Беседы в чайной избе
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Из летописи Интернет-города Lib-town
|
Алан Аюпов
Беседы в чайной избе
(из летописи Lib-town)
(расспространению не подлежит)
=краденая=
Посетители чайной избы как ни в чём не бывало продолжали выпивать, закусывать, танцевать, время от времени бросая взгляд на обзорные экраны, которые открыла для них барменша Шушара. Новое реал -видео было изобретено, изготовлено и установлено либтаунскими умельцами и, пронизывая толщу стен здания, заканчиваясь широким окном из прозрачной иттриевой керамики, через систему зеркал позволяло обозревать весь Либтаун невооружённым глазом. В прозрачном окне, как на стереоэкране кинотеатра, едва заметно двигалась панорама вечернего города. Казалось, будто чайная изба парила на огромной высоте, так было удобнее обозревать улицы и бульвары, проспекты и переулки, парки и площади виртуальной столицы нета. Искусственный облачный покров местами, казался загадочно плотным, кое-где изобиловал большими разрывами. В них проплывали свинцовое море, коричневые равнины вроде степей или лесов, жёлтые хребты и массивы высоченных, явно молодых, гор. Зрители постепенно привыкали к виду сверху, и всё больше подробностей открывалось любопытствующим взглядам.
Lib-town, совсем маленький, по сравнению с реальными городами, и совсем не похожий на них своей архитектурой, манил, привлекал, зазывал. Море, на берегу которого устроился город, расположилось со стороны экватора, вгрызаясь в сушу, образуя тем самым удобный залив в виде буквы "С". Прямо перед входом в гавань в десяти милях раскинулся остров как бы охраняя подступы к волшебному городу. Слева на мысе у входа в бухту расположилась центральная площадь города с правительственными строениями: мэрией, библиотекой и прочими зданиями. Справа симметрично подпирал небеса Либтаунский маяк, за которым спрятались причалы морского порта. Улицы меридиональными дугами Отходили от центральной площади и замыкались в районе Портофранко (у бункера черно-цветочного мага), огибая сказочный залив с лукоморьем. Справа, если смотреть на бухту с моря, за маяком виднелось устье безымянной либтаунской речки. За ней тянулись бескрайние дремучие леса. Слева за мэрией зеленели парки и скверы, а вдали возвышались белые пики гор, ограждая город от северных ветров.
-- Что скажет наш гость, - по обыкновению сощурился серый кардинал, - диковинный городок?
-- Ничего диковинного! - важно ответил журналист. - Земные города куда круче. Вероятно, сервер Либтауна устойчивее, спокойнее, чем населённые пункты земли в реале, - не так резки сотрясения, перезагрузки, нет вулканов (вирусов), как, скажем, в Гималаях (yahoo) или на Японских островах (rambler), разумеется, нет землетрясений или подобное им. Всё это закономерно, удивительнее другое...
-- Обогащение народонаселения при полном отсутствии денежных знаков? - Громко сообщила хозяйка таверны.
-- Обитателями сего закоулка слишком много пережито в реале, потому здесь сплошная романтика, фантазия, изысканность в манерах и прочее. Здесь трудно дышать (в переносном смысле) и придётся избегать резких движений, словесных, разумеется. - Улыбнулся его преосвященство. - Зато море, насыщенное углекислотой, прозрачно, как в древнейшие геологические эпохи реальной Земли... наверное, с массой известкового осадка на дне. Всё это не вяжется с представлениями большинства наших гостей, и строго соответствует информации, изложенной старожилами в летописях семь лет назад.
-- Тут немало противоречий между реальностью и виртуальностью, - согласилась Светлада. - Может быть, не стоит стараться их разгадать, пока не внедритесь, так сказать не вживётесь, не сольётесь в единое целое, пока не придёт понимание происходящего. Здесь нет искусственных спутников, летающих над вашими головами, нет ядерного оружия, здесь вообще нет никакого оружия.
-- Мы взяли из реала всё самое лучшее на наш взгляд. - Согласился серый кардинал. - А наши новые жители привносят всё новое и новое. Не всегда оно хорошо и нравится жителям, но приживается лишь лучшее. Так уж повелось. Естественный отбор.
-- Наши филологи заняты изысканиями в области красноречия и правописания. Нашим лингвистам удалось получить тексты достаточной длины, чтобы выяснить структуру языка методом тыка. Каждый из нас хочет, чтобы вы, поселившись или посетивши город и следя за жизнью его обитателей, легко и быстро научились понимать речь либтаунцев.
-- Разумно! Избежать неверных ассоциаций, из которых образуются стойкие клише, мешающие пониманию. - Веско заключила кардинальскую тираду, Дафна.
-- О, вас, либтаунцев, неплохо подготавливают! Даже по психологии. - Удивился журналист.
-- Мы давно заметили несовершенство узконаправленного образования, сосредоточившегося только на своей строго определённой области. Без представления о человеке как факторе планетного масштаба случались опасные ошибки. Теперь за этим следят наши координаторы, - сказал серый кардинал, жестом подзывая официанта- домового.
-- И вместе с тем мы отлично преуспели в этой области, едва попав сюда. Ведя постоянную борьбу за существование, мы изобрели своеобразный способ общения, передачу информации и эмоционального состояния человека на расстоянии, методы изложения и ведения дискуссий. Мы открыли тот гигантский пласт неиспользуемых возможностей, о котором до сих пор спорят Интернетологи, как о редчайшем исключении, - добавила Светлада, разглядывая через полупрозрачный веер хрустальную люстру под потолком.
Молоденькая студентка Дафна порозовела от удовольствия и, чтобы скрыть смущение, добавила:
-- А исключение это у всех на виду. Достаточно выйти в интернет не для того, чтобы играть, а чтобы познавать.
Хозяйка чайной избы обвесила залы своего заведения в связи с приближением праздника нечисти из бункера черно-цветочного мага. На стенах красовались картины и маски, подсвеченные изнутри обыкновенными лампами хромм-ванадиевого нитевого накала с жёлто-коричневым оттенком, что делало и без того жуткие украшения ещё кошмарнее. Каждый отдыхающий, покончивший с закуской в ожидании заказанных блюд, погружался в созерцание изображений, одновременно прослушивая творения местных музыкантов, подсознательно запоминая ритм и мелодию, а так же осмысливая тексты песен. Семантика и а-деология их очень походили на тексты конца восемнадцатого, начало девятнадцатого веков, с удивительной смесью слов Восточной Азии и распространённого в те времена Французского языка. В реале на земле нет единого средства общения и передачи информации, а вот язык Lib-town является всеобщим, но с какими-то остаточными диалектами в разных точках города, для которых нет названий и определений. Всеобщность языка облегчает задачу случайных посетителей, но изменение в структуре построения фраз, переопределение акцентов, скрытый истинный смысл, притрушенный эпитетами и метафорами, как салат зеленью, оказывает на посетителей как завораживающее, так и резко отталкивающее воздействие, в виду полного непонимания, отторжения. Куда проще язык окружающих реалий... Что не слово - мат. Что не фраза - грубость. Что не ласка - садизм, в лучшем случае похоть.
-- Зачем это? - негодовала конкретная пацанка Алеолина, одна из самых молодых жительниц города, покачивая коляску с младенцем Юрасиком. - Разве нельзя выразить оттенок мысли кратким словом типа "ваще" вместо завывания, вопля или мяуканья? Не возвращение ли это к предкам из числа скакавших по пальмовым ветвям?
-- Для иных проще одно и то же слово произнести по-разному, меняя смысл, - возразила Светлада, виртуозно владеющая искусством словоблудия.
-- А для меня проще запомнить десяток жаргонных выражений, чем взвыть в середине или в конце уже известного, - недовольно хмурилась Алеолина. - Не всё ли равно, сто или сто пятьдесят тысяч слов?
-- Не всё равно, если орфография так сильно не совпадает с произношением, как у современной молодёжи в реале, - авторитетно заявила Дафна.
-- Как могло получиться столь нелепое расхождение?
-- Из-за недальновидного консерватизма. Оно наблюдалось и у нас во времена не столь уж отдалённые, которые заставили произвести появление программ-переводчиков. С ускорением развития общества язык стал меняться и обогащаться, а правописание оставалось на прежнем уровне. Даже хуже: упорно упрощали орфографию, облегчая язык для ленивых или тупых людей, в то время как общественное развитие требовало всё большего усложнения.
-- И в результате язык утрачивал своё фонетическое богатство?
-- Неизбежно. По существу, процесс был сложнее. Например, у каждого народа Земли с подъёмом культуры шло обогащение бытового языка, выражавшего чувства, описывающего видимый мир и внутренние переживания. Затем, по мере разделения труда, появился специфический научный, строго направленный профессиональный язык. С развитием техники он становился всё богаче, пока число слов в нём не превысило обще-эмоциональный язык, а тот, наоборот, беднел. И я подозреваю, что обще-эмоциональный язык Либтауна ещё пока что слишком беден по сравнению с языком великого Пушкина.
-- Означает ли это перевес профессиональной жизни над досугом?
-- Вне всякого сомнения. У каждого человека времени на занятия самообразованием, искусством, спортом, даже просто для общения друг с другом становится всё меньше. Много меньше, чем на зарабатывание денег для сносного существования. Хотя стремление жить лучше, выглядеть не хуже окружающих так же имеет не последнее значение для добычи финансов любыми средствами в как можно большем количестве. Может быть и другое - неумение использовать свой досуг для самообразования и совершенствования, а так же правильное распределение доходов. То и другое - признаки плохой организации и низкого уровня общественного сознания. Всякий образованный человек знает, что в публикуемых ныне книгах, в телепередачах, в текстах песен, в содержании радиопередач реала так же мало смысла, как бывало у нас в недалёком прошлом, когда отпечатанные на стареньких клавиатурах, на доисторических эйбиэмках, переданные посредством электронной почты off line ежедневные бюллетени новостей, теле - и радиопередач несли не больше трёх - пяти процентов полезной информации. Кроме того, главный корректор предупреждает по наличию большого количества семантических стереотипов, что письменность реала упала на такой низкий уровень развития, который трудно сравнить даже со средневековьем.
-- Начнём изучать и письменность? - шутливо вздохнул шут гороховый, личность несчастная, заброшенная, позабытая спящим красавцем и блуждающая по сему по просторам Либтауна. - Сколько же нам придётся крутиться в этой среде?
-- Не так уж много, - утешила его Дафна, - теперь дело пойдёт интереснее. Видишь, какую штуку придумала для нас Шушара?
И действительно. Чайная изба с некоторых пор стала местом паломничества. Столики заказывали за месяц до того, как принималось решение посетить данное заведение. Богатые либтаунцы закупали абонемент на постоянный отдельный кабинет, что стоило бешенные деньги. Бюджет госпожи Шушары рос не по дням, а по минутам. Народ являлся задолго до назначенного времени, рассаживался перед громадными стереоэкранами, часами наблюдая за жизнью своего детища. Люди Либтауна были так похожи на реально живущих вне интернета, что более ни у кого не оставалось сомнения в правоте догадки историков. Странное ощущение овладевало горожанами. Будто бы они смотрели на свои же массовые представления, разыгрываемые на исторические темы. Разглядывая собственную жизнь под микроскопом, их богатое воображение рисовало гигантские города, редко разбросанные по интернету, точно воронки, всосавшие в себя основную массу населения. Внутри них люди виртуальности жили в тесноте многоэтажных зданий, под которыми в лабиринтах подземелий происходила повседневная техническая работа. Каждый город, окаймлённый поясом чахлых рощ, рассекал их широкими дорогами, точно щупальцами, протянувшимися в обширные поля, засаженные какими-то
растениями, похожими на соевые бобы и луковицы тюльпанов, культивировавшиеся в огромном количестве. Самые крупные города находились вблизи берегов экваториального океана, на тех участках дельт рек, где каменистая почва (устойчивые сервера надёжных провайдеров, владельцев дата-центров ) давала опору большим зданиям. Вдали от рек и возделанных полей колоссальные площади суши были заняты сухими степями с редкой травянистой растительностью и бесконечно однообразными зарослями кустарников. В поясах возделанной земли отсутствовали жилые посёлки. Какие-то унылые постройки, длинные и низкие, утомляли глаз повторением однообразия, повсюду царило полное отсутствие фантазии, романтики, эстетического вкуса, гармонии. Особенно это было заметно около больших городов и донельзя уменьшенных концентраций населения.
Час за часом, не смея нарушить молчание, чтобы не помешать окружающим, изредка деликатно постукивая по тарелкам и стаканам подзывая официантов, обитатели Либтауна смотрели на собственную жизнь в реальном отображении, оглушённые массой первых впечатлений. Даже заядлые курильщики рысцой уносились в курилку, делали быстрые, скупые затяжки и вихрем возвращались к экранам, боясь упустить хотя бы часть из времени выкупленного с таким трудом.
-- Как здорово в сравнении с нашим дурацким разнообразием шрифтов, закорючек, завитушек и прочей дряни! - Возмущалась конкретная пацанка Алеолина, разглядывая современные компьютерные шрифты Microsoft word. - Может быть, нам стоит ввести и у себя такой удобный метод письменности? Подадим заявку в СВУ - Совет Всеобщих Усовершенствований? Или главному корректору?
-- Не думаю, - возразила Светлада, - алфавитами этого вида уже пользовались в Lib-town, и достаточно долго. Консерваторы всех времён и народов отстаивали их преимущество перед чисто фонетическими, подобными тем, какие дали начало нашему современному письму. Они доказывали, что, будучи идеограммами, эти знаки читаются в едином смысле народами, говорящими на разных языках...
-- И буквы становятся не только абстрактными знаками, но и символами конкретного смысла, - подхватила студентка Дафна. - Вот почему их так много.
-- И слишком мало для всего объёма расширяющейся экспоненциально человеческой мысли, - добавила Светлада.
-- Вы верно подметили главное противоречие, - подтвердил кардинал, - ничто не даётся даром, и преимущества идеографического письма становятся ничтожными с развитием культуры и науки. Зато стократно усиливается его недостаток - смысловая окаменелость, способствующая отставанию мышления, замедлению его развития. Сложное красивое письмо, выражающее тысячи оттенков мысли там, где нужна лишь техническая информация, становится архаизмом, подобием пиктограмм людей каменного века, откуда оно, несомненно, и произошло.
-- Я никогда не сдамся, госпожа Светлада! - Фыркнула Алеолина. - И пусть в СВУ меня объявят сторонницей пещерного мышления, я буду продолжать отстаивать свою точку зрения. Благодарю за спасение от
позора, но я в этом не нуждаюсь. Я не считаю это позором.
-- Вряд ли СВУ расправился бы так беспощадно с тобой, - в тон ей ответила Елена прекрасная. - В этом Совете большинство мужчины, и притом скептики. Сочетание нестойкое перед персонами нашего пола, особенно с вашими данными.
-- Вы шутите, - серьёзно сказала Алеолина, - а мне кажется трагичным столь долгое существование идеограмм у нас в Либтауне. Это неизбежная отсталость мышления...
-- Вернее, замедленность прогресса и архаика форм, - поправил её критик Латунский, - отсталость подразумевает сравнение. С кем? Если с нами, то на каком историческом уровне? Наш современный гораздо выше. Сколько позади осталось лет хорошей, разумной и дружной жизни, жадного познавания мира, счастья обогащения красотой и радостью. Кто из нас отказался бы жить в те времена?
-- Я, - откликнулся шут гороховый. - Они, наши предки, знали так мало. Я не мог бы...
-- И я тоже, - согласилась Елена прекрасная, - но безграничный океан познания так же простирается перед нами, как и перед ними. Эмоциональной разницы нет. А личное достоинство, мечты и любовь, дружба и понимание - всё, что выращивает и воспитывает нас? В этом мы одинаковы.
Из глубины стереоэкрана послышалась мелодичная музыка, лишь изредка прерываемая диссонансными ударами и воплями. Перед горожанами появилась площадь на холме, покрытая чем-то вроде прессованного красного стекла. Стеклянная дорожка направлялась через площадь к лестнице из того же материала. Уступ, украшенный высокими вазами и массивными столбами из серого с белыми прожилками камня, всего через несколько ступеней достигал хрустального здания, сверкавшего в лучах утреннего солнца. Воздушный фронтон поддерживался низкими колоннами с причудливой вязью пилястров из ярко-жёлтого металла. Прозрачный еле заметный дымок курился из двух чёрных чаш перед входом.
По стеклянной дороге двигалось сборище молодых людей, размахивая короткими палочками, трещащими на всю округу, одновременно ударяя ими в звенящие и гудящие диски очень смахивающие на литавры или подобие их. Некоторые несли на перекинутых через плечо ремнях маленькие красные с золотом коробочки, настроенные на одну и ту же музыку, которую посетители чайной избы причислили бы к дикой какофонии первобытно общинного строя.
Видео камеры съёмочной группы приблизились к идущим, выделив среди толпы две четы, оглядывавшиеся на спутников и дальше на город со странным смешением тревоги и удальства. Все четверо были одеты почти в одинаковые чёрно-белые одежды. Девушки в белых пышных платьях, скрывающих их истинные фигуры. Двое мужчин в костюмы, в галстуках, расцвеченных извивами серебристых молний и такого же цвета кружками очень смахивающие на изображение футбольных мячей. Каждый из мужчин держал под руку свою спутницу. Продолжая двигаться боком к лестнице, они вдруг запели, вернее - пронзительно заголосили. Вызывающий напев подхватили все сопровождавшие.
-- Если это свадьба, то почему они так боятся дворца бракосочетания?! - Возмущённо воскликнула Дафна.
-- Госпожа Шушара! - Раздался зычный бас сэра боцмана.
Хозяйка питейного заведения вздрогнула от неожиданности, уронив бокал, который не замедлил разбиться.
-- Сэр боцман, благодаря нарушению вами общественного порядка я разбила десять бокалов для шампанского. Из Богемского, между прочим, горного хрусталя. - Сообщила она, набрасывая свой фартук на осколки. - С вас...
-- Госпожа Шушара! - Повторно проревел раздражённый бас. - Это ещё что за безобразие показывает ваше устройство?
-- Как что? - Возмутилась Шушара, аж подпрыгнув на месте от негодования. - Разумеется, lib-town! Что же ещё?!
-- Госпожа Шушара! В Либтауне нет дворца бракосочетания! В Либтауне есть дворец любви и выглядит он совсем не так, как показывает эта ваша игрушка!
В обеденном зале воцарилась гробовая тишина. Все замерли в ожидании скандала. Даже дикая музыка, заполнявшая зал, вдруг стихла. Побелевшая Шушара вытаращенными глазами уставилась в стерео экран.
* * *
За прошедшее время в чайной избе ничего не переменилось. Как впрочем, не модифицировалась и компания, вернее, её состав. Спиной к стойке бара, за которой крутилась хозяйка местного казино госпожа Шушара, сидел кардинал, слева от него сэр Old Boatswain (для близких знакомых просто боцман, по роду своей профессии), справа графиня Светлада, а напротив безмятежно дрых, положив давно не стриженную голову на руки, критик О. Латунский. Между непризнанным художником слова и графиней пристроился на приставном кресле граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей.
-- Стоило старожилам удалиться в чайную избу мадам Шушары, как сразу же обсуждать, доказывать и логически опровергать стало нечего. - Говорил кардинал, вертя в пальцах хрупкую хрустальную рюмку. - Всё стало просто, ясно и понятно, и не хочется уже ни с кем, ни о чём спорить, искать истину в словах, никому боле нет дела до приснопамятного замшелого зерна истины правды-матки - пускай и дальше растёт себе где-то там глубоко в земле. И думаю я сейчас, уютно расположившись на крыше питейного заведения, попивая чаёк с кислющим, как самый проницательный взор налогового инспектора, по совместительству местного архивариуса лорда I_chay-я, лимоном, и слушая замшелую попсу в исполнении "Кукашел-Юкрейн", и глядя на таинственную тёмную глушь парка под окнами и подсвеченное огнями города тёмно-оранжевое небо - "а о чём это мы в течение прошлого года хотели договориться, к чему хотели прийти, что хотели поведать остальным?". За небом - бесконечный космос, триллиарды вселенных, бесконечные россыпи звёзд, а в душе царит таинственное спокойствие всеобъемлющей бесконечности. И дух захватывает от этого фантастического спокойствия, и чувства собственного растворения в мощных реверберациях всеобщего звукоблаженства вселенной...
-- 20 киловатт электронного грохота влекут вдаль, - иронически заметил граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей, намекая на подрагивающий под ногами пол. - И вот уже нет ни парка под окном, ни виртуальных Либ-таунцев, бегающих в электронных цепях, и wi-fi-волнах вашего ноутбука в поисках решения проблем киборгизации, искусственного разума, роботизации и прочей высоко-интеллектуальной ерунды, всё вокруг покрывают новые и новые психоделические волны Абсолюта... "Вечность, я - космос, открываю сознание для восприятия нового измерения. Приём"...
-- Это в Либтауне оттягиваться или в новый более совершенный носитель сознания разума и духа эволюционировать? - Поинтересовалась из-за стойки мадам Шушара.
-- Не богохульствуйте, граф, это вам не к лицу. - Посуровел кардинал.
-- Попозже надо будет, пожалуй, попросить Мэра построить у нас кинотеатр, чтоб было где, комфортно устроившись в тёплом кресле, потягивая мартини, посмотреть фильм про моего любимого подполковника Мармика, бывшего в те далёкие времена всего лишь капитаном. - Продолжал ёрничать граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей.
-- Господин Мармик не имеет к храму никакого отношения. - Обиделся кардинал.
-- Да ладно вам. - Негромко произнёс сэр Old Boatswain. - У меня появилась такая же идея спросить у них через год: "в чём правда, други, и как мне стать настоящим горожанином?". В ответ, мадам Шушара Шушеровна, ничтоже сумняшесь, несомненно приведёт цитатой ничего не значащие и ни к чему не приведшие труды лорда Анатоля, и скажет: "как отсюда можно видеть, мы в очередной раз доказали, что Интернет - это плохо и с ним надо бороться". Ответы на вопросы ищутся не у других, вернее, на свои вопросы, а не на общественные. Их надо думать в ночной тиши за кружечкой рома, желательно кубинского, или ещё лучше Ямайского, в мыслях с самим собой.
-- Ну, это вопрос спорный. - Едва слышно возразил граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей.
-- В смысле? - Не понял сэр боцман.
-- В смысле рома. - Усмехнулся серый кардинал. - Вкусы у людей разные.
-- Да-да. - Согласился сэр Old Boatswain, и продолжил: - Самое интересное как раз то, что ответы на эти вопросы всегда знаешь, но иногда начинаешь обманывать себя перед другими, и других перед собой...
-- Да что Вы говорите! Вот спасибо, а я-то, наивная душа, не догадывалась...- Перебила оратора хозяйка питейного заведения.
-- Коряво переводя ответы в слова, - невозмутимо продолжал сэр Old Boatswain, даже не обратив внимание на реплику, - которые доходя до других коряво дисперсируют в воздухе и, в конце концов, дифрагируют в отверстии их уха, в конечном счёте являя собой худшую сторону, нет, даже не поломанного, а неработающего в принципе телефона.
-- сэр Old Boatswain, откуда вам известно устройство телефона? - Опять не удержался от колкости Граф Оман Виктория Урис Барм Аллей.
-- "Диспергируются" - Не надо так корявить про дифракцию на ухе - щас забью волновой механикой, хотя ладно, акустику нам просто не давали в универе... Безобразие, конечно. - Возмутилась барменша.
-- Простите, не понял, чем Вам не нравится дифракция на ушных отверстиях. - Спросил граф.
-- Соотношением длины волны и размера отверстия. - Усмехнулась Шушара. - Длина волны для слышимого диапазона от 2см до 15м... КАК это могло произойти, что размеры ушного отверстия в филогенезе сформировались такими, что звуковые сигналы бы на них дифракционно искажались? Мы бы не только симфонии не могли слушать, а даже и простую членораздельную речь воспринимать.
-- Не искажаются они, не бойтесь. На то ушной канал короткий и не особенно прямой. Да и механические волны - вовсе не электромагнитные, поэтому стоит понимать, что принцип гюйгенса френеля предназначался изначально вовсе не для них, хотя во многом справедлив. Зато смысл слов искажается. Искажается как говорящим, так и слушающим, в итоге получаем полный бред. - Передёрнул плечами граф.
-- Ответы не просто знаешь - продолжал, как ни в чём не бывало, сэр Old Boatswain, - знаешь с детства. "Обманы", упомянутые его святейшеством, не из вредности или испорченности, а из самосохранения. Поэтому лично я смотрю на всё это философски.
-- Единственные вопросы - поморщился кардинал, - которые решаются в обществе - это "куда пойдём", ибо "куда пойду" обычно очевидно, или "что пить будем". А самое интересное - это когда они начинают обсуждать "как жить будем дальше", как будто они вместе жить и собираются, хотя в реалии как раз наоборот. Города, пусть даже виртуальные, по определению созданы для общения, поэтому они живут, пока есть активность.
-- Они - это "городские нелегалы"? - Или у меня уже нервное? - Спросила Шушара, пересчитывая мелочь в кассе.
-- Я тут пытался активность устраивать, но у меня сейчас завал со свободным временем, который, надеюсь, рассосётся через какое-то время, и я вам устрою шторм. - Пообещал сэр Old Boatswain.
-- Вот именно, "пытался"! И хотя у нас в казино, так скажем, проблемы адаптационного характера, у вас там под монастырём, извините, совсем швах... приближается к термодинамическому нулю в кельвинах. А насчёт шторма, не забудьте заодно - ...Недоговорила Шушара.
-- Шторм на суше - это круто!.. Опять подковырнул граф О'ман Урис Виктория Барм Аллей. - А я не очень люблю "Кукашел-юкрейн", я больше что-либо типа "Чара-продакшен", или древнего "rouge-fleur" пошлюхаю.
-- О! Мсье большой эстет - ...Улыбнулась Шушара.
-- Уважаемый сэр Old Boatswain! Ну что бы Вам не расслабиться, а? Я Вам больше скажу. Будем мы с ним бороться, не будем бороться - он исторически обречён. Как тот "Вишнёвый сад". Ну и какой смысл поддерживать отживающие своё формы? Это НОРМАЛЬНО, что появляются люди, пусть даже неосознанно не приемлющие Интернет. - Как-то обречённо сказал кардинал.
-- Только добавьте к этому, что это историческое обречение - то, во что Вы хотите верить, а не то, что нам достоверно известно. - Поправил сэр Old Boatswain.
-- Так поможем осознать совместными усилиями. - Воскликнул граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей, картинно поднимая полупустой бокал с шампанским.
-- Мы - это кто? - Переспросила хозяйка чайной избы из-под прилавка.
-- А знаете ли, что зубы или, например, жёлчный пузырь - филогенетически отмирающие органы? И если жевать ещё как-то надо, и мы зубами вынуждены заниматься, почему и сохраняется иррационально-эстетическое восприятие - ...Продолжал блистать эрудицией граф.
-- Вот всё-таки здорово, что я детей не заводила! - Обрадовалась Шушара. - Многие мои ровесницы уже с протезами!..
-- А как же Шушарочка, ваша дочка?! - Растерялся сэр Old Boatswain.
-- Мда! Да, так вот, "протезирование" жёлчного пузыря ну никак не представляется целесообразным. - Довершил граф и выпил залпом остаток вина. - "Золотой Алатырь", пожалуйста! - Потребовал он, звонко стукнув фужером о столешницу.
- Интернет становится коммерческим, а, следовательно, всё больше и больше недоступным для большинства людей, что не может не печалить. - Грустно покачал головой кардинал.
-- Вы когда-нибудь пытались к себе придираться по детски? Например "а что такое Интернет, а зачем Интернет?" - дав ответ, что это идейность, цель, трампарампампам (продолжите), "а что такое идейность, а зачем идейность", на Н+1 где Н стремится к бесконечности, Вас вдруг начнут обуревать смутные сомнения, что что-то в кардинальско-подобном недорационализме и псевдо-разумности неправильно - ибо парадоксально бесконечная неопределённость. А дзен же даст ответ простой, спросите у него "что такое Интернет, зачем Интернет"- и вот уже ответ втихую: "а ничто, и не зачем". Продолжать спрашивать что такое ничто и зачем оно - уже не имеет смысла - вся бесконечность завернулась в точку, потому что ничто не зачем и ничто - ничто. Поэтому не знаю, что Вы там обо мне мните, но я простое ничто, которое не зачем. А то, что я "пытаюсь" активность устраивать. Так, может быть, мне это нравится? Ведь пытаюсь же, а если звёзды зажигают, значит это кому-нибудь нужно. Я и дальше "пытаться" буду, мне не жалко. Я - всего лишь счастье для всех в мире, и чтобы никто не ушёл обиженным. - Говорил боцман, тыкая почти пустой кружкой в грудь кардиналу.
-- А вы философ, сэр Old Boatswain. - Вполне серьёзно заметил граф О'ман Виктория Урис Барм Аллей. - Вы, случайно, не реинкарнированная мать Тереза?!
-- Ну, вот опять меня не поняли. - Вздохнул кардинал. - То, что я порою говорю, несколько эмоционально, совсем не означает, что я имел в виду дословно. Исторический, или не исторический, хорошо ли, плохо ли - это другой вопрос. Естественно, заранее ничего не известно. Можно лишь прогнозировать - и то научного подхода недостаёт. А почему здесь наука не порылась? Тоже понятно почему: мотивации нет. "Исследовать будущее" на сей предмет, это ж не глобальное потепление, а, наоборот, "самое дорогое". А что касательно "хочется верить" - так я-то как раз философски к этому отношусь. "Поживём - увидим" действительно не скажешь, а вот "жаль только жить в эту пору прекрасную" не доведётся.
-- Простите, вмешалась в разговор Светлада. - Вы помните историю с сеновалом? Как прикольно мы с Вами общались? Особенно, когда перерывы случались. А я Вам напомню. Когда один из нас двоих (неважно, кто именно, Вы или я) прерывался на долго ли, коротко ли, другой начинал, типа, шило в некоторых частях тела чувствовать. И назад на базар затаскивать. И это был чисто виртуальный роман с признаниями и разоблачениями. Последний раз, например, когда я на пару месяцев занялась летней сессией, Вы попытались сделать со мной в личке в стиле аля эпистолярный жанр. А перед тем - Вы при невыясненных обстоятельствах на дно ушли... ну и я при всеобщем скоплении либтаунского народа во всех стилях бесконечными строфами обратно зазывала, и всё-таки, в конце-концов, вытащила вас на свет божий. А ещё раньше, стоило мне отвернуться на пару дней, как тут же лорд I-chay начинал верещать: "Све-е-е-етла-а-а-ада! Выньте меня... из-под двух юных гречанок! Не могу-у-у-у больше!!!" Ну и совсем уж давно - чуть не год назад - случился с Вами подозрительный "духовный кризис". С длительным отсутствием. Так что я в ваш адрес чуть не цитировала сильно повлиявшего на меня в своё время Ф. О. Бриля.
-- Замечательно сказал сэр Old Boatswain, респект! А напрягаться зачем? Это паразитное напряжение. От него один остеохондроз развивается. - Заценила Шушара, старательно что-то записывая в грязно-бурого цвета тетрадку.
-- Пытался ли я когда-нибудь к себе придираться по детски? Всю жизнь ковыряюсь, до сих пор не могу сказать, где пролегла граница между детством и взрослостью. - Задумчиво сказал кардинал. - Вам не надо - Вы и не спрашивайте, кто неволит??? А мне всё хочется понять за оставшееся до смерти время, по возможности, разумеется.
-- А зачем? А что такое понять? А сколько до смерти осталось? А что после смерти? А что такое смерть? А зачем смерть? А зачем понять именно до смерти? А зачем всё? А что такое всё? Вот если вы хоть это поймёте до смерти, не станете ли вы Буддой? или каким-нибудь очередным пророком? - Прохрипел прокуренным голосом боцман, пытаясь вытащить из кармана брюк застрявшую там трубку.
-- Из всей этой лихорадочной цепочки мне больше всего нравится вопрос "а что такое "всё"?"- Сообщила Шушара, пряча записи в конторку.
-- Устойчиво наблюдаю нежелание какого-либо самоанализа в данном направлении, а наоборот - голову в песок. Но под ногами-то, как известно, бетон! - Сказал кардинал, наполняя свою рюмку.
-- Я то, конечно, сам дурак и баобабов в своем глазу не замечаю, так что мои замечания, боюсь, покатятся по бетону. - Немного раздражённо сообщил сэр Old Boatswain.
-- Как писал Козьма Прутков: "Бросая камешки вводу, смотри на круги, от них расходящиеся, чтобы это не было пустою забавою". Если не один к одному, то близко к тексту. - Процитировал кардинал.
-- А смысл жизни не иначе как производная от идейности?.. - Спросил граф заговорщицким шёпотом.
Тут О. Латунский поднял голову, посмотрел на сидящего перед ним кардинала и, резко выпрямившись, принялся вертеть головой, кого-то выискивая. Наконец его взгляд упёрся в Шушару.
-- Вы, мадам, - произнёс он ясным, совершенно трезвым голосом, - ещё ответите за свои злодеяния.
-- Что вы такое говорите? - Воскликнул ошарашенный граф.
-- Хмель из башки лезет. - Прокомментировала хозяйка избы.
-- Господин Латунский, может вам проветриться пора? - Поинтересовался сэр Old Boatswain.
Критик, не меняя позы, вывернул глаза, чуть ли не наизнанку. Несколько секунд смотрел на боцмана, после чего вернул глаза в прежнее положение, уставившись на Шушару.
-- Мне доподлинно известно, куда подевался наш кот учёный. - Сказал он, не меняя выражения лица, не дрогнув голосом.
-- Вот-те раз! - оживился граф. - И куда же?
-- Мадам Шушара убила его. Труп передала таксидермисту. А готовое чучело установила на козырьке чёрного хода. И теперь каждый вечер в кардинальском дворце появляется призрак кота, точная копия исчезнувшего учёного кота поддубного. Он называет себя Мавриком и разговаривает голосом нашей хозяйки чайной избы.
-- С чего вы это взяли? - Спросил вконец обалдевший кардинал.
-- Я литератор или кто, по-вашему?! - Воскликнул О. Латунский.
-- Литератор, литератор. Только успокойтесь. - Поспешно согласился кардинал, подхватив бутылку коньяка и наливая в опустевший бокал критику.
О. Латунский принял наполненный сосуд, посмотрел сквозь жидкость на свет и единым махом осушил его. Глаза его тут же осоловели.
-- Господа, разрешите представиться... - Сказал он.
-- А вот направляется к нам наш архивариус. - Обратил внимание общества на приближающегося серый кардинал.
Подошёл Ай-чай в мокром плаще, прямо с улицы.
-- Добрый вечер. - Поприветствовал компанию он. - Весь продрог, хочу выпить.
-- Опять от него тиной воняет, - с негодованием произнёс критик О. Латунский, пробудившись от алкогольного транса. - Вечно от него воняет тиной, как болотная ряска.
-- Что вы пьёте? - Поинтересовался Ай-чай.
-- Кто - мы? - осведомился Серый кардинал. - Я, например, как всегда, пью коньяк. Шурик пьёт водку. А критик - всё поочерёдно.
-- Срам! - сказал с негодованием О. Латунский. - требуха! И задницы.
-- Двойное виски! Без содовой! - крикнул Ай-чай официанту.
Лицо у него было мокрое от дождя, густые волосы слиплись, и от висков по бритым щекам стекали блестящие струйки.
"Тоже твёрдое лицо, многие, наверное, завидуют. Откуда у Либтаунского архивариуса такое лицо? Твёрдое лицо-это: сыплет дождь, прожектора, тени на мокрых вагонах мечутся, ломаются... Всё чёрное и блестящее, и только чёрное и блестящее, и никаких разговоров, никакой болтовни только команды, и се повинуются... Не обязательно вагоны, может быть, самолёты, аэролодки, и потом никто не знает, где он был и откуда взялся... девочки падают навзничь, а мужчинам хочется сделать что-нибудь мужественное, например, расправить плечи и втянуть брюхо. Вот серому кардиналу не мешало бы втянуть брюхо, только занято у него там всё... Куда его там втянешь. Критик О. Латунский - да, но зато ему не расправить плечи, вот уже много дней и навсегда он согбен. Вечерами он согбен над столом, по утрам - над тазиком, а днём - от больной печени. И, значит, только я здесь способен расправить плечи и втянуть брюхо, но я лучше мужественно хлопну стаканчик водки". - думал Шурик, разглядывая собутыльников.
-- Нимфоман. - грустно констатировал Ай-чаю критик О. Латунский. - Русалкоман. И водоросли.
-- Заткнитесь, критик. - потребовал Ай-чай. Он вытирал лицо бумажными салфетками, комкая их и швыряя на пол. Потом он стал вытирать руки.
-- С кем это вы подрались? - спросил Шурик.
-- Изнасилован музой, - произнёс критик О. Латунский, мучительно стараясь развести по местам глаза, которые съехались у него к переносице.
-- Пока ни с кем, - ответил Ай-чай и пристально посмотрел на критика, но О. Латунский этого не заметил.
Домовой принёс рюмку. Ай-чай медленно выцедил виски и поднялся.
-- Пойду-ка я умоюсь, - сказал он ровным голосом, - на лукоморье грязно, весь в дерьме. - И ушёл, задевая по дороге стулья.
-- Что-то происходит с нашим архивариусом, - произнёс серый кардинал. Он щелчком сбросил со стола мятую салфетку. - Что-то мировых масштабов. Вы, случайно, не знаете, что именно?
-- Вам лучше знать, - сказал Шурик. - Он инспектирует вас, а не меня. И потом, вы же всё знаете. Кстати, серый кардинал, откуда вы всё знаете?
-- Никто ничего не знает, - возразил серый кардинал. - Пока только догадываются. Очень многие - кому хочется. Но нельзя спросить, откуда они догадываются, - это насилие над языком. Чем думает океан? Куда идут звёзды? Вы бы простили Пушкину, если бы он написал что-нибудь в этом роде. Впрочем, Пушкину вы бы простили. Пушкину мы многое прощаем, не то что Сэру Алексу... Слушайте, господин хозяйственный администратор, у меня есть идея. Я выпью коньяк, а вы покончите с этой водкой. Или вы уже готовы?
-- серый кардинал, - сказал Шурик, - вы знаете, что я - железный человек?
-- Я догадываюсь.
-- А что из этого следует?
-- Что вы боитесь заржаветь.
-- Предположим, - сказал Шурик. - Но я имею в виду не это. Я имею в виду, что могу пить много и долго, не теряя нравственного равновесия.
-- Ах, вот в чём дело, - сказал серый кардинал, наливая себе из графинчика. - Ну хорошо, мы ещё вернёмся к этой теме.
-- Я не помню, - сказал вдруг ясным голосом критик О. Латунский. - Я вам представлялся, господа, или нет? О. Латунский, критик, критик мастера и Маргариты, почётный член... Тебя я помню, - перебил он сам себя, обращаясь к Шурику. - Мы с тобой учились и ещё что-то... А вот вы, простите...
-- Меня зовут серый кардинал, - небрежно бросил серый кардинал.
-- Очень рад. Писатель?
-- Нет, жрец.
-- Священник?
-- Я - главный жрец Храма Девяти, - терпеливо объяснил серый кардинал.
-- Ах, да! - сказал критик О. Латунский, по домашнему мотая головой. - Конечно. Простите меня, кардинал... Только почему вы скрываете? Какой же вы там жрец? Вы же содержите муз... Я вас представлю. Такие люди нам нужны... Простите... - Неожиданно перебил он сам себя. - Я сейчас.
Он выбрался из кресла и устремился к выходу, блуждая между пустыми столиками. К нему подскочил бездомный домовой, выполнявший здесь обязанности официанта, и критик О. Латунский обнял его за шею.
-- Это всё магнитные бури. - Заметил серый кардинал. - Мы питаемся светом. Но мы не Боги, мы либо умрём, либо уйдём отсюда. - Он серьёзно и печально глядел на Шурика. - А лучи света будут падать на пустой город, освещая мостовые, сочиться сквозь гнилые крыши... Потом сожжёт всё, растворит город в виртуальной реальности, но не остановится, а будет светить и светить.
-- Апокалипсис. - Буркнул Шурик, чтобы что-нибудь сказать.
-- Да, Апокалипсис... Будет светить и светить, а потом виртуальность напитается, и взойдёт новый посев, каких раньше не бывало, и не будет плевел среди сплошных злаков. Но не будет и нас, чтобы насладиться новым виртуальным мирозданием.
-- И будет сплошное РПГ. - Усмехнулся Шурик, а сам подумал, глядя на кардинала:
"Если бы не синие мешки под глазами, если бы не рыхлое, студенистое брюхо, если бы этот изборождённый шрамом лоб не был так похож на топографическую карту... Хотя, ежели подумать, все пророки были пьяницами потому, что уж очень тоскливо: ты всё знаешь, а тебе никто не верит. Если бы в мэриях ввели штатную должность пророка, то им следовало бы присваивать не ниже тайного советника - для укрепления авторитета. И всё равно, наверно, не помогло бы..."
-- За систематический пессимизм, - Заговорил Шурик, - ведущий к подрыву служебной дисциплины и веры в разумное будущее, приказываю тайного советника серого кардинала побить камнями в Либтаунской экзекуторской.
Серый кардинал хмыкнул.
-- Я всего лишь мэрский советник, - сообщил он. - И потом, какие пророки в наше время? Я не знаю ни одного. Множество лжепророков и ни одного пророка. В наше время нельзя предвидеть будущее - это насилие над языком. Чтобы вы сказали, прочтя у Достоевского: "Предвидеть настоящее?" Разве можно предвидеть шкаф в собственной комнате?..
-- А вот идёт наш архивариус. - Перебил кардинальское разглагольствование Шурик. - Как вы себя чувствуете, Анатоль?
-- Прекрасно, - сказал Ай-чай, усаживаясь в кресло, покинутое графом некоторое время назад. Он был сух, элегантен, свеж, от него пахло одеколоном.
-- Шушара, двойное виски! Без содовой и льда! Там, в вестибюле, нашего критикана держат четверо, - сообщил местный архивариус. - Объясняют ему, где вход в ресторан. Я решил не вмешиваться, потому что он никому не верит и дерётся... О каких шкафах идёт речь?
-- Мы говорили о будущем, - сказал серый кардинал.
-- Какой смысл говорить о будущем? - возразил Ай-чай. - О будущем не говорят, будущее делают. Вот рюмка Шотландского виски. Она полная. Я сделаю её пустой. Вот так. - Он одним рывком буквально вкинул содержимое рюмки в глотку. - Один умный человек сказал, что будущее нельзя предвидеть, но можно изобрести.
-- Другой умный человек сказал, - заметил Шурик, - что будущего нет вообще, есть только настоящее.
-- Я не люблю классической философии. - Поморщился Ай-чай. - Эти люди ничего не умели и ничего не хотели. Им просто нравилось рассуждать, как серому кардиналу пить. Будущее - это тщательно обезвреженное настоящее.
-- У меня всегда возникает странное ощущение, - сказал серый кардинал, - когда при мне образованный человек рассуждает как первоклашка.
-- Первоклашки вообще не рассуждают, - возразил Анатоль. - У первоклашек только рефлексы и немного эмоций.
-- У большинства образованных тоже, - сказал Шурик, ощупывая свой затылок.
-- Сейчас ни у кого нет времени рассуждать, - сказал местный архивариус, - ни у необразованных, ни у образованных. Сейчас надо успевать поворачиваться. Если тебя интересует будущее, изобретай его быстро, на ходу, в соответствии с рефлексами и эмоциями.
-- К чертям изобретателей, - сказал Шурик.
Он чувствовал себя пьяным и весёлым. Всё стояло на своих местах. Не хотелось никуда идти, хотелось оставаться здесь, в этом пустом полутёмном зале, ещё совсем не ветхом, но уже с потёками на стенах, с расхлябанными половицами, с запахом кухни, особенно если вспомнить, что снаружи во всём мире льётся свет, над островерхой крышей чайной избы - дождь, а свет заливает горы и равнину, и когда-нибудь он всё это сожжёт, но это случится ещё очень нескоро... хотя, если подумать, сейчас ни о чём нельзя говорить, что это случится не скоро. Да, милые мои, давно оно прошло, время, когда будущее было повторением настоящего, а все перемены маячили где-то за далёким горизонтом. серый кардинал прав, нет на свете никакого будущего, оно слилось с настоящим, и теперь не разобрать, где что.
-- Изнасилован музой! - сказал Ай-чай злорадно.
В дверях ресторана показался критик О. Латунский. Несколько секунд он стоял, тяжёлым взглядом обозревая ряды пустых столиков, затем лицо его прояснилось, и он, резко качнувшись вперёд, устремился к своему месту.
-- Почему вы их называете музами? - спросил Шурик. - Что они - вдохновлёнными у вас стали от света?
-- А почему нет? - сказал Ай-чай. - Как их, по-вашему, называть?
-- Гетерами, - сказал Шурик. - Доброе старое слово. Спокон веков называли их Гетерами.
Критик О. Латунский приближался. Спереди он был весь мокрый, вероятно, его отмывали над раковиной. Выглядел он утомлённым и разочарованным.
-- Чёрт знает что, - брезгливо сказал он ещё издали, - никогда со мной такого не бывало - нет входа! Куда ни ткнусь - везде сплошные окна... Кажется, я заставил вас ждать, господа. - Он упал в своё кресло и узрел Анатоля. - Опять он здесь, - сообщил он серому кардиналу доверительным шёпотом. - Надеюсь, он вам не мешает... А со мной, знаете ли, произошла удивительная история. Всего облили...
Серый кардинал налил ему коньяку.
-- Благодарю вас, - сказал критик О. Латунский, - но я, пожалуй, пропущу пару кругов. Надо обсохнуть.
-- Я вообще за всё старое доброе, - объявил Шурик. - Пусть гетеры остаются гетерами. И вообще пусть всё остаётся без изменений. Я - консерватор... Внимание! - сказал он громко. - Предлагаю тост за консерватизм. Минуточку...
Слегка подрагивающей рукой он налил себе водки, поднялся и опёрся на спинку кресла.
-- Я консерватор. И с каждым годом становлюсь всё консервативнее, но не потому что ощущаю в этом потребность...
Трезвый Ай-чай с рюмкой наготове глядел на него снизу вверх с подчёркнутым вниманием. серый кардинал медленно ел мититею, а критик О. Латунский, казалось, тщился понять, откуда до него доносится голос и чей. Всё было очень хорошо.
-- Люди обожают критиковать мэрию за консерватизм, - продолжал Шурик. - Люди обожают превозносить вдохновение. Это новое веяние и оно глупо, как всё новое. Людям надлежало бы молить бога, чтобы он давал им самое косное, самое заскорузлое и конформистскую мэрию...
Теперь и серый кардинал поднял глаза и смотрел на него, и Шушара за своей стойкой тоже перестала перетирать бутылки и прислушалась
. Затылок вдруг заломило, и Шурику пришлось поставить рюмку и погладить желвак.
-- городской аппарат, господа, во все времена почитал своей главной задачей сохранение статус-кво. Не знаю, насколько это было оправдано раньше, но сейчас такая функция мэрии просто необходима. Я бы определил её так: всячески препятствовать будущему, запускать свои щупальца в наше время, обрубать эти щупальца, прижигая их калёным железом... Мешать изобретателям, поощрять схоластиков и болтунов... В корректорских повсеместно ввести исключительно классическое видение. На высшие городские посты - старцев, обременённых семьями и долгами, не меньше пятидесяти лет, чтобы брали взятки и спали на заседаниях...
-- Что вы такое несёте, Шурик? - Заметил архивариус укоризненно.
-- Нет отчего же, - сказал серый кардинал, - необычайно приятно слышать такие умеренные, лояльные речи.
-- Я ещё не закончил, господа!... - Перебил начинающееся обсуждение оратор. - Талантливых писателей назначать администраторами с большими окладами. Все без исключения стихотворения принимать, плохо оплачивать и класть под сукно. Ввести драконовские налоги на каждую товарную и производственную новинку. "А чего я, собственно стою?" - подумал Шурик и сел. - Ну как вам это понравилось? - спросил он серого кардинала.
-- Вы совершенно правы, - сказал серый кардинал. - А то у нас нынче все романтики. Даже старший корректор. Консерватизм - это наше спасение.
Шурик отхлебнул водки, и сказал горестно:
-- Не будет никакого спасения. Потому что все дураки-романтики не только верят во вдохновение, они ещё и любят вдохновение, они воображают, что не могут без вдохновения. Потому что вдохновение - это, кроме всего прочего, дешёвые компьютеры, говорящие бытовые приборы и вообще возможность делать поменьше а получать побольше. И потому наш бедняга сентиментальный мэр вынужден одной рукой... то есть, не рукой, конечно... одной ногой нажимать на тормоза, а другой на акселератор. Как гонщик на повороте. На тормоза - чтобы не потерять управление. А на акселератор - чтобы не потерять скорости, а то ведь какой-нибудь демагог, поборник вдохновения, обязательно скинет с водительского места.
-- С вами трудно спорить, - вежливо сказал Ай-чай.
-- А вы не спорьте, - сказал Шурик. - Не надо спорить: в спорах рождается истина, пропади она пропадом. - Он нежно погладил желвак и добавил: - Впрочем, у меня это, наверное от невежества. Все литераторы - поборники вдохновения, а я не писатель, и даже не поэт. Я просто небезызвестный директор мётел и швабр. Бывший, правда.
-- Что это вы всё время хватаетесь за затылок? - Поинтересовался Анатоль.
-- Какая-то сволочь долбанула, - сказал Шурик. - Кастетом... Правильно я говорю, серый кардинал? Кастетом?
-- По-моему, кастетом, - сказал серый кардинал. - А может быть и кирпичом.
-- Что вы такое говорите? - удивился Ай-чай. - Каким кастетом? В этом захолустье?
-- Вот видите, - наставительно сказал Шурик. - вдохновение! Давайте выпьем за консерватизм.
Позвали домового, выпили ещё раз за консерватизм. Пробило девять и в зале появилась известная пара - молодая женщина в мощных очках и её долговязый спутник. Усевшись за свой столик, они включили торшер, смиренно огляделись и принялись изучать меню. Молодая женщина опять пришла с портфелем, поставила его на свободное место, рядом с собой. Она всегда
была очень добра к своему портфелю. Продиктовав заказ домовому, они принялись молча глядеть в пространство. Странная пара, думал Шурик, удивительное несоответствие. Они выглядят, как в испорченном бинокле: один в фокусе, другой расплывается, и наоборот. Полнейшая несовместимость. С молодой женщиной в очках можно было бы поговорить о вдохновении, а с долговязым - нет. Долговязый мог бы меня двинуть кастетом, а женщина в очках - нет... Но я вас сейчас совмещу. Как бы мне это вас совместить? Ну, например, вот... Какой-нибудь городской банк, подвалы... цемент, бетон, сигнализация, долговязый набирает номер на диске, стальная балка поворачивается, открывается вход в сокровищницу, оба входят, долговязый набирает другой номер, на другом диске дверца сейфа открывается, и женщина по локоть погружается в бриллианты.
Критик О. Латунский вдруг расплакался и схватил Шурика за руку.
-- Ночевать, - сказал он. - Ко мне. А?
Шурик немедленно налил ему водки. О. Латунский выпил, вытер под носом и продолжал:
-- Ко мне. Вилла. Фонтан есть. А?
-- Фонтан - это у тебя хорошо придумано, - заметил Шурик уклончиво.
-- А что ещё есть?
-- Подвал, - печально сказал Латунский.
-- А испанский сапог там имеется? Или хотя бы ошейник с кандалами?
-- Нет! - Испугался О. Латунский. - Только следы. Боюсь. Страшно. Хочешь - продам?
-- Лучше подари, - предложил Шурик.
О. Латунский часто-часто заморгал.
-- Жа-алко-о, - сказал он.
-- Скупердяй, - сказал Шурик с упрёком. - Это у тебя с детства. Ну и подавись своей виллой. Виллы ему, видишь ли, жалко!
-- Ты меня не любишь, - горько констатировал критик О. Латунский. - И никто.
-- А господин Мэр? - агрессивно спросил Шурик.
-- "Мэр - отец народа" - оживляясь, сказал О. Латунский. - Эскиз в золотых тонах... "Мэр на трибуне". Фрагмент картины: "Мэр на пляжном побоище". Страница 79, том первый.
-- А ещё? - поинтересовался Шурик.
-- "Мэр с клетчатым платком" - сказал О. Латунский с готовностью. - Панно. Панорама. Эскиз взят из того же первого тома, страница 22. Фамилию художника к сожалению не помню.
Шурик, соскучившись, отрезал кусочек мититеи, сунул в рот и принялся, медленно прожёвывая, слушать серого кардинала.
-- Вот что, Ай-чай, - говорил тот. - Отстаньте вы от меня. Что я ещё могу. Отчётность я вам представил. Рапорт вам готов подписать. Хотите жаловаться на охранника кота учёного - жалуйтесь. Хотите жаловаться на меня...
-- Не хочу я на вас жаловаться, - отвечал архивариус, прижимая руки к груди.
-- Тогда не жалуйтесь..
-- Ну посоветуйте мне что-нибудь! Неужели вы ничего мне не можете посоветовать?
-- Господа, - сказал Шурик. - Скучища. Я пойду.
На него не обратили внимания. Он отодвинул стул, поднялся и, чувствуя себя очень пьяным, направился к стойке. Барменша Шушара перетирала бутылки и смотрела на него без любопытства.
-- Как всегда? - Спросила она.
-- Подожди, - сказал Шурик. - Что это я у тебя хотел спросить... Да! Как дела, Шушара?
-- Над чайной избой дождь, а везде солнце, - коротко сказала Шушара и налила ему очищенной.
-- Проклятая погода стала у нас в городе, - сказал Шурик и опёрся на стойку. - Что там на твоём барометре?
Шушара сунула лапку под стойку и достала "метеорологер". Все три стрелки плотно прилегали к блестящему, словно отполированному коло.
-- Без просвета. - Сообщила она, внимательно разглядывая "метеорологер". - Дьявольская выдумка. - Подумав, добавила: - А вообще-то бог его знает, может быть, он давно уже сломался - который год уже вокруг жара, а над чайной дождь, как проверить?
-- Можно выйти подальше в океан и нырнуть поглубже, - сказал Шурик.
Шушара усмехнулась.
-- Смешно, - сказала она. - Господин этот ваш, Ай-чай, смешное дело, двести бочек эликсира предлагает за эту штуку.
-- Спьяну, наверное, - сказал Шурик, непроизвольно икнув.
-- Может и спьяну, только где он столько нашего эликсира достанет?
-- Действительно. - Опять икнул Шурик. - Простите... Зачем она ему?..
-- Я ему так и сказала, - Шушара повернула "метеорологер", поднесла его к правому глазу. - Не дам, - заявила она решительно. - Пусть сам поищет. - Она сунула странный прибор под стойку, посмотрела, как Шурик крутит в пальцах рюмку и сообщила:
-- Джульетта твоя приезжала.