В сорок восьмом году я тайно и навсегда уезжал из шахтерского города Лидиевки. Уже купил билет до Риги. В те времена уволиться мало кому удавалось, а забравшего документы легко могли вернуть в ряды высокооплачиваемых трудяг. Невзирая на бумаги из госпиталя и военкомата, какими, например, я располагал... За пару часов до отъезда увидел на асфальте среди пустынной улицы четыре ордена и кучу медалей. Орден Красной Звезды валялся в пыли, медаль "За отвагу" вдавил в грязь выбоины протектор грузовика. Что произошло? Какой-то подобный мне раб-шахтер обозлился на власть, напился до умопомрачения и вышвырнул награды вон. Как фронтовик не мог оставить эти блестячки и поднял их. Это оказалось ошибкой: никак нельзя сдавать ордена в линейное отделение милиции. Полное разбирательство неизбежно, отъезд пришлось бы надолго отменить. И главное: не милиция стала бы копаться в этом простейшем деле!
Из Риги доехал до Крейцбурга-Крустпилса и там остановился у своих родителей.
Прошло несколько лет. Родители уехали. Я женился и на третий день после свадьбы вспомнил об орденах. Кто моя жена Ася? Начальник секретной части, заведующая волшебной комнатой, в которой часто бывают особняк, контрразведка и таинственные гастролеры из не совсем понятного управления...
Ася считалась прямым и честным человеком. В связи с работой она давала какие-то подписки. Какие?! Одному Богу известно!
Ранним воскресным утром, когда весь город спал, я вышел на прогулку и, дойдя до заросшего березками живописного местечка, начал прикреплять изолентой ордена к поднятому с земли плоскому камню.
Что же! Бросать гранаты я умел далеко и хорошо. Взрывались они там, где надо.
Ордена плюхнулись точно в центр озера близ замка крейцбургских рыцарей.
Не клюнет ли на эти блесны какое-нибудь дожившее до наших дней тевтонское чудище из тринадцатого века?
Четыре тишины и власовцы
Двадцать первого января сорок пятого года пришел приказ занять расположенный под Краковом поселок С. По данным разведки, немцы этот район оставили. Правда, осталось человек двадцать подвыпивших шатунов. Их надлежало выбить.
Рота двинулась походным маршем и через час оказалась в С. Стояла невообразимая тишина. Жителей не видно. Не лаяли собаки, не кудахтали куры. И только мы появились на центральной улице - как ярко зажглись, засвистели трассирующие пули, а затем с крыш домов и колоколен обрушились пулеметные и автоматные очереди.
Оставшиеся в живых поменяли позицию, стали отстреливаться, отходить и отползать к огородам. Часто приходилось выжидать: при малейшем движении от разрывных пуль ползучим дымом взвивался снег. Вокруг - трупы, трупы...Часа через полтора опять наступила тишина. Вторая. Никакого стенания раненых... Не пора ли уходить? И здесь с тыла застучали очереди, засвистели мины, грохнули пушки. В обе ноги резко ударило. Да это наши сорокапятки из подкрепления бьют по своим! Откуда у отставшего врага артиллерийские батареи?! Их в кустах смородины не спрячешь! Однако махнувшему флажком сигнальщику -неофициальному адъютанту командира роты - снесло голову, взметнулись к небу, сделали "ножницы" его обмотки, и тело опрокинулось. Пушки продолжали бить.
После канонады из поселка с ревом выехали какие-то машины, к линии стожков потянулись темные фигуры, и в третий раз наступила тишина. Редкий и отдаленный, морфиново-аспириновый вскрик галок делал ее масштабнее. Тишина звучала набатом. Но боль в ступне усилилась. Сапог пробит пулей и все-таки чуть не до краев наполнен кровью. Перевязывать рану нечем. Местность больше не обстреливалась, но и в живых вокруг никого не оказалось. Все взводы уничтожены. По последним словам приблудившегося откуда-то сигнальщика, командир роты - старший лейтенант Касин мертв, а весь поселок - кладбище. То опираясь на автомат, как на костыль, то ползком или на коленях стал перемещаться в сторону одноэтажного строения.
В стене дома - забранное досками окно, очень сходное с амбразурой. Постучал по доскам - никто не отозвался. Пару раз пальнул из автомата. Но, как было у нас принято, отрывать доски и бросать гранату не стал. Дверь располагалась со двора. И опять: на стук не откликнулись. Дал короткую очередь - никакой реакции. Похоже, дом пуст. Пеньком для колки дров высадил дверь. В проеме - никого. Двигаясь на коленях, прошел несколько метров и оказался на кухне. Вовсю топилась печь. На плите стояли кастрюли. В одной из них - какао. Сильно хотелось пить. На улице не догадался утолить жажду своей же кровью из сапога! Выпил полкастрюли какао и стал ждать. Чуть не заснул. И заснул бы, но в полу откинулся люк, показалась усатоликая голова и произнесла:
- Иванко се тутай! Войсковы! Nie strzelać! (Не стреляйте!)
- .. ... ....!! Такие дела!
Поляка звали Томаш. Он обернулся и что-то крикнул. Из подполья вылезла пани, за ней - рой ребятишек.
- Радзецки войсковы! - воскликнула пани.
- Я ранен...
- Дэк... Опатрунэк треба. Бан-даш-ш-ш!
Паненка помогла перевязать рану. Начала это делать бестолково: хотела использовать снятый с головы платок. Потом принесла чистую оберточную бумагу и полотенца. Пришлось показывать ей, что и как делать. Иначе - бандаш-ш-ш! Похоже, перевязка удалась. Приклад я упер в пол и водрузил голень на круглый магазин. Что делать? Ступня, невзирая на туго намотанные полотенца все-таки провисла.
- Нужна телега и лошадь, чтобы добраться до своих, - сказал я хозяину дома.
Лошадь и большие розвальни у поляка в наличии, но в сарае, который располагался у дальних земельных угодий, где-то в километре от дома.
- Так приведите побыстрее сюда лошадь с санями!
- Добже, пан! Добже! - опасливо взглянув на приспособленный в качестве подпорки автомат, ответил Томаш и отправился за лошадью. Дети и здорово напуганная моим варварством хозяйка ушли в другие комнаты. Можно успокоиться, отдыхать и слушать слабый стук маятника в настенных часах. Опять наступила тишина - уже четвертая и самая назойливая: прошел час, другой, третий - Томаш не возвращался. Не случилось ли что? Или, семейство бросив, он сбежал? Почуял дрожь в коленках?
К вечеру раздался шум во дворе, дверь открылась, и появился долгожданный поляк.
- Где вы пропадали?
- А мы забрали у него розвальни, чтобы подбирать по сторонам других раненных власовцами. От роты почти никого не осталось, - ответил за Томаша появившийся на пороге лейтенант из штаба полка.
Малость соврал лейтенант! Проморгали штабные зондер-команду СС и очки втирают! Переводят гнев командующего в подготовленном направлении - на набивших оскомину ряженых оборотней, так себе вооруженных, да еще пьяных. Их-то и набралось полтора десятка - тех темных фигур. А я ранен разрывной пулей и осколком снаряда, мы уничтожили с помощью трофейного гранатомета цейсовское чудо - какой-то торчащий из-за круглой трубы гибрид дальномера с буссолью... Про осветительную иллюминацию молчу!
Выстрел
Призвали в семнадцать лет. Я закончил в Чебаркуле курсы младших командиров. Дали десять человек солдат и направили с эшелоном в Литву. Предстояло время сидения в наполненных холодной водой осенних окопах, рытья блиндажей, и конечно, - время выставления себя в качестве добычи для налетающих коршунов-"Юнкерсов". Хорошо работали "Юнкерсы"! А "Яки" и "Лавочкины" не показывались. Зенитки плевались в небо весьма лениво.
Но перед этими буднями еще предстояла дополнительная муштра, "слаживание" и проверка на прочность. Всё это, как и многое в тылу, - смертельно скучно. На второй день после прибытия нам выдали винтовки без боеприпасов и погнали на полигон. Туда двинулись две или три роты. Я шел слева от строя и наткнулся на какой-то предмет. Нагнулся и увидел патрон и как раз тот, который нужен. Недолго думая, его поднял и тут же зарядил им винтовку. Столь же машинально направил оружие под косым углом к небу и выстрелил. Не знаю, что на меня нашло, откуда взялось такое настроение. Но ведь инструкторы и саперы обычно так и поступали!
- Кто стрелял-л??! - раздался зычный крик.
Всех остановили. Началось беспристрастное расследование инцидента.
"Не вздумай сказать, - предупредил меня робким, но умным шепотком мешковато одетый пехотинец лет тридцати пяти, - лучшее, что ожидает, - штрафной батальон!"
"Недаром бывший ученый, хоть теперь и похож на садовое пугало!" - отметил я про себя.
- Не у тебя стреляли? - подошел ко мне майор, держа нервно дергающуюся руку заткнутой за ремень портупеи.
- Стреляли где-то сзади от нас.
- Кто стрелял? - на всякий случай переспросил майор у взвода.
- Стреляли сзади, - дружно ответили бойцы.
Начальство не поверило. Стали у всех по очереди нюхать стволы: "Не пахнет ли у кого винтовка порохом?" Мою винтовку проверять не стали - я находился вне строя.
Произошла только одна неувязка: особый отдел НКВД подробно допросил всех до единого. Вызывали по два раза. А некоторых счастливчиков - по три и четыре. Что-то не то брякнули.
Эпилог
МЕНЕ! ТЕКЕЛ! ФАРЕС! Выше облаков есть свой Особый отдел: фраза "Стреляли сзади" сбылась под Краковом 21 января.
А особого ангела-спутника я получил в Крейцбурге-Крустпилсе совершенно даром. Ее день рожденья приходился на то же январское число... Затем - и дата смерти.
Ордена-блесны? В последний раз командир полка обещал мне их в январе сорок пятого - уже в медсанбате, но они нашли меня в середине восьмидесятых.
Пришел в точности тот комплект, что утонул в озере.