешить себя. Даже, несмотря на то, что еще утром пряталась от него. Много лет назад она с такой же доверчивостью поведала именно ему о своих тайнах. О том, что не знал никто, кроме него. Боже, Габби почувствовал, как дрожат руки, и колотиться его бедное сердце!
Это было нечто большее! Между ними воцарилось то, что напугало их обоих. Но это было необходимо. Чтобы они перестали делать вид, будто совершенно чужие друг другу.
Глава 5
Когда вечером они остановились на ночлег, Эмили была доведена настолько, что у нее разболелась голова. Утешало лишь решение, к которому она в итоге пришла: как бы прошлое ни связывало их, она должна делать вид, будто они незнакомы. Так ей будет легче вести себя с ним. Так будет легче скрывать свои чувства и объяснить некоторое из вновь появившихся. Так она могла бы притворяться, что ничего не почувствовала, когда он прикоснулся к ней. Так было легче прогнать образ страдающего мужчины с потемневшими серыми глазами, когда он заговорил о своем покойном отце.
Так будет легче притвориться, будто ее жизнь не летит в пропасть.
Еще утром, в какой-то безумный момент, когда он посмотрел на нее расширившимися от потрясения глазами, ей на секунду отчаянно захотелось, чтобы он узнал ее. Может с этим в ее жизнь вернулось бы нечто чудесное, чего она была лишена. Но едва наваждение прошло и сознание прояснилось, Эмили поняла, как сильно заблуждалась. Она умерла бы от унижения, если бы он узнал ее. Если бы он узнал, что с ней произошло после того, как она ушла с той поляны...
Он не должен узнать ее! Ведь их почти ничего не связывало, кроме той мимолетной встречи. И, кроме того, когда все это закончится, ему снова придется исчезнуть из ее жизни, так же как и ей. Так, словно ни его, ни этого очаровательного малыша вовсе и не существовало. Эмили с тоской посмотрела на Ника, не представляя, что с ней будет, когда она передаст малыша его матери. Что бы ни произошло, она должна с этим справиться. Как до сих пор справлялась со всеми своими несчастьями.
Семь лет назад он разглядел в ней нечто хорошее, во что заставил поверить и её. А что теперь он видел, глядя на нее? Как он посмотрит на нее, когда узнает, что с ней произошло? Возненавидит ли ее так же, как ненавидела себя она сама? В голове вдруг прозвучал жестокий голос Найджела, который с беспощадной безжалостностью придавил ее к земле, наматывая на руку ее распущенные волосы, и хрипел ей в самое ухо: "Твои волосы... Они сводят меня с ума!"
Что бы ни говорил в прошлом Габриел, ничто не убедит ее в том, что она не проклята. Она была проклята с самого рождения. Но так и не сумела понять, почему.
В Престоне экипаж свернул на Элден-Драйв и остановился во дворе небольшой гостиницы. Габриел вышел из него, повернулся и протянул руку, выжидательно глядя на нее. Эмили чувствовала себя настолько разбитой, что даже не хотела смотреть на него, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к нему. Но он снова не оставил ей выбора.
- Эмили, - послышался его мягкий, слишком мягкий голос, в котором, однако скрывалась небывалая решительность и сила, - если ты не обопрешься о мою руку, ты никогда не выйдешь из этого экипажа. Надеюсь, ты хорошо подумаешь, прежде чем принять решение.
С неистово колотящимся сердцем Габби внимательно следил за ней, ожидая мгновения, когда снова почувствует ее руку в своей. Мысль о том, что он прикоснется к ней, волновала его так, что он стал еле заметно дрожать.
После того, как она покушала в карете, они больше ни о чем не говорили. Молчание, воцарившееся между ними, отгородило их обоих друг от друга, отдалив окончательно. Тогда Габби решил дать ей время прийти в себя. Они оба пережили небольшое потрясение от того, что узнали друг друга...
Но ведь она узнала его?
Им нужно было понять, что делать дальше. Но теперь... Теперь он с поразительной ясностью понял, что ничему больше не позволит встать между ними. Особенно ей самой. Эта мысль была невыносима и причиняла ему ужасную боль. Но Габби не собирался сдаваться. Он должен был сделать всё возможное, чтобы вернуть и заново завоевать ее доверие. Габби понимал, какая это непростая задача, но только на таких условиях он мог бы продолжить с ней путешествие.
- Эмили... - мягко позвал он ее, глядя на ее грустный профиль.