"Внезапно на меня накатило, и я попытался коленом раздвинуть ей ноги. На две мои первые попытки она только крепче сжала колени. Я пропел ей в ушко: У кроватки Дельгадины ангелы стоят. Она немного расслабилась. Горячий ток взметнулся в венах, и мой медлительный, отошедший от дел зверь проснулся после долгого сна".
Парафин плавает в масле, он нагревается и всплывает, остывшие кусочки оседают на дно. Лавовая лампа - неудачная попытка украсить неуютное помещение приспособленное только для ебли. В комнате полумгла, шторы задернуты, свет исходит только от тусклой декоративной лампы. Это одна из множества однотипных секций. Когда-то все это было коммунальной квартирой, комнаты удобно расположены по одной стороне коридора. Теперь это бордель.
Взял самую мелкую проститутку. Я уже оплатил два часа. Она пришла из душа и уронила на пол кимоно. Назвалась Лерой, увидела татуировку у меня на ноге. Спрашивает: "Ты любишь велосипеды"? Ничего не отвечаю, беру ее за талию и притягиваю к себе. Какая же она худая. Говорит, что весит тридцать восемь килограммов. Охотно верю. Крохотная округлая жопка, тощие ручки и ножки, грудь как у ребенка. Она озадачена: "Ты посмотреть пришел или что"? Но я пока только любуюсь, трогаю ее ребра, провожу по торчащим спереди тазовым косточкам. От нее ничем не пахнет, то есть вообще абсолютно ничем, ни парфюма, ни сигарет, ни пота. У нее коротко стриженные блондинистые волосы на голове, а на всем теле нет ни волосинки. Даже нет синевы в подмышках, на лобке или вокруг анального отверстия - наверняка, эпиляция. На ее плоском животе внизу надпись на латыни: OMNIA VINCIT AMOR. Хорошо хоть не DESINE SPERARE QUI HIC INTRAS. На правой ягодице еще одна небольшая татуировка: бабочка расправила крылья.
Я усаживаюсь на недавно постеленную кровать. Девочка выкладывает на тумбочку бумажные салфетки и презервативы. Раскатывает мне на член латексную оболочку. Она как-то очень уж деликатно сосет; видно, что боится сделать больно или задеть зубами. Я сначала глажу ее по голове, но вскоре мне надоедает эта возня. Предлагаю ей усесться на меня верхом. Лера обильно смазывает пизденку. С трудом насаживается.
На вид ей лет двадцать, но может быть и меньше. Совершенно не хочется задаваться какими-то вопросами, пока эта красавица медленно движется на твоем каменеющем хуе. Я практически не могу пошевелиться, лишь три дня назад снял шейный фиксатор. У меня были выбиты из суставов обе ключицы, и компрессионный удар позвоночника. Я больше месяца провел в основном лежа на спине. Болят плечи и грудина, ноет шея. Но мне уже начинают наскучивать вялые безынициативные движения проститутки, пора брать инициативу в свои руки. Ставлю ее на четвереньки и неистово ебу. Она утыкается лицом в подушку и издает какие-то невнятные звуки. Хотелось ее покусать, придушить, отшлепать, выебать в жопу и обоссать. Но большая часть этих вещей запрещена, а какие-то проделки будут стоить денег. Я не хочу переплачивать за дополнительные опции. Во мне не осталось ничего кроме ненависти. Не могу ненавидеть ту, ради которой готов был убивать, серьезно, без метафор и красного словца. Ведь и сам чуть не умер. Почти вытаскиваю член из проститутки и что есть мочи засаживаю ей до самого основания. Тогда я мчался на велосипеде, игнорируя светофоры, ехал со скоростью чуть за сорок, а на глазах выступали слезы - катастрофа была неминуема. Я увернулся от нескольких автомобилей, слишком резко повернул руль, и он вырвался у меня из рук, я почти сделал сальто. Пролетел кубарем по асфальту еще метров пять, велосипед вместе со мной, потому что я не вытащил ноги из туклипсов. Одежда, что была на мне, уничтожена. Хватаю шлюшку за таз и насаживаю, она уже во всю неподдельно стонет, не уверен, что ей это от удовольствия, но плевать. Поездка в машине скорой помощи, пару раз почти отключился, розовые круги в глазах, вены исчезли, обезболивающие, рентген, ФМРТ, кусочки асфальта вытаскивают из ободранного тела.
Кончаю. Проститутка выглядит измученной, тяжко вздыхает, будто после драки. Просит разрешения покурить. Разрешаю, только не рядом со мной. Она вышла, а я лежу на кровати. Мне было больно и трудно заниматься сексом. Я чувствую себя опустошенным и мерзким. Снимаю заполненный спермой презерватив, вытираюсь салфетками, заворачиваю в них его. Мы так часто спрашиваем себя, почему нам нравится девочка или какая-нибудь мелодия - и нам кажется, что мы знаем ответ. На самом деле это может быть не так. Попытки найти рациональные мотивы не бывают исчерпывающими. Я все еще люблю ту малолетнюю богиню. Горько осознаю, как глубоко запутался в конфабуляциях.
Алкоголь мне давно не помогает, он делает только хуже. Чтобы это понять понадобилось время. Теперь я вижу, что и бляди не помогают. Вернулась Лера, мы решили продолжить, времени еще хватает. Она отсасывает, я вставляю ей в письку пальцы. Мне приятна ее продажная красота, но в то же время мне становится невыносимо скучно. Я говорю, что хватит. Одеваюсь. Направляюсь к выходу, она провожает меня до дверей. Она говорит дежурную фразу: "Приходи еще".
На улице пошел первый снег типичный для Петербурга. Мокрые хлопья липнут к одежде, а на узких тротуарах снег почти сразу тает, образуя скользкую хлюпающую жижу.
Набережная Мойки девять, я набираю на панели домофона четырехзначный код, поднимаюсь на нужный этаж по лестнице, лифт не вызывает доверия. Игорь открывает хлипкую деревянную дверь. Я принес обода и втулки. Через пару дней Игорь соберет мне два колеса. У него же беру ког на пятнадцать. Приличные детали для моего типа велосипеда довольно сложно найти в России, поэтому приходится вертеться. Можно вписываться в заказы с кем-то, когда такие же энтузиасты совершают покупки в западных интернет-магазинах. Что-то можно выцепить на барахолках. Мое средство передвижения - это велосипед с фиксированной передачей. Я несколько лет ездил на городском гибридном велосипеде, у которого были амортизаторы и широкие колеса с протектором. И еще двадцать четыре скорости - совершенно ненужные в Петербурге. Мой родной город достаточно гладкий, тут нет нужды переключать скорости. Почти всегда используется лишь одна, наиболее комфортная. Поэтому я решил отказаться от лишних деталей и трат КПД. Купил стальной трековый велосипед с классической геометрией. Руль баран, одна скорость, узкие твердые колеса, отсутствие тормозов. Если у тебя нет тормозов и прямая передача - ты будто сливаешься с велосипедом, чувствуешь его, словно он часть твоего тела. Санкт-Петербург не сильно крупный город, поэтому я могу перемещаться по всему его периметру довольно быстро. Не тратя денег на проезд в общественном транспорте, не спускаясь в подземку и не видя людей вокруг. На велосипеде - ты один, ты сам по себе. Против всех.
Быстро набираю текст, пальцы звонко скачут по клавиатуре. Написал и перечитываю абзац, получилась какая-то чушь - удалил. Играет музыка, Philip Glass. Надрывно ревут духовые, потусторонними голосами хор произносит Koyaanisqatsi, что на языке индейцев племени хопи означает - беспорядочная жизнь, вне баланса, на грани распада.
Замечаю за собой, что я начал крупную книгу, но всеми силами стараюсь избежать завершения. Боюсь большого опустошения, поэтому творю меньшие произведения, как затянутые комментарии к грядущей книге. Если собрать все эти подступы вместе - то даже из них получится солидный текст.
От отчаяния, я пытался сделать себя бессмертным и достаточно банальным способом, при помощи передачи своих генов. Помогал лесбийским парам забеременеть, дрочил в баночки.
Начинает воспроизводиться следующая мелодия, под названием Poet act. Но меня отвлекает звук, оповещающий о новом сообщении в социальной сети "Вконтакте". Пишет девочка, которую я никогда не видел в реальности, и вообще толком не знаю. Ее зовут Лиза и ей уже 17 лет. Она захотела быть моим виртуальным другом, когда ей было 15, после прочтения моего очередного коротенького рассказа. Как-то я разглядывал ее фотографии. Она очень красивая. На некоторых снимках похожа на Матильду из фильма "Леон". Маленькая еврейская сучка.
Да, писательство, пусть даже и не бумажное, пусть лишь сетевое - способствует большему разнообразию потенциальных половых партнеров.
Девочка была два года бессмысленным балластом, а тут вдруг решила встретиться. А мне как раз нечем себя занять. Любопытно взглянуть на эту малышку. Она в "Озерках", я на "Пионерской" - договорились о встрече в нейтральной зоне, на "Удельной".
Приехал раньше, поэтому жду девочку в вестибюле метро. Лиза сходит с эскалатора и идет мне навстречу. Быстро меня узнала, впрочем, там и нет никого больше. Лишь пара унылых бомжей в серых тряпках, стреляющие мелочь на выпивку. На мне нелепая ярко-голубая шапка с помпоном. У Лизы на голове смешная меховая шапка с навостренными ушами. Она выглядит как маленький волчонок с усталыми глазами. Неловко обнялись и пошли на улицу.
Лиза срочно хочет в бар. Она соврала своему парню, чтобы пойти на эту встречу, сказала, что на съемке. Она подрабатывает моделью. Хвастается, что сиськи стали большие (их на самом деле нет). Говорит она быстро, отрывисто, часто невпопад, будто выстреливает порции слов. Под ее детский лепет пришли в какое-то отвратительное заведение в подвале. Внутри накурено, сидят за столами некрасивые люди, играет паршивая музыка, стены покрыты пылью, неярко помигивают неоновые названия производителей пива. Денег у меня немного, я временно безработный, купили грошовое пойло. Уселись за столик, Лиза говорит: "Давай выпьем за встречу, старый грязный педофил". Чокаемся, выпиваем напиток, который можно назвать пивом лишь с большой натяжкой. Я шутливо оправдываюсь, что мол, молод, чист и не ебу детвору. Но Лиза напоминает мне о продолжительных отношениях с Полиной.
Несколько лет назад я жил с нелюбимой женщиной, а эта девочка стала моей богиней. Она влюбила меня в себя, и я ей полностью отдался. Это было всепоглощающее чувство, разрушительное и иррациональное. Я стал беспомощным и жалким, полностью раздавленный ее красотой и нежностью. Она выиграла последний конкурс талантливых подростков, будучи в платье, которое я ей подарил; исполняя песню, которую я ей посоветовал. Видя, как она раздвигает ноги, я испытывал нечто вроде религиозного экстаза. Бормотал бессвязные пошлые молитвы, когда видел ее нежнейшие дырочки. Это была самая прекрасная женщина на свете, достойная любых жертвоприношений.
С явно фальшивой улыбкой я отвечаю Лизе: "Прошла любовь - завяли помидоры". На самом деле ничего не прошло, никогда я не смогу забыть эту царственную красоту, пусть она и будет разрушена взрослением.
Лиза выпила всего кружку пива и уже довольно пьяная. Или притворяется. Несет белиберду о своих бывших. Какой-то цирк уродцев, алкаши, наркоманы и прочая низкосортная шваль. И самое смешное, что она по-детски считает отношениями, когда кто-то ходит с ней за ручку. Даже не пытаюсь развеять ее грезы. Дети сами теряют невинность. Им помощь извне не нужна. Я вижу, как она стремится утратить остатки чистоты и нырнуть в мирок полный дерьма. Пока она еще зашла по пояс в фекальные массы и застыла в нерешительности.
Она говорит, что в животе странные ощущения и сиськи затвердели. Отвечаю, что она просто менструирует.
Лиза скачет с темы на тему, теперь завела речь о том, что хочет похудеть.
-Зачем? Куда еще худее?
-Ты меня не видел голой, я толстая.
Я бы с удовольствием посмотрел на нее голую. У нее большая голова относительно остального тела и в целом пропорции как у ребенка. Повадками она напоминает какого-то маленького мальчика-шпану. Курит сигареты одну за другой. Рассказывает полные лжи истории о том, как пыталась покончить с собой. Слишком смешные несовпадения и нелепости в ее рассказах вызывают лишь ухмылку. Она явно переигрывает. Вероятно, хочет привлечь к себе внимание. Я не склонен сопереживать мелким трагедиям и откровениям, которые на меня посыпались. Но я терпеливый зритель. Кормлю ее с рук, наблюдаю за повадками. Все еще не могу понять, что это за зверь. И хотел бы я его приручить или нет.
Мы выходим на улицу, все занесено снегом и дует холодный ветер. Купили в ларьке самое дешевое пиво, теперь уже на ее деньги. Решили пройтись и наткнулись на сгоревшее заброшенное двухэтажное здание. Оно обнесено хилым синим забором из гофрированных металлических листов. Девочка хочет перелезть забор, но я предлагаю проползти под воротами, довольно высоко подвешенными над землей. Так и сделали. Ворота оказались даже не заперты, мы смеемся. Проходим в полуразвалившееся здание. Свет от мобильных телефонов рассеивает мрак внутри. Лиза щелкает мертвыми выключателями. Потолок обвалился, лестница разрушена, окна повыбиты. Прошли насквозь и остановились на крыльце. Лиза думала, что я попытаюсь ее изнасиловать в темноте. Никто ведь не услышит криков о помощи. А потом может быть расчленю и съем. Но мне хочется только отлить. Отворачиваюсь и рисую желтые узоры на снегу. Пиво настолько мерзкое, что мы его не допили. Лиза берет бутылки, размахивается, как метатель ядра и они улетают во тьму.
Проводил ее до метро, обнялись на прощание. Впечатления от этой невразумительной встречи смешанные. Она кажется до омерзения фальшивой и жалкой. Но в то же время в ней есть еще чистота и наивность, детская непосредственность, готовая улетучиться в любой момент. Я сказал, что она не такое дерьмо, как мне думалось. Она ответила: "Ты тоже".
На третьем этаже работают с арматурой, сваркой и электрической начинкой. Там же стоят печи для покраски порошком. На втором этаже хранятся картонные коробки и отдельные детали, такие как плафоны, электрические патроны и всякие гайки да болты. На первом происходит комплектация товара. По конвейеру движется продукция, ее пакуют в коробки, вкладывают инструкции и схемы, наклеивают штрих-коды с артикулами. Работа в таком месте скучна и однообразна, головной мозг практически не участвует в происходящем. Мне это нравится, можно спокойно думать, о чем угодно, а в перерывах записывать свои мыслишки. Главное, что нет никакой лишней ответственности или чрезмерных требований. Заработная плата стабильна, без ненужных треволнений. Идеальная временная работенка, чтобы спрятаться зимой от суеты.
Раньше тут трудились только русские, теперь же сплошь узбеки, кроме меня единственного. Все на этаже мусульмане, один я - кяфир.
Молодой паренек по имени Бобур принес насвай и угощает коллег. Стоящий в начале конвейера Эльмурот, закладывает под язык комок похожей на мышиный помет смеси. Видимо, головокружение мешает ему сосредоточиться, отчего он слишком быстро посылает коробки, и они в итоге скапливаются в гору. Я ему кричу:
-Шошельмэ!
Он улыбается и отвечает:
-Тезрох!
Так как нет никакой нормы, я никуда не тороплюсь, совершаю свою часть работы размеренно и умиротворенно. Мне платят за время, а не выработку. Говорю узбекам: "Солдат спит - а служба идет". Они не понимают смысла этой поговорки, пытаюсь пояснить, неуверенно произношу: "Джанготейге ишь". Все смеются.
Ойбек хочет взять у меня взаймы денег, ему пришлось отдать почти всю зарплату на оформление нового разрешения на работу. Но я отвечаю: "Ёк пюль". Я сам трачу деньги быстро. Бляди, компьютерные игрушки и вкусно покушать. Да и собирать трековый велосипед - дело недешевое. Узбеки тоже любят перемещаться на велосипедах, правда, с целью экономии денег, а не по каким-то убеждениям. Обычное их транспортное средство - это "Аист" или Stels, не по росту, скрипящие несмазанной цепью. Узбеки паршиво питаются, какие-то скудные лепешки и лапша быстрого приготовления. Большую часть денег они посылают на родину, а сами ютятся в маленьких комнатушках по несколько человек, спят прямо на полу. Они ничего не читают, кроме религиозной литературы и многие мечтают об установлении в своей отчизне (да и во всем мире) исламского государства. Они, без шуток, считают, что побивать камнями и отрубать руки - это замечательные способы поддержания порядка.
2
"Велосипед всегда? Сейчас это одно из того, что наполняет вашу жизнь смыслом! Я упражняюсь таким образом каждый день. Ах, просто возьмитесь за ручки вашего велосипедного руля, ложитесь на него и опрометью мчитесь по улицам и дорогам, над железнодорожными путями и мостами, пронизывая толпу, избегая столкновений, на скорости двадцать миль в час или даже больше, и представляйте все это время, как внезапно с грохотом упадете".
(Джек Лондон)
В Петербурге короткая зима, впрочем, и лето тоже короткое. Месяц морозов, да месяц жары. В остальное время - сплошная осень. 14 февраля я уже катаюсь на велосипеде. Небольшой перерыв в катании происходит скорее не из-за погоды как таковой, просто снег убирают очень плохо, лениво сгребая все на обочины, создавая уродливые сугробы. На середину дорог и по тротуарам рассыпают соль, песок и едкие реагенты.
В половине первого ночи я оказался на Дворцовой площади. Там парочки пытаются на холодном ветру запускать китайские фонарики. Я вспомнил, что это день святого Вали, очередной искусственный праздник для жизнерадостных идиотов. Открытки в виде сердечек и уродливые плюшевые медведи успешно продаются. Под Александровской колонной сидит саксофонист и играет тоскливый мотив.
Мне хочется, чтобы моя работа была связана с велосипедом. Но быть курьером - это глупые романтичные мечты. При окладе зарплата копеечная, сдельная работа тоже невыгодна. Но я нашел выход из положения. Устроился экспедитором. Сопровождаю грузы по городу, велосипед закидываю с кузов. Мне платят за то, что я ускоряю процесс, слежу, чтобы водители не простаивали, делаю наиболее логичный маршрут, чтобы не стоять в пробках. У водителей почасовая оплата. Иными словами, чем раньше я заканчиваю свой рабочий день - тем лучше. Приезжаю на погрузку на велосипеде, и уезжаю с последнего места доставки тоже на велосипеде. Иногда заканчиваю в пригороде. Это здорово, кататься в удовольствие, и получать за это деньги.
23 марта возвращаюсь из Петергофа. На мне синяя курьерская сумка GO Messenger, затянута поясная стяжка, слегка позвякивает пара карабинов и цепь. С Петергофского шоссе я вылетаю на Ленинский проспект, потом на Московский, сворачиваю на Садовой, решаю не выезжать на Невский, проще по Гороховой. Там одна полоса отдана под общественный транспорт. Неторопливо еду по встречной полосе, слегка запыхался и хочется попить. Меня обгоняет девчонка на серебристом велосипеде, алюминиевая рама, черная обмотка, кожаное седло. Это девочка из 60№ North Fixed Gear Family. У нее большая чудесная попа. Я еду за ней и любуюсь, как при педалировании играют ягодицы. Патруль ДПС крякнул, намекая, что мы нарушаем ПДД своей ездой по встречной. Но и мне и патрульным понятно, что погони или штрафа не будет. Им невыгодно отлавливать велосипедистов, так что можно делать что угодно на дороге, главное не быть причиной аварий и не наматывать свои кишки на колеса КАМАЗов. Девочка, словно единственная владелица этой дороги, едет уверенно и властно. Недолго я наслаждаюсь упругими прелестями девочки на велосипеде, наши пути разошлись у Адмиралтейства.
Молчу, мне просто нравится на нее смотреть, потому что она красивая. Правда приходится еще и слушать. Хочется заткнуть ей рот кляпом. Она себя не любит и это заставляет ее считать себя хуже, чем на самом деле. Она грустная и создает себе искусственные вымышленные проблемы, практически непрерывно генерирует их.
Ошибочно принимает уныние и сплин - за признаки особенной тонкости души. И предается им, плохо отдавая отчет, как скучно это выглядит со стороны. Находится она в стандартной стадии развития под названием "не такая как все".
У нее есть какие-то кумиры. Женщины, которыми она хотела бы быть. Мужчины, которым она хотела бы отдаваться. Себя Лиза низко оценивает. Я пытался ей объяснить, какое она чудо. Опять совершаю ошибку, пытаюсь разговаривать с ребенком на равных. Она ведет себя, как типичный наивный подросток-бунтарь. Носится со своей тонкой душевной организацией, культивирует напускную многозначительность.
Она нахальная и агрессивная. Правда, ее агрессия, больше похожа на защитную реакцию африканской пустынной дождевой лягушки. Это мелкое земноводное размером в пару сантиметров, когда его пугают, надувается и смешно пищит. Маленький испуганный лягушонок - вот кого мне напоминает Лиза. А ее нагловатые хамские повадки, то, как она стреляет сигареты у прохожих - это настолько неуклюже, что кажется милым.
Постепенно я узнаю Лизу лучше. Прихожу к ней в гости, знакомлюсь с ее мамой. Мы смотрим мультики, сидя на мягком диване. По забавному совпадению, она живет в том же доме, что и моя тетка. Мой троюродный брат учится с ней в одной гимназии. У Лизы язва желудка и она болезненный ребенок, постоянно вся в соплях. Она встречается с каким-то недалеким юношей, лишилась девственности и горделиво об этом рассказывает.
Все давно катаются, но официально сезон открываем в апреле. Встретились в Fixed Lab на Миллионной 10 и помчались к "Ашану" на Боровой. Прекрасный солнечный денек, поэтому я в шортах. Между ног они уже протерлись до дыр, такая же беда практически со всеми штанами и джинсами - это типично для тех, кто много крутит педали.
На парковке "Ашана" Саша Привальнев делает трассу из тележек с множеством виражей. Ему помогает Анюта, она раздает подъезжающим spoke cards, с изображением шимпанзе-велогонщика, чей велосипед превращается в тележку из супермаркета. В роли ди-джея Алексей Яковец. Народу собралось немало, в том числе и просто зеваки. Со всех концов города съехалась разношерстная публика. Тут и школьники, которые просто хотят быть модными и приобщиться к данной субкультуре. Тут и искренне верящие в идеалы фикседгир культуры ребята постарше, через одного дизайнеры чего-нибудь и вольные художники. Есть и несколько человек с велотрека. Чуть в стороне держится Саша Невский, его интересует больше трюковая сторона, нежели скорость. Вова Поспелов приехал на своем "самоваре". Переднее колесо у него меньше чем заднее. Руль райзер на выносе Look Ergostem. Смотрю у кого какие рамы и колеса. Саша Хесус, бородатый парнишка весь в татуировках прикатил с карбоновым сплошным диском сзади. У кого-то лопасти, у некоторых аэродинамические спицы. Встречаются редкие в наших краях итальянские рамы Bianchi, Cinelli, Bernardelli, Masi. Есть стальные и алюминиевые Colossi. Есть тут и фреймсеты советского производства, нищенские ХВЗ и ныне раритетные "Самойловы". У многих алюминиевые рамы INGRIA, сделанные в Питере, Саша Привальнев их сам проектирует. Школьник Гоша приехал на велосипеде, собранном во "Все фиксируй" Игорем Байтеряковым и Вовой Птичниковым. Рама для него тоже сделана в Петербурге, в мастерской JAM. Сам Игорь приехал на велосипеде со смешным названием Somec.
В гонке я участвовать не хочу, но фотографирую, как ребята задорно врезаются в тележки и летят через руль. Обдирают ладошки и пачкают одежду кровью. Я лишь номинально с ними, но сохраняю нейтралитет. Мне интереснее подглядывать.
Гуляем на территории психиатрической больницы имени Скворцова-Степанова. Я недавно раздобыл пленочный фотоаппарат Leica mini. Фотографирую Лизу у входа в женское отделение, мне нравятся изящные двери с витыми ручками. Фетиш пленки, желание загнать в рамки осколки впечатлений. Зафиксировать, украсть, приобрести. Девочка абсолютно уязвима перед камерой. Я не утруждаю себя построением композиции или попытками приукрасить, ведь я не фотограф, а самый обыкновенный человек, нажимающий на кнопку. Я жму, щелкает затвор, жужжит моторчик перематывающий пленку. Это просто, как стрелять из пистолета по детям.
Садимся на лавку, Лиза закуривает. Выходит пациентка в цветастом халате и кормит бездомных котов. Лиза продолжает сбрасывать на меня свои детские никчемные проблемы, уверенная, что они кого-то могут волновать, кроме нее самой. По алгебре выходит двойка, не хотят переводить из десятого класса в одиннадцатый. Впрочем, и остальные предметы ей не интересны. Лиза рассказывает, что ее паренек бросил. Говорит, душа у нее болит. Я лишь отвечаю, что душа - понятие абстрактное. Хочу рассказать о работе мозга, синаптических связях, типах памяти, нейромедиаторах, но вовремя останавливаю себя. Лаконично основы нейробиологии не изложишь. Но я попытался утешить этого ребенка, который еще не научился справляться со своими маленькими страстями. Говорю ей: "Мы постоянно учимся. Обучение и память делают нас теми, кто мы есть. Но объем памяти ограничен. Что-то более полезное записывается, ненужные знания изглаживаются. По сути, мы со временем становимся другим человеком. Гораздо глубже и сложнее устроена имплицитная память. Она работает без сознательных усилий и вообще без осознания, что мы обращаемся к памяти. Это опыт тела, восприятия, поведения. Любой молодой человек - по большому счету, тупой мудозвон, просто потому, что он еще ничему не научился, и у него нет опыта. Я сам был мудозвоном в юности. Ты сейчас дура. Но мы постоянно меняемся. Я уверен, что с каждым годом становлюсь лучше. Ты, наверное, тоже. Сейчас у тебя нет истории, на которую можно было бы опираться. Потому и действия твои случайны, спонтанны".
Не уверен, что получилось утешительно.
Spring street sprint 26 апреля, короткая гонка от Fixed Lab до лофт проекта "Этажи". Я решил в ней поучаствовать, из праздного интереса, почему бы и нет. Место старта не слишком удачное, потому что велосипеды оставили на улице, а толпа велосипедистов должна пробежать через узкую арку к своим спортивным снарядам. Все стали расталкивать друг друга локтями, кто был тактичен - неизбежно отставал. Большая часть ребят уехала в сторону Дворцовой площади и затем на Невский проспект. Я же решил схитрить, ведь никто в здравом уме не поедет по Большой Конюшенной, а это позволит немного сократить путь. Но не принял в расчет один весомый недостаток этой улицы, она не заасфальтированная, а мощеная. Пришлось трястись как припадочному по неровным каменьям. Когда я выскакиваю на Невский, гонщики проносятся мимо. Безнадежно отставая, я стараюсь нагнать растянувшуюся группу. Почти все поехали на Лиговский проспект, я же, не наученный предыдущим неудачным экспериментом, решаю срезать по улице Марата. Когда доехал до перекрестка, где мне нужно свернуть налево, переднее колесо велосипеда попадает в трамвайные пути. Моментально выстегиваю ноги из туклипсов, понимая, что уже не спасу положение. Упал на задницу. Боль сильная, но я снова вскакиваю на велосипед и доезжаю до финиша. Победил Антон Носик, он будто чувствовал, когда и какой светофор загорится, для него все были зеленые. Удача, мастерство и жилистые ляжки. Действо продолжилось вечеринкой и голдспринтом.
Я же отправился домой. Не могу крутить педали обеими ногами, из-за сильного ушиба правой ягодицы. Кручу одной левой.
В начале мая Санкт-Петербург настигла аномальная жара. А у меня как раз перестала болеть задница, и я могу кататься. Лиза захотела увидеться. Хоть уже 23 часа и стемнело, я не против. От моего дома до Озерков на велосипеде 15 минут, на автобусе или метро вышло бы часа полтора. Еду по Долгоозерной улице, потом по Вербной, взбираюсь на Поклонную гору. Гора самый тяжелый участок пути, потому что у меня лишь одна большая передача. Встречаемся у метро "Озерки" и идем в сторону Шувалоских озер.
Лиза продолжает изливать свои ничтожные горести. Рассказывает, что читает Ремарка, а я терпеть его не могу. Ремарк дерьмо. Я не собираюсь быть ей другом. Мне просто приятно видеть ее нескладное телосложение. Она детеныш, похожий на маленького мальчика, на очень красивого маленького мальчика. И мне хочется ее выебать.
Сначала мы сидим в кромешной тьме на берегу. Но Лизе взбрело в голову искупаться, она сбрасывает с себя коротенькое черное платье и ботинки. На ней обычное домашнее бельишко. Медленно заходит в воду, окунулась, зовет к себе. Я снял рубашку, шорты, кеды, сложил все на велосипед. На мне нелепые семейные трусы в сердечках. Лиза стоит ко мне спиной по колено в воде. Подошел к ней сзади, она едва достает макушкой до уровня моих плеч. Нагло потрогал ее маленькие идеальные груди, она не против. Прижался к ней, провел ладонями по животику. Пальцем ткнул в пупок, у резинки трусиков остановился, убрал руки, потрогал ее бедра, почувствовал бурление крови внутри живота. Отпрянул. Чтобы охладить чресла, нырнул в воду. Вынырнул в нескольких метрах, в воздухе витает запах разложения, а над головой у меня порхают мелкие летучие мыши. После водных процедур, нам стало весело, и мы меняемся одеждой. Лиза надела мою рубашку, шорты и велосипедный шлем. Я с трудом натянул ее платьице на себя. Мы отправляемся гулять по узким улочкам, коих немало вокруг озер. Я нарезаю круги на велосипеде, редкие ночные прохожие смеются при виде моего нелепого одеяния. Мы случайно наткнулись на какую-то покосившуюся избушку, на которой висит гордая табличка "Библиотека". Переоделись обратно в одежду соответствующую гендерным стереотипам. Уселись на крылечке, Лиза уютно прижалась ко мне, стало ужасно, до отвращения хорошо. Она как неизлечимая болезнь, покрывает меня струпьями, гноящимися бубонами нежности. Я совсем отвык от человеческого тепла, за последние несколько месяцев.
Провожаю ее до парадной и целую в лоб на прощание.
Нужно срочно бежать от нее как можно дальше, спрятаться, найти укрытие. Я еду, не держась за руль руками, со скоростью 33 километра в час, а к моему телу прилипает рубашка, промокшая от ее крохотных грудей.
3
""Я" вызывает у меня смех, это великий комик, вот почему народный смех часто бывает началом пожара. "Я" - невероятно претенциозно. Оно не знает даже, что с ним случится через десять минут, но трагически принимает себя всерьез, строит из себя Гамлета, рассуждает, требует ответов от вечности и даже имеет довольно странную дерзость писать произведения Шекспира".
("Ночь будет спокойной" Ромен Гари)
Пронеслись на велосипедах по Приморскому шоссе среди уныло стоящих в пробке тачек. Приехали в Сестрорецкий курорт. Нас человек тридцать. Развели костерок, готовим шашлыки.
Я не очень компанейский человек, большие шумные сборища людей меня раздражают. Особенно мне неприятны субкультуры и их тусовки. Но среди безбашенных велосипедистов, мне почему-то комфортно. Я даже могу использовать местоимение "мы".
Мы ощущаем сопричастность к группе, чувствуем себя элитой, а остальных слабаками. Трековый велосипед на улицах города - это опасно, диковинно и сексуально.
Мы бунтари. В нашем, как и в любом бунте присутствует наивность. Каждый по-своему стремится пойти против правил, сбежать от обывательского бытия. И все равно это приводит к появлению правил и трендов уже внутри бунтующего сообщества. Меня это забавляет. Так глупо, когда всё подряд пытаются облагородить философией. Велосипед - это просто велосипед. Главное, чтобы тебе было по кайфу, когда ты едешь на нем. А вся эта болтовня о стиле и моде - похожа на жидкий понос. Вонючий и бесполезный. Локринг, слопинг, оверлап, ратио, каденс, месслайф - всего лишь заимствованные словечки, попытка через кальку сделать на уродливой российской почве так, как уже сделано на западе, смехотворное подражание.
Пьем брусничную наливку из горла, передаем бутылку, закусываем шашлыком. На зубах хрустит песок. Делимся рассказами о своих травмах. У всех куча переломов самых разных костей. Титановые пластины в ключицах и черепах. Ребята меряются ляжками. Хвастают, сколько зеркал заднего вида сбили. Показывают новые татуировки.
Больше месяца я успешно скрывался от Лизы. Она звала меня погулять или выпить, но я ловко уклонялся от встреч. У нее летние каникулы. Несколько раз в неделю она занимается с репетитором. Все остальное время сидит дома и смотрит молодежные сериалы или мультики. Частенько вечерами напивается или накуривается до беспамятства на квартирах у друзей или в убогих барах. Ей это кажется приключениями. Меня подобное времяпрепровождение не впечатляет уже многие годы.
Лиза позвонила, не может двух слов связать, но очевидно ей нужна помощь. Нехотя сажусь на велосипед, приезжаю в Озерки. Застываю у ее подъезда, забыл какая квартира, случайно позвонил соседям. Поднимаюсь на лифте, выхожу на четвертом этаже, Лиза открывает дверь. Опухшее лицо, мешки под глазами, сами глаза красные и совершают спонтанные резкие саккады, зрачки расширенные. У нее ярко синие волосы, еще короче, чем были. Я принес немного покушать, проходим на кухню. В квартире плохо пахнет, будто что-то сгнило. Мусорное ведро переполнено, вокруг него на полу валяются пакеты и бутылки. В раковине гора грязной посуды, покрытой кусочками одеревеневшей пищи. На столе стоит несколько чашек, все заляпанные; посередине блюдце, в котором плавают пепел и окурки. Кот сидит на подоконнике и смотрит выжидающе, оказывается Лиза не кормила его несколько дней, потому что пропила все деньги, что оставила ей мама. Лиза рассказывает чепуху про то, как плохо себя вела какая-то девочка, а она дала ей по башке. Я практически не слушаю ее, иду в ванную. Там на полу кошачье говно. Переступаю и принимаюсь мыть руки, на батарее сушатся трусы. Наконец, Лиза рассказывает причину своего немного дерганого поведения и бессвязной болтовни. Ее угостили амфетаминами. Она до этого не употребляла их, а щедрые идиоты явно переборщили с дозировкой. Лиза курит, много говорит, спонтанно начинает плакать или смеяться. Я покормил ее, помыл пару стаканов и дал ей попить воды. Спрашиваю, когда примерно приняла наркотики, чтобы прикинуть, скоро ли ее отпустит. Кладу руку ей на грудь и слышу, как сильно колотится сердечко. Понимаю, что ее нужно уложить спать. Нахожу в холодильнике Корвалол, капаю в стакан с водой 50 капель, велю ей выпить - фенобарбитал должен оказать седативное действие. Затем веду ее в кровать. В ее комнате беспорядок, поэтому идем в комнату ее матери. Там прямо на полу разбросаны грязные тарелки и бутылки. Двуспальная кровать не застелена, на голом матраце громадное коричневое пятно, Девочка поясняет, что это мамаша кофе пролила когда-то. Лиза ложится в трусиках и маечке под одеяло, я хочу уйти, но она снова плачет и просит остаться с ней. Не могу бросить ее в таком состоянии, раздеваюсь до трусов и укладываюсь рядом. В комнате жуткая духота, но мы накрываемся одеялом. Обнимаю несмышленыша, она прижимается ко мне, кладет голову мне на плечо. Еще час она болтает без умолку, но, к счастью, затихает. Из ее рта вытекают слюни мне на грудь. Альтруизм - это вовсе не безвозмездная помощь, на самом деле он всегда вознаграждается. Когда мы помогаем кому-то, участки мозга ответственные за вознаграждение активируются, и мы получаем приятную дозу эндорфинов. Мне уже хорошо. Девочка тихонько сопит и изредка вздрагивает. Я трогаю ее ягодицы, просовываю руку ей между ног, у нее в трусах прокладка, спешно убираю оттуда клешни, пока не изгваздался. Лучше насладится ее прекрасными грудями. От нее пахнет потом, в воздухе витает кошачья шерсть. Пока лапаю ее, во мне пробуждается проклятое нежное чувство, мне хочется окружить ее заботой, спасти, уберечь, жалеть.
Выпрыгнул из самолета на лету. Падаю. Дергаю кольцо, раскрывается парашют. Проверяю купол - все хорошо. Любуюсь видом, кругом поля и леса, мелкие деревушки. На высоте пятьсот метров отключаю автомат запасного парашюта. Как-то очень быстро мне на встречу несется земная твердь, ветер сменил направление, поэтому я не успеваю потянуть за стропы и развернутся. Падаю боком, как мешок с говном. Вроде ничего не поломал, только головой ударился, но шлем смягчил удар. Спешно гашу купол, резко нижние стропы на себя. Сложил все оборудование в сумку и через высокую траву направился к взлетно-посадочной полосе. Служащие на квадроциклах подбирают неудачников. Один паренек забыл отключить запасной парашют и летел на двух, раскорячившись кверху жопой. Другой не погасил купол при посадке, поэтому его протащило по полю, и он ободрал рожу об траву. В этот же день слишком легковесную девочку унесло порывами ветра на ближайшую подстанцию, где она погибла от удара током.
Сделал рентген в травм-пункте, оказывается у меня срослись в один блок второй и третий шейные позвонки после прошлогодней аварии. У меня всего лишь растяжение связок. Мне дали больничный на неделю и велели носить шейный корсет.
Я поехал в деревню к бабушке. Пока поправляюсь, нахожусь в полной изоляции от всех забот. Просто гуляю по лесу, собираю цветы, нахожу бобровые хатки на реке, барсучьи следы на песке, гнезда ласточек в крутых берегах. Вечерами читаю "Путь к великой цели" Сильвии Назар. А ночью мне снится она - Лиза. В этих снах нет ничего особенного, какие-то туманные ласки и размытые приятные ощущения.
В июле у моей Богини день рождения. Я узнал, как у нее дела. После девятого класса она поступила в театральное училище. Нашла себе молоденького мальчика, которым вертит, как захочется. Уверен, что эти восторженные детские отношения не продляться долго. Я как будто хотел спросить у нее разрешения, чтобы она освободила меня от своей власти, позволила наслаждаться другой плотью. Я засомневался, кто из нас кому больше дал. Она меня научила любить, позволила мне самого себя узнать и принять. Надеюсь, и я ее научил чему-то хорошему. А не только плохому.
Вот я валяюсь на грязном пляже в Озерках. Кругом какая-то подвыпившая гопота, дети, собаки, целлюлит и отвисшие сиськи. В разрисованных кабинках валяются использованные тампоны. Но рядом со мной на одеяле сидит Лиза. У нее опять волосы странного цвета, теперь фиолетовые. Она бледна как покойник. Всюду на ее теле просвечивают маленькие вены. Я рассказываю ей о том, что собираюсь написать книгу. Излагаю, какие несовершенства и несправедливости меня толкают на эту работу.
"Многие люди совершают ужасные вещи, не обязательно масштабные, чаще маленькие подлости или гадости. Страшно, что мы всегда можем придумать себе оправдание. Я же отказался от этого и принял себя со всеми грехами. Мною не движут никакие религиозные мотивы или желание выслужиться перед каким-то небесным пидарасом. Я сам в ответе перед собой за все. Когда кто-то подстрекает сделать что-то плохое, часто говорят: "Никто не узнает". Но я буду знать, если совершу подлость. Поэтому стараюсь быть честным. Сложнее всего не врать самому себе, чисто биологически сложно".
Лиза барабанит мне по животу и подтрунивает над тем, какой я шерстяной. На ней красивые трусики, похожие на те, что носят японские школьницы. Она говорит: "Может, пойдем уже окунемся, жопошник, ты заебал занудствовать". Отвечаю: "Ты же сама злилась, что я молчу рядом с тобой, так что дай хоть мысль закончить". И я продолжаю, действительно слегка монотонно.
"Пытаюсь соорудить аналитический механизм для выявления истин - своеобразный органон. Учусь выделять важное, отличать интересное от неинтересного. Полезное от бесполезного. Это позволяет наслаждаться жизнью и не забивать голову чепухой. Но я никогда не забываю о том, что наш мозг многое делает автоматически, не спрашивая разрешения. Например, мы не просто берем поступающую от органов чувств информацию и воспринимаем непосредственно. Нет. Каждая сенсорная система разбирает данные на составляющие, анализирует их, а затем собирает воедино согласно установленным правилам. И я не могу это контролировать. Это ограничение пугает. Это, по сути, предвзятость по умолчанию. Мир гораздо шире, богаче и ярче, чем мы способны воспринять.
А управляющее всем этим подсознательное, куда глубже и фундаментальнее разума. Оно появилось на самых ранних этапах эволюции и помогало нам выживать. Сознательное - лишь необязательная часть. Только люди обременены этим. Конечно, странно было бы постоянно думать о каждом вздохе, или о том, в каком мы положении в пространстве - мы были бы перегружены массивом информации".
Она меня, похоже, не слушает. Да я и сам уже забыл, зачем завел эту речь. У Лизы зазвонил телефон - разбитый экран, умирающая зарядка - на связи ее отец, живущий в Москве. Лиза просит прислать ей денег, жалуется на мать, они разговаривают на повышенных тонах, вижу, как у девочки выступают слезы. Она кладет трубку и говорит, что я похож на ее отца. Всхлипывает носом и снова тащит меня в воду: "Пойдем купаться, старикашка".
После купания, мы сели на велосипеды и поехали ко мне. Лиза ужасающе отставала, поэтому приходилось ждать ее на каждом светофоре, а то потеряется. Мы заехали в супермаркет, где я купил шампанского.
У меня мы смотрим фильм про нью-йоркских курьеров "Срочная доставка" и пьем игристые вина. Затем я стелю белье на большую кровать. Укладываюсь. Лиза, отвернувшись, снимает лифчик и надевает мою майку. Забирается ко мне под одеяло.
Не могу уснуть. В голове настоящий симпозиум, столкновение множества мнений. Рациональные голоса шепчут: "Не смей к ней прикасаться, она глупый ребенок. Тебе это не нужно, будет мимолетно приятно, но все закончится плачевно". Иррациональные голоса немного истерично высказывают свое мнение: "У тебя ведь одна Богиня. Ты не имеешь права причащаться где-то еще. Поклоняться ты можешь только той красоте, иначе станешь еретиком и будешь отлучен". Но глухое к другим и не приемлющее плюрализма Либидо громогласно кричит: "Еби!"
Лиза скинула одеяло, даже ночью невыносимо жарко. Я наслаждаюсь тем, как торчат ее сосцы. Закатываю маечку, любуюсь совершенной грудью подростка. Касаюсь левого соска губами, языком, облизываю, посасываю. Ее пот слегка горький. Эти груди, самые красивые из тех, что я видел. Обычно равнодушный к вторичным половым признакам женщин, я восхищаюсь этими крохотными сисечками. Лиза проснулась и запускает пальцы в мои кудри, говорит, что я дурачок. Целуемся.
Ее маленькие пальчики обхватывают мой эрегированный член, и она неумело дрочит его. Не хочу, чтобы было продолжение; хочу, чтобы миг замер. Но остановиться не могу, вынужденный подчиняться низменным инстинктам. Я прошу ее, впустить меня в себя. Лиза снимает трусики. Трусь головкой о шерстку у нее на лобке и потихоньку вставляю. Позволяю себе попасть в эту ловушку, пути назад уже нет. До чего же легко юная женщина может уничтожить твое шаткое равновесие и заставить поступится правилами и принципами. Впрочем, оказавшись в ней, мой пенис отказывается в этом участвовать. Он скукоживается и выпадает из ее влагалища. На удивление, Лиза не потешается. Я поясняю, что такое уже случалось со мной дважды. Один раз, когда я перепил. Второй, когда я перенервничал. В данном случае - комбинация двух названных составляющих. Предлагаю бросить сейчас это гиблое дело и обещаю завтра устроить реванш.
С утра я фотографирую ее спящую. Теперь я хочу воспевать ее юность и красоту. Восстаю против мудрости, здравого смысла, логики и прочей подобной чепухи.
4
"Я походил на колдунью, которая давно уже призывает чудо, живет в ожидании его, ловит знаки, его предвещающие, и вдруг видит: вот оно, перед нею - и, что самое поразительное, - именно такое, каким она его себе представляла. Оно, это чудо, и есть доказательство ее могущества, ее милость, ибо плоть и поныне - самое очевидное свидетельство подлинности и достоверности".
("Чудо о розе" Жан Жене)
Лиза - Елисавета - Лизонька.
Она была неминуема, как эпидемия. На следующий день приезжает на велосипеде сама, без моего сопровождения. Дорогу запомнила.
Теперь никакого алкоголя. Просто кормлю ее вкусным мясом с картошечкой. Смотрим фильм "Убийца внутри меня", Кейси Аффлек нам нравится, у него смешной голос. Когда его персонаж избивает Джессику Альбу, приговаривая, как он ее любит, мы начинаем целоваться. На экране брызжет кровь, я ставлю на паузу. Снимаю лифчик-нулевку с девочки, сдираю с нее трусы, так что ткань трещит, отбрасываю их в сторону, этот предмет одежды еще не скоро пригодиться. Для начала я улегся между ее ног и полюбовался на пизденку. Поглаживаю волосы на лобке, раздвигаю половые губы, целую. Вылизываю дырочки. Добрался до клитора. Лиза сминает пальцами покрывало, постанывает, выгибается. Она умоляет вставить в нее хуй, громко просит выебать. Распростертая подо мной, ручки и ножки в разные стороны, как морская звезда. Вставляю. И ебу ее так жестоко и неистово, как никто еще не ебал за всю ее короткую жизнь. Случайно называю ее Полиной. Практически не изменяя позы, с некоторыми поправками, я засаживаю под разными углами, с разной интенсивностью, на разную глубину, пытаюсь понять, как ей приятнее. Это длиться не менее двух часов, за это время она успевает несколько раз кончить. Она спрашивает, не устал ли я, предлагает мне лечь, а сама хочет побыть сверху. Я ложусь, глажу ее груди, мну ягодицы, шлепаю. Девочка вставляет в себя мой член и насаживается на него. Но она это делает так, что скоро устанет, по сути, приседает. Поэтому я ей велю выгнуть спину, встать на колени и выпятить задницу. Быстро двигаюсь в ней, мокрая пизда громко хлюпает в ночи. Лиза стонет, закатывает глаза. Просит, чтобы я ее придушил. Беру девочку за горло и сжимаю его, продолжая резко в нее входить и вытаскивать. Высовывается язык из ее рта и слюни текут, она хрипит, сожму чуть сильнее, и она умрет. Отпускаю, она судорожно хватает воздух ртом, как рыбина выброшенная на берег. Прижимаю малышку к себе. Целую ее мордочку, щеки, курносый нос. Посасываю мочку ее уха, в котором две серьги. Все еще мощно засаживаю, хватаю зубами за серьги и вырываю их, а затем выплевываю. Они улетают куда-то под шкаф. Эта поза мне наскучила, велю ей встать раком. Мы пока еще не приноровились к разнице в росте, поэтому поначалу неудобно. Хуй выскакивает. Я делаю маленькую паузу, чтобы полизать ее анальное отверстие. Плюю на него, с трудом вставляю ей в задницу палец. Член возвращаю в пизду. Мне нравится чувствовать движение через тонкую стенку плоти. Прижимаю девочку к кровати, ее рот распахнут, я вставляю туда пальцы. Она с остервенением их сосет, говорю, что хочу кончить ей в рот. Встаю с кровати, Лиза садится на край. И я заполняю ее красивый маленький ротик своей спермой. Она все проглатывает, лижет головку и улыбается.
Выдаю Лизе тапочки и свои треники, выходим на лестничную площадку, потому что дитятко хочет покурить. Садимся на ступеньки. Она любуется венами у меня на руках. Рассказывает мне, что хочет отправиться в Париж и стать художницей. Лиза действительно теперь рисует намного лучше, чем раньше. Совершенно невпопад, она рассказывает про своего старшего брата. Он наркоман, живет теперь в Москве, а когда Лиза была совсем маленькая, он делал с ней плохие вещи. Чувствую себя неловко и не знаю, что ответить, поэтому рассказываю о том, как я уничтожил свое счастье. Рассказываю о своих ошибках, грехах и мерзостях. О многих совершенных в прошлом поступках, за которые мне стыдно. А она подпаливает зажигалкой волосы у меня на ноге.
Мы возвращаемся в квартиру и досматриваем фильм до конца. Лиза раздевается и прыгает в кровать. Я беру в шкафу широкий кожаный ремень. Велю ей лечь на живот. Бью ремнем по прекрасным ягодицам. Девочка утыкается носом в подушку и придвигается к стене. Но я продолжаю хлестать ее по попе. Она каждый раз взвизгивает в подушку. После нескольких ударов, я склоняюсь над ней и целую покрасневшую дрожащую задницу. Лиза говорит: "Потом ласки ебаные, бей еще". И я продолжаю порку.
После этого укладываю ее на спину, так чтобы голова свисала с кровати. И заталкиваю член ей в рот. Сначала слегка. Слюни текут у Лизы по лицу. Потом я вставляю глубже, глядя ей на шею; вижу, как проглоченный хуй движется у нее в горле. Она просит прекратить, текут слезы. Я даю ей слабую пощечину, называю хуесоской, кидаю на кровать, ставлю раком. Надеваю ремень ей на шею. Ебу ее, а ремень затягивается. Я мог бы резким рывком переломить ей шею. Меня возбуждает ее безумное доверие. Ее жизнь у меня в руках. Когда Лизонька хрипит и хватается за горло, я отпускаю ремень, целую ее испуганную мордашку. Она говорит, что это было классно, но ей стало страшно. Обещаю, что больше так не будем рисковать. Наваливаюсь на нее, засовываю под ее живот маленькую подушку, чтобы ей было легче выпячивать попку. Засаживаю изо всех сил, Лиза не стонет, она визжит. Кончает, и умоляет меня о том же. Она хочет, чтобы я забрызгал ее. Переворачиваю малышку, не вытаскивая хуй. Еще немного забавляюсь с ней и выплескиваю семя на ее груди и животик.
Моемся в душе, Лиза поливает себя и смотрит на меня, я сижу на краю ванны, перевожу дыхание. Малышка брызгает мне водой в лицо. Кажется, я снова могу любить.
Спим как убитые, но я проснулся пораньше. Пошел умываться. Пока чистил зубы, поссал в раковину. Взял молока с печеньем и включил телевизор. Обычно ящик не смотрю, но по телеканалу Eurosport транслируют Tour de France.
Лиза валяется, как зверек в утренних лучах. Миллионы лет фотон из недр термоядерной топки солнца выбирается на поверхность. А поток фотонов летит до Земли еще шесть минут. Я вижу, как этот древний свет отражается от кожи прекрасного ребенка, и сетую на несовершенство своего восприятия. Ведь у некоторых животных больше трех фотопигментов в колбочках сетчатки и мир для них богаче цветами. Да даже эту несовершенную картинку я вижу с задержкой. Ведь мозгу требуется некоторое время, чтобы собрать ее для меня из изгибов, линий, пятен света и отражений. Я касаюсь ее тела, и это происходит для меня уже в прошлом. Нервный импульс от рецепторов на кончиках моих пальцев идет к мозгу со средней скоростью 300 километров в час. Чтобы осознать факт прикосновения, мне нужно примерно 80 миллисекунд. А на квантовом уровне, мы даже не прикасаемся друг к другу. Электронные оболочки наших атомов взаимно отталкиваются. Никто никого по-настоящему не трогает в этом мире.
Нити слюны стекают из уголка ее рта на подушку. Ближе к концу гонки, она проснулась. Целую ее, глажу короткие волосы, которые от постоянного перекрашивания стали жесткими. Отправляю ее чистить зубы, а сам в это время делаю ей бутерброд с сыром.
Я сказался больным и не пошел на работу. Накормленная Лиза опять идет в постель, хочет поваляться. Я падаю рядом, говорю: "Сделай мне утренний минетик". Девочка берет в рот мой член, он твердеет почти моментально. Она не слишком ловко сосет, но мне доставляет удовольствие сам вид этого действа. Малышка посасывает и причмокивает, помогает рукой. Становится очень хорошо, когда она берет хуй максимально глубоко, но еще не глотает. Я беру ее за волосы и надеваю милую голову на член, она высовывает при этом язык и лижет мои седые яйца. Вижу, как она подавляет рвотный рефлекс, вижу, как текут у нее по щекам слезы. Мелодия ее телефона - опять звонит отец, они договариваются, что он сделает денежный перевод на мое имя. Я диктую паспортные данные. Им нужно, чтобы эти деньги пошли не мамаше, а Лиза еще несовершеннолетняя. Когда обо всем договорились, она говорит: "Блядь, до чего же ты на него похож, мне аж не по себе". Немного полизав мой хуй, она его возвращает в рабочее положение и усаживается сверху. Но я не разрешаю ей двигаться. Плотнее прижимаю к себе и вызываю дополнительный прилив крови к пенису. Он становится еще больше у нее внутри. Лизонька не может шелохнуться, у нее закатились глаза. Я говорю ей, как двигаться, слегка взад-вперед, буквально на несколько сантиметров. Ее личико просто сияет, на короткий миг я вижу ее настоящую. Без напускной шелухи. Она улыбается, нежно-нежно, уголки рта поднимаются, обнажают маленькие клыки, на щеках появляются трогательные ямки. Глаза лучатся добротой. Милый человеческий детеныш. И тут ее лицо искажается смешной гримасой, она раскрывает рот, от верхнего резца отломлен маленький кусочек эмали. У нее на лбу вздуваются три вены. Они идеально симметричны, как пугающе симметрично и ее лицо. Одна вена посередине и две по краям лба. Когда Лиза кончает, они пульсируют. Ее уютная пизденка сокращается, а все тело сотрясают спазмы сладострастия. Мы не хотим разъединяться, просто лежим в обнимку и тяжело дышим. Все же, когда девочка решает слезть, мне на живот выплескивается ее смазка, настоящий ручей. Она испуганно спрашивает, не кончал ли я в нее. Но вместо ответа, я макаю пальцы в лужу смазки и отправляю ей в рот. Лиза обсасывает их. Я так и не кончил, но она уже торопливо собирается. Обещала матери, что появится сегодня дома, потом хочет пойти на вечеринку к подружке. Я смог найти только одну сережку под шкафом. Мы договорились, что Лиза вернется ко мне, даже если это будет ночью. Провожаю, везу ее тяжеленный китайский велосипед. Я, конечно, смазал цепь и накачал колеса, но это как мертвому припарка, он все равно еле едет и отвратительно скрипит. Лиза садится на седло и стонет, потому что болит попа. Действительно, девочка вся в синяках. Уезжает.
Я не знаю, чем занять остаток дня, поэтому просто сижу и жду ее возвращения. В час ночи, отчаялся, поэтому разобрал кровать и лег. Только сомкнул глаза, позвонила Лиза. Нацепив треники и кеды "Динамо", я выхожу на улицу, оплачиваю водителю доставку ценного груза. Лиза навеселе, она повисает у меня на шее. Говорит, что весь день, когда просто думала обо мне, у нее из пизды текло. Уже похвасталась перед подружками, какой я знатный ебарь.
Покурила на лестнице, и мы возвращаемся в квартиру. Раздевается, разбрасывая свои вещи в прихожей. Целуемся, у нее изо рта пахнет перегаром и табаком. Я мну ее задницу, мы бежим в кровать. Лиза снова отсасывает мне, потом встает раком, маняще виляет попой. Я словно кобель, вскакиваю на нее и ебу. Но мне хочется вставить ей сзади, уговаривать не приходится. Лиза полная решимости направляется к окну, наклоняется, держась за подоконник и говорит: "Суй". Я слегка растерялся от такого рвения, говорю, может сначала подготовить тебя, смазать и прочее. Но она настойчива. Раздвигаю ей ягодицы, плюю на маленькую желанную дырочку и упираюсь туда. Приходится приложить усилия и сфинктер сдается. Хуй проскакивает ей в кишку. Но Лиза издает нечеловеческий вой, будто койот попавший в капкан. Она кричит прямо в открытое окно, ночью посреди рабочей недели такая тишина, что эхо еще несколько секунд повторяет ее завывания. Я вспоминаю фильм "Я люблю тебя, я тебя тоже нет".
Говорю, что предупреждал. Девочка лежит на животе, и я вижу - ее решимость угасла. Целую ее спину, плечи, лопатки, задницу, пяточки. Прошу разрешить кончить ей на сиськи, а то я ведь так с утра и брожу неудовлетворенный. Лизонька садится, а я подрачиваю, трогая ее маленькие груди. Плюет мне на член, чтоб смазать. Выплескиваюсь ей на груди, брызги спермы летят на соски, на шею и стекают на ляжки.
Мы спим часов до двенадцати утра, умываемся, завтракаем и снова начинаем ласкаться. Лиза говорит, что ее бесит моя бородка, она считает, что это как волосатая манда на лице. Ну, а я ей предлагаю ее сбрить. Намазываю рожу пеной, даю девочке станок. После того как она меня трижды порезала - отбираю бритву и заканчиваю самостоятельно.
Ложусь на кровать и предлагаю Лизе самой усесться на меня жопкой, чтобы она могла контролировать процесс. Девочка плюет на свои пальчики и размазывает слюни по анусу. После чего медленно, но верно, насаживается на мой хуй. Мне уже давно не было так сладко. Даю ее дырочке попривыкнуть и не делаю резких движений. После этого прошу ее лечь на живот и выпятить попку. Послушная славная девочка исполняет мои прихоти. Теперь член входит в нее легче. Некоторое время я ебу малышку в задницу, но мне не слишком весело, потому что она в этот момент по сути не получает удовольствия и бездействует. Говорю: "Тебе же неприятно, зачем ты терпишь? Попросила бы прекратить". Она отвечает: "Я хочу сделать тебе приятно и могу немного потерпеть". Не хочу мучить ее, поэтому вытаскиваю. Любуюсь, как ее сфинктер пытается вернуться в обычное состояние, но пока еще зияет и тщетно сокращается. Я немного устал и хочу поберечь хуй, поэтому пальцами тереблю клитор Лизы. Целую ее, ловлю ее большой подвижный язык, посасываю его. Шепчу ей на ухо, что она моя анальная шлюшка.
Лиза решила показать какой она кулинар, хотя в холодильнике практически ничего не осталось. Там лежит огромный кабачок, и я предлагаю приготовить из него что-нибудь. Она нарезала его кружочками, не снимая шкурку, покидала на сковородку все, что смогла найти в холодильнике, идентифицировать я смог лишь томатную пасту и сыр. Меня заводит то, как она вертится у плиты. В этом ее ритуальном жесте сексуальности не меньше, чем, когда мы трахаемся. Получилось, в общем, съедобно, но странновато. Кабачки не прожарились, а остальное содержимое нещадно пригорело.
Мы продолжили наш сексуальный марафон. Смотрим мультсериал "Рик и Морти", а между сериями ебемся. Мыться мы уже не в силах, у меня вообще нет сил, чтобы делать что-то помимо ебли. Хотя разок я все-таки сходил посрать. Мы потные и воняем. Волосы наши покрыты салом. А тела липкие.
Когда нам опять захотелось покушать, роль повара я взял на себя. Снял с оставшейся половины кабачка шкурку. Натер его на крупной терке. Раздавил туда несколько зубчиков чеснока, мелко порубил луковицу, накрошил укропа. Разбил яйцо в миску, засыпал это мукой, добавил соль и перемешал. Обильно налил на сковороду масла, чтобы лепешки почти плавали в нем. Сделал гору драников. Лиза, в своей нелепой манере, сказал: "Ты не только ебешься как бог, но еще и готовишь как бог".
Наевшись, мы вновь стали ебаться. В этот раз мне захотелось обкончать милое личико Лизаветы. Она плюет на член, посасывает его, а слюни стекают по подбородку и капают на грудь. Я бью ее по щекам хуем. Выстреливаю ей на нос, бледная густота полетела на щеки, в закрытые глаза и на круглый лоб. Семя залепило ей веки и медленно сползает по лицу.
Лиза умылась. Захотела покурить, но кончились сигареты. Закончилась и еда, поэтому мы одеваемся и идем в магазин. Лиза надела мою клетчатую рубашку и спортивные штаны. Опять она похожа на красивого маленького мальчика. Я ее шутливо называю своим парнем. Ее это бесит. А я, чтобы подразнить, напеваю песню "Мальчик мой".
В супермаркете "Перекресток" мы покупаем продукты. Я беру конфеты "Белочка", шоколадную пасту "Нутелла" и мятные пряники "Невские". Все эти сладости действуют на меня похлеще наркотиков. Покушать мы взяли суши. А из выпивки решили захватить, на мой взгляд, немного слабоватый, но все же вкусный стаут Belhaven. Когда подошли к кассе, Лиза начала разглядывать и хватать всевозможную яркую хуету, которую обычно развешивают там. Она схватила "Киндер-сюрприз" и выпрашивает: "Пап, купи мне киндер! А потом отшлепаешь меня по попке". Мне дико стыдно перед незнакомыми людьми, стоящими в очереди. Но шоколадное яйцо она получает. И радуется, как настоящий ребенок. И еще я покупаю ей сигареты. Я несу сумку с продуктами, а она раскурочивает заполученный путем шантажа подарочек. Отдает мне половину шоколада. Открывает пластиковый футлярчик, а там какая-то девчачья игрушка. Ей не нравится. Я замечаю у нее в волосах капли спермы и смеюсь. Говорю ей о причине своего веселья, девочка хватается за голову и размазывает по волосам еще больше.
Больше не хочу ебаться, но Лиза полностью владеет моим членом. Я ему больше не хозяин. Яйца опустели и как будто уменьшились. Когда мои причиндалы эрегированы, я даже испытываю боль. Лиза нашла способ меня окончательно добить. Ей достаточно взять его в ротик, и она снова может делать со мной что угодно. Похотливая малышка говорит: "Иди сюда, пидрила". Она сжимает мой хуй у основания, посасывает, с трудом заглатывает; выплевывает, удовлетворенная результатом. Снова вставляет себе в пылающую щель. Я могу ее ебать, но кончить уже не в силах. Натешившись, она засыпает в моих объятиях.
С утра я понимаю, что мы натерли хуй до кровавых мозолей. Лизе пора возвращаться восвояси, потому что мать ругается, ведь она не была дома уже три дня. На прощание она хочет мне отсосать по-быстрому. Она заглатывает член несколько раз, хоть и выступают слезы. Правда, переоценивает свою сноровку. Ее стошнило, но Лиза не выплеснула рвоту, а проглотила все обратно, не выпуская хуй изо рта.
Мы решаем оставить все как есть. Теперь мы любовники. Поначалу мне казалось, что это лишь сублимация, наивная попытка заменить богиню. Но это совсем другой случай. Это были самые прекрасные неповторимые уютные тихие дни в этом году. Только мультики, поедание вкусностей и прекрасный секс до изнеможения. Лиза уехала домой, а я лежу на кровати и улыбаюсь как идиот. В комнате пахнет ее слюной, ее вагинальными выделениями, ее анальной слизью, моей спермой. Скоро она решит, что стала несвободной. А я раскопаю в ней еще кучу недостатков и комплексов, может даже создам новые. Сексуальный восторг пройдет скоро. Но мне хочется наслаждаться кратким моментом, что у нас есть. Carpe Diem!
5
"Длительное сохранение памяти обеспечивается ростом и поддержанием новых синаптических окончаний. Так что, если вы запомните что-то из этой книги, так произойдет потому, что ваш мозг будет немного другим после ее прочтения. Эта способность отращивать новые синаптические связи под действием опыта, судя по всему, крайне консервативна в эволюционном плане".
("В поисках памяти" Эрик Кандель)
Еду на велосипеде по Дунайскому проспекту, сворачиваю на Московское шоссе и двигаюсь в сторону центра. Несколько дней я отдыхал от нее. Мы парочка несчастных страдальцев, нашедшие временное утешение в объятиях друг друга. Самозабвенно отдались похоти.
Я слишком занят попыткой выжить, поэтому не остается времени для тягостных размышлений. Когда едешь на велосипеде без тормозов, все усилия разума направлены на контроль и предсказание того, как поведут себя другие участники движения.
В обыденности я, пожалуй, не слишком ловкий увалень. Но преображаюсь, когда сажусь на велосипед. На велосипеде я дерзкий и стремительный. Автомобили достаточно безличны, ты обращаешь внимание на поток, смотришь на указатели поворота, угадываешь маневры, следишь за светофорами, не забываешь о разметке на дороге. Редко встречаешься глазами с водителями. Ты не принадлежишь ни к одному стаду. Ни к вялой, несуразной, медлительной толпе пешеходов. Ни к нервной толпе автомобилей, изнывающих в пробках.
Проезжаю на красный, перестраиваюсь среди автомобилей, еду по встречной полосе. Дурачки думают, что это из-за адреналина. Но гормон надпочечников имеет весьма неприятные свойства - он заставляет тебя бояться. Смелость - это качество самых жалких существ. Гормон толкает тебя на действия, бежать или сражаться. Это происходит из-за страха. Страх заставляет делать безумные вещи. Мне страшно, но я еду дальше, сопровождаемый гудками автомобилей, избегая столкновений. Мой мозг достаточно хитро устроен, он пытается предсказывать, что со мной будет дальше. В любой опасной ситуации, при которой тело может пострадать - особенно, если ты знаешь каково это, когда ломаются кости или сдирается кожа об асфальт - мозг вырабатывает эндогенные морфины. На всякий случай, чтобы при возможной травме ты не умер от боли. Поэтому, при агрессивной езде в потоке автомобилей, если не разбиваешься насмерть, ты постоянно под кайфом.
В конце недели полил дождь. А я спонтанно приезжаю к Лизе домой. Купил цветок и шоколадку, отчего чувствую себя галантным кавалером. Я разбудил ее, хотя сейчас 15 часов. Открывает дверь, теперь ее волосы розового цвета. На ней милая пижама с какими-то мультяшками, кажется из "Улицы Сезам". Мы проходим на кухню. На столе стоит блюдечко с окурками и пластиковая бутылка с прожженной сбоку дыркой. Лиза нагревает гашиш, отщипывает маленький кусочек и плющит его. Кладет на уголек сигареты, заполняет дымом бутылку, открывает крышку, втягивает в себя дым. Повторяет алгоритм и предлагает мне затянуться. Я в последний раз курил гашиш лет 10 назад. Все же делаю затяжку, обжигает горло, кашляю.
Она рассказывает, что я третий. Говорит, что до меня будто и не ебалась по-настоящему. Потому что это были мальчики, а не мужчины. Мы идем в другую комнату и садимся на диван. Там бродит кот, а я не люблю котов. Неподалеку его лоток, там кусок говна. Весь диван покрыт шерстью, чувствую, как она прилипает ко мне. Лиза говорит, что у нее "горит под хвостом". Она маленький ненасытный суккуб. Снимает свою пижаму, раздвигает ноги, а там уже все мокрое, настоящее болото. Набрасываюсь на нее. И диван чуть не складывается. Лиза когтями впивается мне в спину. А я хватаю ее за шею. Даю ей пощечины. Переворачиваю, кладу ей под живот подушку-ежика. Ее задница призывно торчит вверх. Вставляю в пизду предельно глубоко, быстро, сильно, резко. Будь у меня чуть побольше, наверное, ее матка и яичники просто оторвались бы от связок. Она стонет, кричит: "Блять, он такой большой и твердый! Мне больно, но охуенно". Мы падаем на пол. И я продолжаю ее жестоко драть уже на ковре. Кот смотрит на нас в полном недоумении. Лиза повизгивает, как зверушка, которую мучают живодеры. Я продолжаю ее трахать до полного изнеможения, хочу, чтобы она молила меня остановиться. Еще раз отвешиваю ей пощечину, прижимаю ее голову к полу и говорю: "Кто ты?" Она не знает, что сказать, я подсказываю, и она громко повторяет: "Я твоя маленькая шлюшка". Спрашиваю: "Кто твой царь?" У Лизы закатываются глаза, ее слюни на ворсе ковра, она стонет и говорит: "Ты мой царь. Ты. Царь". К сожалению, нужно быстрее кончать, потому что скоро придет с работы ее мама.
Приезжает ко мне в выходные. Я кормлю ее котлетами, а она говорит, что срежет мое лицо ночью, положит на пиццу и съест. Лиза пытается бросить курить, поэтому много кушает. У насекомых никотин вызывает паралич, но у людей он лишь воздействует на ацетилхолиновые рецепторы в мозгу и обманывает нашу мезолимбическую систему награды, заставляя ее думать, что мы делаем что-то полезное и хорошее. Попутно никотин создает ощущение сытости. Поэтому, когда человек бросает курить, ему хочется кушать и грустить; мозг привык к фальшивой подпитке.
Мы смотрим фильмы с Кейси Аффлеком. В этот момент на экране "Как трусливый Роберт Форд убил Джесси Джеймса". Лиза передразнивает Аффлека своим писклявым голоском: "I don't care!" Говорит, что любит меня, прижимается. Милое агрессивное животное, которое хочется ласкать, но оно огрызается. Говорит: "Гладь меня. Люби меня". И я глажу. И люблю. Провожу по ее ножкам и отмечаю, что лодыжки у нее, и правда, толстоваты.
Мы опять трахаемся. После этого девочка царапает мою спину и плечи просто так. Мы достигли поразительной близости, и едва не выходим за рамки телесных покровов. Кажется, будто, я могу видеть электрическую активность ее организма, чувствовать ионные каналы, ощущать каждый оставленный мною синяк. Радостное изумление, от того, что она еще рядом. И мы делимся собой в нашем маленьком хрупком укрытии среди смятых простыней. Я знаю, что она скоро уйдет, я стану лишь небольшим эпизодом перед стартом настоящей взрослой жизни. У нее еще все впереди.
Лежу почти без сил, Лиза отсасывает мне. Затем она садится на меня и резко насаживается. Мне хорошо и в то же время я будто парализован. Изо всех сил сжимаю ее маленькие груди, ей должно быть больно, но она слишком увлечена тем, что трахает меня. Наконец, она выдохлась и слезла, весьма довольная результатом. Пытаюсь встать с кровати. Но не чувствую ног, они отнялись. Я просто падаю, как марионетка, которой обрезали нити. С грохотом валюсь на пол. И мы смеемся.
Читает мои антиклерикальные статьи. Говорит: "Так классно что-то вместе ненавидеть". Но я не испытываю ненависти. Мне просто неприятны предрассудки и мракобесие. Мне нравится докапываться до сути вещей и явлений. И чем лучше я понимаю устройство мироздания - тем большее удовольствие получаю. Любознательность, восторг понимания, благоговейное изумление. Понимание для меня важнее самих событий. Кто-то участвует, я же предпочитаю наблюдать со стороны, документировать и анализировать. Ведь если тебя вынуждают принимать участие, тебе необходимо выбирать сторону, за кого ты. Я предпочитаю быть сам по себе, а еще лучше против всех. Постоянно учусь и приобретаю новые знания. Даже если они смертельно опасны, даже если приносят одни несчастья. От знаний становишься грустнее, но еще чаще делаешься нелюбимым.
Но сейчас я ем арбуз, сладкий сок течет по моим рукам и размазывается по лицу. Я смотрю на Лизу, она молодая самка в самом цвету. После длительных страданий и затворничества мне, наконец, повезло.
В три часа ночи, в среду, звонит мне. Безапелляционно заявляет, что приедет через пятнадцать минут. Смирившись со своей участью, иду встречать ее.
У нас разный ритм жизни. Я активен днем и сплю в темное время суток. У меня все в порядке с выработкой мелатонина в нужное время. Циркадные ритмы Лизы нарушены. Она спит, когда придется.
Подъезжает автомобиль. Расплачиваюсь с водителем, вижу, как он устал слушать ее пьяный бред. Она без остановки тараторит, заплетающимся язычком. Лиза покрасила волосы в естественный цвет - каштановый. Снова курит - всего два дня без сигарет и бухла продержалась. Слабая, зависимая, глупая. На ней платьице в цветочек и огромная шляпа. Накрасила губы, как ребенок, который украл у матери губную помаду - криво. Оставляет на моих щеках следы поцелуями. Мы проходим мимо турников и брусьев. Лиза повисает на брусьях вверх тормашками. Будучи вниз головой, говорит, что встретила в баре бывшего, он ей предложил пойти к нему, а она не согласилась, потому что любит меня. Платье сползает вниз и закрывает ей лицо, но открывает вид на чулки и трусики. Такая нелепая дурочка. Если бы меня позвала богиня полгода назад, я побежал бы как псина. Но теперь у меня появились сомнения, а образ божества потускнел, и стал казаться до смешного надуманным и фальшивым. Как же все-таки наша гормональная система привязанности способна запутать и заставить подсесть на человека, буквально как на наркотик, без иносказаний. Даже матери любят своих детей самозабвенно лишь потому, что за это их награждает мозг, выделяя соединения похожие по воздействию на кокаин. Я сделал выход силой.
Моя мать дома, и она не рада ночным визитам малолетних блядей, поэтому пробираемся ко мне в комнату крадучись. Пьяная девочка раздевается и ложится на бок, предлагает свою заднюю дырку. Потихоньку вставляю. Переворачиваю ее, чтобы мы были лицом к лицу, я сверху. В этот раз ей нравится в задницу. Я чередую отверстия и в итоге, когда приходит пора излиться, случайно кончаю ей в пизденку, два раза подряд. Осознаем, что произошла ошибка. Сперма из влагалища вытекает на простыни. Девочка матерится, плачет, паникует, впадает в истерику. Одеваемся и идем в ближайшую круглосуточную аптеку. Идти минут пять, но Лиза очень много говорит, раздражающе хнычет, винит меня во всех смертных грехах. Я попытался ей объяснить, что это случайность, но быстро понял, что бесполезно. Девочка громко ругается в ночи. У входа в аптеку я не выдерживаю. Беру ее за горло обеими руками и отрываю от земли; говорю, что убью ее, если не замолчит. Удивительно, но она заткнулась после этого. Я купил бутылку воды и таблетку для прерывания беременности. Лиза выпила препарат и продолжает выражать недовольство. Но уже неагрессивно. Мы приходим в маленькое заведение, на вывеске надпись: "Шаверма 24 часа". Употребляем амброзию в лаваше. Громко рыгаем. Девочка рассказывает мне о своих сложных отношениях с матерью, как она мечтает жить отдельно, когда ей исполнится восемнадцать лет. Мать травит ее, обзывает и срывается на ней. Лиза говорит, что считает себя некрасивой. На самом деле она, наверное, самая красивая девочка из всех, что у меня были. Она говорит, что чувствует, как остатки спермы вытекают. В шутку называет меня "папой". Извращенные отцовские чувства одолевают меня, мне небезразлична судьба этого несмышленыша. Наигранный инцест. Вазопрессин, щедро хлынувший в кровоток, вводит меня в блаженное состояние.
Прикуриваю ей спичками, получаю удовольствие от этого жеста. Кромешная тьма, вижу лишь блеск ее глаз и уголек сигареты, огни города вдалеке. Мы на берегу одного из Шуваловских озер. Девочка пьет какое-то паршивое пиво. Лиза говорит, что у ее папы рак мозга. Не знаю, врет ли она, слишком уж часто придумывает трагические истории, драматизирует обыденность. Я рассказываю ей о том, что в каждом из нас постоянно есть раковые клетки. Обычно отслужившие клетки, лишние или бесполезные совершают программируемое самоубийство - апоптоз. Но у этой системы бывают сбои. Тогда в дело вступает наша иммунная система, а конкретно т-киллеры.
Девочка спрашивает, сколько у меня было до нее женщин. Я не хочу об этом разговаривать. Стараюсь забыть прошлое. Но все равно помню, как совершал недостойные поступки, непростительные жестокости. Мечтаю искупить свои грехи, стать лучше. Лиза говорит, что хочет попробовать групповой секс, попробовать с женщиной. Я вздыхаю и мотаю головой.
-Если ты все пробовал, почему мне нельзя?
-Но я пробовал, не будучи обременен чувствами другого человека. Если так горишь желанием поразвлечься, я не вправе тебя останавливать. У нас не те отношения, чтобы запрещать что-то. Но если собираешься пуститься во все тяжкие, пожалуйста, без моего участия.
-Что ты как баба?
Грустно видеть, как она пытается свою беззащитность и слабость компенсировать порочностью. Тщетны попытки объяснятся с ребенком, чьи представления о чем-либо не взяты из опыта, а лишь навеяны немногочисленными прочитанными романами и кучкой сериалов. Она начинает меня выводить из себя, причем делает это специально. Я знаю, что бываю порой брюзглив, но она вообще не способна вовремя замолчать. Не хочу участвовать в этой сцене, отыгрывать роль, терять самообладание из-за примитивной страсти. Кидаю бутылку в камень. Звон стекла. Любая речь, не может быть остановлена другой речью. Одни слова порождают другие, происходящее между нами вырождается в спектакль. Такие сцены легко прервать при помощи насилия, а по-настоящему замолчит кто-то, лишь в случае убийства. Уже сложно понять, кто кого больше шантажирует своими проявлениями чувств, но это неприятно обоим. Я беру на себя ответственность и замолкаю, в надежде на покой. Ведь она не виновата ни в чем. Это со мной что-то не так, раз я связался с очередным испорченным ребенком.
Мне не нравится мусорить, поэтому подбираю осколки бутылки и отношу к близстоящей помойке. Чувствую, что обманываюсь насчет Лизы, наделяю ее чем-то, что ей не присуще. Или наоборот гляжу на нее слишком предвзято. Но парадоксальным образом, я рад быть одураченным.
Провожаю Лизу до дома, идем по темной аллее. Спокойно заговариваю. Объясняю, что люди по природе своей не моногамны. "То, что все всем изменяют - это факт. Просто я верю, что любой человек может быть достаточно умным и добрым, чтобы отказать себе в наслаждении, которое считает неправильным. Только по своей воле мы становимся хорошими, но не по природе. Наше сознание устроено так, что вынуждает нас непрерывно удовлетворять свои потребности, и чем слаще и обильнее, тем
лучше. Это было оправдано в каменном веке. Но в современном мире, когда нам доступно все - еда, секс, наркотики и прочие банальные развлечения - по щелчку пальцев, мы не обязаны идти на поводу у своего пещерного прошлого. Эволюция не научила нас эффективно выстраивать приоритеты".
Возле входа на станцию метрополитена "Озерки" мы замерли. От теплотрассы к ларьку с шавермой перебегают сотни крыс. Сплошной поток облезлых животных из канализации. Они сверкают глазками, пищат, несутся по своим делам в ночи.
Меня вдруг осенило. Она хочет от меня избавиться, почувствовав, что стала несвободна, как я и предсказывал. Но самой меня бросить у нее не хватает духа. Лиза думает, что своим идиотским поведением добьется того, что я от нее сбегу. Так она бы не чувствовала себя подлой и могла бы себя жалеть. Но я спокоен и терпелив, а слово "любовь" - давно стало для меня энантиосемой.
Лиза нагнулась и держится за дерево. На ней то черное короткое платье, которое я напяливал на себя весной. У нее на ногах тяжелые рабочие ботинки. Мы в Удельном парке, отошли чуть в сторону от оживленных тропинок, смеркается. Я задираю ее платье и спускаю трусики. Что может быть лучше, чем предлагающая себя школьница, опирающаяся на березку. Вытаскиваю ремень из штанов. Говорю, что она плохо себя вела, поэтому ее необходимо наказать. Звонко бью ее ремнем по заднице. Она несколько раз взвизгивает и просит, чтобы я ее выебал, как собаку. Недолго трахаемся в кустах. После чего идем на ближайшую детскую площадку. Я сажусь на белую парковую скамью. Девочка отодвигает свои трусы в сторону, вытаскивает мой член из ширинки, вставляет его в себя. Мы тихонечко движемся. Мимо проходят женщины с колясками, проезжают велосипедисты и роллеры. Когда я больше не могу сдерживаться, мы снова убегаем в кусты. Лиза берет мои яйца в рот и посасывает их, а я мастурбирую. Затем заполняю ее рот, она все проглатывает и облизывается. Мы садимся на качели, и я рассказываю ей о своих планах. О том, какой роман я хотел бы написать, какие темы хотел бы поднять. "Мозг постоянно стряпает для нас реальность. Главная задача этой автоматической системы восприятия - выживание. Мы устроены так, чтобы избегать опасностей, хорошо кушать и как можно чаще заниматься сексом. К сожалению, мы всегда воспринимаем реальность без сомнений. Однако она никогда не бывает универсально точна. Мне бы хотелось, чтобы моя работа заставила людей задуматься о том, как странно, что мы оказались в таких условиях. Ограниченные неполноценным сенсорным восприятием, ложными впечатлениями. Даже наша память неизбежно подводит. Каждый раз, когда мы что-то вспоминаем - память, будто собирает конструктор из разрозненных частей. Она хороша, когда тебя интересует общий ход событий, но бедна на детали. Детали утрачиваются при попытке реконструировать. Иногда мы неосознанно добавляем что-то, чего не происходило. Даже при самой честной попытке вспоминать - пробелы заполняются выдумками. И мы автоматически верим в то, что вспомнили, даже если это неправда".
Пожалуй, я изъясняюсь слишком вычурно. Словно мы оказались в претенциозном артхаусном фильме, где мальчики носят платья, а девочки красят волосы в диковинные цвета. У всех уникальные мысли на любой счет. Все изрекают пространные сентенции. Дитя все равно не слушает, а я слишком увлечен своими размышлениями, чтобы обращать на это внимание.
Лиза спрашивает, что будет, если она встретит другого. Ведь у нас какие-то странные отношение, без великих обязательств. Она опускает меня из горних высей к мирским мелким проблемам. О которых мне думать не нравится. Отвечаю, что самоустранюсь из ее жизни.
Чтобы сменить тему, я показываю на кусты и рассказываю о том, что в них как-то ебал девочку по имени Наташа. Лизу бесит, когда я говорю о бывших. Меня бесит, когда она говорит о бывших. Мы два идиота. Девочка неожиданно бьет меня в солнечное сплетение своим маленьким кулачком. Я аж согнулся от боли. Разгибаюсь и с размаху даю ей по уху. Она убегает. Кое-как ее догоняю, дыхание сбивается после удара. Я схватил ее в охапку и повалил на траву.
Это продолжается два месяца. Уже середина сентября. Она является ко мне пьяная по ночам и блюет в унитаз. Она заставляет меня смотреть видео с котиками, когда менструирует. Иногда она выдумывает поводы для ссор. Частенько не помнит, что говорила или делала. Провалы в памяти о недавних событиях, которые она заполняет выдумками. Во сне она дергается и разговаривает. Все это похоже на корсаковский синдром, но я надеюсь, что она не настолько безнадежная пьяница.
Я встретил ее у школы в солнечный денек. Ей плохо, болит живот, наверное, опять язва желудка. Еще она растянула ахиллово сухожилие, когда перелезала какой-то забор, будучи пьяной. Я не могу ее пожалеть. Смотрю на ее рисунки в школьном дневнике, всюду веселые человечки между расписаниями предметов. Тогда я оставляю ее на неделю, пусть отдыхает и лечится.
В Таврическом парке гуляю с Лидией. Мы были вместе десять лет назад, теперь просто жалуемся на свои любовные неудачи. Лидия под влиянием среды почти утратила обаяние. Но все еще достаточно умная, чтобы понимать, о чем я, если вдруг заговариваю о кварках. Она устремлена к респектабельной мелкобуржуазной посредственности. Нашла себе парня в Париже, рассказывает о его работе в Институте Пастера, он занимается молекулярной биологией. Она считает, что мы с ним бы неплохо поладили. Когда-то я был влюблен в ее зубки.
В пруду плавают лебеди, сквозь прозрачную воду видно, как они перебирают перепончатыми лапками. А я рассказываю о своих печалях Лидии. "Как же я устал от малолеток. Который уже год страдаю с ними. Они себя не нашли, незавершенные человечки, ничего не знают, не способны планировать, легкомысленны. Просто пытаются развлечься самыми простыми способами. И я был таким, отчего их сложнее упрекать.
Я совсем не могу ею восхищаться, ее слова ничего не стоят. Она бывает пьяна и не помнит, что наплела. Но хуже, когда она просто врет. Дает обещания, которые не сдержит. И в то же время, я хочу о ней заботиться, кормить ее вкусненьким и ласкать. И я прекрасно понимаю, что это удовольствие невозможно без отвращения".
Лидия слушает меня, и говорит: "Может, ты себе нормальную бабу найдешь, а не будешь нянчить развратных детей". У меня и самого чувство, что я трачу время зря. Задумываюсь, как бы все это вежливо завершить. Сгораю со стыда за то, что морочу голову девочке.
Но все разрешилось само. Я приехал к ней на велосипеде. Она сидит на кухне и курит. Говорит: "Я не счастлива. Не парься - это чисто мои заёбы. Ты не виноват ни в чем. Нам нужно закончить это. Ко мне никто не относился так как ты. Прости". Я улыбнулся. Мне просто стало немного грустно, а на глазах выступили слезинки. С каждым бестолковым расставанием - это происходит все немногословнее и тише. Ей неловко; привыкла, что бросают ее, а не наоборот. Я обнял ее, поцеловал на прощание. Она сказала: "Будь острожен". А я прыгнул на велосипед и помчался домой. Вниз по Поклонногорской улице со скоростью 55 километров в час, без тормозов, завывая словно зверь. От радости и тоски.
6
"Сейчас твои опусы читают святые, уже составилась небольшая очередь. Среди великомучеников прошел слух, что ты принялся за новую большую работу, в которой собираешься поведать граду и миру "что есть что и назвать вещи своими именами". Если это действительно так, то героиня, я полагаю будет носить имя Морин. В каком виде ты намерен ее изобразить? Фаллос на обложке мог бы поспособствовать увеличению тиража. Впрочем, ты и без того знаешь, как воспользоваться моей светлой памятью для высоких целей искусства".
("Моя мужская правда" Филип Рот)
Деревья роняют листья, оплакивая еще одно потерянное лето. Вопреки здравому смыслу в моем фотоаппарате Leica черно-белая пленка. Меня не интересуют яркие краски осени, они лишь отвлекают от сути. Я сам стал осенью.
Приехал на станцию метрополитена "Московская". Выхожу из подземки, достаю велосипед из чехла и прикручиваю переднее колесо. Иду на место встречи. Под памятником Ленину, между уснувших фонтанов уже собираются участники ежегодной гонки "Сквозь". Болтовня о велосипедах, шлюхах и бухле. Илья по прозвищу Сосиска выуживает из полиэтиленового пакетика банки с пивом и опустошает их одну за другой. Этакий допинг. Не представляю, как он будет ехать через Лиговский проспект с широченным райзером. Если между тачек, то ему, наверное, придется делать банни-хоп, чтобы не снести зеркала.
Подходит время старта. Мы складываем велосипеды у края дороги, а сами встаем под памятником. Когда организаторы дают отмашку, все бегут к своим колесницам, оглушительный цокот контактных шипов по камню.
Я стараюсь не мешать сильным гонщикам, на свой аппарат сажусь неторопливо и еду за толпой немощных. Здраво оцениваю свои возможности, но мне интересно участие, а не достижения. Вернее, для меня само участие и есть достижение. Самые могучие уже улетели вперед, а слабаки растянулись как сопля на ветру. По Московскому ехать просто. Он широкий, тут есть простор для маневра. Издалека видно ситуацию на перекрестках, которые мы проезжаем на красный. Никого не волнует цвет светофоров, важно лишь, есть ли там автомобили. Вова Швец с криками увернулся от автобуса и укатился вперед. Мы лавируем между тачек, нам гневно сигналят. Перед Парком Победы меня обгоняет Паша Думанский. Он неплохо разогнался. Я сам обогнал нескольких особенно слабых парней. Но у меня быстро иссякают силы. Около Московских ворот сбавляю с 43 до 35.
Сворачиваем на Лиговский. Ребята на мотороллере снимающие гонку, пронеслись мимо меня. Дальше по улице они перестраивались и случайно подрезали Игната. Из-за этого он влетел в припаркованную машину. На перекрестке Лиговского проспекта и Воздухоплавательной улицы зацепились колесами Гоша Чмигаль и Паша Думанский. Упали посреди дороги, их объезжает "Газель". Дальше начинается сплошная пробка. Лидеры гонки нырнули на середину дороги и едут по трамвайным путям. Остальные завязли в вялотекущем потоке автомобилей. Никита из Петрозаводска уронил смартфон на дорогу, бросил велосипед и побежал назад. В него врезался Егор Рева. Сергей Шулубин, когда-то работавший курьером в Австралии, застрял между машин. Несколько ребят возле Обводного канала легли на капот, не успев среагировать.
Я кое-как прорвался без происшествий, но пришлось сильно сбавить скорость. Ближе к торговому комплексу "Галерея" мудаки паркуются в два-три ряда. Постоянно норовят подрезать горцы на дорогих тачках. Финиш после пешеходного перехода. К своему удивлению я приехал не последним.
Организаторы награждают отличившихся. Победил Сосиска. Аплодируем, свистим, орем, зажигаем фальшфейеры, пререкаемся с полицейскими. Уезжаем на Невский проспект, нарушая все мыслимые правила дорожного движения. Несемся к Дворцовой площади. Худенькая девочка в камуфляжной куртке касается автобусов рукой. Егор Лихой кричит: "Фиксед гир! Тачки сосут!"
Мама привозит бабушку из деревни. Поселяем ее в моей комнате, а я вынужден ютиться на диване в комнате матери. Не слишком приятно жить с двумя старухами в одной квартире. Я задумываюсь о том, чтобы снимать квартиру или комнату. Лишь бы быть подальше от их суеты, болтовни и вечерних ток-шоу. Но самое тоскливое, что нельзя больше привести домой девок.
Бабушка забывает все. Иногда бубнит себе под нос. Не дружит с техникой, с трудом справляется с пультом. Эта забывчивость и ухудшение когнитивных функций прогрессируют уже лет двадцать. Поначалу, они казались просто старческой прихотью или чудаковатым поведением. Теперь эти нарушения достигают апогея. Бабушка повторяет одинаковые действия, ходит на кухню, чтобы посмотреть на большие часы. Она потеряна во времени. Моторные функции тоже пострадали. Ее частенько заносит, будто во время качки на корабле. У меня слишком много своих дел, чтобы наблюдать за ней. Но она часто спорит с мамой, что-то придумывает, верит в свои выдумки, и ее потом сложно переубедить. Еще она плохо спит и бродит по ночам, поэтому ей и выделили отдельную комнату. Но мне от этого не легче, ибо мамаша храпит. Нарушение сна у бабушки усугубляет ее состояние. Нервные клетки плохо регенерируют. Новые синапсы не появляются. А старые разрушаются.
Приехал к Михаилу Птицыну, он проявляет мне пленки. Пока он возится с аппаратурой, дает мне полистать коллекцию любительских порнографических фотографий. Люди с мыльницами до сих пор продолжают их нести проявлять, и коллекция растет. Некрасивые дамы играют с бананами. Громадные волосатые пёзды. Отвисшие сиськи. Среди этого цирка уродцев попадаются и вполне симпатичные женщины.
Михаил увлечен пинхол-фотографией и другими альтернативными методами съемки и композиции. Делает какие-то диковинные коллажи, пишет короткие загадочные тексты, которые больно читать. Я ему рассказываю, как ненавижу читателей. Читатели вообще охуели в конец, им нужно, чтобы писатель стал их рабом и ублажал их прихоти. Я не обслуживающий персонал, чтобы кого-то развлекать, веселить или утешать. Мне важно, чтобы мои тексты вызывали отклик. Пусть даже это будет возмущение от того, как я нарочито издевательски поступил с читательскими ожиданиями. Дадаисты делали в свое время удивительные пьесы. Допустим, они объявляли, что пьеса будет состоять из четырех актов. Играли три, а потом автор выходил на сцену и объявлял, что последнего акта не будет. Потому что артистам лень, так что уёбывайте. Мне нравится такой подход. Это ставит потребителя на место, меняет его, хотел он этого или нет, выбивает из колеи. Настоящий писатель - это не тот, кого печатают большими тиражами, не тот, кто нравится людям, не лауреат премий или член союзов. Это тот, кто сдохнет без своего ремесла, проклятый, сумасшедший, одинокий. Впрочем, я считаю, что Миша пишет невразумительную хуету, но этого не озвучиваю. Вместо критики, я рассказываю, что хочу сделать татуировку на руке в виде печатной машинки. Как клеймо.
Забираю проявленные пленки и отсканированные кадры на флеш-карте. И двигаюсь на велосипеде к дому. Еду по Коломяжскому и поворачиваю через рельсы влево на Испытателей, на красный свет. На углу стоят две машины ДПС, сотрудники машут полосатыми палочками, свистят, кричат мне. Но я показываю им средний палец и уезжаю в закат. Outlaw.
Начало ноября. Саша Привальнев заразил многих уличных гонщиков велосипедным кроссом и заманил в лесопарк под Пушкином. Я тоже переоборудовал свой велосипед в Single speed CX. Это дело нехитрое. Просто приделал пистолеты на руль-баран и прикрутил клещевые тормоза на раму, кое-как провел тросики, все что болтается, примотал изолентой, поставил тридцать пятую резину - и все, можно покорять грязь и болота.
Мероприятие назвали закрытием сезона, хотя все катаются круглый год, и это лишь повод покушать шашлыков на природе. А для участников гонки замечательная возможность пробороздить болота, чтобы получить новый опыт, весьма радикальный после городских джунглей.
Несколько раз прокатился по трассе перед соревнованием и понимаю, что ехать с туклипсами было плохой идеей. Постоянно нужно спешиваться и перепрыгивать препятствия с велосипедом в руках. Туклипсы цепляются за высохшую траву. Из-за того, что погода переменчива - то подмораживает, то снова теплеет - деревянные мостики и лесенка на одном из участков покрылись слизью. Тропинки непредсказуемы, они чуть затвердели от морозца, а под твердым тонким слоем грязная жижа. Канавы, которые следует перепрыгивать, наполнены гниющими листьями и водой. Да и похуй.
Сосиска принес мне бутылку сангрии. Смакую вкуснейшие шашлыки, приготовленные Левоном, грею ноги у костра. Опустошаю треть бутылки залпом из горла перед стартом и отдаю ее кому-то не глядя. Внутри разливается приятное тепло.
После старта сразу вырвались вперед те, кто до этого уже опробовал циклокроссовый велосипед. Те, у кого передача полегче могут заезжать в гору. Вова Поспелов ловко запрыгивает на велосипед на бегу после препятствий. Несколько участников после первых кругов уже настолько запыхались и промокли, что направились к костру, отказавшись продолжать борьбу. Худенький парнишка в синей куртке не сдается, но к третьему кругу, он уже идет пешком. У меня сбилось дыхание и стало колоть в боку, но я бодро прыгаю по лужам и канавам. В кедах хлюпает. С головы до ног я в грязных брызгах. Но мне весело. Выходит, что мы постоянно соревнуемся с Всеволодом Коваленковым. То он меня обгонит, то я его. Я несколько раз врезаюсь в препятствия, потому что не успеваю затормозить, ведь тормоза забились грязью и травой. На последнем круге у Всеволода отвалилось переднее колесо. А я, дико хохоча, обгоняю его, хватаясь руками за березки, чтобы не упасть.
Я оказался шестым из двенадцати. Победил жилистый триатлонист, не просто победил, а обошел всех на пару кругов. Начался снежок. Парни и девчонки скучились у костра. Кто-то ест кашу из консервной банки. Я беру еще шашлык и выпиваю вина. Юля Юп раздает первый выпуск своего журнала Fields&Roads. А после награждения победителей, я с Ваней Домнаром еду к железнодорожной станции. Нас догоняет победитель гонки и еще несколько ребят. Снег традиционно для позднеосеннего Петербурга переходит в дождь.
Когда прибыли на Витебский вокзал, все разъехались по домам. А я иду в арт-кафе "Африка". Там мои окололитературные товарищи и читатели выпивают. Беру водки и запиваю ее пивом. Переодеваюсь в туалете в другую одежду. Отмываю с лица грязь. Настолько пьяный, что забываю расплатиться. Сажусь на велосипед и еду домой, по мокрому, переливающемуся огнями вывесок городу. На меня внезапно накатывает печаль. Я вспоминаю, что у Лизы осталась моя шапка с помпоном, сумка, три тома комикса "Город грехов", еще что-то. Я подарил ей шарик-кляп на кожаном ремешке. Пусть все это останется у нее на память. Хочу стать лучше, а веду себя как мразь. Пользуюсь людьми, сру им в душу. А потом сам же и терзаюсь больше чем они. Самые счастливые, те, у кого нет совести. А мне стыдно и грустно.
Мы не замечаем, как меняются люди, как меняемся мы сами. Изменения позитивны, если учимся и развиваемся. И негативны, если мы больны и стары. Бабушку потрепала жизнь. Голодное детство. Колхозная юность. Недолгое счастье, пока не погиб дед. Она работала на самых дрянных работах, чтобы воспитать двоих детей. А потом еще и нянчила меня, пока моя мамаша работала. Мы обязаны обеспечить ей безбедные последние деньки. Но мы не замечаем изменений пока они не стали значительны.
Мать уехала на дачу, а я остался приглядывать за бабушкой. Сижу перед компьютером и потихоньку пишу биографическую книгу. С семнадцати лет стараюсь записывать в блокноты все более-менее интересное. В любой момент мои краткие заметки можно расширить. Иногда одно слово в блокноте запускает целый каскад воспоминаний, впечатлений, звуков, запахов. Образы мелькают в голове. Я занят ритуальным приготовлением смысла. Замечаю, как все прочитанные тексты просачиваются в мой собственный. Огромный читательский опыт оказывает разрушительное влияние на творчество, превращая сочиняемое произведение в вычурный особняк полный награбленных безделушек. Реминисценции вырываются на волю, иногда ты ими сознательно управляешь, но чаще они спонтанно рассыпаются по всему тексту.
Очевидно, что при попытке рассказывать - ты неизбежно становишься лжецом. Ведь любое творчество - это парад заблуждений и полуправд, с помощью которых ты пытаешься изменить других людей. Ты ведь не можешь рассказывать вообще всё. Это было бы скучно. Ты бы не смог пропускать пустоту и рутину. Взявшись за рассказ, ты понимаешь, что он должен быть ограничен и иметь некую структуру. Иначе история превратится в груду бестолковых ветвящихся отступлений. Поэтому намерение творить мне кажется более привлекательным, чем реализация творческого замысла.
Писать о себе, казалось бы, что может быть проще. На самом деле тяжело быть самому себе историей. Включать в себя других людей, явления, высасывать сок самой реальности. Начинаешь жить так, как жил бы какой-то уродливый персонаж. Утрачивается граница между творчеством и обыденностью. Не только фрагменты жизни становятся текстом, а текст превращается в жизнь. Я отдаюсь этому полностью. Это не позволяет мне быть обычным, приемлемым, любимым.
Слышу неприятный звук удара человеческого тела о твердую поверхность. Бегу в другую комнату. Бабушка упала. Она стояла у окна, опираясь на подоконник, хотела отойти к постели, но потеряла равновесие и рухнула на пол. Ударилась головой. Сосуды стариков хрупкие, поэтому от удара у нее открылась затылочная артерия. Она пытается встать, но я переворачиваю ее на живот и велю не двигаться. Кровь ритмично бьет маленькими струйками. Расплескивается по полу. Нахожу чистое полотенце, зажимаю рану и вызываю скорую помощь. Полотенце промокает насквозь очень быстро, кровь течет по редким седым волосам. Заливает ей глаза и лицо. Красная лужа на полу растет.
Скорая помощь прибыла. Женщина-врач, на вид моложе меня, быстро заматывает голову бабушки, чтобы уменьшить кровотечение. Мы сажаем ее, вытираем лицо. Теперь нужно транспортировать в больницу. Усаживаем ее на стул, зову на помощь соседа и выносим ее вместе со стулом к карете скорой помощи. Бабушку укладываем на носилки. Девушка тщетно пытается попасть в вену катетером, чтобы ввести изотонический раствор. Отмечаю, что врачиха довольно симпатичная. Было бы здорово познакомиться с ней при других обстоятельствах. Но я держу узловатые старушечьи пальцы, а она старается вонзить катетер хотя бы в вену между сухожилий пясти. Мои руки по локоть в крови.
Нас доставили в Елизаветинскую больницу. Когда я чуть не погиб, разбившись на велосипеде, меня привозили сюда же. Вдвоем с врачихой перекладываем бабушку на больничные носилки. Девушка уходит в машину, ее ждет еще множество вызовов, умирающие старухи, идиоты с разорванными жопами, поножовщина. Тут прохладно, потертый кафель на стенах, на бетонном полу валяются почерневшие от запекшейся крови бинты. Уже поздний вечер, врачи очевидно вымотанные. Флегматично расспрашивают узбека с пробитой головой, об обстоятельствах получения травмы. А тот норовит уйти, но из-за головокружения не может сделать и двух шагов, падает. Наконец, наша очередь. Я быстро даю информацию, вручаю необходимые для оформления документы. Медбрат катит бабушку к хирургу, промыть рану и зашить рассечение. Я слышу через деревянную дверь крики. Затем мы катимся в кабинет МРТ. Медбрат очень быстро и ловко входит в повороты, вышибает распашные двери. А я держу пакет с физиологическим раствором и еле поспеваю.
Когда выяснилось, что кости черепа не повреждены и мозги на месте, я решаю, что можно вернуться домой. Посадил бабушку в кресло-каталку, чтобы отвезти к выходу. Только попытался вызвать такси, как вижу, что бабушка теряет сознание. У нее заваливается голова, и она писает под себя. Врач подскакивает, сует ей в нос вату с нашатырем. Она реагирует на вонь, но все еще не в себе. Пытается что-то сказать, но только бессвязно мычит и открывает беззубый рот. Глаза замерли, но зрачки реагируют. Очевидно, проблемы появились из-за смены положения тела. Снова кладем ее на каталку и решаем отправить в неврологическое отделение. Закатываем ее в лифт, медбрат жмет на кнопку с цифрой семь. Бабушка привстает, пытается что-то сказать и ее тошнит. Я подставляю плед, чтобы рвота не расплескалась по полу и не попала на меня.
Укладываю ее на кровать. В этой же палате лежат еще пятеро больных. Тетка средних лет листает журнал про звезд эстрады. Рядом существо непонятного пола с вмятиной на черепе. Медсестра приносит мне большой полиэтиленовый пакет, складываю туда грязные вещи. Бросаю в пакет заблеванный плед и окровавленный халат. Снимаю с нее обоссанные трусы. Говорю, что завтра утром вернусь с чистой одеждой. Ухожу. Мне еще отмывать огромную лужу крови.
Бабушка еще несколько дней будет в больнице. А мне хочется сбежать хоть куда-то, пока есть такая возможность. Очень кстати Саша Привальнев организовал небольшую велокроссовую тренировку. Откликнулись еще несколько человек.
Саша поехал на машине, а все остальные договорились встретиться в электричке. Погода неласкова, слегка моросит. Я надел зимнюю непромокаемую куртку. Впервые поставил контактные педали. На железнодорожной станции "Старая деревня" встретил Игната. Он непьющий вегетарианец. Но из той породы коренастых ребят, которые могут двинуть по морде, если их сильно разозлить. А это искупает любые недостатки. Мы сели в проезжающую электричку. И уже в ней находим еще троих искателей приключений. Женю Полякова, учащегося на архитектора крепыша. Вову Заикина - работника типографии с седой бороденкой. И Антона Ларионова, отрока из хора с ангельским личиком и тощими ногами. Вешаем велосипеды на полку, зацепляя седлом. Садимся на оранжевые пластиковые сиденья. Пока едем, обсуждаем курьерские сумки, велосипедные замки, свои стальные CX-драндулеты. У нас у всех стоят тормоза, но одна передача. У меня высоковата, потому что я не нашел фривил побольше. У всех контактные педали, а у Жени обычные платформы. Погода за окном вагона проясняется, выглядывает безынициативное почти зимнее солнце. Играет лучами среди березок.
Вышли в Сестрорецке, закупили провианта и поехали в Солнечное по Приморскому шоссе. Погода опять испортилась, и стало совсем не солнечно. Мелкая морось сыплется из низких облаков. Свернули на Таможенную дорогу, где припарковался Привальнев. Туда же подъехал пацан, который пообещал нас провести дикими тропами в округе Комарово. Покидали лишние вещи в машину, я снял сумку и положил на заднее сиденье. Вскочили на велосипеды. Я всунул бутылку "Боржоми" во флягодержатель. Неуверенно чувствую себя в контактной обуви. Прокатились по опушке леса, между мелких елочек, по невысокой траве припорошенной почти растаявшим снегом. Наш проводник проколол колесо, скорее всего в траве было битое стекло. Они с Привальневым снимают колесо, демонтируют покрышку, ищут прокол, заклеивают.
Поехали по асфальтированной велодорожке, идущей возле приморского шоссе. Я срезаю угол, прокатившись по грязи. Потом резкий поворот. Колеса скользят, велосипед ложится набок, выстегнулась только одна нога из педали. Скольжу по асфальту. В куртке появились дыры, протер джинсы на левом колене, наверняка ободрало шкуру. Поднимаюсь и догоняю ребят. Проводник второй раз проколол то же самое колесо. Мы сворачиваем к морю, чтобы сделать там небольшой привал. Игнат, Вова и Антон идут к воде по грязному дикому пляжу. Волны прибивают к берегу топляки и мусор. Саша и проводник возятся с поломкой. А я сажусь на большой камень и ем шоколадку. Чувствую, как кровь течет у меня в штанине, а ткань прилипает к ноге. Темные тучи сгущаются над водой. Любуюсь неприветливой красотой Финского залива.
Дальше мы едем по расквашенным проселочным дорогам и болотистым перелескам. Под колесами щелкают ветки и шишки, а мшистые кочки чавкают. Я не заметил небольшой трухлявый пень, влетел в него и кувырнулся через руль прямо в лужу. Поднимаюсь и снова догоняю парней. Заехали в сырую просеку, поперек лежат деревья поросшие грибами паразитами, а по краям вода, как минимум по колено. Приходится спешиться и скакать через деревья с велосипедом на плече. К этому времени у меня уже полностью промокли ноги, и чавкает в ботинках. Я начинаю чувствовать боль в ободранном колене. Мне хотелось небольшое испытание, чтобы отвлечься, но теперь я хочу поскорее вернуться домой, в тепло и сухость.
У нашего проводника рвется цепь. Он живет не очень далеко, и там есть еще один велосипед. Саша катит его, подталкивая в спину. Потихоньку мы добираемся до его участка. Он загоняет многострадальную Merida в свой дом. И выкатывает чистенький Specialized - сразу видно, что его он бережет. Из дома выбегает большая дружелюбная псина, все ее гладят и треплют.
Сумерки резко обвалились на нас. Ребята включают габаритные огни. А я не взял с собой никакие мигалки. Мы переходим через рельсы, прыгаем по кочкам и въезжаем в лес. Катимся по ухабистой дороге, по колеям и лужам, по небольшим холмикам. Этот мазохизм уже начинает мне нравиться. И тут цепь порвалась у Жени. Мы его медленно транспортируем обратно к дому проводника. Там выжимаем пару звеньев, которые сломались. После того, как цепь стала короче, она не налезает на фривил. Пришлось перевернуть колесо, превратив велосипед обратно в фикс. К этому времени уже окончательно стемнело. Нам пора возвращаться домой.
Едем обратно по велодорожке. Не видно ни зги, освещение есть только на автомобильной дороге. Поэтому парни съехали на шоссе, а я решил остаться на дорожке. Мне нравится скользить в кромешной тьме. Но я не учел, что еду почти бесшумно и у меня нет габаритных огней. Из мглы передо мной материализуются трое подвыпивших людей. Они одеты в ватники и держатся друг за друга. Затормозить я не успею. Слева канава, а справа кусты. Решаю, что проще врезаться в людей. Глухой удар и я нелепо рухнул. Эти ночные гуляки помогают мне подняться. Даже не ругают, а скорее жалеют. Я действительно выгляжу жалко. Мокрый, грязный, вонючий упырь из болота. Ободрал обмотку, поцарапал тормозные пистолеты. Я снова в седле. Правая рука не работает должным образом. Не могу сжать пальцы, да и опираться на нее больно. Я безосновательно боюсь, что меня бросят и мне придется ехать одному. Вижу красные огоньки, меня ждут на повороте, который можно было пропустить в темноте. Саша берет с собой Игната и они уезжают в город на машине. А я, Вова, Женя и Антон отправляемся в Сестрорецк. На электричке к дому, я выхожу раньше всех. Затем еще немного на велосипеде. Сегодня я приму душ, а завтра отправлюсь в больницу. Залечивать телесные раны.
Посреди ночи ужасный грохот, вскакиваю с кровати и бегу в прихожую. Там бабушка барабанит кулаками во входную дверь. Она видит меня и испуганным голосом говорит: "Мы горим. Нас заперли, Сережа". Конечно же, никто никого не запер, и пожара нет. Да и с именем она опять не угадала. Иногда я Андрюша, изредка Вася. Теперь вот еще и Сережа. Успокаиваю бабушку, укладываю ее в постель и укрываю одеялом. Надеюсь, она уснет, самому тяжеловато заснуть после такого.
Теперь она называет и мать разными именами. Принимает ее то за сиделку, то за врача, то за свою собственную мать. Меня она считает то сыном, то внуком, то просто каким-то мужиком. Постоянно спрашивает, какое сейчас число и время года, который час. Она не знает, где сейчас находится. В деревне, в городе, в лесу или больнице. Спрашивает: "Где я?"