...

Теплый ветер лениво тревожил покой ковылей.
Щебет птичий врывался в сознанье - не переупрямить...           
Я казнён был на площади - главной из всех площадей.
Не припомню столетье - не врезался год этот в память.

Ускоряя расправу, спешили: не быть бы грозе.
Опасались вмешательства силы и чьей-то отваги.
Пустотой отливали глазницы вчерашних друзей,
Будто кляксы на белой, впитавшей чернила бумаге.

Детский, прерванный плач, процарапав сознанье людей,
Поневоле прервал напряженной минуты сонливость.
Почему-то на площадь в тот день приводили детей...
Вероятно, чтоб дети учились ценить справедливость.

Я казнён был на площади. Вряд - ли найдётся погост,
Где вороны, слетевшись на тризну, так рвали и пили.
Солнце спешно вползало в овраг, разбирали помост
И дубовую плаху в свою кладовую катили.

Весны плавили зимы. Тускнело мерцанье светил.
Изменялись условия, нравы, привычки, причины.
Театральною сценой теперь называют настил,
И на плахах своих мясники разрубают свинину.

И не лето качает серебряный дым ковылей,
И не птичий трезвон домогается чем-то подранить...
И не я был казнён. И не существовало людей. 
Ничего не случилось, но врезался год этот в память.

2002