Аннотация: Роман о российской эмиграции и судьбе современной Европы
Любовь Аксенова Евгений Вертель
Е в р о п а д
Роман
Санкт-Петербург
Издательство Политехнического университета
2004
ББК 84 (2 Рос=Рус) 6-44
А424
Аксенова Л. З., Вертель Е. В. Европад: Роман. СПб.: Из-во Политехн. ун-та, 2004. 178 с.
Любовь Зиновьевна Аксенова (Сова) закончила филфак Харьковского университета, матмех ЛГУ, а также аспирантуру по структурной лингвистике в ЛО Института языкознания АН СССР. Доктор филологических наук (Россия), доктор философии (ФРГ). Автор сборника рассказов "Берлинские истории" (Берлин, 2001), романа "На том свете" (СПб., 2000), повести "Наши люди в Берлине" (СПб., 2004), пяти научных монографий и около 200 статей, рассказов и очерков.
Евгений Вячеславович Вертель закончил физфак Белорусского университета и аспирантуру по математической лингвистике в ЛО Института языкознания АН СССР. Кандидат филологических наук (Россия), доктор философии (ФРГ). Работал руководителем программистов на различных вычислительных центрах. Автор свыше 50 статей, очерков, новелл, сборника рассказов "Две Наташи" (Берлин, 2001) и повести "Гарик неплохо играет в шахматы" (СПб., 1998).
љ Аксенова Л. З., Вертель Е. В.. 2004
љ Санкт-Петербургский государственный
ISBN 5-7422-0704-2 политехнический университет, 2004
ПРОЛОГ. СУТКИ В ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ ЧАСОВ
4 сентября 2001 года по трапу самолета "Ту-154" авиакомпании "Пулково" в берлинском аэропорту Шенефельд спускался красивый мужчина лет сорока пяти в длинном черном плаще нараспашку с небольшой сумкой в руках. Высокий, спортивный, прекрасно одетый. Темные волосы слегка тронуты сединой. Манера держаться, одежда от кутюрье, длинные тонкие пальцы, не видевшие тяжелого физического труда, выдавали в нем музыканта или представителя деловых кругов. Но свиты, которая делала бы его королем, тем более охранников, не было. Он улыбнулся стюардессе. Улыбке мог позавидовать киногерой.
Филипп достал мобильник. Будто погладил серебряное тельце, набрал номер и на одном выдохе произнес:
- Привет. Да, это я. Мы приземлились.
Слушая, что ему говорили в трубку, просиял:
- Я тоже. Хорошо. Через пять минут буду на стоянке.
Уверенно проследовав через паспортный контроль и зал аэропорта, Филипп вышел на улицу. В Берлине он ориентировался, как дома. Видно, был здесь не в первый раз. Самолет вылетел из Питера в десять утра. В Берлине тоже высвечивалось десять с копейками. Разницу в два часа съел перелет. Филипп перевел стрелки часов. Время виляло хвостом, как послушный песик, и ждало хозяина, пока он был в пути. "Может, нет никаких расстояний? Шенефельд - продолжение Пулкова?"
Мысль показалась забавной. Однако огромное поле чистеньких автомобилей, стоящих на паркинге, стриженые газоны, желтые комфортабельные автобусы и вывески на немецком языке вернули к реальности. Берлинской, хотя говорили вокруг по-русски. Немудрено - рейс из Питера.
Чуть быстрее обычного Филипп миновал остановку шаттла, как называют здесь автобус, доставляющий пассажиров к городскому транспорту, и остановился. К нему бежало, вернее, летело юное голубоглазое существо. Фиолетово-зеленые пряди не портили красивую мордашку. Филипп открыл объятия. Катя повисла на нем. Он подхватил ее и закружил вокруг себя. Девушка согнула затянутые в черное длинные ноги и по-щенячьи обслюнявила его лицо. Они были счастливы. Аэропорт покосился на влюбленных, стыдливо отвернулся. Затем накрыл их вуалью мелкой мороси. Парочка села в новенький серебристый "ауди", дала по газам. Больше их в этот день никто не видел.
* * *
Звонок, как всегда, прозвучал неожиданно. Прокатился по квартире, разбился о висок. От удивления замигал своим единственным глазом компьютер. Испуг исчез так же быстро, как появился. Чем сильнее Эля погружалась в работу, тем труднее выплывала на поверхность.
- Эля! Привет!
- Катя! Катенька! Ты где?
- В Берлине.
- Почему не сказала, что приезжаешь? Я бы что-нибудь испекла...
- Боже упаси! Потому и не сказала. Я худею, а ты о еде...
- Ну, ладно! Когда приедешь?
- Не знаю. К вечеру. Часов в семь-восемь. Может, позже. Я еще отзвонюсь. Ты будешь дома?
- Сбегаю в магазин, потом дома. Ты только обязательно появись, не как в прошлый раз.
- Не бойся. Тогда я не обещала. Целую. Пока. Бай.
ГЛАВА 1. ОТЕЛЬ "ДЕЛЬФИН"
Отель просыпался. Медленно, не торопясь. Да и куда спешить в ленивую августовскую жару на берегу Средиземного моря? Первыми появились уборщицы на кухне, затем повара. Наиболее ретивые постояльцы, чаще всего немцы в возрасте, начали сражение с излишками жира. Они натужно топали по пляжу, тяжело приседали, размахивали тщедушными руками. Кое-кто пытался изображать упражнения модных восточных школ. Йога уже надоела, к ней успели остыть.
В каталогах туристических фирм слово "рай" затерто до дыр. Изощренный ум пиарщиков не может придумать лучшего образа. Так величают и Канарские острова, и Эйлат на Красном море, и даже Майорку. Если не рай, то его филиал был представлен огромным, в четырнадцать этажей, корпусом отеля "Дельфин". Недалеко от французской границы, но уже на испанской стороне. Место, доступное на автомобиле для испанцев и французов. Более далекие пришельцы предпочитали добираться на самолете через Барселону.
Пять звезд на фронтоне ко многому обязывают. Архитекторы постарались. Не примитивный кирпич, а плавная дуга здания, повторяющая изгиб залива. На торцах - силуэты резвящихся дельфинов. С наступлением темноты они подсвечивались. Лазеры создавали иллюзию движения. Голубое стадо плыло на восток, его накрывали темно-зеленые волны. Изнутри разгоралось фиолетовое сияние, сливалось с бесконечностью ночи. Тьма пожирала пловцов, но тут, как победный салют, взрывалась красно-синяя молния. Сказочные животные начинали струиться в обратном направлении. Из ночной сажи выпрыгивали непростительно яркие звезды. Розовые дельфины перемахивали через зелено-голубые волны, устремлялись ввысь и гасли в пучине.
Два больших бассейна под окнами ловили отражения лазерных штучек. Теннисные корты, подземные гаражи, кегельбан погружались в темноту с наступлением сумерек. Лишь вечным праздником пылала ночная жизнь: рестораны, бары, казино.
Все номера с огромными лоджиями выходили, а по ночам словно бы выплывали на море. Прохладно и таинственно шумел под ними прибой. С тыльной стороны тянулась стеклянная галерея - корма, уходящая в небо.
Апартаменты на двенадцатом этаже, ближе к левому краю, занимал американец со странной для испанского уха фамилией - Пивоваров. Запомнить ее не имелось никакой возможности. К счастью, в этом не было необходимости. Господин Алекс, или Александр, если произносить полностью паспортную запись, был мечтой обслуги в любом отеле. Он не докучал жалобами на шумных соседей и громкую музыку в ресторане, не требовал менять номер по любому поводу, как недавно разбогатевшие дамы из России: мол, за свои деньги имею право!
Нет. 10 августа он прилетел из Берлина, был доставлен поджидавшим гостей автобусом из Барселоны, попросил этаж повыше и растворился в потоке людей. Хотя шел только первый год нового века и слова "11 сентября" еще ничего не говорили людям, в отеле принимались необходимые меры безопасности. Оформление гостей фиксировалось скрытой камерой в памяти компьютера. Хозяин отеля кое-что понимал в технике и стремился идти в ногу с прогрессом. Записи хранились до благополучного отъезда. Затем затирались новыми изображениями "бледнолицых", как называли между собой в регистратуре вновь прибывших.
Тупому автомату все равно, что запоминать: голливудскую диву или старуху, которая из одного упрямства притащила свои кости на средиземноморский песок. Но он объективен. Под номером 1230 можно было увидеть крепкого мужчину, никак не старше сорока лет, среднего, по нынешним временам, роста, где-то около ста восьмидесяти, с широкой грудью и крепкими плечами. При желании в волосах можно было обнаружить первые сединки, хотя лысины еще ничто не предвещало. Одет он был добротно, не вызывающе. Фирменные джинсы, дорогие кроссовки, белая рубашка, легкая куртка.
С первого же дня - размеренный, рациональный, разумный отдых. Ранним утром - зарядка с гантелями на лоджии, солнце едва успевало оторваться от морской поверхности, потом завтрак без излишеств. Многие набрасывались на шведский стол с энергией бедняков. Огромные блюда заполнялись колбасами и ветчиной, салатами, птицей, рыбой, запивались соками и кофе. Алекс предпочитал морскую кухню: креветки, лангусты, устрицы. Минеральная вода, стакан сока.
Чуть позже - море, главная радость. Никаких табло с температурой воды не было, да и нужды в них тоже. Разгар сезона, вода не меньше двадцати пяти. В конце июля возле Неаполя и в Сочи бывает теплее, но и этого вполне достаточно для нирваны. Входил в воду. Под завистливые взгляды заплывал на сотню-вторую метров, подальше от копошащейся возле моря толпы. Потом - вдоль берега и назад.
У каждого из отдыхающих был свой персональный лежак и шезлонг под зонтиком. Точнее, с утра можно было занимать любой свободный, но так получалось, что все старались размещаться на привычных местах, особенно те, кто приходил на море пораньше. Для закрепления места бросалось что-либо из одежды или огромное цветастое полотенце. Все это нередко валялось до темноты. Никто не опасался, что пляжную сумку пригребут или позарятся на одежду, часы.
К десяти вечера гостиничный пляж, огражденный незаметной сеткой, закрывался. Вдоль моря летом вечно бродит хиппующая молодежь. Недосмотри - устроят ночевку, разожгут на берегу костер. Убирай тогда утром банки из-под пива, окурки, использованные презервативы. Нечего делать бродягам в частных владениях богатого отеля. Порядок выверен и отшлифован десятилетиями. Все для постояльцев, ничего для голытьбы.
Ленивый испанец в годах обходил свои владения, собирал зонтики, складывал шезлонги, с особым удовольствием подбирал забытые вещи. Они предвещали чаевые, иногда немалые. Богатые люди в массе очень прижимистые. Но если взбредет в голову, перед отъездом - чего тащить домой ненужные бумажки? - или после удачного любовного приключения могут отсыпать столько, что за месяц не заработаешь.
Вот и сегодня улов. Какая-то дамочка оставила пляжную сумку с кремами от загара, запасными одежками и модным журналом. Хосе даже вспомнил, кто это. "Вроде бы француженка. Да, конечно. И журнал из Парижа. Эта дамочка с торчащими в разные стороны разноцветными волосами (внучка Хосе называет их перьями) при виде очередного ухажера не то что сумку - голову потеряет. Buvons, dansons, chantons et aimons! (Пьем, танцуем, поем и любим!) Можно будет завтра попробовать, в шутку, конечно, предложить ей выкупить свою потерю".
Хосе с трудом читает, тем более пишет по-испански, но поболтать горазд и по-французски. "Caramba! Можно попытаться... Это с немцами не пошутишь". Он как-то затеял такой разговор, сам был не рад. Больно они серьезные, даже на отдыхе.
Что же на этом лежаке? Полотенце, мужские брюки, пляжные туфли. "Аккуратно сложим в мешок, в карманы не заглядываем. Не разрешено правилами. Так лучше. Бывает, что начинаются разговоры о пропаже того, другого... Кто здесь размещался? Неужели пловец? Здорово он вдоль берега отмеривает, сразу видно мастера. Разными стилями. То кролем, чаще брассом. Как намахается, отдыхает на спине. Такой не утонет".
Сам Хосе всю жизнь возле моря, но плавает едва-едва. Все как-то недосуг было, с юных лет работал, семье помогал. Как женился да свои дети пошли, только успевай зарабатывать. Вот сыновья - дело другое. Старший плавает, как дельфин, от воды не отгонишь.
Замысел с француженкой удался на славу. Они устроили целый спектакль.
- О-ля-ля! - игриво восклицала мадам. - Где моя сумка? Где мой журнал?
Она придуривалась и веселилась. Похоже, вчерашнее приключение пошло ей на пользу и все еще не было забыто.
- Я выкуплю все в твоей лавке потерянных вещей! Ca ira! (Да будет так!) Десять песет - это много или мало? Я каждый год отдыхаю в Испании и всегда путаюсь в ваших деньгах.
- Ну что вы, мадам, это наша работа! Но если вас интересует, то десять песет - это совсем немного. Вот, говорят, зимой появятся новые деньги, у нас с вами будут одинаковые.
- Говорят, но не могу себе представить. Вместо наших замечательных франков какие-то еврики. Или как их там будут называть?
- Да, нам от песет тоже трудно отказываться, но раз умные люди наверху решили, то, может, будет от этого какая-то польза...
- Это потом. Сегодня же я выкупаю свои вещи за двести песет. Согласны? Ca va, n"est ce pas? (Ладно?) Смотрите, не продешевите...
- Спасибо, мадам. Вы очень любезны. Все французы такие добрые люди...
- Конечно, мы не такие индюки, как эти надутые янки или колбасники из Мюнхена...
Тема разговора, похоже, становилась опасной. Хосе попытался ее изменить.
- В следующий раз прошу ничего не забывать - в моей лавке могут повыситься цены...
- Ха-ха-ха! Да вы такой шутник, прямо француз!
Выдав эту наивысшую из возможных похвалу, дамочка спохватилась: не слишком ли она любезничает с прислугой и тем роняет себя в глазах окружающих? - подхватила свои вещи и помахала Хосе рукой, не забыв отсчитать купюры.
Хосе знал свое место. Игра закончена. Жизнь продолжается.
"Однако что делать с другим свертком? Пловца и сегодня не видно. Доложить по начальству, что ли? Хотя чего раньше времени бить тревогу? У этих богатых вечные причуды. В прошлом году одна старуха из Мексики узнала, что во время корриды пострадал ее любимый тореро, никого не предупредила и отбыла домой, чтобы навестить его в больнице, а через пару дней вернулась, будто прогулялась на соседнюю улицу. Слетать же на ужин в Рим или Париж среди этой публики и приключением не считается".
День шел за днем. За вещами никто не обращался. Мешок продолжал стоять в кладовке у Хосе. Через пять дней всполошилась администрация. Вылетала очередная группа отдыхающих в Берлин, в том числе господин Пивоваров. На звонки он не отвечал. Послали дежурную. Она нерешительно потопталась возле номера - на дверной ручке красовалась красная табличка: "Не тревожить", затем робко постучала. Ни ответа, ни привета. Вызвала старшего. Служебным ключом открыли дверь.
Номер был пуст. Устало гудел кондиционер. Легкая пленка седой пыли покрывала мебель. В шкафу висела одежда, стоял небольшой дорожный чемодан. В сейфе - его тоже открыли - нашли паспорт, деньги, кредитные карты.
Любое происшествие - неприятность для отеля. Пьяная драка, семейная ссора с криками на пол-этажа, самоубийца, который решил повеситься так, чтобы видеть гладь моря в последние мгновения жизни... Даже просто сердечный приступ у перегревшегося на солнце клиента. Исчезнувший постоялец - из той же обоймы. Надо сообщать в полицию...
Беда не ходит одна. Ночью был скачок напряжения. Выбило предохранители в холодильных камерах. К утру все потекло. Теперь управляющий ломает голову, чем кормить сотни людей. Вроде бы ничего не испортилось... Ну, а вдруг? Отравление или еще какая гадость? По судам затаскают.
В другом крыле на том же двенадцатом молодая парочка нагероинилась так, что пришлось "скорую" вызывать. У девицы глаза стеклянные, но хоть что-то соображает, парень же совсем в коме. Сильный пол, одним словом.
Не любят в отеле карет "скорой помощи". Настроение гостям портят. Хорошо, врачи тренированные, знают свое дело. Погрузили и увезли. В больнице разбираются, как в чувство привести.
Пока что жизнь продолжается. Группа отбыла, назавтра прилетели новички, но в номер 1230 никого не заселили, ждали полицейского. На ночь глядя он не появился. С утра был тут как тут. Озабоченность прочертила тяжелую складку на лбу, но большого желания ковыряться во всей этой истории он не выказывал. Да и чего ради? Случись что с испанцем - другое дело. Тут стоит постараться, проявить рвение. А из-за какого-то янки, прилетевшего из Берлина, да еще, как говорят, с русской фамилией? Полицейский инспектор был толст и неуклюж, считал годы до выслуги - их оставалась порядком, - прикидывал, на какую пенсию сможет рассчитывать. До нее дожить надо. "Что-то делать придется уже сегодня. Слава Богу, на такой случай есть инструкция".
Составил протокол осмотра места происшествия, приложил изъятые у Хосе вещи пропавшего, опросил отдыхающих. Кто-то слышал дней пять назад крик на море: "Помогите!" Потом крик прекратился. Решили, что это глупая шутка. Скорей всего, гёрл подзывала самца. Хотя? Может, и этот русский американец Богу душу отдал. Море шуток не любит...
Нет трупа - нет преступления. Материального ущерба тоже нет. Все оплачено вперед. Администрация претензий к господину Пивоварову не имеет. Что его самого нет, ну и шут с ним. Дали знать в турфирму, которая оформляла заказ. Там обещали - как только, так сразу - связаться с родными и сообщить в местную полицию.
ГЛАВА 2. ТЕМНЕЕ ТЕМНОГО
Бюрократическая телега медленно скрипела. Все посреднические конторы имеют горячий интерес к клиенту лишь до момента, пока он не расстался с деньгами. Заплатил - можешь больше не возникать, твои заботы. Но все-таки ни шатко ни валко дело продолжало раскручиваться. До конца августа берлинская полиция не тревожилась: господин Пивоваров все еще числился в отпуске, затем установила, что по месту жительства и в своей фирме не появился. Это уже повод для беспокойства. Не выйти на работу... И не предупредить? Нет, это дело невозможное в Германии.
Папка с бумагами легла на стол очередному полицейскому чиновнику. Последовал запрос в Испанию, перевод бумаг на немецкий, установили адрес брата в Нью-Йорке: жены за Алексом на данном этапе не числилось, и вот 5 сентября в квартиру на Брайтон-Бич принесли письмо с официальными штемпелями. Такие письма редко вызывают радость. Один вид печатей и наклеек раздражает. Почти всегда это хлопоты, счета, штрафы, потерянные деньги. Сейчас дело и того страшнее.
Еще не дочитав письмо, направленное из Берлина "господину Д. Пивоварову", Дмитрий почувствовал, как его охватывает страх. Он и так уже собирался звонить брату. У них была договоренность, что в отпуске Алекса тревожить не надо, но отдых у моря позади, а тот не объявлялся. Нельзя сказать, что они жить не могли один без другого, сказывалась разница в возрасте - десять лет не шутка, - но старались быть в курсе дел и при случае поддерживали друг друга. И вот такое несчастье.
Попытки разыскать брата по всем известным телефонам ни к чему не привели. Тут еще сон приснился. Какие-то бессвязные обрывки. Брат в руках у русской мафии, оскаленные рожи: "Выдай миллион... брата не увидишь!" Мелькали отрезанные уши, окровавленное тело плавало по синеве моря, акулы хватали его за ногу, кого-то закатывали в асфальт, Алекс протягивал руки... Прикованный в подвале человек... Брр...
Очнувшись, Дмитрий долго не мог прийти в себя. "Надо прекращать смотреть все эти ужастики о России по телевизору. Хотя при чем здесь Россия? Брат уже почти пять лет в спокойной Европе. И наездов на него вроде не было". Правда, как сказать, может, жалел младшего, не обо всем рассказывал? Возможно, и так...
"Похоже, надо лететь в Европу, разбираться на месте. Не ко времени это, дел невпроворот. Лето кончилось, все вернулись, запряглись до Рождества".
В свои двадцать девять Дмитрий неплохо стартовал. После университета с помощью Алекса открыл адвокатскую контору - пришлось все-таки взять кредит в банке - и потихоньку раскручивался. Выручал русский язык. Поболтать по-русски на Брайтоне - пруд пруди, но знающих законы и с дипломом юриста в кармане - вспотеешь искать. Однако на крупные дела никак не удавалось выйти. Все больше мелочевка. Легализация пребывания. Браки - фиктивные и не очень. Разборки с полицией, чаще всего езда в пьяном виде - никак от русских привычек люди не избавятся. А вот какую-нибудь кинодиву с мужем разводить или наследство богатой тетушки между племянниками делить, это не выпадало. "Нет еще имени. Ни одного громкого успеха в суде". Правда, появилось недавно обнадеживающее дело. Новый русский отсуживал ребенка у жены, которая осталась в Америке и ни в какую не соглашалась ни возвращаться, ни ребенка отдавать. Такие истории растягиваются на годы и неплохо кормят адвокатов. Нередко до тех пор, пока ребенок не вырастет и выразительно не пошлет папу-маму на три или пять букв.
Пока же надо собираться в Европу. Заодно удастся в Петербург заскочить, это рядом. Надежда на старые связи немного приободряла. "Недаром говорят: русская мафия все может!"
Жена Дмитрия с двумя погодками сидела дома. Ей помогала приходящая няня. С этой стороны особых проблем не предвиделось. "Алекса, наверно, придется разыскивать через его последнюю пассию". Дмитрий знал ее имя и то, что она работает ведущей на телевидении. На каком-то русском канале. Еще в газете подрабатывает. Или наоборот.
Вероятно, достаточно, чтобы найти человека. Для начала Дмитрий попытался сделать это из Нью-Йорка. Удалось. Элеонора сама была очень встревожена. Ближе к лету они с Алексом повздорили.
- С кем не бывает... ты же понимаешь. Он в отпуск решил без меня ехать. Я обиделась. Как в постель, так Эля. Как на море, то один. Я начала права качать. Или в загс, или катись куда подальше. На том и расстались. Ты прилетай, по телефону все не расскажешь. Надо на месте разбираться...
Голос Эли дрожал. Казалось, она сейчас расплачется.
Дмитрий подогнал самые неотложные дела, разослал бумаги и 8 сентября через Лондон - так было дешевле - отбыл в Берлин.
Друзья и клиенты неведомо как разузнали, что он собирается в Европу. Начались заказы. Привези то, достань это. "Не Америка, филиал Союза". Пытался объяснить:
- Ведь в магазинах все есть. Пусть на доллар дороже.
Начинались обиды:
- Дело не в долларе, как ты не понимаешь? Такого шоколада, как в России, просто нет. И янтарных бус. И водка совсем не та.
- Не хватало мне такую тяжесть через океан на горбу тащить!
Особенно достал один клиент. Пришел, с таинственным видом вытащил из портфеля толстую исписанную тетрадь, сказал, что скоро умрет и хочет оставить потомкам духовное завещание. Пусть Дмитрий, когда окажется в Петербурге, зайдет в толстые ленинградские журналы и предложит. Ему все равно: "Звезда", "Нева", "Аврора", а может, и новые появились. Его труд, конечно, оценят, тем более что на гонорар он не претендует.
Дмитрий попытался отбиться:
- Сейчас принимают тексты только на дискетах!
- Дискета есть, не волнуйтесь, все предусмотрено. Тетрадь - на всякий случай. Вдруг захотят приобрести рукопись, оригинал, так сказать.
Перед Дмитрием сидел одессит, вполне уверенный, что если он жил на соседней улице со Жванецким, а за его женой неудачно пытался ухаживать Роман Карцев, то о наличии или отсутствии литературного таланта говорить не приходится. Только о его размере. Как говорят англичане, among the blind a one-eyed man is king (cреди слепых одноглазый уже король). Пришлось раскрыть тетрадь: