Это было самое чудовищное пробуждение в моей жизни. В детстве какая-то особо одаренная подружка рассказала, что недружелюбные домовые иногда пытаются задушить хозяев во сне. С тех пор я сплю, свернувшись крендельком и закрывая шею руками и ногами. Но в этот раз все предосторожности оказались тщетными. И душил меня уж точно не домовой, а, как минимум, йети.
- Тихо, - прошелестел ночной кошмар. - Иди за мной.
Ладонь, закрывавшая мое лицо, исчезла. Мелькнула и осталась нереализованной мысль заорать. Если это не Джава, крики не помогут. Если Джава - не помогут тем более.
- Вставай, - донеслось из коридора.
Я послушно встала. Сунувшийся было в комнату йети пулей вылетел обратно в коридор. Точно, это Джава. Кто еще может так смутиться при виде девицы, имеющей обыкновение спать в чем мать родила?
- Чего надевать-то? - злобно прошипела я.
- Штаны!
Ого! Мне послышалось или я, наконец, услышала в его голосе человеческую интонацию? Знакомую такую интонацию, которая всегда означает одно и то же: убил бы тебя!..
Натянув единственно доступные штаны, то есть собственный горнолыжный комбинезон, я попыталась выскочить в коридор. В дверях уткнулась с разбега в Джаву. Его ручища опять легла мне на лицо, в ответ я яростно цапнула его за палец. Ну ненавижу когда кто-то мое лицо трогает! Из-за этой дурацкой особенности никогда не делаю макияж у профессиональных визажистов, а каждый визит к стоматологу переживаю как личную трагедию.
- Иди за мной очень тихо. Беззвучно. Ничего не говори.
Да пошли уже, пошли... Мы скользили по темному коридору как ниндзя. Миновали комнату Баскаева, спустились на первый этаж. Жестом велев мне обуться и молчать, Джава на минуту исчез в гараже. А когда вернулся, запеленал как младенца в безразмерную куртку и вывел на улицу.
Снег валил огромными пушистыми хлопьями, видимость была нулевая. У Джавы, похоже, в зрачки встроен прибор ночного видения, во всяком случае, шел он вполне уверенно, тогда как я спотыкалась на каждом шагу. Мы пересекли огромный участок, за баней обнаружилась калитка, выходящая в лес. Здесь я попробовала упереться всеми четырьмя лапами и потребовать объяснений, но Джава бунт на корабле пресек в два счета, и мы отправились в лес.
Холода я не чувствовала - Сусанин, прокладывая дорогу, задал хороший темп. Я шла следом, иногда проваливалась чуть ли не по пояс, тогда он выдергивал меня как репку и практически нес под мышкой. В конце концов, я так вжилась в роль авоськи, что даже перестала перебирать ногами хотя бы для виду.
Спустя довольно продолжительное (хотя и неустановленное) время мы вышли к трассе, точнее, к расположенной на трассе заправке. На пустой парковке возле нее стояла серая "мазда". Пока Джава прогревал ледяную машину, я онемевшими пальцами нашарила в куртке пачку сигарет - это оказались басаевские "мальборо", что помогло мне сделать блестящий дедуктивный вывод, что и куртка, скорее всего, принадлежит Руслану - и попыталась вывалиться на улицу.
- Не выходи, - велел мой поводырь-мучитель.
- Мне покурить...
- Кури здесь.
Вот это номер. Я жадно затянулась. Из печки тянуло теплом. Но от сидевшего слева Джаватхана шел куда более ощутимый жар. Не потное тепло, как можно было бы ожидать после нашего марш-броска, а сухой горячий жар, как в пустыне. Не слишком отдавая себе отчет в том, что делаю, я потянулась к этой живой батарее.
Он не возражал. Даже положил руку на подголовник моего кресла, чтобы мне было удобнее. Сигарета обжигала пальцы, но отодвинуться от Джавы, чтобы выбросить ее, было немыслимо. Он сам забрал у меня окурок и мягким движением отправил в окно. Я практически залезла к нему на колени, трясясь в ознобе.
- Руслана убили.
Меня отбросило от Джавы, будто взрывной волной. Он сделал движение, как будто вновь хотел зажать мне рот, но я помотала головой как испуганная лошадь.
- Там, на даче.
Вновь пауза. Мне действительно хотелось закричать. Баскаева убили в соседней со мной комнате. Где был в это время Джава?..
- Я был в твоей комнате. Так велел Руслан.
- Он что?..
- Он думал, что сможет договориться. О твоем присутствии в доме никто не знал.
Бред, бред какой-то. Или придурочный розыгрыш. Может, Джава съехал с катушек и сам хлопнул своего босса? Ну я же ни черта не слышала! В соседней комнате убили Баскаева, Джава всю ночь сидел в моей спальне - я-то сама в это время где была???
- Нам нужно уехать.
- Куда?
- Из страны.
- С ума сошел?!
- Здесь тебя убьют.
- С какой стати? Никто не знал, что я там была!
- Не из-за этого.
Опять пауза. Господи, я сейчас сама его грохну!
- Ты слишком многое знаешь о конфликте между Русланом и Петром Овчаренко. Сложить два плюс два несложно, особенно если ты поделишься тем, что знаешь, с теми, кому мешает Петр.
- Джава, что за ересь ты несешь? Что я там знаю? Чем я могу поделиться? С кем? А главное зачем? Это все меня не касается! Я не Зорро, я за Баскаева мстить не буду! Да и кому?
Вместо ответа он выехал со стоянки и понесся по заснеженной дороге.
- Куда мы едем?
- В "Шереметьево".
- На фига?!
- Я говорил - тебе нужно уехать из России немедленно.
Внеплановый отпуск на даче грозил перерасти в столь же незапланированное путешествие. Товарищи дорогие, я, конечно, легка на подъем, но не до такой же степени!
- У меня нет документов.
- Есть. Открой бардачок.
В бардачке лежал прозрачный файл с паспортами. Российский и заграничный. Фотография моя, только почему-то с черными прямыми волосами - страх ужасный. А вот имя...
- Зарема Абакарова?! Жена твоя, что ли?
- Какая разница? Не жена, сестра.
- Отлично. Здравствуй, братик!
- На заднем сидении пакет. Так одежда и парик.
Через пять минут я была похожа на придурочную копию Мирей Матье, а все происходящее - на ночной кошмар. В "Шарике" Джава вручил мне контейнер с цветными контактными линзами и отправил в туалет. После чего повел во "Фрайдис".
- Куда мы летим?
- В Стамбул.
- Надолго?
- Да.
- Я должна предупредить родных.
- Потом.
- А моя работа?
- Забудь. Жизнь важнее работы.
- Да ты просто Сократ, братик!
Джава молча ел. Длинные сильные пальцы медленно рвали хлеб. Я смотрела на свое отражение в зеркале за барной стойкой - карикатурное и непривычное. Позвала бармена и заказала водку-мартини - самое оно для пяти часов утра.
глава 4
Еще одно чудовищное пробуждение - похоже, это становится традицией. Больная моя голова лежала на плече у Джавы, причем помимо похмелья боль усиливало ощущение наглухо заложенных ушей. Самолет шел на посадку.
В туалет меня все-таки пустили, видимо, выглядела я совсем уж убого. Поправив съезжавший на глаза парик и протерев лицо влажной салфеткой, я вернулась на место и прилипла к иллюминатору, игнорируя Джаватхана, который выглядел до противного довольным.
Внизу было синее-синее море. Там и сям белыми точками маячили корабли, выглядевшие сверху игрушечными. Самолет стремительно снижался, и я запаниковала - суши под нами все не было. Украдкой перекрестившись (что для Заремы Абакаровой было, по меньшей мере, странно), я хотела положить руку на подлокотник, но вместо него наткнулась на руку Джавы и сжала его пальцы.
Посадочная полоса вынырнула из моря в последний момент. Самолет пронесся над крышами домов, едва не задев крылом минарет маленькой мечети, и мягко приземлился. С трудом отцепив мои пальцы от своего запястья, Джава объяснил, что пилотами в "Турецких авиалиниях" в основном работают бывшие военные летчики - информация несколько запоздалая, и в любом случае не отменяющая моего страха перед путешествиями по воздуху в непонятно как сконструированной жестяной коробке с крыльями... Спустя несколько минут мы уже шли по прозрачной трубе в здание аэропорта имени Ататюрка.
На наши "воздушные ворота" он был совсем не похож. Просторный, но уютный, залитый солнечным светом. Вдоль стены слева тянулась бегущая дорожка, на которой расслабленно стояли пассажиры. Никто никуда не торопился, никто не несся, толкая и обгоняя остальных. Когда я по привычке включила "первую московскую скорость", Джава придержал меня за плечо, заставляя влиться в размеренный темп турецкого бытия.
Протянув симпатичной, но слегка замученной девушке в окне выдачи виз фальшивый паспорт и двадцать баксов, я через десять секунд получила двухмесячную туристическую марку. Вопросительно посмотрела на Джаву, который свой паспорт не отдал - не обращая внимания и ничего не объясняя, он повел меня дальше, к стойкам паспортного контроля, где плотными рядами стояли пассажиры нескольких рейсов. Высокие подтянутые офицеры погранслужбы выуживали из очередей, стоящих к кабинкам для иностранных граждан, стариков и женщин с детьми, и уводили их к кабинкам для граждан турецких, разреживая таким образом толпу. Мы с Джавой терпеливо ждали, как вдруг за нашими спинами раздался крик.
Молодая русская блондинка билась в руках пограничника. Он пытался увести ее из очереди к свободной кабинке, очевидно, желая покрасоваться перед симпатичной иностранкой, но девушка, не разобравшись в ситуации, начала громко протестовать. Даже слишком громко. К несостоявшемуся герою на помощь подоспели еще два пограничника, блондинку увели.
- Она же по-английски даже не говорит, - посетовала я. - Что будет-то теперь?
- Могут обратно в Россию отправить, - невозмутимо сказал Джава.
- Слушай, ну нельзя же так... пойдем, объясним им там все! Ну дурочка же, черных боится по инерции...
Язык бы мне оторвать... "Черных"... В лице Джавы ничего не изменилось, но я знала, что он услышал и понял.
Заплаканную девицу через десять минут вернули в нашу очередь. Подтолкнув меня к будке пограничника, Джава куда-то исчез, а я запаниковала. Вот сейчас у меня спросят путевку, или бронь отеля, или страховку - и все, полечу домой тем же рейсом. Объяснить, почему меня это так испугало, я не смогла бы даже самой себе. Наверное, просто не хотелось, чтобы приключение закончилось настолько тривиально.
Внимательно рассмотрев мой новый нелепый облик, пограничник без всяких вопросов проштамповал и вернул мой паспорт. С другой стороны линии погранконтроля, куда я вышла на негнущихся ногах, меня уже ждал Джаватхан.
Багажа у нас не было, поэтому мы быстро прошли через два огромных зала, в первом из которых призывно сверкали вывески магазинов дьюти-фри, а во втором толпились встречающие. Нас, разумеется, никто не ждал - зато на улице, за услужливо разъехавшимися в стороны дверями, встретило лето.
Джава махнул усатому таксисту, стоявшему в начале длинной вереницы веселых желтых машинок, но я запротестовала:
- Курить хочу, имей совесть!
Усача забрали две лошадинообразные английские тетки, а я с наслаждением в две затяжки выкурила сигарету и немедленно выбила из пачки следующую.
- Ты много куришь, - Джава смотрел в сторону, вид при этом имел недовольный.
А кое-кто в последнее время слишком много стал себе позволять!
- А ты что, мой личный доктор?
- Такими темпами тебе скоро не доктор понадобится, а могильщик.
- Лучше два.
- Зачем два?
- Чтобы как в "Гамлете".
С "Гамлетом" Джава явно был "на вы". Он снова потянулся к такси, от которых я инстинктивно старалась держаться подальше, памятуя о наглых обиральщиках с шашечками, пасущихся в московских аэропортах. Джава распахнул заднюю дверь маленькой "реношки" и водворил меня в салон, хоть я и пыталась сесть впереди. Сам сел рядом, коротко сказав что-то водителю. А я прилипла к окну, чтобы вскоре влюбиться в удивительный город, о котором пять часов назад даже не думала.
Мимо ряда разноцветных домиков и аккуратных пустырей, мимо пальм и засаженных цветами ухоженных клумб мы вылетели на набережную, и я заверещала от восторга, дергая Джаву за рукав.
- Мармара, - с удовольствием сказал таксист.
Я вопросительно взглянула на своего попутчика, который уже не казался мне таким Франкенштейном, как раньше. При свете солнца Джаватхан как будто помолодел и расслабился.
- Мраморное море, - пояснил он.
На рейде стояли сотни рыболовецких судов. По дорожке вдоль берега моря гуляли женщины с колясками, на спортивных площадках и газонах бесились дети, на лавочках сидели солидные седые мужчины с газетами. С другой стороны сплошной линией тянулись дома, и я подумала, какое же, наверное, счастье, каждое утро, раздвигая шторы, видеть перед собой это море и это набережную...
Промелькнула старинная крепостная стена, я завертела головой, чтобы лучше ее рассмотреть, но было поздно. Через несколько минут показалась еще одна, и я готова была попросить таксиста остановиться, так мне вдруг захотелось прикоснуться к этим камням, которые, может быть, помнили Вещего Олега, прибившего свой щит к воротам Царьграда.
Слева от дороги древняя стена теперь тянулась практически беспрерывно, зачастую служа фундаментом, как для полуразвалившихся домишек, так и для нормальных современных строений. Сразу за стеной, а точнее, над ней, мелькали рельсы, по которым иногда проносились небольшие, как будто игрушечные поезда.
Все вокруг выглядело ненатурально чистым, сияющим и радостным. После заснеженной, пронизанной пробками Москвы поверить в реальность Стамбула было невозможно.
Джава вновь сказал что-то таксисту, и мы свернули с набережной в арку. Попетляли несколько минут по узким улицам, замощенным брусчаткой, выскочили на трамвайные пути, победно пронеслись по ним и затормозили на большой площади под огромным деревом.
Вылезая из такси, я едва не ткнулась в асфальт носом, неудачно ступив на поврежденную Джавой ногу. Впрочем, сам же вредитель и спас меня от позора, поймав у самой земли, после чего взял за шкирку и определил на ближайшую лавочку.
Привычным жестом достав сигареты, я вдруг застыла с открытым ртом.
Прямо напротив, за прозрачной завесой фонтана, за фигурно подстриженными елками на фоне пронзительно голубого неба стояла Айя-София в окружении четырех серых минаретов.
На мою лавочку спикировал мелкий коричневый голубь и довольно заворковал, пригревшись на солнце. Расплатившийся с таксистом Джава спугнул птицу, но тут же сам отшатнулся, заметив выражение моего лица.
- Значит так, Штирлиц. У тебя пять минут на то, чтобы внятно и доходчиво объяснить мне, какого черта я здесь делаю, - голосом моим можно было консервы открывать.
- Ты есть хочешь? - спросил Джава, которого консервная аналогия, видимо, не посетила.
- Четыре минуты.
Джава молчал и невозмутимо глядел на фонтан.
- Три, - я наконец закурила.
- Две, - сигарета подошла к концу, мое терпение тоже.
- Одна.
Я сползла с лавочки и пошла в сторону Айя-Софии. Джава пристроился следом - спокойный, руки в карманах, походка от бедра...
У входа в Айя-Софию была небольшая очередь. Компания маленьких японцев, обвешанных огромными фотоаппаратами, дисциплинированно покупала билеты. В карманах у меня не было ничего, кроме фальшивого паспорта. Пришлось потребовать денег у Франкенштейна.
Не особо интересуясь, идет он за мной или нет, я вошла в прохладный полумрак византийского храма.
В Айя-Софии мы помирились. Если бы не Джава, половину чудом сохранившихся византийских фресок на стенах и потолке я бы просто не разглядела. Правда, когда он рассказывал мне про легенду об отпечатке на колонне руки Мехмета Фатиха, завоевавшего Константинополь, я распсиховалась и начала громко шипеть что-то насчет "понаехали, поназавоевывали, понаставили минаретов своих". Некоторым образом изучивший моей характер за время пребывания на даче Джаватхан понял, что пришло время кормежки.
Уличная кафешка возле Айя-Софии оказалась забита туристами, но мы все же нашли свободный столик под большим деревом. Растянувшись на плетеном стуле, я подставила лицо лучам солнца. Над площадью раскатами звучали звуки эзана - правоверных призывали на молитву.
- В мечеть не торопишься? - подколола я Джаву, все еще не простив ему как представителю Востока захват византийской столицы.
- Отстань, а то закажу тебе только черствый тост с сыром.
Да, манеры завоевателей за 550 с лишним лет не улучшились.
Я в своем черном парике и жутких контактных линзах, видимо, походила на турчанку - подоспевший официант пытался обратиться ко мне на своем языке. Пока Джава что-то объяснял ему, выяснилось, что у меня кончились сигареты. Турок за соседним столом, увидев пустую пачку в моих руках, услужливо протянул свою, полную. Не особо стесняясь, я вытащила сразу три сигареты, признательно кивнув в ответ. Расплывшись в улыбке, мой спаситель уже хотел пересесть поближе, как вдруг наткнулся на взгляд Джаватхана. Не зря я все-таки его Франкенштейном прозвала. Больше ему подошло бы только имя одного из всадников Апокалипсиса. И как только у такого злобного джинна хозяина завалили?
Надо было как-то налаживать отношения. Денег нет, сигареты вот-вот кончатся, да и о ночлеге не мешало подумать.
- Какие у нас дальнейшие планы? - непринужденно (по крайней мере, мне так казалось) поинтересовалась я.
- Снимем гостиницу.
- А потом? - я пыталась не потерять самоконтроль, но чувствовала, что готова запустить в него чашкой (вот только чай допью).
- Потом снимем квартиру.
- А потом что снимем? Яхту?
- Тебе нужна яхта?
Господи, дай мне силы. Никаких нервов на этого придурка не хватит.
- Джавочка, дорогой...
Франкенштейн поморщился. Действительно, "Джавочка" - что-то совсем не из нашей оперы. Правда, если учесть, что из меня он за считанные мгновения сляпал Зарему...
- Ну объясни ты мне, Христа ради, почему я не могу вернуться в Москву?!
Разговор нам удалось продолжить только в гостиничном номере, который мы искали на протяжении следующих полутора часов. Гостиниц вокруг площади Султанахмет было множество, но двухкомнатный номер удалось найти не сразу - в основном местные отели могли похвастаться уютными, но совершенно крошечными комнатками. Видимо, приезжающие сюда туристы в отели приходили только на ночь. Нам же, как сестре и брату, однокомнатный номер не полагался, а снять два одноместных Джава отказался, не желая выпускать меня из виду.
На ресепшне отеля Four Seasons я окончательно убедилась в том, что Джаватхан вполне прилично знает турецкий. Мне же оставалось лишь глупо хлопать глазами и изображать глухонемую.
Заказав в номер обед, который обещали доставить через двадцать минут, я собралась, было, приступить к допросу с пристрастием, как вдруг Джава заговорил сам.
- В Москве тебе оставаться было нельзя. Руслан еще неделю назад собирался отправить тебя за границу, сразу после того, как наших ребят убили. Было понятно, что мишенью является он сам и его бизнес, причем, вполне возможно, что смерть Руслана была нужна кому-то даже больше, чем бизнес.
- Кому-то? - переспросила я. - Разве не Петру?
- Не только Петру.
- Но ты же мне говорил...
- Не было времени объяснять.
В дверь постучали. Молоденький турок в белоснежной рубашке ловко сервировал обед на столе, стоящем у окна с видом на Мраморное море, и исчез. Залпом выпив стакан апельсинового фреша, я открыла окно и закурила, глядя на парящих над морем чаек.
- Хорошо, смерть Руслана, его бизнес... И все-таки при чем здесь я?
- Руслан не хотел тебя подставлять. В такой ситуации тебя могли бы использовать чтобы давить на него. Ничем хорошим для тебя это бы не закончилось.
- Джава... ты действительно считаешь, что я могла бы быть слабым местом Руслана??
После долгой паузы он тихо ответил:
- Да. Именно поэтому он поручил мне обеспечивать твою безопасность.
Есть не хотелось. От курения уже тошнило, не радовало ни сияющее море за окном, ни парение белоснежных чаек на тающих от жары воздушных потоках. Я пошла в ванную, бросила на пол осточертевший парик, вынула из уставших глаз линзы, разделась и встала под душ. Почему-то минут через десять вместо горячей воды полилась едва теплая, но я стояла так, пока кончики пальцев на руках и ногах не посинели от холода. Растерлась полотенцем, завернулась, как в футляр, в белый гостиничный халат и вернулась в гостиную, где Джава, даже не изменив позы, так и сидел за столом. Я продолжила разговор, как будто не уходила.
- Ты сказал, что Руслана убили. Больше я ни для кого не могу представлять интерес, потому что некого мной теперь шантажировать. Так почему ты увез меня сюда?
- Я не мог остаться в Москве. После Руслана я вторая мишень в списке.
- В чьем списке? - быстро вставила я.
- Оставить тебя одну там я тоже не мог, - Джава как будто не заметил моего вопроса. - Так что других вариантов не было.
- Какая-то сказка про белого бычка... ладно, последний вопрос. Надолго мы здесь?
- Может быть, навсегда.
В жизни никому не устраивала истерики. Разве что маме с папой в далеком детстве, если не получала чаемую шоколадку или куклу. Хотя нет - к куклам я была равнодушна, все больше книжки читала, сидя в глубоком кресле под торшером. А в книжках мне никогда отказа не было.
Так что свою первую в жизни истерику я закатила в солидном возрасте - двадцать пять лет - в историческом центре Стамбула.
Мои крики дробились о брусчатку мостовой и неслись по узким кривым улочкам к набережной, пугая чаек и рыбаков. Я перекричала муэдзина, затеявшего было читать призыв на молитву, перекричала густой и долгий гудок огромного танкера, перекричала даже продавца бубликов, испуганно замершего посреди улицы с круглым подносом на голове. Я рыдала до темноты, периодически порываясь выброситься из окна. Замкнувшийся в молчании Джаватхан только держал меня за руки, когда я пыталась выцарапать ему глаза, за ноги - когда лезла в окно, и за плечи - все остальное время, когда я ограничивалась слезами и тихим жалобным воем.
Я продолжала плакать даже во сне, когда он отнес меня в постель. Сел рядом на пол и просидел так всю ночь.