Всем известно, что суть предмета заключается в его предназначении, и с этим не принято спорить, если конечно вы не воинствующий неформал или эпатажный эстет неоклассицизма... Но не в моём случае: серьга в форме бабочки жила на старом письменном столе с детства, и никто не помнил, откуда она взялась. Мама говорила, что это забыла дочь её старой подруги, папа задумавшись изрекал, что это осталось от прежних владельцев квартиры, а бабушка... Бабушка у меня сказочница и выдумщица, и никогда нельзя угадать наверняка - придумывает она или это правда. Помню, как я всех убедила, что есть такая страна Осия, и что в ней живут те, кто ушёл на юг очень, очень давно, а те кто остался потом назвались русичи... Одноклассники мне поверили, а потом я долго была изгоем - за двенадцать двоек и тяжёлый разговор с учителем истории. Особенно его возмутило, что все в Осии называли друг-друга гоями и носили две длинные косички на висках, сплетая их в одну по праздникам... Это сейчас я понимаю... А тогда, я прибежала домой в слезах и не разговаривала с бабушкой неделю... А потом как-то само вышло, что мы помирились.... Даже не помирились, а просто перестала я на неё обижаться и начала записывать бабушкины сказки в тетрадь. А потом был лучший подарок на День моего Рождения - удобный блокнот и "вечное" перо. От бабушки. И её же рукой на первой странице была нарисована эта серёжка-бабочка. Порхающая бабочка, и если не знать, что она лежит на моём столе в хрустальной пепельнице, то... Один мальчик, Саша, он за мной ухаживал в третьем классе, как-то случайно увидел этот рисунок и тут же пристал как скомканный скотч - откуда, кто рисовал, что за бабочка. Он был примерным мальчиком и очень увлекался энтомологией... Зануда. Ну как ему объяснишь, что это живая бабочка, только она из металла и стекла?.. Он не понял и обиделся. А потом, в старших классах, писал мне стихи, называя синей птицей цветов - бабочкой счастья... Ну ни дурак?..
Но это было потом, а тогда я, высунув от усердия язык, записывала то, что рассказывала мне бабушка вечером, пересказывала как помнила, вспоминала подробности и имена... Аргиуль - девушка-тростник, Унк - мальчик охотник на редкие грибы, Салада - старик- воин знающий где кончается земля... А ещё был мой любимый - Вась-Вась, умный котёнок рыси, видевший всё через прищур и потому очень хитрый... Я жила с ними вместе, росла с ними и с ними же дружила. Про меня говорили, что я молчаливая и странная, но так как учусь хорошо... Может стоит показать ребёнка хорошему детскому психологу?.. При воспоминании о психологе мне становилось дурно, как от стакана мыльной воды, добрые глаза, вкрадчивый голос и холодные руки, от которых чувствуешь как на тебя налипает грязь, и хочется вскочить, оттолкнуть этого неприятного доктора и закрывшись в душе долго-долго стоять под струями горячей воды... А дядю психолога я укусила за подбородок. До кости. Крику было, когда я вышла из его кабинета с окровавленным ртом и довольной мордочкой... А как орал он!.. Только бабушка всё сразу поняла, взяла его под руку и завела в кабинет... Через пять минут она вышла, взяла меня за руку и мы пошли... Не знаю, что она там сделала, но все врачи в нашей поликлинике с тех пор боялись меня как сибирской язвы... А бабушка отвела меня к своему старому знакомому - у неё очень, очень много "старых знакомых" и он дважды в неделю по часу учил меня двигаться. Сначала я думала, что это для танцев - у бабушки лучше не спрашивать, она не скажет как есть на самом деле, а запутает, да и не интересно так - а потом я как-то поехала в поход с классом и ко мне пристал старшеклассник, хотел чтобы я ему надпись на майке показала... Дурак, хоть и большой. Показала я ему, да так, что он ходить не мог. Вот тебе и танцы... А бабушка сама сходила в школу, вместо родителей, и больше ко мне не приставали, ни завуч, высокая и громкая как сигнализация иномарки ночью, ни старшеклассники, глупые как рыбы в аквариуме, ни с формой одежды ни с другими глупостями.
Выпускной класс я проходила в оранжевой майке с надписью "Я люблю тебя, бабушка!", и растянутом комбинезоне цвета хаки, в карманы которого умещалось всё, с чем я ходила в школу.
В этой же майке я её хоронила. Я не горевала по ней - она осталась со мной, в своих сказках, в моём голосе, просто - во мне...
Накануне бабушке было плохо, и выпив лекарство, она позвала меня и мы долго говорили; она была сама не своя, то шутила то вдруг умолкала, прислушиваясь к чему в себе... А уже когда я уходила, она спросила меня, знаю ли я, зачем бабочке крылья. Конечно знаю, обернулась я, чтобы летать. Это была последняя её улыбка мне...
Вспомнить мне осталось совсем немного: серое утро, заплаканную маму и не знающего куда себя деть отца, каких-то людей, молчаливо провожающих нас на кладбище и рыдающего "старого знакомого", моего учителя танцев. А ещё, когда мы вернулись, в моей комнате было разбито окно, а бабочка, та самая серёжка, пропала.