Аннотация: Как с первым Светлячком все родилось моментально. Из одной фразы. И я снова увидел Поля и Карла, и сопротивляться их истории просто нет сил... пока очень маленький но важный кусочек
Глаза у Карла стали какие то совершенно ясные, и не было в них уже той сумасшедшей весёлости и пьяного угара. Он покрутил в руках бокал, посмотрел сквозь него на свет, словно оценивая чистоту, аккуратно поставил, и заговорил, как будто вовсе и не обращаясь к Полю:
Говорят что есть такое, когда вот накрывает сразу.
Ну точнее ты вроде держишься, отбиваешь один удар за другим, локально как то срываешься - попьянстовать там, подраться может быть даже, на гитаре поиграть шесть часов кряду, пробежать десять километров, когда не бегал уже год, глайдер до блеска чистить часа три... а потом как-то все прилетает одновременно и семейные последние события, и бизнесс, и возраст даже... и хлопает тебя как катком. Прям вдавливает.
И ты такой, ну к черту - я же сильный. И понимаешь вдруг что врёшь. Ты такой же, как все, просто скрывать умеешь лучше других. И оказываешься вдруг один на один с этим знанием. И хочется бахнуть водки побольше в кровавую Мэри, которую ты только что сделал на красивой, но такой, почему то вдруг, ненавистной кухне. Но знаешь, что не поможет, это. Хуже только будет. Но бахаешь, пьёшь и не чувствуешь.
И вроде соберёшь друзей, посидите здорово, и девчонки там красивые и все такое, но потом, они уезжают, и ты снова на той же кухне, только теперь ещё и посуда грязная везде.
А утром звонки, рассчитывают на тебя, решаешь что то, ответственность и надежды, улыбаешься и шутишь, и один вопрос решаешь и другой, и вроде вот прошли сложный период, и понимаешь что делать дальше, и идёт вроде все правильно .... а потом находишь себя на той же кухне.
И может сидит на ней приятель даже, который рассказывает тебе историю своей жизни, которую он семь лет никому не рассказывал, и ты ему за это благодарен и здорово вроде все. Но почему то ты злишься даже немного, потому что знаешь, что вот ещё час и он тоже уедет. Непонятно на кого злишься, он то точно не виноват. На ситуацию просто.
Сын конечно спасает. Радости множество, множество мелких забот и важных мальчешьских дел, в которых без папы не обойтись. Но и он тоже уезжает.
И знаешь ведь, что радоваться есть миллион причин. Что твои проблемы, если это вообще можно назвать проблемами, ничто по сравнению с тем что происходит в мире или у миллионов других людей. И даже стыдно немного становиться. Неудобно. Но явно не легче.
И понять пытаешься, что же тебя не устраивает то. И разбирать начинаешь все что сделал, и понимаешь даже, что много очень и вроде молодец ты большой. И ещё больше сделаешь, потому что по другому никак. Потому что надо. Потому что умеешь, но все равно, что то скоблит, как отвёрткой по ржавой рельсе, скрипит, как пальцами пр стеклу. Противно и заунывно.
А потом плюнешь на все, сожмешь челюсть покрепче, подбородок упрямо вперёд выставишь, и в бой бросаешься. Главное именно в бой, чтобы за шумом его не слышать скрипа это противного. Было же уже так? Было! И помогает вроде, на неделю, на год, на три... но в какой то момент, совершенно неожиданно, тишина снова подкарауливает тебя на кухне, а в ней - противненько так, почти не слышно - но опять скрипит. И понимаешь тогда, что скрип то этот, отвёрточка что рельсу скоблила, никуда и не делалась вовсе. Заглушил ты её родимую, поступками своими громкими, делами своими, вечеринками шумными и криками победными.
Полю вдруг стало совершенно неудобно, как будто он подслушал чужой секрет, который для ушей его вовсе не предназначался и он ,непроизвольно, стал тереть шрам на голове, как делал это в минуты крайней сосредоточенности. А Карл же замолчал и будто совсем забыл про Поля, отрешенно глядя куда то в пространство.