Эдмунд Климентьевич Мудель был человеком скромным...
Впрочем, не так.
Скромным он был лишь с виду, для своих сослуживцев. Относительно скромным считала его и супруга, на которой он женился по расчету уже лет в тридцать. Правда, она, будучи на десять лет младше его, искренне верила в то, что под венец Муделя привела страстная любовь, а отнюдь не пятикомнатная квартира в центре города, не подаренный папочкой на свадьбу "Вольво" и не прочие как бы сами собой образовавшиеся блага. Она, со своей стороны, тоже думала, что любит своего мужа, хотя, будучи особой фригидной и склонной к меланхолии, вряд ли вообще понимала, что это такое - любовь...
Развеять заблуждения в отношении темперамента Эдмунда Климентьевича (а в ту пору просто Эдика) могли бы его институтские сокурсники - но с ними Мудель распростился давно и, вероятно, навсегда. Переехав сразу после окончания института в столицу, он намеренно прервал все связи с провинцией, в которой родился и вырос, и посвятил всего себя созданию карьеры и получению своего места в жизни.
А потому никто в его современной жизни не мог узнать о десятках грандиозных попоек, во время которых Мудель, потеряв всякий человеческий облик, был способен скакать голым на балконе, сексуально домогаться до престарелых бабулек на улице и с лету соблазнять первокурсниц. Начав чудесить на первом курсе, к окончанию университета Мудель не остепенился, как большинство его сокурсников, а наоборот, перешел со студенток на школьниц, отчего влетел в парочку серьезных скандалов, едва не приведших его на скамью подсудимых. К его счастью, девушек он обхаживал умело, а потому забеременевшие школьницы приложили все усилия, чтобы уговорить своих разгневанных родителей не доводить дело до суда, а решить все мирно.
Муделю очень нравились молоденькие девочки. Он просто не мог ничего с собой поделать - завидев впереди мини, трепещущееся над тонкими стройными ногами, он буквально терял голову и как в омут бросался в процесс соблазнения новой жертвы. Безусловно, ему были симпатичны и женщины более старшего возраста - но с ними он чувствовал себя крайне неуверенно, смущался, опасался сравнения с другими мужчинами и потому подсознательно избегал. Впрочем, несколько раз он был жестоко изнасилован престарелыми матронами, отчего в его душе остался неприятный осадок, еще более усиливший неприязнь к женщинам старше двадцати. И даже восемнадцати.
Переехав в столицу, он резко сменил имидж, прибился на работу бухгалтером в серьезное частное предприятие и, казалось, вообще не интересовался женским полом. На самом деле приключений у него хватало, но он предусмотрительно избегал малолеток, знакомился исключительно с абитуриентками, приезжающими из глухой провинции, и никогда не называл им ни своего настоящего имени, ни места работы. Что, кстати, еще больше способствовало его имиджу в глазах подруг. На работе же поговаривали о его нетрадиционной ориентации и потому относились с некоторым подозрением.
Женившись, он не стал менять своих привычек, сменив, однако, место работы на более престижное и высокооплачиваемое, которое подыскал ему тесть. Теперь у него стало гораздо больше свободного времени, а крутая машина очень способствовала процессу соблазнения девушек. Впрочем, к сорока годам он начал понимать, что устал от глупости и инстинктивной расчетливости провинциалок, которые ждали одновременно с бурным сексом на заднем сидении машины еще и золотого дождя как минимум в виде подарков - а то и замужества. Со школьницами все-таки было забавнее и проще. А главное - приятнее.
В студенческие и особенно школьные годы он страшно стеснялся своей фамилии и не раз проклинал за нее своего папочку. Правда, прибыв на похороны бабушки и копаясь в ее архивных бумагах, он неожиданно выяснил для себя потрясающий факт: его настоящая фамилия должна была читаться как Мозель, и досталась она бабушке и его отцу во время войны от немецкого офицера, с которым бабушка согрешила в первый же год войны и грешила два года подряд. Документы на папочкино рождение выписывали немецкие оккупационные власти, и после прихода красных бабушка, сообразив, что расправа может быть короткой, быстренько переправила пару букв фамилии и ретировалась в другую часть страны.
Тем не менее в детстве и юности дразнили его крепко, а потому он всегда подумывал жениться не просто на богатой невесте, но и с расчетом поменять фамилию. Сам он с карьерным ростом испытывал все меньше проблем по этому поводу, но своим потенциальным детям желал добра. Однако девичья фамилия жены оказалась Зюзюлькина, и по здравому размышлению, а также при активной поддержке жены, он решил ничего не менять.
Сейчас Мудель все свободное время был занят тем, что пас крайне интересную школьницу. Несмотря на свои сорок лет, он выглядел очень неплохо и безумно нравился студенткам - однако за школьницами он не приударял уже лет пятнадцать, и ему все было как бы в новинку. Особенно непривычным было то, что девочка Валя, обладательница больших голубых глаз и сумасшедших форм, откровенно его стеснялась, а потому наотрез отказывалась бывать с ним в кафе, ресторанах и тем более ездить в гостиницы - в нумера, как он говорил про себя.
При этом он явно ей нравился - да и могло ли быть иначе: он обрабатывал ее по всем правилам любовной науки, заставляя негодовать, терзаться, умирать от любопытства, радоваться неожиданным подаркам и краснеть от откровенных разговоров. Она его тоже сильно заводила - даже при взгляде он уже чувствовал такую потенцию, которую не чувствовал лет пять, а прикасаясь к ее руке, просто сходил с ума от страсти.
Девушка, впрочем, и сама действовала не хуже опытной соблазнительницы, с величественным видом принимая дорогие подарки и старательно конспирируясь от родителей. Они всегда встречались в отдаленном районе, далеко и от ее дома, и от его работы. Ездили за город, катались на кораблике, гуляли за ручку по парку. Наедине она ничего не стеснялась, вела себя весело и откровенно, но стоило появиться хотя бы одному прохожему - как она отнимала руку и делала серьезное лицо, чем жутко бесила Муделя.
На улице был май, девочка Валя заканчивала десятый класс, а он злился оттого, что летом она собиралась уехать с родителями в Крым сразу на два месяца. Он просто обязан был соблазнить ее до отъезда. Она снисходительно позволяла целовать себя в щечку, но, прощаясь в его машине недалеко от станции метро, разрешала поцелуй в губы - с каждым разом становившимся все темпераментнее.
Добился своего он быстро и как-то совершенно неожиданно для себя. Позднее, по здравому размышлению, он допускал даже возможность того, что девочка сама подстроила все так, как произошло. Катаясь в очередной раз на кораблике, Валя случайно споткнулась о вытянутые ноги какой-то женщины и, в лучших традициях столичной жизни, получила в ответ порцию отборного мата. Мудель, сам изредка матерившийся, буквально умер от стыда, видя, как бледнеет его драгоценная девочка под градом бранных слов. От озверевшей тетки они кое-как отбились, а потом, в машине, утешая девочку всеми доступными способами, он обронил фразу о том, что у его начальника есть свой личный катер.
Идея Вале понравилась, и хотя Мудель сразу же пожалел об оговорке, сулившей ему массу возможных проблем и неприятностей, но, с другой стороны, это была возможность всерьез поприставать к девочке. Опасность заключалась в том, что начальник был дружен с тестем Муделя, и история с катером могла рано или поздно всплыть. Но, с другой стороны, именно факт знакомства облегчил Муделю задачу - ключ от катера он получил быстро и без особых уговоров.
Именно на катере все и произошло. Отъехав от города всего километров десять, они уже валялись на узкой кровати в экстазе любовной борьбы. С кофточкой Валя рассталась легко, сильнейшим образом возбудив Муделя своим сексапильным лифчиком, прикрывавшем совершенной формы грудь. А вот с трусиками пришлось побороться всерьез, сразу напомнив Муделю времена студенческой юности и моды на узкие джинсы, снять которые без помощи самих девушек было невозможно в принципе. К счастью, на этот раз Валя была не джинсах, а мини-юбке - что впоследствии вспоминалось Муделем также как часть ее личного плана.
После получасовой борьбы и уговоров он наконец стащил с нее трусики, оставив в болтающейся юбке, задранной до пояса. С этой деталью он не стал возиться и быстро приступил к делу - тут же получив неожиданный отпор в виде ногтей, запущенных глубоко в его задницу. Валя оказалась девственницей, причем расставаться со своим сокровищем, похоже, просто так не собиралась. С Муделя сошло семь потов, он старался как мог, то вылизывая девочку во всех местах, то наглаживая ее пальцами, то шепча ей на ушко ласковые слова. Гладить себя девочка позволяла, и даже, похоже, испытывала от его языка что-то наподобие оргазма, но стоило ему приставить свой инструмент к ее щелочке, как она тут же начинала орать во все горло и царапать его ногтями.
Наконец Муделю все это надоело, он зажал ее как мог всеми конечностями, придавил грудью к кровати и ворвался в заветную дырочку. Оглохнув от визга, он не сразу заметил, как она оставила на его спине десять кровавых полос и больно укусила за губу. Устав от борьбы, в тот раз он мгновенно кончил, после чего часа два оттирал кровь - свою и ее - со всех поверхностей каюты.
Шрамы ему удалось скрыть от жены с колоссальным трудом - он никогда не спал в майке, а тут ему пришлось это делать даже в футболке, так как характерные царапины доходили до предплечий. Муделю срочно пришлось придумывать себе вегетососудистую дистонию и изображать, что он постоянно мерзнет. Хуже было с губой, которая разбухла как пельмень, и не проходила дня два. Мудель с трудом вспомнил, что такое с ним уже было, когда в детстве укусила оса, и он разыграл целый спектакль, представив все так, будто его укусило насекомое прямо на домашнем балконе.
Валя некоторое время поизображала обиду за жестокое изнасилование, однако после золотой цепочки и аналогичного браслета в подарок снизошла до прежних отношений. Теперь Мудель мечтал заманить ее куда-нибудь надолго, чтобы заняться девушкой, по проторенной дорожке, всерьез. Однако Валя ловко уходила от всех предложений, не отвергая, впрочем, саму мысль об этом.
Мудель попытался снова сделать ей дорогой подарок. На этот раз он выбрал в антикварном дорогую шкатулку для драгоценностей в золотой оправе. Он неплохо разбирался в антиквариате и искренне старался - однако девочка приняла подарок как само собой разумеющееся и даже не восхитилась его ценностью, чем несколько его задела. Впрочем, ради ночи любви он готов был простить ей многое.
И вот наконец свершилось. Валя, во время очередного разговора по подаренному им мобильнику, пригласила его в гости. Мудель даже не стал вдаваться, куда девались ее родители. В указанный час он, озираясь как вор и сам себе напоминая проказливого школьника, звонил в ее дверь.
Квартира Вали неприятно поразила его своими маленькими размерами и скромностью, доходящей до убожества. Он почему-то представлял, что такая роскошная девушка должна жить в не менее роскошных условиях. С первого взгляда ему стало ясно, что ее родители - самое большее простые инженеры или врачи, а его подарки, которые она принимала с видом английской королевы - на самом деле предел ее мечтаний и лучшее, что она получала в жизни.
Еще больше покоробила его собака, начавшая знакомство с того, что встала лапами на его роскошный костюм. Впрочем, собаку быстро заперли во второй комнате, а девушку переместили туда, куда и предполагалось - на диванчик.
На этот раз Мудель решил не торопиться. Годы у него были, само собой, не те, что раньше, два раза подряд уже не получалось, и потому он решил растянуть удовольствие. Не спеша раздев уже не сопротивляющуюся, а нервно хихикающую девушку, он прошелся по ней сначала губами, заглянув во все укромные места, потом погладил пальцами, обцеловал ей ушки и шею, и нацелился войти куда надо.
- Презик, - глядя на него невинными глазками, категорично заявила Валя. Мудель терпеть не мог резиновые изделия, независимо от места их производства, но, зная нервное отношение большинства девушек к этому вопросу, встал и поплелся к пиджаку, в кармане которого лежала обязательная упаковка "на всякий случай". Услышав хихикание девочки, он вдруг представил, как выглядит в ее глазах - толстенький, неуклюжий, с смешно торчащим членом. От такой картинки у него начал падать, и он заторопился разорвать непослушную, как всегда, упаковку и натянуть дурацкую резинку.
К девочке он повернулся уже с порядком обвисшим инструментом и получил еще одну порцию хи-хи. Умом он понимал, что смеется она не столько над ним, сколько от стеснительности и предвкушения предстоящего секса, но не мог ничего поделать. Пришлось поступать старым, испытанным способом - снова гладить девочку языком, представляя себе картинки из последнего порнофильма. От звука ее стонов и ощущения содрогания под языком у него снова встал, и он переместился повыше, нацелившись в дырочку.
На этот раз все пошло как по маслу. Разгоряченная девочка без проблем позволила ему вставить до конца и, обняв его за пояс, предалась ощущениям секса. Глядя на ее прелестное лицо, Мудель ощущал плотные стенки ее дырочки и старался думать о чем-нибудь постороннем, чтобы не обмануть ее ожидания и покочегарить подольше. Для удобства он задрал ее ноги повыше, раздвинул свои ноги и уперся коленями в диван. Двигаться в таком положении было не совсем удобно, но так глубже входило, да и сама картина была более сексуальной.
Тут все и свершилось. Мудель уже разогнался на всю катушку, девочка страстно постанывала в его ухо и шевелила в такт попой, а шестимесячный щенок, выбравшийся из-за неплотно прикрытой двери, с любопытством наблюдал за ритмично болтающимся мешочком между ног мужчины. Наконец его любопытство взяло вверх, он подпрыгнул, вцепился в мешочек зубами и повис на нем, болтая лапами в воздухе...
* * *
Мудель больше никогда не встречался с девушками. Несколько месяцев он ходил на работу с разными мазями для заживления ран и раз в час любовно замазывал полуоторванную мошонку. Интимные отношения с женой, и без того редкие, полностью прекратились, и Мудель не мог с этим ничего поделать, несмотря на то, что явственно ощущал потенциальные рога. Через год после этого случая он завел себе любовницу, некрасивую сорокалетнюю женщину, работавшую лаборанткой в собачьем крематории.