Дурака звали Мишей. Иногда наоборот: Мишу звали дураком. Кому как нравилось, он всё равно не обижался ни на кого и ни на что. Тихий, безответный человек неопределённого возраста, с каким-то врождённым изьяном психики, неопасным для окружающих, жил он под ненавязчивой опёкой вечно пьяной матери, а отца и вовсе не знал.
Заскорузлый, нечувствительный к невзгодам и необыкновенно выносливый, Миша перебивался случайными заработками. Горожане охотно брали его на разные ломовые работы: за миску щей и кус хлеба дурак мог хоть полгектарный огород перелопатить в один приём, хоть лесовоз брёвен в поленья сшинковать. Как перпетум-мобиле работал, без перекуров и социальных льгот. Кто посовестливее, платили ему за работу и деньги кое-какие. Так и жил-поживал, ничего не наживал.
С каких-то пор Миша стал работать грузчиком в гортопе, расположенном на городской окраине у кладбища. Выгружал уголь из вагонов-углярок на землю, затем откидывал эти угольные тонны лопатой от рельсов. Как конь работал. На эту каторгу подряжались обычно лишь люди, попавшие в отчаянные обстоятельства, либо такие, как Миша. В бригаде грузчиков шла беспрерывная ротация: одни уходили, другие приходили, чтобы зарабртав сколь-нибудь стоящие деньги, тоже уйти. Постоянными были два кадра: дурачок Миша и бригадир Кеша по прозвищу Чемпион - спившийся учитель физкультуры и бывший чемпион города по спортивной гимнастике.
В редкие минуты неопохмелённости, когда "прогорали трубы", Кеша корил соратника:
-Дурак ты и есть дурак, Миша. Хоть бы запил на неделю-другую. Не может нормальный человек пахать, как ты, загнётся...
Опохмелившись, Кеша становился остроумным и пророчески утешал Мишу в более возвышенном штиле:
Не пропадёт твой скорбный труд!
И дум высокое стремленье!
Тебе за труд медаль дадут!
А сам пойдёшь на удобренье!
И Кеша-Чемпион многозначительно показывал корявой дланью в сторону близких могилок.
Миша только улыбался и махал лопатой без устали. Он не садился передохнуть и тогда, когда вся артель перекуривала. Соратники смолили "приму" и индиффирентно зудили дурака:
-Слышь, дурак, привязал бы к лопате счётчик, рекорд установил бы!.. Иль динаму!.. Ишь, старается, как в лагере за растрату, кады на химию по половинке мылятся... Наддай, Миша, светлое будущее рядом!..
Для бригады Миша был выгоден: работал за троих, получал за одного. Мастер Пал Семёныч иногда отмечал беззаветного труженика небольшой дополнительной суммой, но это вызывало ропот грузчиков: неча дурака деньгами баловать, он и так как в коммунизме живёт!..
Миша и при социализме легко вписывался в главный принцип коммунизма "от каждого по способностям, каждому - по потребностям": работал, как конь, потреблял, как птаха.
-Герой труда! - хлопал его по плечу Кеша. - Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, а один Миша - два экскаватора!
Миша обливался грязным потом, страшно вздувались синие жилы на руках его и шее, дыхание срывалось, а он всё лопатил и лопатил.
Однажды шутники соорудили из стального листа огромную, как противень, лопату и торжественно вручили её Мише:
-Держи, брат! Именное орудие труда! За доблестный труд!
На толстенном черене "именного орудия" была выжжена громадными буквами надпись: " Бери больше, кидай дальше, пока летит - перекуривай! Дурака работа любит!"
По неграмотности Миша не мог прочесть посвящение, но когда ему это озвучили, он лишь улыбнулся привычно. Принял дар и стал им работать. Видно было, что ворочать лопатой ему стало тяжелее, но он ворочал, показывая неимоверную производительность безумственного труда.
-Герой! - благодушествовал своевременно опохмелившийся Кеша. - В горсаду есть баба с веслом, а в гортопе - Миша с лопатой! С большой Лопатой с большой буквы!
-Ха-ха-ха-ха!.. - взвивался грузчицкий смех. - Миша с Лопатой!
-Поставить Мише с Лопатой памятник при жизни! - несло Кешу.
Миша махал и махал именной Лопатой, не обращая внимания на суету вокруг него.
Взглянуть на дурака с диковинной Лопатой приходили люди со всей округи.
-Экий дурень! - дивились они. - Натурально Миша с Лопатой...
Словосочетание "Миша с Лопатой" стало не только мишиным вторым именем и олицетворением дурости, но и понятием нарицательным. Сопливые мальцы, заметив на улице бульдозер, вопили:
-Вон миса с лопатой едит!
Суровый прораб со стойки названивал диспетчеру:
- Пришли одного колёсного мишу и одного гусеничного!
И диспетер понимал его верно: высылал колёсный трактор "Беларусь" с ковшом и гусеничный ДТ-75 с ножом.
Миша с Лопатой стал живой легендой провинциального города.
Однажды очередные шутники наварили на мишиной Лопате борта. Миша заметил новшество и ничего не сказал. Стал работать усовершенствованной Лопатой, как прежней. Усилий теперь требовалось ещё больше, Миша пыхтел, как тройка загнанных коней, и, поднимая Лопату, старался держать её у самого основания черена.
Бригада привычно села передохнуть, оставив Мишу одного ковыряться в угольной куче. Покуривали, с любопытством наблюдая за дураком.
-Прёт, - привычно отметил один и сплюнул в сторону Миши с Лопатой.
-Прёт, - подтвердил другой.
-Дурака работа любит, - ритуально сострил третий.
Миша с Лопатой надсаживался в ударном темпе. И вдруг он замер. Лопата выпала из его рук, и сам он медленно осел в угольную кашу.
Миша лежал, скорчившись, в угольной каше и, как всегда, не реагировал на остроты. Когда заподозрили неладное, вызвали "скорую". Мишу увезли.
Он умер в больнице в тот же день.
Нетрезвые гортоповцы похоронили Мишу с Лопатой рядом с угольным складом, на краю кладбища. По-бестолковости забыли обозначить могилу каким-нибудь крестом или пирамидкой. Потоптались возле свежего земляного холмика без знаков различия и подались в свой вагон-бытовку. Поминать.
Мастер Пал Семёныч принял со всеми два по сто и благоразумно смылся. Вовремя. Потому-что приняв в ударном темпе ещё раз пять по сто, грузчики начали ностальгировать.
-Эх, бляха-муха, хороший мужик был Миша с Лопатой... - завёл один.
-Он и без лопаты человек был! - сварливо сказал другой. - Не то, что некоторые...
-Ты на кого намякиваешь, коз-зёл!? - набычился третий. - А!?
-Ша, фраера! - огорчился четвёртый. - Без ваших соплей склизко!
Началась драка. Тесный вагон-балок качался, сокрушаемый изнутри костно-мясными ударами, но не разваливался, держался. В чреве его на минуту стихло, послышалось бормотание и бульканье. Потом донеслась песня, тоскливая, как хрип предсмертный. Потом в дверь стукнулось что-то одушевлённое и она вывалилась наружу, хотя отворялась внутрь, упала в грязь, а сверху на неё пал Кеша. Он полежал, встал на "четыре кости" и вполз в вагон...
Тризна продолжалась.
День перешёл в вечер, вечер в ночь. Упившиеся грузчики колобродили уже без всякой руководящей идеи, кто во что горазд. Что-то пытались безуспешно доказать друг другу. Пили за дружбу. Снова дрались. Зачем-то ходили к мишиной могиле. Снова и снова пили. Кто-то спал под лавкой. Кто-то обессиленно хрипел под обессилевшими пальцами удушающего его собутыльника...
На кладбище было темно и тихо. Луна проковыривала иногда в облаках дырки, её мёртвенный свет озарял ненадолго местность, и тогда можно было видеть неаккуратный холмик мишиной могилы и воткнутую в него череном вниз Лопату...