Акутин Владимир Михайлович : другие произведения.

Мамуан

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   Мамуан
  
   Фельдшера Раису Фёдоровну Батько в посёлке звали Мамуан. И нарёк её так собственный муж, балагур и резонёр Александр Михайлович Батько - начальник единственной в посёлке автобазы. Он был настолько же обходителен с людьми, сколь неуживчива была его жена - рослая, по-лошадиному костистая дама с резким голосом.
   А она приняла прозвище как должное, будто нашла в нём подобие почётного звания или партийного псевдонима. А может быть нравилась звучная нездешность клички - Мамуан! - было в этом нечто от "королевы Антуанетты" - особый изыск для индустриального посёлка на берегу Иссык-Куля.
   Как супруги Батько ладили между собой дома, людям было неясно, сходились на материалистическом объяснении - " плюс и минус взаимно нейтрализуют друг друга".
   Жили Батько хорошо. Богатый двухэтажный дом с усадьбой привлекал внимание ухоженностью. И, чтобы этот дом всегда был полной чашей, работали Батько беззаветно, как пчёлы; и на казённой службе по полной программе выкладывались и собственное хозяйство держали завидное. На зависть были и дети: Игорь, Лена, Сергей хорошо учились и в домашних делах были надёжными помощниками. Мать держала их в строгости почти армейской, взыскивала за промахи неотвратимо, но от нападок чужаков защищала люто. Только себя считала для них высшим судьёй и исполнителем приговоров, а отца в делах воспитательных числила чем-то вроде адвоката в советском судопроизводстве: юридически положен, фактически не обязателен.
   Сыновья в разное время после школы и службы в армии один за другим поступили учиться - Игорь недалеко от родного посёлка во Фрунзенский политехнический институт, Сергей в далёкий Харьковский авиационный, а дочка прямо со школьной скамьи поступила в Томский университет. Огромный родительский дом опустел. Зато каждое лето дети дружно слетались сюда из разных концов Советского Союза, и старались появиться именно все разом. Сердца их замирали, когда автобус сбегал с перевала в Иссык-Кульскую котловину и в обрамлении поднебесных "снежников" открывалась под синим небом изумрудная бесконечность озера - щемящая картина родины. Дорога бежала вдоль берега к родному посёлку, и он показывался за заветным поворотом, и среди садов сразу угадывалась крыша родительского дома...
  
   Мамуан в такие минуты выглядела генералиссимусом, принимающим парад. Празднично одетая, с кружевными эполетами на плечах, с замысловатой прической из собственных медных волос проволочной фактуры, выходила за ворота к появлению заветного автобуса. Степенно ждала, пока тот остановится, и на родную землю сойдут её такие уже взрослые дети и направятся к ней. Именно к ней сначала, а не к отцу, стоящему обок неё с видом адъютанта её превосходительства. Она торжественно, на глазах соседей, лобызала чад у ворот и снисходительно принимала ответные знаки внимания, затем допускала к церемонии Александра Михайловича:
   -А ты что стоишь, как пень? Хоть бы обнял детей!
   Тот обнимал.
   И начинался праздник длиною в лето.
  
   Случилось лето, когда общий праздник сломался: не приехал Игорь. Без объяснения причин. Отписал невразумительно в письме, что задержится и приедет позже. Лена с Сергеем по пути домой, как всегда, заезжали во Фрунзе к Игорю, но брата в общаге не было, и никто не знал, где он. Так и собрались под родной крышей в неполном составе.
   Игорь периодически присылал письма, в которых продолжал невразумительно темнить насчёт дел неотложных и грозил вот-вот нагрянуть. И нагрянул - в конце августа, когда уехали Лена и Сергей. Накануне известил телеграммой, что приедет завтра и, возможно, с другом. Но приехал он послезавтра, и один, в дом вошёл тихо, словно лазутчик во вражеский стан. Выглядел непразднично, и даже измученно, как блудный сын с картины средневекового творца.
   -Что с тобой? - строго спросила мать после лобызания безответного.
   -Да так... - мямлил Игорь. - Суета заела...
   -Что за суета? - Потребовала отчёта мать. - Ты чего-то не договариваешь! А!? Что случилось!?
   -Ничего. С чего ты взяла...
   -Дай парню отдохнуть с дороги, Мамуан, - добродушно проговорил отец, - что ты сразу допрос ему устраиваешь, домой явился, не в партком.
   -А тебе слова не давали! - осадила мужа Мамуан. - Ты не видишь, у сына что-то случилось? Тебе дела нет!? Отец называется! А ну, Игорь, рассказывай, что стряслось!..
   Сын мялся, мычал какие-то междометия, но Мамуан вцепилась в него и вытрясла чистосердечное признание:
   -Ну, ... это... женюсь...
   -Что-о-о-о!? - обомлела Раиса Фёдоровна. - Это как это понимать: женюсь? Студенческая свадьба вроде собачей!?
   -Ну... так... - оробел Игорь. - Мы с Наташей решили...
   -Они с Наташей решили!!! - басом возвестила мать. - Вы слышали, люди добрые!? Они с какой-то Наташей решили!!! Царица небесная!!! Пресвятая мать богородица!.. Отец, ты слышишь!?
   -Слышу, - отозвался отец и с улыбкой подмигнул притихшему сыну. - Так о какой Наташе-милаше идёт речь, а, сына?
   -Ты что, старый, рехнулся!? - возмутилась Раиса Фёдоровна. - Сын студент жениться задумал не доучившись, а тебе хаханьки!?
   -Погоди, дай Игорю сказать...
   -Я скажу! Я так скажу, что мало не покажется! - загремела Мамуан. - Ишь, чего удумал!.. Жениться!.. На третьем курсе!.. На какой-то Наташке-парашке!.. Зачесалось у неё, что ли!?
   -Мама!.. - отчаянно вскрикнул Игорь. - Не смей!..
   -Это ты не смей! - Рявкнула мать. - Отбился от рук там, в своём Фрунзе!..
   Остановить Мамуан было невозможно: голос её командирский гремел в комнатах большого дома, во дворе, в саду, перелетал на соседние подворья и нёсся дальше через Иссык-Куль к снежным вершинам горного хребта, окаймляющего котловину.
   Мамуан даже не заметила, как Игорь вышел, она солировала, размахивая руками, и призывала в свидетели творящегося безобразия "пресвятую богородицу, царицу небесную, людей добрых, свят-свята, всемилостивейшего господа, отцов-святителей", снова "людей добрых и мать пресвятую..."
   -Меня не забудь для кворума. - Подал голос Александр Михайлович.
   -А тебе б только в душу плюнуть! - сбилась с пафоса Раиса Фёдоровна. - Сын родной с ума сходит, а тебе и дела нет!..
   -Да ни с чего он не сходит! Дело молодое... Да и ты ж толком ничего ещё не знаешь. Ты ж ему рта раскрыть не даёшь. Погоди, расскажет сам.
   -Расскажет, когда поздно уже будет! Я сейчас из него правду вытрясу!..
   И она ринулась из комнаты, но, очевидно, в поисках блудного сына не преуспела, в раскрытые окна доносился её резкий голос:
   -Евгения Петровна, ты моего вахлака не видела!?.. Игоря!.. Куда это он запропастился!?.. Только что тут был!.. Минута как приехал, и уже прочь из дома!.. Что за молодёжь пошла!.. Ну, вернётся, я ему устрою!..
   Игорь затаился, как партизан.
   Нашёлся он к вечеру у соседа, его одноклассника: парни пили водку. Когда это узрила " по наводке" ворвавшаяся в чужой дом Раиса Фёдоровна, от негодования она на миг застыла на пороге, потом орлицей кинулась на сына и под громкие стенания уволокла его домой. Всколоченный Игорь был посажен посреди залы на стул и аттестован матерью в небывалом качестве:
   -Вот, люди добрые! Посмотрите на алкоголика! А!? Каково матери видеть это!?.. Да я своими руками его!..
   -Бог с тобой, Мамуан! - возроптал Алексей Михайлович. - Отпусти парня!..
   -Ты, потатчик, сядь! - Скомандовала Таисия Сидоровна мужу. - Тебе плевать, что сын спивается!..
   -Ты с ума-то не сходи!.. - Осерчал невозмутимый обычно отец. - Да отпусти ты его!
   Игорь силился оторвать от своей головы материнские клешни, вцепившиеся в его рыжие кудри, громко сопел и шмыгал носом. А мать гремела:
   -Смотри! Смотри в глаза!
   Батько-старший вдруг рявкнул не своим голосом:
   -Отпусти парня, дура!
   Мамуан от неожиданности вздрогнула и выпустила жертву из когтей. Игорь кинулся вон. А Мамуан рухнула на диван битой птицей и зарыдала басом:
   -Убили!.. Убили мать!.. Убили!.. Ох, убили!.. Царица небесная!..
  
   Игорь не вернулся домой в тот вечер. И ночью тоже. Объявился утром следующего дня, когда родители были на работе. Собрал свои немудрёные вещички и потопал к автобусной остановке.
   Тут-то и настиг его отец.
   -Ты куда это навострился? - взял он сына за рукав.
   -Пора мне... - уклонился от ответа Игорь.
   -А ну, пойдём, - потянул его отец в сторону дома, - пойдём, пойдём.
   Он привёл угрюмо молчавшего сына домой, усадил за кухонный стол и достал из холодильника бутылку водки. Разлил в два стакана.
   -Будем здоровы! - поднял свой стакан и выпил.
   Игорь неуверенно взял свой стакан, подержал на весу, тоже выпил.
   -Рассказывай, - попросил отец, - кто она, что и как.
   Сын вздохнул, помолчал, отрывисто проговорил:
   -Сокурсница.
   -Откуда?
   -Местная.
   -Давно вы с ней?..
   -С весны...
   -Стало быть, беременная...
   Игорь кивнул.
   -Её родители знают?
   -Знают.
   -И как?
   -Да никак.
   -В смысле?
   -Мать её умерла давно, отец с другой живёт, ему без разницы. Ищите, говорит, жильё и живите, как хотите.
   Помолчали.
   -А как с учёбой? - нарушил молчание отец.
   -Оформили академические. Оба. Я на работу устроился. Формовщиком в литейке.
   Отец удивлённо поднял брови, смотрел недоумённо.
   -Платят подходяще... - пояснил Игорь. - Опять же, обещают комнату в рабочей общаге...
   -А где же вы до сих пор живёте?
   -Ну... Ну... В общем, нигде... Сначала у её знакомых баню снимали... потом на мичуринском домик...там нары есть...
   -Что!?.. - привстал отец. - С беременной женой на нарах!?..
   Он застыл над столом в полусогнутом положении, потом налил в стаканы ещё водки, чокнул один о другой и выпил. И Игорь выпил.
   -В общем так. - По-командирски проговорил отец. - Сейчас идём в гараж готовить жигулёнок в путь, и с утра за Натальей.
   -А...
   -Бэ! Здесь жить будете. И работа тебе здесь есть. В шахте электрики требуются. И на полупроводниковом заводе. Как раз по твоей специальности.
   -А...
   -Да что ты заладил "а!" да "а!"? Я зачем этот терем строил!? Своими руками! Чтобы мой сын с невесткой по чужим углам шатались!? Всё! Разговор окончен! Здесь жить будете!
   -А...
   -А Мамуан я беру на себя. - Неожиданно железобетонно произнёс отец. - Будь тут, я пойду в медпункт.
  
   Что, как, о чём говорил с Мамуан Александр Михайлович - осталось тайной. Вечером она вернулась домой и с порога объявила сыну:
   -Чтоб одна нога тут, другая там: завтра же твоя невеста должна быть здесь. С отцом поедете. Ишь, обрюхатил девку и в ус не дуешь!? Тихушник! Родной матери сроду не признается! По чужим углам скитаются, седины наши позорят! У нас что, места в доме мало!? Ни стыда, ни совести! Срам!.. Со стыда сгоришь перед людьми!..
   На другой день привезли Наталью: заурядного вида девушка без особых примет не была ни скованной, ни бойкой - Мамуан её приняла благосклонно.
   Свадьбу сыграли пышную, гостей было - полдвора. Прилетели Лена из Томска и Сергей из Харькова. Пили, пели, веселились допоздна. Обошлось без эксцессов: Мамуан зорко следила за порядком, и тех, кто позволял себе расслабиться больше положенного, мигом выпроваживали. В посёлке потом долго ещё рассказывали, что в доме Батько умудрились даже посуду и полы перемыть в тот же вечер свадебного дня! То есть, никакого похмелья, никакого продолжения разгула на следующий день заранее не допускали: всё в строгих рамках. Тем более, что Лена и Сергей на другое утро уехали: веселью час, делу время - эта семейная заповедь выполнялась неукоснительно.
   Через день разразилась буря. Мамуан проснулась, как всегда, ни свет ни заря, прошлась по комнатам и поднялась на второй этаж к молодым. Отворила дверь в их спальню и замерла на пороге: Игорь с Наташей, по тёплому в этих местах времени, спали в обнимку в "чём мама родила"...
   -Это что же творится, люди добрые!? - громогласно возвестила Мамуан. - Царица небесная, пресвятая мать богородица!.. Глаза бы мои не глядели на такой срам!.. Тьфу!.. Тьфу!.. Тьфу!..
   Оплёванные молодые очнулись, ошарашенно смотрели на Мамуан ничего не понимающими глазами и безуспешно пытались нашарить на постели одеяло. А одеяло валялось на полу и в этом для Мамуан увиделось дополнительное бесстыдство.
   -Расшеперились!!! - взревела она. - Нате, мамаша, смотрите, чем мы тут занимаемся над вашей головой!..
   Стащил её вниз вовремя прибежавший на шум Александр Михайлович. Мамуан продолжала браниться и в кухне, на второй этаж её крики долетали уже приглушённо.
   На первый раз Мамуан молодых простила. С условием, чтобы больше такой "порнографии" в её доме не было.
   Наталья с этой поры старалась реже попадаться на глаза свекрови, чем вызвала её очередное неудовольствие:
   -Ты что это, девушка, как не родная? Характер показываешь? Смотри у меня... Я этого не люблю. У меня чтоб всё просто было. Ясно?
   -Ясно.
   -Вот так. Живёшь в моём доме, изволь подчиняться моим правилам.
   Наталья и без того подчинялась. Что от неё требовалось сверх того, так и не поняла. Но избегать свекрови стала ещё усерднее. И если что надо было решить по хозяйству, обращалась к свёкру: с тем всё решалось легко и просто.
  
   Мамуан, Алексей Михайлович, Игорь по утрам уходили на работу. На попечении неработающей Натальи оставалось домашнее хозяйство. Сад, огород, корова, козы, свиньи, куры, кролики, пчёлы, кухня - крутиться молодухе в частном секторе приходилось, как заведённой.
   Вечером неодновременно возвращались с работы труженики госсектора. Раньше всех появлялся Игорь, уже мытый после смены в шахте, но всё еще со следами угольного макияжа на худом лице. Потом являлась Мамуан. Долго квохтала про боли в пояснице, ногах, шее, и начинала делать оздоровительную гимнастику по методу профессора Шмокля: лёжа в зале на ковре, разводила в стороны жилистые руки и ноги, затем быстро соединяла их, снова разъединяла, словно стригла костлявыми конечностями воображаемое нечто, потом брала электро-вибромассажёр и жужжала им, облагораживая свою пупыристую кожу. Позднее всех приходил Александр Михайлович. Семья садилась за стол. Ужинали долго, хотя ели мало.
   На столе царил натурализм без изысков. Всё было собственного производства: мясо, сыр, масло, яблоки, виноград, персики, груши, абрикосы, огурцы, помидоры, мёд, сало, колбасы, окорока... Выросшая в аскезе Наталья смотрела на эти натюрморты как на плакатный "рог изобилия", символизирующий коммунизм. А её новые родственники, похоже, давно жили в своём односемейном коммунизме и потребляли по способности: ковырялись в яствах, словно исполняли назойливую необходимость.
  
   Осень на Иссык-Куле кончается в декабре, когда в садах срезают последние георгины. Тогда же созревают домашние вина в подвалах.
   К новому году Наталья родила сына. Санёк - так назвали нового представителя рода - был крепок и голосист. Возведённый в дедское достоинство Александр Михайлович воссиял, и в день появления на свет внука устроил на своей автобазе коллективную аморалку: выставил перед коллегами ящик водки и объявил епитимью всякому, кто не причастится...
   Вечером в доме Батько причащались близкие к дому люди. Обабившаяся Мамуан принимала царские почести с таким видом, будто совершила очередной подвиг во имя человечества.
   Возвращение Натальи с младенцем из родильного дома в дом Батько приравнивалось к возвращению девы Марии с Христом из Вифлиема в родной Назарет. Мамуан лобызала их и громко славила. И успевала деловито отдавать приказания поглупевшим от волнения Александру Михайловичу и Игорю.
   Начались дни и ночи, где главным обстоятельством жизни в доме сделался младенец - плач, крик, пелёнки, кормления, омовения, умиления, огорчения... Семья сплотилась вокруг новой жизни и подчинила ей весь быт.
   К весне Санька научился улыбаться беззубым ртом и по-бабуински говорить нечто вроде "еу-еу-еу-еу...".
   -Говорит, что летом на ножки встанет! - перевёл санькину "речь" на русский язык дед Батько. - Надоело спину шлифовать об пелёнки.
   -Что ты мелешь, старый! - укорила Мамуан. - В полгода разве стоят? Ты забыл, как твои росли? Так загляни в фельдшерский справочник! Там всё написано!
   -У нас внучок не книжный! - Ворковал дед. - Верно я говорю, Санёк? Ась?.. О!.. О!.. Слышь, Мамуан, что он глаголет? Говорит, именно этим летом с дедом гулять пойдёт!
  
   В День международной солидарности трудящихся 1 Мая местные власти организовали демонстрацию поселковых трудящихся. Полупьяная колонна под кумачовыми знамёнами и плакатами с песнями прошла от шахтоуправления к Полупроводниковому заводу, выслушала крикливые приветствия, доносящиеся из радиоботала на столбе близ памятника Ленину, покричала "ура!" сама себе и распалась на бесчисленные людские ручейки: трудящиеся подались отмечать праздник далее в теплых, дружественных компаниях.
   Игорь с группой товарищей угнездились на лужайке за базарчиком и, как потом было записано в милицейском протоколе, " коллективно распивали спиртные напитки в общественном месте и распевали народные песни, а гражданин Батько Игорь Александрович пел клеветническую песню "...и вот он прямо с корабля пришёл давать стране угля...". Проходивший мимо участковый милиционер Исламов М. С. сделал ему замечание, " чтобы он не делал антисоветскую пропаганду", но вышеупомянутый Батько И.А. оказал сопротивление сотруднику милиции пением клеветнических измышлений до конца после чего был доставлен в изолятор временного содержания..."
   Утром Игоря выпустили из клетки, посулили возмездие за "антисоветчину".
   Мамуан была вне себя.
   -Алкаш! - набросилась она на сына. - Докатился до позора!.. Нецензурщину орал на людях!
   -Какую нецензурщину? - огрызался Игорь, - это песня Высоцкого...
   -По-твоему, оклеветал тебя участковый!? Не ври! Участковый зря не скажет!
   -Да он пном-пень, твой участковый! Наши ему не налили, он и решил показать власть!..
   -И что теперь будет!?
   -А что должно быть?
   -Так ведь дело шить на тебя участковый грозился!
   -На него самого надо дело шить!
  
   Уголовное дело об антисоветской пропаганде на Игоря шить не стали, оштрафовали "за нарушение общественного порядка" и направили материалы на место работы. Приказом директора шахты электрика Батько И.А. лишили месячной премии, "тринадцатой зарплаты" и льготного отоваривания в "столе заказов". Это-то и добило Мамуан. Вечером она влетела на второй этаж к молодым и высказала сыну всё, что о нём думает:
   -Вот до чего пьянка доводит! Алкаш позорный! На весь посёлок прославил! Как теперь жить!? Как глядеть людям в глаза!?.. Ты только о своей глотке думаешь!.. А чем семью кормить, не думаешь!?
   -Причем кормить? - не понял Игорь.
   -Знаешь на сколько тебя премий лишили!?
   -Ну и что?
   -Ах, тебе "ну и что"!? Вон оно как!.. Привык сидеть на материнской шее, так тебя не волнует, сколько денег на работе недополучишь!? Вырастила сынка на свою шею!.. Сел и ноги свесил! Да ещё не один - с довеском!
   -Да ты что... - растерялся Игорь. - Ты о чём говоришь?
   -О том! Долго твоя Наталья думает дома прохлаждаться?
   -В каком смысле? - Нахмурился Игорь.
   -Не пора ли работать, как все?
   -Так она... разве не работает?
   -Дома-то? Да тут молодой бабе дел на два часа в день! Остальное время - с Санькой играть, да на диване валяться?!.. Могла бы во вторую смену на заводе работать! Мы ж все дома вечером! А ты вообще в три часа дня уже дома! Она что, приехала сюда на диване лежать? Я вот с ней поговорю!
   -Не надо говорить, - вышла из другой комнаты Наталья, - я уже всё слышала.
   -А слышала, так и хорошо! - обрадовалась Мамуан. - Я всё понятно сказала?
   -Понятно, - кивнула Наталья.
   -Тогда - с богом!
  
   На другой день, пока старшие Батько были на работе, Игорь с Натальей собрали пожитки, прихватили Саньку и исчезли из родительского дома.
   Обосновались они на другом краю посёлка в заброшенном бараке, где некогда жили условно освобождённые из концлагерей "химики".
  
   В тот вечер Александр Михайлович впервые за свою семейную жизнь поднял руку на жену: замахнулся... и опустил.
   -Какая же ты стерва... - вздохнул он нервно и ушёл в гараж. Достал из заначки бутылку водки, сел в жигулёнок и выпил из горла тёплой, противной водки. И закурил, чего не делал уже давно.
   Прошла неделя. Две. Три. В посёлке живо обсуждали жизнь семейства Батько. Сведения поступали, как боевые донесения: вот дед Батько пришёл к молодым и звал их вернуться... вот бабка Батько подходила к бараку и издали разглядывала прибежище своих строптивцев... а вот Игорь с Натальей и Санькой ездили на выходные во Фрунзе... вот снова Батько-старший пришёл к молодым, и снова, явно уговаривает вернуться ... Знатоки рассуждали о скором приезде в отчий дом Лены и Сергея Батько на каникулы, то-то удивятся обстановке в доме...
   Знатоки попали в "десятку": от мысли, что скоро приедут младшие дети и узнают о бегстве Игоря с семьёй из родного дома в барак, у Александра Михайловича начинало останавливаться сердце.
  
   А Мамуан держалась молодцом. Она даже помолодела года на полтора-два. Гордый орлиный взор очей её клинком пронзал пространство перед собой, и находиться в поле её зрения было неуютно даже знакомым. Долгими ночами она сочиняла письма детям: Лене в Томск и Сергею в Харьков - отписывала, сколько горя принёс ей Игорь со своей Натальей, как спивается, оскорбляет родителей...
   -Не суетись! - утешала она мужа. - Намаются, сами приползут!
   Молодые не приползали. Они не появились даже на пятидесятилетие отца, когда в батьковском доме собрались родные и близкие. Праздновали юбилей
   совсем непразднично.
  
   В начале июня с Александром Михайловичем случился инфаркт. Прямо на рабочем месте, в кабинете, где он вёл планёрку. Сами коллеги и доставили его в больницу, не тратя времени на вызов "скорой" - тем и спасли. Весть о чепе мигом облетела посёлок. Игорь примчался в больницу плохо отмытый от шахтной черноты, увидел возле реанимационной палаты мать, отвернулся и молча прошёл в дверь. Разговаривать было не с кем: отец был без сознания, от рук его отходили какие-то прозрачные трубки...
  
   На исходе дня в барак на краю посёлка пришла Мамуан, бухнулась перед молодыми на колени и заголосила:
   -Ой, да на кого ж вы меня покинули!.. Срамота-то какая!.. Отец не виживет, если вы не вернётесь домой!.. Господи милостивый, царица небесная, да за что ж мне такая кара!.. Если сейчас не вернётесь домой, я повешусь!.. Всё!..
  
   Молодые вернулись. Атмосфера в доме установилась, как после гражданской войны. Лене и Сергею написали, что отец прихворнул, но не стали тревожить подробностями, чтоб не сбивать их сессионную сосредоточенность. И они прибыли домой на каникулы в неведении относительно реального положения вещей. Узнали и притихли. Поняли, насколько Игорь своими выходками допёк и мать и отца...
   Холодок возник в отношениях между Игорем и Сергеем с Леной.
  
   Александр Михайлович долго не мог подняться. Ему оформили инвалидность, по прогнозам медиков с работой было покончено навсегда.
   И тут обнаружилось, что без участия отца "захромало" домашнее хозяйство. Роль Александра Михайловича раньше как-то не особо выделялась: в свободное время с пчёлами возится, улики чинит-ладит, там доски привёз какие-то, там дровишки, комбикорм, сено... то, сё... - всё как-то между делом, незаметно. Но когда слёг, выяснилось, что это "то, сё..." и было основой, на которой всё держалось. Игорь был прирождённо ведомым, умел только исполнять порученное. Младшие дети могли участвовать в делах лишь наездом. Командиром всегда была Мамуан, но теперь выяснилось и другое: в хозяйстве требовался не командир, а хозяин. Мамуанские крики-понукания теперь привносили в дела только раздор, бестолочь, нервотрёпку. Всё делалось не так. Лена и Сергей на этот раз уехали раньше обычного, без них в доме стало совсем безрадостно. В этом году выдался отменный урожай фруктов: вишни, абрикосов, яблок, груш, винограда, персиков уродилось столько, что надо было работать с утра до вечера, чтобы управиться с этакой прорвой флоры, не упустив и хрюкающую-мычащую-кудахчущую фауну. А всё шло как-то "через пень-колоду". Даже Санька перестал "еу-евкать" радостно.
  
   Поэтому все с облегчением вздохнули, когда Александр Михайлович окреп настолько, что стал выходить из дома. Он не мог ещё ничего делать по хозяйству, только ходил, смотрел и изредка давал указания, звонил кому-то, что-то обсуждал, о чём-то договаривался... и непостижимым образом чёртовы круги неладов стали раскручиваться в обратную сторону, жизнь возвращалась в прежнюю колею. В чём-то стало даже лучше: Алексей Михайлович теперь не пропадал на работе от зари до зари, и его постоянное присутствие в доме создавало постоянное поле доброты.
  
   А поздней осенью пришло письмо из Томска от Лены: просила благословения на брак с сокурсником...
   Мамуан впала в истерику и закричала, что не допустит, чтобы её единственная дочь ломала свою жизнь скороспелым замужеством, что она сейчас же вылетает в Томск и остановит безумие...
   Два дня Александр Михайлович убеждал Мамуан остановиться вовремя и встать на правильный путь. У Мамуан случилось ещё несколько истерик, потом она сдалась и поставила условие: молодые приезжают гулять свадьбу здесь, Мамуан подумает и окончательно решит - расписываться им или нет.
   -Тогда, может быть, сначала пусть прилетят сюда на смотрины? - предложил Александр Михайлович. - А потом решим и со свадьбой.
   -Два раза им туда-сюда мотаться, что ли!? - Возмутилась Мамуан. - Деньги девать некуда, что ли!? Всё надо делать разом! Кроме расписывания! Зачем им здесь расписываться, в нашей дыре? В Томске распишутся, если дам добро! Надо посмотреть сначала!..
   Александр Михайлович намекнул было, что после того, как отгуляют свадьбу, вопрос о расписывании уже, вроде бы, и не подлежит обсуждению, но Мамуан его не слышала:
   -Царица небесная, пресвятая мать богородица!.. - Завела она свою коронную арию.
   И Алексей Михайлович махнул рукой. Принялись сочинять письма детям. Между прочим Мамуан приписала, как низко пали Игорь и Наталья: стали попивать уже вместе, Саньку совсем забросили, растёт ребёнок при живых родителях сирота-сиротой, и если б не дед с бабкой, так и с голоду помер бы...
   Мамуан перечитала написанное и после знака "ПЭЭС" приписала: " Вот так, доченька, живём мы тут, старые и оскорблённые..."
   Отправили письма и стали готовиться к свадьбе. Игорю и Наталье приходилось крутиться: надо было и за винами хорошими во Фрунзе съездить, и платье свадебное Лене подготовить, и кабана завалить и сразу разделать-закоптить, и... дел набиралось столько, что к ночи все падали "без задних ног".
   Успели.
   Все вовремя съехались, всё вовремя сделалось.
  
   И очередная свадьба "пела и плясала" в большом доме Батько. Леночкин муж Виктор, рослый симпатичный очкарик, производил впечатление мягкого, интеллигентного человека с хорошими перспективами: был из хорошей семьи, подавал надежды и уже сейчас ему обещали место при кафедре, аспирантуру. Это подтверждала и приехавшая с молодыми вдовствующая сватья Валентина Ивановна, преподаватель университета: всё будет хорошо, молодые будут жить в её большой квартире и она создаст им все условия для успешного завершения учёбы и дальнейшей научной работы...
   Мамуан всплакнула и по-свойски облабызала сватью:
   -Господи милостивый, берегите моё сокровище!
   Все разъехались вовремя, совершив всё вовремя.
  
   Через полгода пришло письмо из Харькова от Сергея: извещал о намерении жениться, что всё уже решено, он давно живёт в семье невесты, пора расписаться и сыграть свадьбу. В Харькове. Это Сергей отметил особо, заранее отвергая возможность обсуждения вопроса о месте ритуала. Просил родителей приехать на свадьбу в Харьков. А времени до той свадьбы оставалось ровно неделя.
  
   Мамуан взрыднула:
   -Господи, царица небесная!.. Да он мать в грош не ставит!.. Ему плевать на мать!.. Не мог дождаться окончания учёбы!.. И кто их гонит!?.. На кого меня оставляют!? Они что - сговорились!?
   Последовали бурные, продолжительные истерики, переходящие в прострации. Александр Михайлович поил Мамуан валерьянкой и убеждал, убеждал, убеждал...
   Убедил.
   Стали соображать, что делать: отец слаб для путешествия за тыщи вёрст, матери одной ехать - ни то, ни сё...
   Сделали проще: отправили Сергею денег и в письме строго наказали приехать летом с женой в родительский дом на всё лето. Как всегда, Мамуан сделала приписку о том, как измучили их Игорь и Наталья: хамят, оскорбляют, пьют, орут, до рукоприкладства опускаются...
  
   В доме снова воцарился мир. Подросший Санька как хвостик ходил за окрепшим мало-мальски дедом и был беспременным участником всех его дел: ездили в жигулёнке, ходили на почту и в магазины, чинили улики... и вообще неразлучны были.
   Ждали скорого приезда Лены и Сергея со своими "половинами".
  
   В начале июня Игорь вознамерился ехать с товарищами-шахтёрами на рыбалку: к приезду гостей собирался наловить и навялить рыбы. Да и просто отдохнуть от повседневных сует. Ехать собрались далеко и надолго - на Балхаш на целую неделю. Оформили кто отгулы, кто отпуск. Потому и собирались основательно: чтобы ничего не забыть, заранее составили длинный список всего, что предполагалось взять и сделать, и, по мере выполнения, "открыживали" пункт за пунктом. Особой строкой в ведомости стояло: "ящик водки"...
   Секретным список не считался, его не прятали, лежал на столе в комнате Игоря и Натальи. Мамуан его заметила и прочитала...
   Она отбросила бумагу, строевым шагом вышла на крылечко, возле которого Игорь с Натальей разбирали сети, и закричала:
   -Так вы с собутыльниками водку жрать собрались!!!.. То-то, гляжу, забегали твои алкаши к нашему дому!.. Почуяли!.. Никуда не поедешь! Ясно!? А ну, брось свои сети!.. Или я спалю их к чёртовой матери!..
   -Ты что вызверилась? - Угрюмо спросил Игорь.
   -Ты как с матерью разговариваешь, хам!?
   -Сама не хами.
   -Что-о-о!?.. - обомлела Мамуан. - Ты со мной так раз-го-ва-ри-ва-ешь!?.. - она задохнулась, лицо её лошадиное покраснело, и пронзительный вопль огласил сонное царство посёлка, - Мерзавец!!!.. Подонок!!!.. Родную мать!!!.. Люди добрые!!!.. Царица небесная!!!.. Чтоб ноги твоей в моём доме не было!!!.. И спиногрызов своих забирай!!!..
  
   Когда Александр Михайлович с Санькой приехали с пасеки, Игоря с Натальей в доме уже не было. В зале на диване лежала Мамуан и хрипло рыдала:
   -Выкормила выродка на свою голову... Царица небесная, за что же мне такое наказанье... Выродки... Выродки...
   Александр Михайлович всё понял и без особых толкований. Игоря с Натальей он нашёл неподалёку - у бывшего игорева одноклассника Женьки Строева.
   Домой молодые возвращаться отказались наотрез. Сказали, что завтра, когда мать уйдёт в свой медпункт, придут забрать вещи. Жить будут первое время здесь, у Женьки, и одновременно подыщут себе постоянное жильё.
   Отец выслушал сказанное, как приговор, сгорбился и ушёл.
   В большом доме Батько стало тихо. Мамуан ожесточённо впряглась в домашнюю работу, на подворье слышались её бесконечные сетования: " ... опять свиньи забор подрыли и некому исправить!.. Что за работнички, ети их мать!.. Руки бы оторвала!.. Господи, царица небесная!.."
   Домашней работы почему-то не убывало, а только прибывало: то одно вылазило, то другое. Доставала из погреба окорок, и заметила, что он слегка подпортился: белесоватая плёнка образовалась на ядрёной поверхности прокопчёной свинины. И тут же отметила, что совсем не убывает домашней выделки тушёнка: как с осени затоварили полную полку банок, так почти нетронутой и стоит. И скоро новую варить. А куда старую девать?.. А в кладовке набралось столько сухофруктов, что придётся скормить их свиньям, не выкидывать же... И мёду тонны полторы неизвестно куда девать, покупают плохо, везти некуда, и новый скоро пойдёт...
   Да и кому есть?.. - невесело озарилась Мамуан. - Вот, Игорь с Натальей, опять же, бросили родительский дом... Неблагодарные... Всё для них делали, всё для них старались, и оказалось - зря...
   Она опять писала Лене и Сергею о том, как подло поступил с матерью и отцом Игорь, как горько больным старикам сознавать свою ненужность и брошенность...
  
   Приехали Лена с Виктором и Сергей с Валентиной, узнали о обстановке в доме и посочувствовали Мамуан: уж она ли не лелеяла Игоря...
   Гости уехали и в доме стало опять пустынно.
   И тут судъба преподнесла Мамуан очередной сюрприз: шахтоуправление предоставило Игорю Батько квартиру - это был старый четырёхкомнатный "финский" дом прямо... за штакетным забором усадьбы Батько-старших...
   Мать круглыми глазами смотрела с крылечка, как сын и невестка, словно не замечая её, вносят в дом узлы... и не знала, что сказать.
   -А где Санька? - сказала она.
   Ей не ответили. И тут Мамуан прорвало:
   -Царица небесная!.. Пресвятая мать богородица!.. Смотрите, люди добрые, как сын с родной матерью обращается!..
  
   Так и стали жить бок о бок. Постепенно страсти поутихли, отношения притупились, наладилось минимальное общение. А когда у Игоря с Натальей родилась дочь Таня, дед с бабкой на радостях подарили молодым свой жигулёнок.
   Подарок, по социалистическим меркам, был царским.
   -А как же вы... - насторожился Игорь. - Отцу без машины никак.
   -Поднатужимся, другую купим, - успокоила мать.
   Отец подмигнул сыну заговорщицки:
   -Дают: бери, бьют: беги. Тебе с двумя малыми без машины тоже никак. А мы с матерью что-нибудь ещё сгоношим, какие наши годы.
  
   Поднапряглись Батько-старшие и сгоношили новую "шестёрку", смотреть на которую сбежалось полпосёлка: выдающийся аппарат! Дед первым делом загрузил в машину внуков и прокатился с ними до Иссык-Куля и назад. Маленькая Таня от впечатлений описалась, обозначив на новом сиденье пятно, напоминающее очертаниями Австралию, каковой её рисуют на глобусе.
   -Молодец! - Одобрил дед. - Теперь можно считать машину освящённой! Дитё окропит - это тебе не поп мокрым веником махнёт! Святое дело.
  
   Шли годы. Старшие старились, молодые мужали, дети подрастали. У Сергея родился сын, и на присланной фотографии видно было, что порода батьковская в нём уже угадывается.
   -Нашего полку прибыло! - Радовался дед. - Летом приедут, отпразднуем все вместе как следует!
   -Зато у Лены за столько лет никого... - плеснула "ложку дёгтя" в "бочку мёда" Мамуан. - Это Витька неполноценный, точно! У нас в породе сроду бездетных не водилось!.. Господи, царица небесная, нашла же Леночка себе муженька... Он сразу показался мне каким-то недоделанным!.. Да ещё курит, как паровоз! А пьёт, как я погляжу, с большой охотой!.. Вот потому всё у него и отравлено...
  
   Горбачёвская перестройка не внесла сумятицы в патриархальную дремоту посёлка, здесь даже не поняли, чего хотел новый генсек: жили и так, как у Христа за пазухой, ни о каких диссидентах и слыхом не слыхивали, а газеты читать не во всяком доме и принято было. Если чего и ожидали от перемен, так только улучшения. "Политически подкованная" Мамуан даже высказала предположение:
   -Может теперь вернут имущество моей маме! Раскулачили их, разорили в тридцать третьем, дом отдали под сельсовет, так он и теперь стоит в свинсовхозе, как новый! На века дед строил! Если по-справедливости, так обязаны вернуть! Вон и в телевизоре про это говорят!
   Мать Раисы Фёдоровны, восьмидесятилетняя Мария Ивановна, жила со своим "приёмным дедом" Иваном Фроловичем, отчимом Раисы Фёдоровны, в том же свинсовхозе возле Фрунзе, где стоял и отобранный у неё дом. Жили старики в другом доме, построенном уже после войны. И два тех дома были полной противоположностью: добротный, просторный терем с громадной усадьбой "старорежимных" времён, и наспех сколоченный из чего попало "хауз" времён победившего социализма.
   Никакого имущества никто никому не возвращал. Наоборот непонятным образом стало разворовываться общественное имущество. В соседнем с посёлком колхозе имени 22-партсъезда куда-то исчезли многотысячные отары овец, а в самом посёлке остановился Полупроводниковый завод: с охраняемой территории в одночасье "ушли" все применяемые в производстве драгметаллы и редкоземельные элементы.
  
   И в семейных делах вместо улучшений полосой пошли ухудшения. Начались нелады у Лены с мужем, семья их стала медленно и некрасиво распадаться. И распалась. Следом то же самое началось у Сергея в Харькове.
   Мамуан читала письма из Томска и Харькова, сокрушалась и подолгу плакала с причитаниями, проклинала день и час, когда отпустила своих чад в далёкие края, кричала, что лучше бы необразованными жили при отце и матери, и половинки свои здесь нашли бы ещё и лучше...
  
   Очередное письмо от дочери озадачило. В первых строках Лена сообщала, что разошлась с Виктором, а в последних - о том, что выходит замуж за какого-то Брагина, который много старше её и тоже разведенец...
   -Господи, пресвятая мать богородица!.. - возроптала Мамуан. - Час от часу не легче! Сменила шило на мыло!..
   Она долго плакала, бранила кого-то нехорошими словами и периодически произносила длинные монологи в защиту женщин вообще и Лены в частности.
   Александр Михайлович потихоньку ушёл к Игорю, отец и сын засели в кухне за бутылкой водки и несуетно обговорили невесёлое известие. Сошлись во мнении, что чему быть, того не миновать, и надо ждать лета: приедет Лена и всё станет ясно, а если приедет с новым мужем, то и подавно.
  
   Лена приехала одна, была немногословна, но заветное слово в её сказаниях всё же прозвучало:
   -Беременна...
   Тут уж всплакнула не только мать, но и отец сподобился:
   -Наконец-то!
   Лена стала домашним божеством. Мамуан было не узнать: всё у неё спорилось, она не ходила, а носилась, приказанья отдавала зычнее обычного, и при малейшем подозрении на утомление Лены, укладывала её в постель и пичкала разными снадобьями, уверяя, что здоровье будущего ребёнка закладывается именно в эти дни. Ей не перечили. Отец втихаря поучал дочку:
   -Ты не очень-то налегай на лекарства, выкидывай незаметно. Знаешь же нашу Мамуан: залечит, дай только волю. У нас тут своя аптека во дворе, и фрукты и мёд, вот на них и налегай...
   Лена уехала и вслед за ней прикатил в отпуск Сергей: исхудавший, подавленный, молчаливый. Под причитания Мамуан так и промолчал до самого отъезда, будто обет дал. Хотя и так всё было ясно - развод не пошёл парню на пользу, и явно не от него зависел.
  
   Потом в Москве совершился какой-то путч по названию ГКЧП, потом этот путч иссяк и телевидение долго растолковывало ничего не понимающим посельчанам о том, как здоровые силы одолели мракобесов-путчистов и теперь в стране начнётся светлая демократическая эра процветания.
   Вместо светлой эры демократии и процветания из пустых магазинов исчезли последние товары.
   И стремительно рассыпался "Союз нерушимый республик свободных, сплочённых навеки могучей Русью..." Было это так неожиданно и непонятно, что у впечатлительной Мамуан случился психоз:
   -Это что же, я теперь буду не советская гражданка, а подданная какого-нибудь эмира киргизского!?.. А дети мои - иностранцы!?.. А меня эти перестройщики спросили - хочу ли я смены строя!?.. Это всё Горбачёв, поганец, устроил для западных буржуев!.. Это видано ли дело, чтоб не было Советского Союза!.. Царица небесная, пресвятая мать богородица...
  
  
   Одна радость произошла в те мрачные годы: Лена родила дочку Оленьку. Когда летом бабушка Мамуан увидела уже полугодовалую внучку, восторгам её не было предела:
   -Наша!.. Наша, батьковская порода!.. Дед, ты посмотри только на неё!.. Это ж вылитая я в молодости!
   -Да уж скорее я, чем ты, - возразил дед. - Твоего тут ничего ровным счётом и нет.
   -Да что ты несёшь, пень берёзовый! Ты разуй глаза!..
  
   Эта радость так и осталась единственной на все последующие годы. Дальше всё шло под уклон. Хворал Александр Михайлович. Всё дальше отчуждался Игорь. Множились нелады в хозяйстве. Пришло печальное известие из свинсовхоза от престарелой матушки Марии Ивановны: умер Иван Фролыч. Раиса Фёдоровна с Александром Михайловичем поехали на своём жигулёнке на похороны. Трёхсоткилометровый путь Александр Михайлович одолел с трудом, несколько раз ему становилось совсем плохо, останавливались, Раиса Фёдоровна колола его лекарствами, он отдышивался и снова трогались в путь. Успели. И тут же встал вопрос - что делать одной Марии Ивановне в осиротевшем доме? Стали звать её на жительство к себе, но старушка никак не хотела съезжать из насиженного гнезда и уехали без неё. А когда с полуживым Александром Михайловичем прибыли домой, настиг телефонный звонок из свинсовхоза: соседка Марии Ивановны сообщила, что та свалилась с сердечным приступом и её увезли в больницу...
  
   Мамуан казалось, что она сойдёт с ума, разрываясь перед необходимостью выбирать между умирающим мужем и оказавшейся в таком же положении матерью. Она кинулась к Игорю с просьбой съездить в свинсовход и побыть у бабушки, пока та не поправится, но Игоря не было дома: оказывается, его давно уволили с шахты по сокращению и он уехал вахтовать куда-то на другой край Киргизии.
   Как она сама пережила эти дни, знала только она.
   Оживила её сама матушка: позвонила и сообщила, что отпустили из больницы домой, чувствует себя сносно...
   Неутомимыми хлопотами Мамуан оклемался и Александр Михайлович, стал вставать с постели и даже выходить во двор. А когда ещё раздышался, сам стал торопить Мамуан:
   -Собирайся, едем за матушкой. Если я снова свалюсь, некому будет вывезти её сюда.
   -Её ещё уговорить надо на переезд.
   -Уговорим. Не помирать же в одиночку...
  
   Переезд Марии Ивановны из свинсовхоза в Чуйской долине в посёлок Сай на Иссык-Куле был самым драматическим событием всего рода Батько за всю его историю. Старушка сопротивлялась до последнего. Добил её только очередной сердечный приступ у Александра Михайловича: прямо посреди разговора он сник и медленно сполз со стула на пол...
   -Господи, на всё воля твоя... - пробормотала Мария Ивановна и стала собираться в дорогу.
   После завершения эпопеи переезда в доме Батько установилась атмосфера лазарета, Мамуан пришлось обихаживать слегших мужа и мать.
   Мария Ивановна поднялась первой, быстро окрепла и для своих почти девяноста держалась вполне хорошо. А Александр Михайлович медленно выкарабкивался из недужной пропасти.
  
   Мамуан отписала Сергею в Харьков слёзное письмо: "Возвращайся домой, мы тут все уже стали старые и хворые, некому хозяйством заняться, Игорю плевать на отца и мать, всё в упадок приходит, а в Харькове тебя ничего уже не держит..."
   Сергей прислал ещё более отчаянное письмо, из которого явствовало, что он сожалеет, всей душой и сердцем с ними, но переселиться в отчий дом никак не может...
   Мамуан написала о том же самом Лене в Томск. Ответ был удручающим: Лена почти повторила слова Сергея...
   На Мамуан легли все заботы. Она бросила работу в медпункте и оформила пенсию, размер которой равнялся цене хлеба: ровно тридцать буханок можно было купить на месячную киргизскую пенсию. Но и это в случае выдаче пенсии, а выдавать её новые киргизские власти не спешили, дистанция в полгода считалась нормой. И Мамуан вновь возроптала:
   -Сорок пять лет отмантулила, и даже подачку надо ещё выпрашивать! Господи, пресвятая мать богородица, до какого же позора довели!.. Да подавитесь вы моей пенсией! Чтоб она колом вам встала!..
   Домашнее хозяйство давно отучило её полагаться только на деньги от властей: собственный достаток всегда зиждился только на собственном хозяйстве. Вот только управиться с ним одной никак толком не получалось.
   Это раздражало, выматывало морально и физически.
   -Господи!.. - взывала она. - Да что за дети мне достались!.. Ни помощи, ни понимания!.. Лишь бы прочь от родного дома!..
  
   Александр Михайлович умер в разгаре лета, когда в саду наливались благодатью плоды благословенной земли.
   Похоронили на кладбище за посёлком среди поднебесных "снежников".
   Отметили девять дней, сороковины.
   Время пошло, стоя на месте.
   Из дома будто ушла душа.
  
   Через полгода Раиса Фёдоровна Батько, она же Мамуан, выкрасила седые букли в исконно медный цвет и вышла замуж. Её избранник, вдовый пенсионер Иван Дмитриевич, был родом из этого же посёлка, и даже в молодости ухаживал за Раисой Фёдоровной, но то было давно, и он давно уже жил на другом берегу Иссык-Куля в курортном городке Чолпон-Ата - в хорошую погоду из дома Батько хорошо виделись строения городка. Как они высмотрели друг друга за семьдесят вёрст прямой видимости, знали только они. И сошлись пожилые "молодые" уже не для достижения вечных идеалов, а чтобы как-то скоротать оставшиеся дни не в одиночестве.
   С первых дней у них пошла одна и та же тяжба. Иван Дмитриевич предлагал Мамуан продать всё её хозяйство и перебраться жить к нему в Чолпон-Ату. Мамуан требовала от него полной ликвидации дел в Чолпон-Ате и окончательном переселении в её дом. Иначе получалось накладно: Иван Дмитриевич периодически уезжал на тот берег для ревизии брошенного хозяйства - там были большая квартира в пятиэтажке, гараж с окаменевшей "волгой", дачный дом с садом-огородом...
   Взамные вопросы "а как я жить стану, если с тобой что случится?" обоих ставили в тупик: а и правда - как? У обоих были дети-наследники. И если "что случится" то один из стариков неминуемо оказывался в полной зависимости от ничем ему не обязанных наследников. А в случае Мамуан ещё и с древней матушкой...
   В промежутках между дискуссиями старики обихаживали большое хозяйство, работали в саду, качали мёды, убирали урожай. А по вечерам у телевизора ужасались творящемуся в мире: войны, катаклизмы, несчастия неисчислимые... В такие минуты дом казался единственным надёжным прибежищем души и тела, где можно было забыть на время об ужасах бытия.
   Мамуан прижималась плечом к Ивану Дмитриевичу и чувствовала, как утишается тревога в сердце.
   А днём в трудах забывались тревоги и на подворье привычно звучали мамуанские меморандумы:
   -Митрич!.. Да ети ж твою мать!.. Долго ты, старый хрен, тащиться будешь?!.. Свиньи жрать хотят, а ты чешешься!..
   -Щас, щас... - нехотя басил Митрич и, попыхивая папиросой, продолжал неторопливый свой ход с ведром отрубей в одной руке и клюшкой в другой - ноги у старого побаливали.
   Степенный он был мужчина.
  
   Приехала Лена, привезла на всё лето дочку Оленьку и сама скоро уехала: неотложные дела были у неё в Томске. Мамуан рада была внучке и тому, что Лена одобрительно отнеслась к её замужеству. Осенью за Олей должен был приехать невиданный доселе зять Фёдор, заодно и по хозяйству помочь. И у Мамуан потеплело на душе: не забыли всё же о ней родные люди. Но скоро и огорчилось. Неожиданно сломался жигулёнок. Он всегда ломался неожиданно. От Митрича толку в этом деле не было, пришлось идти к Игорю, просить наладить. Игорь пришёл, поковырялся в автопотрохах и вынес приговор:
   -Стартер накрылся. Менять надо.
   -Ну, так поменяй!
   -Новый надо покупать...
   -Ну и купи!
   Игорь помялся, пробормотал:
   -Нет денег.
   -Как нет? - Удивилась мать. - Ты ж вахтуешь на золотом прииске!
   -Ну и что? - Покраснел Игорь. - Там зарплату тоже платят, когда захотят и сколько захотят! Могут вообще ничего не платить полгода...
   -Так за каким чёртом ты там работаешь!?
   -А что мне делать? - стал раздражаться Игорь. - Лапу сосать?
   -А на водку деньги находишь! - уела мать. - Вчера опять пил!
   -Да пошла ты!.. - психанул Игорь и ушёл.
   Машина так и осталась стоять обездвиженной.
  
   Урожай снова вызрел отменный, и снова некуда было девать такую прорву плодов. Пришлось скармливать свиньям-корове-крлоликам-курам яблоки, груши, абрикосы... Потом закололи одну свинью и сварили очередную тушонку, которую некуда было девать: весь погреб был забит стеклянными банками с еще не съеденной старой... И мёду нынче было взято уже больше тонны, а прежние тонны ещё дубели во флягах в подвале... Часть добра удалось продать, но покупали хило: обеднело население до невозможности, да и от населения-то осталось одно название, кто мог, уехал отсюда, обезлюдевал посёлок...
   Долго молчавший Сергей прислал наконец-то первое за последние годы неотчаянное письмо: снова женился на такой же, как и он, разведённой женщине с ребёнком, живут у неё в какой-то "малосемейке".
   Мамуан прослезилась: рухнула её заветная мечта перетащить Сергея из Харькова на малую киргизскую родину.
  
   В августе приехал зять Фёдор Иванович Брагин.
   Был он невысок ростом и широк, как шкаф.
   "Нашла Леночка урода... - отметила про себя Мамуан. - Витёк-то у неё вон какой красавец был.."
   Брагин бежал из посёлка через тридцать четыре часа. Вместе с Олей.
   Мамуан при этом не присутствовала, занята была на пасеке, с которой она и шуганула бестолкового зятя, с ходу высказав ему всё, что о нём думает. А когда уже дома обнаружила пропажу, разразилась очередным меморандумом:
   -Скатертью дорога!.. Нашла себе Леночка урода!.. Господи, милостивый, пресвятая мать богородица, да откуда же такие выродки берутся!.. У него ж руки из ж.. растут!.. Пятьдесят лет мужику, а ума - ни на грош!.. Есть же такие жертвы неудавшегося аборта!.. Да как же можно было рожать от такого!?.. Да как же можно доверить такому болвану везти шестилетнюю дочку через полстраны!?
  
   Она немедленно позвонила Лене в Томск и повторила ей то же самое. Лена выслушала молча.
   -Ну, что ты молчишь!? - Возмутилась мать. - Тебя это не трогает, что ли!?
   -Трогает.
   -Ну, и что теперь!?
   -Ничего. Приедут, позвоню тебе.
   -Ты думаешь они приедут!?
   -А куда они денутся? - Удивилась Лена. - Олю с Фёдором я не боюсь отпустить хоть куда. Дома они вообще неразлучны...
   -Дура!!! - Взорвалась мать. - Он же хам из хамов! Скотина!.. Как ты могла с таким связаться!?..
   -Мама!.. - Пискнула протестующе Лена. - Как можно!..
   -Можно! Даже нужно! Если я тебя носом не ткну в это дерьмо, ты так и не научишься отличать его от золота!.. На кого ты сменяла Витьку!?
   -Мама, не смей!.. - отчаянно крикнула Лена.
   -Нет уж, это ты не смей!.. Выслушай всё, что я думаю о твоём муженьке!..
   Лена бросила трубку.
   Мамуан шмякнула свою прерывисто загудевшую трубку об аппарат, выскочила во двор. Возле летней кухни согбенная Мария Ивановна медленно месила в тазу отруби, которые струёй сыпал из мешка Иван Дмитриевич. Толика корма просыпалась наземь.
   -Руки как крюки!.. - Закричала Мамуан. - Помошнички, называется!..Чтоб у вас руки отсохли!.. Одни убытки от вас!.. Ничего делать по-человечески не можете!..
   За штакетным забором в соседнем дворе увидела сына Игоря и дружка его Евгения Строева. Мужики сидели на скамье под яблоней и пили водку: на дощатом столике перед ними стояла початая бутылка, стаканы, горка яблок - весь компромат как на ладони.
   -Совсем обнаглел! - Прокричала Мамуан с крылечка. - Вы поглядите, люди добрые! Сорок пять лет мужику, а ни стыда ни совести!.. Ему бы только нажраться до зелёных соплей!.. Нет бы матери помочь!.. Сколько просила в свинарнике крышу перекрыть - всё ему некогда! А водку жрать есть когда!..
   Игорь обернулся на крик, посмотрел на мать, как браконьер на рыбнадзора.
   Отвернулся и разлил в стаканы.
   -Тьфу! - плюнула в его сторону Мамуан и ринулась в курятник: оттуда доннеслись бурные кукареканья.
  
   Зима на Иссык-Куле начинается в январе, когда ночами температура опускается до минусовой и порою даже снег выпадает, который держится чуть не до полудня. Холодно стало и скучно, печь приходилось топить почти каждый день: топливо убывало.
   У Ивана Дмитриевича совсем разболелись ноги, еле таскал их. Мамуан уже раскаялась, что связалась с ним: толку ноль, а суеты добавилось от такого сожителя: обстирай его, обиходь, а он только лежит на диване, да телевизор посматривает. И с матерью маета: из ума выживать стала, всё забывает, теряет; давеча включила электроподогрев в бане зачем-то с утра пораньше и забыла про него, вода из бака вся выкипела, тэн едва не сгорел. А стала выговаривать старой, она только головой трясёт и смотрит непонимающими глазами...
  
   К весне пришло письмо от Лены: тяжело заболел Фёдор, его оперировали, были осложнения, снова оперировали, снова осложнения, и неизвестно, когда теперь встанет и встанет ли вообще... Летом домой приехать не удастся.
   Мамуан не поверила. Темнит Лена, просто мужик ей теперь дороже матери, вот и ищет отговорки. А шкафу её сделаться ничего не может, на нём пахать можно! А если и появилась болячка, так у кого их нет? Нашёл причину, чтобы бабу связать по рукам по ногам...
   Она представила свою стройную, нежную Леночку рядом с отвратительным Шкафом, и содрогнулась: царица небесная, за что такая кара доченьке...
   Так и не приехали этим летом Лена с Олей.
   И на следующий год не приехали.
   Мамуан писала отчаянные письма: Мария Ивановна совсем из ума выжила, всё наоборот делает, одна морока с ней... да Иван Дмитриевич ходит всё хуже, с клюшкой не расстаётся, помощи от него по хозяйству, как от козла молока, приходится всё самой делать... а об Игоре и говорить тошно, совсем озверел, как напьётся, так выходит на крыльцо и материт мать родную, хоть из дома не высовывайся, Наталья вообще не разговаривает с ней никогда, и детей своих настроили против бабушки родной, Саньке уж двадцать, Тане восемнадцать и ничего не допросишься сделать, наплевать им на бабушку, забыли её доброту и ласку, выросли и не нужна стала...
  
   Всё чаше Мамуан сердилась на мать, разменявшую десятый десяток: всё у ней валилось из рук. Однажды Мамуан увидела, как Мария Ивановна вешала выполосканное бельё на низко натянутую дворовую верёвку: не сумев выпрямить согбенную спину и нормально руками дотянуться, взяла палку и стала снизу подпихивать мокрую простынь, не желавшую правильно расправиться. Простынь упала на землю. Мать, не ополоснув её вновь, вымазанную в грязи, принялась снова напяливать с помощью палки на верёвку, и снова уронила.
   -Совсем с ума спятила! - Возмутилась Мамуан. - Да разве ж так можно!?.. Да ты подставь скамейку! Вон же, на тебя смотрит!..
   Мать вздрогнула, застыла в полусогнутой позе, опустив чуть не до земли морщинистые, узловатые руки и смотрела снизу вверх на дочь испуганными, слезящимися глазами, неловко повернулась и опрокинула наземь таз с бельём.
   -Господи, царица небесная! - Возопила Мамуан. - Что за бестолочь! Никакого толка!.. Только жрать да с...ь!
  
   В сентябре с Мамуан случился инсульт.
   Как всегда, рано утром она попыталась встать с постели, но не получилось. Не сразу поняла, в чём дело и повторила попытку. И снова. И снова...
   Тут и осенила страшная догадка.
   Инсульт был "левосторонний": отнялась левая сторона тела, речь сохранилась.
   Она разбудила криками Ивана Дмитриевича. Тот стал вызванивать "скорую" из райцентра ( больницу в посёлке давно закрыли) и дозвонился, узнал, что "скорая" не ездит "в связи с отсутствием бензина" и следует обратиться к своему участковому врачу. Дмитриевич стал вызванивать врача, не вызвонил, выругался и похромал к Игорю за помощью. Пока Игорь бегал за врачом, Наталья позвонила в Томск, затем в Харьков и сообщила о случившемся Лене и Сергею.
   Днём заглянула участковый врач, в недавнем прошлом Анастасия Ивановна, а ныне Асыл Ибрагимовна - старая знакомая Мамуан. Врач в полторы минуты поставила диагноз, выписала рецепты и ушла.
   И началась лежачая жизнь во всех её проявлениях.
   Ухаживали за больной Мария Ивановна, Иван Дмитриевич и Наталья. Даже Игорь стал заходить, когда требовалась его помощь при переносе хворой матери в баню.
   Но всё делалось не так, как хотела Мамуан, и это её сильно раздражало, она кричала о том, что никого ничего не допросишься сделать толком, у всех руки, как крюки, про господа милостивого и непременную царицу небесную...
   -Мать живьём готовы в гроб вогнать!.. - Нёсся из дома её срипучий, резкий голос. - Убили!.. Ох, убили!..
   Домашние так и не научились обращаться с её обездвиженным телом достойно. Особенно донимало её ежедневное мытьё и перепелёнывание: пока обиходят, всю измучают.
   -Лучше убейте сразу!.. - вопила Мамуан. - О, господи, да что вы тянете простынь не в ту сторону!.. Царица небесная, умереть лучше!..
   Заходившие проведать соседи ей сочувствовали: чем так жить, лучше и впрямь помереть.
   -Скоро... Скоро... - обещала им Мамуан. - Одной ногой уже в могиле, недолго маяться осталось... затолкают в гроб родные детки...
   На другой день всё повторялось, менялись только комментарии Мамуан.
   -Тогда пусть царица небесная тебе пелёнки меняет! - Сгрубил однажды Игорь. - А у меня, конечно, руки не такие ловкие, как у небожителей!
   -Хам!.. - Зарыдала мать. - Родила сыночка на свою голову...
  
   Мамуан позвонила Лене, со слезами поведала о своей доле проклятой, довела до слёз и дочку, и они уже вдвоём с разных сторон вплакивали в многотысячекилометровый телефонный провод каждая свою боль и отчаяние. Лена оправдывалась, что не может приехать ухаживать за матерью потому что Фёдор Иванович всё ещё болеет (!), с работы его давно сократили, кормилицей осталась одна Лена и приехать нет ни сил, ни возможностей...
   Мамуан от такого ответа запричитала:
   -Господи, царица небесная!.. Родная доченька!.. Единственная!.. Не хочет спасти мать от беды!.. Я совсем пропадаю тут!.. Не кормят и воды подать некому!.. Только на тебя и надежда!.. Меня тут заживо в могилу вгоняют!..
   Лена плакала, но приехать не обещала.
  
   Мамуан становилось всё горше и горше, чувствовала она себя несчастной, всеми покинутой и непонятой. Жизнь воспринималась как сплошная мука.
   К зиме, однако, появились признаки улучшения: парализованная часть тела стала обретать чувствительность, рука нога - подвижность...Мамуан стала присаживаться в постели, а после Нового года и вставать. Это было чудо.
   Силы прибывали. И когда в заветный день Мамуан сумела выползти на крыльцо, к ней вернулась и былая уверенность:
   -Господи, царица небесная!.. - Взвился над подворьем её ослабленный хворью скрипучий голос. - Развели бардак!.. Какой дурак собаке корм навалил в салатницу!? Руки бы оторвать за такое дело!..
   Пёс Амур удивлённо посмотрел на восставшую с одра хозяйку, попрядал ушами и продолжил трапезу.
   -Ещё б в хрустальную вазу навалили!.. - Воззвала Мамуан. - Работнички, ети вашу мать!..
   Из сеней дома напротив выглянула соседка, порассматривала статуей стоящую Мамуан и сказала:
   -О! Одыбалась покойница! Привет, Мамуан! Как оно там, на том свете-то!?
  
   К весне Мамуан уже вполне бодро маршировала по подворью с огромной суковатой палкой-посохом, звучно долбя им при каждом шаге о каменистую твердь, как Иван Грозный по гранитам кремлёвским. Вообще-то нужды в посохе как в опоре не было, но без посоха ей чего-то не доставало, он был будто знаком её отличия, символом веры, напоминанием окружающим о её страданиях и несчастности и одновременно избранности. Иногда она забывала про посох и без него нарезала круги по усадьбе, но спохватывалась, спешила уцепиться за его занозистую фактуру и обрести утвердившийся образ.
  
   Весна на Иссык-Куле начинается в феврале. Народ ковыряет огороды, готовит грядки и семена.
   Мамуан заставила Митрича загодя выкинуть из чердачных кладовок скопившиеся там за годы невостребованные сухофрукты, чтобы к новому урожаю было куда складировать свежие.
   -Куда их девать? - Ворчал Митрич. - Зачем сушить столько, если никому они не нужны?
   -Стало быть надо! - Грозно осекла его Мамуан. - Сказано: выполняй! Корове унеси, свиньям! Кролики пусть гложут! Не пропадать же добру!
   Митрич приступил к исполнению. Долго кряхтел, взбираясь на второй этаж, долго возился в закутах, перекуривал, снова шебуршел чем-то...
   -Митрич, ты там живой!? - Вспомнила о нём Мамуан, успевшая совершить хадж на почту за пенсией.
   Вместо ответа с балкона свалился сетчатый мешок с сухофруктами и шмякнулся о землю.
   -Их!.. - взвизгнула Мамуан. - Царица небесная!..
   На балконе появился Митрич и скинул вниз ещё мешок.
   -Сдурел!.. - Взвизгнула Мамуан. - Ты что творишь!?
   -Что приказано.
   -Я не приказывала кидать! Ты что, не можешь по-человечески снести мешки по лестнице!?
   -Я себя еле ношу. А если по лестнице мешки таскать, как раз к осени управлюсь. Здесь их прорва... Вы их тут всю жизнь копили, что ли? Рехнуться можно...
   -Поговори! - Застрожилась Мамуан. - Это ты, стрикулист, одним днём живёшь! Я привыкла с запасом жить!
   -Не до такой же степени... Там в нижних сетках окаменел уже твой компот! Пожалей скотину - она ж зубья сломает об них!..
   -А ты размочи!
  -- Тьфу!.. - Плюнул несдержанный Митрич и исчез в дебрях второго этажа.
  
   Вечером случилась очередная напасть: Мария Ивановна сослепу шагнула мимо крыльца, упала и зашиблась. Пришла врач Асыл Ибрагимовна, потыкала пальцем в разные участки тела старушки и вынесла диагноз:
   -Ушиб конечностей. Постельный режим. Через неделю приду. Пока - массаж и лекарства...
   Выписала рецепт и ушла.
   -Врач называется! - Саркастически хмыкнула Мамуан. - Купили ей родители диплом за стадо баранов! Насмотрелась я тут на таких национальных кадров! Не зря сами киргизы боятся к ним обращаться...
   Мария Ивановна прохворала больше месяца, заметно ослабела. Ходила она совсем согнувшись и еле волочила ноги. Стала совсем молчаливой, всё думала о чем-то в оцепенении. А скоро и снова захворала. Мёрзла постоянно. Мамуан установила в её комнате электрический нагреватель, и в комнате стало совсем тепло, жарко даже. Но Мария Ивановна всё равно мёрзла. Мамуан стала на ночь пододвигать обогреватель ближе к постели матери, но и это, похоже мало помогало, стурушка просила укутать её ещё теплее, и в конце-концов пришлось одеть её в тёплую одежду с ног до головы и сверху укутать горой пуховых одеял.
  
   Беда случилась ночью. Мария Ивановна встала зачем-то с постели, запнулась о включённый электронагреватель и рухнула вместе с ним. Встать ей не удавалось, не хватало сил, она барахталась беспомощно в темноте, а на ней уже горела подожжённая от раскалённой спирали многослойная одежда. Старушка кричала, но слабый голос её не слышен был в дальних комнатах большого дома. Только когда запах дыма распространился всюду, забеспокоились не спавшие ещё Мамуан и Митрич...
  
   Похоронили Марию Ивановну в тёплый апрельский день рядом с могилой любимого её зятя Александра Михайловича Батько. Они и в жизни ладили.
  
   В тот же вечер Игорь напился и высказал матери страшную укоризну:
   -Уханькала ты бабушку... И отца уханькала...
   -Что!?.. - Округлились глаза у Мамуан. - Что ты мелешь, щенок!? Да я тебя!..
   -И меня... - согласно кивнул Игорь. - И Лену... И Серёгу... И семьи наши... Всех уханькаешь, дай тебе волю...
   -Вон!!! Вон из моего дома!!! - Страшно закричала Мамуан.
   -Из отцовского. - Уточнил Игорь.
   -Во-о-о-он!!!
   Игорь ушёл. Мамуан припала к телефону и на полпенсии наговорила Сергею и Лене о том, как жалко ей матушку, как горько видеть выжившего из ума Игоря и его семейство, как тяготит её бестолковый Митрич и как раскаивается она, что связалась с ним...
  
   Странная жизнь пошла в доме. Митрич всё чаще уезжал на другой берег Иссык-Куля и подолгу жил там, а когда возвращался, то, предваряя попрёки Мамуан озабоченно сетовал на то, что в его пустующей квартире пора чинить подтекающие батареи, перекрывать крышу на даче и гудронить на гараже и всё никак не доходят руки...
   -Может тебе не ездить больше сюда... - как-то между прочим сказала Мамуан.
   -Может... - степенно кивнул Митрич с такой готовностью, будто только огласил давно уже принятое решение.
   Эта его готовность взорвала Мамуан:
   -Альфонс! - Вскричала она. - Попользовался мной и в кусты!?.. Поотъелся, отмылся!?.. И доволен!?.. Катись! На все четыре стороны!..
   Она кричала и кричала и докричалась до полуобморока, упала на диван и жалобно постанывала.
   -Поехал я, что ли? - напомнил о себе Митрич.
   -Скатертью дорога...
   Митрич уехал.
  
   Мамуан осталась одна в доме.
   Первые дни она пыталась заполнить пустоту существования усиленными трудовыми подвигами на ниве домашнего хозяйства. Потом усомнилась: а для кого всё это?..
   Ответа не находилось.
   Она бродила по пустым комнатам, из которых неожиданно быстро иссяк жилой дух, трогала безжизненные вещи, из которых давно ушло тепло родимых рук, выходила во двор и тут находила то же странное безжизнье.
   Тоска навалилась такая, что Мамуан занедужила и слегла. Она лежала одна в большом тёмном доме и с ужасом думала о том, что так можно умереть незаметно и никто не узнает об этом, пока... дальше ей не хотелось даже додумывать, что это за "пока"... Из оцепенения её вывел нечеловеческий рёв: дала о себе знать некормленая, непоеная скотина. Пришлось вставать и идти на зов жизни.
   Так прошла неделя. Никто не приходил ни в гости, ни по делу, никто не звонил, не писал.
   Жизнь остановилась. Мамуан бестолково топталась по усадьбе, механически выполняя повседневные нужды.
   Ещё через неделю Мамуан позвонила дочери:
   -Доченька... - рыдала она. - Забери меня к себе!.. Пропадаю тут... Все меня бросили, воды подать некому...
   -Что случилось?..
   -Бросили!.. Все меня бросили... - рыдала Мамуан, - одна осталась... холодная, голодная... Лежу больная и умираю...Господи, царица небесная, пресвятая мать богородица... кто похоронит меня...
   -Мама!!! - страшно вскричала тихоголосая обычно Лена. - Да что там случилось!?
   -Ох, забери меня...ох, забери... погибаю... - рыдала Мамуан. - Приезжай скорее, может живой застанешь...забери меня, доченька...спаси, родненькая... Приезжай срочно, продадим всё, что есть и уедем к тебе... Приезжай, я уже нашла покупателей на дом и машину, остальное с тобой продадим... Российское гражданство мне уже начали оформлять знакомые в Бишкеке, ты будешь там, дооформишь!.. Я ведь уже почти не хожу и не встаю!.. Руки-ноги опять отнялись...
  
   Она с ужасом выслушала сбивчивые слова дочери о том, что она никак не может приехать, да и не женское это дело, организовывать такой переезд, но срочно пришлёт Фёдора, ему надо впрягаться в это дело...
   -Только без этого хама! - неожиданно по-командирски рявкнула Мамуан.
   -Какой хам, мама!.. - Огорчилась Лена. - Ты просто его не знаешь!.. Он сам вызвался перевезти тебя к нам, когда узнал о твоём положении!..
   Ни о чём не договорились.
   Через день повторились те же переговоры. На этот раз Мамуан голос не повышала, только умоляла, умоляла, умоляла забрать её к себе. Лена плакала и заверяла, что мать не бросит, но и сквозь слёзы твёрдо стояла на своём: надо поручить это дело Фёдору...
   Мамуан вспылила и бросила трубку.
   А на другой день позвонила и начала всё сначала...
   И ещё.
   И ещё...
   В переговорном процессе настал миг, когда Мамуан сдалась:
   -Ладно, пусть приезжает Фёдор. Только поскорее... Погибаю, доченька... - и мать заплакала тихо и безнадёжно.
  
  
  
   Фёдор Иванович Брагин приехал с Олей. Три, года, прошедших со времени их бегства из посёлка, сильно их изменили. Девятилетняя Оля смотрелась совсем взрослой девочкой. Фёдор осунулся после длительной болезни и поседел ещё больше, но Мамуан не могла сдержаться от невольного возгласа при взгляде на него:
   -Какой же ты здоровый!
   -Конечно, - без улыбки подтвердил Фёдор, - всё лишнее внутри отрезали, сразу поздоровел.
   Мамуан поджала губы. Ей не нравилось в зяте всё: крестьянская внешность, не соответствующая солидному возрасту несерьёзность, и даже привязанность к нему Оли...
   А Фёдор прошёлся по двору, поразглядывал большое хозяйство. Перешагнул через заборчик и подошёл к дому Игоря, постучал.
   Вышел Игорь. Следом Наталья. Стали пить чай на веранде.
   -За Мамуан приехал. - Огласил Фёдор цель приезда.
   -Сочувствуем. - Вздохнул Игорь.
   Через четверть часа донёсся резкий, скрипучий, как несмазанное колесо, голос Мамуан:
   -Фёдор! Ужинать! Тебе особое приглашение!?
   -Пошёл. - Поднялся Фёдор.
   -Крепись. - Напутствовал Игорь.
  
   После ужина приступили к обсуждению переселения. Фёдор изложил свои тезисы:
   -Надо уложиться примерно в две-три недели, дольше дела не позволяют. Я выяснил, что российское гражданство лучше всего оформить в Томске - вы член нашей семьи, препятствий не предвидится. Надо только выписаться и взять необходимые бумаги. Затем распродаём всё, что надо продать, остальные вещи отправляем контейнером - сейчас это свободно, я узнавал. И поехали сами поездом.
   Тёща слушала зятя насупленно, и по мере его говорения взгляд её ожесточался, и к концу говорения окаменел.
   -Теперь слушай, что я скажу. - Отчеканила она. - Российское гражданство оформлю здесь. Возмёшь документы, поедешь в Бишкек и оформишь. Дом и машину продам, когда дадут хорошую цену. И мебель. Скотину. Надо ещё привести в порядок сад, огород, усадьбу, дом подремонтировать - тогда и цену хорошую можно взять. Потом надо собрать урожай и продать - не бросать же всё халявщикам...
   Когда она закончила, окаменело лицо у Фёдора.
   -Так и до зимы не выбраться отсюда, - пробормотал он.
   -Сколько потребуется, столько и будешь здесь! - пресекла Мамуан возражения.
   -Но я не могу...
   -В моём доме ты обязан подчиняться мне!
   Фёдор посмотрел на неё как Савелий Крамаров, в которого плюнул верблюд из "Джентльменов удачи".
   -Вот так. - Подытожила тёща. - Завтра приступишь к прополке моркови, потом малину проредишь...
   -Тогда уж лучше сначала отвезти документы на оформление гражданства, и делать всё остальное, пока оформляют.
   -Сначала ты сделаешь то, что скажу я,
   Фёдор Иванович поскучнел.
   -А сейчас иди в гараж и принеси оттуда в мою комнату железную кровать, собери её.
   -Зачем? - не понял зять.
   -Для Оли. Будет спать рядом со мной. А ты будешь спать на втором этаже.
   Фёдор Иванович выполнил приказ.
  
   Наутро они с Олей пропалывали морковь. Непривыкший к аграрным делам Фёдор Иванович, ободрав пальцы, выдрал из Земного шара несколько бодыльев и возроптал:
   -Так мы до второго пришествия будем тут колупаться...
   -Тише! - Шикнула на него Оля. - Бабушка услышит.
   -Ну и пусть...
   -Папаня! - Строго сказала Оля. - Прекрати.
   Отец с дочерью на карачках ползали вокруг грядок и малоуспешно тщились выполнить урок.
   -С меня хватит. - Поднялся Фёдор Иванович. - Это идиотизм какой-то...
   -Папа! - Укоризненно посмотрела на него снизу вверх Оля. - Работай.
   -Это не работа, а издевательство!.. - Вспыхнул отец. - Артель "Напрасный труд". И мы с тобой, два дурака, геройствуем тут!.. Я приехал сюда делом заниматься, а не героизм демонстрировать!..
   -Папа! - Ещё строже сказала Оля. - Работай.
   -Да кому она нужна эта работа!? Тебе нужна!?
   -Нет. Но мне мама наказала руководить тобой и следить, чтоб ты слушался во всём бабушку. И помогать тебе. Папа, я тебя прошу: работай и молчи. Не спорь с бабушкой.
   Отец с дочерью ещё некоторое время молча поковырялись в земле. И тут отец взревел:
   -О-о-о!..
   Огромная заноза торчала у Фёдора Ивановича из-под ногтя. Он вырвал её, потекла кровь.
   -С меня хватит. - Мрачно сказал он. - Всё, доня, идём отсюда. Или мы будем делом заниматься, из-за которого сюда приехали, или уезжаем.
   -Ты что!? - Построжела Оля. - Мама велела без бабушки не уезжать.
   -А как уехать с ней!? Силой? Связать её по рукам и ногам, заткнуть рот и в мешке вывезти!?
   -Зачем? Сама поедет. Всё, что нужно сделаем тут и поедем.
   -Так мы не делаем то, что нужно! Мы занимаемся чёрт-те чем, только не тем, чем нужно! Ты понимаешь, что так мы до зимы отсюда не выберемся! А у меня дела!
   -Папа!.. - Шёпотом взмолилась Оля. - Я обещала маме следить, чтобы ты слушался бабушку!.. А ты?..
   Отец и дочь с грядок не ушли, но работу бросили. Сидели в обнимку на траве и смотрели на Иссык-Куль, раскинувшийся вольно среди фантастических красок высокогорья.
   -Если нырнуть в озеро, то можно вынырнуть в Америке. - Сказал отец.
   -Врёшь. - Сказала Оля.
   -Гадом буду. Иссык-Куль же насквозь Земной шар проходит. Я нырял.
   -И что?
   -Ничего. Вынырнул у Манхэттена, выпил пива и назад. Пиво дрянь там.
   Оля повертела головой вокруг, нашла самый высокий "снежник" в горной гряде и указала на него пальчиком:
   -А мы с мамой во-о-н с той горки на санках катались!
   -Ух ты! - Уважительно покачал головой отец. - Даже я так не сумел бы!
   -Куда тебе! - Подтвердила дочка.
   -Зато я люблю тебя сильнее всех в мире!
   -Мама ещё сильнее!
   -Сильнее меня невозможно.
   -Ну, ладно, - согласилась Оля. - Ты сильнее по-папски, мама по-мамски.
  
   Тут-то и застукала саботажников Мамуан. Если б у неё был наган, она бы грохнула зятя на месте. В связи с отсутствием нагана убила морально:
   -Господи!.. Царица небесная!.. Пресвятая мать богородица!.. Да что ж это такое!.. Посмотрите на этого урода, люди добрые!..
  
   Если бы не Оля, Фёдор Иванович уехал бы в Томск прямо сейчас. Какими словами уговаривала она отца, знали только они. Фёдор Иванович остался. Но на другое утро он скомандовал тёще:
   -Документы. Поеду в Бишкек оформлять вам гражданство.
   Скомандовал так, что тёща онемела и документы сдала без боя. Фёдор уехал. Вернулся на другой день к вечеру и вручил Мамуан какой-то листок бумаги:
   -Через неделю вот с этим прибудете лично в миграционную службу для получения российского паспорта. Теперь приступим к ликвидации дел здесь...
  
   До ликвидации дел не дошло дело. После ужина Фёдор Иванович с Олей поднялись на второй этаж и стали играть в домино, устроившись на диване среди подушек. Тёща подкралась к лестнице, послушала некоторое время доносящиеся сверху мужские и детские возгласы: " ... А мы баяном!... Рыба!.. Дуплет!.. Ха-ха-ха!.. Козёл!.. Считай бабки, кикиморесса!.. А ты тундра!.." и осторожно вознеслась вверх по ступеням, приникла левым глазом к дверной щели. Так и есть! Фёдор сидел в одних трусах, выставив напоказ волосатые ноги, и руки с шварцнеггеровскими банками, а напротив него животом вниз лежала на диване полуголая Оля, и перебирала в ладошках костяшки домино...
   Мамуан резко распахнула дверь.
   Внимания на неё не обратили. Отец и дочь, увлечённые "козловой" перспективой, поочерёдно шлёпали по дивану пластмассовыми костяшками:
   -Три-один, мэм! - Провозглашал отец. - Изволите на базар, или сразу руки вверх?
   -Ах, оставьте, папуан! - Парировала Оля. - Три-три! Вам не дурно?
   -Отнюдь, графиня! Благоволите сесть в галошу: шесть-три!
   -Садитесь сами: шесть-пусто!
   -Пусто-два!
   -Хо-хо, папуанций! Напугал кота сметаной! А пусто-пусто не хотите ли?
   -Па-а-думаешь! - С французским прононсом прогундосил отец. - На ваши наглые происки у нас всегда готов ответ: пусто-пять! У вас рога не чешутся, баронесса?
   -Полноте, сир! Скажите лучше: бе-е-е-е!.. Пять-четыре!..
  
   -И долго будет продолжаться эта порнография!? - Возопила Мамуан.
  
   Игроки обернулись к ней.
   -Оля, быстро спать! - Распорядилсь Мамуан. - Шагом, марш отсюда!
   -Бог с вами, - нахмурился Фёдор Иванович. - Рано ещё.
   -А я ска-за-ла - спать! - Зараздувала ноздри Мамуан.
   Оля потерянно посмотрела на отца, на бабушку, снова на отца...в глазах её набухли слёзы.
   -Оле рано спать. - Одеревеневшим голосом сказал Фёдор Михайлович. - Мы ещё поиграем.
   -Знаю я ваши игры!!! - Возопила Мамуан. - Насмотрелась я на таких папаш!.. Что ты вцепился в девчонку!?.. Тебе надо, чтобы она тебя развлекала!?.. Пошляк бесстыжий!.. Подонок!..
   -Да вы что себе позволяете!.. - обомлел Фёдор Иванович. - Прекратите!..
   -Это ты прекрати!.. Затащил ребёнка к себе в постель!.. Извращенец!.. Не позволю в моём доме!.. Я сейчас милицию вызову!.. Сейчас!.. Сейчас!.. - С воплями на устах Мамуан понеслась вниз по лестнице, схватила телефонную трубку, затеребила диск аппарата:
   -Милиция!?.. Милиция!?.. Пожарная!?.. Какая пожарная, я звоню в милицию!.. Положьте трубку!.. Алё!.. Милиция!?.. Это Мамуан!.. То есть, нет, это Батько Раиса Фёдоровна!.. Вы меня узнали, говорите!?.. А-а!.. Это лейтенант Исмаилов! Помню-помню... Записывайте!.. У меня в доме преступление!.. Зять свою дочку насилует!.. Ребёнка!.. На моих глазах!.. Да, прямо сейчас!.. Что!?.. Перегрелась!? Кто!?.. Я!?.. Это ты перегрелся, болван!.. Щас я до твоего начальника дозвонюсь!.. Он с тебя шкуру снимет!..
   Мамуан остервенело крутила диск, алёкала, снова крутила... Не докрутилась до того, кого выкручивала, швырнула трубку. Взвилась наверх и закричала:
   -Если ты, подонок, сейчас же не отпустишь ребёнка, я тебя посажу!!! Оля, пойдём! Поёдём отсюда, внученька!..
   Оля побелела, прильнула к отцу и со страхом смотрела на бабушку.
   -Пойдём, поёдём, моё золотко!.. - Мамуан подскочила к дивану и протянула руки к Оле.
   -Не надо!.. Не надо!.. - Взвизгнула Оля. - Я не пойду!.. Папа!.. Папочка!..
   У Фёдора тоже побелело лицо, он шагнул навстречу Мамуан, выставив вперёд руки по-медвежьи.
   -Прочь отсюда, - прохрипел он не своим, вмиг осипшим голосом.
   Мамуан попятилась, глаза её, казалось, вот-вот вылетят из орбит как жиканы и наповал уложат зятя на месте преступления. Она судорожно вздохнула несколько раз и закричала истошным голосом:
   -Вон!!!.. Вон из моего дома, подонок!.. Вон немедленно!.. Или я тебя сгною!..
   Вид её был ужасен: вытаращенные глаза, растрёпанные космы, нелепо растопыренная рослая костлявая фигура...
   -Чтоб через минуту вони твоей тут не было!!! - Взвизгнула Мамуан и загрохотала пятками вниз по лестнице.
   Оля рыдала. Фёдор Иванович взял её на руки, прижал к груди и ходил по комнате покачивая, бормотал:
   -Тихо, донюшка, тихо... Сейчас соберёмся и поедем. Домой. К маме... И к Буське - она и котята тоже соскучились по тебе... Ты ведь тоже по ним соскучилась?
   -Да... - всхлипнула Оля.
   -И Малец. - Напомнил отец.
   -И Малец, - улыбнулась сквозь слёзы Оля, вспомнив главного персонажа бесконечных сказок, придумываемых отцом для неё неустанно в течение всей её сознательной жизни.
   -И Квау -Клио! - напомнил отец ещё одного героя самодельных сказок.
   -И Квау-Клио... - всхлипнула Оля.
   -А Ру-Тю-Тю? Он что, лысый, что ли? - как бы озарился отец.
   -И Ру-Тю-Тю. - Кивнула Оля, и, успокоившись немного, перечислила других сказочных персонажей, всхлипывая после каждого имени - И Макарэна-Вау... Птица Мымра... Птица Какаду... Коля Кашалот... Я по всем соскучилась.
   -Значит пора. Выезжаем первой лошадью, как говаривал унтерштурмбанфюрер Малец Линь-Бяоич фон Лю-Шао-Цы!
   -Ибн Сина... - прошептала Оля. - И оглы.
   -Точно! Унтерштурмбанфюрер Малец Линь-Бяоич фон Лю-Шао-Цы ибн Сина Мустафа оглы. - Назвал Фёдор Иванович главного персонажа полным именем, которое, впрочем, тоже было неполным, ибо, кочуя из одной сказки в другую, неугомонный Малец без конца прибавлял к своему основному неизменному имени бесконечные "непищевые добавки"...
  
   Когда Оля успокоилась, они быстро собрались и вышли в темень двора.
   -Куда, пап? - Спросила Оля.
   -К дяде Игорю.
   Когда они постучались в дом напротив, там не удивились.
   -Ждали, - усмехнулся Игорь.
   -И так долго загостились, - Понимающе кивнула Наталья.
   Утром Брагины уехали первым автобусом.
  
   Мамуан уже позвонила в Томск Лене и доложила, что натворил Фёдор. Лена приняла известие молча и никак его не комментировала, чем огорчила мать.
   -И ты родную мать бросила! - кинула трубку Мамуан.
   Она позвонила в Харьков Сергею и повторила меморандум. Сергей огорчился, обещал при случае "набить Федьке хамскую морду" и просил мать не расстраиваться, подождать его отпуска, он приедет и они всё решат на месте...
   Мамуан прослезилась и успокоилась: младший её, любимый Серёнька-последыш, один лишь и утешал её измученное сердце. Вот только сильно далеко он забрался и очень редко бывает дома... но теперь вот обещал беспременно приехать. Наконец-то...
   И она стала готовиться к встрече.
  
   Сергей не приехал. Позвонил, что никак не удаётся вырваться с работы, а если уволится, то останется вообще без средств к существованию и неизвестно когда найдёт другую работу, где платят хоть какие-то деньги... Надо подождать ещё немного, и он приедет осенью...
  
   Мамуан ждала осени. От Сергея изредка приходили утешительные письма, (ибо у Сергея не было ни телефона, ни денег на переговоры) из коих явствовало, что приехать всё никак не складывается. Прошла осень и настала зима. Потом весна. И снова лето. Вдруг позвонил Сергей и поведал, что сменил работу и Мамуан может звонить теперь ей на служебный телефон. Изредка, чтобы не засекло новое начальство. И снова просил подождать его приезда...
  
   Мамуан впала в отчаяние. Тоска, старость, хвори, недовольство обстоятельствами жизни и прочьи беды собранные воедино образовали смесь такой скрытой силы, что когда их масса достигла критического уровня, Мамуан взорвалась:
   -Всё!!! Пропади всё пропадом!!! И царица небесная, и бог с боженятами!!!..
   Она выплеснула во все концы вселенной протуберанцы психической энергии, разрядилась и впала в транс. Потом позвонила Сергею и излила на него поток рыданий:
   -Сыночек, забери меня скорее к себе, умираю я одна в доме... уже не встаю, хожу под себя...и ни души рядом... до телефона кое-как дотянулась и набрала твой номер... если ты не спасёшь меня, умру от голода в испражнениях...
   -Мама!.. - взрыдал от отчаяния Сергей. - Всё!.. Всё брошу и приеду!.. Продержись несколько дней, приеду за тобой!..
  
   И приехал. Бросил все дела и работу, с которой его так и не отпустили в отпуск без содержания, и через три дня появился у родного порога. Успел. Застал мать живой. Даже на ногах : со стонами ковыляла, опираясь на громадный посох, сумела даже в доме прибраться к его приезду.
   И стали ликвидировать дела. Дом с усадьбой, за которые несколько лет назад предлагали тысячу долларов, теперь давали четыреста. За полуживой жигулёнок давали триста баксов. За пасеку о тридцати ульях - двести. За корову сто. И далее по нисходящей за прочье имущество... Мамуан погнала Сергея с тазами-вёдрами на базарчик, наказала, чтоб взял цену поприличнее. Сергей просидел на базаре день со своим скарбом, ничего не высидел, но просёк от скуки своим умом инженера-компъютерщика что почём и вечером обнародовал результат:
   -Или мы продадим всё за любые деньги, или мы не уедем отсюда никогда.
   Он угадал: через неделю за имущество предложили ещё меньше.
   Мамуан повозмущалась повадками "сволочей-халявщиков", намеренно ничего не покупающих у отъезжающих, чтобы в последний миг скупить всё за бесценок, и сдалась:
   -Делай, сынок, как знаешь.
   И Сергей стал "продавать родину" за то, что давали. Дело пошло на удивление весело. За добро, наживаемое полвека, выручили восемьсот баксов. Через две недели они посидели "на дорожку" на скамье у чужого теперь дома, затолкали узлы и чемоданы в попутный микроавтобус и отбыли. Забыв мамуанский посох у калитки.
  
   Дорогу Мамуан перенесла хорошо. В Харькове они прямо от поезда поехали на такси к кирпичной "пятихатке", где жил Сергей с семьёй, выгрузились у подъезда.
   -Вон наше окно! - показал Сергей вверх.
   -Это ж которое? - насторожилась Мамуан.
   -Во-он в пятом этаже, рама без одного стекла! Видишь?
   -Вижу.
   -Покарауль тут вещи, а я перетаскаю.
   Мамуан дождалась, когда Сергей перетащил узлы-чемоданы, вернулся за ней. И вдвоём двинулись вверх по лестнице, ведущей в её новую жизнь. Достичь её оказалось трудно. Мамуан обнаружила, что за всю свою семидесятилетнюю жизнь не взбиралась по лестницам выше второго этажа. Уже на третьем ей стало плохо.
   -Это что же, вы так и ходите каждый день? - прерывисто дыша, обернулась она к идущему сзади сыну.
   -По несколько раз в день.
   -С ума сойти...
   Одолели ещё виток бетонных ступеней.
   И ещё.
   Достигли.
   В "десятиквадратной" комнате Мамуан встретили её новые родственники: простоватая женщина средних лет и подросток с грустными глазами.
   -Знакомьтесь, - представил всех Сергей. - Это моя мама Раиса Фёдоровна. А это моя жена Таня и её сын Коля.
   -Очень приятно. - Сказала Татьяна.
   -Очень приятно. ­- Сказал Коля.
   -Очень приятно. - Сказала Мамуан, которой не было приятно.
  
   Раньше Мамуан читала в книгах о психологической совместимости или несовместимости людей, вынужденных жить в тесном пространстве. Но сведения эти как-то не укладывались в её представления о жизни и не задерживались в сознании - "просвистывали мимо", как очень многое, чему нет применения и подтверждения в повседневности. Теперь, когда её раскладушка ставилась на ночь в узком проходе между диван-кроватью Сергея с Татьяной и раскладушкой Коли, а с утра все начинали тусоваться на полутора метрах "свободного" пространства, Мамуан стало хуже, чем когда она восходила на эту пятиэтажную Голгофу в день приезда.
   Днём, когда Коля уходил в школу, а Сергей и Таня на работу, Мамуан окоченевала на табуретке и пыталась сообразить, как она оказалась на этой табуретке за тыщи вёрст от своей милой родины, и что вообще могло затащить её в эту дыру...
   Где-то за окном был город Харьков, там шла какая-то жизнь, роились и гомонили люди, сновали автомобили, автобусы, троллейбусы, пестрели плакаты рекламы, происходили какие-то события... Всё это не имело ровным счётом никакого отношения к Мамуан и она к этому тоже не имела никакого отношения, её словно не было.
  
   В десятиметровке ничего не происходило. Чтобы как-то обозначить жизнь, Мамуан затевала обед. Для себя одной, потому-что остальные дома не обедали и вообще появлялись только поздно вечером: Коля после уроков в школе шёл в какой-то клуб, где подрабатывал помощником киномеханика, Сергей и Лена после работы посещали попеременно то курсы повышения квалификации, то сборища общества "Сознание Кришны" - домой являлись, фактически только переночевать и совершить минимальные бытовые надобности. К тому же все трое были вегетарианцами, только для Мамуан покупали скоромное: мясо, колбасу, яйца... Мамуан не понимала, как можно жить на одной траве, и варила себе суп или жарила яичницу, нехотя ела, потом пила чай и опять надолго окоченевала, не зная, чем занять привыкшие к труду и заботам руки и голову. Да и негде было занять руки и голову: замкнутое пространство давило на тело, психику, душу.
   Выхода не просматривалось. Мамуан попробовала ходить гулять. Снисходила с пятого этажа и попадала в суматошный мир большого города, где ей не было места, где все куда-то спешили, толкались, и вообще... это было не гулянье, а кошмар. Мамуан возвращалась в десятиметровку и вновь оказывалась на табуретке... И сами собой лезли мысли, которые она гнала прочь, но которые возвращались, о том, как хорошо и вольно жилось ей в родном посёлке, как содержательна и независима была жизнь. И как нелепа здесь. От сознания, что всё ушло невозвратимо, хотелось выть.
  
   В воскресенье семья собралась, наконец, вся вместе. Таня затеяла стирку, и оказалось, что другим в комнате нет места.
   -Мама, вы легли бы пока на диван, полежали. - Сказала Таня.
   -С чего это мне лежать? - Не поняла Мамуан. - Я не устала.
   -Мама, нам надо стирать, места мало, мешать будешь, - пояснил Сергей. - Мы и Колю сейчас отправим погулять, пусть на базар сходит за картошкой.
   -Значит, мать помешала, - напряглась Мамуан, - много места занимает.
   -Ну, что вы, мама... - Растерялась Татьяна. - В тесноте, да не в обиде...
   -А зачем вы живёте в такой тесноте? Неужели за столько лет квартиру не могли заработать?
   Таня покраснела.
   -Мама, ты не соображаешь, о чём говоришь. - Укорил Сергей.
   -А ты соображаешь, какие условия создал родной матери?
   В жилище стало тихо.
   Мамуан нервически оделась и ушла.
   Татьяна и Сергей посмотрели друг на друга. Сергей стал краснеть.
   -Свыкнется, - сказала Татьяна. - Так резко менять в её возрасте...
   -Да... - пробормотал Сергей. - Возрастные особенности...
   Ещё через несколько дней на десятиметровом пространстве произошло полное расстройство жизни.
  
   Мамуан строчила письма дочери Лене: "... Доченька, родненькая, забери меня к себе!.. У Сергея жизни мне нет, все меня тут ненавидят! Не кормят, не поят! Все уходят утром из дома, и бросают меня одну на произвол судьбы, не оставив еды ни крошки... Медленно умираю с голода... давеча собралась в магазин купить себе хоть хлебушка, упала на лестнице и потеряла сознание от голода... Стучусь к соседям, прошу корочку, спасибо людям добрым не отказывают... Господи милостивый, царица небесная, пресвятая мать богородица!.. Вырастила деток!.. К старости голову преклонить некуда... Я б назад уехала в посёлок, да денег нет, и не к кому... Может в дом престарелых тут пристроюсь, да прописки нет, и пенсию никак не могу оформить... Леночка, золотко, возьми к себе меня, тише воды буду, ниже травы, слово Фёдору не скажу, только б взяли меня сирую..."
  
   Лена получала эти письма в далёком Томске, плакала, и не знала, как, в каких словах рассказать всё Фёдору. Оказалось, что не надо ему ничего и рассказывать, он прочитал письма и обречённо вздохнул:
   -Езжай. Перевози её к нам.
   Лена засуетилась, стала звонить в авиакомпании, узнавать как и когда можно улететь в Харьков. А когда услышала "цену вопроса", растерялась: столько денег было не набрать и не занять... Решила ехать поездом.
  
   И тут позвонил Сергей. Голос его, всегда внятный, почему-то срывался, он заикался и говорил отрывками:
   -Лена... Лена... Т-т-т-тут такое дело... Мать с ума сошла... Сорвала меня из Харькова в посёлок, я с примчался, думал она умирает... А она как к-к-к-конь... Продали всё за бесценок и взял её к себе в Харьков... И т-т-т-тут...И она т-т-тут...т-т-т-тут...
   Сергей заклинился на "т" и никак не мог расклиниться.
   -Серёжа, не волнуйся, говори, как можешь! - Взмолилась Лена. - Я всё пойму! Я уже догадываюсь!
   -П-п-правильно... - Прорвало Сергея. - Так и есть... Я п-п-п-просто не знал своей матери... М-м-мы с тобой уехали после школы и остались с р-р-р-романтическими представлениями о ней... А это вампир!.. Кровопийца!.. Она нас всех обескровила... Мы всё для неё делаем... Мы купили домик на окраине с подворьем, я там ремонт начал...Весной переехали бы... Да вот остановился: руку сломал...
   -Как!? - Встревожилась Лена.
   -Мамаша довела...- Сергей снова заволновался. - П-п-понимаешь... К-к-короче, довела до истерики, я и стукнул по двери рукой... Сам не знаю как... В гипсе теперь...
   -А мне мама пишет, что с голода умирает... - всхлипнула Лена.
   -Это мы умираем от неё! Она нас ест!.. Живьём! Загрызает!.. - Взвился Сергей. - Она приехала нас уничтожить!.. Уже уничтожает!.. Я сначала не понял, почему соседи от нас стали отворачиваться, не здороваются... Потом узнал: она всем уже рассказала, что мы над ней издеваемся и морим голодом... Боже мой, каким же дураком я был... Как свято верил: мама, это единственный человек в мире... - Сергей взрыднул, затих и зачастил, - это ведьма!.. Она Игоря загрызла! Наталью! Детей их! Отца! Бабушку! Ивана Дмитрича! Фёдора!.. Теперь и нас... Одна ты осталась, но будь уверена: дойдёт очередь и до тебя...
   -Уже дошла... - тихо произнесла Лена.
   -Она тебе написала?
   -Да.
   -Тогда поздравляю. Если хочешь повторения моей дурости, приезжай за ней. Недавно и я точно так же мчался на зов умирающей матери...
   -Что же делать?
   -Не знаю. Сейчас срочно подыскиваю ей квартиру, пусть живёт отдельно. И ещё не оформил ей прописку, украинское гражданство... Скорее бы всё это кончилось и разъехаться... Буду ухаживать, обеспечивать всем, но только бы не жить вместе... Это ужас. Это ужас, которого ты даже представить не можешь... это нельзя представить, не испытав...
  
   Лена после этого разговора не спала всю ночь. Картины детства проплывали перед внутренним взором, и главное место в них занимала мать. И отец тоже, но сначала мать - высшее существо, вокруг которого вращались все и всё. Потом Лена вспомнила, что, уехав из родного посёлка учиться в сибирский город Томск, скучала почему-то не по матери, а по отцу. Это ещё тогда удивляло её. И когда её в те годы зажимали какие-нибудь тяжкие обстоятельства, и неоткуда было ждать поддержки, ей стоило лишь позвонить отцу: на другой день он прилетал и всё улаживал. Он вообще всегда всё улаживал. Вокруг него словно поле умиротворяющее устанавливалось: утихали конфликты, принимались разумные решения, сами собой устранялись проблемы, и вообще всё становилось простым и понятным. И при этом он не совершал ничего героического, все делал легко, походя, с прибаутками...
   И до неприятного остро вспомнились сцены материнского героизма: крикливо, чтобы все видели и слышали, мать выполняла обычные домашние дела, проклиная "лодырей и бездельников", хваталась за всё с усердием и работала, как проклятая, вразнос, до упада, до дурноты, хотя в этом не было никакой нужды...
   Раньше Лена над этим не задумывалась. Или запрещала себе задумываться из-за боязни разрушить образ матери, хранимый как святыня.
   Похоже, что и Сергей тоже: мать он любил трепетно.
   Так и дожили до седин при своих иллюзиях.
   И стало стыдно за свою многолетнюю холодность и демонстративную укоризну к Игорю и его семье...
  
   На другой день позвонила Мамуан. Выпалила скороговоркой:
   -Звоню от соседки, запиши номер телефона и сама немедленно позвони!
   Лена записала. И тут же набрала номер.
   -Ой, доченька!.. - Раздался громкий материнский голос. - Погибаю, родная!..
   -Что случилось? - Неожиданно для себя без волненья ответила Лена.
   -Сергей!.. - Мамуан взрыднула. - Совсем с ума сошёл!.. На мать руку поднял!..
   -Ударил?!
   -Почти! - Всхлипнула мать.
   -Так ударил или нет?
   -Считай, ударил!
   -Нет, мама, погоди! - Неожиданно для себя Лена говорила с бухгалтерской въедливостью в голосе. - Сергей тебя ударил?
   -Ударил в меня... - пыталась уйти в неопределённость Мамуан. - Но я увернулась и упала на диван. А он кулаком попал в дверь! Руку сломал! Это бог его наказал тут же!..
   -У вас диван к двери приставлен?
   -Почему? - Не поняла Мамуан. - У окна в углу.
   -Так как же он мог ударить в сторону окна, а попасть в противоположную сторону - в дверь!?
   В телефоне зависла пауза. Потом Мамуан в голос завыла:
   -Ой, доченька, забери меня к себе!.. Голодом сижу! Если б соседи не подкармливали, уже б живых не было! Корочку выпрошу - тем и жива!..
   -Что!!!??? - Взвилась уже Лена, взвилась так впервые в жизни, и даже далёкая Мамуан это почувствовала.
   -Ну, прошу иногда соседей сходить в магазин... - снизила пафос она. - Сергея не допросишься...
   -Нет, подожди, мама! - Голос у Лены стал железным. - Вы просите милостыню?
   -Да ты что... - заюлила мать.
   -Но ты только что сказала, что просишь корку у соседей!
   -Ну, это я так...
   -Как!? - Голос Лены звенел. - Как ты просишь корку у соседей?!
   -Да никак! - Психанула Мамуан. - Что ты к словам придираешься!..
   -Значит всё, на что ты жаловалась - всего лишь слова?
   -Почему слова?... Почему слова?.. Мне здесь жизни нет!.. Я помру здесь, если ты не возьмёшь меня к себе!..
   -И здесь повторится то же самое, что у Сергея. - Утвердительно сказала Лена.
   -Доченька, я буду тише травы, ниже воды!.. - Заумоляла Мамуан. - Мне ничего не надо, только бы быть рядом с тобой!.. А Сергей - бог ему судия, а я его прощаю!..
   -А он тебя?
   -То есть?
   -А ты у Сергея прощенья просила?
   -Я!?.. - с придыханьем переспросила Мамуан. - Я!?.. Прощенья!?.. У собственного сына!?.. Да я никогда ни перед кем в жизни прощенья не просила!
   -А теперь вот попроси у Сергея прощенья и помирись с ним. - Жёстко сказала Лена. - Если ты хочешь жить в мире с ним и его семьёй.
   -Я буду жить с тобой!
   -Ты не будешь жить со мной.
   -Почему?.. - растерялась Мамуан, совершенно не ожидавшая такого поворота событий.
   -Потому-что я знаю Фёдора.
   -А причём тут Фёдор?
   -При том, что он уйдёт из дома после первого твоего скандала. И больше не вернётся.
   -И скатертью дорога! - Встрепенулась Мамуан. - Без него проживём!
   -Ты - да. Я - нет. - Осадила её паренье Лена.
   -Сильно нужен тебе этот тюфяк!
   -Сильно.
   -Ты что же, родную мать на мужика променяла?..
   Лена медлила с ответом. В трубке слышались редкие приглушённые пощёлкивания, слабые шорохи, потом разом всё стихло, и раздались частые гудки.
   Мамуан ждала, что Лена сейчас перезвонит, но пауза затягивалась, а телефон молчал. Соседка-пенсионерка поглядывала на гостью сначала с любопытством, потом со скукой, потом "с подтекстом" поинтересовалась:
   -Конец, что ль?
   -А? - словно очнулась Мамуан. - Да... Конец...
   Она вышла, остановилась на лестничной площадке и замерла, глядя в тёмный провал между лестничными маршами. Где-то внизу был выход, но отсюда его не было видно, можно было только угадать его по тусклому отсвету на бетоном полу первого этажа...
  
   2002.
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"