Аннотация: Десять лет назад закончилась последняя война. Ядерные удары превратили планету в холодный мрачный мир, где остатки человечества доживают свой срок. По этому миру идут двое: мужчина - суперсолдат старого мира, и девочка, подарившая ему смысл жизни.
Сегодня было холодно. Впрочем, холод не отпускал ее уже многие месяцы. Холодный влажный ветер гнал между деревьев редкие песчинки снега, раскачивал высокие сосны и не умолкая выл. Она привыкла к этому вою. Порой, когда между соснами попадались участки кленов или дубов, в монотонном вое появлялся едва слышимый ритм. Иногда она даже пыталась подпевать ему. Вряд ли у нее получалось, но ветер никогда не жаловался. А вот Он, он иногда улыбался и даже подбадривал ее.
Она подняла взгляд и посмотрела на него. Нет, сейчас он не улыбался. Его жестокое, изрытое глубокими морщинами и заросшее седой щетиной лицо было сосредоточено. На нем даже намека на редкую улыбку не было.
Он опустил голову и посмотрел на нее. Из-под свисающих на лицо длинных седых прядей на нее смотрели живые, пускай и уставшие, серые глаза. Он с заботой потрепал ее по голове и слегка, будто стесняясь этого, улыбнулся.
Они встретились две недели назад в точно таком же лесу. В тот день Сойка осталась одна.
Сначала их было четверо. Тетя, дядя, их сын и она - маленькая двенадцатилетняя Сойка. Дядя вел их на юг. Там, если пройти лес и болота, можно было найти множество поселений, где сильные мужские руки всегда были нужны. Да и здоровая двенадцатилетняя девочка стоила там не мало. Сойка знала, что дядя хочет ее продать, она была не против. Постоянное недоедание, тетины побои и бесконечные рассуждения о том, что она для них лишь обуза, стали для девочки в тягость. Она справедливо решила, что купить ее смогут лишь богатые люди, а значит она хотя-бы нормально будет есть.
Из своей деревушки они ушли именно из-за голода. В этом году урожая не было. Дядя говорил, что там на севере земля фонит намного больше чем на юге. Да и что делать на том севере, где одна деревушка на пол сотни километров, да и в тех живут лишь обезображенные старики и, порой, очень редко, дети, которые и на людей уже почти не похожи.
Они шли полтора месяца. Шли до того злополучного дня, когда их, готовившихся к ночлегу, не нашли другие. Их тоже было четверо. Все четверо мужчины - сильные и сытые. Они подошли не таясь. Дядя только начал вставать с земли, когда один из пришедших прыгнул на него. Дядя захрипел и попытался отпрянуть назад, но напавший не переставая бил его в грудь тонким черным лезвием. Тетя закричала, но тут же раздались два гулких выстрела.
Когда вжавшаяся в холодную сосну девочка открыла глаза, то все уже было кончено. Тетя и брат неподвижно лежали метрах в трех, из их развороченных грудных клеток неспешно шел пар. Дядя лежал поодаль, он еще подергивался, но его убийца лишь деловито рылся по многочисленным карманам дядиной куртки.
Еще двое потрошили их походные мешки, а прямо над Сойкой стоял высокий мужчина с жестким колючим взглядом и не спеша перезаряжал двуствольный обрез.
А ведь он военный, подумала Сойка. Именно от этих мыслей ей стало страшно. Те трое, что сейчас рылись в их вещах и радостно вскрикивали, найдя очередной флакон с ЛПА таблетками, были обычными бандитами, что они могли ей сделать? Убить, изнасиловать, продать? Такого она не боялась. Но военный...
Дядя, когда выпивал больше обычного, часто рассказывал, что именно военные убили этот мир. Он говорил, что каждый военный знает тысячу пыток, что им не известно понятие жалости и что каждый из них желает лишь одного - продолжения войны. Обычных, даже самых жестоких бандитов, бояться нечего. Они свои, они понятные. На убийство их гонит жажда хорошей еды и хоть каких-то удобств. Они убьют, оберут труп и несколько дней будут сытыми и довольным, таков мир, таковы и все вокруг. Но военные - они не понятные. Они чужды этому миру, они уже давно не люди.
... Военный был высок и силен. Его лица не коснулись язвы, зубы были белыми и острыми, а руки умели убивать. Руки хотели убивать.
Он положил обрез на землю и склонился над Сойкой. На нее пахнуло запахом пороха и странной, чуждой этому миру свежестью. Военный взял ее за воротник куртки и легко, словно девочка ничего не весила, поднял одной рукой.
Ее ноги оторвались от земли, а глаза оказались на уровне глаз военного. Судорожно вздохнув девочка оглянулась, ища помощи у таких родных, понятных бандитов, но они стояли и с испуганными усмешками на лицах смотрели на нее. Ждали развлечения и боялись. Боялись, что их ватажок - проклятый всеми несуществующими богами военный - решит позабавиться по-своему, не так, как положено у нормальных людей.
Они все смотрели на нее. Все пятеро. Пятый, которого еще минуту назад не было, смотрел без ухмылки, без интереса и без испуга.
Пятый достал руку из кармана длинного черного плаща и одним едва заметным движением перетек за спину одного из бандитов. Длинный, поблескивающий даже в сумерках, нож легко вошел под лопатку. Бандит, не издав ни звука, рухнул на землю. Еще одно движение - и второй бандит падает на землю.
На этот раз его услышали. Военный лениво повернул голову, а третий бандит обернулся резко, одновременно взмахивая заостренной железной палкой.
Но мужчина в плаще не стал подходить к противнику. Он метнул нож вперед, и третий бандит упал, пытаясь вытащить длинное лезвие из горла.
Военный разжал пальцы и Сойка рухнула на землю. Развернувшись, он сделал пару шагов вперед и застыл в трех метрах от неизвестного мужчины.
Они стояли и просто рассматривали друг друга. Как будто не было вокруг шести трупов, будто мир не превратился в фонящий ад, будто небо по-прежнему было голубым, а у людей была надежда на будущее.
Сойка на четвереньках подползла к обрезу, подняла и нацелила его в спину военному. У нее есть два выстрела. Сначала нужно разобраться с военным, а потом и с пришлым. Так оно будет надежней.
Девочка, скривившись от натуги, нажала на курок. Грянул выстрел и ее с силой швырнуло назад, впечатывая затылком в дерево. Перед тем как потерять сознание она успела заметить кровавый фонтан, вырвавшийся из левого плеча военного.
В себя девочка пришла уже ночью. Она лежала на широком спальном мешке - когда-то он принадлежал дяде - и была укрыта теплым одеялом. Рядом горел костер. Возле него сидел тот самый человек в плаще и протирал тряпкой разобранный обрез. Увидев, что девочка очнулась, он не спеша подошел к ней и присел рядом.
Сойка с испугом смотрела в его серые глаза. Он как будто виновато улыбнулся и тихо спросил:
- Как ты, голова не болит?
Девочка впервые за много лет разрыдалась. Его нежный, учтивый голос проник в самое сердце. О ней уже много лет никто не заботился, много лет она не видела улыбок. Незачем было улыбаться в этом мертвом мире. Она бросилась ему на шею и обняла со всех своих детских сил, не прекращая рыдать, выплескивая вместе со слезами всю боль своей не долгой жизни. Он медленно гладил ее по волосам, а она плакала и вдыхала запах пороха и чуждой этому миру свежести.
Они шли на запад. Сойка не спрашивала почему именно туда. Как-то раз она рассказала ему, что дядя хотел поселиться на юге, что там намного проще жить, чем где бы то ни было. Он только рассмеялся.
Вот уже две недели, каждый раз, когда они останавливались на привал он рассказывал ей истории. Он рассказывал, как жилось раньше, еще до войны. Какими сильными и добрыми были люди. Сколько у них было амбиций и стремлений. Вечерами он описывал ей невероятные чудеса, а утром Сойка бегала вокруг него широко расставив руки - представляла, как это - лететь в самолете, или ехать в машине.
На обед они остановились на небольшой поляне, усыпанной сухими сосновыми иголками. Он принялся собирать хворост, а девочка достала из сумки несколько подстилок и расстелила их на мягкой хвое. Когда через полчаса они сидели у костра, дожидаясь, когда закипит маленький закопченный чайник, Сойка вдруг перебила его рассказ про старинные египетские пирамиды и спросила:
- Ты же был военным, ведь так?
Он немного помедлил, глядя девочке в глаза, а потом ответил:
- Я и есть военный. - его лицо стало строгим, черты на худом лице заострились. - Ты не боишься военных?
- Боюсь. Как же не боятся. - девочка улыбнулась ему. - Но ты не страшный. Ты хороший.
- Хороший? Может быть и так.
Девочка немного помялась, а потом резко выпалила:
- А расскажи мне про Войну! Дядя не хотел о ней рассказывать, он боялся. - Сойка облизнула пересохшие губы и шепотом продолжила. - Однажды он очень сильно напился и рассказал, что видел отряд Стального. Там были огромные машины с ракетами. Он говорил, что эти ракеты потом уничтожили башню в Париже.
- Ты же вроде должна была застать войну? - Отрешенно спросил он.
- Война закончилась десять лет назад. Мне тогда только два годика было, я ничего и не помню. - Сойка умоляюще подняла глаза. - Расскажи про Стального. Он же был военным? Зачем он разрушил башню в Париже?
Он обреченно вздохнул. И куда подевалась та угрюмая, забитая и запуганная девочка, которой было все равно, что будет с ее жизнью. Теперь вот перед ним сидел обычный нормальный ребенок. Наверное, последний нормальный ребенок в этом мире.
Мир достиг своего предела. Предела терпения. И войны, которые на самом деле шли всегда и никогда не кончались, медленно, но неукротимо слились в одну. Тогда еще были островки спокойствия, оазисы любви и дружбы в пустыне ненависти, где вместо песка высились бархана из перемолотых костей. Тогда еще были государства, но и они доживали свои последние месяцы.
Как же власть имущие старались удержаться на вершине. Они еще не понимали, что их деньги ничего не решают, что сила - настоящая грубая сила - стала независимой, вышла из-под их контроля. Они продолжали заниматься популизмом и символизмом, но это была агония. Война была повсюду. Война породила "военных". Война породила Стального.
Долгие годы крови и страха, годы битв где все были против всех. Сотни группировок, выпускающих друг в друга тонны снарядов, ради очередного склада с теми самыми снарядами. Долгая агония в конце которой ядерный апокалипсис. А над всем этим тень Стального - то ли самого дьявола, а то ли спасителя.
Нет, ей не надо знать про Стального, да и он сам хотел бы про него забыть.
К полудню пятнадцатого дня они встретили большую группу переселенцев. Человек сорок устроили себе привал у неширокого лесного ручья. Сойка услышала их метров за сто, а Гриф, наверное, еще раньше. Девочка решила называть его именно так, после рассказа о разных птицах, которых, быть может, уже не осталось. Когда он спросил, почему именно гриф, то она ответила:
- А ты такой же. Строгий, жестокий, жилистый. А главное мудрый и заботливый.
Он бы с ней не согласился, но перечить не стал. Гриф - падальщик мертвого мира. Символично.
Когда они приблизились к лагерю переселенцев, Сойка взяла Грифа за руку и остановилась. Он тоже остановился. С них не спускали глаз. Еще бы - абсолютно здоровая девочка и высокий, крепкий мужчина без единого следа заражения или хотя бы болезни.
Через пару минут к ним подошел сгорбленный мужчина и махнув правой культей, представился:
- Я Бубен, староста этих добрых людей. А вы чьих будете?
Сойка спряталась за Грифа и не отрываясь смотрела на человека перед ней. Скрюченная, тонкая фигура, на правой руке нет ни одного пальца, лысая голова покрыта тонкой, зеленоватой кожей. Левый глаз заплыл наростом, а нижняя губа высохла, превратилась тонкий уродливый хрящ, который едва прикрывал зубы. По сравнению с этим человек, все ранее встреченные девочкой люди были настоящими красавцами.
Гриф тоже рассматривал старосту. Быстро пробежавшись взглядом по всем остальным переселенцам он понял, что эти люди больны. Они явно уже несколько лет не принимали ЛПА препараты, да и до этого интенсивность была не достаточной.
Перед ним были мертвецы. Старики проживут лет пять, молодежь не больше года, а дети даже не дойдут туда, куда эти переселенцы держат путь.
Они тоже шли на запад. Возможно это была случайность, но Гриф напрягся - ему не нужны были попутчики, тем более такие.
Бубен пригласил их к костру в центре стоянки. Сойка ни на миг не выпускала его руки, впрочем, Гриф, подмечая интерес переселенцев, тоже покрепче взял девочку за руку. Если бы он был один, то у этих бедолаг не было бы и шанса. Что стоит военному убить четыре десятка ослабевших, больных людей.
В былые годы, когда люди были намного сильнее теперешних, как телом, так и духом, каждый военный, настоящий военный, мог легко справиться с тремя, а то и четырьмя десятками обычных людей. А теперь... Впрочем, Гриф тоже не становился моложе, да и сейчас он был не один.
Маленькая обуза крепко держала его за руку и с испугом смотрела по сторонам. Она вдруг осознала разницу между этими людьми и ней с Грифом. Здесь у скудного костерка, будто встретились два мира - новый, полный слабости и боли, и старый - сильный и мужественный.
"Они не простят нам, - вдруг подумала Сойка, - не простят того, что в нас еще есть надежда, есть слабый отголосок прошлого мира".
Она оказалась права. Когда до костра в центре стоянки оставалась пара шагов, на них бросились. Кто-то схватил Сойку за плечо и потянул в сторону от Грифа. Девочка дернулась, высвобождаясь, и стала спиной к боку мужчины.
Грифу же было скучно. Он думал о том, что будет, когда они поймут кто он такой? Когда какой-то пацан лет шестнадцати попытался схватить девочку, Гриф напрягся, но она легко вырвалась из тощих рук и прижалась к нему. Прямо на него бросился Бубен, размахивая своей беспалой рукой. Гриф выбросил вперед раскрытую ладонь, целясь в горло бедняге. В последний момент он попытался уменьшить силу удара, но было поздно. Ребро ладони легко смяло трахею, шея предводителя переселенцев согнулась и раздался хруст. Второй пригнул на него со спины, пытаясь достать толстой дубиной. Гриф даже не стал уклоняться - дубина и так шла мимо. Вместо этого он слегка развернулся, левой рукой хватая противника за подбородок и сжимая пальцы. Раздался хруст и вой нападавшего.
Подросток снова попытался схватить Сойку, но Гиф, продолжая держать ее за руку, легко отдернул девочку в сторону и сделав шаг на встречу парню схватил его за горло, поднимая вверх на вытянутой руке. Тот задергал ногами, пытаясь вырваться, но Гриф лишь сжал руку. Изо рта подростка хлынула кровь, и он затих.
Отбросив обмякшее тело Гриф осмотрелся. Переселенцы бежали прочь. Они поняли, кого решили ограбить и все, о чем могли сейчас думать - это сколько у них есть времени, прежде чем ужасающий военный их догонит.
Гриф не собирался ни за кем гнаться. Его волновала Сойка. Он вдруг понял, что для него важно, как его воспринимает эта девочка. Сможет ли она понять его?
Сойка смотрела ему в глаза и улыбалась. Прижав девочку к себе он улыбнулся ей в ответ.
Она не смогла его понять. Сойка смотрела на него как на героя, рыцаря этого мрачного мира, как на спасителя и защитника. Девочка улыбалась ему, щебетала о чем-то веселом и наверняка важном, но Гриф был мрачен. Сойка не смогла его понять.
Вечером, в тот же день, сидя у небольшого костра Девочка не выдержала:
- Гриф, ты обижаешься на меня? Я сделала что-то не так?
- Нет, малышка, - мужчина грустно вздохнул,- просто ты видишь меня не таким, какой я есть.
- Я все понимаю, правда, - Сойка прижалась к мужчине, беря его за руку, - я все понимаю. Война закончилась, но солдаты остались. Вас бояться, но вы просто живёте по старым правилам.
Гриф грустно покачал головой:
- Нет, Сойка. Я не солдат, я военный. Эти понятия разделились во время последней войны. Солдаты имеют права и обязанности. Солдаты выполняют приказы. Солдат не может быть убийцей, потому что солдат - это оружие. Но военные иные. Мы живём не войной, мы живём смертями других. Нас научили убивать, сделали монстрами, но достав огромный кнут, они забыли о цепи. Военные не имеют прав, потому они ничего никому не должны. Военные не только умеют убивать, мы жаждем убивать. Когда нас поили тем адским раствором, он что-то нарушал в нас, делая агрессивными и безжалостными.
Мужчина посмотрел на свою спутницу, потом на чернеющее небо, а после, опустив взгляд в мерно пылающий костер, продолжил говорить:
- Когда я был твоего возраста, то мечтал стать врачом. Я хотел спасать человеческие жизни, хотел быть полезным. Но потом на войне погиб мой старший брат. Знаешь, я тогда очень удивился реакции родителей, они восприняли эту страшную новость с какой-то жуткой гордостью, мол да - погиб, но ведь как герой!
Тогда я решил, что тоже хочу стать героем. Я решил, что когда выросту - буду солдатом. Ночами я мечтал, как выйду один против колоны врагов, за мной будут стоять невинный люди, а я такой подниму руку и скажу - Стойте! Эти люди не виноваты во вражде политиков! - И солдаты противника остановиться, опустят головы и с извинениями уйдут. Наивный дурачок.
- Но ведь это правильные мечты! - воскликнула Сойка. - О таком и надо мечтать.
Гриф жестко усмехнулся:
- Через два года после того как в меня закачали биораствор, сделавший из меня военного, я стал командиром небольшого подразделения поддержки. На двух бронетранспортерах и трех грузовиках мы доставляли боеприпасы на передовую. Однажды мы проезжали через городок противника, так уж вышло, и прямо посреди того городка на дороге выстроилась толпа людей. Это были обычные гражданские, мужчины, женщины, дети. Человек двести перекрыли путь нашей колонне, думали остановить нас, хотели таким образом уменьшить количество жертв на передовой. Мы остановились. К нам вышел какой-то мужчина и начал говорить о вражде правительств, о том, что человеческая жизнь - важнее всех амбиций в мире. - Гриф оскалился в зловещей улыбке, а его тусклые глаза вспыхнули ярким светом. - Я, не слезая с брони, снес ему башку одним единственным выстрелом, а потом направил ствол внутрь открытого люка, прямо на водителя и приказал - Вперед! БТР рванул вперед как вепрь, прямо на застывшую в ужасе толпу. А я, тот, который так долго повторял у себя в голове те же слова, что и тот мужчина, сидел на броне и смотрел, как под тяжелыми колесами лопаются тела мужчин, женщин и детей. Меня забрызгало кровью и кишками, а я сидел и знал, что имею право. Позже тот самый водитель всю ночь отмывал БТР от крови и ошметков тел, а когда закончил - застрелился. Он был солдатом, а я был военным.
Когда Гриф закончил свой рассказ, вокруг разлилась тишина, даже ветки в костре потрескивали глухо. Через некоторое время Сойка тихо произнесла:
- Ты чудовище Гриф, и теперь я понимаю почему вас - военных, все бояться и ненавидят. Ты мог объехать тот город, мог напугать тех людей, что бы они сбежали. Но ты захотел их смерти. Захотел - и получил. Ты чудовище Гриф, - с грустью повторила Сойка, - но ты мое чудовище.
Они так и уснули, сидя в обнимку у догорающего костра. Сойке снилось, как на нее несется огромная страшная машина с заляпанным кровью носом, а в последний момент перед ней вырастает гриф и останавливает бронетранспортер одной лишь вытянутой рукой.
А Грифу снился Стальной и те слова, которые он произнес при их первой встрече: "Если миру не нужны герои, значит он, мир, порождает чудовищ".
Костер потух и непрерывный ветер погнал серый дым вперед, смешивая его с песчинками снега и желтыми иглами сосен. Завтра будет новый день и вновь будет холодно.