Аннотация: Понятия не имею, к какому жанру это отнести, поэтому, руководствуясь привычкой, отношу к фантатстике.
I get so much love
Running through my vein...
(c) Robbie Williams
Горячо-о! Как же горячо, черт меня дери!..
Я смотрю на быстро увеличивающееся кофейное пятно на своих светлых летних брюках и глупо широко улыбаюсь... Точно зная, что улыбка у меня широченная и абсолютно идиотская.
Она идет по узкой полоске свободы между окном и каталками своим обычным размашистым, разболтанным - словно разом свихнулись все шарниры во всех суставах - шагом; она улыбается мне, Виату, Ангии, Иреку - всем вместе и каждому по отдельности.
--
Доброго вам всем рабочего дня! - в ее устах формальное приветствие слышится абсолютно искренне. По-другому, кроме как искренне, от всей души такие, как она, не умеют...
Ивонка - наша штатная экстра. Сущий ребенок, тощая, нескладная, с вечно засунутым за щеку леденцом. Яркие разноцветные вихры острыми иголками торчат во все стороны. Я люблю ее...
То же самое могут сказать все сотрудники всех полов и возрастов, работающие в нашем отделении. Потому что не любить экстру попросту нельзя.
--
Не-а, у меня своя есть, - она улыбается ему, а я умираю от зависти. Ну, ничего, придет и мой черед... сегодня у меня четыре штатных операции - на как минимум час ее времени я могу рассчитывать.
--
Ну, как хочешь - если что, то она тебя ждет... в моем боксе, - Стах растворяется в толпе желающих коснуться ее, поймать ее улыбку, взгляд, перемолвится с ней хотя бы словом.
Я заканчиваю вытирать брюки и иду работать...
... - Не бойся, все будет хорошо, - ее узкая ладошка легко касается моего лба. Пальцы прохладные и пахнут лимоном и мятой. Мне уютно и покойно, я счастлив... Ивонка действительно экстра высокой категории - не прошло и десяти минут после сложнейшей внеплановой операции - мальчишка-идиот по неосторожности вогнал себе в ноздрю вязальную спицу, которая едва не вошла ему в мозг - как тремор в руках исчез безвозвратно; ледяной комок внутри растаял, оставив по себе только смутную печаль. Она снова улыбается мне - и внутри меня вспыхивает пушистая сладко-теплая сверхновая... Я не хочу уходить...
--
Все, Иржи, твое время вышло, - Стах заглядывает в кабинет психологической разгрузки: черная фигура в колючем ореоле искусственного света. Нехотя, не спеша, поднимаюсь, на прощание пожимаю ее теплую ладошку...
--
Спасибо тебе, солнышко, - она смущенно краснеет в ответ. Я всегда этому немного удивлялся: такой колоссальный опыт - и смущение, присущее только невинным детям.
--
Ивонка, там Герат... вне очереди... у него пациент умер на столе... не его вина, но...
--
Конечно, веди его немедленно сюда. А Торик потерпит малость - у него только плановики сегодня подготовленные, ничего страшного, - Стах выпускает меня в шум и сутолоку приемного покоя. Я полон сил и готов к любой работе. Мимо меня проводят серо-зеленого Герата - зрачки занимают всю радужку без остатка, губы мелко трясутся, плечи словно согнуты под невидимым, но от этого не более выносимым грузом. Она выбегает ему навстречу, обнимает за талию - куда может дотянуться, гладит по спине, шепчет что-то успокаивающее. Я - и еще десять-двенадцать моих коллег, стоящих рядом, непроизвольно дергаемся... черт бы побрал эту инстинктивную ревность!..
...Это просто мясорубка - по-другому сказать сложно... Семейная разборка, закончившаяся поножовщиной. Результат - едва живая женщина с множественными проникающими ранениями и ее практически целый и абсолютно невменяемый муж. Мужика забирают в психиатрию - наша помощь ему не требуется, а женщиной занимаюсь я и моя команда... Под конец операции я чувствую, что сейчас умру сам - многовато что-то сегодня внеплановой работы... Слава небесам, что наш штат укомплектован экстрой!..
--
Где Ивонка?! - я чувствую, как стремительно кончается воздух в моих легких: она нужна мне больше вдоха...
--
У нее перерыв. Наверное, к Стаху пошла... за конфетой, - Виат двусмысленно улыбается, при этом так же двусмысленно подмигивая. Я не обращаю внимания на его мимику и буквально ползу по коридору. Ненавижу наши машины, требующие для своего нормального функционирования персонала с коэффициентом эмпатии выше 10!.. И свои 12,3 балла по универсальной шкале я тоже ненавижу...
Стахов бокс плотно занавешен, света в нем нет - мне начхать на все мыслимые и немыслимые правила приличия: иначе я попросту умру без возможности воскреснуть - я буквально срываю плотную белую занавеску... И упираюсь носом в горячую стахову ключицу.
--
Сюда сейчас нельзя, - он полуголый... или полуодетый: это смотря как оценивать. Лицо перекошено и искажено почти до неузнаваемости, под матово поблескивающей кожей перекатываются плотные нервные шарики.
--
Мне... очень... надо, - я буквально выталкиваю из себя эти слова.
--
Ты же мужик, потерпи буквально пять минут...
Тонкая рука откидывает провисшую занавеску.
--
Стах, не надо... пусть заходит, - я люблю тебя, солнышко...
Теплые как ветер руки, теплое дыхание маленького зверька, тепло чужой души, находящейся на волосок от твоей собственной... Я словно заново родился, я получил силу жить дальше...
--
У тебя все-все будет хорошо, не бойся, - я лежу на ее коленях и смотрю в темный потолок. У меня и впрямь все хорошо... лучше не бывает...
--
Спасибо тебе, солнышко, - я не вижу ее лица, но точно знаю, что она покраснела. Выхожу в приемный, минуя черного от злости Стаха, улыбаюсь ему с легким привкусом злорадства - он дергается вперед, едва успевая остановиться... Съел, Казанова?!
Подхожу к киоску в холле и покупаю самый большой леденец - смена кончается, можно и отблагодарить самую лучшую в мире экстру... Ищу ее по всему отделению - народ из заступившей смены только недоуменно пожимает плечами: из помещения Ивонка вроде не выходила, но никто ее не видел... как, впрочем, и Стаха...
... Я нашел их на черной лестнице - сначала увидел ее, а потом - выступом из густой тени, светлым пятном во мраке - и его. Она лежала, уткнувшись лицом в его колени, мелко-мелко подрагивая - так дрожат новорожденные щенки или смертельно больные - обхватив руками его талию, а он безостановочно гладил ее встрепанные волосы. Неподалеку валялся целлофаново поблескивающий леденцовый фантик...
--
Чего тебе, - Стах спросил это злым, горячим шепотом, не высовывая лица из тени.
--
Да так... вот, подарок принес, - я протягиваю вперед злополучную конфету, словно щит, словно прикрытие от кинжально злого взгляда из темноты.
--
Засунь ее себе знаешь куда,.. - она вздрагивает, и Стах еще крепче прижимает к себе невесомое тело.
--
А в чем, собственно, дело? Я, конечно, извиняюсь за то, что прерываю вашу интимную идиллию, но можно и повежливей.
--
Ты либо полный дурак, либо отборный мерзавец... по здравом размышлении я склоняюсь ко второму варианту, - он не удосужился даже повысить голос, так и шепчет, словно у него порваны голосовые связки.
--
Ну, знаешь!..
--
Я-то знаю... а вот вы все, похоже не знаете ни хрена... Думаешь, ей легко это все дается?! - рука, гладящая ивонкину голову, замирает на мгновение, а потом принимается за свое дело.
--
Нет, конечно... Но мы все испытываем эмоциональные перегрузки на этой работе. Только одни большие, а другие меньшие...
--
Нет, ты точно кретин... причем глухой и слепой... Ваши, гм-м-м, перегрузки снимает она, так?
Я тупо мычу в ответ, пытаясь понять, к чему он клонит. Темнота судорожно вздыхает, большие ладони плотнее охватывают Ивонкину голову.
--
А ты думал когда-нибудь, что все экстры - это плотно запертые сундуки?! Что они не умеют отдавать - только брать по полной?! Что они попросту не умеют говорить "нет" - для них жизненно важно, чтобы их любили, что любое неосторожное дурное слово причиняет им дополнительную боль?! Ты когда-нибудь думал, каково это - быть выгребной ямой для всей этой вашей производственной душевной боли?! - он сорвался-таки на крик... Я затыкаю уши. Как маленький. Словно стараясь оградиться от жалящих слов - но они упрямо не хотят уходить...
--
Подумай об этом на досуге... я не смогу ее удержать... черт бы побрал это дурацкое чувство долга... подумай об этом в следующий раз, когда придешь просить ее тепла, - Стах аккуратно перекладывает ее голову на свою свернутую рулоном кофту, поднимается тяжело и стоит надо мной до тех пор, пока я не выхожу вон из темного мирка запасной лестницы.
--
Дети... капризные, истеричные дети... - едва слышно доносится вслед. Я с оглушительным треском разворачиваю обертку леденца и сую его за щеку. Как говорится, кесарю кесарево, а детям - конфету...