Аннотация: Мысли, навеянные публикацией отрывка из эссе Л.Мештерхази "Загадка Прометея" в электронном альманахе "Арт-и-факт" - претенциозной обители "альтернативщиков".
Публикация отрывка из "Загадки Прометея" Лайоша Мештерхази меня поразила. Если бы я был склонен к шпиономании, то непременно бы подумал, что в рядах "альтернативщиков" пребывает глубоко законспирированный и очень умный диверсант, вознамерившийся глубоко эзоповским языком философской прозы вынести им нелицеприятный приговор. Ну, или задать такие вопросы, на которые они не посмеют ответить... Не посмеют даже показать, что поняли суть этих вопросов.
Почему?
Когда-то я был буквально потрясен этим произведением.
Не только из-за столь мастерского погружения автора в волнующий мир античных образов и представлений.
Не только из-за искрометного блеска авторской фантазии, парадоксальнейшим образом перемещающей героев и события в пространственно-временном континууме человеческой истории.
Потрясала и захватывала прежде всего сама чарующая магия авторского слова.
Помнится, купил я томик Мештерхази на книжной толкучке на Приморском бульваре в Баку и, сев в электричку, чуть не проехал своей станции. До утра успел перечитать дважды. Помнится, долго размышлял на тему - что это такое? Философско-культурологическое эссе? Фантастика, обращенная в прошлое? Нравственно-этическая притча? И первое, и второе, и третье одновременно? Или это тот весьма редкий случай, когда невозможность определить жанр повествования оборачивается бесспорным и дополнительным преимуществом?
Ответ на вопрос о жанре и целях произведения пришел сам собой, когда я вспомнил фрагмент из знаменитого предисловия Оскара Уайльда к "Портрету Дориана Грея" - по сути, его культурно-мировоззренческого манифеста:
"Те, кто в прекрасном находят дурное, -- люди испорченные, и притом испорченность не делает их привлекательными. Это большой грех.
Те, кто способны узреть в прекрасном его высокий смысл, -- люди культурные. Они не безнадежны.
Но избранник -- тот, кто в прекрасном видит лишь одно: Красоту".
И тогда я понял: рассуждения о жанре и целях - бессмысленны.
Ибо "Загадка Прометея" - это красиво. Безумно красиво! И этим сказано всё.
Только одно произведение, пожалуй, оказывало на меня аналогичное воздействие таким же (если не более мастерским) синтезом поэтики формы, экспрессии образов и парадоксальности мысли. Это - "Так говорил Заратустра" Ницше.
Но если в "Заратустре" проникший в суть вещей и явлений герой - это человек, вознесшийся духом на вершину горы и озирающий с холодным презрением копошащееся где-то там внизу человечество, человек, от осознания своей мудрости ставший Богом, то Прометей Мештерхази - это Бог, достигший той наивысшей мудрости, которая повелела ему спуститься с гор и стать Человеком.
Увы! Не все люди достойны внимания Богов... Среди рода человеческого весьма и весьма немало особей, которых Заратустра именовал просто и с холодным презрением людской сволочью.
"Жизнь есть источник радости; но там, где пьет сволочь людская, там все источники заражены.
Все чистое люблю я; но не переношу зрелища оскаленных морд и жажды нечистых.
Они бросали свой взор в глубь источника; и вот мне светится из источника их мерзкая улыбка.
Священную воду отравили они своею похотью; и когда они свои грязные сны называли радостью, отравляли они еще и слова".
Говорит ли хоть слово о людской сволочи Прометей Мештерхази - Бог, добротой и милосердием, пожалуй, даже превосходящий христианского Бога?
Не спешите сказать "нет". Да, он, как добрый Бог, о ней не говорит. Но думает.
Ибо те, к кому он обращается - это Люди в высоком смысле этого слова. А людскую сволочь он...всего лишь не удостаивает своим вниманием.
Ибо людская сволочь - это рабы по своей нравственной сути. Рабы своих завистей и похотей.
Прометей был свободен. А рабы не могут понять свободных.
И именно людская сволочь, требовавшая от освобожденного Прометея непременно чудес, и позаботилась, чтобы человечество его забыло. Ибо чудес он не творил. А молча показывал людской сволочи, как должен жить и работать нормальный человек.
Помнится, когда-то меня покоробило слово "коммунизм" в последних строках произведения. Ну, вот, подумал я... То ли ритуальный момент (чтобы напечатали), то ли пресловутая капля дегтя.
Сейчас я понимаю, что был неправ. Ибо сама нерешаемость проблемы воплощения в жизнь коммунистических утопий объясняется в свете всего сказанного выше еще и тем, что решать эту проблему пыталась стоящая у власти именно людская сволочь. Потому-то нравственные люди, размышлявшие о нем, и писали о чем-то неосуществимом. Писали об Утопии. О том, чего быть не может.
Мештерхази - автор нравственный. И потому слов "коммунизм" в его устах смущать не должно.
Заканчивает свое потрясающее эссе Мештерхази расшифровкой загадки Прометея:
"Работа написана, и душа моя освободилась от тяжкого груза.
Ибо немыслимо тяжело было носить в себе испытанное мною потрясение. А именно:
Что жил на свете некий бог, самый лучший, какого только способен вообразить человек. Единственный добрый бог. Единственный целиком и полностью - бог человека.
Тот, кто все беды и страдания запер в ящике и запечатал, чтобы они не терзали нас. (Увы, мы знаем: Зевс с помощью Пандоры ящик этот открыл.) Кто дал нам огонь и ремесла только затем, чтобы мы существовали.
Кто дал нам ремесла, чтобы мы превратились в Человека.
Кто дал и огонь, чтобы мы стали совершенны. И кого за это Зевс - пылко обожаемый Зевс - приковал к кавказской скале и ежедневно на протяжении миллиона лет посылал орла терзать ему печень.
Когда же Геракл его освободил и привел с собою в Микены - не творил никаких фокусов-покусов, не творил чудес. Ибо - зачем?
Не пророчествовал, не убаюкивал в двусмысленных речах приятною ложью. Предсказывал лишь то, что можно предсказать с помощью разума.
Никого не обращал ни в камень, ни в лягушку, вообще - никого не обижал. Он был добрый бог.
Не просил себе храма, корпуса жрецов, жертвоприношений, никаких привилегий. (Если бы просил, мы бы о том знали!)
Он работал. А поскольку знал, что от плохой работы плох и созидаемый мир, работал точно, красиво, тем более что знал и это: работать стоит только так.
Только так - как работает тот, кто мастерит детские башмаки, которые не разваливаются на ноге, словом, в них можно побегать и поиграть в футбол;
или тот, кто строит другому такой дом и строит так, что сам тоже с удовольствием стал бы жить в нем;
тот, кто - в магазине, в учреждении - так обслуживает другого человека, как хотел бы, чтоб обслуживали его;
кто работает на общественном поле, как работал бы на своем;
кто не только задает уроки и спрашивает выученное, но еще и учит, воспитывает;
кто в час опасности строит плотину для защиты других так, как если бы наводнение угрожало ему самому...
Да стоит ли продолжать! Пусть любезный Читатель вспомнит дело, каким занят он сам".
Да! Так следует работать и обращающемуся к прошлому! - добавлю я в завершение.
Близок к идеалу, сформулированному Мехтерхази тот, кто пишет историю (или хотя бы способен прочесть её) так и такой, какой она является на самом деле. Историю, которая глядит на нас из зеркала тысячелетий подлинными лицами создателей империй и царств, задумчивыми взорами философов и ученых, вдохновенными образами творцов культурных ценностей.
А не многоголовой гидрой омерзительных фантомов-дубликатов, порожденных завистливым воображением тех, кто хочет от прошлого чуда, способного удовлетворить их сегодняшние вожделения.
Зачем населять прошлое измышленной людской сволочью? Её и подлинной было во все времена более чем достаточно. Но не она двигала общество в его развитии.
"Прометей работал точно, красиво и создавал великолепные вещи, слава о которых дошла даже до нас. Сам же он ел хлеб, какой едят люди, пил вино, какое пьют люди, поэтому и умер смертью, какой умирают люди. И исчез в глубине безымянного времени. В глубине подлинной истории великого человеческого множества, которое миллион лет борется, бьется, всегда - сегодня, всегда - ради завтра, в той глубине, где именных указателей не существует. Ибо - к чему? Все безымянные - это мы".