Остается практически неопровергаемой догма об отсутствии законов истории. Здесь задним числом можно видеть только отдельные парадигмы и аналогии. Попытки распространять их на будущее никакого доверия не вызывают.
Больше всего человеческая логика применима не к природе, обществу и истории, но - к технике, а поэтому футурологические ошибки ярче всего видны в примерах неожиданностей технических достижений или их отсутствия в запланированные сроки. Если верить предсказаниям шестидесятых годов, мы давным-давно не только освоили Луну, но и послали человека на Марс и Венеру, раскрыли тайны мозга, наладили радиоконтакты с вне-земными цивилизациями. Зато в ХVIII и ХIХ вeкаx будущие возможности человечества сильно преуменьшали... Аналогично тридцать - сорок лет назад трудно было предвидеть будущие конкретные успехи цифровой техники.
Можно видеть сходство развития философии не с ходом прогресса в науке, но с изменениями в стилевых формах искусства. Здесь все относительно понятно и объяснимо.
Более дики и странны параллели между военной политикой и философией. Философия кочует от народа к народу и временами выглядит как подспудная экспансия. Порой нельзя избавиться от ощущения нашествия, оккупации, подсунутости чуждого и заведомо нелепого. Э. Гуссерль только наметил кишечный заворот истории философии, проводить сравнения здесь еще рано, но М. Хайдеггер словно бы нам дается вместо неудачника Гитлера. Параонтология, то есть точнее говоря лжеонтология М. Хайдеггера - своего рода оккупация жизненного пространства философии. (Немецкая философия, взятая в отрыве от мировой мысли, и приводит к подобной трактовке бытия. По отношению к предшествующим немцам Хайдеггер - попытка латания.) При этом нельзя не увидеть неожиданного "вишизма" французского экзистенциализма: Ж. П. Сартр - фактически маршал Петен* в философской мысли Франции.
Как ни относиться к подобным примерам и к подобной их интерпретации, сама их возможность - свидетельство причудливости, нелинейности философской перспективы.
Можно заметить другие взаимоотношения между политикой и философией. Ослабление центральной власти, территориальная раздробленность могут стать благоприятными факторами в развитии философии и культуры в целом через многообразие и конкуренцию различных течений (Эллада, раздробленная Германия). Таких примеров мало, но они впечатляющи. Благоприятное влияние раздробленности на культуру в целом можно видеть и на примере Италии эпохи Возрождения.
Сохраняется действенность масскульта в истории философской мысли. Чрезвычайное значение приобретает обывательская кажимость. Это не новость. Наивный реализм - доминирующая идея в головах профессиональных философов. Обратный "скандал в философии" - то, что Кант оказался все-таки наивнее Беркли (почему им и была оставлена теоретическая лазейка для Гуссерля). Вообще говоря, вне англо-французской канвы и в частности вне представления расширительно понимаемых и уточняемых сенсуалистических концепций почти вся немецкая философия оказывается чистой виртуальностью. А что еще можно ожидать от трансцендентализма?
Поражает сохранность идеи наивного реализма (точнее, наивного материализма) в современном "нарративе". Так, "тело без органов" превратилось в предмет умственной дегустации и тем самым провалило внеорганное психическое тело-интерфейс. Это примечательный факт философской беллетристики, уступка общественному вкусу. А еще Гуссерль, уп-лотняя априоризм обыденностью, компенсируя гуманитарные превратности эпохе-процедуры, называл столы и стулья вещами в себе. И при том не испытывал конфуза. Закрадывается мысль, что произведения Гуссерля - не философия, но неудачная, хотя и добросовестная, попытка феноменологической математики, некой не совсем оперившейся, но уже вырождающейся абстрактной качественности. Еще один укор трансцендентальному в философии.
Как обычно относятся к теории физика или математика, который исписывает несколько досок формулами, но в самом начале рассуждений совершает досадную ошибку? Только как к слою мела на доске. Подобные ошибки постоянно совершаются в тех и других философских концепциях, но философские концепции принято холить и любить, коллекционировать. Слишком большим трудом они даются человечеству и далеко не всегда могут возникать.
Безумие философии Homo sapiens становится более отчетливым при сравнении ее с религией, а ее истории - с историей религии. В данном случае термин "безумие" не имеет положительного оттенка, какой, например, существует в термине "безумная идея" применительно к квантовой механике.
Философия и религия вплотную подходят к феномену коллективных психотических явлений. Вполне допустимо говорить о стадных гносеологических иллюзиях, о сохранности как раз в философском мировоззрении элементов первобытного дикарского сознания. Понятия идеального и материального ничем не лучше первобытных духов земли и неба.
Один из важнейших вопросов метафилософии (метагносеологии) можно сформулировать так: "Почему именно в сфере философии человеческий интеллект постоянно терпит фиаско?".
Конкретные прогнозы для философии весьма расплывчаты, миражны. Если в науке и технике ошибка прогнозирования может составлять от 30 до 100 лет, то в философии можно говорить о тысячелетиях. Здесь отсутствуют выравнивающие или сглаживающие эффекты.
Выравнивание и сглаживание имеют в философии всего лишь эквиваленты статистического, стохастического нивелирования, притупления интеллектуальной остроты и интеллектуально-вкусового усреднения (сравнение с искусством и литературой). Интеллектуальные взлеты, имевшие когда-либо место, неизбежно перестают таковыми быть, размываются и забываются. Философия начинает опять исходить не из много раз создававшихся философских механизмов, но из обыденности. К этому толкает и само наличие философских статей. Всякий нормальный философский аппарат слишком тяжел для того, чтобы выносить его в статьи, а также на собеседования и конференции. Всякая беседа о философии в строгом смысле является нонсенсом.
На деле мы видим, что усложнение структуры философского текста идет одновременно с теоретическим упрощением, деаппаратизацией. В постструктурализме рассмотрение какого либо многогранного вопроса происходит при "занулении", "приземлении" предшествующих ему фундаментальных проблем, обеднении и обыднении теоретического поля в целом.
Даже предполагаемый искусственный интеллект не окажет существенной помощи в снятии стадно-биологического налета с философии и философствования.
Компьютерные модели часто ограничены. Они могут дать ошибочные выводы даже в математике. Так, считалось, что машина доказала теорему о достаточности 4 цветов для изображения географических карт. Однако в данном практическом случае мы имеем дело ни с трисекций угла, ни с теоремой Ферма. С помощью нехитрых экспериментов можно легко выяснить, что четырех цветов все-таки недостаточно. Очевидно, имел место ошибочный алгоритм.
Кроме того, машина легко впитывает человеческую догматику. Нетрудно даже представить будущих электронных прокуроров, адвокатов и судей.
Будущая "философия", скорее всего, будет оставаться совокупностью не связанных друг с другом псевдонаук, а также неизбежной ипостасью для разного рода без конца разрастающихся междисциплинарных псевдо-, лже- и паранаук.
Говоря о перспективах и ресурсах философии, мы неизбежно идем против складывающегося исторического модуса развития (довольно неутешительного) и тем самым ступаем на территорию утопии. Но и предполагаемый утопический взгляд на будущую философию неизбежно дегуманизирован. "Желаемая" философия как сфера умозрения или предположения чистой реальности (собственно реальности, а не картин мира) не может быть гуманитарной областью, но одновременно не может являться точной или естественной наукой.
Если предел живописи - абстракционизм, буквальное выполнение первой заповеди, то предел, идеал философии (увы) - отказ от языка и образа, бесструктурные объекты. Проступает нечеловеческий мелос как Альфа и Омега и соответственно - антиструктурализм вместо деконструкции. Так называемая "верная философия" неизбежно уходит за границы человеческих возможностей, а философия фактически существующая в самом оптимальном случае будет только окрестностью неизреченного.
Художники часто склонны забывать о том, что абстракционизм существовал. Аналогично отношение Homo sapiens к философским безднам. Исчезновение формы и структуры как вторичностей, особенностей субъективно-родовой центрации оказывается как бы спрятанным.
* За рамками вопроса. Анри Филиппа Петена ныне принято иногда считать большим героем, нежели Де Голль: Петен лично несколько раз спасал Францию от полного разгрома, в то время как Де Голль будто бы первоначально являлся лишь марионеткой англичан и в конце концов в значительной мере присвоил их успех. Как раз эта аналогия не работает в отношении Сартра как философского Петена: что он спас - трудно сказать. При этом отрицать сам масштаб личности Сартра и его значение не приходится.